Вдруг в пещере потемнело. Я обернулся и увидел, что у входа стоит Валька. Она смотрела на нас с презрением.
— Мальчишки, — сказала она, — словно дети малые! Прямо хоть в детский сад вас посылать!
— Почему это в детский сад? — удивился Фома.
— Тут кораблекрушение, — с негодованием сказала Валя, — на необитаемый остров выкинуло, капитан тяжело ранен, а они нашли пещеру и играют тут в Робинзона!
Может быть, она и была права. Мы с Фомой действительно как-то сами не заметили, что довольно долго уже торчим здесь, в пещере, осматриваемся и представляем себе, будто нас выкинуло на необитаемый остров и будто бы мы вроде как Робинзоны. Между тем представлять было совершенно нечего. Нас и в самом деле выкинуло на необитаемый остров, и мы в самом деле были, как Робинзоны. Не знаю, как кому, а меня жизнь научила тому, что интересные вещи случаются только в книжках. И я все никак не мог привыкнуть к тому, что мы переживаем самое настоящее приключение. С другой стороны, Вальке, конечно, не следовало так сразу набрасываться на нас. Ну, сказала бы, пора, мол, делом заниматься, и все. Но разве при ее характере она удержится от скандала? Мы не могли допустить, чтобы Валька учила нас, как себя вести. Фома ей сказал резко и коротко, чтоб она не в свои дела не лезла и что тут есть люди постарше и поопытнее ее. В частности, например, он, Фома, плавает не первый раз и может считать себя моряком.
— Да, — крикнула Валька, — уж молчал бы лучше! Дед больной, лежит под открытым небом, простудиться может, а ты тут ерундой занимаешься. Хоть ты и моряк, а я побольше тебя в кораблекрушениях понимаю!
Фома рассердился и даже покраснел.
— Тоже мне моряк! — яростно сказал он. — Подумаешь, разбирается в кораблекрушениях! Без тебя обойдутся.
— А вот и разбираюсь, — сказала Валя, — и лучше тебя знаю, что надо при кораблекрушении делать. Во-первых, на необитаемых островах ссориться нельзя. Надо, наоборот, всем быть дружными. Это тебе у нас в Воронеже любая девчонка скажет.
Фома посопел, посопел, насупился и сказал:
— Хоть она и маленькая, а, пожалуй, правильно говорит. Как-никак, мы с тобой, Даня, тут единственные мужчины.
И, конечно, опять последнее слово осталось за Валькой.
— Вы мужчины? — удивленно переспросила она. — Если правду говорить, единственный мужчина здесь — это я.
Сказав это, она повернулась, задрала голову кверху и пошла впереди нас. И нам пришлось идти за ней. Получилось, что она пришла, накричала на нас, научила уму-разуму и ведет теперь вниз. Всегда получалось так, как она хотела.
Внизу еще и Глафира на нас напустилась. Ну, она-то имела право. Она старше нас, и, потом, капитан передал ей командование. Это мы все слышали.
Фома Тимофеевич дремал. Глафира сидела рядом с ним и иногда клала ему руку на лоб. Она, видно, боялась, не поднимается ли у него температура.
— Скорей, — сказала она. — Перенесите с бота матрацы и одеяла. Надо уложить как следует капитана.
Мы все трое побежали на бот. В трюме было полутемно. Еле-еле проникал тусклый свет сквозь иллюминатор. Мы взяли в кубрике четыре матраца, подушки и одеяла. Сперва сложили все это на берегу, потом понемногу перетаскали в пещеру. Глафира боялась оставить Фому Тимофеевича. Она сказала, что сначала мы переведем капитана, устроим его как следует, а потом перетащим из бота остальное. Мне неловко было спросить, когда же мы пообедаем, — все-таки сутки мы ничего не ели. Но все об этом молчали, молчал и я.
И вот Глафира осторожно разбудила Фому Тимофеевича. Старик застонал, потом открыл глаза и, когда мы ему объяснили, в чем дело, попытался встать, но ослабел и снова закрыл глаза.
Мы его не торопясь подняли и осторожно, поддерживая под руки, повели к пещере. Валька шагала позади, делая вид, что она всем командует, и иногда покрикивала:
— Ты осторожнее, Даня! Заворачивай, Фома!
