На дальних берегах

      - Я не нуждаюсь в ваших советах. Мне нужно знать, что это за шум?
      Мазелли не ответил и ушел, оставив Карранти в полном смятении. Карранти было известно о многих темных делах Мазелли. Он, конечно, был пострашнее тех головорезов, с которыми Карранти встречался в марсельском порту и в Ницце, получая от них те или иные сведения. Мазелли был мерзавцем американской выучки. Он продавался всем, кто хорошо платил. Кто же сейчас платит больше, чем Америка?..
      Мазелли вышел на площадку и увидел сверху, что двое эсесовцев обшаривают каждый угол вестибюля.
      - Все в порядке, господа! - крикнул Мазелли
      - Прошу осмотреть еще комнаты первого этажа, а потом подняться на второй, там тоже есть комнаты.
      Эсесовцы недоверчиво взглянули на Мазелли и, повозившись еще немного в нижнем этаже, последовали за Мазелли наверх.
      Когда, наконец, было установлено, что место дли встречи вполне подходящее, один из немцев отправился с рапортом к своему начальнику.
      Буквально через несколько минут к подъезду мягко подкатила машина. В вестибюль, в сопровождении адъютанта, вошел майор фон Шульц. Мазелли молча проводил майора к Карранти.
      Карранти стоял посредине комнаты, по-прежнему держа руку в кармане.
      Немей вошел в комнату. Следом за ним - Мазелли. Секунду Карранти и майор стояли молча, внимательно изучая друг друга. Карранти - плотнее, шире в плечах. Майор худ, и все в его лице выдавало характер раздражительный и запальчивый. Ему можно было дать лет сорок. Держался он с достоинством, но тем не менее Карранти сразу же почувствовал, что преимущество не на стороне немца. Они стояли, как два ощетинившихся пса, которые приглядываются друг к другу, готовые либо схватиться, либо равнодушно разойтись.
      - Знакомьтесь, господа, - предложил Мазелли.
      Они молча пожали друг другу руки. Имен своих не назвали.
      Карранти многозначительно взглянул на Мазелли. Тот с явной неохотой повернулся и медленно вышел из комнаты.
      - Прошу садиться, - пригласил Карранти.
      - Что вы собираетесь предложить мне, господин Карранти? - спросил Шульц, первым нарушив молчание.
      Шульц был сильно взволнован этой встречей, которую искал уже давно. Однако он старался держаться так, будто эта встреча интересует больше американца, а не его, Шульца. Карранти без труда догадался, что Шульц многого ждет от их свидания и что напыщенность его напускная. Нужно было выждать удобный момент, чтобы заставить нациста капитулировать полностью. Пока же Карранти как бы вел разведку, нащупывая слабые стороны противника.
      - Мне известно, какие важные события заставили командование перевести вас в Триест, - заметил Карранти. Это не удивило майора: такой, как Карранти (Шульцу сообщили, что это один из известных агентов Федерального бюро), мог знать о многом...
      - Что вы можете мне предложить? - повторил Шульц.
      - Кое-какие услуги.
      - И что вы потребуете от нас за эти услуги?
      - Ничего.
      "Идиот, - усмехнулся про себя Мазелли. Он сидел возле камина, внутри которого был установлен диктофон, и все было слышно ему так хорошо, как будто он находился рядом с говорившими. - Даже для себя ничего не потребовал. Даровые услуги - и когда, в какой момент? Когда немцы готовы на любые условия!.." Мазелли так и не удалось еще дознаться, что представляет собой американец. Несмотря на опытность ("старый волк" - звали его приятели), ему трудно было за один день раскусить Карранти. Пока что у него создалось впечатление, что это самонадеянный пустомеля. Янки, который старается обычно выжать деньги даже из хорошей погоды, - и вдруг ничего не требует за свои услуги!
      Сам Мазелли вел в Триесте двойную игру: он занимался мелким шпионажем и в одинаковой степени обслуживал и немцев и союзников. Более сложные интриги были ему не по плечу.
      Разговор наверху продолжался:
      - А не кажется ли вам, что вы стали слишком добры к Германии?
