Зверь (№4) - Охотник за смертью

– Мило с твоей стороны! – не выдержал Альгирдас.

Ну а как еще прикажете реагировать на такое заявление? И девчонка хихикает, как будто рыжий сказал что-то смешное.

– Хельг, – в голосе Орнольфа терпение, круто замешанное на чувстве вины, – я хочу сказать, что это тоже нормальная реакция на твою внешность и поведение.

Вот теперь Альгирдас начал злиться. И от этого «тоже», и оттого, что сам виноват в том, что даже рыжий считает нормальными ситуации совершенно неприемлемые, и оттого, что ничего, ровным счетом ничего не может сделать, чтобы как-то все исправить.

А еще – оттого, что не сразу нашел в себе силы вывернуться из-под защиты теплых рук.

Да что с ним происходит сегодня?! Истеричная барышня, так перетак, а не предпоследний Гвинн Брэйрэ. Самому себя стыдно!

…Выскользнул, протек сквозь пальцы, стряхнул руку, что пыталась удержать. Снова злится, снова сказано не то и сделано не то, но как по-другому, Эйни?

Маленький, злой – красивый.

Он бесится из-за своего прозвища, уже целую вечность бесится, но ни разу не взял на себя труд задуматься: а почему, собственно, Орнольф зовет его так? Почему сравнивает с маленькой птицей? Почему защищает даже тогда, когда уверен, что Паук не нуждается в защите? Почему к самым диким выходкам относится со снисходительным терпением, которое, надо сказать, бесит Хельга даже больше, чем попытки помешать ему делать глупости?

Все ведь очень просто, только Хельг никак не может этого понять.

Его красота пробуждает в людях все самое… лучшее, худшее, прекрасное, отвратительное, чистое, грязное… Все самое.

Рядом с ним можно возвыситься и подняться над собой, в несколько шагов пройти путь к совершенству, на который боги отводят человеку всю жизнь и на котором далеко не каждый способен добраться до цели.

Рядом с ним можно почувствовать свою низость и опуститься еще ниже под тяжестью собственного уродства, и сказать себе: мне можно все, такой жалкой твари как я позволена любая мерзость.

Его можно полюбить. И сойти с ума от этой любви.

Его можно возненавидеть. И сойти с ума от ненависти. Потому что в случае с Хельгом ненависть – это тоже любовь.

О нем можно грезить.

И можно пытаться уничтожить его. Как Дигр когда-то. Как многие за эти века. Есть люди, которым хочется разрушать. Просто оттого, что совершенство существует и уязвимо. Благие боги, как он уязвим! Но этого Хельг тоже не понимает.

Его длинные пальцы созданы для того, чтобы их сломали. Тонкие руки как будто умоляют об оковах. А белая кожа такая гладкая и нежная, что просто необходимо изуродовать ее рубцами и ранами.

Только вот Хельг не видит себя со стороны. А свое дивное тело и свет души, отмеченной адской печатью, он осознает совсем не так, как окружающие. Какая уж там хрупкость, откуда уязвимость, если даже среди высоких фейри немногие отважатся в одиночку выйти против Паука Гвинн Брэйрэ.

Его длинные пальцы пробивают насквозь стальные листы. Тонкие руки разорвут любые оковы. А белую, гладкую, такую нежную с виду кожу не берут ни ножи, ни когти. И даже пуля – не всякая.

Он создан, чтобы править и сражаться. С правлением давным-давно покончено, но со сражениями – никогда.

Боец. Охотник. Упырь. Победитель.

Эйни. Птица-синица. Хищная, и такая любимая птаха…

– Похоже, что эти ребята действительно не испытывали в отношении тебя ровно никаких эмоций. Примерно так люди и реагируют на людей. На обычных людей, Хельг.

– В кои-то веки!

Голос, конечно же, сочится ядом. Но он доволен. И не хочется злить его еще больше, но придется:

– Ты же сам понимаешь, что это неправильно. Кто реагирует на тебя подобным образом?

– Фейри. И ты, когда бьешь ни за что.