Как будто мы без нее не могли бы справиться.
Фома Тимофеевич с трудом передвигал ноги. Мы часто останавливались, чтобы он передохнул. И он отдыхал стоя, опираясь на Глафиру и на Фому или на меня. Может быть, следовало бы ему дать посидеть отдохнуть, но мы боялись, что трудно будет потом поднять старика.
Наконец мы добрели до пещеры. Для Фомы Тимофеевича мы положили два тюфяка, один на другой, и две подушки, чтобы ему было удобно. Мы накрыли его двумя одеялами. Было самое время. Фома Тимофеевич продрог и дрожал. Глафира опять потрогала его лоб, но температуры не было. Просто старика прохватило холодным ветром.
Когда мы стащит с Фомы Тимофеевича сапоги, укрыли его и подоткнули одеяла со всех сторон, старик вздохнул с облегчением, закрыл глаза и опять задремал.
— Теперь вот что, ребята, — тихо, чтобы не потревожить Фому Тимофеевича, сказала Глафира, — пойдите насобирайте водорослей, только сухие берите. И побольше. Костер разложим, напоим Фому Тимофеевича чаем. Потом принесите из бота фонари, только заправьте их сперва.
— Флаг, — негромко сказал Фома Тимофеевич.
— Что, что? — спросила Глафира.
— Флаг, — повторил капитан. — Фома знает. Флагшток возьмите и флаг. И на самое видное место.
— Ладно, дед, — сказал Фома, — все сделаем, ты отдыхай.
Фома Тимофеевич закрыл снова глаза, а мы побежали на бот.
Флаг хранился в ящике, в кубрике. Было полутемно. Фома сказал, что надо зажечь фонарь. В темноте он не может найти флаг. Я разыскал фонарь, но в нем было очень мало горючего, чуть-чуть бултыхалось на дне.
— Подожди, Фома, — крикнул я, — сейчас заправлю фонарь.
— Ладно, — буркнул Фома, — зажигай так. Сейчас флаг найдем, а потом вернемся, фонари заправим. Возьми там на полке спички.
Я пошарил на полке, но спичек не было. Я крикнул Валю, которая осталась на палубе, велел ей посмотреть в рубке. Фома Тимофеевич человек курящий, и в рубке спички обязательно должны лежать. Валя крикнула, что там тоже нет спичек. Тогда Фома, ворча про себя, что мы с Вален ничего не умеем и ни о чем нас нельзя попросить, пошел за спичками сам. Он долго возился в магазине, что-то у него там падало, обо что-то он спотыкался — в магазине было совсем почти темно. Наконец вышел очень сердитый и сказал:
— Потом найдем.
После этого он долго еще искал и наконец все-таки нашел флаг в темноте. Он взял флагшток — длинную деревянную палку, и мы спрыгнули на берег. Жгутов стоял в нескольких шагах от бота, и, только мы спрыгнули, он сказал резко и строго:
— Флаг ты дай мне, Фома, я его закреплю, а вы, ребята, принесите мне матрац, одеяло, подушку, что полагается.
Он протянул руку, будто не сомневаясь, что Фома отдаст ему флаг. Фома смотрел на нею удивленно.
— Куда это вам матрац и подушки? — спросил он.
— Как — куда? — удивился Жгутов. — В пещеру, конечно. Что ж это, думаешь, я под открытым небом жить буду? Ну, давай, давай флаг!
— Я флага не дам, — хмуро сказал Фома, — и матрац, если вам нужен, сами тащите.
— Да ты что? — удивился Жгутов. — Раз капитан вышел из строя, командую здесь я, понял?
— Тетя Глаша командует, а не вы, — хмуро сказал Фома. — Вам доверия нету.
— Поспорь со мной! — прикрикнул Жгутов и резко толкнул Фому.
Фома в одной руке держал флагшток, а другой прижимал к себе сложенный флаг. Поэтому он не удержался и упал. Я бросился к Жгутову и схватил его за руку.
— Не смейте! — закричал я. — Не смейте, вы!
— А, — зло проговорил Жгутов, — условились злить меня!