      - Да, - подтвердил Карранти. - Нам есть на кого злиться и кроме вас. У нас с вами общий враг. Русские уже рвутся в Европу.
      Шульц резко поднялся с места и раздраженно вы крикнул:
      - Поздно вы все это поняли, господин. Простите, я не знаю вашего настоящего имени.
      - Карранти, - многозначительно произнес тот. - Однако имя мое сейчас ни при чем. И давайте говорить спокойно. Еще не все потеряно.
      - Для кого?
      - Ну, хотя бы лично для вас.
      - Меня интересует судьба Германии!
      Карранти пожал плечами и усмехнулся:
      - Разве судьба Германии не решена?
      - Вы не смеете! - зашипел майор и шагнул к Карранти. Тот поднял на него насмешливый взгляд и с прежним хладнокровием произнес:
      - Мы могли бы подружиться с вами, если бы даже Германия и проиграла войну.
      - Довольно издеваться! - с холодной яростью сказал Шульц. - Вы забыли, что находитесь в моих руках! Я вас арестую и буду пытать, пока не вышибу из вас всю вашу... всю вашу спесь!
      И в это время два человека громко засмеялись: Карранти здесь, в комнате, а Мазелли внизу, около камина.
      Лицо Шульца перекосилось от гнева. Его бесила наглость американца. Он молча направился к двери. Нет, им не договориться! Но не успел он взяться за ручку, как сзади него прозвучал властный голос Карранти;
      - Стойте!
      Это было приказанием. Приказанием сильного. Шульц вспомнил о наступающих на востоке русских, о десятках тысяч деревянных крестов над могилами гитлеровских солдат и офицеров, о взрывах в Триесте... Он остановился.
      - Вы не умеете вести себя! - сказал Карранти. - Садитесь!
      Шульц помедлил, а потом молча сел за стол.
      - Послушайте, Шульц, пора покончить с этой игрой в жмурки. Откройте глаза и взгляните вокруг. Мы свидетели страшного нашествия коммунистов. Они - повсюду, во всех партизанских отрядах! И они могут вскоре прийти к власти... Думали ли вы когда-нибудь о своем будущем?
      Шульц в нерешительности взглянул на Карранти:
      - Прежде чем приступить к делу, я хотел бы убедиться в вашей искренности.
      - Вы молодчина, Шульц, - похвалил его Карранти. - Не верите на слово? Ну что ж! Тогда вам полезно будет узнать, что это я посоветовал вам отменить отправку карательного отряда на квадрат 11. Это по моим данным, переданным вам, вы ликвидировали связные пункты партизан в Плаве и Саге; по моему списку были уничтожены явочные пункты партизан в Триесте и взяты Вилла Скипа, Александр Николич, Марта Кобыль и еще трое из рабочих кварталов. Наконец вам должны быть знакомы буквы, которыми я подписывался: "А-А". Ну, убедились вы, что мы не враги, а союзники?..
      - Так... Что ж, тогда - ближе к делу.
      - Слушайте же...
      И между Карранти и Шульцем завязалась деловая беседа. Псы не схватились и не разошлись равнодушно. Произошло другое. Два сообщника договаривались два пса делили добычу...
      "...Черт возьми, этот Карранти загребает большие деньги, - думал в это время Мазелли, прислушиваясь к беседе немца и американца. - С ним - ухо держи востро". И на секунду Мазелли представил себе Карранти с перерезанной глоткой. Убить его мог и сам Мазелли и кто-нибудь из многочисленной шайки, находившейся в его подчинении. Но что это даст? Сможет ли он, Мазелли один справиться с делами, которыми ворочает этот прожженный авантюрист? Мазелли мог убивать, грабить, перевозить контрабандные товары, продавать тайны, даже командовать пиратскими шхунами, но вершить судьбами стран... Нет, это не для него!..
      Услышав в коридоре шаги, Мазелли быстро выключил диктофон. На пороге стоял немец - из тех, что пришли с Шульцем,
      - Мне показалось, что вы с кем-то беседуете? - подозрительно оглядывая комнату, спросил эсесовец.
