Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Записки непутевого опера

ModernLib.Net / Караваев Виктор / Записки непутевого опера - Чтение (Весь текст)
Автор: Караваев Виктор
Жанр:

 

 


Виктор Караваев
 
ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА

      Памяти безвременно расформированной налоговой полиции посвящается Считаю своим долгом уведомить читателя, что "Записки…" – книга символическая, чем и отличается от части второй Налогового кодекса, где нет ни слова вымысла.
      Заранее прошу не искать черную кошку в темной комнате (я про смысл, который мог бы появиться на этой странице по воле случая). Возможно, кому-то покажется чрезмерным употребление табуированной лексики и эвфемизмов в тексте, а также излишне экспрессивной манера письма и отсутствие связности контента страницы.
      Таких людей я бы попросил закрыть страницу и держать свое мнение невысказанным. Кроме того, все нижесказанное не позерство и не ода "смелым и храбрым" – там достаточно много грязи и негативных мыслей, граничащих со стебом и цинизмом. Это всего лишь проявление моей позиции, а также мыслей и чувств, материализованных на листе бумаги.

ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА

      Мурлыканье будильника плавно возвращало в реальность.
      Просыпаться не хотелось, сон был ласковый и душевный, словно плеск океана о прибрежную гальку, но и голос будильника был приятным и даже возбуждающим.
      Он шептал в самое ухо:
      – Вставай… просыпа-а-а-а-йся-а-а… Вставай, ми-и-и-лы-ы-ы-й…
      Караваев открыл глаза и резко сел на кровати, ошалело таращась по сторонам: будильник, скотина, в юную прелестную деву не трансформировался, но улыбался зигзагом серых точек на электронном табло.
      Вставать и тащиться в душ все же пришлось, ведь сегодня был Первый рабочий день. Именно так, с большой буквы "Пэ", первый рабочий день после долгого поиска работы, случайных заработков и вынужденной экономии, которой Виктор Караваев, для близких просто Витек, бывший военный врач, бывший переводчик и, увы, бывший муж, вынужденно предавался уже более полугода.
      Отслужив в армии два года врачом-переводчиком (есть такая должность в списке военно-учетных специальностей доблестного Минобороны), Караваев был и оставался глубоко штатским человеком.
      "Двухгадюшником". Это слово особое. Из нескольких тысяч слов, составляющих великий и могучий русский язык, есть только несколько десятков тех, которые не затерлись от привычного каждодневного употребления и рождают отклик в душе слышащего их. У любого кадрового офицера слово "двухгадюшник" такой отклик вызывает однозначно; причем в зависимости от личной погруженности в проблему, обозначенную этим понятием, сила отклика варьируется от презрительной улыбки до неудержимого приступа тошноты. Первоначально "двухгадюшник" произошел от "двухгодичника" – так назывался человек, по сущему недоразумению надевший после окончания гражданского ВУЗа военную форму сроком на два года в звании лейтенант, еще порой кадровые офицеры зовут таких "тоже лейтенанты" – первое слово обязательно подчеркивается голосовой интонацией. Итак, лейтенант"двухгадюшник" в эволюционной цепочке homo militaries (человека военного) находится где-то на предпоследнем месте снизу – между солдатом первогодком и прослужившим год черпаком.
      Конечно, при большой сообразительности, огромном упорстве и неком мазохизме он может со временем поднять свой статус почти до царя военной природы – полковника или даже генерала, а то и стать венцом военного творения (вспомните, кто у нас министр обороны). Но сразу оговоримся, что такие случаи чрезвычайно редки. Как правило, средний "двухгадюшник" мелок, прожорлив, ленив и несообразителен, а следовательно, практически не имеет шансов пробиться на верх военной пищевой цепочки.
      Будучи еще лейтенантом, Витек прибыл к месту влачения службы в конце лета. Он закончил спецфакультет медицинской академии, и на этом основании кто-то в Главном управлении кадров решил, что он вполне сможет заняться борьбой за здоровье бойцов разведгрупп.
      Решения Главного управления кадров, как и пути Господни, порой неисповедимы. В кадрированной части встречались субъекты и почище – было несколько моряков, пара десантников, а однажды даже неведомым образом у нас очутился военный переводчик.
      Так что в явлении новоиспеченного эскулапа никто не усмотрел бы ничего экстраординарного, если бы сразу же на остановке автобуса, пришедшего с вокзала, он не повстречал начальника штаба полигона полковника Оганова.
      Как уже говорилось, прибыл Караваев в часть в конце лета: жара под пятьдесят, горячий ветер бьет в лицо, как из открытой духовки, и ко всему еще пыльные дожди. Это когда капли воды, не долетая до земли, испаряются в воздухе, а вниз вместо желанной влаги валится пыль.
      Надо сказать, он весьма гордился своим новым положением в обществе, поэтому приехал не как нормальный человек – в майке и спортивных штанах, а полностью в офицерской форме. Но жара с непривычки подействовала на него довольно сильно, потому из автобуса он выходил без пилотки и в полностью расстегнутой рубашке, из-под которой весело выглядывала майка с МиккиМаусом. Стоявшего на остановке начальника штаба от его вида чуть не хватил удар. Полковник Оганов известен был своим диким, необузданным нравом и фанатичной верой в то, что только скрупулезное соблюдение всех канонов ношения военной формы одежды и отличная строевая выучка отличают российского офицера от обезьяны. И если полковник замечал у офицера хоть малейшее отклонение в этих двух важнейших вопросах, он буквально зверел. Обычно, когда он выбирался из штаба и отправлялся в путешествие по городку, неважно, куда и зачем, на его пути все мгновенно вымирало, всякая жизнь останавливалась, а любое существо в погонах готово было испариться на месте или забиться в какую-нибудь щель, лишь бы его не заметили. Можете себе представить, какое впечатление произвел старлей со своим Микки-Маусом на начальника штаба. А уж как впечатлился сам Витек, когда с первых же шагов на него вдруг надвинулось нечто в полтора центнера живого веса, воняющее потом и вчерашним перегаром, и заорало прямо в лицо:
      – Лейтенант!!! Па-а-ачему в таком виде!
 
      – Жарко, употел совсем, – начал Витек, простодушно глядя в глаза дяденьке-полковнику. – Знаете, я только сегодня приехал сюда на поезде. Так представляете, всю дорогу кондиционер в вагоне не работал. Я проводника спрашивал, в чем причина, а он…
      – Лейтенант!!! – взвыл начальник штаба, чувствуя, что от возмущения у него перехватывает горло.
      – Вот я и говорю, – участливо продолжал Караваев, удивленно наблюдая, как у дяденьки багровеет лицо и выкатываются глаза.
      – Как вы в такой жаре живете? Это же невозможно. В автобусе ехал – тоже такая духотища, и почему ученые до сих пор тропическую форму не придумали. А может, она и есть, просто нам не выдают, как считаете?
      Начштаба судорожно сглотнул, пытаясь проглотить застрявший в горле комок яростного возмущения, и вдруг его качнуло, лейтенант поплыл перед глазами. Далеко и глухо, как сквозь вату, донеслось:
      – В такую жару немудрено и тепловой удар получить. Вы бы тоже расстегнули рубашечку, да и галстук, наверное, на шею давит.
      Полковник еще попытался отмахнуться от тянущихся к его галстуку лейтенантских рук, но тут земля под ногами неожиданно вздыбилась, как норовистый конь, и прыгнула к полковничьему лицу. Последним, что он увидел, был Микки-Маус, злорадно подмигнувший с лейтенантской груди.
      В госпитале военные медики констатировали тепловой удар, спровоцированный жарой, нервным истощением и неожиданным стрессом.
      Теперь пришло время рассказать, каков же был наш доктор Караваев в своем прямом деле – хирургии. За все время службы он занялся этим делом только однажды.
      Надо отметить, что разведгруппа подобралась исключительно здоровая, мужики были (и почти все и сейчас есть) здоровенными лосями, которые таскали тяжеленные рюкзаки с наслаждением.
      Поэтому доктору на выходах делать было нечего, кроме как оберегать фляжку со спиртом.
      Однажды у одного из бойцов натерло ногу в голеностопе. Он решил, что заживет само, и никаких мер не принял, более того, вызвался лидировать на крутом ледовом участке. Однако оно не зажило, загноилось и стало нарывать. Осмотрев гноящуюся ступню, Витек вынес приговор: в полевых условиях лечить уже поздно. Завтра – вниз, в санбат!
      В приемном отделении передвижного госпиталя он сразу заявил, что к больному никого не подпустит и резать его будет только лично он. Никакие гортанные возгласы дежурного врача: "Ты што, дарагой, нам нэ давэраеш?" – на него не действовали. Вскоре подоспел вызванный из дома по тревоге хирург. Они о чем-то с Караваевым пошептались и укатили нашего страдальца на каталке. Казалось, прошли часы.
      На вопросы, где наш доктор, где наш больной, ответа не было.
      Потеряв терпение, замкомандира группы отправился на поиски и нашел-таки чуланчик, где крепким сном хорошо напившегося праведника спал Караваев. Только наутро наш эскулап отрезвел и смог поведать о том, что случилось за закрытыми дверьми хирургического отделения.
      Слабые попытки местного хирурга тоже поучаствовать в операции были пресечены в зародыше. Однако вскоре местный медперсонал, наблюдая за операцией, проникся таким уважением к Витькиному мастерству, что его попросили помочь с парой неотложных случаев, а потом заодно посмотреть и других больных.
      В общем и целом армия приняла Караваева ласково, дала возможность от души насладиться всеми прелестями армейской жизни и даже немного повоевать в горячей точке. Впрочем, об этом он говорил с неохотой.
      На гражданке было сложнее. Жена, не выдержав размера жалования советского врача, ушла к другому и вскоре укатила в Израиль, предварительно продав общую двушку на окраине Москвы. Сейчас Витек относится к этому с юмором, а тогда, помнится, был потрясен до глубины души. Однако вспоминать до сих пор не любит. Все острее и настойчивее становился вопрос с жильем и работой. Жить у родителей он не хотел, да и чего тесниться в коммуналке?
      Работодатели не осаждали его просьбами возглавить совместное предприятие или на худой конец клинику косметической хирургии.
      Переводы медицинской литературы больших денег не приносили.
      С жильем повезло, и на первые месяцы оплеванная лавочка в парке ему не грозила. Караваев купил кучу журналов, которые обещали тысячу работ за бешеные деньги и десять тысяч – за приличные.
      Ну, здесь все всем понятно. Излишне и говорить, что через пару недель, затраханный улыбчивыми людьми со значками гербалайфов и орифлейм и отставными военными, почему-то решившими, что 800 рублей в месяц за работу ночного сторожа – самый, что называется, самолет, он разочаровался в периодике. Пораскинув, решил попробовать вариант, с которого и нужно было начинать: отзвонил своим приятелям, их знакомым, знакомым их знакомых. Эта ломаная вывела в конце концов на человека, который обещался помочь.
      Витьку было предложено вновь надеть погоны и встать под знамена герцога Кумберлендского… шучу, налоговой полиции.
 
      Выбор был трудным и мучительным. Однако такие весомые аргументы, как красивая полицейская форма и возможность ходить с пистолетом даже дома, победили. Презрев зов муз, Караваев пошел по правоохранительной стезе. И все же его продолжало тянуть к поэзии, поскольку оставалось в строго организованной и распланированной жизни капитана налоговой полиции что-то недосказанное и недопетое, что рвалось из сердца, заставляя его на долгие минуты застывать, как и сейчас, перед чистым листом бумаги.
 

***

 
      Он еще не успел проснуться, а плотная толпа уже вносила его в вагон метрополитена. Как всегда, среди пассажиров преобладали раскормленные тетки и старушки с тележками и брезентовыми рюкзаками. Дежурный гопник в спортивных штанах спал, обнявшись с бутылкой пива. Хотелось сесть, закрыть глаза и подумать о прекрасном. Витек обвел вагон безнадежным взглядом.
      Мест, как обычно, не оказалось. Он тяжело вздохнул, покорившись судьбе, и только его мысли приобрели плавный, отстраненный от действительности характер, как ровный гул движущегося поезда перекрыл пронзительный старушечий визг:
      – Да шош ты, ирод, творишь-то?!
      Кричали из другого конца вагона. Стоящие там люди в меру возможностей отчаянно сдали назад. В проходе, возле межвагонной двери, бомж с породистой седой бородой интеллигентно справлял нужду на газету. Потом встал, натянул штаны, взял газету за край и поволок на выход. Возле дверей бумага порвалась, и в результате часть содержимого размазалась по вагону, а часть уже на станции, на перроне. Сопровождаемый негодующими криками пассажиров, бомж выбрался наружу и благополучно растворился в гуще людей. По вагону поползло зловоние, тетки вокруг громко возмущались.
      На следующей станции народ, измученный смрадом, повалил на выход. Вид стремительно пустеющего вагона сразу привлек множество разномастных особей женского пола. Их объединял неопределенный возраст, избыточный вес, одышка и огромные хозяйственные сумки. Как только поток выходящих начал иссякать, они, толкаясь и цепляясь своими баулами, ринулись вовнутрь. Витек с интересом наблюдал, как меняется выражение их лиц. Тетка плюхалась на место с самодовольным видом, и только выпученные от натуги глаза начинали приобретать человеческое выражение, как вонь ударяла ей в нос. Самодовольство победителя, опередившего других, сменялось чувством досады незатейливо обманутого человека. И тогда, осознав всю горечь поражения, женщина, злобно оглядываясь по сторонам, спешно покидала вонючий вагон. Так продолжалось на каждой остановке, и Вова доехал до своей станции, полный новых, поучительных ощущений.
      Нерешительно потоптавшись, пару раз глянув на часы, будущий новоиспеченный опер толкнул неказистую дверь райотдела налоговой полиции.
      Кадровик Московской управы налоговой полиции изрядно помучился, подыскивая должность для бывшего врача. Начальники оперативных отделов, все полковники, между прочим, от такого сомнительного приобретения отказались наотрез. В подразделения физзащиты отправлять подобного кадра было, по меньшей мере, глупо. Закрытая для посторонних высшая каста работников тыла лишь презрительно пожала плечами и не захотела принять в свои ряды бывшего слугу Гиппократа. Наконец после долгих уговоров и нескольких литров коньяка Караваева пригрела служба одного из округов столицы. Кадровик, ласково улыбаясь, подвел Караваева к двери кабинета. Вот ваше, так сказать, рабочее место, капитан. Осваивайтесь… За дверью слышался крепкий мат и несло табачным дымом.
      Постучав, Витек вошел. Кабинет оперов имел в наличии два стула, сейф, колченогий стол да табуретки того же дизайна – вот и весь интерьер сурового мужского быта. Остальная мебель присутствует в виде вбитых в стены могучих гвоздей, на которых висят лейтенантские шмотки – от курток до засаленного бронежилета.
      Сами лейтенанты, налоговые опера Шура и Валерик, цвай камераден, в сиянии пыльной голой лампочки-сороковки сидели за столом и на пространстве, отвоеванном у чайника и железных кружек, строчили рапорта.
      Витек вошел и представился. Опера кивнули и, оторвавшись от бумаг, хором спросили:
      – Курить есть?
      Закурили. Один из оперов представился:
      – Александр, можно Шура.
      – Чего б и где сожрать? – протянул второй, оглядывая кабинет, выделенный на четверых в обшарпанном здании на востоке Москвы.
      Шура резко встал и, скосив глаза на подставку для бумаг с надписью "Бумага для доносов", весело спросил:
      – Пошли чебуреков у метро сожрем. Кто со мной?
      Чебуречная представляла собой небольшой, на удивление, чистый полуподвальчик с несколькими столиками. Новые знакомые уже скушали по паре чебуреков и выпили по пиву, когда второй опер, Валера, толкнул Караваева в бок.
 
      – Смотри!
      – Куда? – спросил он.
      – Да вон, видишь тетку за стойкой?
      – Вижу…
      – Видишь, водку из-под прилавка тянет? На все сто – паленая.
      – Давай проверим? Может, премию дадут? – обратился он к Шуре.
      – Ни хрена не дадут, – сплюнул тот. – Видишь, еще двое ее стерегут.
      Пока мы проверять будем, те вмешаются. А она тем временем все скинет. И будем как идиоты.
      И они продолжили наслаждаться мягкой погодой, сигаретами и отсутствием нервотрепки от начальства. Обычные служивые байки лениво текли под "Балтику"…
      – Ну а в целом, как служится здесь? – Караваев поставил кружку на стол и открыл еще одну бутылку.
      Шура, сидящий напротив него за уличным столиком маленького ресторанчика, не ответил. Он медленно отхлебнул из бокала и щелкнул ногтем по тонкому стеклу, вслушиваясь в короткий звон.
      – Да не знаю, Вить, – помолчав, все-таки отозвался он и закурил.
 
      Чертами худощавого лица Шура очень напоминал артиста Ланового в фильме "Офицеры", и это сходство еще сильнее подчеркивали небольшие залысины. Покрутив в бокале темную жидкость, он посмотрел сквозь нее на свет фонаря. Летний ветерок шумел, пробегая по листве тополей.
      – Да уж… И как это тебя угораздило к нам попасть? – пробормотал он.
      – А что? – хмыкнул Караваев. – Служба есть служба. Не всем же отсиживаться на гражданке. Признали годным, вот и пошел.
      Он вдруг рассмеялся.
      – Эй, земляк!
      Чья-то фигура загородила фонарь, тень упала на столик, и лицо Александра стало в этой тени неразличимым, точно сливаясь с ней.
      – Сигаретами не богат?
      – Не богат, – хмуро ответил Александр, сделав глоток прямо из бутылки. – Извини, у нас разговор.
      – Грубишь, зема? – притворно удивился широкоплечий детина в несвежем спортивном костюме.
      – Груби-ишь… А сегодня, между прочим, у меня праздник. Сегодня у меня день рождения, и отказывать мне как-то даже и невежливо.
 
      Углядев на столе пачку сигарет, он цапнул ее, но тут же сверху на его руку упала ладонь Александра.
      – Положи, – спокойно сказал он и, повернув лицо, поглядел широкоплечему в глаза.
      Тот выронил пачку и отшатнулся от стола.
      – Вон как, – сказал он сорвавшимся голосом. – Вон как, значит…
      Извините. Не хотел я…
      – Исчезни, – Шура уже не смотрел на него. – с днем рождения.
 
      Молчание затянулось. Караваев вздохнул и закурил сигарету.
      Затянулся несколько раз, потом стряхнул пепел и вдруг склонил голову, пытаясь поймать зрачками взгляд нового приятеля…
      – В детстве я, конечно, мечтал стать милиционером, равно как и моряком, космонавтом и разведчиком, – сделав добрый глоток, вступил в разговор Валера.
      Он был среднего роста, подтянут и по возрасту старше всех в компании. Говорил неспешно, взвешивая каждое слово:
      – Со временем приходило понимание, что мечтам этим вряд ли суждено сбыться, хотя взрослые коварно использовали мою детскую наивность в своих целях. Убеждением, что для полетов в космос необходимо быть сильным, а значит, хорошо кушать, меня вынуждали съедать каждое утро тарелку манной каши. Рассказав, что капитану дальнего плавания жизненно необходимо отличное знание математики, меня заманили в специальную физико-математическую школу. К концу десятого класса иллюзии развеялись окончательно, и я поступил в технический вуз на факультет, связанный с робототехникой. Видимо, повлиял Азимов со своей фантастикой…
      Учился я так себе – без хвостов, но и на "красный диплом" не тянул. В свободное от учебы и личной жизни время подрабатывал техником-лаборантом в КБ при нашем же вузе. Должен сказать, что наше КБ спроектировало и сделало некое устройство для КГБ, а именно для внешней разведки. В чем там суть, рассказывать не буду, скажу только, что за все годы службы я ни разу с этим прибором не столкнулся.
      А зачем на этом заводе были военпреды и что по ночам вывозили с территории на железнодорожных платформах под брезентом и вооруженной охраной, честных советских граждан не интересовало. Вот на этом гиганте отечественной индустрии я и намеревался внедрять промышленных роботов и иные передовые технологии… На удивление, начальник отдела кадров принял меня без особого восторга. Повертел в руках мое направление и грустно вздохнул: "Знаешь, парень, погорячились мы… Заказали двенадцать инженеров по твоей специальности. А у нас-то, если честно, и троим работы нет… Так что, дадим тебе открепление, и гуляй…"
 
      И вот иду я голову повесив, думаю тяжкую думу: куда на работу устроиться, чтоб семью кормить. Ибо была уже к тому моменту семья – жена и маленький ребенок. Вдруг откуда ни возьмись – знакомый из параллельной группы: "Ты чего такой кислый?
      " Объясняю, что так мол и так, остался без работы. "Вот здорово, – говорит. – А я как раз компанию ищу. Меня тут зовут в налоговую полицию работать, в вычислительный центр, там еще есть места. Пойдешь?" – "Ну, ты даешь! Какая полиция?!" – "Да ты не думай, ты только будешь называться полицейским, а на самом деле будешь работать инженером. Белый халат, осциллограф, паяльник…
      Зато будешь получать "за звездочки", паек, бесплатный проезд, льготы всякие…" Попробовал. Удивительно, но на работу в милицию меня взяли.
      А потом выяснилось, что меня "развели". Какой белый халат…
      Какой осциллограф с паяльником… Прошел стажировку, и понеслось… Через день – на ремень, дежурства, отработки, проверки, захваты и перехваты…
      – Кем, говоришь, в армии был? Начмедом? – спросил Александр, он же Шурик.
      Взъерошив светлые волосы, он продолжал:
      – Знавал я одного начмеда. Слушайте, братцы… Была у нас в Тимирязевской академии кафедра с длинным названием – "Кафедра радиологии и защиты от оружия массового поражения".
      Так вот был на этой кафедре Начмед. Фигурой он был вальяжной.
      Против него никто никаких действий предпринять не мог, несмотря на то что Начмед был крайне ленив. Он единственный, кто мог без стеснения спать на людях. Начмед был неприкосновенным при любых обстоятельствах, так как был любимчиком самого проректора академии. А с такой протекцией делай что хочешь – никто ни полслова не скажет, ни против шерсти в жизнь погладить не рискнет. Да, лапа у него, что называется, лохматая была! Весь коллектив кафедры перед ним пресмыкался. Ну там, чтобы к студентам выйти, это было выше его достоинства. Даже аспиранты видели его крайне редко, он в основном в верхних лабораториях ошивался.
      Несмотря на то что с кафедрй Начмед был прекрасно знаком, можно сказать с пеленок, да и торчал там безвылазно, ничем полезным он не занимался – только жрал да пил, ну и иногда себя демонстрировал. Из прямых обязанностей ему вменялось только одно – открыто людям не гадить. Но это всех вполне устраивало, потому что Начмед не был офицером медицинской службы.
      Гражданским он был, а по характеру и складу ума – чистое животное. Но, несмотря на эти нелицеприятные характеристики, слава о Начмеде по всей академии ползла. Потому что кот он был. Но кот необыкновенный!
      Вообще все эти профессора и доценты с кафедры природу любили. Целый зоопарк развели. Был здоровенный террариум с длиннющими змеюками, которых они кормили живыми мышами к всеобщему удовольствию. Забавное было зрелище. Еще был солидный аквариум с пузатыми тетраодонами – ну, такими рыбками, у которых самая ядовитая в мире печень. То ли они там втихую японской кулинарией баловались – суши из рыбки фугу готовили, то ли тетродотоксин из своих опытов извлекали – этого я не знаю. Но все равно среди всей этой экзотики Начмед особняком стоял. Вот действительно был кот Бегемот, в реале, а не в булгаковских сказках! Огромный был кошара. Ну тигр какой-то. Точнее не тигр, а свинья, покрытая кошачьей шерстью.
      Об истинной истории Начмеда случайно проболтался один препод. Оказывается, что его судьба была неразрывно связана с другой гордостью кафедры – радиопротектором. Весь коллектив работал над его созданием, и назывался их шедевр "радиопротектор длительного действия".
      Ты, Витек, должен знать, с чем это едят, само за себя название говорит – таблетка от радиации. Было это снадобье основано на каком-то чумовом веществе, напоминающем гормон стероидной группы, не встречающийся в природе и поэтому с жутко секретной формулой. И по фармакологическому действию эта дрянь являлась стероидом с суперсильным эффектом. Вот проректор это заметил и приказал вырастить себе гигантского котика…
      Первый рабочий день Караваеву запомнился не столько знакомством с коллективом, сколько… разгрузкой кровельного железа, необходимого райотделу для латания крыши. Если поворошить память, помести по сусекам, то из ее закоулков выметутся такие факты, проанализировав которые можно сказать: это звенья одной цепочки. Хотя человеку со стороны эти факты покажутся не имеющими между собой ничего общего.
      А общее есть.
      Все (или почти все) торжества, отмечаемые на службе, как правило, не обходились без каких-либо авральных работ. Например, разодетые и уже слегка принявшие на грудь опера перед самым началом застолья были вынуждены откликнуться на клич начальника переносить большую партию стульев, неожиданно прибывших со склада. Ну чем не новогодний подарок?
      Итак, первый рабочий день Витька был праздником, не омраченным даже неожиданно свалившейся работой. Он обсиживал свое новое рабочее место, скрывая легкое беспокойство по пово ду своих способностей, ведь опером, по утверждению одного из коллег, надо родиться.
      Валерик и Шура, наблюдая его состояние гедонизма, корректно заметили, что в отделе есть много рутинной работы, которую кому-то нужно выполнять. Возможно, они намекали, что именно Витьку пора спуститься на землю и заняться ею, но он намека не понял и простодушно заявил: "Зачем нужна работа, на которую идешь как на каторгу?" Опера нахмурились, но промолчали. А такой работы иногда было вагон и маленькая тележка. К примеру, его приводил в недоумение факт существования оперативных нормированных планов.
      Неужели в прокрустово ложе казенного документа можно посекундно уложить всю работу налогового полицейского?
      А как в таком плане отразить времена творческого застоя, когда душа противится суровому слову "надо"? Но гордыню приходилось смирять, забывать, что ты не свободный художник, а государственный служащий, и покорно приступать к написанию плана, справки, отчета либо какого-то очередного документа, запрашиваемого свыше.
 

***

 
      Начальник райотдела налоговой полиции Григорий Желдак, называемый недоброжелателями за глаза Елдаком, пошевелил ноздрями, словно вышедший на охоту древний человек, сверкнул маленькими, глубоко спрятанными под мощными надбровными дугами серо-стальными глазками, хлюпнул носом, поскреб пятерней трехдневную щетину, должную означать невероятную загруженность делами на протяжении последних суматошных суток и отсутствие в пределах досягаемости бритвенного станка, и на цыпочках прокрался по коридору до лестничной площадки, где стоял экспроприированный с Зеленого проспекта огромный, выкрашенный серебряной краской бетонный вазон, служивший пепельницей.
      Над вазоном, почти заполненным разномастными окурками, нестандартной тарой из-под спиртосодержащей продукции, обрывками протоколов допросов и опросов, куда дознаватели вносили выдранные из потока сознания свидетелей и потерпевших бессвязные предложения, скомканными в тугие бумажные шарики неиспользованными санкциями прокурора на обыск или задержание и всяческим иным мусором, висел полностью израсходованный десять дней назад огнетушитель, не утративший, однако, своего грозного красного вида и могущий еще послужить учебным пособием на занятиях по противопожарной подготовке, которые очень любил проводить лично начальник УФСНП по городу Москве.
      Возле этой "пепельницы" полутораметрового диаметра в гордом одиночестве стоял изрядно потасканный по засадам и женщинам майор Баранов и задумчиво курил длинную коричневую сигарету "More".
      Незнакомый с майором человек мог принять погруженного в свои мысли Баранова за "интеллигента" с высшим музыкальным или искусствоведческим образованием. Но пребывать в сем заблуждении ему пришлось бы недолго, ровно до той секунды, пока Баранов не открыл бы рот и не извлек бы из кармана свою любимую титановую раздвижную дубинку.
      – Свиньина не видал? – осведомился Желдак.
      – Нет, – после минутного размышления хрипло сообщил Баранов.
 
      – Ну вот и хорошо, – начальник облегченно повысил голос, и его движения обрели уверенность, как и положено офицеру полиции, имеющему двадцатилетний стаж работы в славных своей историей органах госбезопасности, пять строгих выговоров с занесением в личное дело, медаль "За спасение утопающих", полученную им за извлечение из полыньи упавшего туда заместителя начальника Управления ФСБ по Москве и Московской области по воспитательной работе с личным составом, и отметку "буйный" в медицинской карточке районного ПНД, появившуюся после первого приступа белой горячки у пытавшегося бросить пить Желдака.
      – Слобожану скажи, чтоб зашел, – буркнул он и скрылся в своем кабинете.
      – Разрешите, товарищ подполковник? – майор Слобожан переступил порог кабинета начальника райотдела и почтительно остановился.
      – Проходи, садись.
      Желдак снял очки и положил их перед собой на рапорт группы дознавателей, в котором те просили обеспечить их безвозмездной финансовой помощью. Посредством оной они надеялись дотянуть до следующей зарплаты. Дознаватели сильно поиздержались, отметив в ресторанчике по соседству юбилей старейшего сотрудника отдела, к сорока семи годам получившего наконец давно заслуженное звание полковника.
      Банкет, как водится, закончился взаимной дружеской потасовкой, прибытием нескольких нарядов ППС и пустыми карманами наутро, когда юбиляр со товарищи очнулся. Набранным из подмосковных деревень патрульным были чужды хорошо известные всем понятия "корпоративная солидарность" и "порядочность по отношению к коллегам". Так что карманы дознавателей на следующий день оказались столь же пустыми, как и карманы обыкновенных граждан, попадающих в цепкие руки пэпээсников.
      Коллективный рапорт содержал двадцать три грамматические ошибки в ста семидесяти словах текста и блистал отсутствием запятых, в результате чего смысл рапорта, и без того весьма далекий от понимания, был покрыт завесой тайны даже для Желдака.
      Единственное, что понял подполковник, – это недовольство дознавателей с фамилиями Кузякин, Лососев и Жмурилкин действиями бармена, подсунувшего им водку с явной примесью керосина и жидкости для борьбы с насекомыми, и призыв привлечь наглого трактирщика к уголовной ответственности по статье 295 Уголовного кодекса России – "Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование".
      В личной беседе при подаче рапорта Жмурилкин – парламентер от дознавателей – совершенно разошелся, потерял связь с реальным миром и даже начал угрожать Желдаку тем, что в случае неоказания срочной материальной помощи сотрудникам они будут вынуждены компенсировать отсутствие средств путем выхода на проверку Черкизовского рынка с целью добычи требуемой суммы "известным способом".
      Желдак пообещал решить проблему и отправил дознавателя восвояси.
      – Слышь, майор, – обратился он к Слобожану, – этому новенькому, как там его, Караваеву, надо найти какое-нибудь дело.
      – А он не засланный? – предположил сообразительный не по годам майор.
      – Кем? – прищурился многоопытный Желдак.
      – От ССБ…
      – А зачем?
      – Для профилактики, – изрядно потрепанный прошлыми проверками, но непобежденный Слобожан развил показавшуюся ему интересной мысль.
      – Думаешь? – полковник нервно побарабанил пальцами по столу.
      – А почему нет, Гриш? – майор шмыгнул носом.
      – Наш директор… да будет славно имя его и занесено в скрижали истории, – Слобожан с придыханием изрек стандартное и утвержденное на самом верху славословие главе ведомства, которое полагалось произносить всякий раз, как в разговоре упоминалось первое лицо, – говорил, что уэсбэшники теперь будут действовать нестандартно…
      – Возможно, – Желдак откинулся на спинку кресла и поднял глаза к потолку.
      – Тогда надо принять контрмеры, – спустя минуту проворчал он.
      – Какие? – спросил Слобожан, предпочитая получать ценные указания от непосредственного руководства, нежели самому проявлять вредную инициативу и вызывать в свой адрес ненужные подозрения в желании казаться умнее начальника.
      – Какие-какие? – недовольно бормотнул подполковник. – Что, сам не знаешь? Пошлем его на повышение квалификации, пусть учится. Главное, чтобы в отделе пореже появлялся…
 

***

 
      В самом начале карьеры на полицейском поприще судьба решила сразу бросить Караваева в пекло юриспруденции, предоставив прекрасную возможность оценить все прелести предстоящей профессии.
      Первые шаги на непростом поприще заключались в приеме заявителей.
      Контингент был соответствующий. В основном пенсионеры из окрестных домов. Кого-то обманули ушлые продавцы-кавказцы, кто-то не мог поделить имущество с бывшими мужьями, а иногда и с собственными детьми, кому-то не вернули долг, продали бракованную вещь… Таких дел были десятки и сотни. Люди приходили раздраженные, уставшие от бесконечной беготни по различным инстанциям в поисках правды. Каждого необходимо было выслушать, утешить, помочь. Телефоны трезвонили, и людской поток шел непрерывно, в результате Караваев был завален работой.
      При этом характерных, запоминающихся образов клиентов было столько, что он легко мог подкинуть начинающим актерам прекрасные этюды. Многие граждане стали завсегдатаями в райотделе, приходили по несколько раз, да еще и приводили знакомых и родственников.
      Но была среди заявителей одна дама, чье имя он вряд ли сейчас вспомнит, но вот образ ее будет долго являться ему в кошмарных снах и передаваться из уст в уста многих собратьев по профессии.
      Это была дама преклонного возраста, которая появлялась в райотделе почти ежедневно и ходила к ним, как на работу.
      Основной достопримечательностью данной дамочки была ее шапочка "а-ля берет" неровной формы, но восхитительно алого цвета, видного издалека. Посему полицейские, злоупотребляющие курением на крылечке, могли заранее "обрадовать" Витька ехидным предупреждением о ее приближении. Именно из-за данного аксессуара само собой родилось соответствующее прозвище.
 
      Даже если к зашивающемуся Караваеву стояла очередь, Красная Шапочка терпеливо ждала, когда он освободится, чтобы "осчастливить " разруливанием своей очередной проблемы.
      Она жаловалась на водителей троллейбусов, нерадивых соседей и родственников, продавцов магазинов, врачей поликлиники, работников химчистки, коммунальных служб и сотрудников прочих органов и организаций, которые ей доводилось посещать. Целыми днями ее оскорбляли, обсчитывали, обвешивали и обманывали всяческим иным образом. Казалось, она родилась под несчастливой звездой и этот жестокий мир просто-таки "отрывается " на ней. Иногда Витька даже посещали мысли, что и ходила она по этим организациям лишь для того, чтобы завязать впоследствии долгие тяжбы с их работниками.
      Она мучила его несметным числом жалоб, претензий и заявлений подчас такого глупого характера, что он еле сдерживался, предаваясь их прочтению.
      Когда Красная Шапочка появлялась в дверях кабинета, его начинала бить нервная дрожь, меж тем другие сотрудники давились смешками, предчувствуя очередной "цирковой" номер. Вечерами все пытались предугадать, с чем она придет завтра, пытаясь даже спорить и делать ставки, но фантазии никогда не хватало на предвидение ее вопросов.
      Уже через месяц Витек реагировал на Красную Шапочку, как на красную тряпку или сигнал светофора того же цвета: давление подскакивало, а сердце начинало учащенно биться. Засыпая, он явственно видел ее образ, и сны были соответствующие, а по утру состояние было таким разбитым, будто он всю ночь разгружал вагоны.
      Два месяца пролетели незаметно, и вот наконец на утреннем совещании Караваеву был зачитан приказ о присвоении ему звания капитана налоговой полиции и направлении новоиспеченного капитана на курсы повышения квалификации.
      Вечером того же дня Витек, Шура, Валерик и приглашенный на правах старшего товарища майор Слобожан, закрывшись в кабинете, на скорую руку сервировали стол.
      Руководил процессом Слобожан.
      – Дверь закрывайте! – прикрикнул он на оперов. – не дай бог, дедушка Ау придет.
      – Кто это? – живо заинтересовался Караваев.
      – Да Свиньин. Еще узнаешь, – улыбнулся Слобожан.
      Он вскрыл пузырек с водкой и разлил по высоким бокалам для вина. Потом откупорил пиво и распенил его по стаканам для воды. Опера строго следили за манипуляциями майора, словно он сдавал экзамен. соблюдая армейский канон, Витек встал, выпил и представился коллегам в новом звании капитана налоговой полиции.
      – В армии служил? Это хорошо, – прогудел Слобожан.
      – Да… пожалуй, нигде не пьют так, как это делают в армии, – добавил он после доброго глотка пива. – Почему-то считается хорошим тоном вмазать после рабочего дня, да не по одной, да в коллективе. А если принять во внимание тот факт, что рабочий день в части может продлиться далеко за полночь, то процесс поддержания славной традиции зачастую заканчивается только под утро, когда идти домой уже нет никакого смысла, потому что скоро развод, да и в квартиру жена все равно не пустит. Особых слов заслуживают плановые попойки. В нашем полку их было вот сколько: день защитника отечества, день дивизии, день полка, день пограничных войск.
      Опера вежливо слушали, и Слобожан, которого эта тема задела за живое, принялся ее развивать.
      – Сначала все идет в соответствии с представлением об офицерах девятнадцатого века. Все в парадной форме одежды, при медалях и значках, жены там, подруги всякие… Поздравления, полные собственного достоинства: "Товарищи офицеры!" Это пришел командир полка. Далее идет спич, в котором тем, кто еще не догнал, объясняется, зачем все собрались. После этого переходим к массово-затейной части. На этот период полковой оркестр превращается в полковой ВИА. Неплохие, в общем, парни, один может даже на горне сыграть зарю. И для затравки играется песенка какого-то Газманова "Господа офицеры".
      Лично я так и не понял, почему бездарная, в сущности, песня так полюбилась военным. Видимо, потому, что никто не слушал внимательно слов, а если слушал, то каким-то образом уловил в них некий глубинный смысл. Вот приведу припев:
      Офицеры! Офицеры!
      Ваше сердце под прицелом
      За свободу, за Россию, до конца.
      Офицеры! Россияне!
      Пусть свобода воссияет,
      Заставляя в унисон стучать сердца.
      По порядку: мы что, до сих пор от кого-то освобождаемся? Что значит фраза "Под прицелом до конца"? И наконец, стучать можно в такт, но не в унисон. Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик. И вот под эту хрень все встают и изо всех сил делают соответствующие моменту лица.
      Слобожан сделал второй нешуточный глоток и продолжил:
      – Тем временем народ нешуточно напивается. И под конец на ступает тот момент, о котором хорошо сказал наш Желдак: "Пьянку нельзя сорвать, ее можно только возглавить".
      В стельку пьяные военные. Куча таких же жен, в которых проснулись давно забытые навыки древнейшей профессии. Тут надо пояснить, почему в контингенте офицерских жен так велик процент шлюх. Дело в том, что они, будучи еще молоденькими шлюшками, толкались вокруг военных училищ, где их активно снимали курсанты.
      Да и потом, кого курсанту можно…быстро….пригласить на какойнибудь там вечер в училище? Он же никого из женщин не знает, сплошная казарма! А потом эти дамы брюхатеют, и вот вам, пожалуйста, получи, дружок, к погонам и жену с дитем. И почесали в часть. А что она умеет делать такого нужного для части и одновременно интересного для нее? Да ничего. Она там нафиг никому не нужна. Ее не призывали. И ей скучно. А от скуки можно дойти до многого. И все, поголовно все, начинают тужить-горевать и жалеть себя, несчастных, изо всех сил… Больше-то жалеть их, эх, некому.
      – Пиво лучше было бы вообще вылить в графин, – заметил Шурик. – Да только оно выдохнется быстро.
      Слобожан прервал затянувшийся рассказ о тяжестях армейской жизни и встрепенулся.
      – Хватит мудрить! – поднял он стакан. – Опрокинем за родину!
 
      – Родина нас не забудет, но хрен вспомнит! – добавил Караваев известный каждому военному тост.
      Ударили в стол пустые бокалы. Пиво хлынуло в горло, освежая вкусовые рецепторы. Слобожан подцепил вилкой кусочек щуки в томатном соусе и зажевал алкогольный букет. Опера расхватали по тарелкам закуску.
      У Валерика и Шуры завязался теологический спор на тему: какую надо подавать команду, если в помещении не только офицеры, но и прапорщики? "Встать-смирно" или "Товарищи офицеры"?
      "Товарищи офицеры" победили.
 

***

 
      Караваев прибирался в столе, готовясь завтра убыть на курсы.
      Мыслями он был уже там, предвкушая трехнедельный отдых от повседневной суеты.
      Плавный ход событий прервал опер из розыска местного ОВД. Присев на подоконник и закурив, он пожаловался, что в соседнем магазине его вчера обвесили и еще извиняться не хотели.
      Он попросил принять соответствующие меры. Что ж, товарищу помочь – святое дело.
      Сначала на разведку отправился Шура. Его доклад гласил следующее.
      В магазине продавец, возможно, производит обвес, каким способом – точно установить не удалось.
      Для выяснения следует сделать несколько негласных закупок.
      Если обвес подтвердится, то надо будет найти несколько покупателей и устроить контрольную закупку. Чтобы общая сумма обмана достигла "подсудной" величины, возможно, придется поставить в очередь 57 своих покупателей. Работы всего дня на три плюс следствие и суд.
      Услышав это, Валерик только вздохнул и отправился в магазин сам.
      – Все ясно, – заявил он, вернувшись через двадцать минут. – Весы с "секретом", примитивная конструкция типа "педаль", обвес 50 грамм на каждого покупателя. Обвешивает, гад, грамотно – через одного, так что контролька ничего не даст. Тем более никаких трех дней у нас нет. Ладно, пошли, сделаем по-другому. Дешево и сердито.
      Дальше развернулось такое представление.
      Решительным шагом опера зашли в магазин, светанули ксивами, вытащили продавца из-за прилавка.
      – У вас в магазине левый товар!
      Струхнувший поначалу продавец, услышав это дурацкое обвинение, сразу развеселился и радостно сообщил, что никакого левого товара у них нет.
      – А вот! – Валера ткнул пальцем в первый попавшийся лоток.
      – Это фрукты киви.
      Продавец спокойно предъявляет накладную.
      – Здесь указано 100 килограммов, – продолжил придирки Валера.
      – А у вас в наличии больше.
      Ни продавец, ни стоявшие рядом Витек и Шура не соображали, к чему весь этот заведомо бесполезный наезд.
      – Сколько указано в документах, столько и в наличии, – уверенно заявляет продавец.
      – А вот мы сейчас проверим!
      Приглашаются понятые, магазинное начальство, и Валерик, встав за весы, начинает под протокол перевешивать киви. Тут-то и до продавца доходит, в чем шутка.
      Валерик что есть силы топчет ногой приспособление для обвеса, а продавец молча скрипит зубами. В итоге общий вес достигает 250 кг.
      С победным видом он отбирает разрешение на торговлю и, шепнув продавцу кое-что на ушко, торжествующе удаляется в контору.
 

***

 
      Ровно в назначенное время руководители всех служб с мрачными лицами стояли под кабинетом начальника райотдела. Каждое совещание полковник полиции Желдак превращал в серьезное испытание нервной системы присутствующих. Сам же полковник был уверен в том, что чем громче он орет на подчиненных, тем плодотворнее они будут работать, и чем больше навесить на них дисциплинарных взысканий, тем выше будут показатели.
      Подобный стиль руководства сохранился с приснопамятных советских времен.
      – Свиньин, доложите, кого нет на совещании, – Желдак тяжелым взглядом обвел всех присутствующих.
      – Нет начальника следствия, – доложил сорокалетний майор с водянистыми глазами.
      – Он статкарточки в ИЦ повез, я знаю, остальные-то на месте?
      – Да, товарищ полковник!
      – Тогда начнем. Что у нас там по первому вопросу?
      – Отчет по операции "Недоимка"!
      – Тогда начинайте, прошу! – раздраженно посмотрел он на майора.
      Этого Свиньина навязал ему сам замначальника управления, хотя Желдак и попытался было возражать. Но плюгавый майор приходился то ли родным племянником генералу, то ли родственником его сварливой жены, и Свиньина назначили без всяких согласований.
      – На сегодняшний день у нас имеется одна интересная наработка… – заунывно начал он.
      – Это по рынку, что ли? – нетерпеливо перебил его полковник.
 
      – Почему же до сих пор не реализовали? – рявкнул Желдак, теряя терпение. – Неделю уже идет операция, соседний райотдел вон уже тридцать фактов неуплаты налогов раскрыл, а мы два никак до ума довести не можем!
      – Так соседи ж мухлюют, товарищ полковник, а у нас материал железный! – начал оправдываться Свиньин.
      – Железный, говоришь, ну смотри, попробуй мне только сегодня сводку не дать, разорву! – "обрадовал" его Желдак.
      Он был явно не в духе. Два часа назад он точно так же блеял перед городским руководством, что за день-другой руководимый им райотдел вырвется наконец с позорного последнего места.
      Но заверить – одно, выполнить – другое. Нужно мухлевать, как все, иначе показатели не вытянуть, это уже ясно. Где же набраться этих идиотских показателей, если заявлений нет?
      "Ох, еще икнется нам эта операция, проверь прокуратура наши материалы!" – сокрушенно думал Желдак, представляя, какие маты разразятся в его адрес по окончании операции.
      – Будет сводка, товарищ полковник! – пообещал майор и повернулся за поддержкой к сидящему справа от него Баранову.
      – Сделаем! – подтвердил тот заверения Свиньина.
      – Ну смотрите, не подведите, мне завтра утром генералу докладывать! – строго предупредил Желдак, в глубине души не веря им ни на йоту: сам знал, как все эти показатели фабрикуются.
      Он устало посмотрел на подчиненных. "Засранцы, – подумал он, – куда им до чекистов, ни черта поручить нельзя, все завалят!
      "
      – Так, ОБНПиНДО все понятно, а что нам поведают другие службы? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес он.
      "Другие службы" дружно понурились.
      – Да вас уже в шесть часов на работе никого нет. после приема, значит, раскрывайте! – громыхнул кулаком по столу начальник.
 
      – Помилуйте, у меня ж одни бабы в подчинении, куда этих дур можно послать без охраны-то? Их ограбят в первой же подворотне и ксивы позабирают!
      – Так ты на своих кобыл толстозадых пару дел оформи, вот тебе и будут показатели! – съехидничал Желдак.
      Все присутствующие, включая и начальника паспортной службы, заулыбались, понимая, раз полковник изволил шутить, то на сегодня, пожалуй, пронесло…
      Начальник райотдела, напротив, оставался мрачным. Оно и неудивительно: отдел успешно удерживал последнее место по раскрытию преступлений. Получив очередной строгач в личное дело, опера опускали руки, хотя по гениальному замыслу начальников все должно было быть как раз наоборот. Руководство полагало, что жесткая дисциплинарная практика прекрасно взбадривает личный состав и давно уже стала основным направляющим стимулом в работе. и как итог столь мудрой политики – почти каждый сотрудник имел по взысканию.
      Парадокс состоял в том, что на все резонансные преступления создавались непременно группы, и каждый начальник отдавал в эти образцово-показательные группы, годами расследующие то или иное зависшее преступление, самых бесполезных в отделах сотрудников (наиболее подготовленных и опытных, как того требовали телефонограммы). Откровенным разгильдяям срочно снимались все выговора, спешно печатались распре красные аттестации (приказ-то выполнять нужно), и "сбродные" команды бросались на раскрытие особо сложных преступлений, выполняя в основном работу подай-принеси.
      На этой неделе заканчивалась операция "Недоимка", и Желдаку нужно было доложить об успехах в работе уже сегодня вечером. Завтра утром его вызывают на ковер к начальнику управления, и тот пообещал: если не будет показателей, разжаловать любого руководителя до простого опера! Полковник в опера, естественно, не хотел и поэтому под операцию провел одну хитроумную комбинацию.
      С чего начинаются такие банальные операции? да с элементарного и обыденного: где-то, кто-то, что-то недоплатил государству, и тут появляются доблестные стражи госказны, берут его под белые рученьки и отправляют на отдых, чаще всего, правда, непродолжительный.
      Вот и здесь случилась такая же банальная история. администрация одного из рынков, состоящая из горячих грузинских парней, напрочь оборзела и перестала платить налоги: выручку занижает, аренду за торговые места собирает вчерную и совершенно безбожно кладет себе в карман, не поделившись с государством и обделив таким образом детей, учителей и прочих пенсионеров. Такое непотребство, ясно дело, вызвало негативную реакцию в среде доблестных защитников российского бюджета. было решено прекратить это безобразие, и один из лучших умов райотдела приступил к разработке операции.
      И вот в час Х двадцать оперативников, шифрующихся под бомжей, покупателей и прочую рыночную публику, с нетерпением ждут, когда же случится момент истины и можно будет взять за жабры нарушителей закона. В машине неподалеку сидит начальник отдела с группой телевизионщиков, а замначальника шифруется на рынке вместе с операми. час проходит, два, три, а сбор денег так и не начинается. Все расходятся злые, телевизионщики уезжают недовольные.
      На следующей неделе повторяется такая же картина, телевизионщики "посылают" всех со своими операциями, больше они не приедут, а жаль, все должно было быть красиво. Но, как говорится, бог любит троицу, и в третий раз еще через неделю весь отдел, включая начальника, шифруется на рынке. и вот он, момент истины: наши южные братья вместе с охраной рынка собирают свою черную дань с бедных торговцев.
      Но ее величество фортуна, как известно, ветреная дама. Начинается тихая паника. До боли знакомая машина останавливается у стоянки рынка. В принципе ничего страшного, но только не для оперов. Это подъехал заместитель начальника управления, только так и не как иначе, Дмитрий Иванович. Только не это! Иваныч вразвалку идет на рынок, может, он только купит пиво и свалит, но нет, не пронесло, заметил.
      Подходит к одному из ребят:
      – Какого лешего на рынке шляешься, да в таком виде, почему не на службе?
      – Дык, на службе я, вон все наши здесь.
      – Так, что здесь проводится? – грозно сдвинув брови, спросил главный опер. – ах, спецоперация. Ну, тогда ладно. где начальник отдела?
      – Так вон он – у пивного ларька.
      – У пивного ларька! пиво пьет! во время операции! да вы совсем распустились, пошел за мной! Так, что делаем? Администрацию рынка берем? вы ее уже в третий раз берете! ну ладно, где личный состав? Почему время теряем, чего ждете?! – зам увеличил громкость до предела, торговый люд стал оборачиваться.
      – Я, сынки, научу вас работать, – вымолвил сию грозную поучающую фразу Иваныч и в три прыжка оказался у входа в администрацию рынка. грозно помахивая своим удостоверением, он громогласно оглашает помещение:
      – Я полковник налоговой полиции Дмитрий Иванович! где здесь у вас черная касса? вы все попали, я вас всех посажу! а ну, все документы на стол.
      Вслед за ним врываются опера, он гордо поворачивается к ним, показывая на кипы документов. и, уходя, говорит:
      – Все, дальше сами…
      Тушите свет, занавес.
      Главное, чтобы сводка прошла, а там пройдут положенные десять дней, материал откажут, за это время операция закончится, начнется новая, и о проваленном рейде никто потом и не вспомнит.
      Получалось, что и волки сыты, и овцы целы. Слишком уж все было шито белыми нитками.
      Караваев возвращался домой за полночь. После рейда на рынке опера засиделись, подшивая материалы. Улица, в самом конце которой он жил, была темна и пуста.
      Впрочем, сзади вдруг послышалось едва слышное стрекотание двигателя автомашины. Капитан оглянулся и увидел, что за ним медленно движется милицейский уазик. Он обернулся и в свете фар приветливо помахал рукой. Уазик прибавил скорость и тормознул рядом. Из кабины выскочили два милиционера – один с автоматом, другой с дубинкой.
      – Ну, куда торопимся, а? – лениво выговорил автоматчик, поглаживая ствол.
 