Он с силой меня толкнул, и я упал, но, к счастью, на песок, так что совсем не ударился. Валя стояла, испуганно глядя на Жгутова. Она, кажется, замерла от страха. Я и Фома оба лежали. Ясно, что победа была за Жгутовым. Жгутов это понимал тоже. Он обвел нас всех яростным взглядом и сказал:
— Получили? Так запомните. Слушать меня с первого слова. Приказано — исполняй. Ясно?
Я не стыжусь признаться, что перепугался до смерти. Очень уж вышло неожиданно. Все хорошо получалось — разожгли бы сейчас костер, подогрели консервы, сидели бы у костра, толковали, как положено потерпевшим кораблекрушение, а тут вдруг Жгутов, злой, с тонкими губами, с глазами, белыми от ярости, и мы должны его слушаться, ему подчиняться.
Фома опомнился первый. Он аккуратно сложил на песок флагшток и флаг, не торопясь встал и, наклонив голову, прямо пошел на Жгутова. Жгутов смотрел на него с усмешкой, но тонкие его губы чуть подрагивали от злости.
— Никто ничего исполнять не будет, — сказал Фома, — ясно?
— Что ж ты, драться со мной пойдешь, — с любопытством спросил ЖГУТОВ.
— Пойду, — угрюмо сказал Фома.
— Смотри, — Жгутов усмехнулся, — потом не жалуйся, бить буду всерьез.
— Давай! — угрюмо сказал Фома.
Тут я опомнился и вскочил. Я понял, что сейчас произойдет такое страшное, что и сказать нельзя. Фома не уступит, это я знал наверное, не такой он был человек. Он был упрямый и сильный, Фома, но куда ему было против Жгутова? Он ему и до плеча не доставал. А Жгутов, хоть и худой, был жилист и мускулист, да и во многих своих пьяных побоищах научился драться жестоко, зло, ни с чем не считаясь.
Они шли друг на друга — коренастый, невысокий Фома и худощавый, крепкий Жгутов. Ужас меня охватил. В отчаянии я бросился между ними.
— Что вы делаете? — закричал я. — Фома, перестань, что ты! Товарищ Жгутов, как вам не стыдно? Ведь вы же старший, вы моряк.
— Уйди, Даниил, — тихо сказал Фома, — не мешай! Не могу я смотреть на него. Позорит он моряков.
Жгутов протянул жилистую сильную руку и, взяв меня за плечо, молча отбросил в сторону. И они продолжали идти друг на друга, глядя прямо друг другу в глаза.
И тут вдруг раздался визг. Это был такой отчаянный, громкий, непереносимо резкий визг, что Жгутов и Фома остановились. Визжала, конечно, Валька. Она визжала так, что испуганные чайки с резкими криками разлетелись от острова. А из пещеры выскочила Глафира. Теперь сквозь визг прорывались слова: «Скорей!.. Жгутов Фому убьет!.. Скорей!»
Я как-то приободрился. Во-первых, Глафира была тут, а она хоть и женщина, но взрослая и не слабая. Во-вторых, я видел, что Жгутов растерялся. Не было в нем прежней уверенности. Он переводил взгляд с Глафиры на Валю, с Вали — на Фому, и видно было, что он прикидывает и соображает, что он взвешивает силы, что он не уверен, кто одолеет.
Если уж человек прикидывает и соображает, победить ему невозможно. В драку надо идти не думая.
Я снова кинулся к Жгутову и схватил его за руку. На этот раз он не решился меня отбросить. И Валька, представьте себе, тоже до того осмелела, что вцепилась в него сзади и что-то кричала. Но теперь ее никто не слушал. Глафира стояла рядом с Фомой. Решительная, яростная Глафира. Она стояла, прямо глядя в глаза Жгутову, и было ясно, что хоть она женщина, а если понадобится, не думая кинется в драку. И Фома, наклонив голову, сжав кулаки, сделал шаг вперед.
— Драться хочешь? — спросила Глафира. — У каждого из нас силы немного, а если вместе пойдем, плохо будет тебе, Жгутов!
Наверное, целую минуту так и стояли все неподвижно. И какая же долгая это была минута! Потом Жгутов неискренне засмеялся. Ему хотелось уйти от беды без позора. Он не сильно оттолкнул меня, оторвал от своей рубахи вцепившуюся в нее Валю и сказал:
— Нужно мне вами командовать! Была бы честь предложена. А без вас мне еще спокойнее.