      - Я люблю читать вслух "Фауста", - ответил Ма зелли, указывая на открытую книгу, лежавшую на маленьком столике. Эсесовец заглянул в книгу, прочел: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
      - Бросьте этот хлам в камин, - посоветовал он. - Кстати, почему вы сидите в холоде?
      - Я здесь бываю только тогда, когдя хочется немного почитать. Тут тише... А остальное время я провожу в другой комнате, - охотно объяснил Мазелли.
      Эсесовец, сердито буркнул что-то, ушел. Когда шаги его совсем стихли. Мазелли снова включил диктофон.
      Под конец беседы Карранти попросил Шульца выдать ему пропуск.
      - Пропуск? - удивился Шульц.
      - Ну да, ту оранжевую карточку, которая служит у вас пропуском.
      Шульц испытующе взглянул на Карранти. Откуда он знает об этом пропуске? Но не выдавать ему гестаповского документа не было оснований. Шульц вынул из бокового кармана оранжевый бланк и, помедлив, вписал туда имя Карранти.
      - Кстати, - спросил он у американца, - что вы думаете насчет Михайло? Можно ли, наконец, избавиться от его визитов в Триест?
      - Михайло слишком опасный враг. Он пользуется большой популярностью у местного населения, - после паузы ответил Карранти, - и мне кажется, вы слишком мало обещаете за его голову... Следует хотя бы удвоить сумму.
      - Да пожалуй, вы правы. Денег тут жалеть не приходится.
      Они спустились в вестибюль, где адъютант отрапортовал своему начальнику, что за истекшее время в доме ничего не случилось, если не считать того, что хозяин читал вслух "Фауста".
      Шульц не придал этому особенного значения и, попрощавшись с Карранти, ушел. Но Карранти показалось, что дело тут нечисто... Вряд ли Мазелли питал особую любовь к литературе. По-видимому, за этим чтением, как и за всем, что делал Мазелли, скрывается какой-то подвох. Еще в Штатах Карранти ознакомили с характеристикой этого пройдохи: его излюбленным занятием была торговля секретами. Продавал он их без разбору, кому угодно, лишь бы платили. С ним нужно быть осторожней... А лучше всего - вообще не быть с ним. В это утро в городе дул норд ост, которого так боятся в Триесте. Женщины, укутавшись в шали, выбегали на улицу и затаскивали своих детей в дома.
      Горожане старались поскорей укрыться от ветра. Раньше всех опустели улицы северо-восточной, портовой части города. Убежищем для людей служили здесь плохонькие, дешевые трактиры; они не вмещали всех, стремившихся сюда; люди садились на полу, тесно прижимаясь друг к другу, и ждали, пока стихнет ветер... В торговой части города все чаще раздавался звон оконных стекол. Патрульные прятались в подворотнях. По безлюдным улицам изредка проезжали грузовики, крытые тентами. Город, казалось, стонал под ударами ветра. В домах хлопали и скрипели двери. Выли телеграфные провода. Ветер крепчал с каждой минутой.
      Он носился и над прибрежной равниной, вздымая над морем водяную пыль, и слабел лишь у подножья гор, а еще дальше, среди хребтов, стихал вовсе...
      В горах скрывались партизаны, лишенные еды, питьевой воды, тепла, постоянной связи. Начавшаяся оттепель сделала горные тропы скользкими, опасные кручи - непреодолимыми.
      Иссяк последний мешок муки, была съедена единственная корова, люди курили мох. Курили даже некурящие. Как-то, три дня тому назад, Сильвио принес убитого фазана. Стрелять партизанам не разрешалось. Юноша убил птицу, бросив в нее камень. Крохотные куски фазана были розданы только больным; но и каждый из них старался уступить свою долю товарищам. Сильвио теперь часто стал уходить с Васей на охоту, беря с собой наспех вырезанные рогатки. А партизаны при малейшем шорохе вздрагивали и устремляли взгляд на ветви деревьев. Но удача с фазаном не повторилась. Зато в бригаде любили шутить.
      - Эй, Анри, торопись, упустишь! - кричали товарищи.