Напомнить ему, что в последний раз «ни за что» он получил во времена монгольского нашествия, когда нарушил правило невмешательства и защитил свою землю? Нет, пожалуй, не стоит.

– Еще мертвецы. Но эти-то были живые.

– Уверен?

В ответ лишь презрительный взгляд.

– Значит, это фейри, – подвел итог Орнольф.

– Это не фейри. И не мертвецы.

– Но и не люди. Хельг, так не бывает.

– Гррр, – ответил Паук, демонстрируя лучшие черты своей упырьей натуры, а именно: рык, тихий, но неприятно низкий, клыки в полпальца длиной, и неприязненное выражение лица.

– Не бойся, – сказал Орнольф Марине. – С ним случается. Это не опасно.

– Мне не нравится, – Хельг вновь заговорил по-человечески, правда, не заботясь о согласовании слов. – Что-то случилось. Здесь не должно быть колдунов. Не было.

– Когда ты проверял в последний раз?

– Пять лет назад.

Глаза его нехорошо посветлели. Орнольф почти увидел, как расползаются из дома нити паутины. Паук искал двоих смертных, которых видел лишь мельком. Хотел взглянуть на них еще разок, на сей раз не глазами. Тактильным ощущениям он до сих пор доверяет больше, чем зрению и правильно делает, надо заметить.

Но прежде чем Орнольф успел начать объяснения для Марины, которая – беда с этими детьми! – уже опять ничего не понимала, Хельг вскочил на ноги, судорожно сжав кулаки. Это значит, кончики пальцев его больно ударило отдачей. И это означало, что он никого не нашел. А такого быть не могло, если только парней не убили.

Ох, злые боги, сумасшедший Паук вообразит сейчас…

– Ты их не убивал! – как можно жестче напомнил Орнольф. – Ты. Никого. Не убил. Лучше подумай, может, они – одержимые?

– Нет.

– Лишенные душ?

– Нет.

– А зомби? – подала голос Марина. – Может, они зомби?

Альгирдас хотел было сказать… и передумал. Орнольф соображал не так быстро, но он тоже успел закрыть рот раньше, чем возразил. Дикое предположение Малышки, наслушавшейся страшных историй и лишь поверхностно знакомой с тонкой наукой чародейства, при внимательном рассмотрении показалось не таким уж диким.

Люди без души не способны чувствовать. Неважно, о каких чувствах речь. Они ведь живые, так что лишены даже обычной для мертвецов ненависти ко всем, кто еще не умер. И точно так же недоступны им и похоть, и любовь, и злоба, и зависть – и все, что еще можно вспомнить. Но прикажи зомби вести себя по-человечески, и они будут делать все, чтобы казаться людьми.

Все так, но здесь не Гаити, не Майами и не Луизиана, и местные духи вряд ли достаточно гостеприимны, чтобы принять на своей земле чужаков. А без помощи Барона Самеди человеческую душу не заточишь в бутыль – это вам не джинн из сказки.

– Здешние духи давно сбежали отсюда, Хельг. Еще в прошлом веке. Я же рассказывал тебе о «борьбе с суевериями».

Да… рыжий рассказывал. И направляли эту борьбу охотники, выпестованные когда-то самим Пауком. Они отлично справились, они действительно сделали много полезного. И они зарвались, за что и поплатились…

Нет. Не надо об этом. Это не важно.

Важно то, что теперь здесь некому встретить незваных гостей, особенно, если эти гости пришли совсем недавно.

Но кто их позвал? И зачем? Зачем кому-то делать зомби из молодых парней?

– Забыл о Дювалье? – поинтересовался Орнольф.

Да нет, конечно, не забыл. Умный был мужик, Папаша Дювалье, и маги у него на службе состояли – как на подбор. Другое дело, что использование дешевой рабочей силы выгодно где-нибудь на плантациях, а здесь какие плантации?

– Зомби много чего могут. Не только тростник рубить.

Тоже верно.