— Так-то лучше, — сказала Глафира.
Жгутов повернулся к нам спиной и пошел небрежной походкой. Мы все смотрели ему вслед, еще не совсем веря, что мы его осилили. Он шел по берегу и, перед тем как скрыться за скалой, повернулся и крикнул:
— Только смотри, придешь ко мне с просьбой — не жалуйся на встречу.
Он ушел за скалу. Тихо было на острове. Покрикивали чайки, набегали на песок маленькие волны.
Глава пятнадцатая
ВСЕ УКРАДЕНО
Первой расхохоталась Валька. Она сгибалась и хваталась за живот и прямо даже ослабела от смеха.
— Ой, не могу! — ликовала она. — Вот хохоту, вот хохоту!
Она смеялась так заразительно, что начали смеяться и мы все.
— «Нужно мне вами командовать! — передразнивал я Жгутова. — Без вас мне еще спокойней!» — И хохотал, вспоминая, какой у него был величественный вид.
Даже Фома, сдержанный, молчаливый Фома, и тот трясся от беззвучного смеха и радостно повторял:
— Нашелся командир! Командир, понимаешь, нашелся!
Громко смеялась Глафира. Так громко, что я уже стал к ней приглядываться и мне расхотелось смеяться. Она хохотала и всхлипывала, и мы видели, что вовсе она не смеется, а плачет. Тогда и у нас смех как рукой сняло, и мы, встревоженные, ее окружили.
— Что с вами, тетя Глаша? — испуганно спросила Валька.
— Я всегда, — сказала Глафира и всхлипнула, — всегда хулиганов боялась… Бывало, за два квартала бегу… — Опять она всхлипнула. — А теперь сама в драку полезла. Уж я так боялась, так боялась…
И она улыбнулась сквозь слезы, потому что ей стало даже смешно, как она боялась- и вдруг в драку полезла.
— Так ведь уже все прошло, — недоумевая, спросил Фома.
— Прошло-то, прошло, — еще раз негромко всхлипнула Глафира, — а все равно страшно.
Пото1у! она вытерла слезы, лицо у нее сделалось серьезное, деловое, и она начала распоряжаться.
— Заболтались, — сказала она сурово. — Давайте, давайте! Ты, Фома, ставь флаг наверху. Мы с Даней пойдем на бот — продукты взять, спички, посуду. Когда еще нас спасут, а пока будем жить, как люди. А ты, Валя, стой здесь. И смотри на пещеру. Как увидишь, что Жгутов близко к пещере подходит, так беги на бот и кричи. Понятно?
— Понятно, — сказала Валя. — Кричать, тетя Глаша, я хорошо умею, так что вы не волнуйтесь.
Фома взял под мышку флагшток и флаг и не торопясь стал подниматься на скалу. Валя села на камень, лицом к пещере, и начала болтать ногами, но потом вспомнила, что она часовой, соскочила с камня и встала прямо, вытянув руки по швам.
Мы с Глафирой спустились по трапу в кубрик.
— Да, — сказала Глафира, — пожалуй, здесь без фонарей не разобраться. Давай-ка, Даня, сперва зажжем фонари и аккуратненько отберем, что нам нужно.
— Мы, тетя Глаша, с Фомой искали спички, — сказал я, — да что-то не могли найти.
— Мужчины ничего никогда не могут найти! — сердито сказала Глафира. — Погоди тут, я поищу спички.
Она пошла в магазин и так же, как недавно Фома, спотыкалась обо что-то, и что-то у нее падало, и я слышал, как она недовольно ворчала, и мне приходила в голову страшная мысль, но я ее гнал от себя, потому что слишком она была страшна.
Я знал, где хранились продукты. Был в кубрике шкафчик. Когда мы еще в порту осматривали бот, я сунул нос и туда. Я хорошо помню, что на нижней полке были сложены кирпичами буханки хлеба, на средней полке стояли консервы, на верхней лежал матерчатый мешок с сахаром и стояла банка с чаем. Мне захотелось, пока Глафира возится в магазине, приоткрыть шкафчик и хоть рукой провести по полкам. Но я удержался. Я знал, я был уверен, что там ничего нет. Я боялся, что мне придется сообщить об этом Глафире. Очень страшно сказать человеку такую ужасную вещь.