      - Этого? Нет, мне у него перья не нравятся, - отвечал Дюэз, отворачиваясь от высокого дерева. - Я люблю фазана с пурпурным хвостом и хохлом на макушке.
      - Ох, какой разборчивый!
      - Такой уж уродился... Не люблю изменять своему вкусу.
      - Вкус у тебя недурной!
      - То же самое сказала мне красотка Розита, когда я поцеловал ее в субботу вечером, возвращаясь в деревню, и предложил ей стать моей женой. Она мне не ответила "да". Она шепнула: "Знаешь, Анри, у тебя недурной вкус".
      Все дружно смеялись, забыв и о голоде и о жажде.
      К середине дня часовые заметили крохотную фигуру человека, карабкающегося в гору. Человек не пошел по обычной тропе, а исчез в лесу. Вскоре он показался на узкой, мало кому известной горной тропинке, вытащил большой белый платок, вытер им лицо. Это был условный знак: он убедил часовых, что человек - свой. Пришедший оказался старым священником. Дозорные окружили его, но старик, не отвечая на расспросы, молча прошел в палатку, где помещался командир.
      Ферреро и Сергею Николаевичу старик рассказал, что ему удалось пробраться к триестинскому промышленнику - итальянцу Эрнесто Росселини. Старик попросил его выделить для партизан, среди которых были тяжело раненные, несколько обозов продовольствия и намекнул, что в противном случае партизаны заинтересуются Росселини больше, чем ему бы того хотелось. Росселини перепугался, но не рискнул тронуть священника и с добром отпустил его восвояси. Однако помочь партизанам отказался. Старик сообщил также, что в Триесте дует северный ветер и улицы опустели. Ему пришлось проделать тяжелый путь; он видел сожженные дотла села, повешенных крестьян. Всюду голод. Когда старик показал на карте местности, где сейчас находятся карательные отряды немцев, Ферреро вскочил на ноги и решительно произнес:
      - Они в наших руках!
      Сергей Николаевич склонился над картой - он знал эту местность не так хорошо, как Ферреро.
      - Объясните, Луиджи, - попросил он.
      Ферреро назвал четыре высоты и котловину среди этих высот: в ней-то и засели немцы. Правда, они были прекрасно вооружены и сумели притащить сюда шесть бронемашин, и все же Ферреро уверенно сказал:
      - Они сами лезут в пасть льва!
      Тогда Сергей Николаевич предложил, немедля сосредоточив силы, напасть на немцев с четырех сторон. Успех должна была решить неожиданность налета. В результате этой операции партизаны снова могли взять под свой контроль окрестные села и к тому же отбили бы у врага боеприпасы. Подробности операции нужно было обсудить совместно с начальниками отрядов. Решено было также совершить взрыв в городе и любыми средствами "добыть" и доставить к партизанам заводчика Эрнесто Росселини. Ферреро разыскал Мехти.
      - Вот что, Мехти, - сказал Ферреро, отозвав его в сторону - Необходимо нанести визит в Триест... Есть важные поручения.
      - Слушаю, товарищ командир.
      - Помнишь, ты рассказывал, что на виа Фортуна фашистами создан огромный дом терпимости?
      - Да, это целый промышленный комбинат. Дело там поставлено на широкую ногу.
      - Так вот, надо уничтожить этот "комбинат". Взорвать его. Это предложение товарища П.
      Мехти обычно с энтузиазмом принимал поручения, исходящие от товарища П. Но сейчас он с сомнением покачал головой.
      - Там же женщины, товарищ командир. И потом - это не военный объект.
      Ферреро пососал пустую трубку:
      - Знаю. Все знаю. И понимаю тебя. Но у нас имеются точные сведения об этом доме. Все женщины, живущие там, работают на гестапо; это в основном агенты нацистов... По утрам, переодевшись, они ходят по рабочему кварталу, прислушиваются к, тому, что говорят простые жители города, прикидываются "сочувствующими". Иные из них сумели даже проникнуть на заводы. А вечером они обслуживают в "комбинате" фашистов, и никто в городе не знает, что там происходит, так как вход в этот дом разрешен только гитлеровцам. Обслуживают в двух планах. Понимаешь? Попутно они следят за своими же, за немцами. И если выясняется, что какой-либо солдат утратил боевой дух и не желает больше воевать, он неожиданно исчезает. В этом доме каждый вечер бывает около четырехсот-пятисот гитлеровцев. Это тоже надо учесть. Теперь тебе понятно, почему мы решили уничтожить "комбинат"?
