След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

      Девицы не было. Даже в соседнем павильоне. А Паоло сидел на своем стуле с таким грустным видом, точно перед ним никогда не возникало сказочное создание в виде блондинки с "ногами, что растут от ушей".
      Не хотелось изображать панику. Не хотелось опрометью нестись за ней по коридору. Тем более, что ее белая головка не просматривалась нигде. Она будто растворилась в душном, пропахшем синтетикой воздухе павильона.
      - Дай команду, чтоб ее "повели" от выхода, - попросил, вернувшись, майора.
      На дверях павильона стояли люди МВД, и приказать им напрямую Иванов не мог.
      - Сдалась она тебе! Мало, что ли, шлюх к нему за неделю заворачивало? - раздраженно пыхнул дымом майор.
      - Сдалась, - твердо, с усилием ответил Иванов. - Она - первая, кому он дал телефон... И пока - единственная...
      - Ну и что?
      - А то, что он - "голубой", - раздраженно сказал Иванов то, что не советовал пока разглашать шеф и что вряд ли могли знать люди МВД.
      Сигарета выпала изо рта майора на пол. Он повращал красными от бессонницы глазами, схватил радиотелефон и запустил в него скороговорку:
      - Я - первый. Второму, третьему, четвертому. Блондинка, рост - выше среднего. В светло-бежевом мини. Туфли...
      - Бежевые, - подсказал Иванов.
      - Бежевые. Взять на слежение.
      4
      Форштевень "Альбатроса" резал синее полотно с легким прерывистым шуршанием. "Кто ж его Красным назвал? - обвел взглядом безмятежный горизонт Майгатов. - Наверно, опять напутали как с Тихим океаном. Ничего себе Тихий!"
      - Майгатов! - голос Анфимова. - Как шлюпка?
      - Готовим к спуску, товарищ командир. - Шагнул с правого крыла мостика в ходовую рубку.
      От густого замеса духоты здесь не спасали даже открытые двери. Потрескивал эфирными шумами динамик, холодно гудел ящик радиолокационной станции, что-то из газмановских строевых песен типа - "Ты - морячка, я моряк" гундел под нос матрос-рулевой с годковским, нависающим козырьком чубом. Командирское кресло в левом дальнем углу продавливал необъятной фигурой Бурыга. Анфимов на манер подводника из приключенческого фильма, что вглядывается в перископ, прижимал лоб к черному, обтянутому засаленым дерматином ободу бинокуляра и медленно поводил влево-вправо его стальными ручками-рогами, словно от скорости этих движений зависело насколько быстро они найдут терпящий бедствие корабль.
      Ходовая рубка всегда успокаивающе действовала на Майгатова. То ли желтым колером переборок и аппаратуры, то ли спокойной сосредоточенностью тех, кто нес здесь вахту, то ли значимостью всего того, что здесь происходило.
      Из ходовой рубки вниз - шесть ступеней. За ними - главный командный пункт или, как написано на медной табличке, намертво прикрученной к двери, - ГКП. Здесь меньше приборов, меньше шума, но здесь чуть ли не самое важное - карта прокладки. Плотная простыня бумаги, по которой змеится карандашный рисунок пройденного пути.
      - Сколько еще? - шепотом заставил штурмана отодвинуться к переборке, чтобы стала видна карта.
      - Миль семь, - таким же шепотом ответил штурман и потер сине-бурый бугорок на лбу. - Скоро покажутся.
      - Ты это... извини, - положил ладонь на лакированно блестящий лейтенантский погон.
      - Да ну, товарищ старший ле... Да ну, Юра, - замигал пушистыми девичьими ресницами штурман.
      - Сгоряча, в общем...
      - Рифы - вот, - невпопад прошептал штурман.
      - Что?
      - Вы смотрели по индикатору? Цель ведь тоже ход имеет. Под углом к берегу. А там дальше - рифы. Я сказал командиру, а он...
      Взгляд Майгатова мысленно продлил по карте карандашный рисунок прокладки с узелками невязок* и наткнулся на россыпи белых клякс с рваными краями и синими точками внутри - условными знаками рифов.
      Со стоном наверху, в ходовой, хрустнуло кресло под Бурыгой. Щелкнул тумблер.
