Современная электронная библиотека ModernLib.Net

На дальних берегах

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Касумов Имран / На дальних берегах - Чтение (стр. 6)
Автор: Касумов Имран
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      В кухне, помещавшейся почтя рядом с комнатой Карранти, стоял оглушительный треск сырых дров.
      Над двумя громадными котлами поднимались облака вкусно пахнувшего пара.
      Повар - худой, костлявый, сварливый старик - покрикивал на подростка в болотных сапогах. Это был Сильвио. Он сегодня дежурил по кухне и никак не мог угодить повару. Старик был не в духе: он скорее согласился бы готовить обед под пушечными выстрелами, чем под выстрелы этих мокрых, не желавших разгораться дров.
      Карранти и Мехти сели за неструганный стол, стоявший в углу кухни.
      - Дайте нам поесть! - крикнул Карранти повару.
      Сильвио, поскользнувшись на мокром цементном полу, побежал к другому столу, взял с него две тарелки, ложки, кружки и поставил перед начальником штаба и Мехти. Мальчуган сиял от счастья: так приятно было сделать что-нибудь для начальника штаба, и в особенности для Михайло, бесстрашного, сильного, доброго Михайло! Может случиться, что он приметит его и в один прекрасный день возьмет с собой. И он, Сильвио, мойщик гаража во Флоренции, тоже совершит выдающийся подвиг: взорвет дом или казнит кого-нибудь из фашистских главарей... А потом, когда город освободят, он начнет ходить в школу, и все будут знать, что он, Сильвио, рисковал собой... ради счастья народа Размечтавшийся Сильвио чуть было не пролил паленту, снова поскользнувшись на мокром полу.
      Карранти ел не спеша, но с аппетитом. Все идет как по маслу. Дверь, ведущая из кухни в каптерку, открыта. Значит, Крайнев там. Теперь надо пройти к нему и отдать пачку.
      Карранти не без тайного умысла всюду водил с собой Мехти. Он решил делать все на виду у Мехти, чтобы этим снять с себя могущие возникнуть подозрения. "Лучше всего прятаться в доме преследователя".
      - Кто в каптерке? - обратился он к Сильвио, стоящему возле них и упоенно следящему за каждым движением Мехти.
      - Димо Крайнев, товарищ начальник штаба, - отрапортовал.
      Карранти положил ложку, выпил молоко. Из кружки на его грудь упала синеватая капля. Он вытер ее ладонью.
      Мехти, видя, что начальник штаба собирается встать из-за стола, заторопился с едой.
      - Не спеши, ешь! - бросил Карранти.
      Он поднялся и, ковыряя в зубах спичкой, зашел в каптерку. Димо Крайнев, взвешивавший ручным безменом кулек с остатками муки, обернулся на шаги.
      Мучная пыль осела ему на голову, и его жесткие всклокоченные волосы казались седыми. От уха к подбородку Крайнева тянулся глубокий рваный шрам, два зуба спереди были выбиты. Он рассказывал, что это следы побоев жестокого и своенравного отца, мелкого землевладельца с побережья, полукрестьянина, полупомещика, смертным боем бившего жену и сыновей за то, что не были вовремя подоены козы или заросла сорняком грядка на огороде.
      Карранти вытащил из кармана пачку, протянул ее Крайневу и громко сказал:
      - Мне две пачки сигарет.
      Крайнев положил поданную ему пачку на куль с мукой, а сам потянулся к полке и взял с нее две пачки сигарет.
      Карранти спросил:
      - Когда едешь за продуктами?
      - Сейчас поеду. - Крайнев понимающе оскалил в улыбке щербатый рот.
      Карранти забрал у него сигареты в таких же пачках, какую он передал Крайневу, и вышел в кухню.
      Мехти уже покончил с обедом. Карранти отдал ему одну из пачек, открыл свою, угостил повара и Сильвио.
      Сильвио не курил. Но, решив, что настоящий партизан-воин не может не курить, тоже протянул руку за сигаретой.
      В дверях каптерки показался Крайнев.