– Но я слежу за унганами… – Альгирдас решил наконец озвучить размышления. Маринка-то не понимает его с одного только взгляда, – и за мамба, и за бокорами тоже. Их немного – настоящих, тех, кто способен делать зомби. И уж точно ни одного такого нет здесь.

– Если я спрошу, уверен ли ты в этом…

– Побью.

– Люблю тебя за постоянство, – хмыкнул Орнольф. – Просто хотелось убедиться, что ты не забыл о современных скоростях распространения информации. Особенно вредной информации.

– Я не забыл.

– Я понял.

– А вам не кажется подозрительным, – вновь заговорила Малышка, – то, что Альгирдасом заинтересовались почти сразу, как только мы здесь появились? Сразу после… – она помялась, – после того, как он помог… Волку.

– После того, как мы помогли Волку. Без тебя ничего бы не вышло.

– Ну… да. Нет. То есть, я просто хочу сказать, мы же ведь перешли дорогу тому человеку, за которым охотятся Норданы. Помешали ему.

– Это день здравых мыслей в устах младенца, – как-то даже мрачно сказал Орнольф. – Мне гордиться тобой, ребенок, или уже начинать бояться?

– Да иди ты… – буркнула Малышка, чем вызвала полное одобрение Альгирдаса. И правильно! С рыжим иначе нельзя – зазнается.

Все, что Маришка знала о зомби, исчерпывалось упоминанием о них во вводных лекциях по ритуальной магии. Оттуда и запало в память, что для создания зомби нужно пленить душу человека. Запало – и всплыло. Да как вовремя!

Было очень приятно, что и Орнольф, и даже Альгирдас, взглянули на нее, ну, пусть не с уважением, но уж точно с удивлением.

И очень обидно, что ее не захотели взять с собой. Альгирдас сказал, что ей нужно отдохнуть, что пора браться за учебу, что уже час дня, а она еще ничего не сделала. Последнее было совсем уж глупо. И главное, ну ладно бы Орнольф говорил ей, что делать, а то ведь Альгирдас – почти союзник! Как на байке гонять по мокрой дороге, так он не беспокоится, а как ехать на поиски унгана, так она – ребенок, и ей надо учиться.

– Лучше бы вам меня взять, – позаимствованным у Олега специальным голосом сказала Маришка.

Это был очень убедительный голос, и у Олега он срабатывал безотказно. Правда, эти двое, услышав Маришку, почему-то развеселились. Однако, посмеявшись, Орнольф изрек:

– Нечего тебе там делать, но ладно, поехали, – и объяснил, обращаясь к Альгирдасу: – Надо же девочке тренироваться.

Тренировка началась, пока машина выруливала на шоссе, с объяснения того, что к голосу прилагается еще и взгляд, и странно было ей после двух месяцев учебы у лучшего наставника, какого только можно придумать, позабыть об этом. Объяснял Альгирдас. Он же упомянутый взгляд продемонстрировал, и – вот гадство! – Маришке немедленно захотелось остаться дома.

То есть, Альгирдас сказал:

– Лучше бы тебе не ездить с нами.

И – да, он был прав: ей, конечно, лучше было бы с ними не ездить.

– Теперь – сама, – велел Орнольф, не оборачиваясь, – давай, убеди Паука в том, что это ему лучше дома сидеть.

Маришка повелась как маленькая и вплоть до знакомого поста ГАИ честно пыталась выполнить задание. Пока Орнольф не велел им с Альгирдасом отвести глаза милиции и не объяснил, что убедить Паука не лезть, куда не надо – задача непосильная даже для него.

А отводить глаза в такой спешке оказалось почему-то проще, чем на занятиях. Хотя Маришка ужасно волновалась, что у нее ничего не выйдет.

Тот же самый сержант заглянул в окошко, проверил у Орнольфа документы (почему-то оказавшиеся российскими), поинтересовался, за какой надобностью тот едет в Прибрежный, и отпустил, не найдя к чему прицепиться. Может, он и не собирался цепляться?

И снова они ехали по центральной улице. Медленно ехали. И так же медленно, чтобы Маришка как следует запомнила формулу, Орнольф творил заклинание, скрывающее от чужих взглядов их машину.