      - Ну что нового, человек-ухо? - одним долгим зевком спросил он.
      - На связь не выходит, товарищ капитан второго ранга, - проскребся в соты динамика ребяческий голосок.
      - А ну еще раз повтори, чего он там брякнул после "SOS"а?
      - Се-сейчас... Вот, у меня записано:"Кто близко, спасите. Эти гады ная..." Все. А дальше было какое-то шуршание, электрический разряд или что-то типа этого и тишина.
      - Ная? Чего это, Анфимов? Наяривают, что ли? Или матом хотел запустить?
      - Справа двадцать - цель! - взвизгнул худенький вахтенный --------*Невязка - расхождение между счислимым и истинным местом корабля. офицер-торпедист, который до этого лишь вжимался в переборку с таким видом, словно хотел с ней слиться.
      Майгатов вздрогнул от крика, потому что не видел из-за небольшого выступа вахтенного офицера, а невидимая опасность всегда пугает сильнее видимой. Боясь, что штурман заметит его испуг, продлил резкий поворот корпуса влево и, поскольку в этом направлении был только индикатор целей, тут же нагнулся к нему. Вахтенный радиометрист-матросик, курносый, рыжеватый хлопец украинского призыва, отпрянул от зеленовато-желтого экрана, вежливо открывая обзор Майгатову, и ткнул в стекло прокуренным бурым ногтем:"Ось туточки!"
      Желтый луч из центра экрана, так похожий на нитку, которую макнули в краску и теперь тащили по серому диску, оставляя за собой потеки, отбил точку в правом верхнем секторе. Она пожила пару секунд в полумраке экрана и потускнела, стерлась сразу после того, как выскользнула из тридцатиградусного сектора антенны.
      - О-о, уже мачту видно! - прогудел наверху, в рубке, Бурыга. - Тоже мне железяка - меньше нашей!
      Анфимов почти одновременно с этой тирадой подсказал рулевому более точный курс, и Майгатов уже решил подняться из ГКП в ходовую рубку, но что-то удержало его у экрана. Он не знал что, но в том, что отпечаталось в его безразличном, пока он слушал Бурыгу, почти не видящем взгляде было что-то необычное. Пока еще оно жило как нечто кажущееся, в чем можно было сомневаться сильнее, чем верить ему, Майгатов ждал новой отбивки цели, и, чем ближе добегал луч до нужного сектора, тем все меньше и меньше оставался в мозгу оттенок этой странности. Луч протянул мазок, выпустил из-под себя желтую точку, и ощущение, казалось, совсем истаявшее, вдруг пыхнуло во всю силу, ударило кровью в голову.
      - Побачтэ - циль роздвоюеться, - с мягким полтавским выговором прошептал радиометрист.
      Да, вместо одной желтой капли отсветки от цели на экране было две. С еле заметным разрывом между ними. Это походило на то, как делится под микроскопом размножающаяся клетка живого организма.
      Луч описал круг и вновь воткнул в экран желтыми шляпками ржавых гвоздей все те же две засечки. Только теперь расстояние между ними увеличивалось.
      Анфимов хмуро прослушал доклад радиометриста и скупо процедил сквозь зубы:
      - Подойдем - разберемся. А вы, Майгатов, проверьте готовность шлюпки и высадочной команды. Ну и по имуществу: огнетушители, респираторы. Хоть убей, не пойму: дыма нет, огня нет - и полное радиомолчание. Еще к тому же ход пять-шесть узлов...
      Когда до судна осталось с кабельтов*, "Альбатрос" лег на параллельный курс. Это было тем легче, что упрямый незнакомец шел почти по линейке. Подрабатывая рулями, сблизились до тридцати-сорока метров.
      Небольшой, чуть длиннее "Альбатроса", сухогруз с непонятной надписью на борту - "Ирша", с вяло трепещущим на мачте российским флагом безмолвным серым айсбергом шел параллельным курсом. Дали семафор - тишина. Выстрелили из "калашникова" в воздух - такое же безмолвие в ответ.