      Он ждал, что Карранти угостит и его, но начальник штаба повернулся, собираясь уйти. Тогда Мехти полез за своей пачкой, но Карранти остановил его.
      - Ему я разрешил взять для себя целую пачку, - смеясь, сказал он. Повернувшись к дверям каптерки, он погрозил Крайневу пальцем:
      - Но смотри, только одну!
      Все это выглядело вполне естественным. Запасы курева в бригаде были на исходе, и отпуск табака или сигарет производился лишь с разрешения командования бригады.
      Крайнев признательно наклонил свою всклокоченную голову.
      Он вернулся в каптерку, и через раскрытую дверь Мехти увидел, как он взял с мучного куля пачку сигарет и с довольным видом опустил ее в карман.
      Карранти и Мехти вышли из кухни.
      У дверей своей комнаты Карранти остановился.
      - Ну, а теперь можно и поспать часок. Мне по праву раненого, а тебе как отдыхающему, - улыбнулся он.
      - Есть спать! - весело откликнулся Мехти.
      - По возвращении полковника я соберу у себя сменившихся начальников постов. Придешь и ты...
      - Есть!
      Мехти щелкнул каблуками и стал подниматься по лестнице.
      На площадке лестницы находилось высокое, от пола площадки до потолка, окно. Цветные стекла окна были выбиты, и струи дождя свободно проникали на площадку.
      Мехти в раздумье приостановился.
      Отсюда был хорошо виден двор.
      Вот по двору, поскальзываясь и ругаясь, прошел Ферреро вместе со своим ординарцем.
      У покосившихся ворот стоит часовой; он подоткнул за пояс полы шинели и надвинул на самый нос кожаную фуражку.
      Крайнев, надев брезентовый плащ, выводит из конюшни старого мула; мул покорно идет к повозке, стоящей в углу двора.
      Мехти никак не может сосредоточиться. А сосредоточиться надо. Надо поразмыслить, не произошло ли чего нового за время встречи с Карранти. Они встретились, сходили пообедать и разошлись. И все? Начальник штаба вел себя просто, непринужденно. Придраться пока было не к чему. Но он сделал один шаг, оставивший очень неприятный осадок у Мехти: притворился, будто не заметил, что в его комнате рылись. Он заметил, что рылись, - в этом Мехти не сомневался - и... не взорвался! Надо было ожидать, что он начнет бушевать, поднимет скандал, потребует объяснений. Он предпочел отмолчаться. Может, и вправду, он ничего не заметил? Нет, не мог не заметить. "Я нарочно переложил папку, подушку, выкинул на пол закладку из томика Данте. Кстати, читал ли Карранти "Божественную комедию"? Стоп, стоп, не отвлекаться! Итак, он все, конечно, заметил, но не подал виду. Одно очко не в его пользу... Одно очко. Оно может решить исход футбольного матча, но не ему решить вопрос, подозрительно ли ведет себя начальник штаба. Он человек волевой, может быть, обнаружил неладное, но сдержался, а при встрече с командиром спокойно потребует объяснить ему, с какой стати его вздумали взять под контроль. Но осадок продолжает мучать, как изжога... Предположим обратное: он все заметил, но решил не подавать виду. Значит, он видит в моем лице противника? Если так, то противника глуповатого. Что произошло потом? Потом мы пошли обедать... Нет, до обеда Карранти распотрошил пачку сигарет, сказав перед этим, что в них бывают спрятаны шпионские донесения. Возможно, что бывают. Но потрошить пачку ему все-таки было незачем. Перестарался Карранти? Еще одно очко?.. Нет, я, кажется, пристрастен, а в таком деле нужна полная объективность, спокойная, бдительная объективность с учетом каждой мелочи, иначе действительно окажешься в простаках.
      Опять по двору прошел командир бригады.
      Двое парней стали таскать дрова в дом - догадались все-таки убрать их из-под дождя.
      Со двора выехал Крайнев. Дурень, пытается свернуть под дождем цыгарку, а у самого пачка сигарет в кармане. Опять отвлекаюсь. Спокойней, Мехти, спокойней: не надо волноваться! Не забывай о напутствии полковника! Да, но как тут не волноваться, когда ни одной предосудительной мелочи. Ни одной! Спустились, пообедали, Карранти зашел в каптерку... Стоп! Здесь надо проверить себя".
