Альманах Мир Приключений - Мир приключений 1962. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

      На следующий день я проснулся рано, когда солнце еще только вылезало из-за лысой горы. И первым делом сунул термометр в воду. Все десять минут, пока он торчал в море, я простоял, свесившись через борт и словно согревая его взглядом.
      Сергей оказался прав. Вода снова нагрелась до восемнадцати градусов. Нырять вполне можно. На радостях я сложил ладони рупором и заорал на всю бухту:
      — Эге-гей!
      Ох, какой гвалт подняли перепуганные чайки, тучами вылетая из-под каменных сводов Золотых ворот! Ко мне подбежал заспанный капитан. Началось какое-то движение и на берегу.
      Через полчаса все уже были на борту нашего кораблика, и бодро зарокотал мотор. Сергей подвел тралбот почти к самой скале и дал команду бросать якорь. А мы поспешили на корму, за аквалангами.
      Я очень боялся, что Кратов не даст мне нырять вместе с ребятами. Но он ничего не сказал, когда я взял запасной акваланг и стал проверять его. Только поднимая голову, я несколько раз перехватывал его испытующий взгляд.
      Проверив снаряжение, мы выстроились вдоль борта.
      — В первой паре пойдут Аристов и Козырев, — сказал профессор и посмотрел на меня. — Сам утопил акваланг, сам его и добывай. Вторая пара — Павлик и Борис. Девушки сегодня работают страхующими, пока не прояснится обстановка.
      Светлана сердито фыркнула, но Наташа, по-моему, была даже довольна, что ее не пускают в пещеру.
      — Первым пусть лезет Николай, — продолжал наш чудесный старик. — Он знает дорогу. Ты, Миша, при малейшей опасности окажешь ему помощь. Кроме ручных фонариков, возьмите прожектор. Сигналы остаются прежними. Время работы — полчаса.
      Конечно, срок он, как всегда, отвел нам маловатый. Но на радостях спорить не приходилось. Я торопливо, боясь, как бы Кратов не раздумал, надел маску и полез на трап. Мне подали прожектор в непроницаемом кожухе. Толстый провод, тянувшийся от него, стеснял движения, но зато теперь я не буду блуждать в темноте, как ночью с жалким фонариком.
      Под водой Михаил попытался меня обогнать. Я погрозил ему кулаком и поплыл быстрее.
      Теперь, пронизанное солнечными лучами, море было приветливым, как всегда, и вовсе не казалось загадочным. Я еще издалека увидел свои баллоны, лежавшие на песке и отбрасывавшие во все стороны сверкающие блики,
      Вот и темный вход в пещеру. Как его не заметили раньше? Да ведь никто его и не искал. Мало ли гротов встречали мы под водой и проплывали мимо.
      Я зажег прожектор и смело полез в туннель. Целая стайка мелких рыбешек заметалась в каменной трубе и умчалась куда-то в темную глубину. Прожектор светил так сильно, что был отчетливо виден каждый выступ стены.
      Еще несколько метров, и я увидел свою маску. Оказывается, она зацепилась за большую раковину мидии, прилепившейся к своду туннеля! Не стоило никакого труда освободить ее. А ночью?
      Высвободив маску, я обернулся и бросил ее Михаилу, который лез за мной по пятам на некотором расстоянии, следя, чтобы не зацепились за камни провод и сигнальный трос, обвязанный вокруг моего пояса.
      Дальше туннель начинал постепенно расширяться, поднимаясь полого вверх. Стены его раздвигались. Похоже, что я уже выбрался в пещеру. Тогда я остановился и начал водить лучом прожектора из стороны в сторону.
      Внизу, подо мной, что-то тускло блеснуло. Я направил свет в эту точку и подплыл поближе.
      Прямо перед собой я увидел в воде какую-то уродливую, страшную рожу. Она показывала мне язык! Да это же снова Медуза Горгона, догадался я. Ее маска была изображена на каком-то круглом большом щите. Оскаленные зубы, выпученные глаза — все должно было, видимо, вызывать чувство страха у врагов.