Глафира вышла из магазина.
— Надо в рубке посмотреть, — сказала она, — у Фомы Тимофеевича должны быть там спички.
Я молчал.
— Сходи, Даня, поищи в рубке.
— Мы искали уже, — сказал я. — Нету там спичек.
По голосу моему Глафира поняла, что я уже догадался о том, о чем и она уже догадалась, только старалась скрыть от себя самой. Она молчала. Нам обоим хотелось подольше не знать страшную правду. Я почувствовал, что у меня даже ноет под ложечкой, так мне хочется есть. Тихо было в боте. Как-то сразу он потерял свой обжитой и уютный вид. Тусклый свет еле проникал сквозь иллюминатор. Все казалось странным: косой потолок, вздыбившиеся койки. Будто давно-давно лежит на берегу это мертвое, выброшенное волнами судно. Может быть, здесь уже поселились морские звезды и крабы, какие-нибудь пресмыкающиеся живут на копках?
Я понимал, что это чепуха, нет здесь, на севере, никаких таких пресмыкающихся, да и бот мы покинули всего несколько часов назад, но иногда представляется даже и чепуха, а все равно страшно.
— Даня, — сказала Глафира неуверенным, робким голосом, — посмотри-ка в шкафу. Может, мы и без света заберем все.
Она хотела, конечно, сказать, чтоб я посмотрел, есть ли в шкафу продукты. Но она гнала от себя самую эту мысль.
Я открыл дверцу шкафа и, так как ничего не было видно, рукою провел по всем полкам. Потом я провел еще раз, надеясь, что, может быть, в уголке осталась забытой хоть одна буханка или банка консервов. Нет, Жгутов аккуратно очистил шкаф. У него-то ведь были спички! Он-то мог себе посветить!
Я молчал. Я все хотел оттянуть минуту, когда придется сказать Глафире о постигшем нас несчастье. Долго молчала и Глафира. Видно, и ей хотелось надеяться, хоть немного надеяться.
— Ну, Даня? — спросила она.
— Шкаф пуст, — ответил я. Глафира подошла и тоже рукой провела по полкам. И опять мы стояли и молчали, потому что надо было сказать Вале, что еды нет и неизвестно, сколько времени будем мы голодать, потому что надо было сказать Фоме Тимофеевичу, что мы не остереглись, проворонили, позволили Жгутову обмануть нас и обокрасть.
— Пойдем, Даня, — сказала наконец Глафира.
И мы молча поднялись по трапу и спрыгнули с палубы на песок.
Валя стояла по-прежнему к нам спиной и глядела не отрываясь на вход в пещеру. Она слышала, что мы вышли из бота, и крикнула, не оборачиваясь:
— Я Жгутова даже не видела!
На самой вершине скалы развевался флаг. Ветер трепал его, и полотнище, наверное, щелкало, хотя нам и не было слышно. И рядом с флагом стоял Фома и, приложив козырьком руку к глазам, медленно оглядывал горизонт.
Глафира присела на камень и сказала:
— Мамочка моя, мама, ой, мама ты моя, мамочка!
— Фому надо звать, тетя Глаша, — сказал я. — Может, Фома чего придумает.
Глафира посмотрела на меня, как будто меня не видела, а потом взяла себя в руки и снова стала решительной, энергичной Глафирой.
— Фома! — закричала она. — Фома!
— Дайте я крикну, тетя Глаша, — сказала Валя, — у меня голос громче.
Но Фома уже обернулся, услышав крик. Глаша махнула ему рукой, и Фома стал спускаться к нам неторопливой своей походкой. Ему, наверное, очень нравилось, что над островом плещется флаг. И мне тоже нравилось. Теперь видно было, что у нас не какая-нибудь жалкая скалишка, а настоящий остров, с настоящими потерпевшими кораблекрушение, что все устроено солидно, серьезно, так, как положено. И все-таки мне надоело быть потерпевшим кораблекрушение. Одно дело голодать, зная, что сейчас на костре будут греться консервы, и совсем другое, когда знаешь, что, может быть, голодать придется много дней, а может, придется и умереть с голоду.