      Мехти в раздумье потер рукой подбородок.
      Вдруг он отошел от окна, прошел через зал, коридор, спустился по другой лестнице вниз и вышел на крыльцо
      - Где командир? - спросил он у партизана, несущего охапку мокрых дров.
      - В кухне, обедает.
      Партизан уронил тяжелое полено. Мехти поднял его, положил себе на плечо, бегом поднялся в кухню. Ов сбросил полено у плиты и подошел к столу, за которым сидел командир бригады.
      - Хорошо, что пришел, садись, - обрадовался Ферреро.
      - Я уже обедал с Карранти, - сказал Мехти и отстранил вертящегося вокруг стола подростка в болотных сапогах. - А к вам имею дело.
      Ферреро обрадовался еще больше:
      - Давай, давай. Полковника нет, так я себе места не нахожу. Когда дело - легче.
      Мехти наклонился к командиру.
      - Я слышал, что в последнюю неделю вы лично вели учет продуктов и табака?
      - Вел и веду. Даже записываю.
      - Тогда разрешите, товарищ командир, посмотреть, сколько наличных пачек сигарет записано на сегодня?
      - Могу на память сказать. Было двадцать, утром после совещания я приказал выдать четыре командирам отрядов.
      - Три пачки недавно взял Карранти: для себя, для меня и для Крайнева.
      - Вот уж этому ротозею не следовало бы. Курево - на вес золота, проворчал Ферреро.
      - Значит, остается всего тринадцать? Можно проверить?
      Ферреро заглянул во встревоженные глаза Мехти, - видно, не зря он спрашивает об этом, - затем вытер платком усы и рот, зажал в зубах пустую трубку, встал и приказал открыть дверь каптерки, на которой висел замок.
      Старик-повар открыл дверь и вернулся к плите.
      Мехти и Ферреро вошли в каптерку.
      Мехти приподнялся на цыпочки и сгреб с полки все пачки сигарет.
      Их было четырнадцать.
      - Все ясно, - удовлетворенно проговорил он.
      - Что тебе ясно? - недоуменно спросил Ферреро,
      - Карранти взял отсюда две пачки. А третью - ту, что он дал Крайневу, он принес с собой. Крайнев положил ее в карман и поехал в Сагу, за продуктами, - сурово и многозначительно сказал Мехти.
      Глаза у Ферреро сузились.
      - Перехватить! - не столько спрашивая, сколько делясь решением, произнес он.
      - Нам надо знать, что он везет в этой пачке. Если...
      Ферреро договорил за Мехти:
      - Если там ничего нет, он будет под любым предлогом отправлен отсиживаться в одну из дальних деревень. Пусть Карранти пока его не видит. Если же есть, - глаза Ферреро сузились еще больше, - тогда действительно все ясно!
      Он пососал трубку, подумал:
      - Предоставь это дело мне. Сам оставайся при Карранти. Где он?
      - Отдыхает!
      - А что это ты так нахмурился, Михайло?
      - Ох, трудно мне с ним будет!
      - Ничего, ничего, Михайло.
      В глазах у Мехти вспыхнул гнев, рука сжалась в кулак.
      ...Карранти действительно отдыхал в своей комнате. Он полулежал на кровати, подложив под спину подушку и укрыв ноги одеялом.
      Сутки прошли удачно. Но он очень устал. Что-то он быстро стал уставать - Чарльз Беннет, которого в Федеральном бюро называли не иначе, как "Беннетом с железными тросами вместо нервов". Увы, перетираются и тросы. Но пойди докажи этим молодчикам из Нью-Йорка и Вашингтона, что такого груза, который навалил на себя Беннет, не выдержит и железнодорожный мост! Впрочем, давно уже известно, что сытый голодного не разумеет. Побыли бы они хоть день в его шкуре...
      Стемнело. Карранти зажег свечу. Капнув стеарином на край стула, он прилепил ее между пепельницей и термосом.