      "За алкаша приняли, – сразу сообразил Витек. – Ничего, сейчас разберемся…" Он полез в карман куртки за удостоверением, но, к своему удивлению, ничего там не обнаружил. И вдруг вспомнил, что оставил ксиву в камуфляжке, которую всегда таскал на проверках.
      – Парни, все нормально! – зачем-то сказал он.
      – Что – нормально, волчара? – удивился автоматчик. – Документ есть?
      – Да нету, в отделе оставил… Я рядом живу, вон в том доме.
      Потеряв бдительность (ведь не на службе), он не обратил внимания на второго, с дубинкой. Тот уже был сзади, а через мгновение – перехватил этой дубинкой Караваеву горло.
      Витек увидел перед глазами звездное небо: звезды становились все больше и больше, одна из них расплылась огненным пятном, которое навалилось на него сверху и выжгло память.
      Очнулся капитан в кустах. Правая рука как будто не существовала, он не мог ни пошевелить пальцами, ни согнуть ее в локте.
      Голова гудела как чугунный котел. Он ощупал ее: голова была влажной и липкой. Бросил взгляд на руку – кровь. "Хорошо, что документы оставил в отделе", – почему-то подумал Караваев, не сообразив даже, что, может быть, с документами не влип бы в такую историю. Кое-как, пошатываясь, он выбрался на улицу, название которой прочитал на табличке ближнего строения. До собственного дома надо было проехать остановок пять-шесть на автобусе, но время, видимо, было позднее. Уточнить время тоже не получилось: часов на запястье не было, осталось лишь ощущение металлического браслета. Часы были дорогие – подарок командира части, которые тот, в свою очередь, приобрел в Кабуле. Витек часами дорожил и считал их чуть ли не талисманом.
      В общем, часов не было. Впрочем, поездка на автобусе, решил Караваев, может закончится новым неприятным эпизодом. Это было уже чересчур: завтра кровь из носу нужно было находиться на Маросейке.
      Дворами, прячась от запоздалых прохожих, добрался наконец до родного дома. Пришлось звонить соседям – ключи тоже остались в куртке. Соседка, открывшая дверь, вовсе не удивилась появлению Караваева. Она тут же показала ему его куртку, часы и даже деньги. Объяснила, что в дверь позвонили, а когда она открыла, то увидела на пороге объемистый сверток, в котором и находилась вся мануфактура. Было это минут двадцать назад, она, конечно, успела поволноваться и даже позвонила в милицию. скоро, видимо, будет здесь. Действительно, пока соседка, охая и причитая, промывала Витьку разбитую голову, подъехали коллеги. Следом подкатило УСБ, внеся свою лепту в общую сумятицу.
      Но дело окончилось ничем, как ни старались. Опознать Караваев никого не смог. Начальник окружного ОВД объяснил ему, что на их территории частенько разбойничают патрульные машины из других округов: тут место, богатое на подвыпивших и денежных прохожих, так что искать тут нечего, надо хоть радоваться, что коллеги оказались не лишены благородства – вернули деньги, вещи, мобильный телефон…
      Витек порадовался, но заявление все же оставил. На что начальник скептически захмыкал.
 

***

 
      До конца недели Караваев писал объяснительные, рапорты, устно докладывал большому руководству о случившемся.
      К началу занятий на курсах переподготовки он опоздал дней на пять, поэтому, добравшись до места назначения, сразу направился определяться на постой.
      Принято считать, что провинциальные гостиницы в государстве российском дрянь, и если присваивать им по западному обычаю "звездочки", то надо это делать со знаком минус. Например, ежели по отелю губернского масштаба бегают только рыжие тараканы, то считать его "минус однозвездочным", ежели черные – то "минус двухзвездочным", а если те и другие – то…"….минус трехзвездочным ".
      На звание "минус четырехзвездочной" стала бы претендовать гостиница, где в дополнение к вышеперечисленным бесплатным постояльцам прилагаются еще и клопы, а к "минус пятизвездочным " следовало бы относить такие, где можно повстречать в коридоре крысу или хотя бы мышонка.
      Впрочем, времена реформ все же внесли свои коррективы.
      Кое-какие элементы цивилизации добрались и до русских отелей, поскольку господа, которые ими завладели, материально заинтересованы, чтоб в этих заведениях могли жить не только командированные инженеры и снабженцы, но и более приличные клиенты. Даже импортные, ибо дорогие зарубежные гости – особенно в "посткириенковский" период! – довольно часто наведывались в областные центры с целью изучения всякого там спроса и предложения на необъятном и неподъемном российском рынке.
      Поскольку помещать их на те гостиничные площади, которые имелись в доперестроечный период, было просто опасно – когонибудь из европейцев мог от ужаса хватить инфаркт при посещении санузла! – то пришлось срочно приводить все в относительный порядок. То есть добиваться хотя бы того, чтоб в умывальнике вода лилась в раковину, а не фонтанировала в потолок, ну и чтоб в унитаз не надо было из ковшика поливать…
 
      Поэтому с началом перестройки и демократических реформ гостиницу решили подогнать под мировой уровень. Поменяли сантехнику, мебель, заменили старые советские телевизоры "Радуга " на более-менее новые японские JVC, оборудовали в ресторане бар, и… на этом деньги кончились. Но в общем и целом гостиница с не очень оригинальным названием "Турист", располагавшаяся неподалеку от исторического центра города, была приведена в относительный порядок. Правда, заявить, что она сильно процветает, сейчас никто бы не решился. Туристического бума в области что-то не наблюдалось, научные симпозиумы и конференции давно не проводились в связи с отсутствием средств, а зарубежные инвесторы слиняли сразу после 17 августа 1998 года. Впрочем, их и прежде было с гулькин нос. Не иначе романтики-альтруисты, которые не верили вполне обоснованным слухам о том, что вкладывать деньги в русскую промышленность примерно так же эффективно, как в горящую печь. Вложить можно, а вынуть – уже нет.
      Поэтому спустя год после кризиса в гостинице проживал люд попроще, которого в принципе никакими тараканами и туалетами не испугаешь.
      Днем в гостинице обычно царила тишина. Постояльцы расходились по делам и появлялись только к вечеру. Немногочисленный персонал скучал на рабочих местах, оживляясь лишь в тех редких случаях, когда новые жильцы появлялись сразу в большом количестве.
      Шел второй час дня. В пустом холле на первом этаже, в застекленной будочке сидела немолодая администраторша, вывязывая носочки для внучки, – время было самое спокойное.
      Перед входом в гостиницу прохаживались два рослых подтянутых молодца в камуфляжной форме с милицейскими дубинками и пистолетами на поясе, так что и вторжения извне какихлибо злодеев опасаться не приходилось.
      Получив от администратора ключ от номера с прицепленной к нему на манер брелока массивной деревянной гирькой, Караваев направился к лифту. Кабина привезла его на пятый этаж, где столь же безмятежно, как и администраторша, вязала дежурная по этажу.
      – Здравствуйте! – вежливо поздоровалась она, поспешно спрятав вязанье в верхний ящик своего столика. – Пятьсот одиннадцатый – это прямо по коридору, по левой стороне. Если будете уходить, оставьте мне ключик. Вас проводить?
      – Спасибо, я не заблужусь! – ответил Витек и решительно покатил свой чемодан по потертой ковровой дорожке, проложенной вдоль длинного коридора, отделанного лакированной фанерой "под дуб".
      Большая комната на семь кроватей, круглый стол в центре, на столе мешок вяленой рыбы, под столом две канистры с пивом, вокруг стола трое – майор в расстегнутой до пупа рубахе, небритый старлей и прапор в камуфляже.
      – Свободная койка где?
      – Эта, эта и эта заняты, остальное твое.
      – Тогда здесь.
      – Пиво пьешь?
      – И не только.
      – Садись, здравствуй!
      – Давай, капитан, дернем лекарственную, – майор с необыкновенной скоростью разлил водку по невесть откуда взявшимся стаканам.
      – Мы живем в замечательной стране, где у каждого гражданина три отпуска в году: первый – твой собственный, второй отпуск жены и третий – начальника. Плюс командировки.
      Ближе к полуночи процесс подошел к своему логическому концу – закончилось горючее.
      Офицеры-слушатели, что студенты-заочники, знакомятся быстро и конкретно.
      – Тебе, капитан, бежать за бутылкой, – скомандовал майор, он же командир слушательского отделения. – Когда придешь, будем знакомиться, а я пока соображу что-нибудь насчет закуски.
      Витек с сомнением посмотрел на часы – стрелки показывали половину одиннадцатого вечера.
      – Успеешь, – развеял его колебания старлей. – Здесь неподалеку от станции имеется дежурный гастроном. Работает аж до двадцати трех ноль-ноль.
      – Сколько и чего брать, – уточнил Караваев.
      – Одной мало, две много, – рассудил командир. – Бери три по ноль семь или четыре по ноль пять, будет как раз.
      Местный гастроном не поразил капитана своим изобилием.
      На его прилавках имелось все: хлеб, крупа, сахар, макароны, рыбные консервы и колбаса двух сортов – стандартная "Эстонская" и деликатесная "Докторская", а о спиртном и говорить нечего – ассортимент состоял из сомнительного вида водки, померанцевой настойки и легендарного портвейна "Кавказ".
      Возвращения Витька ждали с нетерпением. Померанцевая была принята на ура, и беседа снова вернулась в свое русло.
      – Вот я и говорю… – продолжил, видимо, ранее начатый рассказ старлей. – До налоговой полиции служил я опером РУОПа, по этническим ОПГ работал. Спросите нас, рядовых розыскников, кого мы ненавидим больше всего?.. Бандитов?.. Нет. Большинство бандитов – сволочи. Иногда какая-нибудь бандитская мразь натворит совсем уж несусветку: ребенка, к примеру, по.садистски убьет или руку на мента подымет. Такая иногда злоба вспыхивает – так и прибил бы!
      Но, отведя душу на этой мрази руками и ногами, успокоишься, оттаешь душой… Кто целиком и полностью находится в твоей власти, кто уж не опасен, тот не может быть объектом жгучей ненависти. Вот почему отношение оперов к бандитам в целом спокойное, сугубо профессиональное, бесстрастное, почти что благодушное. Их дело – воровать, грабить, насиловать и убивать. Наше дело – ловить и изобличать их… Как говорят в Голливуде, "ничего личного – только бизнес!" А начни мы волноваться и палить с каждым криминалом нервную систему – долго не протянем.
      Кого же еще можем ненавидеть мы долго и жарко – уж не своих ли горячо любимых тещ?.. И опять мимо… Теща – тоже человек, особенно если общаться с нею не очень часто. Согласен, раздражает она порою чертовски. То сделает что-нибудь "не так", то варежку разинет невпопад. Естественно, огрызнешься парой ласковых, а после несколько месяцев приходится воздерживаться от и без того не слишком регулярных встреч и общений… (Это хоть и огорчительно, но не очень…) Однако же не только ведь вред от тещи, верно? Изредка денежку своей дочери (твоей жене то есть) подкинет или внучонка возьмет к себе на выходные, "чтоб вы сами немножко отдохнули от сынули". А там, глядишь, заскочив как-нибудь в гости к любимой теще, чем-нибудь вкусненьким у нее нажрешься…
      Но кого ж тогда дружно и сплоченно ненавидят лютою злобой практически все опера?.. Кому в любую секунду готовы вцепиться в глотку?.. О ком не могут вспоминать без зубовного скрежета и душевной боли?.. Ответ один: это наше начальство!.. Ох, и допекло же оно нас – до самых что ни на есть печенок! И так норовят нас утеснить отцы-командиры, и этак… То одну подлянку кинут личному составу, то совсем другую… Словно живут по принципу: ни дня без того, чтобы не учудить побольше гадостей подчиненным!
      И дело даже не в том, что наши начальники так уж плохи. Тогда хоть была б надежда, что плохих начальников когда-нибудь заменят хорошие, и дела наладятся… Но нет, "начальник" – это как клеймо на занимающем эту руководящую должность, вне всякой зависимости от того, хорош или плох он сам по себе…
      Просто поганый человечек в шкуре начальника делается еще поганее, а совестливого – место руководителя курвит и портит. Иначе нельзя – должность такая!
      Наше начальство – как передаточное звено между морем терзающих наше общество проблем и неспособностью властей (по всевозможным объективным и субъективным причинам) их своевременно и в полном объеме решать… А решать – пытаются. Отсюда – куча идиотских законов, инструкций, приказов, указаний и поручений.
      С самого верха эта снежная лавина катится вниз. Руководство всех уровней призвано обеспечить "неукоснительное исполнение " того, что исполнить невозможно, даже и теоретически.
      "Верхи" давят, "низы" химичат и ловчат, начальство сердится и гавкает, подчиненные оправдываются, врут, выкручиваются и живчиками увиливают от разоблачения и кары. Но то и дело кого.нибудь все ж разоблачают и наказывают, позабыв только объяснить еще не разоблаченным, как можно жить и полноценно исполнять служебные обязанности, не совершая именно того, за что недавно был покаран наш "засветившийся" товарищ…
      В одном нашему начальству не откажешь: обойтись совсем без него все-таки нельзя. Кто-то же должен управлять стихией! Кем-то, так или иначе, приходится жертвовать, испохабив его назначением на руководящую должность. Вот и – жертвуем… Иногда – достойными, совестливыми и работящими (таких потом жальче!), но в основном – типичными м у с о р а м и… Если уж кто-то должен исполнять роль курвы и гниды, так уж лучше – они!
      Лично я, к примеру, ни за какие коврижки в руководители не пошел бы! Ну его… Делать "как надо" мне все равно не дадут, а исполнять слепо все, что требуют, не хочу! Ну, то есть как… На своем уровне именно этим я каждодневно и занимаюсь, но при этом отвечаю только за себя, и сам держу ответ перед своей совестью. А если поставить меня во главе какой-нибудь команды, поневоле придется заставлять других делать немалое количество гнусностей, гадостей и подлостей… Не желаю!
      Допив сорокоградусную (не пропадать же добру), Караваев поднялся и направился в коридор покурить. Проходя мимо туалета, он мельком взглянул в зеркало и обомлел: на него смотрел не бравый офицер налоговой полиции, коим он уже привык себя считать, а подвыпивший клоун бродячего цирка с лицом, осыпанным ярко-красными пятнами размером с трехкопеечную монету.
      Для полного сходства не хватало только красного носа и колпака с кисточкой. Померанцевый эликсир дал аллергическую реакцию.
      В таком виде он и предстал пред пожилым полковником – начальником высших академических курсов и, стараясь не дышать в его сторону, доложил о прибытии.
      – Что у вас с лицом, товарищ капитан? Вы случайно не больны?
 
      – Никак нет, товарищ генерал. По-видимому, это реакция организма на московский сильно загрязненный воздух.
      Генерал с сомнением покачал головой.
 

***

 
      Учеба на академических курсах, если к ней относиться не буквально, а творчески, – это полезное и одновременно приятное времяпровождение. В группе слушателей, куда попал Караваев, собралась публика со всех концов нашей необъятной Родины – от подмосковных городов до поселка Мирный, что на Камчатке.
      В основном это были офицеры с военным образованием, ранее занимавшие руководящие посты от командиров батальонов до начальников служб армий.
      Институт, где располагались курсы, был режимный, обнесенный высоким забором с колючкой. Охрана смешанная – гражданские тетечки предпенсионного возраста и бравые прапорщики и прапорщицы внутренних войск. Это теперь в НИИ висят программы научно-технических конференций, доклады и пр. То есть понятно, чем люди заняты. А раньше это была тайна. Ну и работали там уборщицы. Одна такая устроилась, ей выдали пропуск с тремя страшными буквами и швабру калибра 5.45 (шутка).
      И давали народу, как и в любом советском учреждении, заказы. И было в заказе мясо. Один офицер, дело было зимой, положил пакет на подоконник, к холодку, но мясо подтаяло и потекло.
      И протекло через пакет. Утром приходит офицер на работу, а уборщица в его кабинете плачет горючими слезами и навзрыд.
      Все сбежались, что за дела, дескать? Она и говорит, давясь слезой: "Я больше не могу, вы тут людев мучаете, а я замывай". Все в непонятках, крупнее комара никто ничего тут не пытал. "А во-о-он, кровиш-ш-ш-ш-ша!!!" Кстати, все местные алкаши уверенны, что там тюрьма. Между забором и стеной из колючей проволоки ходил стриженый солдатик с автоматом, и его было видно уже с третьих этажей окрестных пятиэтажек.
      В конце 90-х охрану и бдительность периодически усиливали, кстати, обычно это случалось за пару недель до очередного теракта; потом все устаканивалось.
      Быт у слушателей курсов постепенно налаживался. Ночные посиделки отошли в сторону. Многие из курсантов люди семейные, на выходные уезжали домой. Постояльцы гостиницы перестали с удивлением глазеть на офицеров в диковинной еще зеленой форме с нашивками налоговой полиции.
      Соседи Караваева по номеру оказались компанейскими ребятами.
      Майор – бывший военный контрразведчик, опер – старлей и немногословный прапорщик из подмосковного СОБРа.
      Хотя однажды случилась история, заставившая местный люд по-другому взглянуть на бывшего собровца.
      Как и везде, в гостинице жили кавказцы, причем не простые горцы, а чеченские (до Хасавюртовских соглашений было еще десять месяцев). как-то вечером Караваев спустился вниз позвонить из таксофона, попутно заметив, что опять очередь к нему, как за колбасой в 80-х.
      Дверь открылась, зашел сосед-прапорщик. В руках букет роз.
      Зашел, кивнул Витьку и встал чуть в сторонке, ожидая подругу. Девушки, стоящие в очереди, насторожились и немного приумолкли, поочередно бросая на него заинтересованные взгляды.
      Сидевшие в холле чечены тоже замолчали и, шипя как змеи, стали ходить мимо прапорщика туда-сюда, не решаясь приблизиться менее чем на 5 метров. Караваев подобрался и подошел поближе, забыв о звонке домой.
      Сосед же его стоял спокойно и смотрел прямо сквозь чечен, словно их и нет совсем, это их еще сильней взбесило. И один решился… подойдя к парню, нагло спросил: "Эй, военный, где служишь? если на Кавказе, то отсюда ты не выйдешь!" В ответ получил ослепительную улыбку, блеск голубых глаз и встречный вопрос: "А почему, мил человек, я должен вам отчитываться?
      " Ответ был незамысловат: "Потому что я Ваха!" "А я Игорь", – просто ответил прапор и опять стал смотреть сквозь чечена. Такое безразличие к своей персоне сын гор не мог стерпеть, тем более, сзади него, ощерившись, стояли еще четверо его соплеменников. "Смотреть в глаза, сука!!!" – взвизгнул Ваха и без замаха двинул парню в лицо. Ответом был блеск голубых глаз, но уже немного другой. Второй удар последовал за первым… (Правильно говорят про русских: если русского ударить по правой щеке, он подставит левую, но когда щеки закончатся…) Отступив на два шага, прапорщик аккуратно снял куртку, повесил ее на какой-то крюк в стене, букет, опять же, очень аккуратно вложил в рукав, там же разместился галстук. Медленно повернулся к ухмыляющемуся Вахе и, сделав шаг вперед, ударил его ногой в челюсть – раздался звук крошащейся в муку челюсти. Ваха больше не вставал. в следующее мгновение остальные четверо чеченов, как волки, набросились на парня. не обращая внимания на удары, тот избирательно бил их по очереди. на каждого он потратил по одному удару, после которого они уже не поднимались. стойким оказался только последний горец – для него потребовалось целых три удара, после чего вместо лица у чечена образовалось нечто похожее на фарш.
      Собровец так же спокойно накинул куртку, взял в руки букет роз и, улыбаясь, спросил Караваева: "Слушай, у тебя носового платка нет?" При этом никакой усталости, злобы в глазах, и вообще ничего не напоминало о недавнем побоище, кроме четырех тел на полу.
 
      Через минуту около 10 горцев подбирали тела своих, злобно косились на налоговых полицейских, держась на расстоянии. А он смотрел сквозь них, как будто их и не было вовсе.
 

***

 
      Преподаватели курсов свои предметы читали вяло, чувствовалось, что многие просто отбывают время на непыльной офицерской должности. С благосклонным пониманием они прощали маленькие пропуски, не придавая им особого значения. Курсанты на лекции откровенно скучали, задние ряды втихую резались в преферанс.
      С одним из преподавателей Караваев даже умудрился повздорить, не к месту ухмыльнувшись во время ее пространной лекции по первой доврачебной помощи.
      Полнеющая женщина с поросячьими глазками вдруг неожиданно перешла на визг:
      – Эй, там, встань и скажи, что я смешного сказала?
      Витек недоуменно встал:
      – Смешного – ничего, просто все сказанное вами к неотложной помощи не имеет никакого значения. так можно и больного потерять, – пожал плечами он.
      – Мальчишка! – вновь завизжала она. – Да я медицинский работник с пятнадцатилетним стажем.
      – Вы врач? – сухо осведомился Караваев.
      – Какое это имеет значение! – дама перешла на ультразвук.
      – Значит, нет, – констатировал он. – А я врач, капитан медицинской службы, и до пререканий с младшим медицинским персоналом не опускаюсь.
      Лекция, к радости курсантов, оказалась сорванной.
      Однако один из преподавателей, седой сухопарый подполковник, с выправкой и манерами царского офицера, никого из курсантов не оставил равнодушным. Забыв про дремоту, морской бой и преферанс, офицеры слушали, открыв рты.
      – Кто и зачем ведет наружное наблюдение? Во-первых, полиции и спецслужбы государств в своих государствах наблюдают за теми, кто, по их мнению, представляет угрозу "безопасности" и "порядку". Это явно не наш случай. В такой ситуации задействуется много весьма специфических лиц. Они специально отобраны, чтобы не иметь никаких особых примет, но обладать памятью, вниманием, талантом "психологической невидимости" (когда человека не замечаешь, даже если смотришь на него). К тому же их много – всегда "столько, сколько нужно", и ресурсами (связью, транспортом и т. п.) не обижены, и возможные помехи в лице, скажем, излишне въедливых постовых и дорожных полицейских из мест их работы заранее уберут. Поэтому их опыт не годится криминальным структурам. Во-вторых, скрытое наблюдение ведется с ведома наблюдаемого (негласная охрана, контрнаблюдение). Этим заниматься будем, но разговор об этом еще впереди – после рассмотрения методов наружного наблюдения. В-третьих, наружное наблюдение ведут лица и структуры, чья деятельность не одобряется законами и традициями страны, где наблюдение осуществляется.
      Криминальные и террористические организации следят за потенциальными и выбранными жертвами, проверяют своих на предмет связей с полицией и службами безопасности. Вот это – нужный случай. Но… методику слежки (как и других спецопераций) могут разрабатывать только государственные структуры. Какая структура по своему положению похожа на криминальную или террористическую? Правильно – это РАЗВЕДКА. Очевидным образом, деятельность разведчиков осуждается государством, на территории которого она ведется. Причем статьи за это дело полагаются самые серьезные, вплоть до смертной казни. Полная аналогия – разведчикам приходится точно так же (да как бы и не сильнее) прятаться от полиций и просто посторонних глаз. К тому же силы разведчиков ограничены. Всех сотрудников, задействованных в разведывательных операциях, необходимо внедрять, разрабатывать легенды, а сие трудно и дорого. Поэтому тратиться на внедрение еще и спецов по "наружке" слишком накладно. В лучшем случае пришлют одного такого спеца для организации и руководства операциями по слежке. Что же касается завербованных на месте помощников из местных, то тут уж кого удалось завербовать, тот и есть под рукой. Специальную группу "наружников" пошлют за рубеж только в случае, когда найдена достойная цель и готовится большая операция именно против нее. А в обыденной деятельности надо обходиться теми, кто есть. Во всяком случае, с минимальными ограничениями.
      В аудитории было необыкновенно тихо.
      – Итак, вы заметили наблюдение за собой, – полковник выдержал эффектную паузу. – Надо ли сразу его "сбрасывать"? Не надо. Может, это вообще не за вами следят, а за кем-то, кто рядом. Может, с кем-то перепутали. Поймут, что водят пустышку, и отстанут сами. А если и за вами – то что? Откуда вы знаете, что "они" надеются найти? Опять же: посмотрят, ничего интересного "им" не найдут и отстанут, потому как наружка недешева и тяжела в исполнении.
      А если начнете дергаться и тем более демонстрировать какие-то навыки (ведь наружное наблюдение непросто даже заметить, не то чтобы уйти), привлечете внимание. И если так за вами ходит филер или пара, то после привесят целую бригаду, действия которой частично описаны выше. Велик ли шанс оторваться от такой бригады? Не-а. Вот и докопаются до тайн вашей биографии, за которыми изначально не охотились.
      Если все же решились "отрываться", то надо сделать это без грубых методов. "Они" должны считать, что сами лопухнулись и вас упустили. Ряд способов описан ниже. Но даже и это надо делать только в случае, когда вам серьезно есть что скрывать. А грубые методы показаны ТОЛЬКО в случае, когда вам определенно грозит опасность. В разведке такое вовсе запрещается. Но у разведчиков и контрразведчиков есть как бы джентльменское соглашение: не груби – и тебе не нагрубят. Наружка контрразведки не будет бить объекта, грабить, провоцировать ДТП и так далее, потому что разведчики этой страны (как правило) есть в той стране, из которой прибыл объект. И в случае чего именно они пострадают. Но это в случае, когда сам объект ведет себя адекватно.
      Если же объект применяет, скажем, приемы откровенного отрыва на машине, то эту машину к следующему разу изуродуют открыто (что гуманно) или повредят рулевое, тормоза, чтобы при повторной демонстрации водительского мастерства случилась авария (были прецеденты в Индонезии и в Латинской Америке). Ну а если объект выкинул что-то типа "спрятался за углом, подождал наблюдателя и треснул ему по башке", то гнев наружников будет неописуем. Способы наказания различны и ужасны – здесь нет времени перечислять, но наказание за такое будет обязательно.
      Об этих традициях стоит знать, ибо наружное наблюдение в частных целях нередко ведут отставники спецслужб. Поскольку криминальные структуры, конкурирующие с вашей, никаких "конвенций о взаимной терпимости" не подписывали, то очень может быть, что вам придется применять грубый уход. Например, преследующую вас машину таранит машина ваших друзей, после чего инсценируется разборка или что-то в этом духе. Но (!) это надо делать, если вас собрались убивать (по крайней мере, у вас есть обоснованные подозрения) или сделать что-то столь же опасное. Если у вас есть в этом городе близкие люди, их лучше заранее услать подальше. И после совершения акции уносите ноги из этого города все (и вы, и прочие участники "грубого отрыва"), причем немедленно. после перерыва он продолжил:
      – Итак, сперва наружное наблюдение надо засечь. Простейшие приемы – легендированный разворот и уход в мертвую зону.
      Например, свернув за угол, начать звонить по стоящему там таксофону.
      При этом повернуться в сторону, откуда пришел. Теперь объект видит тех, кто шел за ним: как минимум кто-то из наблюдателей выскочит из-за угла и хоть как-нибудь, но обозначит оглядывание по сторонам. Хорошо, если таксофон неисправен (а еще лучше заранее выбрать для этого трюка заведомо неисправный таксофон). Тогда можно без проблем "нервничать", вертеть головой по сторонам якобы в поисках другого автомата, а на самом деле – высматривать людей, похожих на ранее виденных вокруг себя, равно как и неадекватно себя ведущих (сразу отвернулся, прячет взгляд, закрывается газетой, норовит заскочить в подъезд поблизости). Это – уход в мертвую зону.
      Легендированный разворот состоит в неожиданном, но оправданном изменении направления движения на противоположное.
      Например, что-нибудь уронил, "вдруг это заметил" и повернулся искать якобы уроненное, а на самом деле – см. выше. Или резко развернулся и… пошел к ближайшему киоску с газетами или сигаретами, который – вот фокус – оказался именно в направлении, откуда идут наблюдатели. Разумеется, такое место надо заранее подобрать. Профессиональные разведчики имеют целые "проверочные маршруты", где подобных мест с "сюрпризами " много. Но тут важно не переусердствовать: о таких методах выявления наблюдения спецы по наружке знают, несколько подобных случаев подряд наверняка насторожат их. А если добавится еще и очевидное петляние объекта, возвращение к одному и тому же месту, то тут уже все станет ясно. Осмотрелись, пригляделись и решили: наблюдение есть, надо отрываться. Как делать это? Прежде всего – см. приемы наружного наблюдения. Если это целая бригада, то у них обязательно есть машина. От нее и надо отрываться в первую очередь. Как? Используя места, где пешеход пройдет, а машина – нет. Перешел пешеходный мостик через реку или железную дорогу – вот и оторвался от машины. Только надо, чтобы движение в объезд заняло много времени. Отчего не стоит использовать в этом качестве дворы – объедут вокруг квартала и примут на выходе из него. Как вариант – сесть на электричку, переезжающую через мост, и чтобы рядом не было автомобильного моста. При посадке объект смотрит, кто идет за ним. Учитывая прием "лидирование", надо осмотреться, кто находится впереди (идет или стоит на посадочной платформе, нарисовался по ту сторону пешеходного мостика и т. п). Все замеченные таким образом являются кандидатами на место оставшегося наблюдателя, с которым и осталось "разобраться". Желательно, чтобы место отрыва от машины было в это время малолюдным. Но сойдет и наоборот – густая толпа, в ней можно попробовать затеряться.
      Но по выходе из толпы надо все же проверить еще раз – действительно ли наблюдатели потеряли объект. По любому, по миновании места отрыва от машины останется в худшем случае только один (редко два) пеший наблюдатель. Надо его срисовать и отделаться от него, пока он не подтянул к себе отставшую бригаду. В этом смысле надо обратить внимание на пользующихся мобильными телефонами и прочими радиоприбамбасами. если таковые снабжены гарнитурами скрытого ношения, то человек все равно разговаривает как бы сам с собой или же прячет от окружающих губы. Может быть заметно. Ну и прочие приметы наблюдателя остаются в силе.
 

***

 
      По окончании курсов всех привели к присяге. Все, кто служил когда-нибудь в армии, помнят такой трепетный момент, как принятие присяги.
      Караваев уже несколько дней маялся в ожидании долгожданного звонка из отдела кадров, который должен был сообщить, ну когда он наконец примет присягу и вольется в славные ряды российской налоговой полиции. И вот он прозвучал. Как и было приказано, Витек прибыл в управление для подписания соответствующих бумаг. Вместе с ним в коридоре маялось несколько таких же ребят, которые готовились стать операми и следователями.
      В голове он мысленно представлял, как будет через несколько дней принимать присягу в форме и при оружии, перед строем.
      К его удивлению, ему дали маленький листок размером в четвертую часть листа, на котором был написан текст присяги:
      "Я (фамилия, имя, отчество), поступив на службу в налоговую полицию, присягаю на верность народам Российской Федерации.
      Клянусь соблюдать Конституцию и законы Российской Федерации, права человека и гражданина, добросовестно выполнять приказы начальников.
      Клянусь быть честным, мужественным сотрудником, бдительно стоять на страже экономических интересов Родины, строго хранить служебную тайну.
      Если же я нарушу принятую мной Присягу, то готов нести ответственность, установленную законами Российской Федерации".
      Кадровик грозно спросил: "Прочитал? Раз прочитал, распишись. Все". Караваев был немного шокирован, все его красивые картинки рассыпались. Но самое интересное было впереди. Прошло, наверно, более полугода, как он трудился на ниве пополнения бюджета, и вдруг назначают нового начальника управления.
      Он грозно начинает матюгаться и требует пересмотра процедуры принятия присяги.
      Отдаются соответствующие приказы, и кадровики в срочном порядке вырывают листки с присягами из личных дел и спускают их в сортир. В назначенный день все сотрудники, пришедшие на службу недавно, вызываются на торжественное принятие присяги. И вот, представьте себе, стоит толпа молодых, оторванных от службы людей, одетых в гражданку, так как на складе нет парадной формы, вообще нет никакой формы. Стоят они перед группой генералов и полковников (одетых в парадную форму при всех регалиях) без оружия и принимают присягу. А теперь представьте, как это выглядит: строй стоит по стойке "смирно" в гражданке, выходят по очереди чеканя шаг, читают текст присяги, расписываются.
      А теперь представьте, как отдать честь без головного убора и формы. Я не говорю уже о том, что вместо "Служу отечеству" многие говорили "спасибо", "благодарю" или просто молчали, а также, что присягу принимали второй раз. Вот так в налоговой полиции появились сотрудники, присягавшие дважды.
 

***

 
      – Ренаточка, солнце мое, ты мне в кабинет звякни, когда этот урод к тебе придет! Ты на сколько его вызвала? – опер Юрка Волощенко аж приплясывал от нетерпения. – Я ему политику партии быстро растолкую. Привяжем к организации обналички любо-дорого, не соскочит!
      Это следователь Рената Любимова вызвала на допрос юношу, организовавшего через подставные фирмы широкую сеть по оказанию специфических финансовых "услуг" торговцам-кавказцам с рынка, горячо любившим наличные, особенно не учтенные государством.
      В объяснении оперу сей деятель, по имени Игорь, все отрицал и ненатурально возмущался коварством налоговых полицейских и их неверием в человечество.
      – Позвоню, Юрочка, позвоню, – выдохнула дым Рената. – Вот.вот подойти должен, не уходи надолго.
      Юрка ушел к себе, а через пару минут в кабинете следователей объявился молодой паренек, махнувший с порога удостоверением.
      – Привет, коллега! Я из Северо-Восточного округа, Ефремов, созванивался с вами, мне надо копию обвинительного получить.
      Ренатка, поулыбавшись и слегка пококетничав, предложила визитеру присесть и полезла в сейф. Вошел Юра, похоже, чуть остаканенный.
      – Игорь? – положил он тяжелую длань на плечо сидевшего опера.
      – Игорь! – смущенно улыбнулся тот.
      – Ну что, урод, будем ваньку валять? Ты что за хрень пишешь в объяснении? Пойдем ко мне, за жизнь поговорим, недоношенный!
 
      И за шкирку поволок Игоря к выходу. Тот рванулся и получил тычок в грудь.
      – Отвали, чума! – Игорь пнул Юру в голень.
      Тот, не задумываясь, ударил визави в лоб. И получил ответную плюху. Из кабинета следователей доносились звуки педагогического процесса, больше напоминавшие обструкцию с туфлей Н. С. Хрущева на сессии генеральной ассамблеи ООН.
      Через полминуты кабинет был похож на фашистский штаб после налета ковпаковцев. Сломанные стулья, разлетевшаяся бумага и опрокинутый цветочный горшок. Следователь Рената с тоской смотрела на разодранное уголовное дело и со злобой – на потных, тяжело дышавших поединщиков. А подозреваемый в тот день так и не пришел.
 

***

 
      Бажанов купил машину. Машину он хотел давно, да только денег не было. На "Жигули", не говоря уже об иномарке, у него и сейчас бы не хватило, но помогла знакомая Баранова. Она работала в автосалоне и предложила Бажанову купить "Оку" по заводской цене. Грех было отказаться. Водительские права, как и у любого офицера, у Бажанова, конечно, были, лейтенантские еще, а вот устойчивых навыков пилотирования не было, не приходилось ему водить машину много лет, да еще в таком бешеном городе, как Москва. Поэтому он попросил коллег помочь ему правильно выбрать машину – дело-то ответственное – и отогнать ее к дому, а там он уже сам потихонечку! С ними увязался Караваев, используя любой повод, чтобы сбежать со службы.
      На заводской стоянке, увидев десятки новеньких разноцветных автомобилей, Бажанов мгновенно ощутил себя арабским шейхом, выбирающим очередной "роллс-ройс", и начал страшно ломаться. Он бессистемно бродил между рядами машин, постукивая по капотам и багажникам, как будто выбирал арбуз. Тогда Витек решил упорядочить поиск.
      – Бажанов, – сказал он, – определись сначала с цветом, а потом уж мы выберем лучшую из тех, что есть.
      Бажанов подумал и начал определяться. Ярко-оранжевые нарядные машины были с негодованием отвергнуты как "слишком кричащие", синие оказались маркими, а серые – тусклыми. После долгих и мучительных колебаний, ясное дело, остановились на белой машине, поскольку благородного, столь любимого военными цвета хаки не было.
      Стабильностью технологического процесса на заводе даже и не пахло. Каждая машина таила свои уникальные и загадочные дефекты. Наконец после долгих, изнурительных поисков одну более-менее приличную машину нашли, но у нее не закрывался бардачок. Дефект тут же поправил продавец: он подогрел крышку зажигалкой и ловко подогнул. Машина была куплена.
      Следующие две недели Бажанов барражировал во дворах, боясь далеко отъезжать от дома, и учился выполнять "упражнение № 1" – заезжать в гараж, не касаясь зеркалами стенок.
      К исходу третьей недели он перестал путать педали и принял безответственное решение – приехать на службу "своим ходом". Как ни странно, добрался он без приключений и, гордый за себя, в конце рабочего дня пригласил всех осмотреть своего боевого коня. Поскольку приехал Бажанов отнюдь не на "порше" и презентации не намечалось, особого интереса народ не проявил, но все-таки положенные ритуальные телодвижения вокруг машины были выполнены, и офицеры с чувством исполненного долга потянулись обратно. И тут Бажанов предложил подвезти желающих до метро.
      Караваев и Баранов согласились. Для того чтобы выехать на дорогу, нужно было сделать левый поворот через полосу встречного движения. Бажанов без происшествий вышел на исходный рубеж и стал ждать, когда тактическая обстановка позволит ему выполнить сложный и ответственный маневр. Водитель вертел головой, как пилот фанерного По-2, опасающийся атаки "мессеров", но удачный момент все не представлялся. Если дорога была свободна слева, то по правой стороне обязательно кто-нибудь ехал; как только освобождалась правая сторона, возникал затор на левой.
      Наконец Бажанов устал работать дальномером. приняв командирское решение, он нажал на газ, и "Ока" стала входить в вираж. Сразу же выяснилось, что решение было неверным, потому что слева от автобусной остановки отваливал "Икарус", а навстречу ему ехал грузовик. "Икарус", опасаясь тарана, замигал фарами и трусливо прижался к обочине; водитель грузовика тоже решил не связываться и остановился. "Ока", распугав все остальные машины, победно окончила маневр и двинулась в сторону Зеленого проспекта.
      Опера вытерли предсмертный пот и уже ощутили себя в недрах прохладного и безопасного метро, как вдруг оказалось, что Бажанов забыл перестроиться, и свободу они смогли обрести только на следующей станции. Вообще, Бажанов был очень странным водителем: за руль он держался, как за горло классового врага, скорости переключал очень резко и жестко, отчего автомобиль двигался судорожными прыжками, напоминая эпилептического кенгуру.
      Они уже были под самым светофором, когда зажегся желтый сигнал. Дисциплинированный Бажанов с похвальной реакцией вогнал педаль тормоза до самого пола, и тут члены экипажа ощу тили, что сзади на них наползает громадная тень. Витек оглянулся. Упираясь в асфальт всеми копытами, с визгом и шипением к ним подползал седельный тягач "вольво", на трейлере которого раскачивалось что-то вроде экскаватора или автокрана. Бажанов расклинился между рулем и педалями и перестал реагировать на окружающий мир. Хлопнула дверца кабины тягача.
      – Ну, майор, – сказал Баранов с заднего сидения, – ты хоть голову прикрой…
      К "Оке" подскочил водитель тягача, ощутимо искря злобой.
      Он нагнулся к Бажанову, набрал полную грудь воздуха и… вдруг увидел, что машина забита людьми в форме, а за рулем – майор. С гигантским усилием он проглотил ком матерщины, застрявший в горле, сделал судорожный вдох и каким-то шипящим, посаженным, но истекающим ядом голосом, произнес:
      – Товарищ майор, не могли бы вы мне указать причину столь резкого и неожиданного торможения?!
 

***

 
      Агент…. Агентурная работа… Ух, сколько всего кроется за этими словами для человека непосвященного. А уж для посвященного сколько! Лучше оставаться непосвященным.
      Вот так Караваеву открывалось агентурное закулисье, или, если хотите, Зазеркалье, где постоянно наблюдались совершенно шизофренические явления, кривлялись какие-то страшные рожи, и уже было непонятно: собака вертит хвостом или хвост собакой?
      Так или иначе, но, находясь внутри системы, ты обязан жить по правилам системы, иначе она неминуемо тебя отторгнет. И за диссидентство свое придется платить… И здесь возникает очередной парадокс: ты начинаешь ненавидеть дело, которому служишь.
      При всей очевидной любви к нему.
      Впрочем, я отвлекся. Мы говорим об агентурной работе. Об этой загадочной, полной тайн агентурной работе.
      Закрывшись в кабинете после рабочего дня, Караваев стал знакомиться с личными делами переданных ему на связь агентов. Раскрыв очередное дело, он увидел приятное, интеллигентное лицо.
      Агент Галка… Так, чем же знаменита эта дама? В ее рабочем деле пара толковых, собственноручно написанных сообщений. Нормальный почерк, все знаки препинания на месте… Обычно наши клиенты двух слов без мата связать не могут, а про знаки препинания понятие имеют самое смутное.
      Позвонив по оговоренному номеру, Караваев услышал в ответ:
      "Надоели вы мне, идиоты". И трубку бросила.
      Э-э, нет, подруга, так не пойдет. Вот она – подписочка-то о сотрудничестве.
      Набрал номер снова. На этот раз ему ответили совсем уж неинтеллигентно. Грубо и цинично.
      Выкурив сигарету, Караваев позвонил Савицкому – тому самому оперу, который ранее курировал агентессу.
      Скис чего-то Гена, когда Витек свой вопрос задал, смешался.
      – Не телефонный, – говорит, – разговор. Лучше давай-ка я к тебе лично подъеду завтра после семи. Посидим, потолкуем, по сто граммов хлопнем. А этой стерве пока не звони.
      Назавтра Караваев весь день крутился на проверках, и про этот инцидент вспоминать ему было некогда. В восьмом часу явился Савицкий. С бутылкой, закуской и весьма бодрый с виду, хотя бодрость его, как показалось, скорее, напускная… Выпили, посидели, потрепались ни о чем, еще выпили.
      Выбрав момент, Караваев спросил напрямую:
      – Так что же это за агентесса такая, Гена?
      – Это, – ответил тот, скривившись, – моя теща, чтоб ей ногу сломать.
      Витек чуть маринованным болгарским огурчиком не подавился, уставившись на Гену с изумлением.
      Многое уже было понятно про наше агентурное закулисье, но с вербовкой тещи он еще не сталкивался.
      – Как же так? – спросил он, когда с огурцом все же справился.
      – Как-как? План, будь он неладен, план… Проверяющего из управления ждали. Нужна была вербовка позарез, понимаешь? А у меня с тещей отношения тогда были тип-топ. Поговорил с ней, она: "Да нет вопросов… как для родного зятя хорошее дело не сделать?" Гена плеснул себе водки, выпил залпом и продолжил:
      – А потом отношения испортились. Так теперь эта старая сука меня совсем заклевала: "Вот напишу в прокуратуру, вот напишу директору ФСНП! Тебя, дурака, с работы выгонят, погоны снимут…
      "
      Вот уж действительно: особенности национальной агентуры.
      У каждого оперативника есть своя манера во взаимоотношениях с агентурой. И в оформлении этой самой агентуры также у каждого есть свой почерк. Один, оформляя официально агентов, дает им простые псевдонимы – Иванов, Петров, Сидоров. Другой же норовит что-нибудь эдакое выдумать, насколько фантазии и образования хватает. А у каждого начальника есть график контрольных встреч оперсостава с агентурой. Причем встречи эти должны проходить не реже двух раз в месяц – на них оперативник обязан давать задания агенту, ориентировать его и т. д. Конечно, в большинстве случаев никто эти графики не соблюдает, но бума ги все равно должны быть оформлены установленным порядком.
      И на "сходках" начальник все время спрашивает про эти встречи, опера докладывают о принятых и зарегистрированных сообщениях, в общем, показывают, что работа идет, причем в соответствии с бумагами. Ну а начальство-то, естественно, тоже состоит из людей, а людям свойственны эмоции.
      Был в свое время начальником отдела в Московском управлении полиции некий подполковник Галкин. И так случалось по утрам, что частенько настроение у него требовало поправки. Как к обеду поправит настроение – так нормальный человек, а до обеда докопаться мог до кого угодно. Служил там один опер – Серега Панов, вот он как раз очень любил своим агентам поэтические псевдонимы присваивать – Жозефина, Эсмеральда, Магдалина.
      Вот Галкин однажды поутру к нему и прицепился на "сходке".
      – Что у тебя за агентура такая: Брунгильда, Исидора какая-то?
      Что за несерьезное отношение к серьезным вопросам? Псевдонимы у агентов должны быть короткие, понял?
      – Так точно! Понял…
      Галкин засопел и продолжил:
      – Я вот в отпуск ухожу, чтобы к моему возвращению было три агента с нормальными короткими псевдонимами!
      Ну, с короткими так с короткими.
      А надо сказать, что агент, он ведь не комар, сам по себе народиться не может, тем более агент официально оформленный. Тут нужно работу проводить, причем работу в несколько этапов. Сначала согласие получить, рапорт написать, потом с начальником согласовать, в управление бумаги переслать, секретчица должна все зарегистрировать, и только потом все в Информационном центре оседает. Но Панов работы не боялся, а наоборот, относился к ней творчески и, можно сказать, с огоньком…
      И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему "шахматку" контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать.
      – Так, Панов. Ну, где тут твои новые агенты?.. Ой?! Это что такое?
      Это… мать твою, ты как их назвал? Это что же такое, агенты Нуф, Наф и Ниф. Ты что, охренел? Ты как это подписать умудрился?
      А Панов ему отвечает:
      – А вы, товарищ подполковник, в отпуске были, ну я непосредственно у начальника и подписал.
      Галкин уже красный стал, как помидор созревший, орет, слюной брызжет:
      – П-п-по-почему такие псевдонимы?!
      – А они сами так захотели. Агентура ведь может сама себе оперативные имена выбирать?
      – Они что, друг друга знают?
      – Никак нет. Просто один случайно захотел стать Нуфом, другой Нифом, а третий Нафом. А я спорить не стал, вы же сами говорили, что должны быть короткие псевдонимы…
      Галкин к начальнику побежал, а только исправить уже ничего нельзя было, поскольку в ИЦ уже все зарегистрировано.
      Начальник спецслужбы, когда Галкин ему ситуацию доложил, только хрюкнул от удивления.
      – Ой, и как это я действительно подписал?
      Как подписал, как подписал? Панов же их не вместе оформлял, а поврозь. А когда бумаг много, начальник автоматически подмахивает, не вчитывается… Потом опера еще долго на эту тему веселились. И Серегу подкалывали. Как он куда-нибудь засобирается, его спрашивают: "Ну что, с "пятачками" своими пошел вопросы перетирать?" Может быть, эти три поросенка и до сих пор хрюкают, а может быть, это и липовая агентура, которую он просто так для прикола состряпал. Дело в общем-то нехитрое.

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ: ОБ АГЕНТАХ

      В последнее время об агентуре спецслужб и правоохранительных органов написано немало – от полного отрицания необходимости института агентов, аморальности этого института, до восторженной романтизации его. Опера, по понятным соображениям, не любят комментировать эту тему, отсылая любопытных к Закону об оперативной и розыскной деятельности, где использование агентов, или, другими словами, помощников, предусмотрено.
      Сами же методы работы с помощниками, а также их принадлежность к спецслужбам, порядок оформления, оплаты и прочие оперативные детали отнесены к государственной тайне, и автор не будет посягать на ее разглашение.
      Однако бесспорным фактом является то, что ни одна спецслужба мира не может эффективно и в полном объеме выполнять возложенные на нее государством функции без применения присущих только ей методов, коими является агентура. Можно однозначно сказать, что использование спецслужбами сети информаторов всех мастей определяет их название: без информаторов это будет что угодно, но только не спецслужбы!
      Поэтому любое государство, считающее необходимым иметь в своей структуре специальную службу и готовое на это раскошелиться, должно для начала признать за ней право вербовать верноподданных соотечественников, готовых не жалея сил и времени помогать блюсти интересы государевы…
 
      Каждая спецслужба придерживается своих принципов работы с информаторами, но общим для всех является принцип секретности, обусловленный целым рядом обстоятельств.
      Самое главное, незыблемое правило, определяющее отношения "опер – агент", гласит: агент дороже любой информации, которую он передаст.
      Дело в том, что агентам зачастую приходится решать задачи по вскрытию особо тяжких преступлений, нередко действовать во враждебной среде, и, вполне понятно, что расшифровка их связи с опером может не только привести к срыву оперативных мероприятий, но и навлечь серьезные неприятности на самих информаторов, поставить под угрозу их личную безопасность и даже жизнь…
      Как-то Караваев сподобился наблюдать у майора Бажанова замечательную сцену.
      На его глазах тот, припугнув двух пойманных за торговлю без разрешения возбуждением уголовного дела, содрал с обоих подписки о согласии сотрудничать. Глядя на такое вопиющее нарушение всех и всяческих правил агентурной работы, Витек только рот раскрыл. После того как торгашей отпустили, он поинтересовался у Бажанова, всерьез ли тот надеется получать от них информацию.
      – Нет, конечно, – ответил майор. – Я с ними больше дела иметь не буду.
      – А зачем же тогда это?
      – А надо же отчитываться. Неужто я сведения о моих настоящих агентах наверх отправлю?
      Если в других областях службы требования секретности соблюдались не слишком строго (честно говоря, на них всегда плевали), то в агентурной работе все опера даже перестраховывались сверх требований приказа, ибо понимали прекрасно, что лишение агентуры лишит их половины всей раскрываемости.
 

***

 
      Штабных не любит никто. Нет, наверное, сами штабные и родственники их любят. Но те, чью деятельность они (не родственники, а штабные) проверяют, направляют и усиливают, нежностью к работникам штаба не лучатся. Антагонизм сей родился не вчера, еще поручик Ржевский в незабвенном фильме заявил: "Опять штабной? Прислали б водки лучше!" В 1994 году начальником налоговой полиции Москвы стал отставной чекист генерал Добрушкин. При нем-то и расцвела пышным цветом деятельность штаба управления, который высочайше повелевалось считать Самым Главным Подразделением. Оперативное управление, следствие и управление налоговых проверок, как выяснилось, представляли собой сборище никчемных людишек, которые лишь благодаря беззаветному подвижничеству штаба хоть как-то оправдывали свое существование. Забросив все текущие дела, полиция писала планы на день, неделю, месяц, квартал и год и сдавала проверки.
      Штаб торжествовал и упивался всевластием. Летом 1997 года Слобожан, сидя в кабинете, допрашивал злодея, попавшегося при неудачной попытке "отмыть" несколько миллионов вечнозеленых долларов.
      Жулик был интересный, ранее неоднократно судимый, и то, что эпизод, на котором он спалился, в его биографии явно не единственный, сомнения не вызывало. Как это ни удивительно, но как раз с такими легче устанавливается необходимый психологический контакт, без которого допрос превращается в тупое записывание отмазок задержанного. И в тот раз с этим самым контактом было в порядке, злодей начинал колоться еще на несколько аналогичных подвигов.
      Тут-то и распахнулась без стука дверь в кабинет и на пороге возник он. С первого взгляда стало ясно: штабной. Шитая фуражкааэродром едва не цеплялась за притолоку дверного проема. О стрелки на брюках можно было точить карандаши. Вышитые три маленькие звездочки на каждом погоне свидетельствовали о том, что их владелец гордо несет по жизни специальное звание старшего лейтенанта полиции. На выглаженном кителе сверкал ромбик Академии налоговой полиции. В начищенных ботинках отражалось его смуглое, гладко выбритое лицо.
      Слобожан, будучи опером, майором полиции, форму держал в шкафу и надевал ее изредка в случае каких-нибудь служебных бедствий, а в тот день, как обычно, был в "гражданке".
      – Штаб управления, старший лейтенант полиции Мирзоев! – с легким акцентом "лица кавказской национальности" отрекомендовался вошедший. – Прошу предъявить жетон, служебное удостоверение и оружие. Затем к осмотру ящики стола и сейф.
      – Будьте добры, подождите в коридоре, – попросил его Слобожан.
      – У меня проводится следственное действие, я веду допрос по поручению следователя и прерывать его из-за проверки не могу.
      – Вы что, не поняли?! Штаб! Немедленно предъявите жетон, удостоверение, оружие, ящики стола и сейф к осмотру! – глаза у визитера засверкали, и голос на тон повыше стал.
      Задержанный с интересом смотрел на происходящее, ему это как бесплатная комедия. Опера же, честно говоря, бесцеремонность этого хлыща заела. Обычно в таких случаях все, чтобы не тратить время, показывали, что требовалось, лишь бы отстали. Но, не желая в глазах жулика-вора выглядеть не опером, а пешкой, Слобожан решил пойти на принцип.
      – Удостоверение на право проверки, пожалуйста, и ваше служебное удостоверение предъявите, – сказал он проверяющему.
      С брезгливой миной, закатив глаза, тот полез во внутренний карман кителя. Порывшись там секунд 30, полез в другой. Потом стал шарить по наружным боковым карманам. Затем – в карманах рубашки и брюк. После этого в ускоренном темпе проделал все манипуляции еще и еще. Слобожан, поняв в чем дело, с интересом смотрел на него. Задержанный, тоже догадавшись, хихикнул.
      – Нету… – с тоской произнес старлей. – Я его, наверное, в куртке оставил. Ладно, не нужно ничего от вас.
      И он развернулся к двери.
      – Э нет, стоять! – преградил ему дорогу к двери Слобожан. – Сядьте-ка вот тут на стульчик и посидите, пока мы разберемся! Вы, может быть, чеченский боевик, откуда мне знать, а? Или разведчик азербайджанский?
      Несколько минут старший лейтенант бухтел и грозился всевозможными карами, но прорваться к двери, будучи значительно меньше габаритами, не смог и плюхнулся на стул. Задержанный уже откровенно ржал в голос.
      Начальник отдела забрал штабиста из кабинета и увел к себе.
      Там они созвонились с руководством проверяющего и договорились: мы молчим про отсутствие документов проверяющего, они докладывают о замечательной организации службы и хорошем порядке у нас в отделе.
      На следующей неделе, вернувшись с совещания, начальник отдела поведал, как Добрушкин топал ногами на другие отделы, где проверка выявила кучу недостатков. Отдел же, где трудился Слобожан, проверяющие отметили за организацию и несение службы на должном уровне, а особенно – за высокую бдительность сотрудников!
      Начальник отдела презентовал Слобожану бутылку "Лезгинки ", которая в тот же вечер была распита в узком кругу.
 