      Поворачивая прожектор, я старался рассмотреть, что еще есть в пещере. Вот вроде какой-то столб или плита, уходящая вверх. За нею на стене нарисованы странные фигуры. Зная, что меня в любой момент могут вызвать на поверхность, я торопился увидеть как можно больше. Рассматривать детали не было времени.
      Я направил луч прямо вверх. В том месте, куда он светил, переливалось какое-то радужное пятно. Что это могло быть? Может быть, рисунок на потолке пещеры?
      Я начал подниматься медленно и осторожно, опасаясь, как бы не удариться о потолок головой. Но вдруг с удивлением почувствовал, что голова моя словно прорывает какую-то легкую невидимую пленку. В тот же момент давление воды на маску перестало ощущаться. Я поднял руку с прожектором, — и сразу почувствовал его солидный вес, почти пропадавший в воде.
      Тут только я сообразил, что поднялся на поверхность. Вода заполнила пещеру не до самого потолка. Над нею оставался слой воздуха!
      С некоторой опаской я вынул изо рта загубник и сделал осторожный вдох. Кто его знает, каким он окажется, этот воздух, сохранявшийся в подземелье двадцать с лишком веков? Но он был самым обыкновенным, чуть влажным, довольно свежим, во всяком случае не затхлым. Видимо, он просачивался по каким-то щелям с поверхности земли. Иначе люди не могли бы прятаться здесь и задохнулись.
      Я хотел позвать Михаила, чтобы он тоже глотнул подземного воздуха. Но тот уже сигналил, что сверху приказывают выходить. Сунув загубник обратно в рот, я нырнул и, стараясь не наткнуться как-нибудь невзначай на столб, поплыл к выходу из пещеры.
      Выбравшись из туннеля, мы подхватили валявшиеся на песке баллоны и маску и стали всплывать. Наши лица были совсем рядом, а поговорить нельзя. Никак не поделишься впечатлениями! Я видел сквозь стекло его маски, как он гримасничает и таращит глаза. Ему тоже хотелось поговорить.
      Мы вынырнули одновременно и, ухватившись за трап, даже не вылезая, начали стаскивать маски.
      — Ты видел? — задыхаясь, выпалил я. — Медузу видел?
      — Еще бы! — ответил Михаил, тоже с трудом переводя дыхание. — По-моему, золотая.
      — Ну да! А вода не доверху. Я вынырнул, а там воздух.
      Тут мы увидели, что все участники экспедиции, свесившись через борт, напряженно прислушиваются к нашей сумбурной беседе, и расхохотались.
      — Вылезайте немедленно и докладывайте! — закричал Кратов. — Что за секреты!..

ПОТАЙНОЕ СВЯТИЛИЩЕ

      — Я должен сам посмотреть пещеру, — решительно заявил профессор, когда мы, перебивая друг друга, рассказали о том, что видели.
      Мы опешили: ведь нужно нырять на порядочную глубину, а потом еще ползти по узкому туннелю, заполненному водой. И в то же время нам всем понравилась его горячность и смелость.
      — Василий Павлович, но… ваш возраст. И потом… — нерешительно пробормотала Светлана.
      — Что «потом»? Возраст у меня вполне зрелый.
      — Но по инструкции не полагается, — вмешался я.
      Ох, как он на меня свирепо глянул! Наверное, подумал, что издеваюсь над ним, припомнив, как строго он всегда заставлял нас придерживаться этой самой инструкции. Но я, честно говоря, вовсе не подумал об этом, просто боялся за нашего старика.
      — Должен же я когда-нибудь нырнуть! — продолжал он, воинственно выставляя свою бородку. И тут же просительно добавил: — Только никому не говорите, пусть это останется между нами. Все-таки ведь нарушение в какой-то степени, вы правы…
      Выходит, теперь он нас просил о смягчении жестких правил! Разве могли мы устоять?