      Хорошо лежать вот так - вытянув ноги, ни о чем не думая... А Крайнев скоро будет в Саге. Придется еще недельки две-три походить по острию ножа. Какое там ножа, - бритвы. Надо завести бригаду в условленное место, а там уже можно будет перебраться и в более спокойный уголок!
      Карранти потрогал повязку на лбу - ссадина побаливала. Он снова поймал себя на мысли, что дорого заплатил бы за стакан хорошего, выдержанного коньяку. Нет, потом голова будет трещать... А голову надо иметь свежую: завтра продолжение поединка - с самим собой, с каждым встречным, с Михайло, с полковником, с Ферреро. Завтра опять надо будет есть эту паленту, носящую столько названий, но не перестающую от этого быть противным мучным месивом, и пить козье молоко, разбавленное водой. Завтра придется горячо пожимать руку полковнику за то, что тот сумел пустить под откос нацистский эшелон; призывать партизан к бдительности. Не забыть бы, кстати, напомнить еще раз Крайневу, что скоро ему будут переданы отцовские земли. Пусть ждет...
      Карранти переменил позу. Зашелестели газеты, в беспорядке разбросанные поверх одеяла.
      Он взял одну из них.
      Объявление на четвертой странице возвещало, что награда за голову Михайло повышена до трехсот тысяч марок. Интересно, прочел ли Михайло это объявление? Наверно, не прочел: не хватило времени - надо было обыскивать, комнату. А нацистам все-таки пришлось прибавить двести тысяч. Приличная сумма, неплохо было бы ее получить. Ведь так или иначе, а "ликвидировать" этого смелого, но еще не отесанного юнца можно будет только с его помощью с помощью Беннета. Сколько же он запросил бы? Да не так уж много...
      Карранти отбросил газету в сторону и, поправив одеяло, закрыл глаза.
      Ему, Чарльзу Беннету, "номеру девятому", всегда казалось, что для его счастья нужно не так уж много.
      Двадцатидвухлетний Чарльз - студент Филадельфийского университета, самозабвенный игрок в бейзбол и столь же самозабвенный бездельник почувствовал вдруг непреодолимое отвращение к ежедневным лекциям по юриспруденции и скучнейшим фолиантам в шкафах университетской библиотеки.
      До тошноты надоел и дом дяди: вечные разговоры о стоимости бычьих шкур на рынке (дядя торговал ими), потускневший портрет Авраама Линкольна в гостиной и слезные сетования на то, что ни один из новых президентов не похож на него; традиционный рождественский пирог и танцы с поразительно глупыми кузинами, боящимися всего на свете - привидений, автомобилей на улице, холеры, лимонада со льдом и близкого знакомства с молодыми людьми вроде Чарльза; бурные восторги по поводу недавно купленной стиральной машины; аккуратно выдаваемый по субботам один доллар на карманные расходы.
      Доллара явно не хватало. Танцовщица из бара Клэр Дэнси начинала уже понимать, что не от хорошей жизни в одну субботу он ходит с ней в кино, а в следующую - ездит в загородный дансинг, но никогда не делает и того и другого в один вечер. Клэр умела не только заразительно смеяться и носить юбки, подчеркивающие крутизну ее бедер. Она любила поразмыслить о будущем. Они сидели рядом за круглым столом на веранде дансинга, потягивали коктейль через соломинку или пили виски с содовой, в Клэр вслух мечтала о собственном домике на склоне холма - обязательно в Оклахоме или Висконсине. Она представляла себе этот дом до мельчайших подробностей: в нем должно быть не больше пяти-шести комнат, полированная низкая мебель, строгий кабинет с пишущей машинкой и книжными полками, вделанными в стену; камин в гостиной, сложенный из простых кирпичей, и кресло перед ним; кухня с электрической плитой и электрическим холодильником.
      Чарльз тоже не отказался бы от дома с камином, с Клэр и кабинетом, хотя он и не совсем понимал, что ему делать в этом кабинете: он давно перестал ходить в университет, и его выгнали оттуда.