Альгирдас откровенно скучал. Потом потерял терпение, и в полутьме салона засветилось то самое заклинание, только не в виде формулы, а в виде разноцветного узора.

– Вот, – сказал Паук, подсвечивая каждый виток заклятия, – и вот, и вот. Все очень просто. Забудь дурацкие числа и запоминай так.

Никогда раньше Маришка не слышала о том, чтобы магию изображали как картинку. Магия – это вибрации, а не цвет и не узор. Это было все равно, что умножать погонные метры на землекопов. Но это было действительно очень просто. Куда понятнее формулы.

И сразу запомнилось.

Пока она воспроизводила заклинание, Орнольф с Альгирдасом немного поспорили о том, насколько это неправильно – показывать «ребенку» чары в том виде, в каком она все равно никогда не сможет их воспринимать. На удивленный вопрос Альгирдаса, давно ли Орнольф воспринимает чары как набор циферок, датчанин ответа не нашел, и спор угас.

В общем, ничего страшного пока что не случилось, а наоборот было весело и интересно. Чистый, ухоженный городок – как за границей. Хорошая дорога, много деревьев, дома как новые, причем не только со стороны фасадов. И даже рамы в окнах – все у всех одного цвета.

Они проехали по центральной улице и по двум, идущим параллельно с ней, попетляли по дворам. Орнольф что-то искал, но что именно – Маришка не спрашивала. Ее просто нравилось сидеть у приоткрытого окна и курить, глядя на улицу. У другого окна, тоже с сигаретой, устроился Альгирдас. В салоне сладковато и приятно пахло травкой. Когда-то, еще на журфаке, Маришку вставляло от одного только запаха, достаточно было посидеть в комнате, где компанией курят травку, чтобы беспричинно развеселиться и начать бедокурить, а сейчас – никакого эффекта.

– Чисто в городе, – сообщил Орнольф, – что и следовало ожидать. Глянем на комбинат, а там решим, что делать.

– Ты за рулем, – протянул Альгирдас, ухмыляясь.

– Спасибо, что напомнил.

Интересно, они что, не могут не собачиться?

– Есть! – напряженно произнес Альгирдас. – Рыжий, очень медленно вон за тем парнем в сером.

Парень, одетый в камуфляж с какой-то пестрой нашивкой на рукаве, прогулочным шагом шел по тротуару, отделенному от проезжей части аллеей невысоких сосенок. Городок остался позади, прямая ухоженная дорога вела, по-видимому, к комбинату.

Проникнувшись разом изменившейся атмосферой в салоне, Маришка тоже стала пристально смотреть на предполагаемого зомби. Альгирдас же зомби собирался искать?

Паук издал звук, ужасно похожий на змеиное шипение – впервые довелось услышать такое позавчера утром… вечером?.. в общем, здесь, когда они с Орнольфом поругались из-за сигарет. Но там это было в большом холле, а здесь – в полуметре от Маришки. И прозвучало пугающе.

– Не смотри туда, – перевел Орнольф, не оборачиваясь, – вообще лучше не думай о нем.

– Это внутри, – пробормотал Альгирдас, – за воротами, на воротах жжется… – он снова зашипел, и Маришка поежилась, – рыжий, карту!

Карта развернулась прямо перед спинками передних сидений. Как в компьютере – трехмерная, полупрозрачная, Маришка успела рассмотреть на ней несколько больших зданий, прежде чем Паук ткнул пальцем в одно из них, и карта погасла. Только в глазах еще какое-то время плавали цветные точечки.

– Это глубоко на территории, – Орнольф остановил машину, – предлагаю отвезти девочку домой и вернуться.

Парень в форме, тем временем, развернулся и так же неспешно побрел обратно. На их машину он не обратил никакого внимания. Ах, да – отвод глаз!

– Он что, зомби? – не выдержала Маришка.

– Его душа находится под контролем, в полукилометре отсюда, – как-то нервно ответил Альгирдас, – таких людей принято называть «зомби». Маринка, давай все вопросы потом, ладно? Орнольф, их там тысячи! Ты до сих пор ничего не видишь?