***

 
      Свиньина недолюбливали почти все. Вроде бы с виду ничего особенного, но через 5 минут общения он начинал доставать любого.
      Его не любило ни начальство, ни простые опера. Не то чтобы лютая ненависть, но неприязнь была, это точно. А между тем у нашего героя энергии было хоть отбавляй, влезал он во все дырки, давал "умные советы", и новые проекты лезли из него, как из рога изобилия.
      Ну, есть такие люди, которые не нравятся сразу. Тем более что оперская почта донесла, что уход его с предыдущего места службы был связан с попыткой установить жучок в кабинете своего коллеги, который и застал его за сим действом и, не раздумывая долго, настучал ему фейс.
      До прихода в полицию Николай Николаевич Свиньин был капитаном милиции. Сначала ему это нравилось, затем это обстоятельство стало его беспокоить. Капитан Свиньин, несмотря на свою специальность, был человеком суеверным и, просыпаясь в чужой постели, в первую очередь думал, с какой ноги ему встать.
      Поэтому к своей служебной карьере он относился с подозрением. Будучи лейтенантом и старлеем, то обстоятельство, что он станет капитаном Свиньиным, внушало ему уверенность, но когда он стал им, все изменилось. Это что за издевка над судьбой? Капитан понимал, что никто не посмеет задерживать его продвижение по службе из-за фамилии, но то, чего он боялся, на самом деле уже происходило. Шли годы, он уже давно мог получить большие звезды, но по-прежнему оставался капитаном. Николаю Николаевичу даже стало казаться, что друзья за глаза перестали называть его Колькой. И как только в управлении появилась штатная должность сотрудника собственной безопасности, он тут же оказался в его кабинете. Капитан Свиньин не был наивен и прост, а тут получилось все как положено – по Уставу и без глупостей.
      Прочитал подполковник Приходько, руководитель отдела кадров, личное дело Свиньина и сказал:
      – Знаю, Николаич, твою проблему. Засиделся ты в капитанах, а дел тебе громких не дают, рутина тебя заела, вот и сохнешь от тоски. А я тебе вот что предложу: попробуй-ка на зуб службу в налоговой полиции, покрути экономическую стезю, говорят, что ты в ней варишь. А если опыт окажется удачен, и я, глядишь, к тебе переметнусь.
 
      – Да на черта мне ваша работа сдалась? – без обиняков сказал Свиньин. – я в ментовке почти двадцать лет, и переходить к "полицаям" не собираюсь.
      – А я тебя и не приглашаю. У меня для тебя специальное, так сказать, предложение. Некий такой эксклюзив, если можно так выразиться. А заключается он в следующем: завелась у меня одна гнида, кто – не знаю, и делится она служебной информацией с доблестными бойцами по "очистке рядов" прямо взахлеб. Причем весьма грубо так. Сам понимаешь, отдел у нас большой, народу много, и сколько я не пытался эту тварь вычислить, никак в одно не сведу. То там утечка, то там. Пришлось на оперативный эксперимент идти. Дезу подкинуть, а заодно и посмотреть, кто
 
      "безпеке" в уши дует… Короче, капитан, ты все понял, так что давай расставаться по-хорошему.
      Так и оказался Свиньин в налоговой полиции.
      Буквально на второй день после назначения, собрав оперов у себя в кабинете, новый начальник скинул пиджак, показав несвежую рубашку и сдобрив воздух тяжелым запахом пота, что вызвало легкий смешок. И начал сразу в бой: борьба с нелегальным оборотом "налички" не ведется, и как же вы могли такое допустить, особенно среди граждан других стран.
      Факты оборота "черного нала" на территории действительно были, и по возможности их старались раскрывать, но фирмы-однодневки …часто…просто меняли адреса, найти и проверить их было трудно. Однако начальство и статистику это мало интересовало.
      – Так вот, товарищи офицеры, если мы хотим войти в квартал без хвостов, нам нужно семь, а лучше восемь раскрытий.
      – Товарищ майор, разрешите вопрос. а как мы раскроем восемь преступлений, если у нас ни одного нормального фигуранта: одни китайцы, которые сегодня на одном адресе живут, а через месяц на другом, а у ОВИРА данные на них получать можно до второго пришествия.
      – Не дрейфьте, мужики. Есть идея.
      Следующим утром отдел в полном составе выкатился на первое раскрытие. Вместе с операми на заднем сидении трясся вьетнамец Чонг Ванг, который всю свою жизнь тоже прослужил в органах, но, поведясь на якобы баснословные заработки его земляков на Черкизовском рынке, приехал сюда, был ограблен своими же земляками и, оставшись без копейки денег, прибился к райотделу полиции. В молодости он даже учился в СССР, довольно неплохо знал русский, и очень часто мы привлекали его в качестве переводчика, а однажды он помог нам успокоить толпу своих сограждан, требовавших выдать вьетнамца, задержанного за торговлю суррогатным пойлом. В отделе он считался почти своим, и опера, особенно сердобольный Валерик, старались помогать ему, периодически подкидывая денежку из оперативных расходов.
      По замыслу нового начальника, Чонг должен был изображать торговца-вьетнамца и стоять с товаром у входа в рынок. на нем был закреплен радиомикрофон, и в случае подъезда к нему рэкетиров он должен был выяснить от них, что это наезд, и передать им предварительно меченые купюры. После того как деньги передавались, происходил собственно захват.
      Первый шок случился у оперов, когда начали выгружать товар: это было пиво. оказалось, что жена нового начальника работает в какой-то пивной фирме, и товар был взят у нее на реализацию. Ход был действительно тактическим, потому что стояло лето, а денег, дабы внести предоплату за другие товары, не было.
      Выгрузив вьетнамца в ста метрах от рынка, Сашка и Витек остались наблюдать. Начальник с Валериком развернули оперативнокомандный пункт в ближайшей шашлычной. Чонг расположился у входа в рынок и стал торговать.
      Первым человеком, подошедшим к нашему "живцу", была женщина лет сорока. Бойко поинтересовавшись, чего он здесь стоит, она рекомендовала ему перейти чуть подальше под дерево, чтобы, когда начнет припекать солнце, он оказался в тени. Передвинувши ящики под дерево, Чонг оказался в кругу заботливых бабушек, которые сразу начали обсуждать Хо Ши Мина. Покупатели периодически подходили, пиво понемногу продавалось, а клиентов так и не было.
      К обеду к Чонгу подошел паренек, который оказался помощником участкового, проверил у него документы и, взяв бутылку пива, исчез. Через час полицейские столкнулись с проблемой, что пиво закончилось, а вымогатели так и не появлялись. Гению оперативного мастерства уже вежливо намекнули, что пора уже и закончить, но в ответ услышали о богемности злодеев, встающих поздно и начинающих работать в обед. Тогда к Чонгу был направлен гонец за кассой на приобретение нового товара в соседнем супермаркете. Через полчаса товар был доставлен, и торговля развернулась с новой силой. Еще через некоторое время проходивший мимо алкаш попытался спереть бутылку пива, но был задержан группой прикрытия в соседней подворотне, чему был очень удивлен, и принес пиво обратно. Рэкетиров так и не было.
      Операцию решили сворачивать. Опера подрулили к Чонгу и, окружив его, начали помогать ему собираться. Но не тут-то было.
      Вокруг образовалась толпа бабушек, которые начали кричать, что они рэкетиры и их место на нарах. И тут, как назло, появился патруль омоновцев, который услышал крики и прибежал на них. Сашка и Витек были грубо уложены на асфальт. Только вмешательство Валерки, размахивающего удостоверением и свирепо таращившего глаза, спасло их от пинания ногами.
      Оказалось, что данный рынок в свое время принадлежал одному из криминальных авторитетов, который, выбравшись в депутаты, дал обещание (и, надо сказать, его исполнил), что на этом рынке поборов не будет. Вывод был ясен: готовясь к подобного рода мероприятиям, тщательно проводите рекогносцировку. Ибо можно быть битыми.
      Но самое большое открытие ждало позже: Чонг за день заработал больше, чем наш опер за неделю. Так он и стал торговать пи вом. Сейчас у него небольшой павильон, где, став впоследствии друзьями, опера периодически собираются и за пивом вспоминают боевое прошлое.
 

***

 
      "В ту пору, когда я служил на театре…" Старые русские актеры, особенно дореволюционной школы, всегда говорили именно так: "Я служил на театре…" Теперь этот речевой оборот подзабылся, из употребления вышел. А жаль! Жаль. Но, хоть и забылись слова, дух театральный не умер. Если "столкнулся" человек с театром, поработал на сцене или всего лишь рядом, то сроднился с ним душою навсегда. Проходят годы, десятилетия, но вдруг (вдруг ли?) человек произносит фразу:
      – В ту пору, когда я служил на театре…
      В налоговой полиции работают люди самых разных профессий: журналисты, бывшие сотрудники милиции и госбезопасности, военные, педагоги. Есть у нас даже фотомодель… И бывший театральный пожарный. Вы уже поняли?.. Ну конечно, вы поняли.
      Совместное со-су-ще-ство-ва-ни-е актера и пожарного в одном коллективе – это нечто. Аркадий Варламыч за шесть лет служения Мельпомене сменил несколько разных театров. Рассказывая об актерском прошлом, склонен немного э.э… увлечься. Но, повторюсь, несильно.
      Никому никогда не придет в голову назвать Аркадия Варламовича Аркашей. Он вальяжно курит дорогие сигареты, носит галстуки и даже к инспекторам ГАИ обращается: "Э-э-э, голубчик…" Инспектора смущаются, понимают, что остановили не того.
      Его знали все – от простого опера до важных чинов из управления. Ему единственному дозволялось приходить на работу не к девяти, а многим позже, не отпрашиваясь у руководства, исчезать среди дня, возвращаясь порой под хорошим хмельком. И начальник следствия, свирепого нрава которого боялись даже собственные замы, почтительно слушал его, почти всегда соглашаясь с ним. Мало того, бесцеремонный, обращавшийся ко всем без исключения пренебрежительно, не иначе как по фамилии, начотдела уважительно величал следователя Варламыч и никогда не приказывал ему, а лишь просил.
      Как и другие новички, Караваев поначалу не мог понять этого особого отношения к рядовому следователю и лишь потом разглядел то, что не было прежде доступно его неопытному глазу. И не только в нем, но и в самой своей новой службе…
      Опера налоговой полиции, прежде представлявшиеся по газетным статьям и фильмам чем-то вроде сверхчеловеками тайного ордена, на деле оказались самыми обычными, затурканными жизнью мужиками, которых, на первый взгляд, роднило между собой лишь вечное напряжение и усталость на лицах. Вместо лихих погонь и перестрелок опера корпели над кипами бумаг, отписывая бесконечные рапорта, справки, ориентировки.
      Ознакомившись с материалами проверки, Варламыч безошибочно определял, стоит ли напрягаться в поисках доказательств или же сразу начинать подгонять ситуацию под "отказняк". Он был единственным из следаков, чьи материалы никогда не возвращала прокуратура.
 

***

 
      – Нет! Так дальше мучиться нельзя! – в очередной раз завопил безусый лейтенант, пытаясь завести мотор старой "Волги".
      – Никак не пойму, в чем дело, – обратился он к спокойно сидящему рядом подполковнику Парасюку. – То ли стартер сгорел, то ли бендикс не крутит, а может, втягивающее "накрылось"?
      – Знаешь, я в машинах не разбираюсь. давай мы ее тихонько под горочку толкнем и до автосервиса доедем, а там пускай специалисты смотрят, – предложил старший офицер.
      Сказано – сделано. Сдвинутая с места машина плавно набрала ход, а после включения передачи, несколько раз чихнув, заработал и двигатель.
      – Товарищ подполковник, а вы женаты? – внезапно поинтересовался лейтенант.
      – Уже давно.
      – А ты чего заинтересовался? жениться собрался?
      – Да как раз наоборот, – печально поделился парень, – вчера с очередной расстался. Девушка красивая, фигурка просто прелесть, блондинка, пока молчит – мечта. А как рот раскроет, только о шмотках и деньгах базарит. Аж тошно становится. А у меня в жизни одно увлечение – машины. Я ради них в автомобильный институт поступил, пять лет учебники вместо "баранки" держал. Девчонкам со мной неинтересно. Им давай стихи, романсы, а я все про двигатели внутреннего сгорания. Французский фильм "Такси" видели? Я тридцать раз смотрел! Мы с главным героем просто два брата-близнеца. Я бы из-под машины не вылезал, да и спал в гараже, если бы была такая возможность.
      – Ну, так в чем проблема? По-моему, тот таксист все-таки девушку себе нашел.
      – Так и я нахожу, но потом мы расстаемся. У меня есть мнение, что девчонок, разбирающихся в автомобилях, просто нет!
      – Не печалься, в твои-то годы чего мучиться? Погоди, еще не одну автомобилистку встретишь! Давай, притормаживай, вон впереди станция технического обслуживания.
 
      СТО как назло была на ремонте, но рядом с ней находился открытый магазин автозапчастей.
      – Пойдем, посмотрим, может, продавец чего дельное подскажет, – предложил лейтенант, направляясь в сторону двери.
      Парасюк последовал за ним. В магазине пахло железом и машинным маслом, все свободное пространство занимали стеклянные витрины с автомобильными запчастями.
      – Тут есть кто? – громко поинтересовался лейтенант. – Товарищ продавец, клиенты ждут!
      Откуда-то из глубины в сумрачный зал вышел продавец, да еще какой! Перед офицерами материализовалась молодая симпатичная девушка с белыми волосами и выдающейся фигурой. Увидев ее, лейтенант просто остолбенел.
      – Здравствуйте, что хотели? – вежливо поинтересовалась девица у замолчавшего лейтенанта.
      – Понимаете, девушка, – нарушил затянувшееся молчание Парасюк, – у нас машина не заводится. Хотели на СТО заехать, она закрыта – вот и зашли к вам.
      – А что за машина у вас? – поинтересовалась девица.
      – "Волга", – наконец включился в разговор лейтенант и, немного подумав, неизвестно к чему добавил: – белого цвета.
      – Сочувствую, – хитро улыбаясь, но вместе с тем скорбным тоном произнесла девушка. – Так что с ней?
      – Да как бы вам попроще объяснить? – задумался лейтенант.
      – Понимаете, она вначале дрынь-дрынь, потом чух-чух, затем хлоп.хлоп – и не едет, зараза.
      – Да что вы говорите! – удивлено хлопая длинными ресницами, воскликнула девушка. – Дрынь-дрынь, чух-чух, да еще и хлоп.хлоп? Наверное, у нее что-нибудь неисправно.
      Лейтенант замялся, а затем попытался на доступном для девушки языке пояснить, что ему нужен бендикс, не схлопотав при этом за такое слово по морде, – вдруг она его за мат примет?
      – У вас нет такой фиговины сантиметров десяти длиной, резной и отдаленно напоминающей гриб? – начал парень.
      – Чего-чего напоминающей? – удивилась продавщица.
      – Ну, гриб, в лесу такой растет.
      Парасюк отвернулся от молодежи и попытался замаскировать зародившийся смех под внезапный кашель.
      Лейтенант попросил у девушки лист бумаги и начал вычерчивать интересующую его деталь.
      Девица, ознакомившись с творчеством лейтенанта, сощурила глаза и поинтересовалась:
      – Простите, вас случайно не Сальвадор Дали зовут?
      Лейтенант обиделся, разорвал листок и потребовал книгу отзывов и предложений. Девушка достала толстую тетрадь, швырнула ее офицеру и, громко хлопнув дверью, вышла из магазина на улицу.
      Лейтенант открыл тетрадь, полистал чистые страницы.
      – Ладно, – оборвал его размышления Парасюк, – пошли машину толкать к следующей станции, может, там повезет.
      Девушка тем временем нервно курила у входа в магазин. Парасюк вежливо попрощался с продавщицей и извинился за своего молодого коллегу: дескать, это все от нервов, дальняя дорога, поломка, то да се.
      Девушка махнула рукой и подошла к автомобилю.
      – Эй, военный! – скомандовала она лейтенанту. – Давай за "баранку ". Включай двигатель, посмотрим, что с твоей тачкой случилось.
 
      Офицер скривился, но, подчинившись, включил зажигание.
      Что-то щелкнуло, но двигатель не завелся.
      – Все ясно! – произнесла девушка, направляясь в магазин. – Я сейчас вернусь, а вы пока капот откройте.
      Лейтенант послушно открыл капот. Из дверей показалась продавщица с молотком в руке! Офицер отрицательно замахал руками.
      – Спасибо, девушка, мы как-нибудь сами разберемся. Не надо мне машину доламывать, может, я ее еще починю.
      – Садись за руль, чудик, – спокойным, уверенным голосом произнесла девушка. – Сейчас я постучу по стартеру, а ты попробуй завести двигатель.
      Лейтенант от волнения закурил, но все же сел на сиденье, взявшись за ключ зажигания. Парасюк следил за действиями девушки.
      Деревянной ручкой молотка продавщица несколько раз ударила по стартеру и крикнула водителю:
      – Давай!
      Лейтенант повернул ключ. Двигатель чихнул, а затем завелся как ни в чем не бывало. Опешивший водитель вышел из машины и подошел к капоту.
      – Значит так, лейтенант! – серьезно начала продавщица. – Во.первых, та фиговина, которую ты спрашивал, а затем хреново нарисовал, называется бендикс.
      У лейтенанта от удивления раскрылся рот, из которого выпала только что прикуренная сигарета.
      – Во-вторых, с бендиксом все в порядке. Втягивающее тоже исправно.
      Рот у офицера захлопнулся.
      – А вот в стартере на одной из обмоток произошло короткое замыкание, из-за этого образовался нагар, нет контакта – двигатель не заводится. Я молотком постучала, ротор сместился, появился контакт – двигатель завелся. Так еще раз десять завести сможешь, потом стартер надо в ремонт, к электрику. Все понял? Или доходчивей объяснить?
      Парень потрясенно кивнул головой.
      – Значит, дальше, – продолжила девица на повышенных тонах.
      – Дрынь-дрынь – это стучат штанги толкателей, чух-чух – пора поменять воздушный фильтр, а хлоп-хлоп наводит на мысль о слишком богатой смеси топлива в карбюраторе! Теперь все ясно, автолюбитель хренов, или книгу жалоб опять принести?!
      Продавщица перешла на крик:
      – Да я с отличием автомобильный техникум закончила! У меня все категории открыты! Отец и старший брат – дальнобойщики! Я суперМАЗом управляла! Ради зарплаты устроилась сюда директором магазина, так с первых дней ко мне таких "спецов", как ты, по два десятка в день заходит. Пальцы веером гнут, сопли пузырями раздувают, да еще каждый пытается на своем ломаном языке объяснить, что за хреновина ему нужна. А некоторые особо талантливые свои больные фантазии еще и на листочках рисуют. Как же, есть мнение, что мужчины в машинах разбираются, а бабы за рулем – это как обезьяна с гранатой!
      Девушка расплакалась. Парасюк начал ее успокаивать. Лейтенант тем временем зашел в магазин, достал книгу отзывов и предложений и что-то быстро настрочил. Когда офицеры отъехали от магазина, Парасюк поинтересовался у парня, что он там написал, неужели жалобу?
      – Да нет, товарищ подполковник, за кого вы меня принимаете?
      Я ее пригласил съездить на автомобильную выставку в Сокольники.
      У меня есть мнение, что такая девушка отказаться не сможет!
 

***

 
      Как было сказано кем-то, любая операция – это шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных.
      Все было очень просто и скучно, очередная специальная операция по поимке недобросовестных налогоплательщиков. правда, надо отметить, налогоплательщик был крупный, и работали опера одновременно в Москве и Ивановской области.
      Утро началось с рядового совещания, как и что надо делать, как ловить и прочее. Операцией руководил сам начальник отдела. По здравому размышлению он пришел к выводу, что люди хоть и злодеи, но все же не бандиты, и решил ограничиться силами пяти оперов. Всякие маски-шоу отмел за ненадобностью.
      После совещания остальные ребята разбрелись по своим делам, а Валерик и Витек остались дожидаться часа Х, но их планам не суждено было сбыться. Пришел с коллегии Желдак, ознакомился с деталями и понял, что ему необходимо поучаствовать в мероприятии.
      Далее был сделан вывод о недостаточности привлекаемых сил и наличии недостатков в планировании. Срочно в отдел были вызваны еще пять оперов, и соответственно прошла повторная планерка.
      Казалось бы, все документы подготовлены, все мероприятия проведены, оставалось полчаса до выезда. но тут появился Он, гроза всех злостных неплательщиков налогов, наш заместитель начальника Московского управления по оперативной работе.
      Настроение сразу упало. Зам быстро заслушал план предстоящей операции и принял волевое решение об исправлении недоработок и срочно вызвал из соседнего отдела десять оперов во главе с их начальником в усиление. И пошла-поехала еще одна планерка, но уже в спешке, так как время операции было строго определено; стало совсем грустно. Опера уже потихоньку перестали понимать, кто руководит операцией, куда и зачем они должны ехать и что делать.
      И вот наступил час Х, все дружной толпой рванули в офис злодеев. но странным было то, что дверь им никто не открывал и вообще стояла полная тишина, хотя опера точно знали, что злодеи должны быть на месте. "Главный опер" принимает решение ломать дверь. сказано – сделано. В офисе тишина, но компьютеры включены.
      Послали за понятыми, начали потихоньку производить соответствующие действия. и тут приходят сотрудники фирмы. долго, с грустью и круглыми глазами смотрят они на снесенную с корнем дверь и непонятных мужиков в количестве двадцати с лишним человек, которые копаются в их документах. вот так ушли всем офисом на обед…
      Но еще грустнее стало операм, когда выяснилось, что они ошиблись и перепутали корпус. "Главный опер" тут же ретировался совместно с начальником соседнего отдела, а оставшимся пришлось долго извиняться.
      Дверь починили мужики их нашего ХОЗУ, затребовав гонорар в виде обширной "поляны". Вот так и бывает, когда операцией пытается порулить каждый начальник, а извиняться приходиться операм.
      Затемно прибыв в отдел, опера обнаружили, что за поздним временем все столы в ленинской комнате и тем более диван-люкс были уже заняты. На ночлег расположились в служебном каби нете Слобожана. Хозяин помещения удобно устроился на столе, подложив под голову телефон. На долю Караваева достались три стула, поверх которых он бросил чей-то свитер. Несмотря на удобство, сон не шел.
      – Ну и в дерьмо мы сегодня вляпались, – начал беседу Сашка.
      – Мало того что адрес перепутали, так еще и прогремели на всю Москву. Теперь жди "накачки" сверху.
      – Да уж, – охотно поддержал Слобожан беседу. – Тут, чувствую, на нас все повесят. Да и группу нам прислали – не бей лежачего.
      Перемыв косточки всем членам сборной управления, коллеги перешли к обсуждению перспектив дела.
      – Как ты думаешь, упустили мы "неучтенку" или нет?
      – Да, – согласился Слобожан. – если по горячим следам ничего не нарыли, теперь повиснет оно у нас, как хрен на люстре.
      Безрадостное предсказание как бы провисело в застоявшемся воздухе кабинета до утра: именно такое чувство появилось у Караваева, когда он утром открыл глаза.
      Когда ясный сентябрьский рассвет только позолотил звезду на шпиле высотного здания, оперов разбудил телефонный звонок.
      Нажав кнопку на телефоне, Витек пробормотал:
      – Караваев слушает!
      – Скорее приходите, тут такое творится! – прорыдал в трубку истеричный женский голос. – на вас последняя надежда!
      – Что у вас там случилось? – прохрипел он, спуская ноги на пол. – опять выезд?
      – Именно так. Если вы сейчас не придете, на соседей протечет!
      И умыться невозможно!
      По необъяснимой причине половина звонков дежурному слесарю попадала в кабинет Слобожана.
      Злобно ткнув в кнопку отключения, Караваев окончательно слез на пол и, натягивая ботинки, пробурчал продравшему глаза Пастухову:
      – Умыться им, видите ли, невозможно! Тут живешь сутками в кабинете – хоть языком умывайся!
      – Чего? – Санек еще не проснулся окончательно.
      – Вставать пора, – терпеливо пояснил Слобожан.
      Он с некоторых пор не выносил, когда кто-то спал в кабинете дольше положенного срока. Это началось после давнишнего случая.
      Рано утром Слобожан привел в свой кабинет задержанного и был немало смущен представившейся картиной: его напарник развалился на рабочем столе среди немытых стаканов, обратив к вошедшим не самую привлекательную часть своего тела. Не в силах вынести это зрелище в присутствии посторонних, Слобожан тогда, мягко выражаясь, разнервничался. С тех пор он безжалостно будил коллег ни свет ни заря.
      Почувствовав прохладный сквознячок, Караваев передернул плечами, потом сладко потянулся и собирался зевнуть, но начавшийся зевок резко вылетел обратно. Через дверь, ведущую в коридор, он увидел, что в контору вошел начальник отдела полковник Желдак. Будучи в штатском, как сейчас, он имел вид непрезентабельный – красное лицо, кривые ноги, поношенный пиджачок.
      Незнакомый человек мог бы принять его за подсобного рабочего или в лучшем случае за мастера ПТУ.
      Но в мундире Желдак преображался. Откуда-то появлялась осанка, он казался выше, и единственного брошенного взгляда хватало, чтобы нагнать на любого священный трепет пред лицом закона. Во всяком случае, подчиненные у него трепетали постоянно. Даже увидав начальника в штатском.
      Витек поторопился к умывальнику. Еще минут десять-пятнадцать на доклад дежурного и совещание с замами – и все подчиненные забегают на полусогнутых.
      Умывальники, которыми приходилось пользоваться отделу, строители расположили так неудобно, как только смогли. Их разместили вдоль стен крошечного помещения, где даже двоим было не развернуться.
      Впрочем, относительно бытовых неудобств (называть это "удобствами" язык не поворачивается) отдел находился еще не в самом худшем положении. Много шума наделала сортирная история в соседнем подразделении. Туда пришел новый начальник.
      Увидев впервые сортир, он долго не мог произнести ни слова: то ли от негодования, то ли от вони перехватило дыхание. По рассказам очевидцев, сортир напоминал тогда кишечник алкоголика изнутри. Новый начальник пришел в ярость и устроил строгое внушение своему заму, возложив на последнего обязанность в течение месяца, до его возвращения из отпуска, сделать ремонт и привести санузел в порядок. Зам, надо отдать ему должное, приложил все старания к исполнению приказа: изыскал некие подкожные резервы, где надо надавил, где надо подмазал, и уже через две недели сортир засиял чистым кафелем и новой сантехникой. Обозрев сие великолепие, ушлый зам рассудил: "Снова все загадят, сволочи" – и до приезда начальника запер храм гигиены на ключ. Как быть и куда ходить личному составу, его мало волновало.
      Но люди хотят справедливости. Помучавшись несколько дней, они пожаловались случившейся тут некстати инспекции из главка. "Что за безобразие! – напустилась инспекция на зама. – По чьему приказу заперт туалет?" Зам не нашел…сказать ничего…лучше, чем: "По указанию начальника отдела", – в конце концов, ему принадлежала инициатива благоустройства санузла. Несчастного начальника, не помнившего за собой никакого греха, отозвали из отпуска и начали тыкать носом в сортир, вопрошая, что же это такое. Чем закончилась эта история, рядовые сотрудники так и не узнали, но зам по тылу еще в течение месяца был бледен, как сортирный кафель.
      Так что бытовые условия родного райотдела еще можно назвать хорошими.
 

***

 
      Майор Баранов докладывал шефу:
      – Я тут на агентурной встрече был. Есть ценная информация.
      На самом деле никакой настоящей агентуры у Баранова не было. Тем не менее осведомителей и осведомительниц насчитывалось несколько десятков. Причем все они даже не подозревали, что являются осведомителями.
      Еще с курсантских времен Баранов легко сходился с людьми, и на каждом рынке, почти в каждом магазине на своей территории он имел несчетное число знакомых, а еще больше – знакомых противоположного пола. За чашкой чая, за бутылкой водки, а то и в совсем интимной обстановке ему простодушно выбалтывали такие вещи, о каких опытный агент не мог и мечтать. И нельзя сказать, что Муравьев старался ради службы. Заводя очередное знакомство, он меньше всего думал об агентурной работе. Но как-то так получалось, что все его амурные и иные похождения шли делу на пользу.
      Прошедшим месяцем перед уходом в отпуск Желдак распорядился насчет очередной операции, объектом которой на этот раз стали репетиторы и мошенники вокруг вступительных экзаменов. "Крепко ударить" по экзаменационным жуликам он поручил Баранову, усилив майора Караваевым, заметив последнему, что с бородой ему легко удастся выдать себя за аспиранта или молодого преподавателя.
      Приказ был суров:
      – Пока жуликов не наловишь, – объявил начальник, – в отпуск не уйдешь!
      – На свободу – с чистой совестью, – сострил тогда Караваев, выйдя от полковника.
      Собственная свобода (в виде очередного отпуска) оказалась для Витька важнее чистой совести.
      Через старого знакомого Слобожана по "вышке" ему удалось выпросить под свое командование Примадонну. Под этой партийной кличкой скрывалось очаровательное создание с такими чистыми глазами за такими наивными очками, что ее, казалось, невозможно не обмануть.
      На самом же деле сотрудник оперативно-поискового управления налоговой полиции Яна Чурикова обладала актерскими способностями Людмилы Гурченко в сочетании с хваткой голодного крокодила. На контрольной закупке, где бы она ни проводилась, двух других покупателей обсчитывали на 10-20 рублей, а Яночку – не меньше чем на сто. Если речь шла о спекуляции, то Яночке неизменно предлагали самый дефицитный товар по таким зверским ценам, что судья потом только диву давался. Где бы Яночка ни появлялась, она моментально вводила в искушение всякого продавца, таксиста, спекулянта, работника сферы обслуживания. Цены моментально превышались, весы начинали врать, квитанции и чеки куда-то исчезали… В общем, наивнейшие глазки Яночки пользовались широчайшей известностью и громадным спросом в узком кругу оперов, и ее рабочее время было расписано на полгода вперед.
      Потолкавшись перед приемной комиссией филфака, несчастная абитуриенточка из провинции за четверть часа обзавелась тремя десятками визитных карточек всевозможных репетиторов и родственников декана.
      В отделении Яночка огорошила Караваева простым вопросом:
      – Работаем только по мошенничествам?
      – А что, – поинтересовался тот, – там еще что-то есть?
      – Если надо, сделаем три четких изнасилования. Кроме того, там есть еще один брачный аферист и пара кобелей, но это уже просто аморалка, – Яночка выбросила в корзину несколько визиток.
      В отделении отловленные жулики винили в своей беде кого угодно, кроме ясноглазой провинциалочки. В один день Витек стал счастливым обладателем сразу шести свеженьких уголовных дел. Настроение омрачал только выговор от Желдака.
      – Ты кого к нам привел? – грозно рычал хорошо отдохнувший в отпуске начальник.
      Оказалось, что прекрасная Яночка сделала несколько собственных, весьма нелицеприятного свойства, выводов о работе райотдела.
      И как-то при случае поделилась этими выводами ни много ни мало с замначальника московского управления, с которым оказалась в приятельских отношениях. В результате первый рабочий день Желдака был омрачен разговором с начальником инспекции по личному составу. Борец за чистоту милицейских рядов пригрозил лично приехать и поувольнять весь оперативный состав за пьянку, а заодно и самого полковника – за потворство.
 
      По закону всемирного тяготения лавина нагоняев распространилась вниз и настигла следователя Жмурилкина в последний день перед отпуском. Уехал он отдыхать с глубоким чувством неразделенной обиды. И этим своим чувством сейчас делился с Барановым, который сумел-таки найти его по телефону в Кисловодске.
      Почти никакой полезной информации, кроме того, что фамилия Желдак рифмуется с известным непечатным словом, Жмурилкин не сообщил.
      Баранов же ловил репетиторов достаточно сложным способом.
      По его прикидкам, репетиторы-леваки должны были проводить свои занятия в университетских аудиториях. Занятия у студентов кончаются в основном к 17:30, так что репетиторам имеет смысл начинать в 18:00. За 15 минут до этого срока Баранов расположился в вестибюле учебного корпуса. Он не прогадал. Сразу же обратили на себя внимание несколько молодых людей, судя по их робким повадкам, не студенты. Отправившись за ними, опер дошел до аудитории на 3 этаже. К шести там собралось человек двадцать школьников, чуть позже появился искомый репетитор. Это был молодой человек лет тридцати в ужасных квадратных очках, с безнадежно испорченной осанкой и каким-то нескладным портфелем.
      У него на лбу явственно проступала должность младшего научного сотрудника.
      "Попробую взять на понт", – подумал майор и, спустившись вниз, вызвал из райотдела двух прапорщиков в форме. Когда он вместе с ними бесцеремонно ввалился в аудиторию, произведя даже несколько больше шума, чем необходимо, это оказало должное действие на преподавателя, а уж о школьниках и говорить не приходится.
      – Так, кто тут организатор подпольного предприятия? – напористо начал опер.
      Прапора за его спиной угрожающе зазвенели наручниками.
      Школьники, сидевшие за столами, сделали геройскую попытку бежать через заднюю дверь, но она была забита со дня основания университета, и побег не удался. Преподаватель замычал что.то неопределенное.
      – Вам придется пройти со мной!
      – А… это надолго? – робко поинтересовался преподаватель.
      – Нет, всего лет на пять, – сострил Баранов.
      Но молодой человек оказался без чувства юмора, сильно побледнел и лихорадочно стал собирать вещи, пытаясь запихать увесистую папку с бумагами себе во внутренний карман. В контору он прибыл уже полностью готовым к употреблению.
      Глядя, как струхнул препод, как он сгибается под каждым словом, опер сразу понял: слабак, расколется на раз. Так и получилось. Написав подробнейшее объяснение, в котором заложил с потрохами своего работодателя и всех коллег, он даже как-то повеселел, ободрился. Облегчил душу, так сказать. Внимательно изучив продукт облегчения, Баранов наморщился и подумал: "Оригинально устроена так называемая совесть у русского интеллигента. Совершать преступления она ему обычно не мешает. Только после начинает доставать".
      Нескладный преподаватель заложил организатора теневого репетиторского предприятия. Он нанимал преподавателей из числа сотрудников университета и аспирантов, привлекал слушателейабитуриентов, устраивал занятия. Себе за посреднические услуги хозяин забирал 50 процентов выручки. Эксплуататором трудовой интеллигенции, пережитком капитализма, ростком нового предпринимательства оказался некий Янев Анатолий Кириллович.
 
      Хотя и представлялся доцентом, но фактически он состоял в должности техника, заботам которого поручалось обслуживать оборудование лекционных аудиторий. Благодаря этому обстоятельству Янев имел помещение для проведения занятий и пускания пыли в глаза ученикам. Впрочем, надо отдать ему должное, математику в объеме школьного курса он знал хорошо, а собранная за три лета коллекция экзаменационных билетов давала возможность поднатаскать ребят в решении задач.
      Два часа неутомительных наблюдений за "кабинетом" Янева дали полное представление о характере его занятий. Здесь Баранов не собирался затягивать разработку и посчитал, что сможет добиться желаемого решительностью и напором.
      Бесцеремонно зайдя в комнату, где Янев занимался с двумя абитуриентами, он продемонстрировал удостоверение, записал фамилии школьников и отослал их.
      Как только ребята вышли, опер откинулся на кресле и взял самый развязный тон, на какой оказался способен.
      – Короче, Кирилыч, мне до фени твой маленький гешефт за казенные средства. Я мелочевкой не занимаюсь, и ты меня интересуешь лишь постольку-поскольку. Иди куда хочешь, но принеси мне информацию. Не узнаешь до завтра, этого, – он бесцеремонно замахал перед лицом притихшего Янева отобранными ключами от аудитории, – ты больше не имеешь. Веришь, что я тебе это организую? Правильно, с меня станется. А посему вот такие мои условия. Зайдешь завтра ко мне в райотдел, в первый кабинет.
 
      Не слушая ответа, майор вытолкал несостоявшегося доцента из его комнаты, замкнул дверь и положил ключи себе в карман.
      – Паспорт захвати, – бросил он через плечо, направляясь к выходу.
      – А если без информации придешь, еще и теплые вещи.
      Конечно, Янев на другой день явился без теплых вещей.
      Описанная им ситуация оказалась весьма близкой к тому, что предполагали опера. Секретарь приемной комиссии Фетищев еще в прошлом году превратил вступительные экзамены в доходное место. Знакомясь с родителями абитуриентов, коими летом были обсижены возле университета все скамейки, он предлагал им протекцию при поступлении. Брал по-божески и давал при этом "гарантию ": непоступившим все деньги возвращались назад.
      Разумеется, коммерсант от образования и не думал никому помогать. Вопреки сплетням, повлиять на решение приемной комиссии было не так-то просто. Как и всякий дефицит, места в университете если и продавались, то не всем подряд, а только своим и через надежных посредников. Однако и ненадежные без дела не оставались. Из нескольких десятков доверившихся ему абитуриентов кто-нибудь да поступал – без всякой протекции, как Михайло Ломоносов. Их деньги Фетищев считал своим законным гонораром, остальным добросовестно возвращал.
      Верный и безопасный способ заработка он решил применить и этим летом, но то ли пожадничал, то ли пустил деньги в оборот… одним словом, решил ничего не возвращать неудачникам, надеясь, что жаловаться они все равно не пойдут. В этом предположении Паша не ошибся, но некоторые из потерпевших захотели разобраться с ним самостоятельно и предприняли некие попытки найти несостоятельного посредника. Долго искать не пришлось: кое-кто из коллег, видя в Паше недобросовестного конкурента, с готовностью сообщил интересующимся его адрес.
      По поводу того, как провинциалы "поступают" своих чад в институты, Караваев вспомнил историю, дошедшую до него из первого меда.
      Бедная эстонская бабушка отправилась устраивать своего внука на фармацевтический факультет. Она приблизительно выяснила, кому нужно дать, взяла с собой деньги и поехала. В поезде словоохотливая старушка рассказала попутчикам о своем внуке, о том, куда едет и зачем. Попутчики поведали о своих детях, а также надавали провинциалке кучу полезных советов. На вокзале в Москве к бабушке подошли двое вежливых молодых людей – сотрудники милиции. Они поинтересовались у приезжей, не везет ли она с собой наличных денег. Получив утвердительный ответ, милиционеры сообщили, что имеются сведения о появлении фальшивых денег и предложили бабушке пройти в комнату милиции, чтобы проверить, нет ли таковых и среди ее денег. Мол, это необходимая мера предосторожности для всех приезжих, всего на пять минут. Хотя в соседней комнате человек со штампом "ВЗЯТКА" трудился не покладая рук, ушло минут десять. Бабушке вернули ее деньги и отпустили, извинившись за беспокойство.
      Превратившаяся в смертоносного троянского коня старушка отправилась в институт. Она успела дать взятки пятерым преподавателям, пока остальные не заподозрили неладное, видя, как их коллег выводят в наручниках.
      Бабушка, не подозревая о подставе, сработала артистично. Ее простодушные показания, а также наглядно светящиеся в ультрафиолетовых лучах надписи на купюрах позволили соорудить громкое и показательное дело.
 

***

 
      Майор Слобожан пришел в понедельник на работу в самом скверном расположении духа: у него после вчерашней встречи с друзьями по высшей школе сильно болела голова и очень пересыхало во рту, да к тому же дежурный ларек по пути на работу, как назло, не работал, правда, и время было только 7 часов утра.
      Такие дни майор Слобожан называл критическими, при этом он твердо знал, что никакие прокладки ему не помогут: наоборот, хотелось влажности, причем совершенно в ином месте.
      Обычно в эти дни майор старался быстро проскользнуть в свой кабинет, чтобы не попасться на глаза своему начальству. Затем он доставал какую-нибудь папку с маловажными материалами и выжидал некоторое время в кабинете, зная, что начальство, как правило, делает первые звонки по телефону утром. Если звонок не последовал, то можно было с достаточной долей уверенности отлучиться в гастроном для закупки необходимых антистрессовых препаратов и леденцов "Холлз", которые великолепно отбивали запах спиртного.
      Вообще майор Слобожан был ярым сторонником демократизации в обществе и считал, что организация оперативной работы в налоговой полиции должна следовать духу времени, то есть снять с себя бремя недоброй славы "кровавой гэбни".
      "как посмотришь американские фильмы, так там фэбээровцы и цэрэушники только баб трахают и пиво жрут, а тут сиди у себя в норе и изучай досье на какого-нибудь проходимца, который впоследствии будет тебе по полгода втирать очки насчет того, как он сумел купить иномарку и дачу о двух этажах на свою зарплату", – с нескрываемым для себя раздражением думал в такие мину ты Слобожан, тоскливо поглядывая на часы и просчитывая, через сколько времени можно совершить рывок в гастроном.
      Он тяжко вздохнул и перелистнул страницу с донесением о незаконной сделке с редкоземельными металлами, осуществленной фирмой "Сантехникум" с нигерийской компанией "Ультрасантех".
      "Господи, чего только не воруют! – с тоской подумал Слобожан, прочитав несколько строчек. – Всю страну скоро через унитаз пропустят, через "Сантехникумы" и "Биде-Плюс". Нет, нам еще до демократии далеко… Пивка бы!" – неожиданно закончил он свою мысль.
      Мысль о пиве или о чем-либо подобном внезапно, без всякой видимой связи, напомнила ему о том, как несколько лет назад, находясь при исполнении, он совершенно случайно оказался в секторе обстрела между какими-то двумя группировками людей, причем все люди были одеты почти одинаково – в черные кожаные куртки. Когда мимо Слобожана пронеслась шальная или не очень пуля, тот понял, что тоже одет в черную куртку, после чего выхватил свой пистолет и стал стрелять по ближайшей группе людей.
      Как потом оказалось, ближайшая группа состояла из сотрудников уголовного розыска, а дальняя – из бандитов солнцевской группировки, но попал Слобожан все-таки в сотрудника МУРа. а поскольку он всегда стрелял хорошо, то не было ничего удивительного в том, что и на сей раз он попал, причем почти в десятку.
      Бандиты, получив неожиданное подкрепление, сумели скрыться на машине, а доблестные муровцы открыли огонь по Слобожану. Перестрелка продолжалась еще минут пятнадцать, пока прибывший взвод ОМОН не положил всех на асфальт мордой вниз.
      После выяснения принадлежности стрелков к соперничающим конторам….мур….овцы обещали Слобожану скорую встречу со всеми вытекающими последствиями, причем они пообещали, что вытекать будет долго и мучительно.
      После этого инцидента Слобожан, выходя из здания налоговой полиции, испытывал неприятное чувство беззащитности, поскольку служебное оружие ему выдавали только при выполнении заданий, а непосредственный шеф Слобожана полковник Желдак с тех пор был приятно удивлен неожиданным рвением майора, который брался за все задания, под которые можно было получить служебное оружие.
      Вспомнив, что тот день тоже был критическим, он тяжко вздохнул, поскольку тогда тоже не успел принять антистрессового средства. "Если бы попил пивка, глядишь, и в бандитов бы попал… " – подумал Слобожан и икнул.
      На часах было уже почти одиннадцать, и он решил подождать еще минут пятнадцать перед решающим броском в гастроном. В это время зазвонил телефон внутренней связи.
      Слобожан издал тихий стон и, внутренне мобилизовавшись, снял трубку:
      – Слобожан слушает!
      В трубке послышался характерный голос полковника Желдака с не менее характерной для него фразой:
      – Где вы там все?
      – Здесь только я, товарищ полковник…
      – Зайди-ка ко мне бегом, дело есть…
      "Чтоб тебя, с твоим делом…" – с тихой грустью подумал Слобожан, но ответил с вынужденной бодростью:
      – Слушаюсь. Через три минуты буду.
      – Не спотыкнись по дороге…
      Полковник Желдак очень любил вставлять в разговор разного рода ремарки. Он говорил, что неформальное общение с подчиненными положительно влияет на психику, правда, никогда не уточнял, на чью.
      Когда Слобожан вошел в кабинет Желдака, он сразу понял, что тот вызвал его неспроста и предстоит нечто серьезное: полковник курил сигарету, а судя по плавающему в кабинете дыму, она была далеко не первая.
      – Товарищ полковник… – начал Слобожан.
      Но Желдак, сморщившись, махнул рукой, причем куда-то перед собой. Слобожан кивнул и присел на стул у стоящего буквой "Т" столика.
      Желдак находился в том состоянии духа, которое вызывало средневековый ужас его подчиненных и роднило начальника райотдела с мальчиком, отрывающим мухам крылья под микроскопом.
      Это было "исследовательское настроение".
      Полковник еще пару минут перелистывал какие-то бумаги, потом вдруг оторвался от них и без всякого вступления спросил:
      – Скажи-ка, майор, что ты знаешь о неграх?
      Слобожан поперхнулся и недоуменно посмотрел на Желдака:
      – О каких неграх, товарищ полковник?
      – О черных! Плохо слышишь, что ли? Я говорю, что ты знаешь про негров?
      – А что? Я до сих пор слышал только про крымских татар… ну, про косовских албанцев еще…
      Желдак рассмеялся:
      – Во-во… Про татар мы все знаем, недаром двести лет под игом сидели. А вот про негров почти ничего…
 
      – Ну почему?! Негры произошли из Африки, сначала рабами были, потом освобождение получили, живут в Африке и Америке.
      Теперь живут свободно, даже периодически стреляют друг в друга. Основные языки: английский, французский, португальский, суахили. Во-от…
      – Сука – чего? – переспросил Желдак.
      – Су-а-хи-ли, – медленно повторил Слобожан. – Язык такой.
      Местный.
      Желдак в упор посмотрел на Слобожана.
      – Я и сам об этом догадывался, – усмехнулся полковник. – А вот есть ли негры, говорящие по-русски? Как ты думаешь?
      – Если они могут говорить на суахили, то почему не могут по.русски? – резонно предположил Слобожан.
      Желдак молча встал из-за стола и подошел к карте, на которой виднелись очертания бывшего Советского Союза. Он некоторое время смотрел на них, потом вздохнул и повернулся к Слобожану:
      – Ты понимаешь, какая загадка: соседи обэповцы сообщили, что фирмешка на нашей земле есть. икорку красную со сроком годности, давно прошедшим, фасуют и на рынок волокут, да сбывают через всяких темных личностей. Последняя личность была совсем темной – это был негр, причем прекрасно говорил по-русски, хотя был пьян!
      Слобожан судорожно наморщил лоб, пытаясь разобраться в том потоке информации, который обрушил на него полковник Желдак. С похмелюги это явно не получалось, поэтому он сделал по возможности умное лицо и спросил:
      – А причем здесь русский язык?
      – Это единственное, что тебя удивляет в этой истории? – полковник Желдак был явно разочарован.
      – Ну, нет. Например, почему негр был пьян?
      – Ты что, мент в вытрезвителе, что ли? Какая разница?
      Желдак щелкнул пальцами и пожал плечами:
      – Вот этого я понять не могу. Может быть, кто-то из негров в свое время остался в Москве по политическим мотивам?
      – А может, это дитя фестиваля? – предположил Слобожан.
      – Ты имеешь в виду фестиваль 1957 года?
      – Конечно. Тогда у нас тоже появились свои негры. У многих уже внуки есть. И все черные, – Слобожан был явно недоволен этим обстоятельством.
      – Слушай, это идея. Надо проверить год рождения этого папуаса.
      Если 1958-й, то совпадает. Давай, иди проверяй. Потом доложишь мне. Понял?
      – Есть, – кивнул головой Слобожан, ощущая дикую жажду. – Когда доложить?
      – Как узнаешь год рождения – сразу ко мне!
      – Понял. Разрешите идти?
      – Иди. Давай, действуй! – полковник опять встал с кресла и подошел к окну, в то время как Слобожан тихо вышел из кабинета.
      "Пивка бы!" – мечтательно подумал полковник, глядя на улицу.
      У него тоже вчера был критический день.
      Возвратившись к себе в кабинет, Слобожан тяжко присел в кресло: таких сложных дел у него не было давно.
      Это было совсем не то, что пронаблюдать с полгода, а то и дольше за подозрительным фигурантом, который вдруг купил вместо подержанных "Жигулей" шикарный "мицубиси паджеро" или "мерседес" и начал водить к себе девиц, внешность которых не оставляет никаких сомнений в том, что они не работают на фабрике "Большевичка" или даже "Рот в рот", простите, "Рот Фронт".
      В таких случаях все было предельно просто: установив, что изучаемый объект имеет зарплату, эквивалентную 50 у.е., которую, если повезет, выдают раз в полгода, определялась тематика разработки, к которой он имел или мог иметь отношение, после чего начиналась банальная наружка и прослушка. Иногда, правда, это давало хорошие результаты, и в поле зрения недремлющих органов налоговой полиции попадали крупные рыбы, характерной особенностью которых был характерный запах.
      Хотя народная мудрость утверждает, что рыба тухнет с головы, и от особо крупных рыб, соответственно, должен исходить особенно мощный запах гниения, от них почему-то пахло хорошими духами, кожаной обивкой дорогих автомобилей, хорошими сигаретами и, самое главное, особым запахом типографской краски, присущей банкнотам крупных номиналов преимущественно американского производства.
      Еще одной неповторимой особенностью этих экземпляров являлось то, что они почти всегда умели уйти, пользуясь мутной водой или мелководьем; в крайнем случае, когда это не удавалось, их глушили с помощью динамита матерые браконьеры.
      Следственным органам в этом случае доставались только хвосты, иногда головы.
      Ну и в самых редких случаях рыбку удавалось все-таки нанизать на кукан и повесить сушиться на солнышко где-нибудь в колымских краях, но это бывало очень редко.
      Сделав такую ретроспективу в прошлое, Слобожан еще раз вздохнул и закурил сигарету: с неграми он еще не сталкивался никогда и, на что они клюют, не знал.
 