      - Ну и как ты их, Анфимов, будешь на шлюпке догонять? - обернулся занявший полкрыла ходового мостика Бурыга к сбившейся на другом краю этого же мостика синей толпе офицеров. - Может, бросить на фик этот "летучий голландец"?
      - А вдруг там люди? - кивнул на сухогруз Майгатов. - Кто-то же дал "SOS".
      - А теперь зашхерился** от нас, да? Ты мне мозги не засирай.
      - Кораллы, - зачем-то встрял штурман.
      - Ну что, Анфимов, какие мысли? Валим отсюда на фик или, на твой выпуклый военно-морской глаз, из этого дерьма можно выбраться?
      - Кораллы, - заученно повторил штурман.
      - Чего ты бормочешь?
      - Кораллы... То есть скоро коралловые рифы. Мы и так уже в опасной зоне.
      - И без тебя знаю.
      - Разрешите, - шагнул из толпы Майгатов и сразу стал как-то выше ростом, мощнее. - Если поставить кранцы*** по правому борту и подойти вплотную, то можно перепрыгнуть на судно. Примерно со шкафута.
      - А если мазанешь - и между бортов? Я тебя, что ли, отскребать буду и мамочке в цинковой посылке отправлять?
      - Такие случаи уже были. Плохо заканчивались. -------- *Кабельтов морская единица длины, равная 185,2 м ( 0,1 морской мили). **Зашхерился ( морск. жарг.) - спрятался ( от слова "шхера" - укромная бухта). ***Кранец приспособление, вывешиваемое вдоль борта корабля (судна) и предназначенное для смягчения ударов его о причал или борт другого корабля ( судна).
      Все обернулись на тихий, болезненный голос. В дверях ходовой рубки тенью стоял Молчи-Молчи и смотрел на Майгатова с холодным безразличием.
      - Беру ответственность на себя, - вдруг огрубил голос чуть ли не до бурыгинских интонаций Анфимов, ощутив в глубине души, что это не он решился на подобную фразу, а раздражение на Молчи-Молчи заставило его сделать это и сразу же вслед за фразой толкнуло назад, в ходовую рубку.
      - Ну давай, - непривычно тихо пробурчал Бурыга. - Но если что, ты командир...
      Майгатов в своей каюте сменил тропическую куртку и шорты на синюю рубаху с длинными рукавами и синие брюки. Не для красоты и не для того, чтоб не обгорела кожа на солнце, а, скорее, оттого, что за месяц похода в этом жарко-влажном пекле вокруг Аравии моряки поняли, что чем больше закрыто тело, тем меньше солнце выпаривает пот и тем легче переносить пытку жарой. По-пиратски повязал голову белым платком. Без всякого удовольствия посмотрел на прижавшийся к рваному клочку тени термометр - плюс сорок два. А, может, и сорок три. Смотря с высоты какого роста посмотреть. С майгатовских ста восьмидесяти двух сантиметров больше виделось сорок два. Что было, конечно же, лучше, чем сорок три. Но хуже привычных двадцати пяти-тридцати в его родном Новочеркасске в это время года.
      Оглянулся на зеркало. Белизна платка еще сильнее подчеркивала смуглость кожи. В больших карих глазах, словно под кальку скопированных с отца, стыла бесконечность задонских степей, голос далекой, растворенной в веках то ли буртасской, то ли хазарской, то ли праболгарской, то ли еще какой тюркской крови. А выбившийся из-под платка каштановый чуб напоминал о матери, тихой липецкой крестьянке, волей военной судьбы оказавшейся на юге России, где и встретила она чернобрового красавца-дончака. Что еще от матери? Ах да - губы. Красивые, четко очерченные, с пухлинкой губы. Сколько раз после боев на ринге запекались, набухали чуть ли не с крупную абрикосину, а все равно восстанавливались, наливались юношеской спелостью. Мама-мама, далеко ты, ох, далеко! И нет уже отца, погибшего в автокатастрофе на своем старом, видавшем виды орсовском "газоне". И не у кого спросить, что это так жжет, гнетет душу, куда зовет сердце. Плохо, все кругом плохо. Флот гниет, как запущеная рана. Да и страна гниет. Стра-на! Нет уже той страны, которой присягал. Осколки одни. Словно врезал по стеклу стальной кулачище, и разлетелось оно вдребезги. И уж можно успокоиться этой ручище, отдохнуть, ан нет - раздирает еще не до конца отколотые осколки, скоблит ногтем по остаткам старого стекла. Уже и училище в Стрелецкой, где пять лет жизни оставлены, вроде и не училище, а институт, к тому же украинский.