– Абсолютно, – Орнольф во все глаза всматривался куда-то вперед и вверх, – обычный фон – где-то посильнее, где-то послабее. Хранилище даже с десятком контейнеров должно гудеть, как улей. Кроме того, малыш, тысячи – это… нереально. Да и зачем их столько?

– Ты у меня спрашиваешь? – голос Альгирдаса был совсем нехорошим. – Это же твои разлюбезные смертные. Я понятия не имею, чем они занимаются в своих городах. Поехали отсюда!

И они поехали. Маришке даже в голову не пришло воспротивиться возвращению домой. Честно сказать, показалось, что сейчас самое время поработать над курсовой.

ГЛАВА 7

Плечом к плечу они шагали по чистым, прямым коридорам. Слишком низкие потолки, слишком яркий свет ламп, слишком блестящие стены. Все здесь было плохо, все выхолощено и высушено до неприятного покалывания на языке, и оба непроизвольно ускоряли шаги, спешили добраться до места, сделать свою работу и уйти отсюда.

Орнольф, правда, надеялся, что им не придется выполнять работу так, как понимает это Хельг. А тот, по всему судя, шел убивать. Нет, не зомби – они как раз были жертвами, которых предстояло спасти. Их души и тела нуждались в освобождении.

Хельг понимает это? Да, это он понимает. О душах Паук знает больше, чем Орнольф, может быть, даже больше, чем Артур. Хельг не понимает, что за мразь посмела такое с людьми проделать.

Смертным, наверное, трудно было бы понять логику Паука, когда-то одобрительно отзывавшегося о Дювалье, а сейчас намеренного покарать другого смертного за те же деяния. Орнольф, хоть и не был смертным, тоже не очень понимал побратима, но он давно уже и не пытался понять. Подданные Дювалье могли защищаться, а значит, правитель был вправе покушаться на их свободу. Подданные Бекешева защищаться не могут – они даже не знают, с чем имеют дело – значит, здешний правитель должен был найти другой способ подчинить себе их души. Честный способ. Не нашел? Жаль.

Вот и все рассуждения. Пойди объясни Пауку, что это называется двойными стандартами. В лучшем случае он пожмет плечами. В худшем – рыкнет и предложит идти к черту.

Может быть, не стоило сравнивать Бекешева с королем? Хельг порой понимает сравнения слишком буквально, а в его представлении король, да и любой правитель, отвечает за все, что происходит в его владениях. Так что, отыскав унгана, надо будет как-то исхитриться и удержать Хельга от поисков его хозяина. Оно, конечно, семь бед – один ответ: тихо взять колдуна все равно ведь не получится, а на фоне штурма комбината смерть Бекешева, пожалуй, не так и бросится в глаза. Но будет лучше, если кто-нибудь другой призовет «короля» к ответу. Не Хельг. И не Орнольф. Не их это дело, чтобы там ни думал Паук. Хотя, конечно, он прав. Бекешев, сотрудничая с колдуном, добровольно отказался от статуса «смертного», и принцип невмешательства больше на него не распространяется.

В коридорах было пусто. Только охранники. Стоят так, чтобы видеть друг друга. С виду – обычные парни, а что стоят неподвижно, так это выучка хорошая. Почему не быть хорошей выучке у внутренней охраны? Ведь берут сюда преимущественно тех, кто отслужил в армии. А что смотрят мимо, так какой же чародей позволит себя увидеть, если хочет без лишнего шума куда-то пролезть? Да и не виноваты эти люди в том, что с ними случилось.

На территорию комбината попасть удалось без проблем. Чего там – перелететь через двойной забор, сбить с толку собак да пересечь широкий двор, полный людей. Орнольф мало разбирался в рыбообрабатывающей промышленности, однако на первый взгляд казалось, что именно рыбой здесь и занимаются. А уж запах не оставлял места для сомнений.