      "Надо рассуждать логически: может ли негр быть русским или, наоборот, может ли русский быть негром?" – задал себе первый вопрос Слобожан и глубоко задумался. Ничего противоречивого ни в том, ни в другом предположении не содержалось, но это не давало никакого ключа к дальнейшей раскрутке цепи последовательностей.
      Слобожан понял, что у него творческий кризис, и, посмотрев наличность в карманах, принял твердое решение идти вниз, в гастроном.
      В коридоре он чуть не столкнулся с идущим в обратном направлении полковником Желдаком и сделал вид, что заходит в кабинет под условной литерой "М". Судя по легкому шлейфу знакомого аромата, который Слобожан никогда не спутал бы с "Орбитом ", полковник тоже испытывал трудности в логическом мышлении и спускался за источником вдохновения.
      Слобожан потянул носом: запах напоминал ему о пиве "Балтика № 9" – такой же неповторимый, устойчивый вкус. Понимающе хмыкнув, Слобожан устремился вниз по лестнице.
      "Свежее дыхание облегчает понимание!" – подумал про себя майор, выходя из подъезда.
      На улице стояла приятная сентябрьская погода, которая всегда создавала какое-то необычайное настроение. и уже от каждого зависело, отправиться ли на работу, послать ли ее на три буквы и поехать купаться или купить пива и воблы и устроиться где-нибудь на лавочке под солнышком. Неплохи также были варианты сходить в баню или пригласить на квартиру девочек, впрочем, баню и девочек можно было совместить.
      Лично для Слобожана наиболее приемлемым был в настоящее время вариант пива с воблой или джина с тоником. Бабы явно могли подождать, хотя и не очень долго. "Cначала негр – потом девочки", – как-то мимолетом подумал майор, подходя к прилавку, где торговали пивом и различными слабоалкогольными напитками в банках и бутылках.
      Слобожан был в цивильной одежде, поэтому без лишнего трепета подошел к витрине и для начала взял бутылку "Балтики" – тогда оно было самым модным среди патриотически настроенных слоев населения.
      Первые же глотки напитка оказали положительное воздействие на мыслительный процесс майора, и он продолжил аналитический обзор полученной сегодня информации.
      "Итак, почему же все-таки негр? – поскреб себя бутылкой по голове майор и постарался сосредоточиться. "А х… его знает!" – закончил он этот процесс, понимая, что вот так, с налету, с бутылки пива, этот вопрос не решишь. Подумав, он взял еще одну и, отхлебнув глоток, задал себе следующий вопрос: "Почему негр пьяный?" Ответ требовал большей концентрации мысли, а шум в магазине этому не способствовал. Григорий допил пиво, не придя к какому-либо выводу.
      Он купил с собой пару банок джина с тоником, которые хорошо умещались в его ветровке, и тут увидел, как весьма темный негр покупает бутылку водки "Довгань". Повинуясь каким-то внутренним порывам, а также ввиду неординарности покупки, Григорий внезапно подошел к тому и без всякого вступления спросил:
      – Эй, мистер! Ду ю спик инглиш?
      Негр ошарашено отпрянул от него и попытался убежать, но, поскольку продавщица еще не дала сдачу, был вынужден остаться и мотнул головой:
      – Ноу, моя говорит по-русски.
      – На рынке торгуешь, маугли? – строго спросил Слобожан.
      – Не-е, – испуганно замотал головой негр. – Моя биолог, студент не торгует ничем.
      – А водку какую пьешь? – вместо ответа спросил Григорий.
      – Водку пью хорош. Подделка не пей. Плохо. Голова плохо…
      – Русский сколько учишь? – майор был неумолим.
      – Я первый год. Учусь. МГУ, – негр попробовал улыбнуться, но у него это плохо получилось.
      Понимая, что зашел в тупик, майор Слобожан кивнул на бутылку:
      – Много пьешь? Русский язык при этом изучаешь?
      – Не-е, начальник. Это на троих. Моя много не пей. Очень вредно. Русский язык изучаем – я, Абдул и Каримэ.
      – Это с бабой, что ли? – Слобожан ухмыльнулся. – С бабой язык хорошо учится… Ну а пьете как, аккуратно или стаканами?
      – Аккуратно, начальник, стаканами, отшень аккуратно.
      Слобожан хихикнул и кивнул:
      – На троих – это понятно, это я уважаю. Ладно, иди изучай нашу культуру!
      Негр схватил бутылку и словно растворился в толпе.
      В это время Слобожан почувствовал, как на его плечо сзади легла чья-то властная рука. Он обернулся и увидел за спиной милиционера, с мрачной ухмылкой поигрывающего дубинкой:
      – К иностранцам пристаете?.. Документики!
      Майор с непередаваемой улыбкой сунул в ответ в физиономию милиционеру свою красную корочку:
      – Вот что, сержант. Немедленно прочешите весь магазин. Всех подозрительных людей сразу же задерживайте. Особенно обращайте внимание на негров и лиц к ним приравненных. Все понятно?!
 
      – Понятно, товарищ майор, – сержант сделал глотательное движение, явно не понимая кого к кому приравнивать. – Куда доставлять задержанных?
      При этих словах выражение лица у него стало примерно таким, какое бывает, когда внезапно у тебя вместо двадцати одного очка оказывается просто очко, причем ничем не прикрытое.
      – Ты из какого отделения? – требовательно спросил Слобожан.
      Сержант безропотно показал ему свою книжицу цвета свежей крови.
      – Та-ак, сержант Кобылкин. Всех задержанных доставляете в свое отделение, протоколируете и так далее, кроме рукоприкладства.
      Начальнику я позвоню лично. Как его фамилия?
      – Подполковник Лаврушин, товарищ майор!
      – Хорошо, Кобылкин, выполняйте. И главное: никакого шума.
      Никто ничего не должен заметить. Понятно?!
      – Понятно, товарищ майор. Сделаем. Без шума и пыли. Все будет в порядке, даже лучше…
      Слобожан подозрительно посмотрел на него и потрепал по плечу:
      – Ну-ну!
      С этими словами майор поднял воротник ветровки и тихо просочился через толпу к выходу.
      "Чего это меня понесло? – с недоумением думал он, подходя к знакомому подъезду. – К негру зачем-то пристал, про русский язык спрашивал. А этого мента вообще чуть в обморок не уронил… Это меня с пива разобрало. Надо освежиться!" – подумал Слобожан, входя в свой кабинет. Он снял ветровку, вытащил из карманов банки джина с тоником и спрятал их в ящик стола: холодильника, даже небольшого, у него в кабинете не было, и это очень удручало.
      После этого он закурил сигарету, открыл окно и попробовал подвести первые логические итоги:
      – Итак, первое, – вслух, но негромко произнес Слобожан. – Не является бесспорным фактом то, что негр должен говорить по-русски.
      Здесь он немного подумал, выпустил струю дыма и с глубокомысленным выражением лица закончил мысль:
      – С другой стороны, не является бесспорным утверждение, что негр, живущий в Москве, должен хорошо говорить по-русски.
      И иметь родственников…
      Здесь Слобожан затряс головой, видимо, не понимая, причем здесь родственники, потом все-таки сделал допущение, что у негра тоже могут быть родственники. Нить размышлений заходила в тупик, и ее все труднее было ухватить за конец. "За чей конец?! " – вдруг подумал Слобожан.
      Он плюнул и откупорил банку с джином. Несколько глотков этого напитка оказали благотворное влияние на мыслительный процесс. После нескольких минут беззвучного размышления майор Слобожан вдруг резко придвинул к себе лист бумаги и начал писать.
      ВЫЯСНИТЬ: 1….Какого года рождения был негр? Где родился? 2….Какой национальности был негр? (Существуют ли у негров национальности?) 3…Какой национальности были ранее два задержанных нарушителя и что они имели при себе? 4…С каким акцентом (если он был) объяснялись два первых нарушителя?
      С кем объяснялись? 5…Были ли пьяны два первых нарушителя? Если да, то что пили? 6…Имели ли два первых нарушителя (с их слов) родственников, торгующих на рынке: каких, степень родства, фамилии, место работы и т. д. 7….Проводились ли очные ставки между всеми нарушителям? 8….Справлял ли кто-нибудь за это время религиозные обряды или обращался с такой просьбой? Если справлял, то как?
      Написав все вышеизложенное, майор Слобожан почувствовал себя крайне удовлетворенным и открыл еще одну банку джина с тоником.
      "Все-таки главное в нашем деле – логика!" – подумал он, отхлебнув из банки и закуривая очередную сигарету.
      Зазвонил телефон, который нарушил плавное и логическое течение его мыслей.
      – Да-а… – недовольно пробурчал он в трубку. – Слобожан слушает.
 
      – Слышь, Петрович, – услышал он голос дежурного, прапорщика Суренкова. – Тут тебе вроде из отделения милиции звонят. Подполковник Лаврушин, говорит. Соединять?
      "Мать его трах-тарарах, нашел-таки…" – с неприязнью подумал Слобожан и сплюнул:
      – Соединяй, куда денешься…
      Послышался щелчок, потом голос в трубке произнес:
      – Товарищ Слобожан? Это Лаврушин. Мы тут поработали, двоих задержали. Ну, один наш старый знакомый, на наркоте попался, а вот второй – негр и, должен сказать, очень подозрительный.
 
      – Ну и чем он подозрительный? – не скрывая иронии в голосе спросил Слобожан.
      – Да понимаете, на вид чисто забулдыга подзаборный, матом кроет как сапожник, а в сумке его двести банок икры.
      – Благодарю за службу… – выдавил из себя Слобожан и уронил трубку на рычаги, потом схватил банку с джином.
      Она была пуста.
 

***

 
      Отмечал как-то следователь Валя Жмурилкин покупку новых ботинок. Славно отмечал. Впрочем, как всегда. И зашел с поздравлениями к отмечающим их бывший коллега, ныне работающий в банке – в службе безопасности. Ну, само собой начались тут воспоминания: как все вместе они злодеев ловили и под пулями ходили.
      – Вижу, отъелся ты в банке, жиру нагулял, – заметил "банкиру " опер Белагуров. – Хорошо, небось?
      – Как тебе сказать… – почесав лысину, ответил тот.
      – Пожирел, это да. А вот с ней, – кивнул на водку, – я теперь осторожно.
      Переберу – так потом назавтра ничего не помню. Отшибает память напрочь.
      – Ишь ты, несчастье какое, – посочувствовал Жмурилкин, мигнул Караваеву, который понимающе покашлял и разлил по рюмкам следующие пол-литра. – Ну, давай за твое здоровье.
      Постепенно "банкир" перебрал. На выходе, ручкаясь с заботливо вставшими его проводить операми, не заметил, как сунули ему в карман пальто повестку на бланке окружной прокуратуры, которую Валентин наспех состряпал.
      – Ну, теперя ждем, – ухмыльнулся Белагуров, возвращаясь за стол.
      На следующий день вбежал к операм бледный отнюдь не от вчерашнего перебора "банкир". Он затряс перед ними злополучной повесткой и запричитал:
      – Мужики, спасайте. Не помню ж ничего. Нарвался, видно, где-то вчера по пьяни, когда домой ехал. А если это все на работу перешлют?! Выгонят же с банка…
      Белагуров скрупулезно изучил повестку, поцокал языком, что означало: дело серьезное.
      – Братцы, вы ж меня знаете – не обижу! – заверил "банкир" и тут же выскочил из кабинета.
      Через полчаса он вернулся с двумя объемными пакетами, откуда заманчиво звякало, пахло копченым и торчали перья зеленого лука.
      – А, вот и ты! – обрадовался Жмурилкин. – А мы с Караваевым уже позвонили кому следует. Все уладили, не боись.
      – Спасибо, спасибо! – тряс ему руку обретающий краски "банкир".
 
      – Так надо отметить это дело. Да и полечиться после вчерашнего, – заметил Валя, потроша пакеты.
      – Святое дело! – согласились все.
 

***

 
      В райотдел, как и на всю планету, пришел Новый год. Кабинеты оперов были украшены всевозможной новогодней атрибутикой – елками, шариками, гирляндами. И если в оформлении дежурки придерживались строгого стиля, то кабинеты оперов изобиловали завидным разнообразием.
      Щедрые на выдумку, они в полной мере старались проявить свои скрытые таланты. Кабинеты украшали и ангелы с трубами под потолком, и яркие широкоформатные стенгазеты, и плакаты, куча разномастных елок и сосен, гигантские снежинки из факсовой бумаги, зайчики, белочки, Деды Морозы, Снегурки всех цветов и размеров и почему-то слоники (наверно, как символ денежности).
      В одном из кабинетов для новогодней композиции даже выделили отдельный столик. Туда навалили ваты, воткнули елку, украсили ее отсканированными и размноженными на цветном принтере стодолларовыми купюрами, а на верхушку одели шляпу-цилиндр. Материалом для последнего послужила черная лаковая обложка позапрошлогоднего журнала учета информации.
 
      Следаки тоже не ударили в грязь лицом. Тем более что полковник Желдак объявил конкурс на лучшее новогоднее оформление кабинета. И победителям обещали сюрприз. Поэтому следователь Лососев принес из дома деревянную палочку с блестящей мишурой на навершии (украшение такое для коктейля) и воткнул ее в горшок с кактусом, который по причине неприхотливости один и выжил в чисто мужском коллективе.
      – Вот и праздник в доме, – обрадовался Кузякин и на следующий день от себя добавил маленького резинового утенка с пищалкой в попе (год-то грядущий обещался быть петушиным, ну а утенок, подчиняясь каким-то там логическим цепочкам в голове бывшего диверсанта, ассоциировался с петухом).
      – Сынуля в детстве с таким же купался, – проностальгировал майор Бажанов, бережно пристраивая птицу под тот же кактус (чтоб не укололась).
 
      Следующим утром он застенчиво достал из кармана клетчатого пиджака что-то маленькое и блестящее, из мятой мишуры, отдаленно похожее на паука и приблизительно напоминающее снежинку.
      Данный новогодний аксессуар повесили на одну из колючек кактуса, и растение отныне стало гордо именоваться елкой.
      Караваев, увидав, как прониклись новогодним духом коллеги, решил от них не отставать и проявил себя в качестве художника. Набрав по соседним кабинетам разноцветных маркеров, он раскрасил колючки зеленого страдальца во все цвета радуги. Потратил на это полдня и сам здорово вымазался, но результат того стоил. Кактус преобразило, как после неслабой мутации.
      Белагуров был проще всех: он разобрал дырокол и высыпал накопившееся там за год конфетти на растение и его окрестности – на подоконник, значит…
      В общем, когда в кабинет заглянуло жюри конкурса под предводительством начальника райотдела, их глазам была представлена новогодняя композиция, которую следователь Жмурилкин громогласно окрестил: "Здравствуй, год Петуха!" Надо сказать, что после грандиозных размахов в части украшательств кабинетов всех предыдущих служб праздничный декор следаков выгодно отличался минимализмом и строгой локализацией на подоконнике. Жюри долго и молча оценивало коллективный труд.
      – М-да, – авторитетно молвил глава жюри. – Что ж, парни старались – это видно.
      – Молодцы, ничего не скажешь, – как-то тускло отозвался начальник следствия.
      – Нам за это что будет? – по-деловому осведомился Караваев, отрываясь на миг от прочтения очередного опуса о приключениях бравого капитана милиции Андрея Ларина.
      – Грамота "За волю к победе", – с легким сомнением в голосе ответил глава жюри…
 

***

 
      Эта скоротечная и почти комичная история произошла в 1999 году, незадолго до приснопамятного указа гаранта конституции за номером 306.
      Сколько уж лет прошло, но опера, работавшие в ту пору в налоговой полиции Москвы, до сих пор помнят ее до мельчайших деталей.
      Многие фигуранты тех событий, и в первую очередь их идейный вдохновитель, давно уже оставили жертвенное служение обеспечению экономической безопасности Родины, но молва о телефоне доверия систематически всплывает в байках оперативных сотрудников, изредка встречающихся друг с другом за рюмкой чая…
      Беляков Николай Николаевич, которого за глаза все обзывали Беляш, только что перевелся в полицию из РУБОПа, где он выполнял почетную и очень даже нужную миссию.
      Из ментуры он уходил в должности старшего опера и в звании майора. А в полицию (ох, эта вечная нехватка кадров) был принят на должность начальника райотдела аж целым полковником.
 
      Полковников на ту пору на…"…земле" было – по пальцам пересчитать. И все они занимали очень ответственные посты, уходить с которых добровольно ну никак не хотели. Но Николай Николаевич был не из тех людей, кто пасовал перед трудностями и всякими там временными препятствиями.
      Ох, и весело же он отмечал свое назначение на должность.
      В ту пору его бывший подучетный контингент, абсолютное большинство которого составляли просто остепенившиеся братки, все свои заначки бросили на обеспечение культурного отдыха новоиспеченного борца за народное благо.
      Вся округа стоял на ушах, когда Беляш в сопровождении десятка иномарок с сидящими в них многочисленными друзьями и подругами, с шумом, гамом и весельем, под резкие сигналы клаксонов раскатывали по улицам.
      Но правду говорят люди, что все хорошее или плохое рано иль поздно кончается. Вот и тот отпуск Белякова незаметно закончился. А когда он пришел в райотдел, то узнал, что по "звонку " из управления буквально накануне отправили на пенсию одного полковника – уважаемого всеми человека, старейшего опера, и в освободившееся кресло первого зама начальника райотдела по оперативной работе, стало быть, пришло время садиться ему самому.
      Ох, и обрадовались же этой новости друзья и товарищи, которых с момента назначения становилось все больше и больше. Нескончаемой вереницей потянулись они к кабинету нового зама. С богатыми подарками и просто – с большими и совсем маленькими просьбами.
      Еще неизвестно, сколько бы времени продолжалось "чествование героя", но, глядя на все это, непосредственный начальник быстро пресек творившуюся вакханалию, поставив у входных дверей здания райотдела дежурного прапорщика. А от вновь назначенного своего заместителя начальник потребовал дельных предложений по совершенствованию агентурной работы во вверенных ему оперативных подразделениях.
      Загрустил Беляш, но делать нечего, надо что-то придумывать.
 
      В такой вот весьма непростой и напряженной обстановке нужно было придумать что-то такое, что многократно подняло бы производительность труда оперативных работников, а заодно и его личный авторитет в глазах руководства.
      Долго он думал, но ничего дельного на ум не шло. И решил он тогда собрать всех руководителей оперативных подразделений. Много не говорил, а просто дал всем неделю срока, после чего каждый из присутствующих должен был подготовить в письменном виде свои предложения по совершенствованию повседневной оперативной работы.
      Спустя неделю собрал он всех вновь в своем кабинете, и начали те начальнички высказывать глобальные идеи и совсем маленькие идейки. Николай Николаевич слушал их молча, не перебивая, морща при этом нос и топорща свои пышные усы. Все, о чем говорили подчиненные, было вовсе не то, что он хотел от них услышать. Совершенно нет у них ни полета фантазии, ни широты и размаха оперативного кругозора. Так он им и заявил в конце совещания и отправил думать еще неделю.
      А поздним вечером того же дня, уходя с работы, проходил он мимо кабинетов сотрудников уголовного розыска. За дверью одного из них услышал приглушенное бубнение. "Уж не водку ли пьянствуют?" – мелькнуло у него в голове. Крадучись, он приблизился к кабинету и резко толкнул от себя дверь.
      В кабинете было двое. Одного из них Беляш хорошо знал по совместной работе в РУБОПе, откуда, собственно говоря, и началась карьера самого полковника. Это был старший оперуполномоченный полиции капитан Ищенко. Завидев в проеме двери большого начальника, Ищенко выскочил из-за стола и замер по стойке "смирно". Сидевший рядом с ним человек, державший в руках бутылку "Степной", нехотя повернул голову, оглядел полковника с ног до головы и демонстративно отвернулся.
      Полковника здорово задело такое наглое поведение какого-то алкаша, и он с раздражением в голосе обратился к оперативнику:
      – Что это у вас тут происходит, товарищ старший оперуполномоченный?
 
      Ищенко еще не успел и рта открыть, как его посетитель, окончательно допивший содержимое, развернувшись на стуле всем телом и громко икнув, радостно закричал:
      – Е-мое! Кого я вижу! Неужели Беляков собственной персоной?
      Сто лет тебя не видел! Живой! А говорят, ты в РУБОПе. Неужели перевелся? Ну, тогда с назначением тебя!
      Раскинув руки в стороны, неизвестный встал со стула и полез было обниматься с полковником. Но стоявший доселе молча капитан Ищенко, резким движением ухватив его за брюки, оттащил назад. Мужик попытался было вырваться из цепких рук оперативника, но, поняв, что на этот раз сила не на его стороне, пробормотал что-то бессвязное и плюхнулся на стул, где только что сидел.
      В этот момент Беляков разглядел на его руках красочные татуировки.
      – Китаец, это ты, что ли?
      – А кто же еще, – обиженно ответил владелец "татушек". – Дожился, что свои уже не узнают.
      – Так ты бы эту гадость поменьше б пил, глядишь, и морда была бы немного разглаженная. А так, как сморщенная жопа столетней старухи. До чего же ты опустился? Самому-то не стыдно?
      Китаец обиженно надулся, но ничего не ответил. Будь сейчас на месте Беляша кто-либо другой, непременно съязвил бы чего-нибудь. Но с полковником он не хотел ругаться, поскольку тот, будучи еще младшим лейтенантом, спас его от очередной отсидки на нарах.
      Правда, Китаец тоже не остался перед ним в долгу. Плюнув на все воровские понятия, подписался на негласное сотрудничество с ментами. Давно уж это было, сколько воды с тех пор утекло. А скольких своих коллег он раскрутил за все эти годы, и не пересчитать.
      "Оттаявший" полковник присел за соседний стол и стал расспрашивать Китайца о житье-бытье. Тот, в свою очередь, ударился в воспоминания об их совместной работе.
      Николай Николаевич посочувствовал своему бывшему "крестнику " и из вежливости спросил, мол, не обижают ли опера в смысле выплаты денег за проделанную работу.
      Посмотрев на Ищенко, Китаец расплылся в улыбке:
      – Не-е! Юрок мне справно платит. И суточные, и командировочные, и зарплату. Я ведь давно в "платниках" хожу, и насчет денег у меня все нормалек. Есть, правда, одна проблема. Как надо найти его или хотя бы кого из оперов, это целое дело. Сам понимаешь, деньги в кармане не задерживаются. А как без денег на мобильник дозвонишься? Пытался по городу звонить, говорю:
      "Китаец звонит, соедините меня с кем-нибудь из оперативного отдела". А какая-то ссыкуха мне отвечает: "Все опера уехали к вам в Китай с хунвейбинами бороться, звоните им туда через междугородку или по местному китайскому телефону". Юмористка хренова.
      Я потом еще несколько раз пытался дежурному звонить. Так вообще на х… послали. Эх, вот если бы был у оперов какой-нибудь такой номер телефона, куда можно было бы без проблем звонить.
      Хотя бы даже узнать, нужен я или нет, и то дело было бы. А вообще-то такой телефон и для другого дела мог пригодиться. Вот сижу я, к примеру, в какой-то забегаловке, бухаю и узнаю, что ночью груз левой водки принимают, или наоборот, только что черный нал с рынка отвезли на точку. Был бы такой телефон – звякнул бы я втихаря операм с любого автомата, а все остальное – дело техники. Операм "галочка", а мне лишняя копейка за проделанную работу.
      Замолчавший Китаец не обратил внимания, как загорелись глаза у полковника. А у того в голове мгновенно созрел грандиозный план. Это именно то, чего он искал все дни. И ведь ни один опер не мог до такого додуматься, а какой-то забулдыга оказался умнее всех их вместе взятых.
      Ай да Китаец, ай да молодец! Спасибо тебе за отличную идею.
      Ну, чем не новейший метод оперативной работы…
      Начальник районного отдела налоговой полиции, как обычно, с утра собрал в своем кабинете всех руководителей структурных подразделений своего отдела. Так сказать, для обмена информацией по происшествиям, что произошли за истекшие сутки. Суточную сводку происшествий зачитывал его заместитель, а сам он по очереди поднимал своих подчиненных и давал им ценные указания на текущий день.
      Планерка была в самом разгаре, как дверь в кабинет вдруг распахнулась и на пороге появился полковник Беляков. Подойдя к столу, он бесцеремонно уселся в кресло и, окинув всех сидящих хитрющим взглядом, задал вопрос:
      – А скажите мне, пожалуйста, товарищи оперативные начальники, как часто вам в кабинет звонят ваши агенты?
      Все "оперативные начальники" замерли. Кто знает, какой подвох кроется в вопросе Беляша. Скажешь "часто" – обвинит в нарушении конспирации в работе с агентами. А скажешь, что "совсем не звонят", начнет расспрашивать, мол, как вы вообще с ними постоянную связь поддерживаете. Как ни ответь, все одно плохо. И начали все по очереди плести всякую ахинею, из которой следовало, что агенты вроде бы и не звонят на служебные телефоны, но в то же время вроде бы как и звонят. Правда, не каждый день, а так – иногда.
      В конце концов полковнику надоело слушать фантазии своих подчиненных, и он рассказал присутствующим о том, что сам только вчера узнал от Китайца. Про Китайца он, конечно, ничего не сказал, а идею о суперновом способе связи с агентами по специальному телефону выдал как собственную, выстраданную и вымученную за долгие, бессонные ночи.
      Первым на сказанное отреагировал начальник. Он стал нахваливать полковника, не забывая вставлять в свою речь хитро-мудрые обороты, расхваливая дальновидность и острый ум нового зама по оперативной работе. Остальные присутствующие тоже бросили "по паре копеек" в общую "копилку" заслуг Николай Николаевича. А тот сиял, словно пасхальное яичко на великий праздник.
      И с этого дня началось.
      Сначала долго думали, как всю эту затею обозвать, чтобы было доходчиво и просто. После долгих мучений пришли к общему знаменателю и решили, что сей новый канал связи с негласными сотрудниками будет называться "телефон доверия". Почему доверия? Да все потому, что существующий телефон дежурной части для этих целей использовать было никак нельзя. Во-первых, дежурка и без того была перегружена звонками, а если туда еще и агенты начнут названивать… Дежурный точно рассудком подвинется, пока свою смену отстоит. Сажать за тот телефон оперов тоже вроде как расточительно. И поэтому было решено применить современные научные достижения в области электроники и кибернетики.
      На ту пору в райотделе полиции работал талантливейший мужик, бывший военный инженер-электронщик – Толик. Он-то и изобрел, и не только изобрел, но и спаял какую-то хитро-мудрую электронную штуковину на микросхемах, которая, будучи подключенной к обычному катушечному магнитофону, при звонке автоматически включала на запись тот самый магнитофон. Все, что говорил абонент, записывалось на пленку. Как только абонент клал трубку, магнитофон тут же отключался и автоматически переходил на дежурный режим.
      Когда вся эта "автоматизация" наконец-то была сделана, настроена и отрегулирована, Беляш решил ее испытать. Переодевшись в гражданскую одежду, он вышел из здания и, дойдя до ближайшего телефона-автомата, набрал заветный номер.
      – Раз, раз, раз! Внимание, внимание, – приглушенно произнес он в трубку. – Производится испытание линии связи телефона доверия. Проверка связи, проверка связи.
      Вернувшись, он прямым ходом пошел в тот самый небольшой кабинет, где был установлен магнитофон. А там уже толпилось все руководство оперативных служб. Запись с пробным звонком прокручивали раз за разом, а довольный полковник не мог не нахвалиться новшеством, которое с этого дня будет денно и нощно работать на благо оперов, во вред всему преступному миру.
      В тот же день начальник райотдела отдал распоряжение, которое предписывало всем оперативным работникам в течение недели встретиться со всеми своими негласными сотрудниками, коих надо было обучить навыкам пользования телефоном доверия. С этого дня все ссылки оперов на то, что их агенты не могут до них дозвониться в самый нужный момент, отметались на корню. Комната, где был установлен магнитофон, опечатывалась мастичной печатью и каждое утро вскрывалась, для того чтобы можно было прослушать имеющиеся на ленте записи.
      Ответственным за ту "комнату смеха", как ее позже прозвали опера, назначили старшего оперуполномоченного по особо важным делам Белагурова. Один хрен, толку от него на прежнем месте работы было никакого. Глядишь, хоть тут себя проявит с положительной стороны.
      Так уж получилось, но уехал после всего этого Беляков на какие-то там сборы, которые устроили для вновь назначенных милицейских руководителей, и не было его в Москве с неделю. Все это время Белагуров добросовестно ходил по утрам в "комнату смеха" и проверял, что там такого наговорили агенты. Но, увы, звонков не было вообще.
      Засомневавшись в том, что аппаратура работает, старший оперуполномоченный по особо важным делам сходил до ближайшего таксофона и выдал с него контрольный звонок. Ничего подобного, аппаратура работает без сбоев, как ей и положено. На всякий случай доложил обо всем начальнику райотдела. Но тот был занят подготовкой какой-то справки для коллегии и эту информацию пропустил мимо ушей.
      Вернувшийся Беляш первым делом решил узнать, как там обстоят дела с телефоном доверия. Но Белагурову докладывать было нечего, и в свое оправдание он показал журнал учета поступивших звонков, в котором не было ни единой записи. Николай Николаевич тут же выпустил пар на бедного опера, но тот перевел все стрелки на начальника райотдела. Мол, докладывал я ему обо всем этом, но реакции с его стороны совсем никакой нет.
      Поняв, что любое новшество надо проталкивать в жизнь не уговорами, а подзатыльниками, Николай Николаевич тут же вызвал к себе начальников оперативных подразделений и в доходчивой форме высказал все, что о них думает. А в завершение своей пламенной речи он предупредил всех присутствующих, что утром лично проверит, чьи агенты не позвонят по телефону доверия.
      Тот опер, чья агентура останется неокученной, на утреннюю планерку может приходить с заранее смазанной вазелином задницей.
      Хорошенькое дельце, на улице уже поздний вечер и домой вроде бы пора идти, а тут надо на поиски своих конфидентов идти, чтобы те бежали к ближайшему телефону и мололи бог весть что, лишь бы только опера поутру не имели бледный вид в кабинете своего шефа. Да и где их в такое время найдешь? Их и днем-то трудно найти, а к вечеру и тем более.
      Подумали опера и придумали хитрую хитрость. Никуда они не побежали и никаких таких агентов искать не стали. А просто-напросто сели за телефоны, что стояли у них в служебных кабинетах, через "восьмерку" вышли в город и уже оттуда по нужному номеру позвонили в "комнату смеха".
      Фантазиям нет предела, а уж с чувством юмора у оперов всегда было все нормально. Чтобы никто не разгадал их авантюру, они использовали старые, проверенные годами способы звонков от анонимов. И голос изменяли, и носовой платок на трубку клали, и нос двумя пальцами зажимали, и шептали, и сипели, и сопели. Как говорится, голь на выдумку хитра. Но в одном только почти все были едины. Фразы, произнесенные в разные телефонные трубки, были почти идентичными и звучали примерно так:
      "Это звонит Серый. Передайте в отдел для опера того-то, что я его буду завтра ждать на нашем условном месте. У меня для него есть интересная информация по реализации алкоголя без акцизов. Встречаемся в тринадцать ноль-ноль".
      На следующее утро Белагуров, как обычно, зашел в свою каморку и, небрежно глянув на катушки с магнитной лентой, обомлел.
      Бобины ленты на обеих катушках были одинакового размера, а из этого следовало, что за истекшие сутки кто-то умудрился наговорить по телефону доверия аж на целых полчаса. Он перемотал пленку и, взяв авторучку, принялся старательно записывать в свой журнал всю ту галиматью, что накануне наговорили опера.
      Планерка началась как обычно – в восемь сорок пять. Окинув присутствующих недобрым взглядом, Беляков вдруг не обнаружил Белагурова, который имел привычку сидеть на самом первом стуле. Это чтоб поближе к начальству. Он снял трубку внутреннего телефона и позвонил в "комнату смеха". По мере того как он разговаривал с ним по телефону, его физиономия стала расплываться в довольной улыбке. Положив трубку на место, Беляш изрек:
      – Ну вот! Ведь можем же работать, когда захотим. Аж пятьдесят две информации поступило за вчерашний вечер. Всем, чьи агенты позвонили, ознакомиться после совещания у Белагурова и принять необходимое решение.
      Короче говоря, в этот день этаж, где располагались кабинеты сотрудников, напоминал вымершую территорию. Оперативники, получившие "сообщения" в свой адрес, добросовестно кинулись выполнять "просьбы" своих агентов. И только во второй половине дня, где-то ближе к трем часам, народ стал возвращаться в свои родные пенаты. Стас Лещинский, старший опер из отделения по борьбе с незаконным денежным оборотом, накануне умудрился выдать звонки от четырех своих агентов и в тот день вообще не вернулся "с задания". А поутру от него несло таким ядреным перегаром, что малопьющий Баранов, присевший было рядом с ним во время утренней планерки, вынужден был пересесть подальше в угол.
      Планерка несколько затянулась, поскольку дотошный Желдак потребовал от каждого сотрудника обстоятельного отчета о том, как проходили те самые встречи с агентами. Врали опера не моргнув глазом. Но врали они весьма убедительно, поскольку в заделе у каждого из них всегда была пара-тройка агентурных сообщений, по которым они еще не удосужились оформить "шкурки".
      Наслушавшись своих подчиненных, начальник райотдела сделал вид, что остался доволен их докладами и даже высказал пожелание насчет того, что новый метод связи с агентами через телефон доверия теперь приживется окончательно. И вот, когда опера уже считали, что экзекуция закончилась, Желдак "порадовал " всех неожиданным заявлением:
      – Поскольку все это дело новое и пока что еще мало изученное, я планирую провести выборочные контрольные встречи с агентами, с тем, чтобы узнать их мнение о том, как с наибольшей пользой использовать возможности телефона доверия.
      Опера сразу приуныли, поскольку поняли, что кто-то из своих уже успел настучать начальнику о вчерашней авантюре, и теперь им нужно было срочно разыскивать тех самых агентов, от чьего имени они звонили в "комнату смеха", чтобы предупредить их о том, чего можно и чего нельзя говорить при встрече с шефом. Побросав все текущие дела, отправились опера разыскивать своих негласных помощников, и на последующих контрольных встречах Желдак остался доволен тем, как агенты в унисон нахваливали новую систему связи со своим "кумовьем ".
      Больше всего такой способ связи с операми понравился самим агентам. Теперь им незачем было дожидаться, пока оперативники найдут дырку в уплотненном графике своего рабочего дня и соизволят с ними встретиться, чтобы выслушать очередной бред сивой кобылы, за который нужно было еще и платить с "девятки".
      Таинственно произнеся в телефонную трубку пару фраз, не забыв ненавязчиво упомянуть насчет вознаграждения, они довольно потирали руки.
      Телефон доверия не успел еще заработать на полную катушку, как произошло событие, которое в корне изменило всю его дальнейшую судьбу.
      Уже привыкший к ежедневному утреннему "моциону", Белагуров внимательно прослушал магнитофонную запись, бесстрастно зафиксировавшую все телефонные звонки, поступившие за прошедшие сутки. Обычная рутинная работа. Но что это? Среди потока заявок с просьбами о встрече неожиданно проскочила информация от малоизвестного агента, сообщившего о готовящейся поставке крупной партии осетинского спирта.
      Не дослушав запись до конца, опер рванул с докладом к своему начальству. Буквально через пару минут "комната смеха" была битком забита "ответственными лицами" райотдела. Туда же едва ли не за шкирку притащили и опера, чей агент и сделал это сообщение. Молодой опер не на шутку перепугался, когда его начал "допрашивать" сам начальник. Заикаясь, он рассказал о том, что это за агент, когда и при каких обстоятельствах был привлечен к негласному сотрудничеству и с какого боку-припеку он может быть причастен к этой поставке. Дослушав сбивчивую речь опера, начальник распорядился немедленно доставить агента на контрольную встречу и представить перед его светлыми очами.
      Доставленный на "кукушку" агент чистосердечно рассказал операм, что накануне днем он пьянствовал со своими приятелями, такими же рыночными торгашами. Во время застолья те бурно обсуждали возможность крупного навара от реализации поставляемой гостями столицы отравы и, жалуясь на нехватку оборотных средств, пригласили его в долю в сем коммерческом предприятии.
      Пропив кровно заработанные за день деньги, собутыльники попутно поведали ему, где именно располагается склад.
      Госпожа удача сама лезла в руки, и было бы глупо упустить такую халяву. Но для осуществления запланированного не доставало всего лишь одного звена, а именно, как и, главное, на чем вывезти приобретенный товар. Нужен был грузовик, которого, увы, ни у кого из них не было. Да и водителей среди них тоже не было. Они умели только торговать да пить водяру ведрами. Вот и пришли за советом к своему приятелю, совершенно не подозревая, что тот второй год сотрудничает с операми.
      В тот же день оперативники облазили всю промзону и, обнаружив тщательно замаскированный под гараж склад, устроили там засаду. Долго ждать не пришлось, поскольку бутлегеры в тот же день договорились с каким-то водилой, которому за работу пообещали канистру спирта. Всех преступников и водилу задержали в момент, когда они загружали машину. А чтобы отвести подозрения от агента, опера запустили "утку", что тайник был обнаружен ищейкой.
      Беляш сиял как пасхальное яичко. А как же иначе, ведь это благодаря именно его идее создания телефона доверия было раскрыто такое преступление. Под воздействием эйфории в его голове созрела новая идея. А почему, собственно говоря, не сделать так, чтобы агенты, прознавшие о готовящемся преступлении, не информировали бы об этом по телефону доверия.
      Не откладывая в долгий ящик, Беляков пригласил к себе начальника оперативного отдела, которому отдал распоряжение о введении круглосуточного дежурства в "комнате смеха". Опытный опер к этому отнесся с некой долей скепсиса, пытаясь возразить Беляшу о нецелесообразность этой затеи. Да и лишних людей у него не было. А тут, считай, сразу два человека выпадают из рабочего цикла, поскольку один будет сиднем сидеть у телефона, а второй – отсыпаться после суточного дежурства в "комнате смеха".
      Но Беляков был настроен весьма решительно и никаких доводов во внимание не принял. В тот же день он добился того, что начальник райотдела узаконил его идею своим приказом. А Белагурова тем приказом освободили от основной работы, назначив ответственным за все, что было связано с "комнатой смеха".
      И с этого момента у телефона доверия начался совершенно новый этап. Агенты звонили, дежурный опер заносил звонки в специальный журнал, а Белагуров обобщал наиболее ценную информацию и заносил ее в специальный меморандум, который ежедневно ложился на стол Белякова.
      Все бы ничего, но так уж повелось, что у любой хорошей идеи всегда бывает обратная сторона. Вот и с телефоном не обошлось без перегибов. Читая ежедневные меморандумы, Беляш отметил для себя, что не все еще опера и их агенты всерьез восприняли новшество. Он потребовал от Белагурова составить сводную справку, в которой надо было указать количество поступивших сообщений по каждому оперу. После того как многострадальный опер выполнил это распоряжение, Беляков собрал весь оперативный состав и устроил головомойку. Больше всех досталось тем оперативникам, чьи агенты вообще не пользовались телефоном доверия. В конце совещания Беляш пообещал вернуться к этому вопросу ровно через месяц, попутно пригрозив нерадивым операм отстранением от занимаемых должностей с последующим переводом их в физзащиту.
      И закипела работа. Телефон доверия трезвонил без умолку днем и ночью. Добавилось работы и Белагурову. Он вынужден был сидеть в "комнате смеха" с утра до ночи, заблаговременно составляя справку-меморандум, которая теперь не умещалась на десяти листах. А народному умельцу пришлось устанавливать в "комнате смеха" еще два магнитофона и аппаратуру многоканальной связи.
      Чтобы не иметь неприятностей, оперативники вынуждены были идти на различные ухищрения. Все сообщения, которые получали от агентов, они дублировали звонками по телефону доверия.
      Прежде чем писать агентурное сообщение или записку, они звонили на номер и заставляли агента сообщить обо всем в телефонную трубку. Поскольку опера встречались со своими агентами в основном за пределами здания райотдела, то сами звонили по этому номеру и, исказив свой голос, слово в слово зачитывали содержание уже имеющейся "шкурки".
      Неизвестно, как долго продолжалась бы вся эта комедия, но на беду Беляшу и его детищу в декабре 1999 года приехал в райотдел грозный заместитель начальника управления по городу Москве.
      На выборку заглянул в дела агентов, проверил отчетность по "девятке". Короче говоря, генерал успел сунуть свой любопытный нос во многие дела. Соответственно и бардака он обнаружил нимало, о чем незамедлительно проинформировал Белякова.
      Тому бы принять эти замечания как должное и молча проглотить все претензии. Но Беляш решил реабилитироваться и рассказал генералу о новшестве, которое имеется в райотделе, попутно предложив ему посетить "комнату смеха". Так сказать, для наглядности сказанного. Когда Беляш рассказывал и показывал генералу, как осуществляется оперативная связь агентов по телефону доверия, сработала автоматика и из динамика магнитофона зазвучал голос очередного агента, который возжелал сообщить совсем свежую информацию.
      Зам только покачал головой и, уничтожающе посмотрев на полковника, заявил:
      – И вы еще осмеливаетесь называть эту бредятину новшеством?
      Если вся эта самодеятельность не будет сегодня же ликвидирована, отвечать будете лично вы, товарищ полковник. Я вынужден буду доложить директору федеральной службы о том, чем вы тут занимаетесь, вместо того чтобы исполнять приказы, регламентирующие агентурную работу. Это же надо до такого додуматься! Вы хоть представляете, что означают все эти звонки?
      Ну скажите мне, каким образом обеспечено закрытие телефонных каналов связи от таксофона до этого самого вашего телефона доверия? Да любой дурак, мало-мальски разбирающийся в телефонии, в состоянии вклиниться в телефонную линию и прослушать всю секретную информацию, что по наивности своей выкладывают агенты. Если вы о себе не думаете, то хоть бы о безопасности агентов подумали. Вы хоть понимаете, под какой удар их подставляете этими дебильными звонками?
      Беляков в тот момент был готов провалиться сквозь землю от стыда. Генерал дождался, пока Белагуров отключит всю аппаратуру, что стояла в "комнате смеха", а потом, прихватив с собой книгу учета поступивших от агентов сообщений, удалился изучать ее содержимое.
 
      По завершении проверки зам собрал в кабинете начальника всех руководителей оперативных отделов и устроил образцовопоказательную порку Беляшу за его телефон доверия. Досталось и остальным руководителям, которые своевременно не воспротивились этому новшеству.
      Уезжая, генерал пообещал, что все причастные понесут ответственность за серьезные упущения в агентурной работе. Досталось и Белагурову. Выговорешник от начальника налоговой полиции Москвы на целый год отсрочил ему присвоение очередного звания, и что-либо изменить было нельзя. Да и кто же рискнет отменять высочайший приказ? Себе дороже…
 

***

 
      Разгар рабочего дня в райотделе. В одном из служебных кабинетов три стола. За первым усталый опер допрашивает задержанного рыночного торговца суррогатным пойлом. За другим его коллега беседует с пострадавшим от этого пойла гражданином.
      А третий стол сиротливо пустует. Владельца его с утра никто не видел. товарищи устали отбрехиваться от начальства, уверяя, что старший лейтенант Моторин вроде бы ровно в 9:00 мелькал, а потом куда-то подевался – не иначе как утопал на срочное рандеву с осведомителями. Хотя между собою говорили иное: "пора уж Ромке образумиться… Сколько ж можно бухать по-черному? Как на Новый год ударно заквасил – так до сих пор остановиться и не может, а ведь весна уж!" И вот около полудня дверь распахивается и в кабинет вваливается сам Моторин. При взгляде на него у обоих оперов столбенеют лица, а гости широко ухмыляются, дескать, ну и публика у них тут шатается! Но никакая это не "публика", а матерый и всеми уважаемый опер-налоговик. Вот только харя у него сегодня какая-то перекошенная, на ногах вместо нормальной обуви – домашние шлепанцы. И еще на нем желтая футболка в веселеньких узорчиках и с двумя характерными растянутостями на тех местах, под которыми у любой женщины обычно имеются груди…
      Чудно как-то выглядел сегодня старший лейтенант, ей богу!
      Может, на почве постоянных возлияний у него крыша поехала?
      Как бы сгоряча не перестрелял товарищей из табельного оружия. Опера встревожено переглянулись и вновь уставились на своего коллегу, готовые нырнуть под столы при первой же его попытке выхватить из кармана огнестрел.
      – Привет, хлопцы! – тускло проскрипел старший лейтенант, тиснув обоим приятелям руки, а по другим присутствующим скользнув равнодушно-внимательным взглядом.
      Свидетель догадливо выскочил в коридор "перекурить". А не имеющий физической возможности оставить оперов наедине барыга затаился на табуретке, дабы случайной репликой или жестом не разгневать слуг закона и не схлопотать ни за что порцию "горяченьких" сверх положенного ему и неизбежного при любом раскладе лимита…
      Опера отошли к окну, закурили.
      – Братаны, я вчера на работе был? – пуская в форточку дым, поинтересовался Ромка.
      А затем уточнил:
      – Вы лично вчера в райотделе меня видели?
      Коллеги уставились изумленно: не дурака ли валяет? Но не походил старлей на шутника, совсем наоборот: в глазах вдумчивая печаль гнездится…
      Не дождавшись ответа, он нетерпеливо переспросил:
      – Нет, вы правду скажите: мелькал я вчера или нет?
      Опера задумались… Вообще-то вчера провожали всем отделом майора Баранова в центральный аппарат, с повышением.
      Водка текла рекой, головы у всех после той попойки трещали – не припомнить. Оба пожали плечами. Ромка понурился.
      Один из коллег поинтересовался:
      – Слышь, Мотор… ты только не обижайся… Что это за бабская кофта на тебе? Или готовишься к операции по внедрению в ночной гей-клуб?
      Моторин недоуменно изучает одежду на себе, щупает ладонями места, некогда оттягиваемые не маленькими грудями, обиженно смотрит вокруг в поисках объяснений: что за хреновина на нем? И вообще, черт побери, что происходит?!
      – Может, Ром, ты этим… трансвеститом заделался? – хихикнул другой коллега.
      Роман моргает жалобно, типа "ну не помню же ни хрена, а тут еще и вы подкалываете", но сердится не по-настоящему, шутейно, ибо понимает, что сам же и подставился под любителей поржать… Стоит, слегка пошатываясь, вспоминает, шуршит мыслями, бормочет:
      – Щас… щас… в башке вертится… Стоп, вспомнил! Ну конечно!
      Бежит к телефону, набирает номер, кричит:
      – Люсь, это ты? Здорово… Да-да, я это, Рома… Ромка, тебе говорю!
      Не узнала? Значит, скоро богатый буду. Слышь, милая, скажи, я у тебя вчера был? Так… так… так… ага… Ну, не загибай, сгущать-то не надо… Да, выпивши был… Виноват, признаю…
      Но не в дрезину же! Что?! Ах, даже так?.. Ну-ну… Ладно, стекло я тебе на кухне завтра же вставлю. Блин, да при чем же здесь моя наглость? Просто уставший был… день выпал тяжелый, развеялся маленько… Ладно… Ладно, я сказал! Ты успокоилась? Вот так-то будет лучше… А теперь скажи, в чем я вчера к тебе пришел? А-а-а… Ну, слава богу! Значит, все мое сушится у тебя? Хорошо… А то я, блин, помню ясно, что одежду где-то оставлял, а где – хоть убей… Из головы вылетело. И ксива моя у тебя?! Ф-фу, полегчало сразу. А пистолета нет случайно? Нет… Ага, значит, я его в дежурку сдал. Нет, просто так спрашиваю! Но ты на всякий случай и у себя посмотри: вдруг где-нибудь под диваном валяется. Чего спрашиваешь? Где твоя футболка? Где-где… в Караганде!
      На мне, конечно же! Случайно надел на себя, когда уходил, должно быть… Причем тут "допился"?! Ты вообще хоть отдаленно понимаешь, в каком серьезном учреждении я работаю и какие важные вопросы мне приходится решать… Ах, ты все понимаешь?! Так какого… тогда суешься с дурацкими разговорчиками?
      Да я жизнью поминутно рискую, я… Ты ж просто не знаешь, что такое настоящая пьянка! Вчера это я еще относительно трезвым был. Все, пока, не буду тебя больше задерживать. Сейчас выезжаю на срочное задание, потом перед начальством надо отчитаться… Буду у тебя через два часа, если не погибну в перестрелке.
      Договорились? Чао!
      Ромка небольно пинает задержанного ногою так, что тот валится вместе с табуретом (нечего ухмыляться, когда на допросе в полиции находишься, падаль!), наливает себе из графина воду в стакан, жадно пьет. Сообщает коллегам:
      – Двинул я… Заскочу в дежурку и проверю, на месте ли табельный пистолет, потом в "Рио Гранде" – опрокину кружку пива, а то башка раскалывается… Если начальство спросит, закончил ли я оформление ДОР, скажите от моего имени, что почти закончил… Вот-вот закончу. А сейчас я, мол, на территории.
 
      Он машет господам офицерам ручкой и убегает. Господа офицеры провожают его завистливыми взорами. Кинуть бы все дела – и пивка хлебнуть… Но – нельзя. Служба… Кто-то ж должен и с экономической преступностью усердно бороться!
      С пола поднимают уроненного горе-бутлегера, из коридора возвращают терпеливо дожидающегося свидетеля. Впереди много работы…
 

***

 
      Подарили как-то лейтенанту Мартынову на день рождения знатный зонтик из Голландии. В два сложения, полный автомат, ручка из ценной породы дерева, спицы чуть ли не титановые.
      И само собой, радость от такого подарка была не совсем полной, потому как не все из приятельского окружения Мартынова знали о его счастье. А находящимися в неведении приятелями лейтенанта были опер Валера, следователь Лососев и большая половина тружеников райотдела налоговой полиции, с которыми Мартынов время от времени сталкивался. И отправился опер делиться радостью с друзьями.
      День как раз выдался пасмурный, того и гляди дождик пойдет, потому взятие зонтика при походе в гости было вполне логичным…
      – Красное дерево, небось, – заметил Валерик, рассматривая ручку. – Да, буржуи умеют делать.
      – Вещь вроде хорошая, – соглашался Лососев, – только надежный ли механизм? Что-то спицы тонкие.
      – Тонкие, зато прочные, – деловито заметил Мартынов. – И полный автомат.
      Он продемонстрировал, как зонтик впечатляюще выстреливает и складывается обратно.
      – Так что не сини… Ладно, я – к Бажанову, поздороваюсь.
      Он ушел, великодушно оставив зонтик приятелям и молвив:
      "побалуйтесь пока".
      Лососев и Караваев проводили его добрыми взглядами, потом коварно переглянулись.
      – Дай-ка, Валер, свой дыркодел, – зевнув, сказал следователь.
      Одного дырокола было явно мало, и Караваев не поленился – пробежался по соседним кабинетам, потроша дыроколы. Коллеги были рады поделиться с ним конфетти, которое порядком позабивало их канцелярскую принадлежность.
      Зонтик упаковали на славу, утрясли, аккуратно скрутили, положили дожидаться Мартынова.
      Тот не замедлил явиться:
      – Ну все, пора мне. Счастливо.
      Опера торжественно вручили ему зонт, пожали руку.
      Как только лейтенант удалился, друзья прилепились к окну, чтоб лицезреть его выход из райотдела. Он обещал быть торжественным, так как уже сильно накрапывало.
      Мартынов, помахивая зонтом, важно проследовал мимо дежурного на крыльцо. Там, под козырьком, с досадой глядя на дождившее небо, покуривал начальник отдела БНПиНДО – подполковник Свиньин.
      – Да, Николаич, погода шепчет, – пошутил Мартынов и, подняв зонт над головой, торжественно раскрыл его.
      У подполковника сигарета выпала прямо изо рта. Было от чего…
 
      Они стояли на крыльце райотдела в густом облаке праздничного конфетти. Оно, вырвавшись из недр голландского зонтика, закружилось, запорошило их, прилипая к мокрой одежде.
      Откуда-то с боковых окон несся смех Валерика и дикий гогот Лососева.
      Мартынов пришел в себя первым, лихорадочно сложил голландца и галопом помчался под дождем за угол – к остановке автобуса…
      Подполковник Свиньин, хлопая глазами, возвращался к действительности.
      Он согласился бы принять только что произошедшее за сон или видение, но идеальный пустой круг на крыльце, обрамленный россыпью конфетти, и несдержанный хохот подчиненных из окна не оставлял никакой надежды…
      Уборщица Настасья, прибирая крыльцо, так оценила выходку оперов:
      – Вот же, зенки позаливают и гадют…
      А у Мартынова появилась кличка – Санта…
 

***

 
      Опер Булкин, по прозвищу Батон, затесался в налоговую полицию непонятным образом. До этого он лет десять проработал фотографом-криминалистом в ментуре, умудряясь при этом полуподпольно содержать видеосалон.
      Полуподпольно, потому что салон был типичным коммерческим предприятием, но зарегистрирован не был. Начало девяностых Батон прожил почти как султан Брунея: икра, коньяк, Сочи – весь светский набор прожигателя жизни. А к окончанию девяностых салон протух, работы ментам прибавилось в разы, и Батон, устав фотографировать расчлененку и детские трупы, просочился в налоговую.
      Помимо того что он выезжал на всевозможные рейды и проверки, основной обязанностью Батона, как выяснилось, было бухать со связистами. Первую половину дня он откисал в своем кабинете, а после обеда прятался в закутках дежурной части, отхлебывая по-маленькой конфискованный спирт "Рояль". Для профилактики простудных и иных заболеваний, естественно.
      Цвет Батонова лица в течение дня мигрировал от нежно-жемчужного, редкой прозрачности перламутра, до шоколадно-свекольного.
      Перемена виделась так разительно, что, казалось, мужчина утром выступал в роли живого трупа, а к вечеру готовил себя к роли Отелло. Тем не менее все признавали, что Батон, несмотря на хронический алкоголизм, человек редких душевных качеств.
      Как-то раз Караваев зашел в дежурку стрельнуть сигарет.
      – Я тебя как раз искать собирался. Мне твой совет нужен очень, – стеснительно произнес Батон.
      – Спрашивай, без проблем.
      – А как вот можно человеку врезать, чтобы убить сразу или чтобы лежал он так… тихонько?
      Витек с удивлением поднял глаза на стокилограммового Батона, на его пальцы сардельками и мясистые кулаки и удивленно спросил:
      – В башню бей просто – с твоей массой этого хватит. А тебе зачем это все вообще?
      – Да тут один откинулся. Сосед мой. Встретил меня пьяный.
      Ну и я тоже нетрезв был. Слово за слово. Наутро он снова меня встречает и говорит: "Что ментяра? Я пока срок тащил, ты мою жену имел во все дыры, как шалаву?" Сказал – послезавтра придет меня убивать.
      – Ну, если ты, Батон, не свистишь, то лучше бы мне с тобой поехать.
      И особистов в известность поставить. А тебе лучше не выделываться и ствол у Желдака получить.
      – Да я и без того залетчик, не до особистов. Постоянно двадцать пять процентов за пьянку срезают. А оперов подпрячь… ну ты-то поедешь, а остальным этот геморрой не нужен. Ну с какого они за меня впрягаться-то будут? Я так смекаю: никто меня валить там не будет, так – побить просто попробуют, вот и спрашиваю. Ствол-то у жены есть, им в прокуратуре их чуть ли не насильно впаривают.
      Батону веры не было никакой, конечно. Мало ли что он по пьянке мог отчебучить. Как он пил, так ему не только зеки могли померещиться, но и конница Батыя в родном дворе. Но пару связок попроще Караваев ему показал на всякий случай.
      – Вот спасибо, Витек. А то я к Бажанову подошел, а он мне ногой, говорит, в голову с разворота, потом в колено, потом с разворота.
      Ему-то хорошо, а мне? Алкашу-то? Ногой в голову… Мне б до яиц-то ее дотянуть.
      Да, майор Бажанов тот еще Чак Норрис. Под сто килограммов, ни грамма жира, золотая цепь с палец, чемпион чего-то там и МСМК по стендовой стрельбе. Очень любил с разворота ногой махнуть, как Ван Дамм.
      Золото, а не оперативник…
      На следующий день опухший и избитый Батон притащил Караваеву в качестве благодарности бутылку водки со словами:
      "классные ты мне показал приемчики".
      От Жмурилкина и Суренкова (жили они в соседних с Батоном подъездах) стало известно следующее.
 