      - Понятно, товарищ командир, - твердо сказал Мехти. - Задание будет выполнено.
      - Вот и отлично!..
      С какой радостью и готовностью встретили партизаны известие о предстоящей боевой операции! И как счастлив был Сильвио, когда Мехти подозвал его и предложил сопровождать его, Мехти, в город.
      Сильвио был прежде мойщиком в гараже одного из богачей Триеста: он протирал машины и заправлял их бензином. Лишь изредка разрешали ему после небольшого ремонта испытать машину... Тогда он садился за руль и кружил по ближней площади... Как ни рвался он на шоферскую работу - его к ней не допускали. Лишь в партизанском отряде ему довелось однажды демонстрировать свое водительское искусство перед тваришами; и те восхищались ловкостью Сильвио, помчавшегося по опасным горным кручам. А вот теперь он должен был везти в город Мехти, участвовать вместе с ним в боевом деле. Сильвио позабыл о мучившем его голоде, обо всех трудностях и невзгодах, которые выпали на его долю за короткую жизнь. Стоя на скале, он смотрел на высокие горы, на глубокое небо, и ему чудилось, что он выше и крепче этих гор. Во Франции его называли бы Гаврошем... Здесь он - Сильвио.
      Группа, возглавляемая Мехти, состояла из четырех человек: его самого, Васи, Анжелики и Сильвио. Они должны были явиться к товарищу П., получить необходимые документы и инструкции и отправиться в Триест. Мехти тепло попрощался с товарищами и пожелал им удачи; того же пожелали ему партизаны.
      До подножья Желтой горы группа шла с отрядом, потом свернула в сторону, и полковник долго провожал Мехти глазами. Потом поторопил свой отряд. Сергей Николаевич перепрыгивал через скользкие камни, и ему казалось, что он прыгает через бревна, стремительно плывущие по реке. А по берегу, где-то позади него, бежит Таня, он слышит ее прерывистое дыхание, она тревожно кричит ему вслед: "Сережа! Сережа!" А ему легко, хорошо, не страшно...
      Уже в который раз шел Мехти в Триест - в город, где на каждом углу подстерегала его смерть.
      Много раз пришлось ему называть пароли, много они оставили позади себя постов, пока добрались до нового явочного пункта товарища П. Здесь им выдали документы и одежду.
      Васю поразила перемена в Анжелике. Она предстала перед ним в темном дорогом длинном платье, в накинутой на плечи пелерине из чернобурых лис, в белых перчатках. Голову ее украшала модная прическа. В своем новом наряде она казалась Васе чужой, далекой, холодной. Ах, какой близкой и -родной делало Анжелику ее обычное платье в зеленую клетку, штопаное и перештопанное, поблекшее от многочисленных стирок.
      Мехти, как всегда, взял с собой две офицерские сумки с взрывчаткой. Товарищ П. вверил Сильвио машину, "фаэтон" с открывающимся верхом и маломощным двухцилиндровым мотором.
      Когда все было тщательно проверено, Мехти решил, что можно продолжать путь.
      Дорога была ухабистой, колеса буксовали, но Сильвио уверенно вел машину. Рядом с ним, в форме майора, сидел Мехти, на заднем сиденье - Вася и Анжелика В машине было темно. Вася молчал... Он не знал, о чем ему говорить с новой Анжеликой. А она чувствовала это и улыбалась при одном воспоминании о том, сколько ей пришлось примерить платьев и украшений, как усердно подыскивали ей цвета для маникюра, как учила ее старая женщина подавать руку для поцелуя. А эта прическа! Нет, она ни за что в жизни не стала бы носить таких причесок! Ох, трудная эта профессия - быть светской дамой!..