      Но каждый чувствовал большую ответственность за него, поэтому все сообща стали разрабатывать детальный план. Было решено, что сначала в пещеру отправятся Михаил с Павликом. Они должны захватить с собой пустую автомобильную камеру, чтобы там надуть ее, превратив в своего рода спасательный круг. Потом укрепят под сводом пещеры лампу в тысячу свечей. Вместе с прожекторами, установленными под водой, это позволило бы нам осмотреть все уголки пещеры.
      Когда передовые дадут сигнал, что все это сделано, в пещеру направится Василий Павлович в сопровождении Бориса и Светланы. Мы с Наташей оставались на борту для страховки.
      Как ни хотелось мне снова поскорее отправиться в пещеру и первому все там осмотреть, я не стал возражать против такого распределения. Моя задача, в сущности, оказывалась самой ответственной: прийти на помощь всем остальным в случае малейшей опасности.
      Осуществлять так красиво разработанный план мы начали немедленно. Самой трудной задачей было, конечно, доставить благополучно в пещеру нашего начальника. С аквалангом он был хорошо знаком и надевал его с нашей помощью умело. Но ведь этого мало, нужно еще здоровье и опыт. Под тяжестью баллонов Василий Павлович совсем согнулся. Тогда мы поспешили опустить его в воду, чтобы он поскорее потерял вес и заодно потренировался в правильном дыхании.
      Придерживаясь за трап, он с головой погрузился в воду и сидел там, пуская пузыри.
      Михаил и Павлик нырнули, навьюченные лампами, прожекторами и другим снаряжением, и минут через пятнадцать уже подали условный сигнал.
      Теперь спустились в воду Борис со Светланой. Они попытались взять Кратова за руки с двух сторон и так провожать в морские глубины. Но старик сердито вырвался и сам первый начал довольно ловко погружаться. Три тени постепенно растаяли в глубине.
      Время остановилось. Мы томились на раскаленной палубе, казалось, целую вечность, а товарищи не подавали никаких сигналов. Они все еще были в пещере, пузырьки воздуха не выскакивали на поверхность.
      Терпение мое лопнуло, и я дернул разок за сигнальный конец, привязанный к поясу Михаила: «Как себя чувствуешь?» Он ответил тоже одним рывком: «Хорошо».
      Тогда я дернул за тросик трижды, приглашая его на поверхность. Он не ответил. Повторил сигнал. Он продолжал молчать. Я был совершенно бессилен: вытащить его оттуда нельзя — зацепится за выступы скалы.
      И тут на поверхности моря весело забулькали пузырьки. Кто-то из товарищей возвращался. Не дожидаясь, пока они выйдут из воды, я торопливо спустился по трапу и нырнул.
      Мне навстречу поднимались Борис и Светлана, что-то таща в сетке, заменявшей мешок. Проплывая мимо, Светлана восторженно показала мне сразу два больших пальца.
      Хотя в туннеле было темно, я пробирался уже уверенно, словно по коридору собственной квартиры. А пещера оказалась вся залита ярким светом. Два прожектора горели под водой, а наверху, под сводами, ослепительно сияла пузатая лампа.
      Между потолком пещеры и поверхностью воды оставался промежуток метра в полтора. По этому подземному озеру плавал наш профессор, придерживаясь за спасательный круг из автомобильной камеры. Он то и дело опускал голову в воду и наблюдал за работой Аристова и Павлика. Увидев меня, Кратов удивился и хотел что-то спросить, но забыл вынуть мундштук изо рта. Смутившись, он исправил эту ошибку и набросился на меня:
      — Вы здесь зачем?
      — Мне сказали, чтобы плыл вам на помощь, — слукавил я.
      — Ничего подобного я не поручал! Но ладно… Раз уж вы тут, помогите-ка ребятам разметить пещеру.
      Сверху было не видно, чем заняты под водой мои товарищи. Нырнув, я увидел, что они вбивают колышки в пол пещеры и натягивают между ними проволоку. Старик оставался верен себе: прежде всего следует разметить раскоп на квадраты, чтобы все находки разложить по определенным полочкам…
      Я стал помогать им, но невольно то и дело отвлекался, чтобы разглядеть получше находки. В одном углу пещеры были грудой навалены какие-то не то кубки, не то чаши. Они так блестели в свете прожектора, как будто были из какого-то драгоценного металла.