      На доллар в неделю можно было купить лишь медную дощечку, чтобы прибить ее на входную дверь дома, но не сам дом. И Чарльз написал статью о расцвете Филадельфии за последние годы и послал ее в крупнейшую газету. Статью вернули обратно, а с Чарльза содрали двадцать пять центов за почтовые расходы.
      Чарльз отправился на конкурс, объявленный не то свиным, не то мануфактурным "королем". Чтобы получить приз, надо было до изнеможения, в одних трусах, выбивать чечетку на льду катка. Чарльз мужественно протанцевал четырнадцать часов кряду, но не мог угнаться за другими; а приз получил счастливчик с наметившимся брюшком, не помешавшим ему, однако, пропрыгать на льду пятьдесят шесть часов.
      Чарльз долго сравнивал свои фотографии с фотографией Тайрона Пауэра звезды, тогда еще только всходившей на голливудском небосклоне, и, решив, что прийти от этого сравнения в ужас нельзя, послал свои карточки фирме "Парамоунт". Ему ответили, что в случае надобности его пригласят в качестве статиста.
      Чарльз приуныл. Дядя, узнав, что его выгнали из университета, прекратил выплату единственного доллара в неделю. Клэр ушла от Чарльза, решив подыскать более подходящую кандидатуру, - она никак не могла отрешиться от мысли о домике в Оклахоме. Над Беннетом сгущались тучи... Однако вскоре для него открылся просвет... Видя, в каком трудном положении находится Чарльз, несколько бывших университетских товарищей пригласили его в бар. Там его провели в погреб, завязали глаза, потом вывели наружу и посадили в машину. Ехали долго. Куда-то спускались по крутой лестнице. Когда Чарльзу разрешили открыть глаза, он увидел себя в сыром подземелье, свет коптящих факелов разливался вокруг, а перед Чарльзом сидели люди в белых балахонах, полумасках и остроконечных колпаках.
      Его заставили подниматься, садиться, произносить слова длиннейшей клятвы. Потом на глаза ему снова надели повязку, вернули тем же порядком в бар и предложили ждать. Чарльз решил, что с ним, от нечего делать, сыграли злую шутку. Но ждать пришлось недолго. Вскоре ему сообщили о необходимости выехать на Юг.
      Работа предстояла срочная: в конгресс выбирали члена республиканской партии, и нужно было обеспечить ему возможно большее число голосов. Чарльзу пришлось подкупать людей, организовывать драки и скандалы на избирательных пунктах, опускать в урны пачки фальшивых бюллетеней. Он превзошел самого себя, и республиканец стал конгрессменом, а Чарльз получил первую солидную пачку долларов. Можно было спокойно возвращаться домой.
      Он купил билет на поезд, пообедал, прошелся по набережной.
      Вдоль обоих берегов Миссисипи зажглись огни неоновых ламп. По реке плыли похожие на исполинских черепах старинные пароходы с огромными колесами, по улице катились "кадиллаки" и "паккарды". Белели бунты хлопка у пристаней. Суетились рослые негры...
      Чарльз вошел в одну из биллиардных, где играло несколько хлопковых плантаторов. За проведенные в биллиардной полчаса он успел узнать, что хлопковые плантаторы не очень-то довольны новым конгрессменом республиканец ограничился восторженной и довольно отвлеченной речью и укатил в Вашингтон, больше ничем себя не проявив.
      Чарльз понял, что надо укреплять его позиции.
      Он взял билет на вашингтонский поезд, повидался с конгрессменом и вернулся в город на берегу Миссисипи с разбитной девочкой из публичного дома, оплаченной конгрессменом.
      На следующий день пять негров "пытались" среди бела дня зверски изнасиловать "белого ангелочка", разъяренная толпа линчевала всех пятерых, а конгрессмен выступил на страницах множества газет с требованием "держать негров на привязи". Плантаторы удовлетворенно потирали руки, а Чарльз получил вторую солидную долларовую пачку.
      В Филадельфии он узнал, что Клэр встретила акционера компании бритвенных лезвий, подтяжек и прочей мелкой галантереи, имевшего два городских и три загородных дома (но ни одного в Оклахоме или Висконсине), и поспешила отдать ему сердце. Чарльз горевал недолго: он купил домик и поселился в нем с молодой хозяйкой гостиницы Мэг Перкинс, умевшей смеяться еще заразительнее, чем Клэр.