      Когда машина выехала на равнину, пассажиров обдало запахом моря. Чем ближе они подъезжали к Триесту, тем сильнее становился крепкий свежий ветер. Вот наконец, и Триест. Сильвио знал все ходы и выходы в этом городе: здесь он родился и вырос. Мехти велел ему обогнуть Сан-Джусто. Они въехали в один из дворов и выбрались оттуда через пробоину в стене.
      Особняк, в котором жил Эрнесто Росселини, в темноте трудно было отличить от окружавших его громоздких домов. У входа в особняк стояли итальянские солдаты.
      Сильвио вел машину на предельной скорости и резко затормозил у подъезда. Солдаты осветили машину. Из нее выпрыгнул на мостовую молодой немец, обошел машину и открыл дверцу со стороны тротуара. На этот раз перед солдатами появилась красивая молодая дама в роскошном платье. Словно не замечая солдат, она решительно направилась к парадной двери. Солдаты преградили ей путь.
      Откинув красивую голову, Анжелика в недоумении остановилась перед ними. Солдаты потребовали у нее документы. Анжелика достала из муфты удостоверение и небрежно протянула его солдатам.
      - Синьора Фраскини, - прочел один из солдат.
      - Из Венеции, - не глядя на него, бросила Анжелика.
      Солдат недоверчиво покосился на Анжелику:
      - Вы родня синьору Фраскини?
      - Да.
      - Но всей Италии известно, - вмешался второй солдат, - что у старого Фраскини нет ни детей, ни племянниц!
      Лицо у первого вдруг просветлело:
      - Постойте-ка! Может, вы новая жена синьора Фраскини?
      Анжелика только щурилась презрительно: не солдатам же объяснять ей, кто она такая! И это убедило их, что опасаться, кажется, нечего: перед ними одна из тех представительниц "высшей касты", которых им часто доводилось видеть, но которые никогда с ними не разговаривали.
      - Простите, синьора, - сказал солдат, проверявший у нее документы. - Но мы выполняем свой долг. В Триесте очень неспокойно.
      Второй солдат был, видимо, менее доверчив:
      - А кто в машине? - спросил он.
      Налетевший ветер рванул с плеч Анжелики пелерину, она поправила ее, небрежно сказала:
      - Они сопровождают меня.
      Солдаты подошли к машине и, приоткрыв дверцу (плотно прижатая ветром она поддалась им с трудом), заглянули внутрь.
      - Хайль! - небрежно и чуть устало сказал Мехти.
      - Хайль! - вскрикнули итальянцы, вытягиваясь перед немецким майором.
      Майор зевнул, потер рукой подбородок. Солдаты вернулись к Анжелике и позвонили. Дверь открыл сухощавый старик. Он пропустил Анжелику в прихожую.
      - Проводите меня к синьору Росселини, - сказала Анжелика.
      - Синьора Росселини нет дома. Я его секретарь. Что передать синьору?..
      То, что ее мог встретить только престарелый секретарь Росселини, для Анжелики не было новостью. У товарища П. ей рассказали, что заводчик, в каждом подозревающий партизана, уволил недавно всех своих слуг, оставив при себе лишь горничную да старого, преданного, много лет прослужившего ему секретаря, на которого возложил все заботы по охране дома.
      - Жаль, жаль! - разочарованно протянула Анжелика. - А позднее я смогу повидаться с синьором Росселини?
      Секретарь замялся.
      - Видите ли, - объяснила Анжелика. - Мой муж заболел...
      - Ваш муж?
      - Да, синьор Фраскини.
      Секретарь удивленно поднял брови; подобострастная улыбка появилась на его лице.
      - О, поздравляю вас, синьора! Вы - счастливейшая женщина Венеции!
      - Поздравляете? С тем, что мой муж заболел?..
      - Простите, синьора... я не то хотел сказать... Но быть женой такого человека...
      - Ах, я так боюсь за него! - печально вздохнула Анжелика.
      Секретаря, однако, трудно было обмануть: он уловил в ее голосе не столько тревогу за мужа, сколько гордость, что она - жена самого Фраскини!