Фома подошел и сказал:
— Я, тетя Глаша, когда наверх поднимался, заглянул к деду. Он спит. Я прислушался: дышит ровно.
— Фома, — сказала Глафира, — Жгутов украл продукты и спички. Нам есть нечего, и костер мы не можем зажечь.
Фома посмотрел на Глафиру и поморгал. До него всегда не сразу доходили новости. Ему надо было минутку подумать. Только тогда он толком все понимал.
— Я ему глаза выцарапаю! — крикнула Валька, по-прежнему не спуская глаз с пещеры. — Пойдем найдем его! Я ему покажу!
Она хоть сидела к нам спиной, но все, оказывается, слышала.
— Он туда пошел, кажется? — спросила Глафира.
Фома кивнул головой и быстро зашагал к скале, за которой скрылся Жгутов. За Фомою пошли и мы все.
Черные камни нависали над песчаным бережком. Здесь берег был чуть выше, так что подальше от воды песок был почти сухой. Зато скала поднималась совершенно отвесно, и влезть на нее с этой стороны было невозможно. В одном месте скала низко нависла над берегом, образовав углубление. Под этим каменным навесом песок был совсем сухой, видно туда не достигали дождь и снег. Это было хуже нашей пещеры, но все-таки под каменной крышей можно было укрыться от непогоды. Там, на сухом песке, лежал на спине Жгутов. Он натаскал себе водорослей и устроил под головой подушку. Думаю, что он слышал наши шаги или, может быть, просто понимал, что мы должны прийти. Слишком уж у него спокойный и независимый был вид: лежит, мол, человек, отдыхает, настроение у него чудесное и ни до кого ему дела нет. Он посмотрел на нас равнодушно. Так он взглянул бы на чаек, присевших на песок, на поссорившихся глупышей. Если бы он пытался от нас убежать, испугался бы, увидя нас, нам было бы легче. Но он смотрел, как будто знал все, что мы скажем и что он ответит. Как будто ему уже заранее было скучно.
Мы подошли к нему и остановились, а он отвел от нас глаза. Не потому, что боялся нас, а просто неинтересно было ему на нас смотреть.
— Ну, Жгутов? — сказала Глафира.
— Ну, Глафира? — лениво сказал Жгутов.
— Где продукты? Где спички? — спросила Глафира.
— Не знаю, — вяло сказал Жгутов.
— Ты же врешь, Жгутов, — сказала Глафира. — Некому было взять, кроме как тебе.
— Может, вру, — сказал Жгутов, — а может, нет.
Я чувствовал, что Глафира еле сдерживает раздражение. Она вцепилась бы ему в волосы, дай она себе волю. Она б ему все высказала, что она о нем думает. Но она заставила себя сдержаться.
— Я ведь знаю, — заговорила она, — когда ты украл. Мы Фому Тимофеевича в пещеру отводили, устраивали раненого старика, а ты в это время у детей хлеб воровал.
Жгутов потянулся, с наслаждением расправил руки и ноги, лениво зевнул и сказал неторопливо и ласково:
— Ты мне, Глашенька, лекции тут не читай. Может, оно так, а может, не так. Это одно. А другое, если так, то кому жаловаться будешь? Милиция далеко, до ближайшего прокурора тоже не доберешься. Хочешь делом говорить, давай. А лекции слушать мне некогда, я отдыхать хочу.
— Подлец ты, Жгутов! — сказала Глафира.
— Вот уж это нехорошо, — ласково протянул Жгутов. — Пользуешься тем, что милиция далеко, что я на тебя жалобу не могу подать за оскорбление. Это, Глаша, нечестно.
Фома теребил Глафиру за рукав.
— Тетя Глаша, — тянул он, — тетя Глаша.
Глафира не слышала. Она так ненавидела сейчас Жгутова, так ей хотелось высказать ему все, что она не слышала Фому.
— Тетя Глаша, — тянул Фома, — тетя Глаша, чего вы с ним говорите? Остров-то небольшой, ну куда он мог спрятать? Не в море же бросил? Самому-то тоже есть охота. Значит, сберег. Так неужели ж мы не найдем? Бросьте вы с ним говорить, тетя Глаша.
— Вот и правильно, — сказал Жгутов. — Вы поищите, а я пока посплю. А коли не найдете, приходите — поговорим. Я отдохну, может, добрее буду.