      Я едва не наткнулся на каменный столб, который видел при первом посещении пещеры. У его подножия лежали тот самый щит с маской Горгоны, меч, браслеты и кольца, тоже, по-моему, золотые. Рассмотреть их как следует не удалось, потому что Михаил толкнул меня в бок, приглашая приняться наконец за работу.
      Работа наша растянулась почти на неделю. Пока мы не разметили всю пещеру, Кратов не позволял ничего сдвигать с места. Каждый квадрат пола с лежавшими на нем предметами мы фотографировали специальным аппаратом для съемок под водой. Одновременно Василий Павлович, который каждый день нырял вместе с нами, составлял точный план пещеры. Для него это оказалось совсем нелегко. Приходилось то погружаться в воду с головой, чтобы рассмотреть находки, то снова выныривать к резиновому плотику, который мы превратили в плавучий письменный стол, положив на камеру широкую доску.
      Только закончив все эти подготовительные работы, мы начали выносить находки из пещеры. И, собственно, только теперь как следует разобрались в том, что нашли.
      Пещера оказалась довольно просторной. Длина ее достигала без малого девяти метров, а ширина — пяти с половиной. От пола до потолка, образовавшего полукруглый свод, в самом высоком месте было около четырех метров. Во времена Савмака в пещере, да и почти во всем наклонном туннеле было сухо, вода заливала только самый вход в него, но, когда уровень моря поднялся или, может быть, наоборот- опустился берег, пещера оказалась затопленной.
      Подробная перепись наших находок заняла почти полную тетрадку. В пещере, словно в музее, оказались собраны самые различные вещи.
      Еще издавна она, видимо, служила потайным святилищем тавров. Об этом свидетельствовали два громадных рельефных изображения мужчины и женщины с раскинутыми в стороны руками, вырубленные в одной из стен. Фигуры были очерчены совсем примитивно, словно рукой ребенка.
      Перед ними, немного отступя от стены, торчал каменный столб или, точнее, плита. Она вся была разрисована какими-то ритуальными значками. А в верхней части ее, почти достигавшей уровня воды, сверкал золотой диск с расходящимися во все стороны лучами — символ солнечного бога Гелиоса. Точно такое же изображение, как сказал Кратов, есть на обратной стороне монет, приписываемых Савмаку!
      — Почему восставшие рабы выбрали такой символ, — ответил профессор на наши недоуменные вопросы, — можно только гадать. Но это не единичный случай. Примерно в то же время восстания рабов потрясали античный мир во многих местах — в Малой Азии, в Сицилии, на острове Делосе, в рудниках Аттики. И вот что чрезвычайно любопытно: восставшие рабы в Пергаме тоже избрали своим символом изображение Гелиоса и провозгласили себя гелиополитами — «гражданами солнца». Вероятно, и Савмака увлекла какая-то мечта о стране счастливых, о «солнечном государстве», где не будет места угнетателям…
      Скифы приспособили таврское святилище для своих целей. Может быть, здесь прятались беглые рабы, собирались заговорщики. Более укромное место трудно было бы найти. Здесь они мечтали о солнечной стране…
      Перед изображением Гелиоса покоился на полу плоский камень. На нем сохранились следы костра. Вероятно, здесь пылал священный неугасимый огонь. А по бокам стены с золотым солнечным диском стояли два изумительных глиняных светильника. Один изображал сирену в виде полуженщины-полуптицы, а второй — богиню Афродиту, выходящую из морской раковины.
      — Работа несомненно греческая, — сказал о них Василий Павлович. — Вероятно, привезены из Афин и украшали какой-нибудь дворец, а скифы, захватив власть, перенесли их сюда. Среди них оказались истинные ценители красоты, хотя рабовладельцы и пытались превратить их в рабочих животных, в домашнюю скотину.