      - Та-ащ старший лейтенант, - вкрадчиво прошептал в щель приоткрытой двери запыхавшийся матрос. - Командир на шкафут вызывают...
      - А как кранцы?
      - Повесили уже. Двойную норму.
      На шкафуте, прямо у выхода из коридора, Майгатова остановил Анфимов.
      - Юра, если хоть немного того...
      - Все нормально, товарищ командир. Дальше меня в училище никто в длину не прыгал: под семь метров - разрядный результат. - Возбужденно потер ладонь о ладонь. - Если б не сплошной борт от надстройки, то лучше бы поближе к носу прыгать. А с носа уже высоковато.
      - Если б знать, где упасть...
      - Соломки, в смысле? Там соломкой не пахнет. Сплошное железо.
      Рулевой медленно подрабатывал вправо, и борт "летучего голландца" с облупившейся у фальшборта серой краской, с выгибом от какого-то старого, скорее всего, навала на причал, с мертвенно поскрипывающими стрелами грузовых кранов, со слепыми окнами ходовой рубки подплывал все ближе и ближе. "Да-дах!" - впечатался борт "Альбатроса" в шкафут сухогруза. Кранцы - а ими служили покрышки от "ЗИЛов" - сплющились в блины, но не дали стальным бокам кораблей потереться друг о друга. "Альбатрос" со всхлипом разжимаемых покрышек отошел на пару метров от борта сухогруза и чуть сбросил скорость, чтоб поровняться с беглецом.
      Когда синяя пропасть сузилась до полуметра и вот-вот должны были чавкнуть сплющиваемые покрышки, Майгатов сандалией подвинул по палубе от себя отстегнутую насолидоленую цепочку лееров*, выдохнул воздух из легких и одним толчком бросил напрягшееся тело на борт сухогруза. И, уже отрываясь, вдруг ощутил, что отталкивание смазалось как-то странно отплывшей назад палубой. Руки схватили сначала воздух и только потом отчаянно вцепились в загнутый край борта.
      - Майга!.. - обрывком крика ударило в спину.
      Он, насколько позволяла поза висящего на кончиках пальцев скалолаза, повернул до боли в шее голову и углом глаза, через противную мешающую мутнинку разглядел, что отплывший назад борт "Альбатроса" двинулся к нему. "Ноги!" - сразу кольнуло в мозгу предчувствие. Секунда - и ноги попадут в тиски между бортами.
      - А-ах! А-ах! - поочередно вскидывая руки с намокшими, непослушными ладонями, он перехватил наконец борт за срез выступа и, как в училище на гимнастической перекладине, рывком попытался сделать "выход силой", одновременно бросив на борт правую ногу. ------- *Леер - туго натянутый стальной трос, цепочка или металлический прут, служащий для ограждения борта.
      "Зацепился", - радостно клекнуло в голове, и тут же наехавший борт "Альбатроса" так тряхнул сухогруз, что Майгатову пришлось до черноты в глазах впиться в срез борта локтем правой руки и соскальзывающей, никак не желающей зацепиться сандалией.
      - Спокойно, спокойно, - не своим голосом прохрипел сзади Анфимов, и неясно было, кого он успокаивал: сгрудившихся у лееров моряков, разинувшего рот Бурыгу, себя или висящего, словно альпинист над пропастью, Майгатова.
      Сандалия, наконец, слетела, освобожденная ступня пяткой зацепилась за срез. Майгатов помог ей локтем и, уже не думая о том, что падать придется все-таки не на мяконькую подстилочку, перевалился через борт сухогруза.
      - Ур-ра-а-а! - вскинулся "Альбатрос" с ревом, которого хватило бы стадиону, наконец дождавшемуся гола в ворота сильного противника.