Глафира посмотрела на Жгутова, круто повернулась и пошла. Мы пошли за ней. Уже несколькими шагами дальше впадины, в которой лежал Жгутов, пологий берег кончался. Отвесная скала прямо уходила под воду. Ясно, что тут спрятать было ничего невозможно. Мы посмотрели даже в воду. Дно было ясно видно, и на дне ничего не лежало. Мы пошли обратно. Шаг за шагом обошли мы весь остров. Это заняло не очень много времени. Здесь все было на виду. Кроме нашей пещеры, нигде не было никаких впадин, никаких расселин. Либо ровная каменная поверхность, либо — на противоположной стороне острова — крутой обрыв, с которого и глянуть-то страшно. Мы все-таки легли на камень и посмотрели вниз, но обрыв шел прямо до самой воды, крутой обрыв без уступов или неровностей, куда можно было бы хоть на веревке спустить продукты. Положительно никуда не мог Жгутов спрятать хлеб и консервы. По нескольку раз оглядели мы каждый уголок острова. Не было на нем места для жгутовского тайника. И вот обессиленная Глафира села на камень и руками взялась за голову.
— Ой, мамочка моя, мама! — сказала она. — Что же нам делать, что же нам делать?
Мы трое стояли перед ней, и мне было так жалко ее, что даже есть почти не хотелось. Глафира посмотрела на нас и застонала.
— Ну куда мне командиром быть? — выкрикнула она. — Был бы Степа со мной, научил бы меня, глупую, а тут сама за все отвечай. А ну как не так скомандуешь? И вас всех погублю и сама погибну.
— Да ну, тетя Глаша, — протянул Фома, — чего вы, правда же, огорчаетесь? Выкрутимся же мы.
Глафира еще раз посмотрела на нас, решительно встала и зашагала по песчаному берегу к впадине, в которой лежал Жгутов.
Он притворялся, что спит. Не знаю почему, но я чувствовал, что он притворяется. Ему хотелось, чтобы мы подумали: вот, мол, мы тут волнуемся, нервничаем, а он и думать про нас забыл.
Глафира присела на корточки и потрясла его за плечи. Жгутов сделал вид, что проснулся, открыл глаза, посмотрел на Глафиру, будто бы сонным взглядом и спросил:
— Ну, нашли?
— Чего ты хочешь? — ответила Глафира вопросом.
Тогда Жгутов сел, протер глаза, зевнул и, будто бы согнав с себя сонливость, сказал:
— Значит, дело говорить решила? Ну что ж, поговорим.
— Чего ты хочешь? — повторила Глафира.
— Акт написать нужно о причинах аварии, — начал обстоятельно объяснять Жгутов. — Мол, случайное повреждение, не зависящее от механика. Чтоб ты подписала и старик подписал. А с ребят слово взять, чтоб молчали.
— Не подпишет старик, — хмуро сказала Глафира.
— Ну, это как сказать, — усомнился Жгутов. — Помучаются ребята с голоду да с холоду, тогда подпишет.
— Какой же ты, Жгутов, подлец! — сказала Глафира.
Жгутов пожал плечами:
— Ругайся, если тебе так легче. Мне-то ведь терять нечего. Так и так тюрьма, чего ж мне бояться?
Глафира помолчала, с ненавистью глядя на спокойное, даже, кажется, веселое лицо Жгутова. Потом она тяжело перевела дыхание.
— Ну, Жгутов, — сказала она, — твоя взяла. Где акт писать будем?
— А я и тетрадочку прихватил и самописочку из твоего магазина. Прямо сядем здесь и напишем.
Он вынул из кармана перегнутую пополам тетрадку, аккуратно ее расправил и отогнул обложку.
Фома схватил Глафиру за руку:
— Вы же командир, тетя Глаша! — сказал Фома. — Не надо, нельзя его слушать!
— Подумаешь, — сказала Валя, — мне и есть-то совсем не хочется.
Жгутов вынул из кармана самописку, открыл ее и посмотрел на кончик пера, не попал ли волосок.
— Не надо, тетя Глаша! — Фома тянул и дергал Глафиру за рукав. — Нельзя его слушать.