Им, однако, нужно было дальше – через административный корпус и вниз. Под землю. Считается, что никто не способен «отводить глаза» электронным системам наблюдения, но Паук плетет из заготовок Орнольфа такие заклятия, какие и не снились даже лучшим чародеям Гвинн Брэйрэ… впрочем, что там Гвинн Брэйрэ! Они же понятия не имели о видеокамерах и датчиках объема. А у дверей, конечно, охрана.

Хельг перехватил чары клох[36], каким-то чудом превратив их из смертельного заклятья в тяжелые путы майли . И Орнольф поморщился от острого укола совести: он едва не убил людей. Не отреагируй Паук так вовремя, у дверей остались бы вместо двух смертных – две каменные статуи. Но зомби нельзя ни оглушить, ни усыпить – в сущности, они и так все время спят, и первое, что приходит в голову – это разить насмерть.

Паук щелкнул пальцами, вызывая ближайшего гремлина, и тот мигом убедил тонкую электронику замка в том, что введен нужный код.

Теперь вниз – до упора. На лестнице, разумеется, тоже есть охрана, но пройти мимо них не сложно. Вот двери – это проблема. Их незаметно не откроешь. И снова сплетаются цуу и тэриен, снова сковывают зомби неодолимые путы, но действие замедляющих чар рано или поздно закончится, и тогда все враги, оставшиеся позади, ударят в спину.

Хельг думает об этом? Разумеется. Он полностью полагается на Орнольфа. Задача Молота Данов – защищать Паука. От всего, от чего сам он не сможет себя защитить. И не важно, что вся защита – это вовремя предупредить об опасности, да прикрыть чарами сках . Хельг ценит любую помощь. Он слишком долго сражался один.

А какая дикая мешанина символов на стенах и на дверях, и на ступенях. Зато теперь можно с уверенностью сказать, что здесь используется магия одун, или вуду, как ее еще называют.

Орнольф узнавал, среди абсолютно бессмысленных рисунков, символы множества эшу: Одара и Опии, Элекуна, Эмалона и Элебара. Эшу Окобуру . В знаках не было силы. И это казалось странным, потому что уж кто-кто, а эти духи честны в сделках и не уходят, пока получают плату за то, что делятся силой.

Или здесь их не кормят? Тогда какой смысл в символике? И, бога ради, зачем здесь столько распятий во всех видах? Ведь не для того же, чтобы донимать Паука, который болезненно кривится, проходя каждую новую линию защиты.

Орнольф почувствовал впереди и внизу такую концентрацию оусэи, что воздух казался жидким. Для Хельга это выглядело иначе: для него там мешанина красок, в том виде, в каком он понимает краски.

– Сейчас… – пробормотал Паук.

И точно. Началось. Взвыли сирены и замигали тревожные лампы. Вторжение в подземелья наконец-то было обнаружено.

Орнольф с самого начала готовился к бою. Его целью были маги и духи, целью Паука – маги, духи и люди. В том числе зомби. Но того, что началось после тревожного сигнала, не ожидали ни тот, ни другой. Никаких магов. Всего десяток духов – сильных, но почти неразумных. И довольно много зомби, которые ни Орнольфа, ни Паука просто не видели.

Это было плохо. Это означало, что Пауку не из кого будет высасывать силы. А защиты Орнольфа не долго продержатся под пулями, если Альгирдасу нечем будет с ним поделиться.

Коридоры моментально оказались перекрыты постами и наглухо закрылись все двери, но теперь можно было обойтись без помощи гремлинов. Тончайшие и очень прочные нити паутины резали сталь, как мягкий сыр.

Хуже нет, чем воевать с людьми! Воевать с теми, кого нельзя убивать.

Зомби или те, кто командовал ими, сориентировались в ситуации довольно быстро. Когда Паук взрезал третью дверь, несколько автоматных очередей всадили прямо в образовавшуюся дыру.