      Нога поискала отлетевшую сандалию, пальцами подвинула толстую войлочную подкладку в нем (если не подкладывать, обожжешь ступню даже через кожаную подошву), и только потом, когда крик стал затухать, Майгатов поднялся и махнул призывно рукой:"Давай швартов!.."
      Скрепленный швартовом участок дал возможность перепрыгнуть на сухогруз седому, чуть ли не старше Бурыги по годам командиру электро-механической боевой части капитан-лейтенанту Клепинину, еще трем морякам, одним из которых оказался маленький сигнальщик, первым обнаруживший змею, и тут же сезон прыжков прервал нервный крик с мостика:
      - Товарищ командир, рифовое поле! Разобьемся!
      Анфимов хмуро обернулся, из-под козырька, сделаного ладонью, вобрал в себя взглядом безликую на фоне раскаленного солнца голову штурмана и в этой горящей, объятой пламенем голове почувствовал какое-то плохое предзнаменование.
      - Вах-цер!
      - Я-а! - выбросило окриком Анфимова на крыло мостика тонко карандашного, по-девичьи узкоплечего вахтенного офицера, и его голову тоже ожег, обезличил диск солнца.
      - Лево руля! - и уже боцманам: - Рубите чалки! Майгатов, останови судно и это... выясни, что к чему... Что-о?.. Да, все проверь. И груз тоже... Штурман, ты где?.. А-а, слушай, дай вахтенному безопасный курс. Я уже бегу наверх!..
      5
      Худая грязная чайка, больше похожая на ворону, чем на чайку, села на круглую антеннку над рулевой рубкой, собрала уставшие крылья, о чем-то подумала, опустив такую же грязную унылую голову, и горьким, нутряным криком словно позвала к себе Майгатова.
      - Мех, а, мех, - обернулся тот к Клепинину, седому, наверное, самому старому на флоте и, скорее всего, самому опытному по мехчасти капитан-лейтенанту. - Посмотри машинное. Надо движки вырубить, - остальным лишь махнул головой на мрачную, похожую на грустную птицу над мраморным надгробием, чайку.
      Ходовой мостик встретил кладбищенским молчанием. Лишь раскрытый вахтенный журнал и еще свежий окурок на рулевой колонке подсказывали, что люди только-только вышли отсюда и - еще секунда - ввалятся снова, грохнув смехом розыгрыша, с белозубыми улыбками на бородатых, пятнистых от солнечных ожогов лицах.
      - Что? - вздрогнул Майгатов от хлопка.
      - Это книга... справочник штурмана упал, тащ стащ лит-нант, - успокоил все тот же махонький сигнальщик.
      - Справочник, говоришь? - поднял Майгатов с палубы книгу. - Штурмана точно, - прочел на грязной, засаленной обложке. - Значит, был же штурман...
      Пальцы сами собой открыли первую страницу вахтенного журнала.
      - Транспорт "Ирша". Порт приписки - Калининград. Собственность ТОО "Амианта". Ген. директор - А.Круминьш. Капитан - Л. Пестовский," - прочел вслух и тут же вернулся к странице, на которой был открыт журнал. Последняя запись - за полдень. Координаты. Запасы топлива, воды. Обычная муть. Никаких событий не зафиксировано. Только маленькая пропалинка от сигаретного пепла в нижнем углу страницы. Маленькая и рваненькая, словно шрам на выбритой щеке.
      Выглянул в дверь. "Альбатрос", описывая циркуляцию, уходил мористее. Горизонт был чист. Или вон там что-то белеет? Чей-то борт? Может, и вправду какое-то суденышко, а, может, показалось. Слепит так, будто в зрачки иглы вставляют.
      - Вот что, Абунин, - вспомнив, наконец, фамилию матросика, обернулся к нему от двери. - Стань к рулю и бери курс за "Альбатросом". Еще неизвестно, что с движками. Тебе, - кивнул первому из оставшихся матросов, вялому, вот-вот готовому упасть и заснуть моряку, - осмотреть грузовой трюм. А тебе, - второй моряк уже без кивка подобрался весь, выпятил грудь, озорно блеснул близко посаженными хитрыми глазами, - шлюпки, потом - бак, в общем всю верхнюю палубу, - и уже только для Абунина: - Я - вниз, каюты осмотрю...