      Вскоре он обнаружил, что долларовые пачки имеют неприятное свойство быстро таять; и неожиданно посетившему его представителю городской ку-клукс-клановской организации не пришлось даже напоминать Чарльзу о данной им клятве. Чарльз выехал в Детройт: там бастовали фордовские рабочие. Ночью был произведен налет на здание профсоюза, где рабочие получали пособие. Люди в белых халатах разгромили и подожгли здание и разъехались на машинах полиция не чинила им препятствий.
      В городской гостинице Чарльзу было дано секретное поручение. Он остался в Детройте. Когда монтер-коммунист Хевиленд возвращался с ночного митинга стачечников, он в темном переулке был убит выстрелом в затылок. Кто-то вывел на его пальто мелом три буквы "К". Так Беннет совершил первое убийство.
      Он забыл об этом в объятиях пылкой Мэг. Но о Беннете не забыли. Летом его пригласили в Пентагон - военное министерство - и предложили ехать на Филиппины.
      На Филиппинах вспыхнуло восстание, и Чарльзу совсем не хотелось туда ехать. Тогда ему напомнили о выборах, неграх, коммунисте-монтере.
      Чарльз отправился на Филиппины. На островах выяснилось, что он нужен примерно для такой же работы, с какой он начинал свою деятельность на Юге, но в гораздо больших масштабах. Надо было подкупать людей, провоцировать столкновения, организовывать убийства вожаков повстанцев. Чарльзу удалось заслужить благодарность.
      По возвращении в Штаты его поздравили с получением звания майора и уволили в запас.
      Новоиспеченный майор секретной службы не вернулся в свой оклахомский домик, к Мэг.
      Он поехал во Флориду, поселился в фешенебельном отеле, стал волочиться на пляже за женщинами и беспробудно пил, смутно сознавая, что из той паутины, в которую он попал, ему уже не вырваться.
      Вскоре его пригласили посетить одну из отдаленных вилл, красовавшихся на берегу океана.
      Беннета встретил лысеющий, с мягкими, вкрадчивыми манерами человек. Вокруг него почтительно стояли штатские и военные, а он сидел все время в кресле, нежно потирая крутые полированные ручки. Однако и он тоже почтительно встал, когда в комнату вошел сухопарый, горбоносый старик в очках и во фраке.
      Вошедший именовался Стрэнг и был одним из самых могущественных уолл-стритовских директоров.
      Круг замкнулся. Чарльз и прежде догадывался о существовании тайных связей между Ку-Клукс-Кланои, разведкой, Пентагоном. Он подозревал, что служит слугам... Теперь он встретился с одним из хозяев, с одним из тех, на кого ему так хотелось походить самому. Ему казалось прежде, что он ненавидит богачей, магнатов, прибравших к своим рукам все богатства и не дающих простым людям, вроде Чарльза, пробиться к жизни. Еще немного - и некоторые наивные агенты ФБР могли бы принять его за "недовольного", "красного". А он просто завидовал богатым - острой, мучительной завистью... Поэтому-то Беннет и избрал себе путь, приведший его сюда... И теперь у него, Беннета, были деньги, и чем больше их было, тем преданней и ревностней защищал он горстку господ с Уолл-стрита. А вокруг него копошились другие беннеты, помельче, которые отстаивали его интересы и надеялись, втайне стать когда-нибудь такими же, как Чарльз... Беннет чувствовал себя теперь стопроцентным американцем, и не только служебный долг заставлял его проводить политику, которую диктовал Уолл-стрит. Он убивал, грабил, наживался, ибо только это могло привести к "счастью" и "преуспеянию", как он их понимал.
      Беннета всю зиму учили разнообразным вещам - светским манерам и сверхметкой стрельбе, десяткам кодов и шифров, умению есть устриц, приемам джиу-джитсу.