Орнольф только тихо выругался, когда дрогнули силовые завесы. А зомби густо заливали коридор свинцом. От грохота ломило в ушах. И, кажется, слышно было, как свистят нити паутины, у самых пальцев срезая стволы. Обман слуха, разумеется, – паутину нельзя услышать. А вот звон пуль, остановленных полями и просыпавшихся на бетонный пол – это не иллюзия. И самое время пожалеть о том, что нет защиты, способной выдержать несколько подобных атак. Разве что в кино. Чары – они всегда против чар. А свинец – против свинца. И не дело чародеям лезть в дела людей. А куда деваться? Вот сейчас – некуда.

«Хельг, хоть один источник!»

«Нет источников, – и улыбка почему-то кажется виноватой. Но он же просто не умеет так улыбаться. – Только духи».

Духи. Да, те самые, что вылетели им навстречу и сразу попали в жадные паучьи лапы. Орнольф торопливо перестраивал защиты, черпая у Паука цуу – десяток духов, не так уж плохо, но очень может быть, что их окажется недостаточно. И ничего живого кругом! Бетон и сталь, Хельг не умеет забирать силу у неживого. Да еще кресты эти, будь они неладны.

Несколько раз удалось воспользоваться обманками и проскочить до следующей баррикады, пока зомби расстреливали человекообразных призраков. А потом завеса пришла в негодность. И, прикрывая Орнольфа, Паук выпал из невидимости. Кувыркнулся под градом пуль, полоснул вокруг себя смертельными нитями, все еще щадя противников, все еще стараясь обезоружить…

Не так это просто, когда твое тело терзают сталь и свинец.

Отброшенный выстрелами к стене, Паук судорожно пытался удержать паутину, но за несколько мгновений, на которые тело вышло из-под контроля, обезумевшие нити успели дважды пронестись по коридору, пластая живую плоть.

Злые боги… нельзя так с людьми.

Орнольф вцепился в эту мысль, удерживаясь на самом краю, на полшага не дойдя до черной слепой ярости. Сумел остановиться. Не вложить все силы в один страшный удар, в огненный вал, который пронесся бы по подземельям, оставив за собой только жирный горячий пепел.

Нельзя! Это – люди.

Они стреляли в Хельга, они…

Люди.

Тонкий ручеек силы иссякал. Все, на двоих уже не хватит.

Паук унесся вперед, едва не обогнав очередную обманку. И Орнольф прикрыл его, насколько мог. Чары – против чар. Но против свинца они тоже помогают.

А перед дверью хранилища был уже не просто заслон – настоящий дот. Бетонная коробка с бойницами. И из чего там стреляли, Орнольф даже не разобрался. Завеса удержала огонь, приняла град из тысячи гранатных осколков, очередной дождь свинца. Разлетелась в клочья. И бетон рассыпался белой крошкой, оставив скелет арматуры.

– Когда ж я сдохну-то? – прохрипел Паук, сползая по стенке. – Рыжий, сейчас сзади набегут.

И хотя богов, конечно, нет – ни добрых, ни злых – никаких, но когда за открывшейся дверью хранилища обнаружились настоящие, живые люди, Орнольф возблагодарил всех несуществующих богов сразу. Кучно. Чтоб никому обидно не было.

А сзади набежали. Еще как набежали!

Эти, живые, они тоже стреляли. Но с ними Паук не церемонился. Нити паутины жадно запульсировали, вытягивая тэриен. Еще! Еще! Орнольф сам едва успел увернуться. Спустя мгновение Хельг разом отдал ему все, что сумел забрать. И этого хватило, чтобы встретить зомби. Чтобы смести их назад по коридору. И наглухо запечатать, сплавить со стеной, только что срезанную дверь.

Правда, магов и здесь не обнаружилось.

– Как думаешь, не помрут? – поинтересовался Хельг, разглядывая упавшие, где стояли, обессиленные тела. Набор был забавный: солдаты в камуфляже, с нашивками, вроде тех, что были у зомби, и штатские в лабораторных халатах. Как они друг друга не съели в одном-то, не сказать, чтоб очень просторном зале?

– А и помрут – не жалко, – буркнул Орнольф.

– Зря ты так.