      Кают-компания встретила вековой, лоснящейся от жира грязью. То ли экономило это ТОО "Амианта" на всем подряд, то ли бизнесуха шла у них не ахти как, но только столы, стулья, буфет, жалкая, криво висящая на переборке засиженная мухами картина, радиола столетней давности были такими обшарпанными, такими запущенными, словно здесь размещался склад хламья, а не место, где питались, да к тому же не раз в сутки. На камбузе, в исцарапанном алюминиевом лагуне, спекшимся комком пластилина пристыли к дну макароны. Открытая банка тушенки, вычищенная и вылизанная изнутри до зеркального блеска, дополняла убогий бедняцкий пейзаж.
      Остальные каюты, в том числе и командирская, были пусты. Вещи, одежда, книги, казалось, еще хранили тепло рук своих хозяев. Но почему-то, по очереди покидая каюты одну за другой, он ощущал, как поднимается в душе, усиливается чувство, что вот сейчас, вот если не за этой, то за той дверью он наконец встретит человека. И чем меньше оставалось дверей, тем ярче становилось это чувство.
      Именно оно заставило так резко рвануть погнутую металлическую дверь в радиорубку. Нет, пусто. Майгатов уже хотел выйти, но взгляд скользнул с потрескивающей, работающей аппаратуры на палубу и остановил движения офицера. На мокром и без того лбу крупными ягодами выступил пот.
      - Вот-ты-ы, - склонился Майгатов над бурой, с хорошую тарелку размером лужицу. - Кровь. Свежая.
      Где-то внизу, под палубой, недовольно вздрогнул, затих движок. Треск, катающийся горохом по динамикам радиостанции, стал еще громче. Майгатов вспомнил о механике и, медленно отступая и старясь ничего не задеть, словно вот-вот должны были прибыть судмедэксперты, вышел из каюты. И пулей - в машинное.
      - Сидорыч! - под буханье ног по трапу заставил обернуться седого, белого-белого лицом, которое так мало видит солнечный свет, Клепинина. Иди сюда! Там в этой... радиорубке...
      Грубый толчок в спину швырнул его с середины трапа вниз, и Майгатов со всего размаха, еле успев выставить вперед руки, упал на стальные листы пайол*. Руки смягчили удар, но лбу все равно досталось: правая, уже дважды сшитая до этого бровь заныла на одной протяжной ноте. "Почти нокаут," оценил тошнотно пустую и одновременно такую отяжелевшую голову. Приподнялся на саднящем локте, чтобы разглядеть бандюгу-толкача, но вместо этого увидел у дизеля неподвижную, ставшую какой-то по-детски маленькой фигуру Клепинина.
      - Си-идорыч, - позвал тихо, словно боясь разбудить.
      Тишина. Только за переборкой что-то потрескивает сухим хворостом. ------- *Пайол - металлический или деревянный съемный настил в виде щитов в трюме для предохранения конструкций дна от повреждений в случае падения груза.
      Встал - и не поверил своей очугуневшей голове. И, только сделав робкий шаг вперед, понял, что голова ни при чем - не в вестибулярке дело, а в том, что действительно палуба накренилась.
      - Сидорыч, - склонился над безвольно повисшей седой головой. На душе стало так тяжко, словно это он убил старого меха. И чуть не закричал от радости, услышав почти беззвучный, из ноздрей вытекший стон...
      6
      - У тебя в школе по литературе сколько было?
      Белесым ресницам Иванова вопрос не понравился больше всего. Они отпорхали несколько томительных секунд, и только после этого раздался тихий, недоумевающий голос:
      - Четыре... Кажется, четыре.
      - То-то я вижу, что не пять. Тогда бы "Маскарад" Лермонтова лучше знал, - навечно простуженным горлом прохрипел генерал.
      Сам он ни в школе обычной, ни в высшей школе КГБ, ни на прочих курсах, где учился, отличием не блистал, к должности своей шел не по "волосатым рукам", а по не самым сладким местам типа Афганистана или Эфиопии с их почти вечными войнами, но поизображать из себя интеллектуала и эрудита любил.
      - Неужели сразу не ясно было, что на ней - парик?