      Следующий год он провел в Европе на Лазурном берегу, в Каннах и в Ницце. Чарльз выдавал себя за отпрыска богатой американской фамилии; вместе с "женой" он принимал у себя французских политических деятелей и итальянских промышленников, играл в рулетку, задавал балы, а в Штаты широким потоком шли сведения, касающиеся и Франции, и Италии, и всей Центральной Европы. Чарльзу пришлось за это время задушить в машине француза-шофера, прирезать служанку, нашедшую во время уборки кабинета в ящике письменного стола чертежи нового французского танка.
      И все же "курортную" деятельность Беннет считал лучшим периодом своей жизни.
      Именно тогда он и открыл счет в солиднейшем из нью-йоркских банков.
      Потом его отозвали в Штаты, заставили зубрить немецкий язык и прыгать с парашютом.
      В 1938 году Беннет уже находился в Германии и осуществлял связь концернов Крупна и "И. Г. Фарбен-индустри" со своими хозяевами.
      Потом он побывал во многих других странах...
      За три года Беннет поседел, но нервы его не сдали.
      Впервые нервы стали пошаливать у него здесь, в горах. Его хозяевам стало ясно, что русские все же выгонят нацистов со своей земли и двинутся дальше - освобождать другие народы. Русских нельзя было пускать на Запад. И Беннет проник к партизанам Адриатики. А теперь не знал - выберется ли отсюда? Самые трудные дни в жизни Беннета наступили именно тогда, когда он столкнулся с русскими.
      Беннет стиснул зубы. Не время раскисать, Чарльз. Нужно взять себя в руки. Дела не так уж плохи, как кажется на первый взгляд; в штабе армии, в корпусах и бригадах есть свои люди; и в конце концов сталкиваться ему приходится пока лишь с таким молокососом, как Михайло, и он сумеет отсюда выбраться, а если выберется - то можно не сомневаться, что тогда уж он сам будет сидеть в Нью-Йорке и посылать в Европу других...
      Карранти услышал шум во дворе и поморщился. Очевидно, возвращался полковник Сергей. Надо одеваться.
      Он скинул одеяло, обул сапоги и протянул руку к куртке, висящей на стене.
      Рука его застыла в воздухе.
      Он услышал знакомый, раздражающий скрип колес. Так могли скрипеть только колеса подводы Димо Крайнева: этот скрип Карранти узнал бы среди скрипа сотен других колес!.. Каждый раз, когда Крайнев возвращался из Саги, Карранти догадывался о его возвращении по скрипу.
      Однако, выглянув в окно, Карранти не обнаружил среди возвратившихся с задания партизан ни подводы, ни Крайнева. "Что это, померещилось мне, что ли?" - подумал он. Но нет, скрип донесся до него очень явственно... Выходит, что Крайнев сейчас прячется... Но прятаться ему не к чему. Значит, Крайнева прячут партизаны. Прячут для того, чтобы не выдать Карранти. Как они ликуют там внизу! Как будто ничего особенного не случилось! А потом они придут к нему, к Карранти, и начнется то страшное, от чего трудно будет уже увильнуть... Карранти видел перед собой гневные, пылающие глаза Ферреро, который готов разорвать его на куски; и спокойный, и тем более беспощадный, взгляд русского полковника... Конечно, Карранти мог и ошибиться... А если нет?.. Проверять свои догадки все равно было поздно. Карранти продолжал смотреть из окна вниз. В свете фонарей мелькали фигуры партизан. Вот простоволосая Лидия Планичка, лицо ее кажется сейчас отлитым из бронзы; вот полковник Сергей обнимается с Ферреро. Весь двор заполнен вооруженными партизанами. Все - как всегда... И все-таки чутье едва ли его обманывает: он пойман. Знаменитый разведчик "номер девять" попался, как мышь в мышеловку!..
      Карранти побледнел, у него задрожали и похолодели руки. Нет... В следующее мгновение он уже накинул куртку, лихорадочно проверил пистолеты, схватил шапку.
      Итак, связной перехвачен, по всей вероятности уже обыскан и все рассказал... Пусть им ничего не скажет пленка: достаточно и признаний Крайнева. Карранти чуть не застонал, словно от боли... Трижды проклятый Михайло с его улыбкой наивного юнца! Наивность не помешала ему проверить каждый шаг Беннета и околпачить его, как последнего мальчишку.