      Еще более причудливое смешение самых различных вещей мы обнаружили в углах пещеры. Чего тут только не было свалено в беспорядочные груды! Золотые и серебряные чаши, блюда, щиты, мечи, какие-то цепочки с драгоценными камнями. Это и были сокровища, о таинственном исчезновении которых сетовали алчные захватчики крепости. Теперь они попадут в музеи, чтобы все могли полюбоваться искусством древних мастеров.
      Описывать все эти замечательные находки было бы слишком долго, да и бесполезно. Их надо видеть собственными глазами. Но некоторые мне особенно запомнились и понравились.
      Там была громадная, вполобхвата, золотая фиала, сплошь покрытая удивительными живыми и выразительными рельефными фигурками зверей: львы терзали быстроногих антилоп, над ними кружили орлы, распластав широкие крылья…
      Нашим девицам особенно понравилось круглое серебряное зеркало. Оборотная сторона его была покрыта особым сплавом-электром, и на нем выгравировано изображение сидящей и отдыхающей крылатой богини победы Ники.
      Увы, она недолго сопутствовала восставшим… Мечты о солнечном государстве растоптали гоплиты. Для немногих уцелевших потайная пещера стала последним прибежищем. Сумели ли они перехитрить врагов и, переждав здесь опасность, ночью выскользнуть через подводный ход на свободу, уйти в большой мир, чтобы снова скитаться, прятаться, разносить по другим городам и странам неугасимые искры восстания? Или враг устроил засаду, караулил их и они предпочли погибнуть в этом подземелье от голода и жажды, но не сдаться?
      Для одного из помощников Савмака пещера несомненно стала гробницей.
      Я упоминал, что посреди пещеры, возле очага, лежали на полу золотые украшения, меч и щит с головой Медузы Горгоны. Оказывается, они валялись не как попало. Нанеся эти находки на план, Василий Павлович вдруг воскликнул:
      — Постойте, да ведь это же погребение! Теперь понятно, почему украшения расположены в таком странном порядке. Видите? Здесь лежал человек.
      Присмотревшись, мы тоже как будто начали различать очертания лежавшего здесь некогда распростертого человеческого тела. Кольца отмечали положение его пальцев, браслеты украшали запястья, щит покоился на груди убитого воина, а меч с отделанной золотом рукояткой был положен рядом с телом.
      Но куда же девалось само тело? И вдруг мы поняли: оно бесследно растворилось в море. Если бы вода не залила пещеру, тело покойного, может быть, превратилось бы в мумию, высохло. Но море поглотило героя навеки, и только погребальные украшения сохранили для нас его тень…
      Кто он был? В письме, найденном в цисте, упоминались два сподвижника Савмака, скрывшиеся в крепости, — Бастак и Аристоник.
      — Скорее всего, здесь погребен Бастак, — размышлял профессор. — Погребение типично скифское: рельеф на ручке меча в характерном «зверином» стиле, и сам меч короткий, массивный эфес с крестовидной сердцевиной. Типичный акинак. Но изображение Медузы Горгоны на щите, конечно, греческое. Восставшие могли похоронить и грека Аристоника на скифский манер. Во всяком случае, это еще раз подтверждает, что в восстании принимали участие не только рабы-скифы. Оно стало подлинной революцией всех угнетенных против рабовладельцев.
      Меня немножко разочаровало, что не нашлось никаких рукописей или записок о ходе восстания. Но эта мечта и не могла осуществиться, как я потом сообразил. Ведь у скифов еще не было письменности, а рабов никто не учил грамоте. Да и кому пришло бы в голову вести какие-то записи в горячке смертельной битвы?
      Но это не беда. Когда ученые как следует разберутся в подводных находках, мы наверняка узнаем что-нибудь новое о восстании отважных людей, еще тысячи лет назад мечтавших построить на нашей земле светлое Государство Солнца…

ЭПИЛОГ… ИЛИ ПРОЛОГ?