      Весь вечер Батон усиленно готовился к встрече "гостей", пил пиво и отрабатывал хитрый удар ногой по старому креслу. Естественно, что часам к девяти он уже основательно набрался (это называлось "морально-психологически подготовился") и изрядно разбил голень. В девять зазвонил телефон. Скрипучий голос сказал что-то фольклорное про "сучар ментовских" и кончину лютую. Батон сурово подтянул штаны и вышел в подъезд.
      "Синие" действовали по всем правилам: разбили лампочки (хитрый ход, особенно летом, когда темнеет только за полночь), двое ждали этажом ниже, а самый злобный спускался с верхней площадки, нехорошо улыбаясь.
      Батон посмотрел на двух сидельцев, поднимавшихся к нему снизу. "Ногой в голову, потом в колено и с разворота", – пробормотал он, раскинул руки крестом, как Иисус над Рио, и прыгнул вниз всей своей водянистой тушей.
      "Коленом в голову", – приговаривал он, сжимая сохранившего остатки сознания сидельца за горло и вбивая его затылком в ступени.
      "С разворота!" – пыхтел Батон, складывая одного сидельца на другого и прыгая на них с перил. И тут спустился зачинщик всего безобразия… Батон успел перехватить его руку с кухонным ножом и просто тупо начал лупить его головой в лицо, стараясь уронить спиной на ступеньки. Один из сидельцев, весь в крови, поднялся из руин за спиной Батона… Но вдруг…
      Ба-бах! В гулком периметре подъезда зазвенел тонкий свист.
      Девятимиллиметровая пуля металась по замкнутому контуру, выбивая искры из бетонного пола и лестничных пролетов. Восставший из ада получил рикошетом пулю в бок и скис у стеночки, а Батон инстинктивно перевалился на спину, прикрывшись зеком. Ему казалось в тот момент, что пуля будет скакать по подъезду бесконечно.
      – А ну-ка, отошли все на хрен от моего мужа! – кричала в освещенном дверном проеме жена Батона, сжимая в руке ствол. – Я сказала на хрен, петушня сраная! Сейчас каждому по еще одной дырке в жопе сделаю!
      И она, как валькирия в пламени молний, спустилась к своему бесконечно любимому, вечно пьяному и такому родному Батону и отдала ему ПМ. Он взял его за ствол и многажды ударил супостата по мерзкой харе. А потом она взяла пистолет обратно и сказала, что не нужно волноваться, что она все возьмет на себя, что он пьяненький и дурачок и что она никогда и никого так не любила. И тоже приложила супостату рукоятью ПМа.
      Подъехавшая кавалерия застала идиллическую картину: пара исполняла долгий голливудский поцелуй, стоя на трех окровавленных полутрупах, сложенных стопкой. Мужчину с ног до головы покрывала кровь, а женщина красиво сжимала в руке пистолет.
      И это был настоящий хэппи-энд, а не какая-нибудь вам киношная "клюква в сиропе".
 

***

 
      Недалеко от штаб-квартиры налоговой полиции открылся не то ларек табачный, не то магазин, в общем, торговая точка. Держал заведение кавказец по имени Султан.
      Чем-то не глянулся наш Султан начальнику райотдела. Даже известно, чем. Продал что-то не то кому-то не тому. До оперов довели поручение высокого руководства. Да не тут-то было!
      Гость столицы водил дружбу с местным главой муниципалитета, а посему была команда действовать чисто, чтоб комар носа не подточил, строго в рамках закона. В первый день перед открытием у магазинчика уже образовалась небольшая очередь из шести человек – участников контрольной закупки. Каждый сжимал в кулаке пятисотрублевую купюру и жаждал приобрести пачку сигарет или коробок спичек. Сдача у продавца нашлась лишь для двоих.
      Претензии остальных клиентов были закреплены в составленном протоколе за нарушение правил торговли. По закону сдача должна быть! Первое предупреждение наш злодей получил. Султан быстро смекнул, экое злодейство хотят учинить над его лавкой, поэтому на следующий день с утра за прилавком стоял уже сам. Хозяин твердо намеревался защитить свою собственность от посягательств. Естественно, запасшись сдачей с любых мыслимых сумм. Успешно отразив с утра атаки нескольких пятисотенных купюр, хозяин совсем было успокоился, что провокации закончились. Плохо он знал наш народ!
      Это был лишь отвлекающий маневр, а провокации только начинались…
      Ближе к обеду возле точки тормозит черный внедорожник марки "Линкольн". Из-за руля выскакивает "братковского " вида парень:
      – "Парламент" есть?
      – Есть.
      – Три сигареты для шефа! Быстро!
      Загадочный и, по-видимому, грозный шеф, скрывавшийся за зеркальными стеклами лимузина, впечатлил нашего торговца, который выдал три сигареты.
      И немедленно ему на плечо легла тяжелая рука закона. За поштучную торговлю сигаретами был торжественно составлен протокол, и хозяин получил второе предупреждение.
 
      На следующее утро хозяин бдил аки Илья Муромец. Он твердо знал, что надо ожидать подвоха и твердо намеревался продержаться во что бы то ни стало, ибо третий раз был, как и положено, последним. Но до вечера все было спокойно. Подозрительно спокойно! Напоминало затишье перед бурей. Когда начало смеркаться, у прилавка появилась дама, вид которой не оставлял сомнений в ее профессиональной принадлежности. Размалеванная, как вождь краснокожих. Прокуренным голосом она потребовала:
      – Две пачки презервативов.
      – Пожалуйста, – хозяин уже порядком устал от бдительности, но все же оставался начеку.
      – И пачку "Мальборо", – добавила дама.
      Хозяин аккуратно пробил чек и вручил покупательнице.
      – Добрый вечер! – в лавке появились сияющие опера.
      Владелец обреченной торговой точки еще не понял, на чем именно он попался, но уже почувствовал, что это – конец.
      Дама оказалась вовсе не из числа "ночных бабочек", а из детской театральной студии, где ее гримировали два часа. На самом деле ей было всего 12 лет.
      И за продажу табачных изделий лицу, не достигшему четырнадцатилетнего возраста, наш недобрый молодец заработал свой третий протокол. И на том сказке (и торговой точке) был конец.
 

***

 
      В конце прошлого века, примерно в начале последнего десятилетия, государство обратило свой взор на суетящихся под ногами мелких торговцев. Оно пригляделось, скривилось и родило постановление "О проведении расчетов через контрольно-кассовые машины в мелкорозничной торговой сети". Что в переводе означало: в самом занюханном ларьке и палатке должен стоять кассовый аппарат.
      Истекали последние дни "последнего предупреждения" властей. После чего доблестная налоговая полиция получала команду "фас" и должны были начаться массовые акции по изъятию товара, лишению патентов и лицензий.
      В радостном ожидании в райотделах готовились к приемке материальных ценностей. Освобождали места, заранее делили объекты, выбирая пожирней.
      Как и положено любому постановлению, это было принято через… в общем, непродуманно. В свободной продаже кассовых аппаратов не было. Как не было сервисных центров, не было ничего. Те, кто мог себе позволить, скупали по умирающим государственным магазинам взлетевшие в цене до небес списанные аппараты. А "дяди Васи", обслуживавшие аппараты еще в "Рембыттехнике ", стали нарасхват.
      Что могли знать о кассовом аппарате два инженера, волею случая ставшие ларечниками? Только то, что для него нужна бумажная лента, которая, трансформируясь в кассовый чек, отодвигает репрессии налоговиков. А что есть некая связь между кассовым аппаратом и уплатой налогов, они даже и не подозревали. Но новообращенные коммерсанты были технарями и провели аналогии: единственным предметом, за исключением оригинала, который выплевывал подобие чеков, оказался калькулятор с принтером. Чек получался как настоящий.
      После выпитого литра знакомый налоговый инспектор, прихватив домой бутылку коньяка, конфеты для жены и тортик для сына, выдал официальный документ. Значилось в нем буквально следующее: калькулятор с принтером "Ситизен" временно, сроком на полгода, признать кассовым аппаратом и разрешить его использование по адресу… в соответствии… и на основании… В общем серьезная получилась бумага. С печатью районной налоговой инспекции. Думается, что удалось ее получить лишь потому, что инспектор, бывший заводской бухгалтер, и сам толком не понимал, что такое кассовый аппарат.
      Тем не менее за день до времени "Ч" под хихиканье соседей они выдавали чеки, отпечатанные на маленьком принтере калькулятора.
      Первым не выдержал "хазаин" соседнего ларька Ахмед:
      – Слюшай, что завтра дэлать будэшь?
      Коммерсанты с гордостью достали купленную бумагу. Ахмед, сделав вид, что умеет читать, оценил красоту печатей и пошел куда-то звонить. Через полчаса он появился и сказал, что ему завтра "такой бумага сдэлают, толко машинка очен нужно".
      Надо заметить, что в те годы купить бытовую технику можно было только в комиссионках или в подвальных зародышах нынешних технических монстров.
      За углом как раз такой и был. И продавались там калькуляторы по пятьдесят долларов за штуку. идти никуда не хотелось, но Ахмед упорно не понимал, за какой угол нужно повернуть. Он был по-восточному убедителен, и стодолларовая купюра, приятно зашуршав в кармане, поборола российскую лень. Будущие воротилы частного бизнеса купили Ахмеду калькулятор, заработав за десять минут сто процентов прибыли от чужих денег.
      Через некоторое время Ахмед появился вновь, но уже с двумястами долларами, и наши коммерсанты стали еще богаче. Как оказалось, предприимчивый сосед продавал калькуляторы своим землякам по двести долларов с предоплатой и брал на себя обяза тельства по их регистрации. Гордый кавказский мужчина не хотел ничего слушать о том, что калькулятор это не совсем кассовый аппарат. Ему обещали "сдэлать бумага", и знать он больше ничего не хотел.
      Раз десять друзья приходили в подвальчик, где продавались калькуляторы. Глядя на растерянные лица продавцов, они расцветали улыбкой. Их узнавали, было хорошо, и доллары оттягивали карманы. Уже хотелось нанять секретаршу для общения с Ахмедом и мальчика, чтобы бегал в магазин.
      Во время одиннадцатого забега к ним подошел управляющий и пригласил в кабинет директора. Секретарша принесла кофе, а директор налил коньяка – мечты сбывались.
      – Мужики, – начал директор, – куда вы деваете калькуляторы?
      Из эмоциональной речи стало ясно, что калькуляторы с принтером до сегодняшнего дня были не самым ходовым товаром. Держали их для ассортимента. Непонятный ажиотаж навевал на мысль о закупке очередной партии и, судя по темпам продаж, большой партии. Радостно перебивая друг друга, друзья рассказали свою удивительную историю. Директор хохотал вместе с ними.
      Улыбалась секретарша.
      – Так значит, "кассовый аппарат"? – удивлялся снова и снова директор и заливался счастливым смехом, хлопая себя пухлыми ручками по коленям.
      Расставались почти друзьями.
      А возле ларька их ожидал Ахмед. Он забрал калькуляторы и вручил деньги за следующую партию. Не спеша выпив пива, коммерсанты двинулись по натоптанной тропе в технический подвальчик.
      Вывалив деньги на прилавок, заказали аппараты:
      – У вас не хватает, – сказала девочка, с которой ранее не раз мило чирикали.
      Девочка, пряча глаза, показала на витрину. Возле калькуляторов лежал новый, наспех выписанный ценник: "Кассовый аппарат "Ситизен", цена 100 долларов".
      Стало обидно.
      Продавцы опускали к полу глаза и сконфуженно отворачивались в сторону. В общем, болтать надо было меньше. Обиженные, партнеры покинули подвал и вернули деньги Ахмеду.
      Однако у Ахмеда оставались обязательства по отношению к своим покупателям. Пришлось взять его за руку и подвести к магазину, на стекле которого уже красовалось огромное объявление:
      "Дешевые кассовые аппараты. Всего 100 долларов за штуку". Ахмед купил последнюю пару калькуляторов и больше в тот день никто у него не заказывал. Земляки Ахмеда во всей округе были удовлетворены.
      А вечером следующего дня, проходя мимо бессовестно поступившего магазинчика, приятели остановились заинтригованные.
      У входа угрожающе клубилась толпа горячих кавказских парней. В руках у каждого было по одному или по два калькулятора. В помещении бурлило, там громко с акцентом кричали. Продавец в белой рубашке судорожно отрывал добротно приклеенный плакатик. Возглавлял это шоу Ахмед, которого с позором изгнали из налоговой инспекции с паспортами всех закупленных калькуляторов.
      Он радостно подмигнул друзьям:
      – Слюшай, дырэктор савсэм дурак. На окнэ повэсил, что кассы продает, а это савсэм кулкулатор. Его даже налоговая нэ рэгистрирует!
 
      И довольный Ахмед засверкал чудом уцелевшими после аферы золотыми зубами.
      – Уже обэщал забрат все назад по двэсти пятьдэсят долларов за каждий. А чтобы не обманивал лудэй. Да?
 

***

 
      На втором этаже райотдела, на той стороне, где никогда не бывает солнца, в пропахшем пылью и бедностью кабинете сидели Санек и Валерик. Первый был молод, не женат, беззаботен и смешлив. У второго за спиной была жена с маленьким ребенком, квартира с ее родителями и маленькая зарплата, перед лицом же располагалась бумага с вызовом в городское управление на ковер. На этот раз линчевать оперативников собирались за слабое выполнение очередного постановления об усилении борьбы с незаконным оборотом алкогольной продукции.
      Валерик почти рычал только от одного упоминания об этих постановлениях. Его, который старательно и честно пытался выполнять все приказы и распоряжения начальства, какими бы нереальными и невыполнимыми они ни казались первоначально, поставила в тупик бесконечная и абсолютно безнадежная борьба с зеленым змием.
      Он потянулся рукой к телефону, чтобы позвонить в налоговую инспекцию, но передумал.
      Санек, пряча усмешку, подлил в пожар бензинчику:
      – Ты слышал о новых акцизах?
      – Что?
      – Акцизы новые на водку: опять повысили…
      – Ах, мать… И как прикажете бороться?
      – Думай, тебе через неделю отчет держать.
      И Валерик думал, давно думал, хорошо думал.
 
      С незаконным оборотом "спиртосодержащих веществ" в районе дело обстояло катастрофически. Железные ряды бутлегеров множились и закалялись день ото дня. Всяких нытиков и рохлей самогонная среда перемолола и выплюнула, изжевав. Оставались заматерелые, способные оставить с носом любую проверку, и даже две одновременно.
      Мало того, чтобы его наказать, надо, чтобы торговец паленым пойлом был предпринимателем. А физическое лицо наказать нельзя! Умные люди, кто даже и по дурости свидетельства получили, как только разобрались, что к чему, тут же стройными колоннами отправились сдавать презренные бумажки обратно. И вышли из-под хилых щупалец закона.
      Мало того, при оформлении протокола нужны свидетели и понятые. Понятых найти невозможно.
      Пробовали хануриков из КПЗ в обмен на освобождение подсылать, чтоб они потом свидетельствовали. Несколько раз получилось. однако потом, как в сказке, всех подставных почему-то узнавали в лицо. Так что однажды один из "свидетелей" пришел к райотделу и сцену устроил, что ему жизнь сломали: никто водку не продает ни в какую!
      В девственно чистое для любой глупости время начала реформ недальновидные предприниматели торговали суррогатом прямо в магазинах, днем. Тогда ловить их было легко и приятно. Изымали все на ответственное хранение до выяснения, отправляли один экземпляр в город на экспертизу; экспертиза шла долго, по шесть месяцев. К этому времени составляли акт об уничтожении спиртосодержащей жидкости путем выливания в канализацию; райотдел гудел, а потом получали бумажку из экспертизы, что жидкость водкой не является. И все было хорошо.
      Со временем в магазинах все поумнели: левая водка из них исчезла. Все проверки – хоть плановые, хоть внезапные – приводили к одному: к нулю. В результате отчетность по борьбе с незаконным оборотом оставалась нулевой.
      Управа недоумевала, руководство требовало. Санек зарылся в нормативные документы, пробовал разные схемы. Но независимые юристы как бы даже с садистским удовольствием разбивали его схемы в пух и прах. Он впадал в отчаяние, начальство грозило лишением премии. Без премии его убогая зарплата стремилась к бесконечно малой точке.
      В пришедшей из управы депеше, помимо требований объяснений по поводу безрезультатной работы, был и пункт второй, крайне неприятный. Областное руководство предлагало отчитаться о движении изъятой и конфискованной алкогольной продукции, находившейся в незаконном обороте, со дня начала этой безвыигрышной компании.
      Валерик запросил данные для сверки с районной налоговой; они тоже подавали такой отчет, и наверху данные сопоставляли. Разница в оценках достигла трех ящиков водки. Договориться с налоговой не удавалось: там водкой занималась женщина, помешанная на законности и точности, как будто бы это кому-то требовалось.
      За такой разрыв, как чувствовал Санек, ему запросто могли указать на неполное служебное.
      Смешно до слез, но факт!
      Валерик поднял голову.
      – Что за женщину взяли на рынке?
      – Обыкновенная женщина. Двадцать два ящика самопала.
      – Надо завести уголовное дело.
      – А как? Ни понятых, ни свидетелей! Инспектора из налоговой не могут быть свидетелями – было же разъяснение прокуратуры!
 
      – Если очень хочется, то можно. Заводи дело, в отчет нужно.
      Хоть что-нибудь! Понимаешь!
      – Да ладно, Валер, заведу, конечно.
      – Заводи и вызывай на допрос. Начинай прямо сейчас.
      Валерик заканчивал составлять очередной план борьбы с алкоголем, а Санек рисовал на тетрадном листе чертиков. Они безобразно улыбались, махали хвостами и высовывали раздвоенные языки.
      – Опять ехать в рейд по водке! Тошнит меня от нее уже, тошнит.
      Опять по магазинам ходить, где я всех продавцов уже по именам знаю. мало того, я знаю, у кого, что и на какой полке стоит. Ну что там можно найти?!
      Валерик вяло выслушивал стоны своего коллеги. Они уже превратились в обычный ритуал перед каждым выездом на проверку порядка оборота зеленого змия совместно с налоговой инспекцией. Вообще-то он предпочитал бы ездить один. Были у него знакомые девчонки в отдаленных магазинчиках, с которыми можно было посидеть, пивка попить в рабочее время, а потом спокойно возвращаться к жене с чувством полученного украдкой удовольствия.
      К большому сожалению, ввиду безрезультатности таких поездок начальник милиции перестал выделять ему на это "баловство " лимит горючего, в результате чего поездки остались только совместные с другими контролирующими органами; и уже не посидишь, не отдохнешь душой, а только приходится отводить глаза от недоуменных взглядов хорошеньких продавщиц.
 

***

 
      Валерка и Санек собрались было пройтись до налоговой инспекции, но… текучка заедает!
      Какая-то сволочь донесла начальнику райотдела, что рабочие автобазы по ночам перегружают фуры с левым алкоголем. Караваев подозревал, что сволочь эта – Крот, но подтверждений не имел. Собственно, ничего плохого в самом факте такого доноса не было. Как не было и ничего нового: что на автобазе нечисто, в отделе знали все. Но подобный донос иногда мог иметь печальные последствия для личного состава. И на сей раз имел!
      Желдак раздобыл где-то прибор ночного видения и назначил очередную свою операцию. В качестве исполнителей ему подвернулись под руку Валерик и не ко времени вышедший из кабинета покурить Караваев. Им предписывалось провести нынешнюю ночь в корпусе напротив автобазы, наблюдая.
      В качестве отдельной боевой единицы им был придан следователь Лососев, который без дела мотался по райотделу. Все свои материалы он распихал по коллегам, готовясь через пару дней убыть в отпуск.
      Следак долго и занудливо пытался доказать начальнику, что его никак нельзя посылать на подобные операции, поскольку от этого страдает его основная работа – расследование тяжких налоговых преступлений…
      В общем, говорить долго и правильно бывший профессиональный комсорг умел. Желдак не нашел ничего возразить по существу, поэтому, скорбно выслушав Лососева в пределах, определяемых его должностью, сделал вид, что сии речи к нему не относятся, и заключил:
      – Значит, поняли: не спать, в карты не играть, байки не травить.
      Выступайте!
      После чего быстро убежал по делам, не дав следователю продолжить свою речь. Нерастраченные запасы занудства пришлось выслушивать Караваеву.
      Идти "в разведку" с Лососевым оказалось сущей пыткой.
      Конечно, о том, чтобы покемарить в засаде, не могло быть и речи. В карты следак не играл. А что касается баек, то Караваев попробовал было, но убедился на собственном опыте, какие моральные страдания доставляет отсутствие у человека чувства юмора. Причем не тому, у кого оно отсутствует, а его собеседнику. Поэтому через несколько минут в комнате, где они засели, установилась тягостная тишина.
      Через полчаса, несмотря на холод из приоткрытого окна (через стекло пользоваться оптикой оказалось невозможным), Валерик начал клевать носом, то и дело вздрагивая и просыпаясь.
      Очнувшись в очередной раз, опер с удивлением обнаружил, что перед автобазой стоит фургон. Какие-то личности, негромко матерясь, вытаскивали из кузова ящики и несли их внутрь базы. Валера припал к прибору ночного видения, но никаких подробностей не разглядел и кинулся будить Караваева. Тот дрых, откинувшись на стуле.
      – Вставайте, принц, нас ждут великие дела!
      – Кто-кто?
      – Воры приехали!
      Они поскакали по темной лестнице вниз. В вестибюле, к счастью, задержались ненадолго. Вахтер сладко спал на раскладушке, укрывшись двумя ватниками, а ключи от входной двери лежали на столе. Отомкнув двери, соратники по несчастью выскочили на улицу и заметили удаляющиеся огни грузовика. Перед входом в автобазу никого уже не было.
      – Кранты, – заметил Караваев. – Кажется, снова мимо.
      – Начальнику докладывать будем? – поинтересовался Лососев.
      – Надо посмотреть внутри, – кивнул опер на территорию автобазы.
 
      Они перелезли через ворота. Прислушались и уловили слабые голоса и какое-то шебуршение за одними из ворот гаража.
      – Туда! – шепнул Валерик.
      – Ты оружие взял? – спросил Лососев, неохотно трогаясь вслед.
      Сам он пистолета не носил, как-то признавшись, что больше всего на свете боится его потерять.
      – Взял, взял, – успокоил его опер, ощупывая под курткой кобуру.
 
      Ворота оказались не заперты. Зайдя внутрь, сводный отряд налоговой полиции увидел двух характерного вида работяг, суетящихся в углу с куском брезента. Вошедших они не заметили.
      Убедившись, что больше в гараже никого нет, Караваев ткнул одного из работяг в спину черенком перочинного ножа (этот инструмент всегда хранился у него в кобуре) и негромко сказал:
      – Руки вверх, работает налоговая полиция. Стреляю без предупреждения!
 
      Лососев, проявив совершенно неожиданную сноровку, надел на второго злодея наручники, порвав при этом Караваеву задний карман брюк.
      – Сдаемся, не стреляйте! – заголосил один из работяг. – Это не мы украли! И вообще мы их первый раз видим!
      – Вот и отлично, – миролюбиво согласился Валерик, заглядывая под брезент. – Сейчас пройдем в отдел, там все напишем, а потом суд решит. Вперед, голуби!
 
      Другому голубю связали руки ремнем Лососева, и опер повел задержанных в отделение, цепко придерживая их за плечи. Следователь столь же цепко придерживал свои брюки. Величавое шествие, однако, прервалось совершенно неожиданно. Когда вышли за ворота, в конце проезда показались две яркие фары – автомобиль приближался на полной скорости. Витек машинально оглянулся – сзади тоже накатывала машина. Дело принимало серьезный оборот: слева возвышался забор автобазы, а справа свободу маневра ограничивало здание с раскисшим газоном перед окнами, в котором уже увяз Лососев, запутавшись в некоторых предметах своего туалета.
      Караваеву не хотелось лезть в болото. Кроме того, прибывшие не слишком напоминали мафиози, а за ветровым стеклом одного из налетающих автомобилей опер разглядел мигалку. Поэтому он лишь развернул плененных, прикрывшись ими с обеих сторон, и стал ожидать развития событий.
      Из подъехавшего "москвича" выскочил почти квадратный человек в кожаной куртке. Квадратным он казался не из-за широких плеч, а, скорее, из-за маленького роста. Он сразу же направил на Лососева пистолет и прокричал:
      – Граждане расхитители, вы окружены! Бросайте оружие, суд учтет ваше содействие следствию!
      Некто, сидевший с другой стороны "москвича", сделал попытку претворить эту угрозу в жизнь, но дверца с его стороны не желала открываться. Видно было, как машина, поскрипывая, раскачивается из-за его усилий. Из остановившегося с другой стороны ослепительного "мерседеса" одновременно вышли двое в форме ГАИ и по колено завязли в газоне. Один из гаишников, увязший сзади, вскинул автомат и передернул затвор.
      Караваеву надоел весь этот цирк. Он резко пригнул задержанных к земле и двумя пальцами достал ксиву.
      – Налоговая полиция Москвы, старший оперуполномоченный Караваев!
      Гаишник тем временем выкопался из газона и пытался крутить руки Валерику, который старательно загораживался от него удостоверением.
      Лихие налетчики на древнем "москвиче" оказались сотрудниками транспортного отдела ОБЭП. Для содействия им выделили экипаж автоинспекции.
      Старший из городских оперов убрал оружие и взялся за задержанного работягу:
      – Где товар?
      Тот мычал нечто нечленораздельное.
      – На базе, в первом боксе, – ответил за него Валерик.
      Маленький торопливо покатился по направлению к гаражам.
      С расстояния он очень напоминал колобка, поблескивая лысиной в свете фар.
      Вернулся сияющий колобок и распорядился сегодняшнюю операцию считать совместной и удачной. Оказывается, они накрыли крупную партию левого спирта.
      В отделение не поехали. Опираясь на народную мудрость "Что не видно глазу, не огорчает желудка", налоговики и обэповцы стали составлять бумаги на месте.
      Пока другой сотрудник занимался составлением документов, Долотов, кругленький майор, разговорился с Караваевым.
      Поведав о существе операции, пожаловавшись на бессонную ночь и на жуткий автотранспорт (выделили гаишный "мерседес" и к нему будто в нагрузку "москвич"-развалюху с хлопающими на ходу крыльями), он сообщил недавнюю узковедомственную сенсацию.
      Начальник Московского управления БЭП пробил через высшее начальство очень смелый эксперимент. Именно эксперимент, а не операцию, поскольку целью было исследовательское любопытство, и не более.
      На неделю из различных подразделений управления выделили нужное (достаточно большое) количество сотрудников и приставили по одному к каждому из инкассаторов телефонов-автоматов.
      Ровно неделю офицеры милиции ездили вместе с телефонистами, внимательно следя за их работой. Конечно, страшно нерационально использовать кадры таким способом, но уж больно любопытно было, какой выйдет результат. И результат вышел.
      И неслабый. За отчетную неделю собираемая с автоматов выручка возросла в 2 раза против среднего! За все последние годы в нашей экономической науке не проводилось равного по смелости эксперимента.
      Договорившись, что каждая из сторон опишет в рапортах действия смежников в наилучшем виде, коллеги расстались, сойдясь на мнении, что воровали, воруют и будут воровать.
      Обэповцы уехали на своей колымаге, а налоговые полицейские направились в контору, справедливо сочтя свою засаду оконченной.
 

***

 
      Оперсостав условно можно поделить на три категории: "романтикиэнтузиасты", "циники" – те, кто идет, четко понимая, как и где можно заработать, и третья, наиболее многочисленная категория действует по принципу "не умеешь ничего – иди в органы ".
      Первые приходят с горящими глазами и желанием раскрыть если не все, то хотя бы наиболее значимые преступления. Но вскоре они понимают, что беготня с пистолетом – это лишь сотая процента в оперативной работе. "Чем больше бумаги, тем чище… личное дело". Постепенно рвение сходит на нет. Между тем из таких "энтузиастов", при условии что они попадут к хорошему начальнику, получаются наиболее грамотные следователи и опера.
      Хотя бы потому, что они развиты интеллектуально и часто имеют за спиной престижный вуз. Узнать их можно по изможденным лицам, скромной одежде и часам. Если вы попали к такому сотруднику в качестве подозреваемого, вам не позавидуешь.
      "Циник" подходит к службе без иллюзий, шашкой махать не рвется. Как правило, у него свой гешефт (а то и не один), что позволяет ему жить гораздо лучше, чем остальным работникам системы.
      Тип третий – "тупица". Это самый страшный человек для всей системы, поскольку, обладая неуемными амбициями и громадным комплексом неполноценности, он использует полученную власть для самоутверждения. Дурак с претензиями опасен прежде всего для своих. Правда, ужас ситуации в том, что нередко именно представители третьего типа дослуживаются до начальников.
      Почему – об этом ниже.
      Отсев наиболее толковых и честных сотрудников происходит в первые 5-7 лет службы. Хмурый человек в кожаной куртке, с папкой (выдает профессиональную принадлежность не хуже пистолета), взгляд пронзительный, оценивающий, походка уверенная. глядя на него, возникает подспудное ощущение то ли силы, то ли опасности. С такими типажами встречался каждый. Называется "оперативник нормальный".
      А вот менее узнаваемый портрет. Одет в дешевый костюм, лицо усталое, взгляд скользит по вам, но ощущение странное: то ли вас отсканировали и сочли недостойным внимания, то ли решили, что к одушевленным существам вы отношения не имеете.
      Это типичный портрет "земляного" следователя, или дознавателя.
      Для него вы – протокол допроса то ли свидетеля, то ли подозреваемого. Посмотрев на вас, он уже примерно знает, сколько листов будет в уголовном деле. Это фиксируется непроизвольно, мимоходом.
      Думает он в это время примерно следующее: "Устал… завтра хоть и суббота, но придется тащиться на работу… деньги… жена хотела купить сапоги, а на что… дома осталась тысяча… сегодня 9-е, зарплата 20-го… Вчера на совещании опять мозги компостировали, рассказывая, что мы не работаем… как это достало… пусть сам попробует – боров раскормленный… сам на совещание на джипе приехал… где деньги берут… блин, взятку, что ли, взять… ну уволят, так хоть отдохну по-человечески… напиться, что ли… нет, вчера пробовал – только хуже… ладно, компромисс: две бутылки пива и спать…" Многие опера в разговоре по душам признавались: мысль пойти на преступление хоть раз, но посещала их. Объясняется это просто: денег нет, уважения нет ни со стороны начальства, ни со стороны тех, кого пытаемся защитить, собирая налоги в казну, а пашем не менее 12 часов в сутки.
      Тогда как те, кто пришел в органы ради неофициальных заработков, живут как люди, во всяком случае, не бедствуют.
      Как правило, рядовой опер, следователь, офицер отдела налоговых проверок пашут не поднимая головы. Причем по милости начальства большая часть рабочего дня – это мартышкин труд.
      Так что не нужно удивляться, когда толковый, молодой, образованный сотрудник, не желающий "доить" торговцев на подшефной территории, уходит из органов с капитанской-майорской должности. Мотивов продолжать службу у него почти не остается. А существующая система практически не оставляет "романтикам" возможностей для карьерного роста: сами они напомнить о себе постесняются, а более проворные про них не вспомнят. Поэтому дольше всех в органах остаются либо "тупицы", которым некуда идти, либо "циники", которые умеют кормиться с должности.
      "Циник" будет, как хороший крестьянин, содержать свое хозяйство в порядке. Ему невыгодно привлекать к подшефной территории внимание оперативных служб, поэтому выполнять свои обязанности он будет без души, зато качественно. С серьезным криминалитетом у него, как правило, негласная договоренность:
      "Вы не гадите на моей территории, за это я вас не трогаю". К несчастью, когда "циник" получает повышение (как правило, достаточно быстро), территорией заработка становится весь район или область. Самое страшное в этой ситуации то, что такая территория является базой для действительно серьезного криминала, его устраивает отсутствие внезапных проверок и молчаливое попустительство.
      В главк, городское или областное управление "циники " идут неохотно – для них важна связь с "землей".
      К тому же должность опера, хотя и подразумевает серьезные полномочия, сопряжена с большим риском. Дело в том, что, по сути, каждый опер ходит под статьей. Во-первых, за любым сотрудником числится энное количество незарегистрированных преступлений и незаконных отказов в возбуждении уголовного дела. Увы, невзирая на заверения официальных лиц об изменении принципов отчетности, о прекращении кар и поощрений по "галочкам ", изменений мало. Квалификацию человека зачастую попрежнему измеряют лишь цифрами. Начальство ведь не в глаза будет смотреть, а в бумаги. Во-вторых, любая агентурная работа является занятием сомнительным. Следователи из прокуратуры могут истолковать контакты с информаторами как укрывательство и крышевание.
 

***

 
      Уставшие от потрясений рабочего дня, Караваев вместе с Бажановым праздно шатались вдоль киосков, с интересом изучая наклейки продуктов алкогольного искусства. Чувствовался взгляд профессионалов, привыкших дегустировать продукт печенью.
      Опытный майор некоторым пузырям кивал как старым знакомым, на другие смотрел удивленно, третьи вызывали мрачные воспоминания. Он почти физически осязал всю мерзость содержимого, скрытого под нарядной наклейкой.
      Одна бутылка вызвала в нем бурю негодования.
      – Кто хозяин? Сертификат качества есть? – толстый палец уперся в стекло.
      – Какой сертификат, зачем сертификат?
      Здоровый кавказец в кожаной куртке пытался косить под дурачка. Его глаза стали расширяться от ужаса, когда опер одним движением выхватил из-за витрины бутылку и элегантно разбил ее об урну.
      – Пр-р-родаешь отраву! – прорычал Бажанов, морщась от резкого запаха сивухи с привкусом аромата ДДТ.
      Та же участь постигла вторую бутылку. И снова дух запрещенного Женевской конвенцией отравляющего вещества поплыл над урной.
      – Прекрати! – поморщился Караваев. – Позвони в торговую инспекцию, пусть приедут, разберутся, пока мы здесь. Народ потравишь…
      – Лады, Борисыч.
      Майор всегда ценил конструктивность и, главное, законность при решении подобных проблем. Сам он больше полагался на классовое чутье, подбирая под свою интуицию статью Уголовного кодекса.
      Чутье его подводило редко. Но когда подводило, ошибка оставляла неизгладимый след в личном деле. Если бы кадровики обладали литературным даром, синие корочки с золотым тиснением "КГБ СССР" и надписью на машинке "Бажанов Александр Михайлович " можно было бы читать как роман.
      К сожалению, люди, связанные с оформлением дел, лишены чувства вечности. заваленные горой бумаг, живя одним днем и сиюминутными заботами, они только оставляют штрихи в личных делах сотрудников. Характеристики унылы и однообразны, аттестации можно было бы разделить на три категории, квалифицирующие офицеров: отличный, хороший и не очень хороший.
      Но дело Бажанова имело не штрихи, а шрамы, достойные настоящего бойца. По этим шрамам можно было, как по кольцам могучего дерева, не только определить возраст, но и открыть целую эпоху в жизни поколения оперов. Эта эпоха изобиловала множеством пикантных фактов, ставших легендами. И мало кто знал, передавая их молодым, что многие из них связаны с его именем.
      В органы государственной безопасности Бажанов пришел в середине восьмидесятых, когда уходили мамонты оперработы, оставившие после себя вполне зрелую поросль. Опыт и азарт создали уникальную породу опера, сутью которой был не только долг, но и то, что называется кураж. Без куража нельзя решать оперативные задачи, кураж будит воображение и рождает нетрадиционные идеи. Без куража нет настоящего опера, как не может быть испытателя, каскадера, исследователя.
      Оперативная хватка, как утверждают настоящие бойцы, знающие майора, родилась раньше его самого. Она была всегда нацелена на конкретный результат, что вызывало уважение руководства и зависть недоброжелателей. В прошлые годы, "при коммунистах", ему было работать легко и комфортно. Он знал, что сзади надежный тыл, и если он ошибется, его накажут, но не сдадут. Он знал, что специальная служба работает там, где существует один из главных принципов: "не попадайся", то есть в узкой щели между правом и бесправием, на грани фола. А потому спецслужба должна работать четко, жестко, выверено и спокойно.
      По части жесткости Бажанов лукавил. Охоту к ней ему отбили быстро и навсегда.
      Еще будучи лейтенантом, он принимал участие в задержании крупного валютчика – бестии хитрой и опасной. Выстроенная система дала трещину, в которую тот и ушел, поставив карьеру основного разработчика на край пропасти.
      Не одна группа наружки моталась по адресам, пытаясь взять объекта. Но провидение пало на Бажанова, который его вычислил.
      Валютчик был действительно крупный, но внешне маленький и тщедушный: плюнь – и развалится.
      Этакий бальзаковский Гобсек. Однако будущее светило оперативного сыска в чине младшего оперуполномоченного жестко взял его на улице Стромынка, скрутил и швырнул в машину. А потом, въезжая во двор, не рассчитав траекторию, так разбил две конфискованные машины, что крупнейшая фигура в мире фарцовки в буквальном смысле наложила в штаны и лишилась дара речи.
 
      Наибольший эффект на него произвели разбитые машины во дворе территориального отдела КГБ. Заговорив после часа нервного молчания, он сдал всех "своих" изумленному следователю, сформулировав свое признание коротко и емко: "Я видел, что вы сделали со своими машинами… Если вы свои машины не бережете, то что бы вы сделали со мной?" Его слова стали пророческими: валютчик получил на полную катушку – тогда с ними не церемонились. Бажанов же стал объектом для критики надолго.
      По прошествии нескольких лет молодой партнаправленец, назначенный на должность начальника отдела, все перепутав, как генерал из анекдота, на инструктаже, под дикий чекистский хохот заявил буквально следующее:
      – При задержании подозреваемых прошу быть корректными и вежливыми. Делать все тактично и без этого… А то был у нас случай, когда один молодой сотрудник так переусердствовал, что наложил в штаны… Пришлось списывать машину.
      От такой интерпретации Бажанов аж взвыл. Несмотря на застенчивость, испытываемую в присутствии большого начальства, он все-таки сделал некоторое вызывающее уточнение.
      – Товарищ полковник, вы неточно изложили ситуацию.
      Зал замер.
      – Дело было не на задержании, а на инструктаже. Конфуз произошел с человеком, который, разъясняя задачи профессионалам, говорил о вещах, в которых ничего не понимает.
      Зал взорвался аплодисментами. Ликованию масс не было предела.
      Ремарка лейтенанта потрясла моральные основы службы. За нее он чуть не поплатился всем, что у него было (а не было ничего), но приобрел необычайную популярность. Более того, когда полковник хотел его "скушать в партийном порядке", все как один проголосовали против взыскания, за что отдел приобрел репутацию неблагонадежного.
      Возможно, возмездие свершилось бы позже, но, к счастью, нелюбимый выдвиженец исчез так же, как появился.
      Последней каплей, переполнившей чашу терпения начальства, тоже не любившего подобные НЛО (неизвестно откуда залетающие объекты), была история с шифровкой, ставшая легендой поколения семидесятых.
      Однажды на подпись этому коммунисту-руководителю принесли документ. Любивший поволынить с подписью, исходя из своего правила "документ должен вылежаться", он пытался оставить бумагу у себя. Однако настырный Бажанов, у которого всегда все горит и все сырое, привел, казалось бы, последний аргумент:
      "Нельзя оставлять – это срочная шифровка".
      Глянув на него отеческим взглядом сквозь очки из цэковской аптеки и всем видом показывая, что уличил мальчишку в непозволительной шалости, он изрек историческую фразу: "Шифровка, говорите? Вот зашифруйте, тогда подпишу!" Остолбеневшему оперу крыть было нечем. Вернувшись в отдел, он передал изумленной публике, уже привыкшей не удивляться тому, что касалось их партайгеноссе, состоявшийся диалог.
      Хохот стоял в течение получаса, после чего распоясавшиеся опера сочинили некую абракадабру из набора цифр. Перекрестив своего товарища и боясь самого худшего, они отправили его на доклад, который состоялся необычайно скоро. Еле держась от душившего смеха, гонец положил на стол подписанный бред. Подпись была размашистая и витиеватая.
      Бажанов был отомщен.
      – А ну, иди сюда, – майор заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри продавца и ловко выдернул его через маленькое окошко наружу.
      – Фамилия, имя, отчество?
      Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине.
      – Короче, – Бажанов прервал декламацию ненаписанного тома "Хождения по мукам".
      – Если еще раз поймаю тебя за продажей этого пойла, пеняй на себя. Два часа срока, чтобы этого дерьма здесь не было. В противном случае, смею заметить, что ни я, ни мой товарищ шутить в рабочее время не умеем, эта богадельня, – Бажанов обвел глазами стеклянные ларьки, – прекратит свое существование. Слово офицера КГБ.
 

***

 
      "Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник…" – сказал как-то Иван Андреевич Крылов. И был, безо всякого сомнения, прав.
      Началась удивительная история изъятия глубокой осенью 1996 года. В один солнечный осенний денек заявляется в бухгалтерию человек в штатском. По нему было сразу видно, что без погон на плечах ему и передвигаться-то сложно. Будто силы мирового тяготения недостаточно. Так и норовит каким-нибудь тяжелым предметом себя к земле прижать, чтобы не взлететь случайно.
      Портфель у мужичка тяжеленный и раскормленный. Вроде не только бумаги в нем находятся, но еще и кирпичи. Человек сразу заворачивает в кабинет главного бухгалтера, решительно и су рово садится на стул и без преамбулы представляется: "Я капитан налоговой полиции… Прибыл к вам для изъятия всех документов, относящихся к производственной деятельности Перовской плодоовощной базы. Извольте мне накладные и счета из архива предоставить ".
 
      Бухгалтерша, на ходу глотая валидол, спешит в архив. После довольно долгих поисков обнаружилось там с десяток накладных и счетов, подшитых в папки "Реализация" по месяцам. Полицейский все это время нависал над ней суровым укором, будто подозревал в попытке утаить какую-нибудь бумажку.
      Итак, нужные папки извлечены с пыльных стеллажей и доставлены в бухгалтерию. Дальше начинается самое интересное.
      Капитан берет в руку лезвие и вырезает накладные и счета из подшивок, аккуратно складывая в свой неподъемный портфель. Закончив процедуру, полицейский собрался было уходить. На робкие попытки возразить, что необходимо хотя бы ксерокопии документов прежде снять, поместить их в соответствующие папки и составить акт изъятия, капитан удивляется настырности и заявляет:
      "Зачем это нужно? Ведь я же для дела документы забрал.
      У нас послезавтра суд. Нужно накладные и счета к делу приобщить ".
 
      Ссылки на обыкновенную житейскую логику, подсказывающую, что такую процедуру, как составление акта на изъятие документов, необходимо проделать, поскольку кроме налоговой полиции имеется еще и налоговая инспекция, которая каждый год перед сдачей баланса трясет всех как грушу, действия не возымели.
      Призвав на помощь генерального, бухгалтеру с большим трудом удалось уговорить капитана разрешить снять копии с документов. А вот акт изъятия он так и не написал, сославшись на нехватку времени. Только его и видели. Главный бухгалтер аж посерела от злости. Что теперь делать? Ведь без этого акта копии – всего лишь бумажки, не больше.
      Прошла неделя. Суд уже должен был состояться, но, вероятно, его перенесли, поскольку наш героический капитан осчастливил своим присутствием предприятие уже после назначенной судной даты. Появился он в бухгалтерии в совершенно жутком расположении духа.
      Извлек он из своего тяжеленного портфеля с кирпичами две видавшие виды копирки, подложил под чистые листы и приступил к написанию акта. В ответ на предложение все на компьютере быстренько набрать он так посмотрел на сердобольного доброхота, что стало очевидно – для него и калькулятор слишком замысловат в использовании. А вот просить кого-то набить текст капитан посчитал ниже своего достоинства. Сочинял полицейский бумажку часа три. Он кряхтел, бесконечно пил воду из чайника, периодически ходил по кабинету. Видно вспоминал, какие бывают буквы в русском языке. Два раза он даже рвал с ожесточением почти готовый документ. И все-таки капитан смог к концу рабочего дня совершить подвиг.
      Читать такой опус без хохота было просто невозможно, генеральный директор сумел подавить в себе вредные привычки, насаждаемые Ожеговым и Далем. Перепечатывать набело этот бред он посчитал моветоном и подписал акт, все три одинаково смешных экземпляра.
      Но история на этом не закончилась.
      Прошло месяца три-четыре. Уже весной 1997 года в раскрытые двери бухгалтерии донесся примерно такой разговор. "Я капитан налоговой полиции Караваев. Мне необходимо изъять все документы, связанные с деятельностью ЗАО "Перовская плодоовощная база". Меня в первую очередь интересуют накладные и счета ", – говорил незнакомый голос. "Сейчас найдем в архиве", – это уже голос бухгалтера по реализации.
      В голове главного бухгалтера запульсировала мысль о синдроме ложной памяти, известном в мировой психиатрической практике как "дежа-вю". На подгибающихся ногах она проследовала в кабинет генерального директора.
      Там уютно расположился в кресле приятный молодой человек с тоненькой папочкой. Генеральный со своей историей о первом изъятии несколько его ошарашил. Стали рассматривать папки "Реализация". Полицейский нахмурился. Он начал отзваниваться своему начальству. В тиши бухгалтерии отчетливо слышны были его лаконичные ответы на поставленные трубкой вопросы: "Уже приходили. Капитан Солодов. В октябре прошлого года. Потерял.
      Мудак!" В конце концов Караваев решил произвести изъятие копий.
      Их еще раз растиражировали. Составили новый акт. Караваев, пряча в усах улыбку, собственноручно набрал его на компьютере, а папки "Реализация" пополнились еще одной бумажкой.
      С благодарностью выпив предложенную чашку чая, он вышел покурить. Отвечая на вопрос главного бухгалтера, он не смог скрыть своего раздражения: "Конечно же, суд не примет копии документов. А куда делись оригиналы, никто не знает".
      Оказалось, что первый полицейский уже давно переведен с повышением куда-то в Подмосковье, и оттуда ничего не поясняет. Это не за отношение к русскому языку туда его перевели, а только волею высокопоставленного папаши.

ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ: О ВРЕДЕ ХРАНЕНИЯ ДОКУМЕНТОВ

      Что вы будете делать, если к вам придет проверка?
      Зачем они придут, вы уже знаете. Они придут, чтобы забрать у вас все и пополнить государственный бюджет, из которого они кормят свои семьи. Они получили команду любой ценой сделать ваши деньги бюджетными.
      Почему они пришли, вы тоже знаете: кто-то проболтался, что у вас водятся деньги и как вы их зарабатываете. Для вас не секрет, как они будут действовать: сначала оперуполномоченный с двумя-тремя помощниками войдет в ваш офис и заставит всех оставаться на местах, чтобы никто не съел и не выбросил ни одного документа, потом он заберет все ваши документы и оставит вам акт об их изъятии.
      Через час для вас начнется новая жизнь, и начнется она так неожиданно, что вы не успеете осознать бесполезность телефонного звонка знакомому полицейскому начальнику, на помощь которого вы рассчитывали полчаса назад. Ваш друг налоговый полицейский бессилен против безжалостного и по-отечественному прожорливого аппарата подавления – он его часть.
      Неотложные дела, которыми была заполнена вся ваша жизнь, уже кажутся вам мышиной возней. Вы сидите напротив опера и сгораете от стыда за белые нитки, которыми шиты ваши бухгалтерские хитрости. Все у вас было рассчитано на то, что вас будут спрашивать, а не "копать". У вас на глазах меркнет всесилие взятки перед системой. Она помогает все реже и реже, все меньше и меньше.
      Вы не можете понять, как вас, такого умного и предусмотрительного, взяли тепленьким вместе со всеми документально заверенными грехами. Вы знали, что приход оперов в нашей стране так же неизбежен, как снег зимой, но наивно держали документы со всеми своими коммерческими тайнами доступными для них.
      Итак, ваши документы попали в отдел налоговых проверок.
      Сотрудник этого отдела – это тот же самый налоговый полицейский, только с гораздо меньшими правами. Он никого не может сам посадить в тюрьму и поэтому зарабатывает на мелких взятках за то, что нашел грехи в работе ревизуемого, но в акт великодушно не включил. Ревизор верит во всесилие закона. Его уважение к нему замешано, с одной стороны, на страхе быть уличенным во взятках, с другой – на заветном желании каждого контролера карать.
      Когда он проводит проверку на вашем предприятии, он как бы сдает закону экзамен на честность и умение "раскручивать". Он старается вовсю и вносит в акт ревизии почти все, что хочет опер. Поэтому никогда не надейтесь на то, что проводимая налоговой полицией проверка подтвердит вашу невиновность.
      Единственным проверенным десятилетиями практики методом избавиться от ревизии остается утеря или нечаянное уничтожение документов. Нет документов – нет ревизии. Это подтверждается тем, что для облегчения этой работы ввели в кодекс статью об ответственности за препятствование проверке налоговой полиции, в том числе за умышленное уничтожение документов.
      Следовательно, "нечаянность уничтожения" должна быть тщательно спланирована. Самый правильный в этом смысле способ – передать документы в какое-нибудь официальное учреждение, которое потом сгорит. Это работа для профессионалов. Они разрабатывают специальные операции и весь грех уничтожения документов, всю ответственность берут на себя. Сгоревшие вместе с вашими документы других предприятий только подтверждают вашу непричастность… Это намного дешевле, чем пожар или наводнение в вашей бухгалтерии. Но дороже, чем в последний момент спрятать документы в гараже (который обязательно обыщут) и сказать, что пришел какой-то дядька и все унес. У дешевого способа с дядькой есть один большой минус: у вас не будет официального документального подтверждения уважительных причин утраты документов. А отсутствие такого документа налоговые опера расценивают как умышленное сокрытие документов.
      Такова узаконенная практика.
      Еще одно подтверждение необходимости своевременного уничтожения бухгалтерских документов – сложившаяся практика внезапного их захвата, вплоть до привлечения к этой важнейшей операции подразделений физзащиты.
      Если к уже сказанному здесь добавить, что каждый ваш документ, попавший в руки опера или ревизора, обязательно будет использован против вас, то станет ясным, что никто, повторюсь, никто документов видеть не должен!
      Вы, скорее всего, возразите: "Как же работать без документов?
      Если налоговая инспекция придет, то попробуй не предъявить документов. Расчетный счет предприятия могут заморозить". Это верно. И не только могут, а обязательно заморозят. Если взамен этих документов вы не предъявите официальную справку о передаче документов в специальный орган или официальную справку о пожаре, где они сгорели, или другую предусмотренную законом справку. По обстоятельствам вы можете справку придержать до прихода грозных оперов, а "девочке из налоговой инспекции" привезти с чужой дачи документы. Выбор за вами.
 