      В чем же был просчет? В том, что он положился на Крайнева, а этот трус все выболтал?.. Нет, причем тут болван Крайнев! Ведь Крайнев попался из-за оплошности самого Беннета... Какую же он совершил оплошность? Да вроде никакой... Он держался безукоризненно. И все таки что-то было... Такое, что мог заметить только Мехти. Вот, вот в чем его основной промах: он не учел силу Мехти! Признаться, Беннет до сих пор не понимал, в чем же его сила, в чем вообще сила русских? Размышлять, впрочем, некогда. Игра, кажется, проиграна, надо убираться...
      Карранти вышел в коридор.
      Из полутьмы, с противоположного конца коридора, навстречу ему вынырнул Мехти - оживленный, улыбающийся.
      ...Никогда не думал Мехти, что ему придется столкнуться лицом к лицу с таким, как Карранти. Ему казалось прежде (как давно это было!), что вся жизнь его протечет спокойно, мирно, что он будет заниматься живописью, писать картины.
      Началась война, Мехти, как и другие, пошел защищать свою родную землю. Ясность цели, чувство долга помогли ему стать настоящим солдатом. Он не вздрагивал, когда впереди него взрывался вражеский снаряд; шел на врага, стиснув зубы и словно ощущая на себе взгляды всех советских людей, во имя которых он и сражался. Это делало его сильным. Сильнее смерти. Необоримая сила чувствовалась в нем и здесь, в Триесте, он испытывал ее и сейчас, когда шагал навстречу Карранти. Вдали от родной земли Мехти выполнял свой долг перед ней. Этого-то и не мог понять Карранти.
      А Мехти знал: враг располагает людьми, которые ради денег готовы на все. Он видел Карранти насквозь. Он не знал только одного: кто платил Карранти, кто помог ему проникнуть в бригаду?.. Очевидно, в штабе действовала вражеская рука. И она протягивалась к их бригаде, чтобы помешать ей достигнуть победы. Но не все было ясно Мехти. Для него врагами были немецкие фашисты, напавшие на его землю. Однако вряд ли Карранти был прислан в штаб немцами. Орудуя с подобным размахом, они давно бы уже оказались разоблаченными. Кто же тогда стоит на пути Мехти и его товарищей? Враг, прикидывающийся другом?.. Да, не так-то все просто, Мехти. Не так все безоблачно, как в твоей картине.
      Мехти шел навстречу Карранти, и ему стоило немалого труда сдержаться, чтобы ничем не выдать своих чувств. Он даже заставил себя улыбаться, и только глаза его были недобрыми и темнее, чем всегда.
      Карранти и Мехти поравнялись.
      -Будет совещание? - звонко спросил Мехти.
      - А полковник вернулся? - вопросом на вопрос ответил Карранти. Ему пришлось сейчас призвать на помощь все свое самообладание,
      - Говорят, вернулся. Я шел как раз вниз, чтобы увидеться с ним.
      Карранти посмотрел в лицо Мехти.
      На губах Мехти играла улыбка, а взгляд был испытующим, чуть брезгливым, и в глубине его таилась такая ненависть, что Карранти стало до конца ясно: он не ошибся, они все знают. Он улыбнулся через силу и каким-то напряженным голосом предложил:
      - Пойдем вместе?
      - Пошли, - сказал Мехти, и Карранти почувствовал облегчение.
      Они пошли рядом. В коридоре никого не было.
      Карранти незаметно опустил руку в карман. И вдруг он с силой толкнул Мехти в бок. Мехти удержался на ногах, но Карранти успел взмахнуть правой рукой и всадил ему нож между лопаток. Мехти беззвучно отвалился к стене, стал сползать на пол...
      Карранти наклонился над ним. Не дышит... Тогда он круто повернулся, пробежал коридор, чуть ли не скатился вниз по боковой лестнице и толкнул дверь, ведущую к задним пристройкам виллы. И в это время тишину прорезал резкий свист. Он доносился из коридора...

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19