      Начальнику легко быть умным перед подчиненным, подумал Иванов и, понимая, что лучше уж усилить свою глупость, чтобы хоть этим потешить душу "шефа", проговорил:
      - Виноват. Не додумали. Она и с выходом в соседний павильон нас "срезала".
      Этот аргумент генерал припас для следующей укоризны и, потеряв его, ощутил себя альпинистом, пытающимся ухватиться за опору и не находящим ее.
      Читать мысли Иванов не мог, но в паузе, прорежаемой астматическими хрипами генерала, таилось спасение, и он пошел в атаку:
      - Да. Я виноват. Можно было предположить, что на голове - парик. Но больно уж он казался натурален... А потом, товарищ генерал, стояли бы на выходах наши люди, они бы по платью "сработали". А эмвэдэшники... одна молодежь... они только по цвету волос искали. Все-таки блондинок на земном шаре меньше, чем брюнеток. И только когда я сам с ними переговорил, то "второй"... это основной вход, где больше всего людей, понял, что была дама в таком платье. Я - туда, выбежал на площадь, но...
      - А телефон... Ты говорил, она записала его телефон...
      - Нет, не звонила.
      - Поня-я-ятно. А что, ты говорил, на этой... визитке?
      - Ах да! - энергично открыл Иванов папку, отщелкнул металлический держатель и протянул прямоугольник гостиничной визитки. - Она оставила на бумаге латинскую букву "N".
      Генерал удивленно посмотрел на бумажку.
      - Пальчиков, к сожалению, нет, - понял его замешательство Иванов. Поэтому без пакетика.
      - Пароль? - внимательно изучил сквозь лупу коряво нарисованные три черточки, которые не сразу-то и складывались в букву "N". Скорее, что-то среднее между римской четверкой и зачеркнутой "птичкой". - Или сообщение?
      - Я думаю, - помолчал Иванов, подчеркивая паузой то, что он действительно долго обдумывал свое объяснение ситуации, - что именно она должна была забрать эти доллары. Каким образом, не хочу гадать. Ключевым было слово "сэр". Паоло резко изменился именно после него. Но за несколько секунд что-то произошло. То ли она дрогнула, то ли Паоло подал какой-то знак, я не знаю. Только именно после этого она оставила букву "N". Я думаю, что "N" - это "нет". Почти на всех языках оно начинается на "н": ноу, найн, но, няма, ну и так далее.
      - И им не жалко терять эти деньги? - хитро сощурился генерал, уже знающий ответ на свой вопрос.
      - Люди важнее денег. Паоло - пешка. А засвечивать китов они не решились.
      Генерал вернул визитку.
      - Подведем предварительные итоги. Что мы о них знаем? - и приготовился загинать толстые, с вечными гимнастическими мозолями пальцы.
      - Что они работают в контакте с итальянцами.
      - Раз.
      - Что одна нить может пойти от Паоло.
      - Два. Если только Паоло уцелеет.
      - Возможно, - представил некрасивое, обреченно-грустное лицо Паоло и вдруг увидел страшную печать предчувствия в этой грусти. - Есть девушка. Анна.
      - Три. Но, во-первых, ее могут звать вовсе не Анной, а, во-вторых, даже если бы при знакомстве с итальянцем она оказалась кристально честна, то тебе бы жизни не хватило, чтоб допросить по Москве всех Анн в возрасте от девятнадцати до...
      - ...двадцати пяти максимум, - досказал Иванов.
      - И что остается?
      - Только догадки...
      - Да. Только догадки, что если уж Паоло привез к нам три "лимона", то не для эксперимента с таможенными службами, не для проверки их на вшивость, а для передачи большим, ох, большим людям. Применяя жаргон нашего времени, я бы назвал их Крутыми.
      - Крутыми? - удивился образности генерала Иванов.
      - А что? Хорошая кличка. Пусть так и идут под ней.
      - Но ведь Паоло... Все-таки он же - есть. Может, через него?
      Генералу не понравилось это упрямство. Он служил слишком долго, чтобы не понимать того, что все очевидное в их деле наиболее обманчиво.
      - Утром я был у шефа. На самом высоком уровне принято решение, что деньги уйдут со станком. Итальянцы изымут их сами. После этого Паоло... В общем, давай работать с песком, а не с миражом.