      Обычно предпринимателям, проработавшим с документами не один год и вложившим в их составление всю свою изобретательность, не истраченную на зарабатывание денег, кажется, что документы у них в полном порядке. Однако положа руку на сердце вспомните, что больше половины из них рассчитаны на "девочку из налоговой инспекции" и не выдержат элементарной встречной проверки. Вспомнив, вы начинаете беспокоиться: как быть?
      Ведь действительно: в экземплярах накладных у поставщика цены или количество товара сильно отличаются от содержания ваших экземпляров. Это как минимум должностной подлог. Вспомните, сколько раз вы получали и отправляли деньги по письмам, которых ваши партнеры не писали, и вам станет не по себе, захочется все эти бумаги куда-нибудь убрать подальше. И вы будете совершенно правы.
      По опыту скажу вам, что обязательно наступит момент, когда опер-налоговик скажет: "Если бы у вас были документы, то был бы шанс оправдаться, подтвердить свои затраты, а без документов вы этого шанса лишены. А теперь вся сумма выручки будет вам записана как умышленно сокрытый доход".
      И добавит, что вы понесете уголовную ответственность за присвоение денег и еще бог весть за что. Если у вас нет справки, что оправдывающие документы отсутствуют (по уважительным причинам), ревизоры и опера действительно вправе записать в акт, что оправданий у вас нет.
      В такой момент вы должны не пугаться, а знать, что вас специально пугают и обманывают, чтобы дешево "раскрутить". Вам предлагают выбрать между банкротством от сумасшедших штрафов (если документы не найдутся) и уголовной ответственностью (если документы найдутся). Выбор, перед которым вы поставлены, умышленно ограничен. Есть третий вариант – без банкротства и без тюрьмы. Просто надо знать, что если вы предъявите справку об отсутствии документов по уважительным, не зависящим от вас причинам (кража, пожар, наводнение, передача в официальный орган на проверку или хранение и т. п.), то вам дается время на восстановление (возврат) документов, и хозяином положения становитесь вы! Но надо твердо знать, что вынесенное в скобки словосочетание "по уважительным причинам" операми замалчивается. Но теперь вы не дадите себя обмануть. Вы предъявите им официальную справку о порче или передаче в специальный орган документов и овладеете ситуацией.
      Приведу примеры из жизни.
      Первый случай с предпринимателем, которому пришлось при доставке документов в милицию утопить в реке дорогую автомашину с этими самыми документами. Пока предпринимателя ждали в управлении налоговой полиции, в ГАИ уже составили акт о том, как водитель "не справился с управлением". Другими словами, сбросил авто в реку по неосторожности, то есть нечаянно, без умысла!
      Второй случай – банальный поджег опечатанных в бухгалтерии документов вместе с бухгалтерией.
      Третий случай, увы, печальнее первых двух. Главбух для доказательства своей невиновности и правильности бухгалтерских проводок уговорила директора предъявить для ревизии все документы.
      Из безобидных, правильно составленных и проведенных документов ревизор с помощью встречных проверок составил акт, по которому возбуждено дело… А директор все это время сидит закрытый до суда в тюрьме, дает пояснения по акту ревизии.
      Четвертый случай незамысловат, как все счастливые случаи.
      У одного предпринимателя одна знакомая при увольнении из налоговой инспекции составила акт о том, что взяла у этого человека документы на проверку. Куда они делись после увольнения, она не знает. Нагрянувшая в это время налоговая полиция, не застав на месте документов, потрясла своими большими полномочиями, но никого ими не попользовала и ушла восвояси. Везет же предусмотрительным!
      Из этого естественным путем следует, что для ухода от уголовной ответственности надо уничтожить либо первичные документы (акты, накладные, путевые листы, счета и т. п.), либо ежеквартальную отчетность. Но поскольку подписанные вами экземпляры отчетности хранятся в налоговой инспекции и других госорганах, то вам остается только одно – уничтожить первичную документацию. Не уничтожать же госорганы…
      У многих уже готово возражение: "Но ведь в банке остались платежные поручения, в которых есть все сделки! Зачем мудрить с утерей документов?" Это глубокое заблуждение. Платежное поручение отражает только факт движения денег, который сам по себе никаких правил не нарушает. Даже если за полученные вами на расчетный счет деньги официально ничего не было отгружено, то в случае легальной утери документов вы можете заявить, что товар был отгружен, но номер накладной вы не запомнили, однако точно помните, что плательщик просил отгрузить товар не ему, а какому-то другому предприятию. Подробностей вы не помните, но когда документы будут восстановлены, вы все подтвердите документально.
      Таков порядок, и, легально утратив документы, вы сумели воспользоваться им в своих интересах.

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ: О ПОНЯТИИ "ОПЕР", ИЛИ ОБ ОПЕРЕ ПО ПОНЯТИЯМ

      Слова "инспектор", "полицейский" в налоговой полиции не привились – холодные, ничего сердцу не говорящие слова.
      Лично мне нравится слово "опер". В нем – и название структуры, и специфика деятельности, и оттенок чего-то таинственного и привлекательного.
      Опера – элита налоговой полиции, ее самая боеспособная (в войне с криминалом) часть. Далеко не каждый годится для этой работы, когда весь день – в бегах, в поисках и шевелении мозговыми извилинами.
      С раннего утра и до позднего вечера опера окружают люди. К нему со всех сторон стекается огромное количество всевозможной информации.
      Положим, к любому из следователей она тоже стекается, но ему информация в принципе не нужна. То есть, чтобы она стала нужной ему, ее еще предстоит закрепить юридически, обставить со всех сторон всевозможными бумажками… Далеко не всегда следак считает это нужным, и тогда информация попросту пропадает.
      А налоговому оперу "в хозяйстве" сгодится все. Он ежедневно переваривает огромный массив информации, обширная часть которой даже и не касается преступности. Опер все время в курсе "всего", на острие жизни, созвучен ритму времени, глубинной сущности бытия.
      Наша служба либо быстро раздавливает человека, за ненадобностью отбрасывая прочь, либо учит и воспитывает.
      Каждодневное нацеливание на конечный результат позитивно сказывается и в других, помимо оперативных, сферах деятельности. Опер всегда внутренне отмобилизован, в любую секунду готов сорваться с места и куда-то стремглав бежать, что-то делать, чем.то занять руки и голову.
      Он – в движении!
      Рано или поздно любой из нас обучается выстраивать логическую цепочку действий для достижения поставленных целей, находить своеобразный алгоритм успеха в собственной жизнедеятельности – шаг за шагом, ход за ходом. Совсем как в шахматной игре, когда сильный игрок предвидит развитие ситуации на много ходов вперед!
      Неслучайно большинство начальников в налоговой полиции родом из оперативных служб. Именно у этой категории мозги изощреннее и дальновидней, характер жестче и целеустремленней, связи в разнообразных кругах крепче и влиятельней. Слабаки в оперсоставе долго не держатся.
      Высокие темпы и жесточайшие требования выдерживают лишь сильные духом. Они конкурируют между собою и в результате выживают. Пробиваются наверх лишь сильнейшие, каждому из которых в умении выжить в экстремальных условиях равных нет!
      Став начальником высокого ранга, получив отдельный кабинет, секретаршу и персональную машину, он не перестает быть опером. Такое уж устройство его тренированных мозгов: он должен постоянно вынюхивать, выслеживать, изобличать, настигать и одолевать в поединке.
      У каждого из наших майоров и полковников осталась его личная, работающая только на него агентурная сеть, кропотливо сотканная им за предыдущую многолетнюю работу "на земле". И если ты, к примеру, уже замначальника городского управления, а к тебе приходит давний агент и между делом сообщает некую информацию о совершенном преступлении, то что ж ты – положишь ее под сукно?! Ни боже мой!
      Если это всего лишь незначительный пустяк, то, понятно, сам возиться не станешь, сольешь информацию в райотдел, но если что-то серьезное, то не побрезгуешь и лично заняться, хотя это по должности вроде бы и не положено. Но – душа требует, понимаете? В ладошках свербит желание самолично найти и повязать.
      Опера – это те же самые обыкновенные люди, со своими большими и маленькими недостатками и грешками. В этом смысле мы ни капельки не отличаемся ни от обывателей, ни от тех же преступников.
      Каждый из нас в меру туповат, ленив и распутен. Тот – растяпа и мямля, этот – толков, но нет интереса к работе, нехотя работает из-под палки. Когда достанут до печенок начальственными попреками – имитирует бурную деятельность, но стоит на миг отпустить вожжи – начинает филонить, вместо дела придумывая всевозможные оправдания. у третьего – какие-то свои тараканы в голове… и у пятого… и у десятого… Но при всем при этом, если брать в целом, то под воздействием логики сложившихся вокруг нас обстоятельств сутками и неделями напролет пашем мы как черти, выполняя в итоге такой объем работы, который при наличных силах и ресурсах в принципе выполнить невозможно!
      Обыватели нас не любят, криминалы – ненавидят. Собственное начальство плюет нам в души, интересуясь лишь конечными результатами, а не тем, ценой каких неимоверных усилий он был достигнут.
 
      Зарплата – мизер, да и ту не каждый месяц выплачивают, здоровье – ни к черту, времени на семью – нет.
      Взглянув на себя свежим взглядом со стороны, в ужас приходишь!
      Бежать со службы скорехонько – вот единственный выход!
      Но бежать некуда, везде одно и то же (где покруче, где пожиже), да и привык уж к своему ремеслу.
      Практически не осталось среди налоговых оперов прежних зубров. Кто-то, пробившись в начальники, сделался для рядовых коллег недоступным, основная же масса незаметно испарилась из органов. Тот – спился, этот – ушел на пенсию, того – посадили (закрыть любого из оперов всегда есть за что!), те – осели там, где меньше требуют и больше платят.
      Оперскому молодняку набираться уму-разуму практически не у кого. Учатся лишь на собственных ошибках, причем многие на этом сгорают. Из ста начинающих оперов в итоге получилось бы тридцать-сорок хороших оперов, а так – только двое-трое, да и то, если им повезет.
      Ничему не учат, однако конечный результат дай!.. Не сумеешь, завалишь показатели раз, другой, третий – выгонят в два счета; с этим быстро, кадры не берегут и не лелеют. Начальство беспокоят лишь их собственные шкуры.
      Ну а если ты хоть как-нибудь, да стараешься, тянешь лямку с 6 утра и до 23 вечера, тогда держат – "так и быть, работай пока", но при этом нагружают сверх меры (да и кто эту меру мерил), требуют несусветное, жмут до упора.
      Но если, несмотря на рутину и всеобщую глупость, начнет у тебя что-нибудь получаться, если сумеешь найти нужных людей, нащупать каналы воздействия на них, если будешь не только по рейдам мотаться и морды бить вечно пьяному сброду, но и грамотно вербовать, расследовать, делать что-либо полезное, достигать нужное именно делу, а не бумаге и не твоим начальникам…
      Вот тогда, может быть, – повторю, может быть! – почувствуешь в себе неосознанную гордость: "А ведь получается!" Это – исключительно твоя личная победа. Не жди от отцов-командиров слов восхищения и благодарности, поскольку начальство всерьез озабочено лишь двумя вещами: чтоб давал показатели на уровне и чтобы с ним не переругивался, когда ему вздумается в очередной раз тыкать тебе свои ценные указания…
      Опера в массе – народ дружный. В одиночку и бандитов не одолеешь, и от начальства не отобьешься.
      Есть множество ситуаций, когда лишь от твоего напарника зависит, будешь ли ты в конце концов на коне, или же – раздавлен тяжелым колесом доли. Никому не хочется под колесо, вот локоть о локоть с боевыми побратимами от судьбы-суки и отбиваемся! Все мы – люди одного сорта, примерно одинакового профессионального уровня. Но у каждого – своя особинка, свои плюсы и минусы.
      Один – психикой гибче, глубже понимает людей, все внутренние пружины и механизмы людского естества… Незаменим как агентурист и к любому подыщет ключик, свой специфический подход. И на допросах, когда надо разговорить нужного "клиента ", ему равных нет. второй – внимателен к мелочам, подмечает множество подробностей и деталей, которые легко ускользнут от внимания другого человека, им же будут замечены и правильно поняты.
      У третьего – интуиция зверская! Бывает так: никаких зацепок, лишь что-то отдаленно маячит в тумане, этакий проблеск во мгле, заметить его невозможно – только почувствовать наличие, вот он и чует первым из всех, а уж затем и остальные, присмотревшись, тоже начинают что-то замечать.
      Четвертый – упрямец. Уперся, вцепился как бульдог и держит, не отпускает до конца, в финале глядь – а ведь что-то начало вырисовываться!
      Пятый – смелый до безумия, в налоговой полиции шибко отчаянные не нужны, это тебе не ОМОН, но иногда и здесь случаются острые ситуации. тогда есть за кого укрыться, и если даже ничего особо рискового не происходит, все равно приятно знать, что среди нас есть свой Рэмбо.
      Итак, живем по-братски, друг на друга начальству не стучим, спины коллег прикрываем, про подлянку товарищу – и думать не моги.
      Конфликты? Бывает, где ж без них, но – несерьезные, без долгих обид, злопамятства и двурушничества…
      Во всем мы примерно одинаковы – даже в доходах: все практически нищие! Порою придет какой-нибудь новоиспеченный лейтенантик – нос кверху, ездит на подержанном папином "опеле", строит из себя гения оперативных комбинаций, хотя в работе пока что полный ноль.
      Проходит время, обкатается новичок в конкретных условиях, и если не исчезнет быстро в неведомом направлении, то приспособится к реалиям, приноровится, притрется.
      Сперва с "опелька" как-то незаметно пересядет на менее приметные "Жигули", а там и бумажник в его кармане начнет уменьшаться в объемах и достоинстве ассигнаций.
      Иначе – не получается. Иначе – нельзя. Смотреться белой вороной в оперском коллективе – значит становиться всеми нелюбимыми одиночками. А таким у нас ходу нет!
 

***

 
      Восемнадцатое марта отпраздновать не удалось. Почти весь день начальник неотлучно находился на месте, и опера бегали на полусогнутых. Собрались двадцатого вечером.
      Отмечание праздника проходило в Измайловском парке. О том, чтобы собраться в конторе, не могло быть и речи: Желдак сурово пресекал и куда менее крамольные вещи.
      Караваев, вздохнув, согласился. Он подумал, что альтернативой может являться лишь пьянка в конторе, а это чревато начальником райотдела, которого следует опасаться значительно больше, нежели капризов погоды.
      Никому не пришла в голову кощунственная мысль вовсе отменить праздничную пьянку. Профессиональный праздник отмечали, даже когда запрещалось вообще все человеческое. Остатки этой практики еще взирали со стен дежурки в виде извлечения из кодекса и грозного приказа, в котором спиртное приравнивалось к ядерному оружию и провозглашались безъядерные принципы – "запрещение проноса, хранения и распития" эликсира радости на территории Федеральной службы налоговой полиции.
      Как раз в те жестокие времена и случилась с опером Барановым неприятность, мягко выражаясь, весьма отрицательно сказавшаяся на его служебном росте. Он только-только получил новую долгожданную должность старшего оперуполномоченного по особо важным делам. Неприятность, как и все неприятности, началась с того, что людям в главке оказалось нечем заняться. В такие минуты тамошние бездельники любят учинять "внезапные проверки".
      Посидев немного в управлении и не найдя ничего интересного, проверяющие решили: "А заедем-ка мы в райотдел". Особую пикантность этому решению придавало то, что пути до отделения ровно полчаса на машине. Как только инспекторы ступили за порог, Баранову сообщили по телефону радостную новость: "Инспекция из управы будет у тебя через три минуты! Давай!" Что именно давать, объяснять было некогда, да и незачем. Он кинулся в дежурную часть. Неположенные предметы, несмотря на их субъективную ценность, полетели прямо в форточку, лишние бумаги скрылись в карманах. Скомкав газету, заменявшую операм скатерть, Баранов увидел в окно, как инспекторская машина заруливает во двор отделения. В последний раз обводя взглядом дежурку – не забыл ли чего, он с ужасом заметил, что не убрал самый крупный из компрометирующих предметов. Прямо посреди дежурки безжизненно развалился на табурете опер Белагуров.
      Внешний вид налогового полицейского и в особенности исходящий от него запах не оставляли сомнений относительно причин его неподвижности: опер был пьян в то самое место, которое Баранов уже не успевал прикрыть от высокой комиссии. Не слишком опытный в общении с руководством, опер на секунду растерялся, но тут послышался хлопок входной двери, впускающей страшных гостей, и решение моментально нашлось. Баранов подхватил под руки мычащего опера и с трудом запихнул его в каморку дежурного.
      – Сиди здесь, будешь задержанным, – злобно прошептал он Белагурову и ринулся навстречу инспекции.
      Внимательно оглядевшись и не заметив ничего предосудительного, проверяющий обратил внимание на "задержанного", который все еще размышлял над услышанным. Инспектирующий палец требовательно уперся в Белагурова.
      – Это задержанный за торговлю алкогольной продукцией без лицензии, – последовал рапорт.
      Белагуров же тупо посмотрел на инспектора и неожиданно произнес:
      – З-з-заявляю, что мое задержание произведено совершенно неправомерно!
      Слегка обалдевший инспектор потребовал протокол и все полагающиеся документы на правонарушителя, но документов, естественно, не оказалось.
      – А они меня еще и избили, – подал голос Белагуров.
      – Да что ты врешь-то! – возмущению Баранова не было предела.
      – Кто тебя трогал?!
      В ответ задержанный опер, который, видимо, окончательно решил подвести коллегу под монастырь, закатал рукав и продемонстрировал здоровый синяк на плече.
      Делом заинтересовалась особка, и могло кончиться совсем плохо, не вступись Желдак, который отстоял Баранова перед высоким руководством.
      Но сейчас страшные плакаты остались в дежурке. Место встречи было глубоко законспирировано, и проверяющих можно было не опасаться.
      Все участники не без труда разместились за небольшим столиком, уставленным дарами местной закусочной, и Бажанов провозгласил первый тост.
      Когда стали пить "за дам", очень кстати завалился Караваев. С собою он привел белокурое создание, которое представил как Олю. Создание щебетало ангельским голоском и умопомрачительно взмахивало ресницами, однако водку трескало наравне с мужиками. Это особенно умилило старшего следователя Кузякина.
      Склонившись к Витьку, он восхищенно зашептал:
      – Какая девочка! Наша? Откуда она?
      – Из пресс-службы.
 
      – Что-о-о?! Она?
      – Да.
      – Не может быть!
      – Точно тебе говорю.
      – Вот эта?! И она – прессует? Надо же…
      Пришлось объяснять, что пресс-служба и пресс-хата – это несколько разные вещи.
      Закупка водочки была поручена мудрому Бажанову. С этой непростой задачей он блестяще справился.
      Непростой – потому что подавляющее большинство продаваемой в ларьках водки не имело ничего общего с исконно русским напитком. В лучшем случае – разбавленный спирт, в худшем можно было нарваться и на отраву. Статистика несчастных случаев по городу убедительно свидетельствовала, что к покупке спиртного следует подходить предельно серьезно. И майор подошел. Заявившись в ларек, он первым делом предъявил удостоверение и попросил чего-нибудь крепкого, предупредив продавца, что они это будут пить. Сами. И если что…
      Продавец торопливо закивал и полез куда-то вглубь своих закромов. После десяти минут возни он извлек из недр несколько бутылок водки, по виду точь-в-точь как на прилавке. И заявил, что на это дает гарантию.
      Водка оказалась действительно качественной, но подействовала на всех по-разному. Следователь Лососев, например, впал в пессимизм.
      С горечью в голосе он толковал Караваеву:
      – В девяносто четвертом прокуратура неожиданно взяла все хозяйственные дела и… Представляешь: все до одного – "за отсутствием состава", "за отсутствием состава"… Амнистировали всех подчистую, все хозяйственные статьи. Указания… Падлы…
      Мы тогда только одного директора завода засадили. Год работали, представляешь! У него одного золота на двести тридцать миллионов изъяли. Через полгода возвращается – мне в лицо смеется, сука. И в должности восстановили!.. Всех, понимаешь, без разбора…
      Не было у нас хозяйственных преступлений, понимаешь, все налоговики поганые придумали…
      Караваев уважительно выслушивал излияния, время от времени сочувственно кивая.
      Бажанов же, напротив, воспрял духом. Обнявшись с пресс-дивой, они на пару горланили срамные частушки.
      – Спой что-нибудь нормальное! – у Баранова, видимо, проснулось и запротестовало его эстетическое чувство потомственного интеллигента.
      – Действительно, – поддержал кто-то из присутствующих. – Давай что-нибудь наше.
      К всеобщему одобрению Бажанов затянул "Мурку".
      Как ни странно, но среди личного состава бытовали, на первый взгляд, довольно странные музыкальные пристрастия.
      "Наша служба и опасна, и трудна" никогда не пели, хотя слушали с удовольствием. Наиболее популярны были такие вещи, как "Мурка", "На поле танки грохотали…" и, конечно же, знаменитая "Таганка". Раздумывая над причинами таких предпочтений, Караваев сначала подумал, что вкусы формируются по принципу "с кем поведешься…". Но он чувствовал, что ребята как бы вкладывают в блатные песни иной смысл, и те звучат совсем не поблатному. Атмосфера, что ли, иная. Вроде костюма пирата на маскараде – из воплощенного зла получается шутка.
      Музыка, кажется, вернула Лососеву жизненный оптимизм.
      Отбросив свое похоронное настроение, он протянул руку за гитарой:
      – Ну-ка, дай-ка. Я тут на днях классную вещь слышал. Не знаю, кто написал, но – наш человек, точно. За душу берет.
      Он посерьезнел, настроил инструмент, и в наступившей тишине зазвучали аккорды:
      Я в весеннем лесу пил березовый сок,
      С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
      Что имел – не сберег, что любил – потерял.
      Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
      И носило меня, как осенний листок.
      Я менял имена, я менял города.
      Надышался я пылью заморских дорог,
      Где не пахнут цветы, не светила луна.
      И окурки я за борт бросал в океан,
      Проклинал красоту островов и морей,
      И бразильских болот малярийный туман,
      И вино кабаков, и тоску лагерей.
      Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать, Полететь к ненаглядной певунье своей.
      Да вот только узнает ли родина-мать
      Одного из пропащих своих сыновей?
      Я в весеннем лесу пил березовый сок,
      С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
      Что имел – не сберег, что любил – потерял.
      Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
 
      Выслушав благодарности и пообещав всем желающим потом записать слова, исполнитель снова заметно погрустнел.
      Задумчиво рассматривая свой захватанный стакан, он заметил:
      – Между прочим, стаканы надо мыть с обеих сторон.
      – Во-во! – поддержал Караваев. – Изнутри тоже!
      – Да, прекрасного полу у нас маловато, надо было бы из райсуда девиц пригласить, они и стол помогли бы накрывать. И все такое…
      – Лососев потянулся.
      – Да нет уж, Леша, давайте забудем, – запротестовал Баранов.
      – А зачем забывать, мальчики? – мило поинтересовалась пресс-офицерша. – В каком суде, говорите, дело?
      – В Перовском, – машинально отозвался Лососев и тут же, вспомнив прошлогоднюю печальную историю, добавил: – Только не вздумайте звонить Мариночке! Не хватало нам еще одного скандала.
      Лососев намекал на секретаршу Перовского райсуда Марину Чумакову. Полненькая и на вид вполне добродушная Мариночка втихомолку подрабатывала охраной ценных грузов. В кабине трейлера все принимали ее за обычную плечевую. Правду, по слухам, узнавали лишь те, кто пытался напасть на груз, но они уже никому ничего не могли рассказать. В качестве вооружения Мариночка преспокойно использовала приложенные к уголовным делам "пушки" и потом, возвращая на место, частенько путала их. Из-за этого, собственно, история и выплыла на свет.
 

***

 
      В один из весенних дней в райотдел поступили данные о том, что на их территории произойдет весьма крупная сделка между лицами южной национальности по левому коньяку. Место и время сделки известны.
      Желдак связался с управлением, чтобы те помогли зафиксировать это событие. Управление помогло рекомендацией обойтись своими силами. Лимиты времени на подготовку были уже давно исчерпаны, начальник райотдела собрал совещание с операми по единственному вопросу, который не давал покоя ни Ленину, ни Чернышевскому: "Что делать?" В результате Караваеву торжественно был вручен фотоаппарат "Зенит" с объективом, более подходящим для фотоохоты, чем для оперативной съемки. Но тут, как говорится, и рак рыба.
      Приехав с группой на место, Витек с огорчением наблюдает, что место "южане" выбрали крайне удачное – точек для съемки практически нет. Но! Рядом стоит шестнадцатиэтажка! Белкой он скачет на чердак и мощной "зеркалкой" аккуратно отщелкивает весь процесс сделки. После этого на сцену вылетают молодые орлы из физзащиты и производят задержание главных действующих лиц.
      Срочно отпечатав фотографии в местном ателье, он прибыл в райотдел, где сам Желдак с гиканьем и улюлюканьем колол продавца.
      Тот упирался рогом и колоться явно не желал: "Нэ знаю, начальнык, савсэм ничэво нэ знаю!" Перед ним раскладывается веер фотографий. Дитя гор понимает, что влип, но по инерции продолжает упираться. Тут до него медленно доходит необычный ракурс съемки, и он спрашивает, мол, откуда снимали-то?
      Витек посмотрел на него как на ребенка и, пожимая плечами, ответил: "Спутник… специально с ФСБ договорились".
      В усмерть перепуганный продавец лихорадочно строчит чистосердечное признание.
 

***

 
      Майор Баранов объявил войну.
      Нет, не всей экономической преступности в целом, и даже не самым ярким ее представителям – продавцам оптовых партий суррогатной водки. Противник майора, скорее, проходил по статьям УК.
      Противник был ловок и изворотлив, Баранов – терпелив и изобретателен. Супостат ловко обходил все ловушки, расставленные опером, оставлял следы своих грязных делишек, но был неуловим.
      Наступала крайняя фаза эскалации конфликта, чреватая новым скачком напряженности и кровавой развязкой.
      Четвероногий злодей не подозревал, какие над ним сгущаются тучи. Именно четвероногий, поскольку бравый майор вел неравный бой с мышью. Не просто с мышью, а мышью с большой буквы "М".
      Все началось с того, что начальник райотдела, решив расширить полезную площадь вверенных ему помещений, провел ремонт крошечной пристройки наподобие флигеля, выгородив там уголок для кабинетов отдела налоговых проверок.
      После евроремонта операм пришлось "принимать в эксплуатацию " новое помещение. Все было бы замечательно, вот только находилось оно на высоте полутора метров от уровня пола, и вела в него железная, сваренная из уголков лестница. Без перил. Под углом примерно 85 градусов. На вопрос "Зачем такой крутой подъем сделали? Неудобно ведь!" полковник ответил: "Чтобы вы не напивались на работе. Напьетесь – ни слезть, ни залезть не сможете!
      "
 
      Уже через четыре часа после данного разговора старший опер Бажанов, принявший активное участие в праздновании новоселья, поднялся по этой лестнице, неся в каждой руке по чашке горячего кофе и по две бутылки пива. Не пролив ни одной капли, ставя оные на стол, он пренебрежительно фыркнул: "Не залезете…
      Не слезете… да я три года на флоте служил!" Так вот, отдел налоговых проверок, лишив бедное животное территории обитания, вынудил мышь осесть в кабинете майора Баранова, расположенном аккурат снизу.
      На первых порах серый воришка был даже рад, поскольку майор не бегал в столовку вместе с операми, а пробавлялся домашней пищей, вкусно приготовленной любящей женой. Однако стоило ему прогрызть несколько свертков и серьезно уменьшить количество овсяного печенья, которым Баранов любил закусывать чай, ему была объявлена война, война на уничтожение.
      В один прекрасный день в кабинете, расположенном по соседству со штаб-квартирой майора, опер Саша Пастухов опрашивал наглого, как стая бездомных дворняжек, клиента.
      Караваев сидел рядом и перебирал бумаги на столе, делая умный вид. Санек флегматично, с чувством собственного достоинства заполнял шапку протокола:
      – Фамилия, имя, отчество… год и место рождения…
      Клиент, развалившись на стуле, напялив на себя маску хозяина мира, делал одолжение – отвечал. В этот момент из кабинета сверху раздался душераздирающий вопль.
      Оказалось, что с четверть часа до этого сила человеческого разума в лице майора Баранова взяла верх, мышь была поймана в коварно расставленный капкан, и гордый опер решил продемонстрировать свой трофей женской половине райотдела – старшему лейтенанту Ирочке, зашедшей в отдел налоговых проверок выкурить в приятной компании сигаретку.
      Прошедшая суровую школу оперативной работы еще в Управлении КГБ по городу Москве, не уступавшая операм в рукопашной и превосходившая многих мужчин в результатах тренировочных стрельб, Ирина панически боялась мышей.
      Ее переходящий в ультразвук вопль заставил стоящих рядом присесть.
      Начальник райотдела Желдак подавился чаем, а в коридор стали выглядывать потревоженные опера.
      В это время Санек, пропуская мимо ушей душераздирающие крики, работал дальше.
      – Что можете сказать… – задал он очередной вопрос все тем же спокойным тоном без всякого интереса.
      Второй вопль, как показалось Караваеву, был поярче и понасыщеннее.
      Клиент все так же нагло задает встречный вопрос:
      – Та што, блин, за вопли?
      На что Санек бесстрастно, не поднимая глаз от бумаги, пробормотал:
      – Какие? А… эти. Не обращайте внимания, это отдел принудительного взыскания работает.
      Ответы стали предельно четкими, клиент – просто шелковым.
 

***

 
      Не угадать иногда, где и что тебя поджидает. Так и случилось с лейтенантом налоговой полиции Моториным. Нежданно-негаданно он стал чуть ли не главным борцом с преступностью и образцом поведения сотрудника в быту, хотя все предшествовавшие события обещали совсем другой исход. Да и сам Моторин не думал тогда, что таким образом в лучшую сторону изменится его карьера.
      А случилось вот что.
      Однажды в выходной день Моторин сильно выпил.
      К слову, потребление почти летальных доз соединения спирта и воды было для него привычным, даже любимым занятием.
      Как-то раз в очередную пятницу опера пошли в баню. Да, оперативные сотрудники налоговой полиции тоже ходят в баню. Они моются в бане. Ну, по крайней мере, это версия для жен… Ну и как водится, по обыкновению у них с собою было. Причем немало.
      Парились, выпивали, пьянели и вновь в парной выгоняли из себя алкоголь, принятый вовнутрь, периодически восклицая при очередной рюмке: "Изыди, нечистая сила, останься чистый спирт!" К глубокой ночи все были в относительно трезвом состоянии, но Моторин не сумел удержаться и "поддерживал компанию" в прямом смысле практически до потери сознательности.
      Однако дружба – штука крепкая, и, несмотря на известную злобность и агрессивность супруги "укушавшегося" товарища (из-за того к нему в гости и не ходили), все же решили…его…доставить прямо домой, ибо дверь он бы сам не открыл…
      Добравшись на такси и предварительно нашарив в кармане у товарища ключи, тело начали поднимать на третий этаж. В подъезде по закону подлости было темно. То ли лампочки погорели, то ли их формально сперли. Одним словом, во избежание контакта с взбешенной состоянием главы семейства супругой было принято решение: открыв дверь, впихнуть товарища в хату, закрыть дверь, а ключи отдать ему утром по приходу на работу. Сказано – сдела но… Резким движением впихнули товарища в хату. дверь так же быстро и с усилием захлопнулась, а замок щелкнул два раза, известив, что теперь никто никуда не вырвется.
      Настало утро, и товарища на работе не узрели. К обеду он тоже не появился и не позвонил… Стало ясно, что тут последствиями от бодуна дело не обошлось. Участники вчерашнего сабантуя, встревоженные не на шутку, прыгают в машину и мчат на адрес.
      После нескольких звонков и ударов в дверь они слышат голос, который слабо походил на известного им ранее бодрого и зычного опера. Однако, поняв, кто звонит в дверь, голос сразу окреп и поведал:
      – Да херово… Нет, дома никого, все на даче… да лежу… причем в позе цыпленка табака… Почему? Да потому что вам, козлам, смотреть надо было, что у меня дверь двойная!
      Теперь по существу. Повторюсь: однажды в выходной день Моторин сильно выпил. И устроил дома скандал. Вел он себя в этот момент несколько не так, как подобает офицеру, да и просто законопослушному гражданину.
      Дабы утихомирить комнатного хулигана, тесть огрел его сковородой по голове, в тот момент не украшенной форменной фуражкой.
      На том вроде бы дело и кончилось, дебошир упал и заснул.
      Но вот утром здоровье работника налоговых органов дало серьезный сбой. Как никак, а сотрясение мозга он заработал. Да еще тяжкое похмелье. Какая уж тут служба?
      Доставили пострадавшего в больницу и, пока ему медицинскую помощь оказывали, вызвали его коллег: как никак, а случай серьезный, налоговый полицейский – и с травмой головы, мало ли что?
      Увидев сотрудника уголовного розыска, прибывшего по вызову, Моторин несколько струсил, как бы не наказали его за пьянку да дебош, устроенный дома.
      Но, видно, чугунная сковорода благотворно подействовала на мыслительные способности, и он не растерялся, а поведал душещипательную историю, зафиксированную официально:
      – Поздно вечером, возвращаясь домой из магазина, я увидел драку на улице. Группа подростков в количестве пяти человек избивала лежавшего на земле гражданина. Как сотрудник органов, я представился, показал служебное удостоверение и потребовал прекратить нарушение общественного порядка. Однако правонарушители мало того что не прекратили свои противоправные действия, но еще набросились на меня и стали наносить мне удары руками и ногами в жизненно важные органы, в том числе и голову.
      Оперуполномоченный скептически отнесся к словам лейтенанта, но так как других свидетельств случившегося не было, записал показания потерпевшего, который на чем свет стоит бранил уличное хулиганье, не дающее жизни простым людям и даже работникам правоохранительных органов.
      А далее дело приобрело совсем фантастический оборот, который Моторин и не предвидел вовсе. Да и как ему было предвидеть, если далее составления протоколов за нарушение правил торговли его юридическая мысль не шла. Ведь что получается? Группа подростков избила работника налоговой полиции, при этом покушались на его жизнь, нанося удары по голове. Вот такой слон раздулся из мухи.
      В райотделе смекнули, конечно, что все тут вранье, а как опровергнуть?
      Вранье не вранье, а официальный документ есть. И так просто от него не отмахнешься.
      Моторина снова хотели опросить и попытаться склонить его к правдивости, или пусть уж что-либо другое придумает. Хватились его искать, а тот из больницы выписался, больничный взял и был таков, где-то загулял. Пришлось дать бумаге официальный ход. А это уже дело нешуточное. О подобных случаях сообщается в управление в Москву. Дело берется на особый контроль. Как никак, а случай вопиющий и преступление тяжкое.
      Милицию соответственно мобилизуют и совместными силами принимают меры к розыску и наказанию виновных.
      Пока в отделе кипели страсти, Моторин десять раз уже помирился с тестем и ушел в подполье, решив, пока "болеет", отдохнуть от всех служебных дел. Тем временем дело о нападении дошло уже до самых высоких сфер.
      И вот наступил день, когда бравый налоговый полицейский вышел на службу. Тут на него смотрели косо. Вроде он герой, не на службе был, а за гражданина избиваемого заступился, но, с другой стороны, кто в такую чепуху поверит из коллег?
      Вот тут Моторин понял, что теперь он либо пан, либо пропал, и решил продолжать настаивать на своем: "Я защищал общественный порядок. За то и пострадал. Наказать негодяев по всей строгости!" – Да меня затаскали по твоему делу, каждый день отчеты требуют.
      Оно в Москве на контроле, – чуть не плакал начальник райотдела.
      Тут до лейтенанта дошло, какую кашу он заварил. А что делать, скажите на милость? Признайся он, что соврал в больнице, начальство может и стружку снять. Вот он и решил идти до конца. Несколько раз ездил в рейды по тому месту, где его "зверски избили ", на опознания всякие ходил и, конечно, никого не опознал.
 
      Но все закончилось для него как нельзя лучше. Надо же какое.то решение по делу принимать? Вот руководство и приняло наиболее разумное, на их взгляд.
      За проявленное мужество и инициативу лейтенант налоговой полиции Моторин досрочно получил звание старший лейтенант, и хотя все понимали, что дело липовое, но ведь обратного-то не докажешь. Почти как с легендарным поручиком Киже дело вышло.
 

***

 
      Налоговым полицейским Москвы в конце 90-х крупно везло на начальников. Заместителем по оперативной работе чекиста Добрушкина некоторое время был бывший партийный активист Михаил Слинько. И хотя рулил он весьма и весьма недолго, тем не менее прославиться успел. Как-то вычитав в одном из служебных документов, что у оперативников имеется спецконтингент, он собрал начальников райотделов и заявил: "Я тут узнал, что у вас там агенты и резиденты всякие имеются. Велите-ка собрать их всех в ближайший вторник, я им лекцию прочитаю о необходимости усиления борьбы с налоговой преступностью". Бедные начальники дар речи потеряли от такого вопиющего нарушения конспирации.
      Также он прославился тем, что, разъезжая по районным службам и отделам, снимал на видео окурки и повелел везде, где только можно, повесить огнетушители.
      Этот генерал сразу же приказал в срочном порядке перекрасить все стены, сейфы и часть прочей мебели в белый или бежевый цвет, всеми способами блюдя пожарную безопасность, умудрился швырнуть непотушенный окурок в урну и дотла спалить собственный кабинет, перед этим отремонтированный, а также провести еще массу различных мероприятий, которые отнюдь не способствовали улучшению работы налоговой полиции.
      Очень любил он и различные широкомасштабные операции и рейды.
      В один из весенних дней Караваев и Валера, товарищи и соратники по райотделу, попали, что называется, "под замес". Шеф вызвал их в кабинет и сказал, что завтра вечером им необходимо прибыть во 2-й отдел управления на Азовскую для участия в каком-то очередном рейде. Причем посоветовал одеться попроще, ибо проверять придется подвалы и чердаки.
      В управлении Караваева сразу взял в оборот замначальника отдела с настоятельными напоминаниями о том, что им показатели тоже нужны, и поэтому Витьку просто необходимо поговорить с тремя товарищами, просто поговорить, и можно быть свободным на сегодня.
      Все складывалось удачно. Однако, распахивая дверь кабинета, Витек понял сразу, что глубоко ошибался. В углу на диванчике сидели иностранцы, их было трое, причем двое из них могли бы смело рассказать доморощенным мачо, как надо выглядеть. Широкоплечие, мускулистые, с длинными волосами, в белых футболках и потертых джинсах. Третий же был типичным представителем бизнес-элиты: костюм, рубашка, глянцевые туфли и галстук в тон костюму. Поздоровавшись с опером, все знание языков которого сводилось к "айн, цвай полицай", Караваев приступил к делу:
      – Добрый вечер, дамы и господа, владеет ли кто-нибудь из вас английским языком?
      Глаза иноземцев засветились необычайной радостью и счастьем, как будто бы они все вместе выиграли один миллион долларов в национальную лотерею. Вскочивший бизнесмен был резв, как двоечник на уроке, выучивший на пятерку домашнее задание с помощью отцовского солдатского ремня.
      – Да, сэр, мы все знаем английский.
      – О'кей, сообщите, пожалуйста, ваши имена, гражданство, цель пребывания в нашей стране и причину, по которой вы были задержаны. Если наша страна имеет дипломатические отношения с вашей страной, я могу пригласить вам консула. если язык нашего общения для вас труден, на основании нашего законодательства вам может быть предоставлен переводчик (ага разбежались, только кто его оплачивать будет). Кроме этого я хотел бы увидеть ваши паспорта либо документы, удостоверяющие вашу личность.
      Ситуация начала проясняться. Оказалось, что сей бизнесмен только недавно прибыл в Москву, он испанец и совладелец какого-то СП. К нему приехала дочь и ее друзья, и он поселил их на квартире, которую снял у знакомого своего партнера. Тот в городе почти не живет. Вот этот-то знакомый и проходил по материалам отдела как важное звено в цепочке "черного нала".
      – Да, сэр, скажите, а вы кто? Переводчик или сотрудник МИДа?
      – Почти…
      Прежде всего Витек почувствовал себя идиотом, поверившим в свое счастье, как Шарик в то, что его бабушка согрешила с водолазом, и поменявшим холодное пиво и недосмотренного "Английского пациента" на этот внеплановый геморрой.
      Домой он попал под утро, еле шевеля языком. Ночью ему снились кошмары, участники которых изъяснялись исключительно на английском.

ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ: СОН, НАВЕЯННЫЙ ПОЛЕТОМ ПЧЕЛЫ ВОКРУГ ГРАНАТА, ЗА МИГ ДО ПРОБУЖДЕНИЯ

      – Капитан Караваев! Доложите комиссии по специальным вопросам детали инцидента, произошедшего с вами 12 марта этого года.
      – Товарищи офицеры! Уважаемые коллеги! Мне, капитану налоговой полиции Караваеву, было приказано выяснить реальный уровень доходов предпринимателя Рулона Обломова. С целью получения достоверной информации распоряжением начальника райотдела налоговой полиции меня включили в группу наружного наблюдения.
      Служба наружного наблюдения, непрерывно сопровождавшая Обломова, установила: на вечер 12 марта он запланировал странную, скажу более, подозрительную встречу. Да, именно так, господа! Бизнесмен запланировал встречу в рабочее время, но в неформальной обстановке! Интересующий нас объект снял номер в гостинице, прибыл туда в 17:52 с дипломатом, в котором, как предполагали сотрудники группы наружного наблюдения, находились бумаги, способные пролить свет на уровень реальных доходов господина Обломова.
      Должен напомнить уважаемым коллегам, что все предыдущие попытки внедрения оперативных работников в окружение интересующего нас объекта не дали результатов. Именно потому к решению поставленной задачи была привлечена оперативно-поисковая служба.
      Мне придали вид и форму стеклянной коньячной бутылки. Затем сотрудники лаборатории закачали туда, то есть в меня, "Курвуазье ", любимый напиток господина Обломова. Презентовать меня бизнесмену было делом техники…
      – Капитан! Детали внедрения не разглашаются.
      – Слушаюсь! Таким образом, я оказался на столе, в номере.
      Рулон Обломов был один, нетерпеливо ходил по комнате, явно кого.то ожидая. В 18:11 раздался стук в дверь, и я на всякий случай включил запись.
      – Что произошло дальше?
      – Это была секретарша господина Обломова. Молодая и весьма симпатичная особа. Я узнал даму в лицо, так как за несколько дней успел хорошо изучить все его окружение.
      – Продолжайте, капитан!
      – Девушка выглядела просто великолепно! Вечерний макияж, светлые волосы уложены в высокую прическу… Она была одета в белую облегающую блузку и короткую темную юбку… Непозволительно короткую юбку для деловой встречи! Я счел необходимым зафиксировать крупным планом. Также на девушке были туфельки на шпильках, ажурные черные колготки…
      – Вы отвлекаетесь! Какие колготки?
      – Черные. Ажурные.
      – Отставить!!! Дальше!
      – Судя по лицу Рулона Обломова, он ждал эту даму. Видимо, предполагалось, что с документами будут работать вдвоем. Да, именно вдвоем!
      – Других посетителей не планировалось?
      – Думаю, нет, товарищ полковник.
      – Точно? Вы уверены, капитан?!
      – Да! Если б такая девушка, я ни за чтоб…
      – Отставить! Продолжайте!
      – Почти сразу вслед за появлением девушки в номере был притушен верхний свет. Негромко зазвучала мелодия, они стали медленно кружиться по комнате в танце…
      – Отставить! Объясните комиссии, с какой целью в бутылку коньяка, то есть вам в глаз, была вмонтирована видеокамера?
      – Для фиксации служебных документов, товарищ полковник!
      – Тогда зачем, капитан, вы представили руководству управления видеоматериал, оч-чень сильно напоминающий порнофильм?
 
      – Никак нет, товарищ полковник! По формальным признакам – это легкая эротика! Уважаемые коллеги, прошу принять во внимание: мне впервые довелось выполнять столь ответственное задание! Я старался фиксировать все, что попадало в объектив!
      Боялся пропустить момент, когда начнется плотная и энергичная работа с документами…
      – Продолжайте!
      – Они кружились в медленном танце по номеру. Руки бизнесмена Рулона Обломова лежали на талии девушки. Я понял: сейчас начнется работа! То самое, ради чего меня внедрили в номер господина Обломова. К сожалению, я не мог использовать несколько видеокамер и монтаж, пришлось ограничиться максимально крупным планом… Я фиксировал каждую мелочь, стремился не пропустить миг, когда…
      – Отставить!!! Документы появились?
      – Какие документы, товарищ полковник? Ах, документы! Никак нет! Юбка поползла вверх, появились стройные бед…
      – Отставить! Прошу вычеркнуть это из протокола! Продолжайте, капитан!
      – Они уединились на широкой постели, которая, к сожалению, оказалась слишком далеко от столика, где находилась бутылка
 
      "Курвуазье". Камера работала на предельном увеличении, но, боюсь, я смог запечатлеть лишь крупные детали, а вот документы никак не попадали в объектив. Только…
      – Отставить! Удалось ли зафиксировать что-то, кроме…
      – Да, товарищ полковник! Я включил на максимальную чувствительность микрофон, удалось благополучно зафиксировать разговор интересующих нас объектов – Рулона Обломова и его деловой партнерши.
      – Капитан!!! Там одни томные вздохи и стоны! Лишь иногда – невнятное рычание…
      – Шифр, товарищ полковник! Нам еще потребуется декодировать его, но я уверен, что добытая запись – ключ к успеху! Готов немедленно приступить к расшифровке видео- и аудиосигнала! Думаю, наши "клиенты" хитро маскировались во время секретной беседы, а вот там, в полутемном углу, без помех занялись документами…
      – Дальше!
      – И тут случилось непредвиденное, уважаемые коллеги! В меня был налит коньяк, отличный "Курвуазье"! За время пребывания в номере господин Обломов выпил лишь однажды, а девушка предпочла ликер. Соответственно, весь напиток оставался внутри емкости.
      Я изо всех сил старался не пить его, даже не нюхать! Но коньяк подло проникал в меня через поры… Сотрудники технической службы выдали мне специальные таблетки против опьянения, чтоб я смог выполнить задание до конца. Увы, метаболизм оперативного сотрудника в виде стеклянной бутылки отличается от метаболизма обычного налогового офицера. Антиопьянин вызвал икоту, которая нарастала с каждой минутой. Я с трудом сдерживал себя, но в дело вмешались пары алкоголя, которые все активнее проникали внутрь организма.
      В конце концов, когда в номере стало очень темно, так что ничего уже не было видно, а процесс работы над документами достиг апогея – интенсивность шифробеседы резко выросла, я потерял контроль над собой. Не выдержал, икнул несколько раз подряд непозволительно громко…
      – Как отреагировал бизнесмен Рулон Обломов?
      – Сначала он замер, потом включил верхнее освещение. Спросил девушку: "Ты икаешь"?
      – А она?
      – Она? Ох, она… Какой у нее был голос, господин полковник!
      – Отставить! Что сделал интересующий нас объект?
      – Он сказал: "Погоди, снегурочка! Ща отыщем деда-мороза, выбросим на фиг, а потом будешь таять…" – Что предприняли вы?
      – Икал, товарищ полковник! Икота усилилась так, что бороться с ней стало просто невозможно. Я попробовал отхлебнуть коньяк в надежде прекратить демаскирующие звуки, но это не дало результата…
      – Рулон Обломов обнаружил вас?
      – Так точно! Он схватил бутылку, то есть меня, за горлышко, прищемив нос.
      – И вы, забыв о чести офицера налоговой полиции, окончательно выдали себя, капитан?!
      – Простите, товарищ полковник! Все это – совокупное отрицательное действие "Курвуазье" и таблеток! Мозги работали плохо, к тому же я не мог нормально дышать… решил пугнуть Обломова, крикнул: "Заплати налоги! И живи!" – А он?
      – Размахнулся мною. Девушка завизжала на постели. Я плохо соображал, пары алкоголя в комплексе с антиопьянином вызвали сильнейшее помутнение рассудка.
      – Капитан Караваев, вы в курсе, что уже на следующее утро, 13 марта, предприниматель Рулон Обломов открыл приют для бездомных кошек, выплатил все налоги за пять лет вперед и назад, а также построил маленькую церквушку неподалеку от своего особняка? Туда он пошел зажечь свечку сразу после открытия храма.
      – Нет, товарищ полковник, об этом я не знал.
      – Сотрудник группы наблюдения утверждает, что Рулон Обломов, находясь в храме, умолял только об одном: избавить от говорящих бутылок.
      – Это значит, что требуемый результат получен?
      – В целом да, капитан! Довожу до вашего сведения: после совещания и неоднократного детального просмотра видеоматериалов комиссия пришла к выводу, что вы отлично справились с заданием. Ни о какой пенсии по нетрудоспособности не может быть речи. Вы переводитесь в группу научно-технической разведки, с повышением в должности.
 

***

 
      Тревога, тревога, тревога. Кому не известно это магическое слово, которое заставляет бежать, прыгать, скакать, хватать, выбегать на мороз в трусах и в валенках на босу ногу, судорожно стискивая автомат. называться может по-разному: у погранцов – знакомая всем по сериалу "Государственная граница" знаменитая фраза "Застава в ружье", у нас, в налоговой полиции, называлось все скромным словом "прибой". Услышав его, любой сотрудник должен был бежать из любой точки, в любое время до месторасположения своего подразделения.
 
      Ну что такое тревога для настоящих оперов? Рутина. В войсках это может обозначать все что угодно – от войны до просто издевательства над солдатом, в милиции бывают всякие случаи, но чаще всего ее объявляют по делу, а у нас одно: должен прибыть в установленное время, иметь при себе соответствующие вещи, дабы предстать перед грозными очами начальства и получить свою порцию люлей за несоблюдение инструкций и приказов, плюс не поспать всю ночь, поскольку смысла возвращаться домой чаще всего не было. Происходит это все буднично: приходит вечером начальник и так шепотом, тихо говорит: "Сегодня домой лучше не уходить, сегодня будет "прибой", готовьтесь, но т.с.с… никому, никто не должен знать". Примерно так происходит во всех подразделениях.
      Но вот однажды случилось непредвиденное, объявили "Прибой ", нет, "ПРИБОЙ", так как никто из начальства о нем не знал. И выдернули всех тепленькими в 2 часа ночи в отдел. Тогда Караваев еще не обзавелся привычкой отключать сотовый на ночь и предупреждать родителей, что если кто звонит со службы – его нет, не было и не будет. Вот так нежданно-негаданно, не прошло и двух часов, как он пришел со службы домой и отправился на нее вновь. В отделе Витек был сильно удивлен наличием еще пяти таких же, как он, из 18-ти, причем начальника отдела найти никто не мог. Начальник райотдела появился на минуту, грозно сверкнул очами, сообщил о проверке готовности согласно приказу и убежал.
      Прошел час, время три, грозной проверки нет, ну что делать в такой ситуации измученным операм? Правильно – найти себе занятие, что и было сделано. Из сейфов были извлечены стратегические запасы беленькой, благо дежурный пузырь был у каждого.
      Но вот беда, то ли недосып сыграл роль, то ли опера еще не обладали стойкостью духа, присущей офицерам, но алкоголь сыграл злую шутку с молодым, неокрепшим организмом – захотелось им развлечения. ничего более умного придумать не смогли и начали резвиться, играя в старую игру под названием "конный бой". Думаю, все вспомнят свое школьное детство. Сие занятие увлекло донельзя, и бравые гусары не заметили, как дверь в отдел открылась и на пороге появились, с интересом наблюдая за ними, главный опер – замначальника службы по оперативной работе Дмитрий Иванович и грозный полковник с Маросейки, 12 – оттуда, где Верка Глаголева с Балуевым и Харатьяном бегали с крупнокалиберными дыроколами наперевес, моча направо и налево неплательщиков налогов.
      Челюсти грозного полкана были где-то на уровне колен, до пола они опустились, когда опера попытались принять положение "смирно" и один из них, обдавая спиртными парами, доложил, что весь личный состав отдела на месте. Зам тихо прокряхтел, но скромно умолчал, что это всего лишь его треть. Тем временем начальство пришло в себя от такой наглости, но, судя по всему, не до конца, так как грозных речей и разрывания анусов не последовало. Наоборот, захлопнув челюсти, потребовали представить дежурные тревожные чемоданчики.
      Надо сказать, что в отделе их было три, то есть их сделали, набили положенным содержимым согласно приказу, но сил хватило только на три, то есть один чемоданчик на шесть оперов, но повезло: получалось один на двоих. Челюсти у начальства опять отпали к полу. Зам, то багровея, то синея, тихо отошел в сторонку, проверяющий с Маросейки все еще крепился и начал осматривать содержимое по списку. Чемоданы были вполне подстать приказу, даже пара банок тушенки была как продуктовый НЗ на двое суток. Наблюдая, как по мере проверки у полкана немного светлело лицо, видно, радовался, что опера все же не последние разгвоздяи и инструкции с приказами чтят. Все с трепетом ждали конца этой процедуры, потихоньку приходя в себя, и стойка "смирно" начала уже вроде получаться.
      Но тут настала кульминация. дело в том, что по приказу в чемоданчике должно лежать энное количество денег, что-то около 500 рублей. И полкан их обнаружил: аккуратно завернутые в газету пачки сторублевок, отпечатанных на простом ксероксе, были обернуты в банковскую упаковку, соответственно 10 тысяч в каждой пачке – тоже продукт очередного "оттяга" после службы. Вот здесь проверяющий не выдержал, он кричал, тряс тремя "пачками условных денег" у них подносом и вопил: "Что это такое, вашу мать, бл… что это здесь делает?" хором ответив, что это деньги согласно инструкции и приказу, и даже больше положенного – на всякие случай, и завершив сей ответ дружным выдохом, господа офицеры привели проверяющего в ступор. единственное, что он смог сказать, хлопая дверью, было: "Гандоны в погонах, ну я вас…" Зам и главный опер тихо давились сигаретами в углу…
      А утром, когда все отсыпались на своих столах, положив под голову пару томиков инструкций по ОРД, пришла просьба остаться после утреннего совещания и во главе с начальником отдела явиться к начальнику службы для участия в воспитательных мероприятиях. вазелин брать запретили.
 