      - Через час, - пообещал, наконец, секретарь, - вы сможете увидеться с синьором Росселини. А пока, может быть, синьора поднимется наверх и отдохнет с дороги?
      - О нет... - покачала головой Анжелика ("Интересно, как у них тут принято? Нужно ли благодарить секретаря?"). - Я лучше проедусь пока по городу: может, это меня отвлечет. Я ведь здесь впервые. Через час я вернусь и тогда передам синьору Росселини, что у него очень любезный секретарь.
      Когда машина отъехала от дома Росселини, Анжелика устало откинулась на спинку сиденья и облегченно вздохнула:
      - Ох, как трудно! Как трудно с ними разговаривать!
      - Ничего, - подбодрил ее Мехти. - Я слышал, как ты вела со стариком светскую беседу.
      - Ну и как?
      - Умница! - похвалил Мехти. И Анжелика почувствовала себя счастливой.
      - А знаете, - спросила она вдруг, - почему я так смело держусь с ними?
      - Почему?
      - Потому что... Потому что рядом со мной Михайло.
      Мехти удивленно взглянул на девушку, но ничего не сказал. Тогда Анжелика повернулась к Васе, который молча прислушивался к их беседе.
      - Вася, идет мне этот наряд?
      - Не знаю, - покачал головой Вася. - Росселини, во всяком случае, будет от тебя в восторге! Так что веди себя увереннее.
      Сильвио вопросительно взглянул на Мехти:
      - Куда мы теперь едем?
      - Тут есть какая-нибудь дорога на Опчину?
      - Надо подняться с той стороны...
      - А сможет твоя кляча взять такой крутой подъем? - спросил Вася.
      - Кто ее знает!
      - Все равно, едем! - решил Мехти. - Нам нельзя вчетвером оставаться в городе.
      Сильвио круто повернул руль.
      Они ехали, не включая фар. Сильвио помнил здесь каждый камень, каждую яму. Ветер подталкивал машину сзади.
      - Ух, как разбушевался, - воскликнул Сильвио. - Наверно, баллов десять, не меньше.
      - Меньше, - твердо произнес Мехти.
      - Я еще не помню, чтобы в Триесте дул такой ветер!
      - У нас в Баку бывает сильнее.
      - Наверное, дышать невозможно, да?
      - Нет, почему же, люди даже работают. Даже в море работают.
      - А что они там делают? - удивилась Анжелика.
      - Нефть добывают. Когда я уезжал, на море уже стояли первые вышки.
      Если бы все это рассказывал кто-нибудь другой, а не Мехти, ни Сильвио, ни Анжелика никогда бы ему не поверили.
      Дорога шла в гору. Она была прямой, но крутой, и Сильвио приходилось вести машину зигзагами. Где-то, у самой Опчины, мотор заглох, но Сильвио успел поставить машину поперек дороги.
      - Надо подтолкнуть ее, - сказал он. - А то сползет.
      Все вылезли из машины.
      - Ты отойди в сторону, Анжелика, - сказал Мехти, - перепачкаешься.
      Машина была легкая, и трое мужчин без особого труда столкнули ее в сторону, на пологую площадку.
      - Может, пройдем к дому Марты Кобыль? - предложил Мехти. - Он тут недалеко.
      Сильвио с Васей остались около машины и принялись возиться в моторе, а Мехти и Анжелика направились к дому, в котором они часто бывали, всегда встречая там теплый, радушный прием. Каждому по-своему был дорог этот дом! Мехти связался отсюда с Ферреро, Анжелика ближе познакомилась с Мехти, Вася понял здесь, что он на свободе. Хозяйка дома, веселая, приветливая женщина, жила здесь с двумя дочерьми, беззаветно преданным делу, которому посвятила себя их мать. Их было только трое, но всегда казалось, что в доме полным-полно людей: и Марта, и ее дочери вечно шумели, хлопотали, носились взад-вперед. Где-то теперь обе девушки.
      Мехти вошел внутрь и остановился; споткнувшись обо что-то твердое. Было очень темно. Он нагнулся; рука его нащупала сломанный стол...