      - Но тогда... тогда у нас ничего нет. Кроме факта несостоявшейся передачи денег. Преступление явно есть, мафия есть, а виновных нет.
      - Ничего. Будем ждать, - удовлетворенно откинулся генерал на спинку кресла и расслабленно растекся по ней, помягчел. - Что-нибудь появится.
      7
      - Ну что, Магеллан хренов, посадил "коробку" на мель?
      - Он-то при чем, товарищ капитан второго ранга? - защитил Майгатова грустный-прегрустный Анфимов. - Хоть влево, хоть вправо крути - кругом одни рифы. Теперь тащи эту гирю до Суэца.
      - Приказ начальника - закон для подчиненного, - потряс свежей мыслью Бурыга.
      - Билеты накрылись, путевка, - тихо напомнил себе Анфимов.
      - А дуру-то здоровенную нам с мели снимать. Буксир бы сюда...
      - М-да, опять дома скандал...
      - Чего у них в трюмах-то, Майгатов?
      - Рис, товарищ капитан второго ранга. В мешках. Несколько мешков вспорото.
      - Себе, что ли, на халяву кашу варили. Без халявы жизнь - отрава.
      - Да вроде нет. На обед у них макароны были. Си-идорыч, - не удержался при виде медленно вошедшего на ходовой, где происходил весь разговор, Клепинина все с такой же белой, но теперь не от седины, а от бинтов, головой, с левой рукой на перевязи. - Тебе ж лежать надо.
      - Я лучше нашего коновала знаю, что надо, а что не надо. Мне уже сказали, что есть указание "сверху" о буксировке...
      "Ирша" на первых два рывка буксирным тросом отреагировала безразлично. Как в той сказке, видно, ждала третьего раза. Сухогруз с хрустом разгрызаемого рафинада прополз раненым брюхом по коралловому ножу, завалился на правый борт и ванькой-встанькой закачался на фоне плавящегося о горизонт солнечного диска.
      - Чтой-то крен великоват, - не понравилась "Ирша" Анфимову. - Ох не дотянем до Суэца. - Обернулся к матросу-связисту: - Дай канал... Что там у тебя? - спросил вроде бы у того же матроса, хотя вопрос в прижатый к губам микрофон был адресован лейтенанту-торпедисту, только сменившемуся с вахты и теперь посаженному на борт "летучего голландца" балластом, ибо на буксируемом судне делать особо ничего не надо было.
      "Крен, товарищ командир, на пра..." - "Сам вижу. Что - пробоина?" "Воина?" - "Да не воина, а пробоина." - "А-а, сейчас. Абунин, ну что там? Сколько?.. Метров пять длиной, товарищ командир." - "Что ты матросу такое дело доверяешь! Сам проверь!" - "Есть!" - "Погоди. А ширина какая и это... место расположения?" - "Счас... Ага: вот, говорит, разная - где узко, а где и широко... В общем, два на пять.А где?.. Ага: больше по ближнему трюму, но немного и в другой заходит. Мешки, говорит,понизу уже в воде." - "Ладно. Иди сам еще раз проверь."
      - Нет, не дотянем, - хмуро отдал микрофон связисту. - Разрешите запрос дать, чтоб это... - На миг задумался, глядя на мрачную, с впившимися друг в друга губами и собравшимися на подглазьях морщинками физиономию Бурыги. Ну хоть в Ходейду.
      - С вами, мля, под трибунал попадешь, а не в Ходейду. Сплошной бардак... Ладно, запрашивай от моего имени...
      Гирлянда сухих слов, преобразившись в невидимую радиоволну, скользнула к Севастополю, оттуда - к Москве, где вдруг стала ленивой-ленивой и долго с черепашьей скоростью переползала по телефонным кабелям от здания главного штаба флота на Красных воротах до МИДа на Смоленке, а уж в циклопической башне МИДа из кабинета в кабинет, из кабинета в кабинет, потом - в посольство Йемена во Втором Неопалимовском переулке, откуда почти вернулась на корабль - сколько до той Ходейды-то, а уж потом, медленно описав обратный круг, все-таки ожила в динамиках связи:"Можно".