***

 
      Линь Ма Джун, гостья столицы, прибывшая из Поднебесной, в миру просто Маша, была той, кого в интеллигентной среде принято пренебрежительно именовать торгашками. Однако это не мешает представителям той самой среды покупать у торгашек овощи и фрукты, яростно сбивая цену и возмущаясь по поводу обилия "жуликов за прилавками".
      Но в данном случае покупатели были абсолютно правы. Луноликая Маша была торгашкой в чистом виде. Убеждать клиента в том, что предлагаемый ему товар – лучший в мире, она считала ниже своего достоинства.
      Единственный презрительный взгляд, которым она удостаивала покупателя, говорил все: несчастный чувствовал, что если он вот прямо здесь, сейчас же, не приобретет эти огурцы (помидоры, яблоки, фейхоа, в конце концов), то от этого пострадает не она, гражданка Маша, а он, несчастный и обделенный покупатель!
      Не придется ему вкушать лучшие в мире продукты, он откажет себе в удовольствии узнать, чем питаются в лучших домах лучшие люди, и…
      На этом месте сдавались даже самые убежденные привереды (кроме тех, кто, зажав уши и закрыв глаза, не сбежал от лотка еще раньше). Они покорно протягивали обвисшие от усталости руки, подставляя свои сумки, сетки и пакеты под омерзительно скользкую морковь, заскорузлую от грязи картошку и яблоки, каждый сантиметр которых был накрыт артобстрелом полчищ маленьких беленьких червячков. Они вынимали из кошельков новенькие хрусткие полтинники и только что полученные в зарплату сотенные и взамен получали невозможно рваные, мокрые и слипшиеся десятки (или их половинки, заботливо склеенные при помощи бумажки и гадкого конторского клея).
      Если же кто-либо из посетителей пробовал подать голос в свою защиту, китаянка включала вторую скорость, и горе было несчастному, позволившему себе выпад в сторону ее товара или сдачи. О, такой буре позавидовал бы даже сам Шекспир! В ход шли все возможные и невозможные словесные обороты, невероятные лексические изыски и исследования генеалогического древа незадачливого покупателя. Контрольным криком, посылающим его туда, откуда не возвращаются, Маша добивала клиента.
      – Так будет со всяким, – говорила Маша, наблюдая, как то, что раньше можно было еще назвать покупателем, тащится прочь с битком набитыми сумками.
      Но так случалось не со всяким. К примеру, когда на рынок заходил Караваев, китаянка шустро упархивала в ряды коллег, а на ее место заступал вечно сопливый пасынок. Витек покупал у него продукты, вытягивал шею, осматривал торговые места и, плюнув на землю, удалялся восвояси. А Линь Ма Джун медленно возвращалась на свое место, некоторое время выглядывая из-за весов в положении полуприседа, чтобы окончательно убедиться, что ее вековечный ужас удалился.
      А дело было в том, что Витькина мать, которая первоначально и посещала базар, обладала таким незавидным свойством, как интеллигентность. Когда она осмелилась указать торговке на какие-то недостатки ее товара, та… История не сохранила поступков и речей Маши, но пожилую женщину увезли с прободением язвы в больницу.
      Караваев поехал с ней, вернулся смурной и, надев камуфляж, отправился на базар. Он смиренно выслушал половину того, что собиралась сказать ему торговка Маша, а затем, с хрустом размяв пальцы, от всей души вломил ошалевшей китаянке по шее.
      Естественно, остальные торговцы попытались Витьку помешать, но он и не таких обламывал. Проходивший мимо сержант ППС пресек попытки разломать прилавок гражданки Маши, попросив коллегу не чинить беспредел на рынке.
      Отведя Караваева в сторонку, он искренне заверил его, что целиком и полностью разделяет точку зрения на мировую экспансию лиц китайской национальности, но его, сержанта, руководство не столь политически подковано.
      Инцидент потихоньку начал забываться, когда к лотку подошел ничем не примечательный гражданин и попросил: "два килограмма яблочек, пожалуйста, пару капустин и свеколки с полкило, если нетрудно". Маша и не подумала ни о чем нехорошем.
      Как обычно, кинула на весы два разлохмаченных мокрых кочана, осторожно за хвостики накидала в чашку весьма неприятные на вид свеклины, к каждой из которых налипли такие же по весу комья грязи, и напоследок, чтобы покупатель поменьше вопил, отвернувшись, высыпала в темный кулек полведра мелких зелененьких горошин с веточками и листиками – они должны были олицетворять яблоки.
      – Скажите, это яблоки? клиент сделал неверный ход, он был явно незнаком с повадками Маши. Она распахнула свою золотозубую пасть и выложила свое мнение о клиенте, его родных, близких, домашних животных и образе жизни. Клиент стоял, кротко склонив голову, и внимательно выслушивал все сказанное в свой адрес. Затем он на лету поймал полетевшие в него горошины и аккуратно сложил в кулек.
      – Сдача, – и в чашку со звоном грохнулась горсть слипшейся мелочи в рыбьей чешуе.
      Мужчина не без омерзения взял ее и стал пересчитывать.
      – Дома посчитаешь, математик, – рявкнула она. – Следующий!
 
      – Простите, но, мне кажется, тут не хватает семи рублей… – робко сказал клиент – и понеслась!
      Гражданка Маша приступила к подробному открытию внутреннего мира подвернувшегося под руку строптивого клиента.
      Она пела гимн зарвавшемуся жмотничеству и готовности удавиться из-за вонючих рублей. Закончив, она царственным жестом метнула в чашку еще один комок, на этот раз мелкий и желтый.
      – Довольно с вас? – воздев брови, как Екатерина Великая, оделяющая землей казаков, поинтересовалась она.
      – Еще как, – кротко сказал клиент. – А теперь потрудитесь снять фартук и приготовить документы.
      И грянули эти страшные для любого торговца слова:
      – Контрольная закупка!!!
      Тотчас по бокам выросли невесть откуда взявшиеся люди в штатском. На их металлических лицах было написано непреклонное и решительное: "Пройдемте".
      – А далеко идти-то? – не сдавалась Маша. – Может, здесь разберемся?
 
      – Никак нельзя, – сказал гражданин, аккуратно беря ее под локоть.
      – Вы позволите?
      Дежурный судья Перовского райсуда Сухоручко был суров, но справедлив. Ласково улыбаясь, он выслушал русско-китайскую матерную брань и, брезгливо развернув кулек с вещдоками, вынес вердикт:
      – Вы, мадам, не только обвешиваете, но и людей этой гнилью травите! За это штрафа мало. Конвой, пятнадцать суток за неуважение к суду.
 

***

 
      Андрюша, нет, Андрей Михайлович – так его почтительно называли коллеги, был похож на Вини-Пуха.
      Правда, в отличие от упомянутого персонажа Андрюша был еще и умный. Потому и попал в городскую налоговую полицию.
      Конечно, кроме ума, в наличии были и все остальные атрибуты: диплом юриста, мама со связями в юридическом мире и т. д. Впрочем, к истории это никакого отношения не имеет.
      Ну так вот, однажды Андрюша участвовал в тривиальном уголовном деле: неуплата налогов физлицом. Подсудимый свою вину признавал, отягчающих обстоятельств не было, следствие проведено без "проколов", аккуратно. В общем, все было ясно. Процесс приближался к развязке точно по расписанию, почти как курьерский поезд в конечный пункт назначения в те блаженные времена, которые теперь решили именовать застоем. Все было ясно, каких.то особенных проблем дело не сулило, чрезмерных усилий не требовало; единственное, что слегка угнетало следователя, надо было постоянно торчать на процессе в этом затхлом зале со скрипящими столами, сломанными стульями и отваливающейся от стен штукатуркой. "Ну и ладно, – думал Андрюша, – видно, такая у меня судьба".
      Совершенно неожиданно, неизвестно почему (отечественное правосудие всегда непредсказуемо) процесс вдруг затянулся. А у подсудимого весьма некстати сломался зубной протез. Теперь в ответ на вопросы судьи сначала раздавалось какое-то шамканье и только потом, после полуминутной паузы, слышались некие членораздельные звуки, хотя и не всегда понятные. Теперь процесс уже не несся как курьерский, не двигался быстро и уверенно к кульминации – вынесению приговора, он полз и тащился, как полудохлая курица, замирая на очередные полминуты, чтобы от шамканья перейти к звукам фыркающего бегемота, а затем уже к отдельным словам, звучащим более-менее отчетливо. Впрочем, смеяться над этой бедой подсудимого было бы грешно, Андрюша ничем не мог ему помочь…
      То ли обвиняемый додумался сам, то ли кто-то подсказал, только в конце очередного судебного заседания он попросил у судьи разрешения передать зубной протез родственникам для починки. Судья не возражала, начальник конвоя тоже, и аккуратно завернутый в газету протез перекочевал в добротный, из коричневой кожи Андрюшин кейс, а из него в нежные руки постоянно плачущей жены подсудимого.
      Родственники оказались на редкость заботливыми и, вероятно, всемогущими – починка "зубов" заняла лишь сутки. Теперь протезу предстоял обратный путь – из Андрюшиного кейса в рот к будущему преступнику.
      Судья втайне надеялась, что шамканье подсудимого сменится на нечто более приемлемое с точки зрения правосудия, и тогда судебный процесс снова рванется к финишной ленточке, к своей кульминации, и вскоре можно будет вместе с народными заседателями выйти гуськом из совещательной комнаты. И ожидающая этого момента секретарь Наденька произнесет своим немного детским звонким голоском привычное "Встать, суд идет!", в зале запричитают женщины – родственницы подсудимого, но все это быстро оборвется, и можно будет тихим бесстрастным голосом зачитать только что написанный приговор, напоследок, как заклинание, добавить, что он может быть обжалован в течение семи дней. А после этого пойти пить чай с пряниками, блаженно развалиться в удобном вращающемся кресле у себя в кабинете и бездумно смотреть, как за окном хлещет противный осенний дождь.
 
      Но все испортил начальник конвоя. На этот раз были другие конвойные. "Люди, недавно спустившиеся с деревьев", – так мысленно назвал Андрюша личный состав из братской республики.
      Начальник тоже был плоть от плоти недавно спустившихся. И видимо, у них там, на деревьях, все было иначе.
      Короче, когда в перерыв Андрюша отдал своему подзащитному зубной протез, начальник конвоя встрепенулся и чуть ли не прыжками кинулся к несчастному. Но… было поздно: на глазах у изумленных конвоиров подзащитный мгновенно засунул протез в рот и сомкнул челюсти.
      – Отдай зубы! – завопил начальник конвоя.
      Но челюсти обвиняемого оставались крепко сомкнутыми…
      Бойцы ФСИН, однако, просто так не сдаются. Внимание начальника переключилось на следователя. Лязгнув затвором автомата и упершись стволом в пухлый живот юриста, начальник стал требовать "зубы" у него. Два других конвоира немедленно присоединились к своему главнокомандующему и застыли в угрожающем каре.
      Формально конвой был прав: конечно, ничего нельзя передавать обвиняемому без соответствующего на то разрешения, но методы Андрюшу раздражали. Впрочем, выход напрашивался сам собой: надо было воспользоваться их же приемчиками.
      "Вперед и не бойся!" – скомандовал себе Андрюша. В этот миг ему почему-то вспомнился самый первый конфликт в суде, хотя за долгую следственную практику их было немало. Тогда в Реутовском суде ему пригрозили арестом за неуважение к суду в общем-то за безобидную вольность: выступая на слушании дела, он сравнил качество здешнего правосудия с убогим состоянием местного судебного дворца. Разваливающееся здание суда напоминало в некотором роде аккуратно сохраняемую реликвию, правда, не имевшую исторической ценности. Горсуд давно уже стал притчей во языцех, и, видимо, потому слова Андрея Михайловича вывели судью из терпения.
      Но в тот раз ситуация была куда безобидней: Андрей все свел к шутке. Кротко взглянув на судью и улыбнувшись молоденькой прокурорше, он заявил, что тогда придется организовать выездную сессию суда вокруг следователя налоговой полиции, метущего метлой Реутовские улицы. Прокурорша захихикала, судья ядовито усмехнулась, и эпизод был исчерпан…
      Сегодня все куда серьезней.
      – Послушай, уважаемый, – начал он. – Знаешь, кто вчера был начальником конвоя? Тимирбаев был!.. – тут Андрюша сделал многозначительную паузу.
      – Начнут разбираться, спросят, кто разрешил отдать зубы в починку?
      Тимирбаев и разрешил. Ты говоришь – запрещено, и я с эти совершенно согласен, но это значит, что накажут Тимирбаева. Ты хочешь, чтобы его наказали? Правильно, не хочешь. Потому что тогда он тебя накажет – в свободное от несения службы время.
      На лице начальника конвоя явно отражалась усиленная умственная работа, разумеется, в тех пределах, что доступны бойцам конвойной службы. Наконец последовала последняя умственная операция, и начальник конвоя одолел всю логическую цепочку. Здравый смысл и богатый жизненный опыт предшествующих поколений подсказывал, что шутить с Тимирбаевым – этим здоровым лбом из соседнего взвода, прошедшим Чечню, – не следует.
      И конвойный начальник, нехотя, поморщившись, пошел на попятную…
      Андрюша победил. "Зубы" находились по принадлежности -там, где они и должны быть. Вероятно, завтра этот судебный процесс завершится; на сегодня – баста, пора домой.
 

***

 
      Утро еще не успело перерасти в день, а солнце уже так раскалило воздух, что его приходилось хватать ртом, словно выброшенный на берег пескарь. Существует только одно средство восстановить силы, потраченные на доставку бренного тела к месту работы, – несколько минут покоя и тишины. Опускаешься в удобное кресло и, немного поерзав в нем, принимаешь удобную позу, вытягиваешь ноги и закрываешь глаза. Всего несколько минут, несколько сотен секунд. А потом…
      Бросить бы всю эту работу да рвануть на пляж. Там и жара не так чувствуется, и занятие можно себе более интересное найти, чем исследование очередной студенистой массы, которую подсунет неугомонный опер.
      На пляже действительно хорошо. Очаровательные студенточки, вырвавшиеся на свободу из душных аудиторий института, сверкают своими длинными ножками, дразнят и манят.
      Словно по взмаху волшебной палочки дверь распахнулась, и в кабинет влетел взъерошенный Санек. Пробормотав на ходу дежурное "привет", он плюхнулся в кресло и сразу же стал звенеть стаканами, заваривая чай.
      – Витек, если ты собираешься сегодня работать, то хотя бы глаза открой.
      – Тебя сейчас послать или по факсу? – лениво процедил Караваев сквозь зубы, но глаза пришлось открыть и тем самым прогнать очередное длинноногое виденье.
 
      В ответ Санек неопределенно фыркнул и демонстративно повернулся к нему спиной. Восторг у классиков вызывала Эллочка-людоедка, которая обходилась тридцатью словами. Представляете, в какой неописуемый восторг они бы пришли, пообщавшись с Саньком. Отвечая на вопрос, он чаще всего обходится двумя звуками:
      "хм" и "фы". Смысл, содержащийся в ответе, доводится до оппонента изменением длительности звучания и интонации, с которой он их произносит. Крайне редко Санек может в ответ проворчать что-нибудь нечленораздельное.
      – Чего ты там возишься, – раздался его ворчливый голос.
      Ох, и до чего же он бывает невыносим по утрам. В том, что они вдвоем работали сейчас над разработкой одной фирмы, была вторая ухмылка судьбы. Совершенно разные по темпераменту, взглядам на жизнь, они как будто пытались опровергнуть общественное мнение о том, что разноименные заряды притягиваются.
      "Как вам удается работать вместе и при этом не поубивать друг друга или хотя бы не покалечить?" – типичный вопрос окружающих, которым удалось понаблюдать за ними в течение небольшого промежутка времени.
      То, что Санек в одиночку сражался с папками финансовой отчетности предприятия, совсем не означало, что Караваев не принимал участие в ее разработке. Если у вас возникло такое мнение, выбросите его из головы. Как и все оперативные работники, находясь перманентно в позиции "снизу" по поводу процента раскрываемости, он только и думал, как бы зарегистрировать лишнее преступление. В связи с этим искусство работы с заявителями считается одним из главных для любого опера. Ленивый Караваев, например, принимая заявление, сообщал, что введена новая форма заявления, которой всем обязательно следует придерживаться.
      Начинать следует так: "Довожу до вашего сведения следующую информацию". Получив такую писульку, он регистрировал ее не как заявление, а в виде сообщения "доверенного лица" и подшивал в оперативные дела.
      После каждого очередного радостного вскрика Санька, что указывало на то, что он выявил очередное расхождение в начислении налогов, включался в работу Витек. Работа вновь кипела – с раннего утра и до позднего вечера, пока охранник, обходя здание, не открывал дверь и не начинал многозначительно позванивать ключами, намекая, что им пора покинуть помещение и не отнимать у него драгоценные минуты сна. Лично Караваев, естественно, засиживался до темна лишь из-за уважения к Александру и его умению быть убедительным.
      Все эти дни они просидели над своими установками, не поднимая головы. Весть о том, что приятели опера борются за честь быть принятыми в дом для слабоумных с умственным истощением от работы, в полдня облетела весь райотдел.
      Время от времени дверь кабинета приоткрывалась и в комнату, перешептываясь, проникала очередная группа коллег. В ожидании зрелища один из них говорил ласковым голосом: "здравствуйте".
      В ответ опера отрывались от бумаг и калькуляторов, невнятно матерились и строили страшные рожи. В последние дни даже Желдак не дергал их по пустякам, хотя кто-кто, а начальник райотдела очень любил быть в курсе всех дел, и чем больше информации ему сообщалось, тем выше он оценивал работу подчиненного. Правда, пользоваться этой чертой начальника для завоевания его расположения коллеги не торопились. Еще одна черта руководителя состояла в том, что, получив хоть какую-то информацию, он тут же начинал строить планы, организовывать суперхитрые операции и задействовать в них всех подчиненных, кого мог найти.
      – Все, он наш! Завтра подошьем ответы по банковским проводкам и можно вызывать красавчика, – Санек устало потер глаза и потянулся. – Ну что, по домам?
      – А на радостях напиться? – вопросом на вопрос ответил Караваев.
 
      Возражений не последовало.
 

***

 
      Утро началось с яркого солнца, пробивающегося через, казалось, вполне плотные шторы, головной боли от вчерашнего распития ларечной бормоты и острого нежелания идти на работу.
      "А пойти ли мне на работу? Правильно, не пойду! Попрошу Александра, чтобы он отмазал перед начальством…" – пораскинул Витек своими пронзенными болью мозгами и, повернувшись на бок, начал погружаться в сон.
      Не удалось… В голове пропела полковая труба, призывающая свершать трудовые подвиги. Обычно это был будильник, и его можно было проигнорировать, но в этот раз была совесть. Пришлось вставать, находить в себе силы и идти на работу.
      Душ, чашка кофе, зарядка в троллейбусе, и вот он стоит у двери в райотдел в полном здравии и желании работать. Санек уже сидел на своем рабочем месте и строчил постановление на заведение дела.
      Судя по хмурому взгляду, ему вчера досталось не меньше, и поэтому он сейчас будет ворчать.
      – Мог хотя бы сегодня не опаздывать…
      Огрызаться было лень.
 
      Одной из наиболее заметных фигур, на которых стоит обратить внимание, был Дмитрий Ильгамович Мирзоев, 35 лет от роду. Не судим. Не женат. Бизнесмен. Директор фирмы "Наргис"… А вот об этом поподробней.
 

***

 
      Фирма "Наргис", которой владел Мирзоев, торговала стиральным порошком "Тайд", в неслыханных количествах производившимся дочерним предприятием, размещавшимся через улицу.
      Производился этот полезный продукт из стирального порошка "Снежок" путем пересыпания из одной пачки в другую. Потом товар поступал на склад, а уже оттуда попадал в десятки торговых точек по всей стране. Загадочный владелец фирмы будоражил умы всех сотрудников. Дело было в том, что его никто никогда не видел. Все распоряжения отдавал пронырливый молодой человек, по имени Володя, с противными бегающими глазками и огромной черной папкой под мышкой. Когда нужно было сделать что-то неприятное, например не выплатить зарплату, Володя открывал папку и стальным голосом произносил: "Дмитрий Ильгамович велел не выдавать!" Причем "Дмитрий Ильгамович" он произносил так быстро, что получалось что-то вроде "Дильгамыч ". Из всего этого все заключили, что Дильгамыч и являлся владельцем фирмы. Но кроме имени, об этом человеке не было ничего известно. Так и возникла мысль о том, что на самом деле фирма "Наргис" находится в руках самой настоящей мафии.
      У Володи также были свои весьма фундаментальные соображения на этот счет, но об этом станет известно позже.
      Все началось с того, что однажды в двери склада постучался какой-то маленький грустный человечек с помятым лицом и предъявил Володе какое-то удостоверение, отчего лицо у того сделалось, как будто он только что проглотил таракана. "Налоговая полиция", – доверительно шепнул он Володе и помешал ему захлопнуть дверь. За грустным человечком в помещение уверенной походкой вошли десять человек совершенно немыслимого роста, в масках, причем один из них зачем-то с силой пнул попавшийся ему на дороге табурет, который с жалобным скрипом отлетел к противоположной стене. Замыкал шествие бравый краснощекий капитан с чапаевскими усами и бородой. Окинув наметанным взором озабоченную фигуру Володи, он ласково поинтересовался, не знает ли тот, где находится хозяин. Получив отрицательный ответ, он вместе с грустным человечком пригласили Володю пройти с ними в подсобку, оставив персонал фирмы с десятью богатырями, похожими на перекормленных баскетболистов.
      – Значит так, гражданин, нам прекрасно известно, что фирма ваша – братковская, так что к тебе лично у нас вопросов нет… кроме одного, – добавил он после театральной паузы. – говори, где хозяин, и иди отсюда.
      – Какая-какая фирма… – переспросил несчастный Володя.
      Капитан как-то неопределенно крякнул и пояснил:
      – Брат… тьфу, черт! Мафиозная в смысле.
      Тут Володя понял, чего от него хотят, и принялся излагать свою теорию относительно мафии, которая сводилась к тому, что, существует или нет эта замечательная организация, в принципе неважно.
      Сущность человеческого бытия такова, что идея сама по себе может быть достаточно могущественна и влиять на жизнь людей самым существенным образом, притом что ее физического воплощения может вообще не существовать. Затем Володя вспомнил знаменитого мореплавателя Уолтера Райли и его поиски Эльдорадо. Продолжил он тем, что заявил о своем согласии с субъективными идеалистами, и в частности с Шеллингом, по очень многим пунктам.
      Капитан, оказавшийся человеком грубым и малообразованным, заявил, что опровергнет постулаты субъективного идеализма эмпирическим путем, а именно пару раз стукнув Петровича по лбу резиновой дубинкой. На это Володя ответил, что подобный опыт хоть и не может служить достаточным доказательством, но является вполне убедительным и, потея от страха, продиктовал телефоны Мирзоева.
 

***

 
      Появился Дмитрий Ильгамович Мирзоев в стольном граде всего три года назад и сразу же сумел обратить на себя внимание. Естественно, если человек заслуживает внимание окружающих, то последние стараются проявить повышенную информированность о нем, чем и делятся с себе подобными. Так рождаются слухи. Мирзоев был обвешан ими, как рождественская елка украшениями. Другие, ну те, которые входят в первую десятку, всячески старались остаться в тени, не привлекать к себе излишнего внимания. Этакие серенькие мышки-полевки. Журналистов так вообще на дух не переносили. А Мирзоев, как нарочно, так и лезет всем на глаза. То целый день носится на белом БМВ, модель довольно редкая и дорогая, то ресторан на весь вечер арендует. Народ толпится, а швейцар, объясняя наличие таблички "мест нет", говорит:
      "Дмитрий Ильгамович гуляют…" На днях вообще отчудил: мало того что организовал конкурс городских красавиц, себя назначил главой жюри, так еще и по саунам с этими девками бесстыжими таскался. Ну а уж если разговор шел о том, чтобы дать интервью…
      Даже договариваться не надо: на улице встреть иль ночью разбуди – всегда пожалуйста, с превеликим удовольствием.
      Любит человек пожить на широкую ногу и не любит этого скрывать. Отсюда интерес окружающих к его персоне, отсюда и слухи. Говорили, он заглядывается на кресло префекта, а кое.кто даже утверждал, что он представитель мафии в нашем городе, вроде даже чеченской. В противном случае, откуда у него такие деньги, связи, напор… Вполне логично. Единственное, что было правдой из всех слухов, окружающих Мирзоева, так это то, что он собирался построить в нашем городе парк развлечений, по размерам своим не уступающий Диснейленду. Почему именно парк?
      Неужели этот человек так любит детей? Да нет! Вероятней всего, это закрепившиеся в мозгу впечатления детства.
      Диснейленд – это королевство. А Дмитрию Ильгамовичу Мирзоеву очень хотелось быть королем. Иметь одну, две, десяток собственных фирм его не устраивало. Непременно собственная империя.
      Хотя бы такая, как создал себе Билл Гейтс. Спроси у него, когда впервые посетила его голову такая мысль, не вспомнит. Казалось, он родился вместе с ней. Уже более пяти лет все поступки Дмитрия Ильгамовича были посвящены этой идее. С годами она окрепла, усилилась, обросла новыми образами… Короче говоря, превратилась в навязчивую идею с явно выраженной маниакальностью. Осталось только выбрать область приложения своих сил.
      А вот с этим было посложней. Мало ли у нас в стране таких Мирзоевых.
      В промышленности этого сделать не дадут. Рынок поделен.
      Перебежишь кому-нибудь дорожку – последствия не заставят себя ждать. Или голову отобьют, или выход на ресурсы отрежут.
      Научен уже… Три года назад рыпнулся – пришлось все бросить, даже город сменить.
      На этот раз Мирзоев решил начать все сначала, но уже не в промышленности, а в той области, которая, по его мнению, не была засижена конкурентами, – в индустрии развлечений. Благодаря тому что в нашей стране эта сфера бизнеса предавалась более чем семидесятилетнему отрицанию, она превратилась в непаханую целину. Естественно, парки культуры и кинотеатры былых времен не в счет. Свободная ниша в рынке, никакой конкуренции.
      Если и есть, то такая мелочевка, что даже беспокоиться об этом не стоит.
      На самом деле у господина Мирзоева было не все так гладко, как говорила народная молва. В самом начале пошло вроде бы все отлично. Без потерь выбрался из предыдущей заварушки. Деньги потерял, но это не в счет. Главное, ноги и руки целые и голова осталась на своем месте. А ведь взялись за него ребята вполне серьезные. Судьба оказалась благосклонна к нему, откупился, проскочил. Приехал в новый город – опять повезло. Сразу же нашел, к кому обратиться за помощью. Дали банковский кредит, помогли без проблем зарегистрировать несколько подставных фирм, дела пошли – только не забывай своевременно подмазывать. Особой удачей можно было назвать приобретение "крыши". Ну, конечно, не сам факт нахождения. Он и не искал – его нашли. Ни какая-то там "синева", с пальцами все нормально, в веер не рассыпаются.
      А уж какой комплекс услуг предложили! Где бы он ни разворачивал свой бизнес, без "крыши" не обходилось. Обычно она шла как бесплатное приложение к юридическому адресу. Насчет "бесплатности " – очередная шутка. Обычно наедут бойцы, постучат себя кулаками в грудь, бриты вытащат или стволы – запугают одним словом. Ни заботы о "дойной корове", ни помощи, чуть что – в морду. А здесь… Таким и долю не жалко отделять. Прямо не рэкет, а партнерство… И ведомство серьезное – налоговая полиция.
      Целый подполковник, начальник отдела. Вальяжный, уверенный в себе. Связями не козырял, но давал понять – летает высоко.
      На этом лимит счастья был исчерпан. Особенно в последнее время явно началась черная полоса в жизни Мирзоева. Сделки срывались, подкормленные чиновники, именуемые "связями", подводили или допускали волокиту. А сегодня ко всему прочему пригласили для дачи объяснений в райотдел налоговой полиции.
      Состоялась получасовая беседа. Пожурили… попросили предоставить копии документов… обрисовали перспективу. Все довольно вежливо, однако, приятного мало. Особенно ожидавшая его перспектива.
 

***

 
      Первое, что сделал Дмитрий Ильгамович, войдя в свою квартиру, сорвал с себя надоевший за день галстук и бросился к бару.
      Желание номер один – напиться, анализ ситуации потом. Привычным движением свинтив пробку, он налил в рюмку своего лучшего коньяка. На секунду задумался. К черту… Плеснул почти до краев, выпил залпом. Закурив сигарету, Мирзоев погрузился в кресло, поставив бутылку на журнальный столик рядом с собой. Вероятней всего, она ему сегодня еще неоднократно понадобится.
      Коньяк, приятно раздражая гортань, отправился в путешествие по пищеводу. Мирзоев замер, прислушиваясь к ощущениям.
      Вот, суки, довели так, что приходится глушить дорогой коньяк, как водку, да еще и без закуски.
 
      Он набрал номер заветного телефона. Сбивчиво рассказав о беседе с операми, приготовился слушать. Боялся себе признаться, но он не был до конца уверен, что поступает верно.
      – Такому человека засадить, все равно что высморкаться.
      Мирзоев решил сгустить краски:
      – Нахамил я ему слегка. А он как набросился…
      – Боишься его? – хмыкнула трубка.
      – Боюсь, – честно признался Мирзоев и тяжело вздохнул. – Налоговая полиция все-таки.
 

***

 
      Караваев сидел в рабочем кабинете и печатал рапорт. Утро было прохладным и свежим, и он открыл окно, чтобы проветрить помещение, пока не началась жара. В процессе работы над рапортом Витек закурил сигарету и уже подумывал заварить себе кофе, как раздался телефонный звонок.
      – Налоговая полиция, старший оперуполномоченный Караваев.
 
      – Алло, здравствуйте, – услышал он молодой мужской голос. – Это вас беспокоит ООО "Наргис", помощник генерального директора.
      С вами будет говорить Дмитрий Ильгамович Мирзоев.
      Соединяю.
      "Вот и началось", – подумал Караваев.
      Спустя несколько минут оперативник услышал знакомый голос.
      – Алло, Виктор Борисович? Это Мирзоев беспокоит.
      – У вас ко мне какое-то дело, Дмитрий Ильгамович?
      – Приезжайте, тогда и потолкуем.
      – Где и когда?
      – Скажем, в полдень у меня в офисе. Устроит?
      – Да нет уж, лучше вы к нам. А заодно прихватите первичные документы вашей фирмы.
      – Вас что, не предупредили? Я же с начальником договорился… – осекся Мирзоев, и в трубке раздались короткие гудки.
      Караваев положил трубку и встал, чтобы заварить себе кофе.
      Как говориться, лед тронулся. Видимо, Мирзоев уже отзвонился кому-то и сообщил о визите назойливого оперативника. Реакция последовала незамедлительно.
      – Знаешь, почему тебя, сопляка, посадили на такой ответственный пост?
      – Нет.
      – Потому что это часть игры.
      – Какой еще игры?
      – Обыкновенной… нами играют. Мы с тобой в одной лодке, мы опера… Ну, это вот все словесность, а если более реально, то опером "важняком" ты стал вовсе не из-за своих талантов. Скажу честно, нет у тебя талантов к организации, точнее, есть, но профиль другой. Ты хороший исполнитель, твое место в помощниках.
      Отсюда вывод: зачем недостаточно опытного специалиста ставят на такой ответственный пост? А? Ты же неплохой аналитик, отчего сам не поймешь? Это не аналогии, парень. Это та правда жизни, которую тебе надо знать… Короче: завтра закроешь оперподборку по "Наргису"! Материалы – ко мне на стол. Сделаешь все как надо – тебя не обидят, будешь гнуть свое – пеняй на себя.
      Свиньин, откинувшись на спинку стула, прикурил сигарету.
      Отбросив деликатность, он говорил рубленными, короткими фразами:
      – Пойми, капитан, не ты первый, не ты последний. Нечего из себя целку строить… Брать или не брать? Это не вопрос, если дают много. Вопрос – как брать и не попадаться. Или с кем поделиться.
      Брать ли, если дают мало? Когда брать? Идеальный случай – не когда спрашиваешь, а когда дают, не спрашивая. Думаете, вам удастся переломить сопротивление тех, кто не хочет воплощения в жизнь ваших инициатив?
      Караваев пожал плечами.
      – Помни, что оплата услуг возможна не только в наличном или безналичном виде. Возможен бартер, например, в виде оплаты обучения твоего ребенка. У тебя ведь есть дети, капитан?
      – Есть.
      Караваев поднялся со стула.
      – Сидеть! Я тебя не отпускал.
      Зарабатывать на кусок хлеба со сливочным маслом опер может, разумеется, не только развалом уголовных дел, но и множеством других полузаконных способов. Чтобы все перечислить – жизни не хватит…
      Самое прибыльное – собрать побольше компромата на солидную коммерческую фирму и "наехать" на них до упора, затем либо взять одноразово крупные "отступные", либо стать их постоянной "крышей" и исправно получать регулярный доход… Да только слишком уж обременительна эта комбинация, все свои силы на ее разработку кинуть надо, а когда преступников ловить? Не разорваться же на тысячу кусочков. Да и не мелкому районному оперенку такие дела проворачивать, на том уровне все уже давно "схвачено" и проглочено хищниками посильней, с куда большим количеством звезд на погонах, чем у тебя. Скорее уж тебе там рога пообломают, чем ты…
 
      Караваев почувствовал, что у него застучало в висках, совсем как тогда, за речкой, когда он впервые попал под обстрел вместе со своей группой. Совсем некстати пропал голос.
      – Именно поэтому, – наклонившись к лицу Свиньина, прохрипел он, – именно поэтому в одной лодке с тобой, падаль, я себя не чувствую, и борцом за правду тоже. Я просто пытаюсь жить в соответствии со своей совестью и своим долгом. И то, что я вижу вокруг, мне не нравится. Я люблю свою страну и желаю ей только добра, не хочу, чтобы она вечно была страной воров и бандитов, где у нормальных людей нет денег, чтобы купить детям одежду к новому учебному году, тогда как всякие уроды копят на своих счетах в банках миллиарды… Это хуже, чем все то, что я видел на войне, а что может быть страшнее? У меня есть все, чтобы осуществить это, и я этого добьюсь… Честь имею!
      На негнущихся ногах Караваев вышел из кабинета. Только сейчас он заметил, что холодный пот заливает ему глаза.
 

***

 
      В жизни любого опера, который, как положено, отработал несколько лет на одном месте, на своей "земле", однажды наступает своеобразный рубеж. В первые годы работы молодой оперативник помогает отправлять преступников за решетку, не задумываясь о будущем. Посадили одних – сразу хватаются за новых, и кажется, что все, кого посадили, уходят потоком в какую-то бездонную пропасть. Об этих людях опер на время забывает. Молодому сотруднику годы, к которым приговорены его подопечные, кажутся длинными и почти бесконечными.
      Но время в летит стремительно. За постоянной беготней не замечаешь лет, не то что месяцев. И вот однажды на столе у опера появляется телеграмма: готовьтесь, мол, из мест лишения свободы освобожден такой-то. Сразу вспоминаются знакомые фамилия и кличка, и то, как угрожал оперу лютою местью по возвращении из зоны. Скоро появляется еще одна подобная телеграмма, другая. И вот уже целая стопка. Один за другим возвращаются "старые знакомые ". Обычно такой рубеж наступает у оперативника на седьмойвосьмой год работы. Опер становится похож на жонглера с кеглями, которые крутятся вверх-вниз кругами по пять, по десять лет. Возвращаются и отправляются снова назад.
      Все эти циклы разнообразят многочисленные, вошедшие в моду амнистии. Бывает, только закрыли злодея, а он уже через полгода опять на свободе. Часто из мест заключения даже не успевают присылать уведомления об освобождении.
      Опер мысленно представляет себе, как добираются разными путями до его и их родного района заматеревшие, прошедшие школу бандитской и воровской жизни на зоне, бывшие клиенты, которых он когда-то легко колол на допросах, ловко разводил, как детей. Тогда многие из них обещали его убить, но руки у них были коротки.
      Какими они объявятся теперь, пока неизвестно. Опер станет их ждать, а по прибытии будет наблюдать за ними. Может, кто-то из них станет заниматься серьезными делами и перейдет в поле зрение отделов по борьбе с оргпреступностью, а сам никогда не пойдет на дело, станет загребать жар чужими руками. Кто.то из них, может, решил жить честно или ударился в религию. А кто.то затаил на опера злобу, набрался бандитского мастерства и связей и лелеет теперь планы страшной мести. Но "мститель" нарвется уже не на молодого, запомнившегося ему лейтенанта. Он встретит матерого опера, который сам стал наставником для своих подопечных – стажеров. И бороться они будут снова на равных, только на более высоком уровне бандитской и оперской техники.
      Вообще оперу угрожают часто. Бывает, жуткие угрозы расправы вызывают усмешку, если они слетели с уст рыночного торгаша, который, будучи пойманным с левым товаром, забился в истерике. Бывает, угрожают настоящие бандиты, но опер знает, что его просто берут на испуг, и никогда этих угроз не выполнят. Но бывает и так, что от угрозы расправы над самим опером или его семьей становится не по себе, понимаешь, что покушение вполне возможно.
      Чем оперативнику защитить себя или, тем более, семью? А ничем! Штатное оружие выдают только на время рабочего дня. Утром получил, вечером сдал. И если ты днем разговариваешь с отморозками с пистолетом в кобуре, они тебе в глаза скажут, что найдут тебя ночью, когда у тебя ствола не будет. Ответить им нечего. Потом штатным оружием все равно особо не воспользуешься.
      За каждый патрон проводятся целые разбирательства. Один раз где-то выстрелишь – потом работать нормально не сможешь, объяснительные будешь писать целыми днями…
      Поэтому оперативники стараются вообще не получать свои штатные ПМы. Морока с получением и сдачей по всем правилам документации занимает уйму времени.
      Служивый люд выходит из абсурдного положения по-разному.
      Многие опера стараются добывать себе различными путями "собственное" оружие. Благо, что преступный мир у нас вооружен выше крыши.
      Другие опера, как положено, пользуются только штатным оружием, не пускают его в ход. Но тогда, чтоб не пасть жертвой государственного абсурда, надо до минимума свертывать свою актив ность в районе, стараясь никому не мешать, ни на кого не нарываться.
      Кто из них прав – неизвестно. Любой либеральный юрист или деятель культуры поднимет вой по поводу подобного "самооснащения ".
      Опер обеспечивает себя почти всем сам, часто ведет борьбу с преступным миром в одиночку. От государства он получает триста долларов.
      В кабинете – деревянный стол, тяжелый серо-синий сейф, два стула да казенная желтая занавеска на окне. Вся оргтехника, выданная государством, – пылящаяся в углу на полу печатная машинка, которую называют "пыточной". Об нее можно переломать все пальцы, пока набьешь пару строк, еще ею можно убить человека, если ударить по голове.
      Все остальное "появилось само". Компьютер с принтером, мягкие кресла, мобильные телефоны, настольные лампы. Отцыкомандиры следят только, чтоб ничего не выносили за пределы райотдела и не ломали. И никто не сопоставляет результаты служебной деятельности налоговых оперов, возвращенные казне миллионы и уровень их жизни, не замечает вопиющий диссонанс между этими факторами и не делает никаких выводов.
      А кто будет их делать? Некому, у всех свои дела, свои заботы вплоть до самого верха…
 

***

 
      Караваев вышел на улицу и сразу зажмурил глаза от солнца.
      – Добрый день! – неожиданно услышал он. – Пройдемте со мной.
      Витек открыл глаза. Перед ним стоял крепкий молодой парень в джинсах и рубашке с короткими рукавами. Парень как парень. Лет двадцать пять, не больше. Скорее всего, спортсмен. На вид даже приятный. Только вот почему-то смотрит с плохо скрытым превосходством. Будто капитан имел привычку постоянно брать у него по мелочи в долг, а отдавать – только после усиленных напоминаний. Но, в конце концов, это не преступление. Как хочет, так и смотрит. А вот уши неожиданного собеседника майору не понравились всерьез: они были слишком маленькие для внушительной черепной коробки, надутые и крепко закрученные, как огородные улитки. Витек окинул взглядом солнечную улицу.
      Недалеко от веранды пивного бара "У дяди Коли" застыл аккуратный японский микроавтобус с выпуклыми затемненными стеклами. Рядом трое. Одеты неброско. Внешность непримечательная.
      И все-таки в них легко угадывалась профессия. Внимательные трезвые глаза, подтянутые фигуры, экономность в движениях – все выдавало в них хорошо знакомую Витьку специальную службу.
      – Далеко идти? – спросил он непрошеного собеседника.
      – Рядом, – усмехнулся тот.
      – Извини, друг. Не могу, – качнул головой Караваев. – Дела.
      Он сделал вид, что хочет обойти молодого человека. Тот быстро переместился в сторону, преграждая путь. "Реакция хорошая ", – отметил про себя Витек, а вслух вяло бросил:
      – Документы есть?
      – Чего? – переспросил парень, закачивая угрозу в голос. – Когда по-хорошему просят, надо идти. Понял?
      Он протянул к Караваеву мускулистую руку.
      "Молодой. Накаченный. Но, похоже, серьезной подготовки не проходил. Или уж очень плохо обо мне думает", – сказал себе Витек. Быстрым движением он ухватил указательный палец бойца, сжал палец в баранку и начал прижимать верхнюю фалангу к нижней. На лице противника в течение секунды одно за другим сменились выражения удивления, ярости и боли.
      – Ты что, гад! Отпусти, ну, больно же!
      – Отпущу, – сказал Витек, слегка ослабляя нажим, – если скажешь, чего надо.
      – Да ничего такого… Поговорить и все, – морщась, прошипел пленник.
      – С кем поговорить?
      Молодой боец попытался вырваться. Он не знал: из правильно сделанного болевого захвата указательного пальца вырваться невозможно. Если рвануться все корпусом, можно даже потерять сознание от болевого шока. Но хватило и умеренной боли. Боец прекратил все попытки вырваться из плена.
      – Эй, стоп-стоп! – услышал Караваев.
      Он повернул голову и увидел: к ним быстро направляется один из тех троих мужчин, что стояли у микроавтобуса. По возрасту он, скорее, являлся сверстником Витька, чем незадачливого бойца. Мужчина остановился в двух шагах. Лицо круглое, коричневое от загара. Под выгоревшими соломенными бровями – темные глаза-отверстия. На правом виске особая примета – небольшой шрамик. Он был голубовато-белым, ярко выделялся на загорелой коже.
      – Разрешите представиться! – доброжелательным тоном произнес подошедший. – Миногин Владимир Николаевич. Я являюсь начальником отдела службы собственной безопасности московского управления.
      "Назваться-то можно кем угодно", – подумал Витек.
 
      – А вдруг вы не из "безпеки", а из самой Кремлевской администрации? – с сомнением заметил он вслух, продолжая удерживать пленника за палец.
      – Вот мое служебное удостоверение, – мужчина развернул красную книжицу и поместил ее на вытянутой руке в полуметре от глаз капитана.
      Изучать удостоверение было неудобно, но текст внутри вроде бы соответствовал сказанному. Изображение на маленькой фотографии также на загорелого мужчину походило. Караваев кивнул, давая понять, что ознакомился с документом.
      – А теперь отпустите парня, – вежливо, но с достоинством произнес Миногин. – Это я его послал. Попросил вас пригласить. Да ведь молодежь! Ничего сделать как надо не могут. Они же не понимают, что такое культура. Насмотрелись американских дурилок, ну и подражают.
      Караваев разжал захват, но боеготовность на случай нового, возможно, теперь уже парного нападения сохранял. Но атаки не последовало: молодой боец схватился за свой освобожденный палец и быстро шмыгнул за спину Миногина.
      – Ну а кто вы, мне известно, – офицер службы безопасности дружески улыбнулся.
      – Правда? – спросил Витек.
      – Вы Караваев Виктор, капитан налоговой полиции, – сказал Владимир Николаевич. – По должности – старший оперуполномоченный отдела БНПиНДО. – Верно?
      – Ну, допустим, – сказал Витек, удивленный осведомленностью собеседника. – У вас ко мне дело?
      – Честно говоря, да! Может быть, сядем за столик и побеседуем?
      Вот недалеко, – показал он в сторону пивного бара "У дяди Коли".
      – Ну что ж, давайте побеседуем, – согласился Витек.
      Они направились к открытой веранде. Новый знакомец по-хозяйски указал на отдельную кабинку, напоминающую большую корзину, сплетенную из ивовых прутьев.
      Официантки в минуту уставили столик стеклянными кружками с темным пивом и плоскими тарелками. На них блестели перламутровыми боками кусочки сельди пряного посола, обложенные синеватыми кружочками репчатого лука. Это была фирменная закуска пивбара "У дяди Коли".
      – Я ознакомился с твоими материалами по Мирзоеву, – сразу взял быка за рога Владимир Николаевич и сделал глоток рыжего пива, но глоток микроскопический. – К слову, он написал на тебя заявление о вымогательстве взятки.
      – Что вы хотите знать? Брал я или нет? – криво ухмыльнулся Витек.
      – Я хочу, чтобы мы координировали наши усилия и даже помогали друг другу…
      Изображая недоумение услышанным, Витек пошевелил бровями.
      – Поверьте, мы с вами делаем одно дело.
      Миногин приподнял кружку на уровень глаз.
      – В каком же деле мы должны координировать наши действия? – спросил Караваев, нацеливаясь тяжелой стальной вилкой, будто маленьким багром, в жирный бочок селедки.
      Повисла неловкая пауза.
      Во время паузы он наблюдал за подчиненными Владимира Николаевича. Разбившись по парам, они сидели за двумя соседними столиками, изображая из себя праздных посетителей. Молодого бойца, так неудачно передавшего ему приглашение побеседовать, среди них не было. Смотрели они за обстановкой внимательно, без всякой расслабленности, но напряжение в глаза не бросалось. В отличие от молодого остальные, кажется, профессионалы с настоящей подготовкой, сделал он вывод.
      – Заварил ты кашу, капитан, большую кашу…
      – Ну, по-моему, не такую уж большую… – не представляя, о чем говорит, произнес Витек.
      – Большую, – нахмурился Миногин и замолчал.
      Молчал с минуту, а потом поднял взгляд, его глаза-отверстия стали походить на космические черные дыры, втягивающие в себя любую окружающую материю.
      – Я даже преуменьшаю. Обмен информацией – вот что необходимо!
      Будем сотрудничать, капитан?
      – Будем, – заверил Витек.
      На самом деле, он готов был обмениваться информацией по Мирзоеву только с одним человеком. Этим человеком являлся он сам. Больше ни с кем, считая собственное начальство, обмениваться информацией Караваев не собирался.
      Он оторвался от созерцания своей пивной кружки и посмотрел вдаль.
      – Вот и договорились.
      Миногин протянул картонку визитки.
      – На днях вызову тебя официально. Дашь объяснения по заявлению.
 
      Сотрудники "безпеки" разом поднялись и вышли с веранды.
      Витек остался один. Минут десять он цедил пиво, пытаясь собраться с мыслями. Ему нужен был совет, серьезный совет. Он подозвал официантку и, заказав бутылку водки на вынос, неспешно закурил.
      Самочувствие стабилизировалось на отметке "хуже некуда".
      Мобилизовавшийся организм вошел в привычный для него режим функционального стресса и активизировался. На душе полегчало.
 