Глафира посмотрела на меня, на Валю, на Фому, потом перевела взгляд на Жгутова и вдруг, круто повернувшись, зашагала прочь от него.
Фома, Валя и я пошли за ней. Я, уходя, обернулся. Жгутов, держа в одной руке тетрадь, в другой самописку, растерянно смотрел нам вслед.
— Раскаешься, Глаша! — крикнул он.
Но мы быстро уходили. Мне до тошноты хотелось есть.
Глава шестнадцатая
РАЗГАДЫВАЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Итак, мы остались на голой скале без огня и без крошки хлеба. Но хуже всего, что эта скала не была необитаемой. На ней жил враг, жестокий, ненавидящий, яростный враг.
Когда мы вошли в пещеру, Фома Тимофеевич лежал с открытыми глазами и смотрел на нас ясным, разумным взглядом. Он был еще очень слаб, но, видно, окончательно пришел в сознание.
— Флаг вывесили? — спросил он.
— Вывесили, — сказал Фома. — Здорово плещется. Далеко, наверное, видно.
— Поели? — спросил старик.
— А вы, Фома Тимофеевич, есть не хотите? — спросила Глафира.
— Нет, мне не хочется, — сказал старик. — Я закурил бы.
— А у вас при себе спичек нет? — осторожно спросила Глафира.
— Я уж смотрел, — сказал Фома Тимофеевич, — не положил в карман. Ну ничего. На боте-то есть спички.
— Промокли, дед, — хмуро сказал Фома, — не зажигаются, пробовали.
— Ну ничего. — Фома Тимофеевич вздохнул, курить-то ему, видно, очень хотелось. — Время сейчас не такое холодное, а консервы можно и так есть.
— Я даже не люблю разогретые, — сказала Валя.
— Раз поели. — сказал старик, — отдыхайте. Только по очереди. Двое отдыхают- двое дежурят. Я-то пока плохой часовой. Надо один чтоб у флага стоял, — может, судно увидит. А другой здесь, у пещеры. Мало ли что, часовой всегда должен стоять. Да и Жгутов тут. Не доверяю я ему. Плохой человек.
Фома Тимофеевич вытащил из кармана большие серебряные часы на цепочке.
— Вот, — сказал он, — идут, я завел. Хорошие часы, старинной работы. Фома пусть к флагу идет, а Глаша здесь подежурит. А Даня с Валей пусть поспят. А через два часа смена. Понятно?
Фома молча кивнул, вынул из под подушки куртку, надел ее и молча ушел наверх. Глафира велела нам ложиться. Когда началось дежурство, было два часа ночи. Я бы и не знал — ночи или дня. Солнце светило вовсю. У нас в Воронеже так светит часов в шесть вечера. Но Фома объяснил, что сейчас ночь. Он как-то умел в этом разбираться. Глафира села у входа в пещеру, а мы с Валькой легли. Лежать было очень удобно: у нас были матрацы, подушки, одеяла. Я сразу заснул. Но скоро проснулся. Голод мучил меня. Так мучил, что мочи не было. Я прислушался. Фома Тимофеевич и Валя спали. Глафира сидела спиной к пещере. Она раскачивалась из стороны в сторону и что-то бормотала. Я даже испугался сперва, не заболела ли она. Потом вслушался.
— Степа ты, Степа, — говорила Глафира. — Был бы ты здесь, научил бы ты меня, глупую. Как бы спокойно с тобой было! — И опять повторяла: — Степа ты, Степа.
Часы лежали рядом с Фомой Тимофеевичем. Я приподнялся и взглянул на них. Половина пятого.
— Тетя Глаша, — негромко окликнул я.
Глафира повернулась и посмотрела на меня строго.
— Ты чего не спишь? Спи.
— Нет, — сказал я. — Вы и так полчаса лишних сидите. Теперь вы ложитесь спать.
Я вылез из-под одеяла и разбудил Вальку. Она проснулась сразу же, как только я тронул ее за плечо, и вскочила как встрепанная. А ведь дома ужас сколько с ней надо возиться, прежде чем она продерет глаза. И хнычет, бывало, и просит, чтоб еще дали поспать. А вот, оказывается, может же просыпаться сразу.
Видно, Глафира прямо с ног валилась. Она еле дошла до своей постели, легла и сразу заснула.