      - Что с вами? - спросила Анжелика.
      - Будь осторожна.
      - Я ничего не вижу.
      - Дай мне руку.
      Анжелика протянула руку, Мехти нашел ее в темноте и почувствовал, что рука девушки дрожит. Анжелика любила Марту Кобыль.
      Сильный порыв ветра рванул дверь дома, она жалобно скрипнула и распахнулась. Анжелика испуганно прижалась к Мехти. Они подождали: может, кто-нибудь зайдет. Нет, тихо... Только ветер шумно вздыхал.
      К воротам подъехала машина; Сильвио включил фары, и при их синеватом свете стало видно, какой разгром учинили здесь фашисты.
      Ненависть кипела в сердце Мехти. Ему уже рассказали, что Марта Кобыль была повешена гитлеровцами в Опчине.
      - Сильвио, - сказал он, - поставь машину здесь, во дворе.
      - А не рискованно? Может, дом под наблюдением?
      - От дома почти ничего не осталось. Немцам и в голову не придет, что мы можем здесь укрыться. Они уверены, что мы теперь за версту будем обходить этот дом! Вася, - обратился Мехти к своему другу, - возьми сумки. А ты, Анжелика, останешься с Сильвио. Мы скоро вернемся.
      - Куда вы идете? - встревожилась Анжелика.
      - На виа Фортуна.
      Виа Фортуна была безлюдна, только ряды цветных фонарей свидетельствовали о том, что она живет бурной жизнью. Улица молчала, но за дверями ее домов совершались сотни измен и предательств, составлялись сотни заговоров.
      Пройдя три дома, друзья вошли в четвертый, самый большой. Это и был "комбинат".
      В прихожей сидела высокая подслеповатая женщина. Она вручила им "прейскурант". Выбор был большой. Мехти и Вася прошли в зал. Оркестр играл медленный блюз "Как грезы". Веяло приторным запахом духов, губной помады.
      В зале уже собралось немало народу. Многие из солдат успели облюбовать себе женщин и куда-то скрылись вместе с ними. Посетители все продолжали и продолжали прибывать.
      Через зал прошел хозяин дома. Он вел с собой девочку лет тринадцати-четырнадцати. Девочка испуганно ежилась и не знала, куда девать голые руки.
      Мехти не мог оторвать от нее взгляда. Он мучительно припоминал, где он видел ее до этого. А припомнив, еле удержался, чтобы не вскрикнуть. Мехти встречал девочку у металлиста Александра Николича. Они сидели в маленькой темной комнатке, и Николич рассказывал о внутренней планировке немецкой казармы. Через стекло двери, соединяющей комнаты, Мехти заметил профиль незнакомой девочки. "Кто такая?" - настороженно спросил он у металлиста. "Это моя дочь!" - с гордостью сказал. Николич. Металлист умер под пытками, а дочь его попала сюда. "Хорошо, что девочка не знает нас", - подумалось Мехти. Когда хозяин, с которым Мехти успел познакомиться при входе в дом, приблизился к партизанам, Мехти остановил его.
      - Послушайте-ка, любезнейший! Уступите мне эту девочку!
      - Как? - удивился хозяин. - Насовсем?
      - Да, насовсем.
      - Видите ли, - замялся хозяин. - Мы не практикуем таких вещей. К тому же - мы сами только что ее получили. Ее нужно еще воспитывать...
      - Я думаю, что сумею ее воспитать и без вас! - сказал Мехти. - А вас могу заверить, что в обиде вы не останетесь. Ну, как?
      Хозяин опасливо оглянулся, отвел майора в сторону и шепотом сообщил ему, что готов уступить девочку, - пусть только майор не скупится.
      - Ладно, я заплачу сколько надо.
      - Ведь я многим рискую...
      - Ладно, ладно!
      Хозяин повеселел.
      - Если синьору угодно, девочка наденет собственное платье, - прибавил он, решив выгадать и на платье, которое было выдано девочке в доме.
      - Хорошо, пусть переоденется, - согласился майор. - И поторопитесь!