***

 
      Утром раздался телефонный звонок. Звонил Свиньин.
      – Тебя в УСБ вызывают, к полковнику Миногину. Допрыгался, гаденыш.
      Пока Караваев думал, как поязвительней ответить, тот бросил трубку. Ругнувшись про себя, Витек поплелся в душ.
      К зданию службы собственной безопасности он подъехал с запасом в минут двадцать.
      Подполковник смотрел строго. Он рассматривал Караваева так внимательно, будто видел впервые. Окно было открыто. В кабинет вливался прохладный утренний воздух и ровный рокот городской вселенной. Миногин коснулся лежащей перед ним папки.
      Сделал он это с такой осторожностью, будто перед ним находилось не изделие из пластика, а включенная электроплитка.
      – Неделю назад я получил рапорт от твоего начальника Свиньина.
      Он обвиняет тебя в пособничестве в получении взятки через посредника. Кроме того, в служебном подлоге и злоупотреблении полномочиями.
      Миногин пригладил зачесанные назад рыжие волосы, снял узкие очки без оправы. Затем вытащил свое грузное тело борца-классика из кресла и подошел к окну. Напротив окна блестел в солнечных лучах свежими утренними листьями высокий клен.
      Заинтригованный Караваев слегка приподнялся со стула и тоже взглянул в окно. Внизу располагалась управленческая стоянка для служебных автомобилей. В ровную шеренгу покинутых офицерами легковых машин пыталась втиснуться японская "хонда", похожая на отполированную морем гальку. Своим тяжелым задом она так и норовила толкнуть в борт красную "десятку".
      Витьку показалось, что через секунду подполковник сорвется с места, выскочит из кабинета и, не дожидаясь, пока на третий этаж прибудет неторопливый управленческий лифт, словно сброшенный вниз мешок с цементом, покатится к выходу, подпрыгивая и переворачиваясь на каменных ступенях лестницы. Но тут неудачливый водитель наконец благополучно втиснулся в разноцветный ряд легковушек, все-таки не задев борт испуганной "десятки". Начальник отдела даже покрутил головой, сбрасывая напряжение.
      Потом он вытолкнул из груди воздух, скопившийся во время наблюдения за рискованными автомобильными маневрами, повернулся к Витьку и уже обычным ровным голосом спросил:
      – У тебя информаторы в окружении Мирзоева есть?
      – Естественно, – чуть обиженным тоном, ответил Караваев. – Я ж в рапорте писал.
      – Ну да, ну да… – покивал головой Миногин.
      – И что, толковые люди?
      – Неплохие.
      – Слушай, как это тебе удается? – склонив голову набок, посмотрел на Караваева Миногин. – Рубахой-парнем тебя не назовешь. Наоборот, есть в тебе что-то такое… отталкивающее, я бы сказал. С агентурой ты особенно не пьешь. Спецфонд сверх нормы не транжиришь. А внештатники на тебя пашут, прямо как дачники на своем участке… Как ты это делаешь, а?
      – Запугивание. Лживые обещания, – Витек сделал вид, что честно пытается найти точный ответ.
      – Ну и прямое физическое воздействие – вот основа успехов, – закончил он анализ причин своих успехов в работе с внештатной агентурой и убрал прилипшую к брюкам белую нитку.
      Полковник поместил на лице недовольную гримасу, означающую:
      "Я ждал серьезного ответа, а не глупых острот". Но продолжать выяснение методов, применяемых капитаном в оперативной работе, не стал.
      – Не хочу тебя успокаивать, капитан, – Миногин откинулся в кресле и посмотрел на Караваева поверх очков. – Мы прокачали твои материалы по нашим каналам – ответ неутешительный.
      Заява, конечно, ерунда, попытка внимание отвлечь и потрепать нервы, не более того, но кашу, скажу тебе, ты заварил нешуточную. Добавь еще рапорт Свиньина… У этого Мирзоева связи до самого потолка тянутся, тягаться будет непросто. Реши для себя сам, капитан, будешь бодаться до конца или отойдешь в сторону по.тихому. Никто тебя не осудит за это.
      На нас особо не надейся. Лично я тебе помогу, чем смогу, но УСБ тоже не всемогущее. Я, когда сюда из внешней разведки переводился, как свои задачи понимал? Понимал, что задача заключается в том, чтобы люди, которые призваны контролировать уплату налогов в бюджет, были неподкупны и следили за справедливым выполнением закона. Раз мы хотим отстранить нечестных от контроля, достаточно просто за взятку пожизненно лишить его права работать на контролирующей должности. Пусть трудится на заводе у станка, как и все остальные, кто не имеет возможности брать взятки.
      На деле оказалось все совсем не так: ведь пока существует взятка, можно купить закон. А каким будет этот закон – тюрьма или казнь – неважно. Введете казнь – и ее купят, только подороже. Остается риторический вопрос "А кто будет контролировать тех, кто должен контролировать?" Но это вопрос вечный, и, боюсь, тут мы ничего сделать не сможем.
      Караваев сглотнул и устроился на стуле поудобнее. Такого расклада он не ожидал. Последние дни он успокаивал себя тем, что "безпека" сможет выправить ситуацию и, взяв материалы проверки под свой контроль, позволит довести дело до конца. До конца… Да, видно, конец у этой истории вырисовывался совсем другой.
      – Не буду спрашивать, капитан, как ты на этого Мирзоева вышел, все одно не скажешь или соврешь. Но как опер оперу дам тебе совет: если через агентуру вышел на этот гадюшник, то в первую очередь думай, как своего человека из-под удара вывести. как я понимаю, Свиньин по должности своей к личным делам твоих "штыков" доступ имеет… Так что думай, хорошо думай.
      Караваев встал со стула.
      – Спасибо за совет, товарищ полковник, понятнее некуда. Но если вам все известно, если на руках уже не только подозрения, но и факты, что ж резину-то тянуть? Почему не принять на взятке его или там как-нибудь еще?
      – Не так все просто, дружок, а точнее, все очень непросто. Свиньин калач тертый, в руки денег не берет, да и оперативный стаж ты тоже со счета не снимай. Мы ситуацию под контроль взяли, присматриваем за ним, радо или поздно он оступится, но время в этой ситуации не наш союзник, а наоборот. А у тебя времени совсем мало, вернее, совсем нет. Ну, я тебе все сказал, – Миногин поднялся из-за стола. – Иди, думай, как дальше планы строить.
 

***

 
      На выходе из здания его ждали друзья Сашка, Валерик, Бажанов.
      Они присели на скамейку в сквере на Кутузовском и молча закурили.
      Говорить не хотелось. Тишину нарушил Санек:
      – Ты, Витек, не волнуйся. мы с тобой это начали, нам и заканчивать вместе.
      Он взъерошил светлые волосы.
      – Прорвемся, не впервой.
      Караваев кивнул:
      – Интересно, сколько сил нужно, чтобы в оперской шкуре человеком остаться, не ссучиться и честно делать до конца свое дело. До пенсии. Только напрасно все это. Пустой номер. До пенсии в окопе сидеть – это какая же задница нужна? Дубовая. Надоело в дерьме барахтаться. Поймите, мужики, наступает момент, когда от всего этого настолько "воротит с души", что просто мочи нет. И хочется уйти куда-нибудь подальше. Уйти, чтобы не ссучится, не быть статистом, не продаться на корню криминальному быдлу…
      – Не кипятись, Витек, бесполезно это, – Бажанов сплюнул перед собой. – Бесполезно потому, что сам видишь, как страной правят…
      Смотрю на экран телевизора, в нем мелькает глупая, опухшая от пьянства морда очередного главы государства, дирижирующего каким-то забугорным оркестром. Смешно вроде. Только не до смеха. Стыдно. Стыдно за себя и за Родину, которой правит такая морда. Ему за себя нестыдно, а мне, офицеру, за него стыдно.
      Рассказать кому – обхохочутся. А сколько эта морда "наворочает" еще, в будущем? Девяностые. Паяцы сменяют клоунов, марионетки сменяют паяцев. Все отплясывают на ниточках. Все из одного "циркового училища". Что толку, что будет им возмездие где-то там, в другой жизни, в другом измерении? За все грехи – прошлые и будущие? Тьфу! Муторно…
      – Спасибо, друзья. Прикройте завтра на работе, мне несколько дел провернуть надо.
      Подняв воротник куртки, он зашагал в сторону метро. Мысли перестали метаться, в голове приобретал очертания план дальнейших действий.
      Сделав пару звонков из таксофона возле метро, он привычно втиснул свое тело в толпу закончивших очередной трудовой день пассажиров подземки.
      Он не спешил: до первой встречи оставалось более двух часов.
 

***

 
      Перейдя на работу в центральный аппарат, майор Баранов со старыми коллегами с "земли" связи не потерял, хотя видеться они стали намного реже.
      На просьбу Караваева о встрече он откликнулся сразу, предложив встретится незамедлительно.
      Они зашли в небольшое кафе на Маросейке и сели за столик, покрытый холодной желтой клеенкой, на котором стояло блюдце с крупной темной солью и стакан с мелко нарезанными салфетками, такие мелкими, что ими утираться муравью.
      Майор махнул рукой скучающей у стойки крупногабаритной официантке. Неспешно подойдя, она вынула из передника блокнотик и приготовила карандаш.
      – Что есть? – спросил Караваев.
      – Все есть.
      – Яичница есть?
      – Нет.
      – Сосиски?
 
      – Нет.
      – Может, каша есть?
      Официантка обидчиво поджала губы и не ответила.
      – Или кефир?
      – Вы что, надо мной издеваетесь?
      – А что же все-таки есть?
      – Пельмени…
      – Пельмени и два раза по сто, – заказал Караваев.
      – Ну, Витек! Обед все-таки! Под сотку разве покушаешь? – улыбнулся Баранов.
      Караваев посмотрел на майора и мгновенно сделал вывод о бесперспективности дальнейшего спора по поводу количества алкоголя, достаточного для хорошего обеда. Он равнодушно пожал плечами, дескать, ну разве я против?
      Официантка спрятала блокнотик с карандашом и ушла, покачивая бедрами. в ее походке сквозило пренебрежение.
      Расставляя на скатерти тарелки с пельменями, блюдце с хлебом и графинчик водки с узким птичьим горлышком, она ухитрилась с десяток раз прикоснуться своими мягкими плечами к твердым телам мужчин. При этом вырез ее белой блузки постоянно находился у их глаз. Видимо, для того, чтобы у гостей кафе не оставалось ни малейших сомнений в качестве наиболее удачных частей ее тела. Опера с удовольствием заглянули в глубокий вырез, но высказывать свое мнение вслух, как и положено серьезным людям, не спешили.
      Накрыв столик, официантка немного задержалась, не теряя надежды что-нибудь услышать, однако не дождалась. Но, как женщина опытная и умная, выпускать недовольство на свое широкое лицо не стала, а напротив, улыбнулась и величаво отплыла к стойке.
      Мужчины проводили ее внимательными взглядами и приступили к трапезе.
      Друзья выпили по первой. Витек не хотел начинать серьезный разговор сразу. Беседа началась с обычного трепа.
      – Как ты в верхах, не киснешь? Стакан есть с кем поднять?
      – Осматриваюсь пока, – накалывая пельмень на вилку, ответил Баранов.
      Он, не торопясь, со вкусом выпил полную рюмку. Вернув рюмку на скатерть, с наслаждением выдохнул, соорудив из узких губ букву "О". И сразу его строгое лицо помягчело.
      – Ух! – сказал он негромко. – Вот так! А еще говорят! Нет уж, поживем еще!
      – Представляешь, – продолжил он, – наш начальник не пьет.
      Совершенно, абсолютно и бесповоротно, как если бы в обществе трезвости был почетным председателем. Но так не всегда было, а до этого бухал наравне со всеми, даже когда язва вовсю уж жевала его желудок. Нужен был повод, какой-то случай, чтобы бросить пить раз и навсегда, не дожидаясь, пока прозвучит третий звоночек.
      И такой случай произошел. О нем я и хочу тебе сейчас рассказать – о том самом дне, после которого начальник – ни капли в рот! Как-то отмечал он в кафе с друзьями свой очередной юбилей. Водка, коньяк, вино, пиво лилось рекою. Юбиляр зашалил и после прощания с друзьями пошел зачем-то в другое кафе. Потом заглянул в третье, а в нем встретил знакомого.
      Некогда они в одном классе учились. То да се, выпили, поговорили про то, кто и как из их класса в этой жизни пристроился, оба вроде бы оказались в ней не из последних людей. По этому поводу решили дербалызнуть конкретно и на полковничьих "Жигулях" покатили к однокласснику домой "кофе пить". Но пили, разумеется, не кофе, и продолжалось это часа два. После чего штатский скис вдруг, упал под стол и перестал подавать признаки жизни. Более стойкий в схватках с зеленым змием офицер только хмыкнул презрительно, а потом решил выйти на улицу и проверить, не своровал ли кто оставленную без присмотра у подъезда машину. Спустился в лифте, вышел из подъезда, осмотрелся – нет родимой "пятерки "! Глазам не поверил, протер их, глянул внимательнее – нет ее! Вот то место, где, абсолютно точно помнит, он ее припарковал, а теперь – пусто! Тогда он повернулся и бросился назад в подъезд, чтобы с телефона приятеля немедля вызвать бригаду сыскарей из МУРа и кинуть их на поиски проклятых автоугонщиков.
      Но по пьяни, а также и потому, что в подъезде было невообразимо темно, никак не удавалось ему найти ту квартиру, из которой он только что вышел. Главное ведь, какой этаж – пятый или седьмой? И куда надо поворачивать после выхода из лифта – направо или налево? Побродив по лестнице и проплутав разными этажами, полковник плюнул на телефон и вновь вышел из подъезда, чтобы поискать свое авто собственноручно. Пошел в один конец дома, затем в другой, потом совершенно запутался и уже не мог найти ни тот подъезд, который совсем недавно покинул, ни даже тот дом, в котором этот подъезд находился! Мистика какая.то. Никогда ни в какую чертовщину не верил наш доблестный начальник. А тут – и не захочешь, а усомнишься в отсутствии нечистой силы, кознях дьявола и ведьмовских проказах…
      Утром начальник очнулся у себя дома. Жена доложила, что приполз он в два часа ночи и без "пятерки". Опохмелившись и сняв головную тяжесть, он задумался: как быть дальше? Официально заявить о пропаже автомобиля – тут же всплывет, что был "в дымину". Руководство за это по головке не погладит, и не пото му, что напился, а потому что поимел последствия и получил огласку!
      В общем, два дня носился начальник по району, самолично пытаясь отыскать свою пропажу или хотя бы найти тот дом, где жил одноклассник (фамилию его не помнил, а то бы адрес живо установил!) и у которого оставлял "Жигули". А на третий день знакомый тот позвонил сам ему на работу с предложением встретиться вечерком и продолжить увлекательное бухалово…
      Через 25 минут мой начальник с группой товарищей-оперов был уже около того дома. И что же ты думаешь? Все эти дни его "Жигули" спокойно простояли у того самого подъезда, где он их и оставлял! Оказывается, подъезд тот был проходным, и вышел из подъезда майор в тот вечер не на ту сторону дома, где оставлял авто, а на другую, противоположную. Разумеется, с той стороны никаких "Жигулей" он не нашел, а позднее и подъезд с домом потерял…
      Все кончилось благополучно, одним словом. А могло бы кончиться и иным. Полковник это прекрасно понимал… И с тех пор – как отрезало. Ни-ни на любой пьянке – и точка. Сперва всем было непривычно, что майор не поддает с остальными наравне. Он и сам привыкнуть не мог долго: как увидит бутылку на столе – такая на душе глухая тоска! А потом ничего, втянулся. Другим особо бухать не препятствует, но сам – вне игры. Однако не забывает при этом подчеркивать: "Не пью лишь потому, что язва!.." Чтобы не подумали товарищи, упаси Господь, что скурвился он и затаил подлянку за душою. У нас ведь трезвенников не любят. Чужды они народу!
      Они чокнулись и выпили еще по одной. Баранов решительно отодвинул тарелку в сторону.
      – По глазам вижу, что-то стряслось. Выкладывай – не тяни.
      Закурив, Витек начал излагать суть дела:
      – Помнишь, еще до твоего перевода я тебе материалы по Мирзоеву давал посмотреть? Так вот уперся я в стену, тормозят сильно.
      Свиньин в открытую все развалить хочет, сука. Похоже, на "прикорме" он у него.
      – Что мы сами себе голову морочим? Под любой из материалов, где этот черт светится, взять постановления на выемку документов, перетрясти адреса. Расколем главбуха и – вперед.
      – А основание? С какой радости тебе постановления на обыска вынесут? – покачал головой Витек.
      – Уболтай как-нибудь. Напиши рапорта, что, по оперативным данным, имеется факт хранения в адресе неучтенной налички в крупных размерах. Надо будет, мы через руководство нажмем.
      Тебя учить, что ли, надо? – выпуская дым колечками, ответил Баранов.
      – А прокурор? На него тоже нажмешь? Тебе, родной, в Штатах работать надо. Это у них судья под присягу полицейского санкцию на обыск дает. А у нас опера – люди второсортные. Не даст прокуратура санкцию. Чего ради им рисковать? Не дай бог, проколемся, такой визг поднимется! Адвокаты, пресса…
      – Ты как про девицу размечтался: даст, не даст! Не в этом дело.
      Витек хотел было съязвить что-то Баранову в ответ, благо, за словом в карман лазить не приучен. Но, подумав, тормознулся. Во-первых, они уже успели пару раз поспорить и лимит уже выбрали.
      А во-вторых, Витек сам прокололся, высказывая прописные истины своему товарищу.
      Баранов опер знающий, не первый год в полиции, "на земле" пахал, и азам его учить не надо.
      Он согласно кивнул и дальше предпочитал только слушать.
      И вообще, пустая пикировка только отнимала время. Тут нужен был высший пилотаж.
      – А это не конкуренты тебе часом на них настучали? – на всякий случай уточнил Баранов.
      Витек покачал головой.
      – По сути, это неважно, откуда пришла информация: важен сам факт того, что она пришла. А раз такой факт имеет место быть, значит, я должен был его проверить. Потому что практически всегда обычное мошенничество тесно связано с фактами налоговых преступлений.
      – Ладно, не горячись… Кстати, мы там копнули немного по твоей информации. у Мирзоева любовница есть – Тамара Арадиани, года два назад была главбухом этой фирмы – твоя тематика?
      Витек не видел себя со стороны. А если бы увидел, то отметил странный танец, произведенный его собственными бровями. Они сначала сцепились над переносицей, затем вспорхнули на лоб, повисели там и наконец вернулись на свое обычное место. "Вот так и знал! Не случайно лягушка на дорогу выскочила, – подумал он. – Так и чувствовал, что без Тамары вся эта история не обойдется!" – Тематика моя. Если что интересного будет, поделишься? – попросил Витек.
      Увлеченные разговором, опера не заметили, как официантка отклеилась от стойки. Двигаясь враскачку, как шлюпка на малой волне, она приблизилась к их столику.
      – Мужчины, может быть, вам еще чего-нибудь дать? – медленно поправляя черную бабочку на своей соломенной копне, спросила она. – Только скажите!
      Майор оторвался от своих мыслей и вскинул глаза на подплывшее судно.
 
      – Слушаю вас, мужчины! – поймав его взгляд, пропела обитающая на "полигоне" нимфа.
      – Нам достаточно.
      – Достаточно? – не поверила официантка.
      – Совершенно, – отрезал Баранов.
      – Ну, как хотите… – разочарованно пожала плечами дама и, покачиваясь на несуществующих волнах, отплыла к стойке.
      Ее спина и все остальные части тела выражали упрек.
 

***

 
      Договорившись созвониться в ближайшие дни, друзья расстались.
      Караваев остановил такси. Сев на заднее сидение, он закрыл глаза. Необходимо было собраться перед следующей встречей.
      Разговор предстоял очень серьезный.
      Солнце заливало город по самые верхушки антенн на крышах.
      В его лучах колонны кинотеатра "Слава" сияли сахарной белизной, и на мгновение могло показаться – вокруг лежит древняя Греция, а не нынешняя Москва.
      В тени античных колонн стоял человек. Издали он походил на театрального героя-любовника, завершающего свою сценическую карьеру. Был он высок, широкоплеч и имел роскошную копну седых волос.
      Но если подойти ближе, то сразу становилось понятным: нет, это зверь совсем другой породы. Слишком грубой, будто сделанной из наждачной бумаги, была кожа на его лице. Слишком глубоки вертикальные морщины на щеках. И слишком умно для самовлюбленного представителя творческой интеллигенции смотрели его серо-зеленые глаза. Капитан Караваев прекрасно знал этого человека. Он не являлся агентом капитана, а был просто хорошим знакомым. Хотя…
      Оперативник – опасная профессия. Сущность этой профессии – поиск тайны, спрятанной в среде людей. Этот поиск совсем не более простой, чем поиск ученым истины в среде элементарных частиц или бактерий. Такое занятие быстро меняет характер человека.
      Через самое короткое время оперативник невольно начинает смотреть на окружающих, прежде всего, как на источник информации.
      Независимо от того, являются они его агентами, просто знакомыми или даже близкими людьми.
      За все приходится платить. За неумеренность в еде – появлением на животе и боках лишних килограммов. За профессиональное занятие оперативной работой – появлением на месте обычных глаз двух рентгеновских аппаратов, а в черепной коробке – постоянно действующей программы по обработке получаемых данных.
      Присев за столик уличного кафе, они заказали пива. Седой смотрел выжидающе…
      – Мне нужна твоя помощь, серьезная помощь, – Караваев не стал ходить вокруг и около. – нужна качественная запись телефонного разговора, позволяющая потом сделать небольшой монтаж.
      Звонить придется тебе.
      Человек кивнул.
      – Вот номер телефона, звонить лучше утром, часов этак в семь, – он протянул сложенный вдвое листок. – там написано, что сказать.
      Человек еще раз кивнул и, допив залпом свой бокал, встал из.за стола.
      – Сделаю, Борисыч, будет готово – позвоню.
 

***

 
      Прошла пара недель после разговора в кафе, как история получила неожиданное продолжение.
      Караваеву позвонил Баранов и рассказал, что, когда они прорабатывали фирму "Наргис", в кругу возможных потерпевших неожиданно появилось московское представительство одной из республик. На запрос, вопреки ожиданиям, откликнулись достаточно быстро.
      Буквально на следующий день позвонил высокопоставленный чиновник местного МВД и рассказал, что "Наргис" еще полгода назад благополучно "нагрела" представительство на два миллиона долларов, выделенных из бюджета республики.
      При этом суть мошенничества была практически такой же.
      Вместо нужного товара поставлялся другой в том же количестве, но значительно более дешевый.
      – И что теперь делать будешь? – поинтересовался Витек.
      – Заберем дело к себе, в рамках межрегионального ДОПа соберем еще информации, направим запросы в банки и, скорее всего, выйдем на проверку. Хочешь, возьмем тебя в группу, заодно и посмотришь.
      Караваев, естественно, согласился.
 

***

 
      Оказавшись в длинном прохладном коридоре главного здания налоговой полиции на Маросейке, Караваев немного постоял на месте. В здании едва слышно шуршала тишина. Утренние совещания в отделах уже закончились, и большая часть оперативников без следа растворилась в бесконечных лабиринтах большого города.
      Ехать в райотдел капитану не хотелось. По причинам не слу жебного, но личного характера. Стремясь хоть немного отсрочить начало внутригородской командировки, он начал убеждать себя, что для бодрости ему обязательно нужно выпить чашечку кофе, и деловым шагом направился в сторону буфета.
      Однако выпить кофе ему так и не удалось. На подходе к столовой его перехватил Баранов и радостно сообщил, что руководство дало указание на срочную реализацию материалов. Выезд назначен на сегодня, основная группа уже на месте, машина ждет.
      Когда они приехали, то их уже поджидали четверо оперативников, включая руководителя операции. Кстати, как выяснилось, основная функция руководителя группы – это отбивание "ходоков ". На языке оперов – это коллеги из других отделов или ведомств либо юристы, которые не имеют никакого отношения к фирме. Эти люди могут появиться во время проверки и пытаться надавить своим "авторитетом".
      Наконец, когда все были в сборе, настал момент истины: они зашли в небольшой офис "Наргис" и, представившись должным образом, предъявили постановление о проведении обследования помещения, что, по сути, является документальным обыском.
      Естественно, их никто не ждал, да и самой госпожи Арадиани на месте не оказалось. Несмотря на это, сотрудники фирмы сработали исключительно грамотно, моментально отзвонив своей руководительнице. но без нее начинать что-либо было бесполезно, поэтому опера отогнали всех от рабочих мест и стали ждать.
      Буквально через 20 минут дверь распахнулась и на пороге появилась красивая, достаточно миниатюрная дама лет 35-40 с темными как смоль волосами.
      – Так! Что у нас тут? У вас постановление есть? – были первые слова коммерсантки.
      Караваев молча протянул ей бумагу.
      – Понятно, очень хорошо, пойдемте в мой кабинет, – продолжила Арадиани, после того как прочитала бумагу. – Вам там будет удобнее.
      Опера любезно согласились. Кабинет бывшего бухгалтера был достаточно респектабельным, но без излишеств: простой стол, современный компьютер с плоским экраном да пара картин на стене. Одним словом, ничего общего со стереотипом логова профессионального мошенника. Витек даже шепотом уточнил у Баранова:
      – Слушай, а чего так слабенько все? Где сейф и оборудование, купленное на украденные миллионы?
      – А это все байки, – подмигнул ему майор. – Пойми, светиться без надобности нет смысла, так что все их офисы выглядят практически одинаково.
      Тем временем в кабинете снова появилась сама Арадиани, но не успела открыть и рта, как руководитель группы оперов перехватил инициативу:
      – Тамара Вахтанговна, это хорошо, что вы подошли. вам надо расписаться в постановлении о том, что оно вам предъявлено.
      – Ребят, даже и не начинаем. Сколько? – нашлась коммерсантка.
 
      – Я так понимаю, вы нам взятку предлагаете? – уточнил руководитель группы.
      В ответ на это хозяйка фирмы замялась и неопределенно кивнула.
      – Хорошо, – продолжил главный опер, – тут новый год недавно был, а у нас зарплаты маленькие… В общем, 20 тысяч долларов!
 
      Хотя по происходящему было видно, что опера издеваются над Арадиани и она это понимает, Караваев в недоумении посмотрел на Баранова, но тот лишь подмигнул ему.
      – Ну, не знаю… В принципе можно, – немного растерялась Арадиани.
      На что переговорщик уточнил:
      – Каждому. и пока где-то полгода будем закрывать материал, еще столько же ежемесячно!
      – Ладно, все с вами ясно, – ответила она, подписывая бумагу. – найдем другие ходы.
      – Ха, взятку предлагала. А это была наша фирменная шутка для таких умников, – пояснил чуть позже руководитель группы. – А вот если бы сразу согласилась, все было бы гораздо проще: мы прямо здесь бы ее арестовали по статье за взятку… Хотя сейчас задача ставится иначе, и ловить ее на взятке нам не с руки – у нас нет технических возможностей, чтобы зафиксировать факт передачи денег.
      Дальше все пошло своим чередом: опера искали нужные документы, Тамара Арадиани спешно обзванивала адвокатов, а Караваев слонялся по нескольким помещениям фирмы, мечтая чем.нибудь себя занять. В итоге он просто вышел на улицу покурить вместе с другими операми, где они стали свидетелями забавной сцены.
      Судя по всему, госпожа Арадиани вызвала подмогу – какого-то сотрудника милиции – и обсуждала с ним варианты развития событий как раз у самого входа, куда опера спустились покурить. Но прежде чем их заметили, Караваев успел подслушать кусок разговора:
      – И что теперь? – истерически спросила собеседника бывший главбух.
 
      – Да ничего! У них все законно, все санкции есть, так что ничем помочь не могу!
      – Ну договорись с ними тогда! Ты же мент, в конце-то концов! – не успокаивалась коммерсантка.
      – Я тебе еще раз говорю: пускай сначала проверят все. Нужно знать, что у них будет на тебя.
      – Бестолочь!..
      Госпожа Арадиани от безысходности стала обзванивать всех знакомых юристов и адвокатов, которые, в свою очередь, спешили поинтересоваться положением дел. Вскоре к офису подъехала иномарка, и оттуда к Караваеву направился один из них.
      – Я адвокат Бекжанян. Что случилось?
      – Мы проводим здесь обследование помещения.
      – На каком основании?
      – Может, сначала эта возня и выглядела забавно, но сейчас она просто утомляет, – Витек выпустил в лицо адвоката струйку дыма. – Или ты, любезный, показываешь мне договор на абонентское обслуживание данной фирмы, либо вдруг оказывается, что ты оказал мне сопротивление, и я, абсолютно в рамках закона, при задержании ломаю тебе руку. Правую. Выбор за тобой.
      Юрист, почуяв, что реально никак не может помешать свершившемуся, стал встревать во все, изо всех сил стараясь отработать заплаченные ему деньги: хотел расписаться всюду и в первую очередь – на опечатанной коробке. Но после того как ему, боявшемуся отходить от опечатанного ящика, предложили поехать денно и нощно охранять эту коробку в гостях на Маросейке, он немного успокоился.
      На следующий день Баранов решил опросить Арадиани. Подготовился он к этому заранее. Караваев приехал значительно раньше назначенного срока и видел, как опер составлял некое подобие опросника. Однако события не стали развиваться по сценарию.
      После нескольких общих вопросов Баранов постарался выяснить, почему работы, выполняемые для физических лиц, не нашли отражения в учете фирмы, на что хозяйка "Наргиса" выдала совершенно неожиданный ответ:
      – Я об этом узнала только вчера. Мои бухгалтеры просто забыли это отразить, я давно хотела их уволить, но, как видите, не успела. Ужасно непрофессиональные люди – могут только декларации в инспекцию отнести…
      Сообщить что-либо в отношении участия в совместном бизнесе Мирзоева Арадиани отказалась наотрез.
      Попреперавшись в течение получаса, Баранов устало откинулся на спинку стула.
      – На нет и суда нет, Тамара Вахтанговна. давайте на сегодня закончим, если у нашего сотрудника из московского управления к вам вопросов не будет. Оставлю-ка я вас на часок.
      Подмигнув Караваеву, он вышел в коридор.
      Оставшись наедине с Арадиани, Караваев вплотную подсел к ней и, слегка приобняв, прошептал:
      – Мне абсолютно плевать, что будет с вашей фирмой. Мне также плевать, закроют вас до суда или нет. Я простой опер с "земли" и крутить вас на статью не мой уровень.
      Дернувшись было от такого фамильярного обращения, Тамара Вахтанговна замерла.
      – Тебя слил твой хахаль Мирзоев, – Караваев неожиданно перешел на "ты". – слил он тебя по совету своей "крыши" – подполковника Свиньина, а он с некоторых пор мой личный враг, и поэтому я тебе помогу, слово офицера.
      – Дайте прикурить, – сигарета в тонких пальцах Арадиани заметно дрожала.
      Поднеся огонек зажигалки к прыгающей сигарете, Витек продолжил:
      – Вы не ослышались, я предлагаю вам помощь, Тамара Вахтанговна.
      Если вы примете ее, то уйдете домой прямо сейчас. Отвечать по грехам фирмы будут другие. Думайте, у вас пять минут.
      По щекам Арадиани катились слезы. Караваеву в глубине души было даже жаль эту миниатюрную женщину, но, нависши над ней всем телом, он продолжил: – поймите, у вас есть только один шанс – дать расклад на Мирзоева, и я вас отведу из-под удара, пойдете как свидетельница. Ну, не тяните, время вышло.
      Он протянул женщине платок. – приведите себя в порядок – и с богом! Бумага и ручка перед вами.
      Арадиани кивнула и, придвинув к себе пачку бумаги, начала торопливо писать.
      Через час она закончила. Караваев попросил ее расписаться на каждом листе и, забрав бумаги, вышел в коридор.
      В курилке томился ожиданием майор Баранов.
      – Долго ты, Витек, беседовал. К сожительству склонял, что ли? – хохотнул он. – Ладно, дело к вечеру, пошли ее отпускать.
      Они зашли в кабинет.
      – Гуляйте, гражданочка, на сегодня все. Будем с вашими бухгалтерами разбираться. К вам, как к лицу без права финансовой подписи, у нас вопросов нет. Свободны! – отчеканил Баранов.
      Тамара Вахтанговна благодарно взглянула на Караваева и, схватив протянутый пропуск, встала.
 
      – Проводи ее, Караваев, заплутает еще в наших коридорах.
      На выходе Арадиани передала Караваеву визитку.
      – Это очень большой человек, депутат Госдумы. Мирзоев и его кинул… может пригодиться. Спасибо вам.
      Чмокнув Витька в щеку на глазах у удивленных прапорщиков из охраны, она поспешно вышла.
      Вернувшись в кабинет, Караваев застал Баранова разливающим по рюмкам коньяк.
      – Да, Борисыч, придется с этой фирмой повозиться, – посетовал он. – На статью, конечно, насчитаем – к гадалке не ходи, но бумаг придется перелопатить примерно с КамАЗ, к тому ж под суд пойдут бухгалтеры, мадам эта точно соскочит.
      – Ну давай с устатку по пять капель, – подвинул он рюмку.
      – Погоди, майор. думаю, начать лучше с этого, – Витек протянул Баранову пять листов, исписанных мелким почерком.
      Тот удивленно вскинул брови и, забыв про коньяк, впился глазами в текст. Закончив читать, он залпом опустошил рюмку и удовлетворенно произнес:
      – Все, кранты Мирзоеву, отпрыгался.
      Про визитку Караваев говорить не стал, решив все обстоятельно обдумать.
 

***

 
      А поразмыслить было о чем. Тем более что участники этой проверки через неделю пришли в кабинет заместителя начальника оперативного управления не с пустыми руками. Каждый что-то принес в клювике: Баранов – расклад по старым и новым связям фигуранта, ребята из налоговых проверок – перечень наиболее интересных переводов валютных средств за рубеж, осуществляемых Мирзоевым через фирмы-однодневки, Караваев же буквально накануне сумел вытрясти из одного из бухгалтеров "Наргиса" крайне интересные сведения об оффшорных счетах.
      Санек по поручению Баранова два дня возился с документами в агентстве Аэрофлота, но тоже раздобыл то, что требовалось. И теперь на аккуратно вычерченной схеме даты поспешных вылетов Мирзоева за рубеж соседствовали с выписками из банков о совершенных перед этим крупных денежных переводах. Операм не потребовалось много времени, чтобы сверить схему со списками валютных транзакций. Полученный диагноз был бы ясен даже непрофессионалу:
      Мирзоев организовал хорошо отлаженный конвейер по отмыванию средств, полученных незаконным путем.
      Обменявшись информацией, сыщики снова пошли по кругу, неторопливо прорабатывая традиционные, проверенные и надежные варианты.
      Все эти дни Караваев старался не появляться в райотделе, прикрываясь откомандированием в распоряжение оперативной группы центрального аппарата. Однако в просьбе своего коллеги из территориального отдела о встрече он отказать не смог.
      Закрывшись после окончания рабочего дня у него в кабинете, опера распечатали бутылку водки.
      Витек очень уважал этого опера. Игорь был обстоятельным оперативником, рано поседевшим, перешедшим в налоговую полицию из московского РУОПа. Приятели часто помогали друг другу, хотя более тесным отношениям мешала банальная нехватка времени и загруженность работой.
      – По земле слухи идут, что Свиньин тебя сожрал и через "безпеку" под увольнение подвел. Ребята, конечно, не верят, но сам понимаешь – дыма без огня не бывает. Ты что для себя решил: уйдешь или оборотку давать будешь?
      – Не знаю, Игорек, клянусь, не знаю… знаешь, есть такая терапия, которую используют против обширных гнойных ран, когда все традиционные методы исчерпаны, антибиотики на организм уже не действуют и летальный исход неизбежен. На гнойную раневую поверхность запускают личинок жирных зеленых мух – опарышей. Опарыши выделяют энзимы, растворяющие отмершую ткань и гнойные выделения, а затем поглощают эту дрянь, не поражая живую ткань. Очищенная живая ткань начинает восстанавливаться.
      Больной, обреченный на смерть, возвращается к жизни. Опарыши спасают ему жизнь. Каково зрелище?!
      Караваев привстал и щелчком отправил окурок в форточку.
      – Я буквально физически чувствую себя таким опарышем.
      Смотрю на себя со стороны, и мне становится мерзко и тошно от отвращения к самому себе. Зачем я здесь копошусь? Еще десять-пятнадцать лет – и пожмут мне благодарно руку за весомый вклад в дело очищения больного, сунут в зубы смехотворную пенсию и отправят к ядреной фене.
      – Понимаю тебя.
      Игорек разлил водку по стаканам. Выпили не чокаясь.
      – Видишь, какая ситуация, – продолжил он. – Вот ты говоришь, что такую работу, как наша, нельзя чистыми руками делать.
      Конечно, с говном возишься – обязательно испачкаешься. Но зачем же с головой туда нырять? Не надо. Вот, например, каждого из нас раз по пятьдесят можно посадить за заведомо ложные показания. Что ж делать. Судье ведь свидетелей подавай, а какой дурак станет преступление совершать при свидетелях. Дураков, блин, очень быстро пересажали, одни умные преступники на свободе остались. Но я никогда не стану подтверждать своими показаниями то, чего не было. Вот чего было, но никто не видел, – дру гое дело. Если разобраться, то когда мы закон где-то немножко нарушаем, то только ради торжества того же Закона.
      В последние полгода-год приток "левых" в мой карман сильно сократился. И не только в мой, я ж не слепой – вижу общую тенденцию.
      У моих коллег-оперов побочных доходов тоже стало намного меньше. Почему? За других расписываться не буду, скажу только о себе. Не хочу я тех "левых" копеечных привесков к зарплате: там не столько выгоды, сколько риска, да и ронять свой авторитет неприятно. Всех денег все равно не заработаешь, да и покой в душе тоже чего-то да стоит…
      Пожалуй, основное: меньше стало возможностей "брать" и "хватать". Сегодня все доходные места давно поделены и переподелены, на всех их стало не хватать, в борьбе конкурентов победили сильнейшие – те, кто обладал большими званиями, должностями, возможностями и связями. Что раньше имели сто лейтенантовкапитанов, сейчас получают десятки майоров-полковников, но и их вытесняют генеральские "крыши". В такой ситуации что остается мне, районному оперу?
      Конкретный пример: еще пару лет назад "наехал" практически на любого из базарных ларечников и, если не "зарываться" и не наглеть, гребешь оттуда себе на завтрак с обедом, а сейчас "бесхозных " киосков на моей "земле" вообще нет. Но есть группа хозяев, владеющих несколькими киосками, и у каждого из хозяев – своя "крыша" уровнем не ниже зампредседателя райадминистрации, начальника отдела налоговой полиции и так далее. Заявись я туда со своими финансовыми претензиями – не поймут, пошлют на три буквы и "крыше" пожалуются… Понятно, что и тут можно изловчиться – накопить компры побольше на коммерсанта, к стенке его прижать, и деться ему будет некуда, ведь далеко не от каждой неприятности в силах уберечь тебя даже и крутая "крыша "… Она – далеко, а ты рядом – злой, оголодавший и отчаявшийся.
      Воевать с тобою зачастую невыгодно, от той войны коммерции будут одни убытки, дешевле откупиться… Но, как уже говорилось, серьезный компромат собирать у меня, районного опера, просто нет ни сил, ни времени.
      Да и потом, когда свое кровное люди отдают мне не добром, а под нажимом, не уважают они меня тогда, и друг дружке про меня рассказывают, что сволочь-де я и "беспредельщик". Не поднять мне тогда вовек себе авторитет на своей "земле". А жизнь – штука хитрая: появись завтра у обиженных мною фирмачей хоть малейшая возможность кинуть мне подлянку – сомнут ведь они меня в два счета! Так что на "беспредел" ни я, ни мне подобные никогда не пойдут.
      Караваев молча кивнул. Он почувствовал, что начинает хмелеть: сказалась нервотрепка последних недель.
      – И последнее, – продолжил Игорь. – раньше я шел на определенный риск с верой, что в случае чего товарищи меня подстрахуют и вытащат из неприятностей, хотя бы из корпоративных соображений:
      "сегодня – ты, а завтра – я; отмажем тебя сегодня – завтра и ты нас отмажешь". Короче, опер оперу был тогда друг, товарищ и брат. Нынче – не то. Мои коллеги запуганы бесконечными междусобойчиками "все против всех"; заступись они за меня – и сами попадут "под пресс". оно им надо?!
      Начальство-то больше всего боится быть уличенным в собственных неблаговидных делишках. Практически у каждого рыльце в пушку и куча врагов, желающих тебя скушать и отнять твой сегмент кормушки. Заступись начальство за них – могло б и само быть утянутым ко дну, а так, беспощадно расправившись с "взяточниками и коррупционными перерожденцами", наше руководство как бы доказывает, что уж само-то оно – ни-ни, сплошные ангелы в погонах.
      Теперь лозунги дня: "Каждый сам за себя!" и "Ты влип – ты и выпутывайся!" В налоговой полиции сегодня, как и в любой стае, больных, раненых и ослабевших добивают! Доходит до маразма. И деньги мне позарез нужны (у жены скоро именины, очередные проверяльщики из центра приезжают с бурчащими от желания выпить и пожрать на халяву желудками), а – не беру, строю из себя херувима, и все только потому, что боюсь! Давай за нас, – Игорь тряхнул головой, – и да черт с ним, этим начальством.
      Они коснулись костяшками кулаков, дабы приглушить звон граненых стаканов.
      – Мой тебе совет: не спеши уходить. нормальных оперов – по пальцам считать, лучше переводись… а здесь сломают или сам сломаешься.
 

***

 
      Имей Свиньин какие-либо железные факты, удостоверяющие злоупотребление Караваевым своим положением или, хуже того, получения мзды, – защищать его никто не решился бы, да никто подобную защиту во внимание бы и не принял. Или же другой вариант: имей куратор из "безпеки" конкретную установку от руководства – "Дай для доклада конкретный пример капитана-мздоимца!
      " – и атаку обязательно довели бы до конца, до логической развязки, до его увольнения и, возможно, осуждения…
      Но ничего "железного" в обвинениях против Витька не оказалось.
      Главная заповедь налоговой полиции: "Делай что угодно, но не "светись", не оставляй видимых следов!" Так вот, он не "засветился", не сделал ни одной грубой промашки в этой истории, а что она неожиданно всплыла наружу – так не по его воле, а исключительно по "наколке" самого Свиньина, причем не нашедшего должного подтверждения документально…
      Ведь не исполнял Свиньин чье-либо указание, а действовал по собственной инициативе. За его "наездом" стоял лишь он сам. Это была его личная война. Можно даже так сказать: подполковник нарушил неписаные правила собственной службы, проявив чрезмерную активность в ситуации, когда его об этом не просили.
      А подобная чрезмерная активность чревата…
      Ведь основная функция УСБ – лишь притормаживать прыть повседневно нарушающих всяческие законы и инструкции оперов, а не пресекать ее вовсе. Начни с завтрашнего утра перепуганные репрессиями опера жить и работать строго по правилам – и деятельность органов налоговой полиции будет полностью парализована!
      Разумеется, набравшая такие обороты и получившая некоторую огласку история не могла оборваться на полуслове. "Спускают на тормозах" всегда аккуратно, осторожно, с учетом реалий и известных всем правил игры, короче, так, чтоб комар носа не подточил и никто не смог бы прицепиться…
      Спустя две недели после описываемых событий в городском управлении состоялось очередное совещание, на котором, среди прочего, обсуждалось и "соответствие занимаемой должности капитана налоговой полиции Караваева В. Б.".
      С высокой трибуны замнач управления по кадрам проехался по его скромно сидящей на стульчике в зале личности, усердно попинав ногами.
      Интонации у него были грозные, и Караваев затаил дыхание, ожидая резюме типа "…разжаловать… уволить… отдать под суд… расстрелять на центральной площади средь бела дня в присутствии тысяч горожан!.." Но концовка вдруг оказалась довольно-таки мягкой, внутренне не соответствующей началу: "…предупредить о недопустимости… объявить строгий выговор с занесением… усилить воспитательные меры…" Опытное ухо сразу же просекло: Витька полностью амнистировали!
      Сидевший в зале невдалеке Свиньин показался ему слегка удивленным. Такое ощущение, что он ждал чего-то совсем другого, да наверняка и сделал все зависящее от него лично, чтобы именно "другое" в докладе замначальника и прозвучало!
      Но что значит выучка и умение из любого, даже самого неожиданного и неблагоприятного развития событий извлечь хоть какуюнибудь выгоду для себя! После совещания куратор как ни в чем не бывало подошел к Караваеву и спокойно произнес:
      – Ты должен быть благодарен нам, пацан: пожалели тебя, не выгнали и не посадили… Но в следующий раз – смотри!
      Караваев глубоко вздохнул, мысленно послал подполковника по известному всем адресу, вслух же – скромно поблагодарил за проявленное внимание и отеческую заботу, пообещал сделать исключающие повторение подобного выводы из критики своих ошибок и в дальнейшем приложить все свои скромные силы для неукоснительного исполнения служебных обязанностей и поступающих в связи с этим указаний руководства…
      Свиньин, даже не дослушав, милостиво кивнул – и двинулся прочь. Маленький, тщедушный, безжалостный – как клоп. Караваев смотрел ему в спину до тех пор, пока тот не скрылся за дверью, и лишь теперь понял, насколько же он устал! Как, оказывается, измотался за последние недели…
 

***

 
      Отоспаться от души в субботу Витьку не удалось. С утра пораньше позвонил Седой и сообщил, что запись готова и он ждет Караваева немедленно, но не одного, а с бутылкой хорошего виски.
      Старый приятель с трудом отвыкал от въевшихся в кровь и плоть привычек и пристрастий, приобретенных за долгие годы службы в загранрезидентуре ГРУ.
      На этот раз они встречались на квартире Седого. Скромная обстановка жилища резко контрастировала с расставленными на стеллажах и полках новейшими образцами профессиональной аудио- и видеотехники, причем многие из них еще не поступали в открытую продажу в Первопрестольной.
      Караваев, прислушавшись к своему организму, употреблять с утра отказался, выпросив у хозяина чашку кофе. Седой же не настаивал и, сделав щедрый глоток, указал ему на кресло.
      – Давай к делу, не тяни, – попросил Витек.
      – К делу так к делу, – Седой протянул наушники.
      – Вывести разговор с твоим подполковником на угрозы оказалось плевым делом. Достаточно только было упомянуть твою персону и – пиши не хочу. А уж когда я депутата помянул всуе, так его вообще понесло. Думал, пленки не хватит, – ухмыльнулся Седой.
      Караваев прослушал пленку до конца, попросил перемотать и прослушал еще раз, делая пометки на листке бумаги.
      – Спасибо! Если несложно – почисть запись, убери упоминания обо мне. Нужно, чтобы эти угрозы принял на свой счет другой человек. Упоминание о депутате оставь.
 
      – Чего только не сделаешь, чтобы ты отстал, – Седой сел за компьютер. – Ты посиди пока тихо, а лучше на кухне телевизор посмотри.
      Через час запись была готова.
      Витек достал визитку и набрал номер.
      – Андрей Андреевич! Добрый день. извините, что беспокою вас в неурочное время. Моя фамилия караваев. я оперуполномоченный управления налоговой полиции, вхожу в состав группы по проверке деятельности фирмы "Наргис". Генеральный директор Дмитрий Ильгамович Мирзоев…
      – Откуда у вас номер моего мобильного, – прервал его властный голос, – и кто вас уполномочил звонить мне со всякими…
      – Примите мои извинения, Андрей Андреевич, – Караваев, удивляясь собственной наглости, прервал гневную тираду депутата.
      – В ходе проводимых мероприятий мной были зафиксированы угрозы в ваш адрес со стороны некоего Свиньина. Мне продолжать?
      – Слушаю внимательно, – голос депутата утратил начальствующие нотки.
      Караваев поднес диктофон к трубке. Дав собеседнику прослушать запись, он добавил:
      – Этот разговор состоялся между Мирзоевым и его "крышей" – подполковником Свиньиным, когда первый высказал опасения, что за проверкой налоговой полиции, возможно, стоите вы.
      – Как вы сказали вас зовут? В понедельник-вторник я занят, пленарка. Жду вас в среду к девяти часам. Вам будет заказан пропуск.
      Да, и благодарю за информацию.
      Спустя три дня, после соблюдения всех формальностей по сверке его личности с фотографией в паспорте, Караваев попал в приемную, обставленную весьма скромно, если не считать роскошных белых штор на окнах.
      – Андрей Андреевич у себя? – поинтересовался посетитель у секретарши.
      Секретарша протянула руку куда-то под скопившиеся на столе бумаги.
      – Товарищ Андрей Андреевич вас уже дважды спрашивал. Заходите!
 
      Красный огонек над дверью кабинета при этих словах сменился зеленым. Для верности Витек сосчитал в уме до десяти и только тогда распахнул дверь.
      Хотя депутат Государственной думы и был одет в непритязательный штатский костюм, поприветствовал он Караваева так, что на плечах у обоих как будто проступили просветы и звездочки.
      Хозяин кабинета начал без предисловий:
      – Как там?
      – Решается вопрос о возбуждении уголовного дела. Но, что не может не радовать, уже сейчас из-за встречных проверок от сотрудничества с "Наргис" отказались основные партнеры. Крупный тендер, в котором участвовала фирма Мирзоева, был проигран из-за распространившейся информации о проверке налоговой полицией. В итоге бизнес Мирзоева почти полностью разрушен.
      – Ты присаживайся… Я в курсе… Да, похоже, у вас как будто все чисто прошло. Правда, у нас тут генерал-лейтенант Добрушкин пытался волну гнать, но я постарался объяснить ему, что не стоит.
      – Андрей Андреевич, но вы же понимаете… Мы работали, не зная полного расклада. Мы и предположить не могли, что Свиньин так плотно с Мирзоевым связан. О людях, знаете ли, плохое думаешь в самую последнюю очередь…
      – Да плевать на него, капитан. он кто? Мелкая сошка… а вот угрожать мне, народному избраннику, – это перебор.
      Он пододвинул к Караваеву блокнот.
      – Напиши-ка мне его координаты.
      – Верочка, соедини меня с Алмазовым. Да, с директором налоговой полиции… Поживей…
      Иногда картинки из прошлого, картинки из памяти сливаются в какое-то черно-белое кино без звука, но под жужжание старинного кинопроектора. Приходилось ли вам когда-нибудь узнавать себя на видеозаписи? Смотришь – и сам себя не узнаешь, смотришь – и с трудом веришь, что этот человек, совсем не совпадающий с собственным представлением о себе, – это ты. Мы не привыкли видеть себя со стороны. Те немногие утренние кинопробы у зеркала, которые в основном всегда заканчиваются одобрением режиссера и актера в одном лице, лишь позволяют надеть очередную маску, подходящую для сегодняшней роли. Да практически всегда наша самооценка не совпадает с мнением о нас окружающих, ибо наше настоящее "я" оценит только Бог. Признаться, страшновато представить, что увидишь на пленке длиною в жизнь, которую снимает вечный режиссер всего сущего, когда она пролетит перед твоим внутренним взором в миг последнего показа. Увы, чернового варианта нет, а чистовой пишется… с 1 июля 2003 года указом президента Российской Федерации № 306 от 11 марта 2003 года Федеральная служба налоговой полиции России упразднена.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

      Дорогой читатель, возможно у вас создалось впечатление, что автор существо примитивное, необразованное и говорящее исключительно просторечными словечками и жаргонизмами.
      Поверьте, меня самого коробит, когда из повседневного языка не только в обычный разговорный, но и в литературу, газеты, журналы, телевидение малокультурные люди тащат, усиленно навязывают нам просторечный мусор. И вот уже эти слова становятся почти общеупотребительными.
      Пока я служил в налоговой полиции, мне довелось общаться со следователями "старой школы", а по "резонансным делам" работали в основном такие.
      В свободное время, на перекурах они дружелюбно болтали со мной, и я благодарно слушал их байки, когда суд уходил на приговор и им в пустом зале нужен был собеседник.
      Один такой прелестный говорун, ныне покойный, рассказывал мне, что учился на юридическом сразу после войны и успел застать профессоров, преподававших еще в Императорском московском университете. Они так и не привыкли к тому, что в университете отменили курс греческого языка. До революции-то будущим юристам преподавали курс латыни, курс греческого и только затем читали римское право. Потом сократили греческий, потом на латынь отвели не год, а полгода. а когда учился он, ему достался краткий курс римского права с бордюром из расхожих латинских фраз типа "Dura lex sed lex", что, по меткому выражению одного человека с чувством юмора, означает: "Не нарушай порядок, дура".
      Так вот, когда после войны сдавали экзамен "старорежимному " профессору, он говорил: "Ну что ж, батенька, с латынью у вас все в порядке, теперь посмотрим, как у вас с греческим". Ему отвечали:
      "Профессор, греческого нам не преподают". Он страшно расстраивался и всплескивал руками: "Батенька, ну как же можно быть юристом, не зная греческого!" Бедный профессор, он и не подозревал, что в России можно быть юристом, не зная даже русского!
      Знакомый эксперт-криминалист жаловался, что следователь, пришедший назначать дактилоскопическую экспертизу, при нем записал в постановлении вопрос: "Имеются ли на рюмке следы пальцев…" Затем подумал и написал: "….рук", еще подумал и добавил:
      "…человека". Всегда умиляют формулировки типа "нанес удар кулаком руки в область лица". Можно написать в постановлении "повреждения стоп", а можно – "стоп нижних конечностей ". Собственными глазами видел рапорт работника милиции о том, что "неустановленное лицо нанесло удар вышеупомянутому лицу по лицу".
      Одна из следователей на совещании у прокурора выразилась так: "Не колется он, гад, не сломать его версию. Я уже и матку его выдернула, и все равно ничего не получается". Сначала по лицам присутствующих пробежала судорога от такого зверства, а потом отразились сомнения в собственных знаниях анатомии. Однако напрасно. Фраза означала всего лишь, что следователь вызвала мать обвиняемого.
      Адвокат в суде, подразумевая применение к его подзащитному нормы о назначении наказания ниже низшего предела, предусмотренного статьей Уголовного кодекса, бесхитростно просит "дать подсудимому меньше меньшего"…
      Но не надо думать, что безграмотность поразила только юридическую прослойку нашего общества. Из тысяч допрошенных мною за следственную жизнь людей не больше десяти процентов писали в протоколе без ошибок коварную фразу "С моих слов записано правильно", остальные девяносто процентов считали, что пишется "правельно", а наиболее догадливые заменяли формулировку на "верно".
      Передо мной прошла плеяда генеральных и коммерческих директоров в возрасте от двадцати двух до тридцати пяти лет, которые не знали порядка букв в алфавите. Когда я одному из них попенял на безграмотность, он отмахнулся: "Бросьте, алфавит знать мне ни к чему, главное, чтобы мою подпись в банке узнавали!" Когда я был пацаненком лет десяти, у нас во дворе вечно крутился тихий сумасшедший. Забавный псих, который нес несусветный бред, пересыпая его научными понятиями, цитатами из классиков и именами выдающихся личностей. Звали психа Коля Дурачок. упрекая за насмешки над ним, бабушка выговаривала мне:
      "У Николая, между прочим, два высших образования. Учился, учился – и сдурел".
      В то время до меня не доходил глубинный смысл этих слов. И только сейчас я понял: нельзя в России быть шибко грамотным.
      Свихнешься…
 

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15