      …Сейчас зима. Я сижу за с голом и вспоминаю наши летние приключения. Кажется, о них рассказано уже все. Но история моя на этом не кончается.
      Нужно ли говорить, что я в этих поисках под водой нашел не только разные удивительные вещи, но и свой жизненный путь, свое призвание? Наверное, вы сами уже догадались об этом по тому увлечению, с каким вел я рассказ. Дядя Илья может быть спокоен: я приобрел стержень, необходимый каждому человеку. Василий Павлович и друзья, обретенные под водой, помогли мне, и теперь я студент-заочник первого курса исторического факультета МГУ. Я твердо решил разобраться до конца в печальной судьбе отважного Савмака и в других загадках истории.
      Частенько я наведываюсь в музей, где со щита, лежащего в отдельной витрине, смотрит на меня золотая маска Медузы Горгоны. На витрине надпись: «Найдена в Карадаге (Крым) подводной археологической экспедицией профессора В.П.Кратова».
      Я смотрю на искаженное гневом лицо Медузы, показывающей мне язык, и думаю: сколько еще загадок ожидает нас в морских глубинах? И мы непременно разгадаем их!
      Надо проверить, нет ли какой связи между этой маской и таким же клеймом на амфорах.
      Летом снова отправимся в море продолжать раскопки затонувшего корабля. Там могут таиться в песке и другие цисты с древними рукописями.
      И подземное потайное святилище еще нуждается в детальном исследовании. Там могут оказаться подземные ходы, другие пещеры.
      Множество приключений и открытий ожидает нас впереди. Значит, история эта вовсе не кончается, а только лишь начинается…

ЕВГЕНИЙ РЫСС
ОСТРОВ КОЛДУН

ПОВЕСТЬ

 

 

Глава первая
НОВЫЕ МЕСТА — НОВЫЕ ЛЮДИ

      Некоторые, и даже очень неплохие, ребята говорят, что иметь младшую сестру хорошо. Я с этим не согласен. Правда, может быть, все дело в том, какая попадается сестра. Мне лично не повезло, и от моей Вальки я, кроме неприятностей и хлопот, ничего не видел. Еще пока мы были в Воронеже, с ней было легче. Там у нее были подруги, у них были свои дета, и она не особенно ко мне приставала. Но, когда мы переехали на север, в становище Волчий нос, от нее прямо житья не стало.
      Надо объяснить, почему мы уехали из Воронежа. Папа наш был доктор, а мама — медицинская сестра. И вот пять лет назад папа умер. Я его хорошо помню, а Валька не помнит совсем. Она все время ко мне пристает: расскажи, мол, да расскажи, какой был папа, а я не понимаю, что я могу рассказать. Мы с ним про многое разговаривали. Конечно, про наши мужские дела, которые Валька все равно не поняла бы. В воскресенье ходили гулять. Иногда брали Вальку, но редко. Это понятно. Мало того что она девчонка, ей в то время было только пять лет, так что с ней папе было неинтересно разговаривать. А со мной интересно. Во-первых, мы оба мужчины, во-вторых, мне было уже восемь лет, так что мы не успевали обо всем переговорить. Даже когда мы и брали Валю, она не особенно нам мешала. Возится в песке, или в снегу, или в мячик играет, словом, занимается какой-нибудь ерундой, а мы сидим и разговариваем и разговариваем, и всегда из одного вытекало другое. Скажем, один вопрос обсудим, сразу начинаем обсуждать другой.