Выглядел он… как упырь. Ненормально красивый и основательно мертвый. Плащ, разодранный выстрелами чуть не в лапшу, потихоньку восстанавливался, чего нельзя было сказать о самом Хельге. Хотелось верить, что кровь на нем по большей части чужая. И что раны затянулись, хотя бы самые опасные. Спрашивать бесполезно. Сейчас – бесполезно, он только взбесится.

– Сколько их здесь! Это невероятно, – прошелестел Паук, ковыляя вдоль стеллажей. От пола до потолка, от стены до стены – бессчетное количество ящичков. По-прежнему рябит в глазах от символов эшу, и по-прежнему не ощущается в них ни капли силы. Зато уж изнутри, из контейнеров, веет такой мощью, какая таится только в бессмертных душах смертных существ. Наверное, велик соблазн – зачерпнуть горстями и пить, не отрываясь. Судя по Хельгу, так оно и есть. Вон как смотрит. Из-под верхней губы влажно поблескивают острия клыков. Ох, малыш…

А предложи ему взять хоть каплю этой силы, и малыш на пинках прогонит тебя через все хранилище.

– Я только не понял, – Хельг тронул когтем изображение креста и брезгливо поморщился, – а где унган-то? Тут ни одного мага нет.

* * *

Унган все же нашелся. Когда Альгирдас справился с искушением и проследил, куда сходятся ниточки от контейнеров с душами, среди тех, кто был в халатах, обнаружился один человек без таблички на груди. В разбитых очках и с разбитым носом выглядел он довольно жалко. И главное, цуу в нем даже не пахло. Только когда Орнольф, не слишком церемонясь, привел колдуна в чувство, Альгирдас смог уловить в том бледные краски служения. Кому? Вот так сразу и не сказать. В общем, жрец, но плохонький. Настолько плохонький, что даже не разобрал, кто перед ним. Увидев Альгирдаса дернулся было осенить себя крестом, а Орнольфу провякал что-то, то ли угрожая пожаловаться, то ли просто угрожая.

На этом, впрочем, и иссяк. Видимо, вспомнил, как оказался в столь бедственном положении, и что-то там в его мозгах правильно щелкнуло.

– Ну, – сказал Орнольф, и Альгирдас им даже залюбовался, такой он стал пугающий, – рассказывай, мразь!

– Что рассказывать? – жалобно спросил унган.

– Все, – отрезал Орнольф.

Фамилия его была Лизютин, и был он мэнээс. Вечный. Это хуже, чем вечный жид, потому что к последнему хотя бы относятся с пиететом. А быть младшим научным сотрудником и в тридцать лет, и в сорок, и в сорок с хорошим хвостиком – это лишает самоуважения, да и просто уважения. Окружающих. Не говоря уже о близких.

Да, а звали его Григорий Гаврилович.

Но до сорока шести лет оставался он на родной кафедре Гришей, или Гришенькой. И коллеги его не уважали. И студенты не уважали. И сам он себя – не очень. Давно разочаровавшись в науке этнографии, Григорий Гаврилович именно по причине низкого самоуважения не попытался искать счастья на иной какой-нибудь стезе. Так и прозябал в университете, говорил себе, что двигает науку, сам не верил в это, и никто не верил. И черт его разберет, в какой такой прекрасный момент пришло ему в голову, что наука наукой, но ведь не на пустом же месте люди все это придумывали.

Это, говорят, случается во время переходного возраста – начинаешь верить во всякую чушь. А сорок шесть – возраст самый, что ни на есть, переходный.

Началось с безобидного. Экстрасенсы с аурами и прилипающими к животам утюгами. Астрологи, гипнотизеры, таро и Папюс в комплекте. Странное дело: казалось бы, получив высшее образование, должен был Григорий Гаврилович научиться хотя бы систематизировать информацию, отделять, если не зерна от плевел, так хотя бы белое от коричневого. Но на первом этапе своего погружения в мир неведомого был он всеяден, как домохозяйка, стремящаяся похудеть любой ценой, на двадцать килограммов за две недели, с помощью таблеток и чая, но чтобы, пожалуйста, без физических нагрузок и кушать сколько захочется.