      Потом мы с папой стали ходить на лыжах. Папа всегда говорил, что у меня хорошо получается. Я много падал сначала, и мы каждый раз оба смеялись. Потом я меньше стал падать. В общем, что говорить, папа был человек настоящий. Что я могу о нем рассказать? Настоящий! Это все говорили. И другие врачи из больницы, и просто знакомые. Он и умер, как человек настоящий. Ездил оперировать одного больного километров за сорок от Воронежа, и на обратном пути, представьте себе, машина ушла в полынью на Дону. Шофер был нездешний, только приехал, мест не знал. Папа и шофера вытащил из ледяной воды и сам выбрался, и потом им с шофером пришлось километров пять по морозу идти, а у папы были больные легкие, и он тяжело заболел. Его все профессора лечили, но ничего сделать было нельзя. Нас с Валей к нему привезли в больницу, а он смеется, какие-то веселые истории рассказывает, говорит, чтобы мы маму слушались, ну, все, как всегда. А через день умер. Мы с мамой были на похоронах, а Валю не взяли, с ней соседка осталась. Очень много было народу, и плакали многие, и речи говорили.
      А Валька все пристает, чтобы я ей какие-то подробности про отца рассказал. Какие же тут подробности? Настоящий был человек — вот и все дело.
      Ну, мать у нас тоже молодцом оказалась. Я уже говорил, что она была медицинской сестрой, получала немного. Другая бы, может, раскисла, а наша нет. Нам, правда, помогали, пособие дали, мне и Вальке пенсию, пока мы не вырастем, а все-таки было трудно. И вот тут наша мать вдруг сказала: буду учиться на врача.
      Да, уж насчет нее можете быть спокойны, она не из тех, которые распускаются.
      Валю пришлось отдать в детский сад. В такой, из которого только на воскресенье домой берут, а мы с мамой кое-как справлялись. На меня, конечно, легло много хозяйственных забот: бывало, и за хлебом надо сходить, и молоко принести, и комнату убрать, и еще куча дел. Уроки я успевал выучить, а так просто пойти с ребятами по городу поболтаться — это уж приходилось редко. Ну, и маме доставалось. Бывало, проснешься среди ночи, а она все сидит занимается. Тут жаловаться не приходилось. Когда видишь, что другой больше тебя работает, так что будешь делать!
      Правда, больница всегда шла маме навстречу. И практику она в своей больнице проходила, и дежурства ей так назначали, чтобы легче было учиться. Три раза местком нас с мамой отправлял отдыхать. В общем, так или иначе — кончила мама институт и стала врачом. И назначило ее само Министерство здравоохранения далеко на север, на Мурманский берег, в становище Волчий нас.
      Мы доехали поездом до города Мурманска, а там сели на пароход. Я до этого времени никогда не видал моря и когда увидел, то очень испугался. День выдался угрюмый, пасмурный, море волновалось. Потом-то я видывал настоящие волны и знаю, что тогда волнение было пустяковое, ну, а для первого раза мне и это показалось страшно. Валька — та даже в слезы ударилась. Но я начал ее успокаивать и утешать и говорить, что ничего тут опасного нет. И как-то незаметно сам успокоился. Пароход отошел вечером, и нас с Валькой сразу же укачало. Она хныкала, а я ничего, крепился. Потом мы оба заснули. Проснулись, вышли на палубу, а уже пароход на рейде, и видно становище Волчий нос, и к нам катер спешит за пассажирами.
      Теперь я вам объясню, что такое становище. Это не город и не деревня. Это совсем особая штука. Значит, представьте себе так: прежде всего вы видите темные голые горы и ничего на них не растет — ни леса, ни травы. Просто камень и камень. Стоят эти горы полукругом, высокие, мрачные, только кое-где белые пятна — это еще снег не стаял. Дело-то было весной. И вот между этими горами большая бухта. Ну, залив, что ли. А в глубине залива горы отходят подальше от моря и там плоский берег. На этом плоском берегу бревенчатые пристани, а к ним пришвартованы, это если по-сухопутному сказать, значит привязаны, моторные боты. Много их, штук, наверное, тридцать. Вдоль моря идет песчаная полоса, ну, вроде как пляж, что ли. Только купаться с этого пляжа нельзя, потому что вода тут всегда холодная, даже в самое жаркое лето. Ну, а за пляжем дома. Дома бревенчатые, есть и в два этажа, но больше одноэтажные. В общем, честно сказать, с Воронежем не сравнишь. У нас какие здания, в Воронеже! Это ж просто чудеса архитектуры. Многие есть даже с колоннами. Потом сады, машины, трамваи, автобусы, асфальт блестит, ну, словом, красота. А здесь даже мостовых нет. Песок. Так по песку прямо и ходят.
      Валька опять расхныкалась: поедем, говорит, назад. Удивительное дело! Десять лет девчонке, и не может понять, что так просто это не делается — приехали и уехали. На маму министерство рассчитывает, знает, что в Волчьем носу есть доктор, больные ждут, может быть, волнуются. А эта на тебе: поедем назад! Говорит, а не думает, что говорит.
      Ну хорошо. Кое-как я ее успокоил, а тут катер подошел, и на катере человек шесть, и все, оказывается, нас встречать. Кроме нас, оказывается, никто высаживаться на берег не собирается. Люди оказались ничего, веселые. Один старик на одну руку меня взял, на другую Вальку и снес в катер. Со мной-то, наверное, не следовало так делать, в тринадцать лет нечего человека на руках носить, да ладно, он не со зла. Он, правда, молчал все, но я видел: в бороду улыбается. Потом оказалось, что это очень уважаемый здесь капитан Коновалов, настоящий старый рыбак. Даже крупные специалисты с ним советуются, потому что он замечательно море знает. Зовут его Фома Тимофеевич, и его отец и дед моряками были. Сын у него в море погиб, и он внука растит — Фому. Ну, о Фоме потом речь. Про него мне много говорить придется. Кроме Коновалова, был председатель сельсовета, председатель колхоза и две медицинские сестры. В общем, все так хорошо нас встретили, выгрузили наши вещи, а капитан парохода очень любезно простился с нами и погудел на прощание. Потом на катере мы доехали до пристани, и тут тоже народ собрался, какие-то женщины-рыбачки, и матросы, и капитаны, так что по улице мы шли целой толпой. Мы трое в середине, а и сзади, и спереди, и с боков народ. Прямо будто мы делегация какая-то. Привели нас в больницу. Больница двухэтажная, каменная. Ее только недавно построили. Стали мы больницу осматривать. Есть и рентген, и операционная, и в палатах чистенько. Лаборатория маленькая, своя аптечка. Словом, хорошо. В этом я кое-что понимаю. Все-таки и отец врач и мать врач. Здесь же, при больнице, и наша квартира. Тоже нам понравилась. Две комнаты, кухня, мебель вся уже расставлена. И у нас с Валей, у каждого, отдельный стол для занятий. Приятно, что люди подумали: у докторши, мол, двое детей, обоим учиться нужно.
      В общем, ходили мы по дому, осматривали, а потом я от других отстал и на улицу выбежал.
      Смотрю — стоит возле дома паренек лет двенадцати. Ростом, пожалуй, пониже меня, но в плечах широкий, в высоких сапогах, таких, что другому взрослому велики будут. Руки большие, каждый палец, как два моих. Стоит, ноги расставил, лицо хмурое и смотрит на меня исподлобья.
 

 
      — Ты, — говорит, — докторши сын?
      — Я, — говорю.
      — Ну, здравствуй.
      Протянул руку, да так зажал в своей руке мою, что я чуть не вскрикнул, но удержался.
      — Вы, — говорит, — откуда приехали?
      — Из Воронежа, — говорю.
      — У вас там, — говорит, — небось какое-нибудь южное море?
      Я говорю:
      — Нет, у нас там моря совсем нет, у нас река.
      — Как это, — говорит, — моря нет! Совсем-совсем никакого?
      — Совсем-совсем, — говорю, — никакого.
      — Врешь ты, наверное!
      — Вот, — говорю, — чудак! Ты думаешь, все города на море? А люди и без моря живут, да еще как хорошо живут!
      — Не понимаю, — говорит парень, — как жить без моря. Ну, иногда, конечно, на суше надо побыть — в школе учиться приходится, в баню сходить, кино поглядеть, — а жить надо на море. Дед мой говорит, что человек животное морское.
      — А кто, — спрашиваю, — твой дед?