Раб своей жажды

…Не успело пройти и двух недель после званого ужина, который я давал в честь Люси, как она заболела. Болезнь ее столь необычна, что меня сразу охватило какое-то мрачное предчувствие. Симптомы полностью соответствовали заболеванию, которое Элиот изучал в Индии, о котором впервые упомянул, когда мы гнались за сэром Джорджем, и потом говорил не иначе как с выражением крайнего ужаса на лице. Умопомрачение, каталепсия, резкая потеря крови — вот признаки недуга, впервые замеченные Элиотом в Гималаях, а теперь повторившиеся у бедной Люси. По срочности принимаемых им мер я понял, что он опасается самого худшего. И вое же он не удостоил меня доверием, а вместо этого предпочел уединяться с профессором Джьоти, своим знакомым по Индии и, кажется, экспертом по таинственной болезни Люси. Эта парочка готовилась к какому-то великому приключению, и, вспоминая, что прежде Элиот именно мне поверял свои замыслы, не могу отрицать, что ощущаю некоторую обиду. Меня направили охранять Люси во время болезни, что я охотно выполнял, но чувствовал, что девушке грозит нечто более страшное. Я вознамерился сразиться с этой угрозой и начал готовиться, ибо, в конечном счете, не мог поверить, что моя помощь так и не понадобится.

Жаркой августовской ночью меня наконец-то вызвали. Приехал профессор Джьоти, поднял меня с постели и, несмотря на мои требования объяснений, остался, как и ранее, непроницаем, повторяя лишь, что Люси находится в крайней опасности. Я поспешно оделся, заинтригованный оборотом дела, и, поцеловав на прощание свою дорогую женушку, взобрался вместе с профессором в кэб, и мы поехали к нему в Блумсбери. Как только мы приехали туда, я вновь насел на него с расспросами, но он говорил лишь о какой-то темной и ужасной опасности, после чего спросил меня, может ли рассчитывать на мою помощь перед лицом неизвестно какого, но, несомненно, величайшего ужаса. Естественно, я ответил, что может, но также указал, что предпочел бы знать, в чем заключается этот самый ужас. Профессор уставился на меня, и его пухлое лицо вдруг замерло, приняв крайне серьезное выражение.

— Мы охотимся за женщиной, — сказал он и спросил, помню ли я свой сон, когда фигура в вуали пила кровь Люси.

— Мы гонимся за сном? — не веря услышанному, вскричал я.

— Боюсь, это нечто большее чем сон, — криво улыбнулся профессор. — Вы — человек театра, мистер Стокер. Вспомните «Гамлета»… «Есть многое на свете…» и т.д., и т.п. — Он засмеялся коротким смешком. — Не все в художественной литературе выдумано. Готовьтесь к худшему, мистер Стокер. Готовьтесь, если хотите, к невозможному.

Такие высказывания вряд ли воодушевляли, но я все же почувствовал прилив возбуждения от того, что вновь очутился как будто в приключенческой повести. Я спросил профессора об Элиоте, будет ли он с нами, но в этот момент в дверь постучали. Профессор сразу вскочил, и мы с ним торопливо вышли на улицу. Нас ждал кэб. Профессор при виде него вздохнул с облегчением, но не сказал вознице ничего, только крикнул, чтобы тот ехал как можно быстрее. Тут же профессор начал читать какое-то письмо, которое, полагаю, ему передал наш возница. Нахмурился, когда закончил читать, смял листок бумаги и швырнул под ноги. Наклонившись, он принялся понукать возницу, чтобы тот ехал быстрее… еще быстрее. Однако ехать было недалеко. Миновав улицы и площади Мэйфейра, мы оказались у въезда на Гросвенор-Хилл, где профессор приказал вознице свернуть к обочине и остановиться. Мы вышли из кэба, и профессор подвел меня к двери какого-то постоялого двора.

— Вы спрашивали о докторе Элиоте? — сказал он, улыбаясь и указывая рукой. — Вот он, мистер Стокер, ждет вас.

Элиот был рад видеть меня, как я с благодарностью отметил. Но лицо его совсем отощало, и что-то в его измученном выражении подсказывало, что нервы Элиота явно разладились. Он повернулся к профессору:

— Вы ничего не сказали Весткоту?

Профессор покачал головой:

— Не было надобности. Он сегодня при Люси. Там от него больше пользы, особенно если наша дичь узнает, что мы напали на ее след.

— Это она может, — кивнул Элиот, повернулся и взглянул на дом на противоположной стороне улицы. — Видите, в окнах у нее нет света. И не видно ни малейшего движения. — Он оглядел оттопырившийся пиджак профессора. — А, вижу револьвер при вас. А у вас не найдется еще одного, для Стокера?

Профессор кивнул и передал мне оружие.

— Спрячьте револьвер. Стокер, — прошептал Элиот. — Не дай Бог, нас примут за взломщиков.

Он подошел к парадному входу и позвонил в звонок.

Ответа не было. Элиот позвонил еще раз. Наконец он перестал звонить, и мы услышали в прихожей чьи-то шаги. Заскрежетали засовы, дверь приотворилась, и на нас хмуро взглянул какой-то заспанный человек.

— Доктор Элиот! — вдруг воскликнул он. — Что за дело привело вас сюда в столь позднее время?

— Ваша хозяйка дома? — поинтересовался Элиот.

Дворецкий, а с виду это был он, вновь нахмурился и покачал головой:

— Боюсь, что нет, сэр. Она сегодня вечером уехала к сэру Джорджу на юг Франции.

— А ребенок? — Элиот помялся и глотнул воздуха. — Ребенок миссис Весткот, Артур, леди Моуберли взяла его с собой?

— Да, сэр. Как и договорились с миссис Весткот. Разве она вам не передавала?

Элиот пытался следить за выражением своего лица, но разочарование и беспокойство все же проступили на нем. На секунду плечи доктора опустились, и он погрузился в раздумья..

— Кэб! — вдруг воскликнул он, повернувшись к дворецкому. — Насколько я понимаю, вы заказывали его?

Дворецкий кивнул.

— Можете сказать, в какой компании?

Дворецкий заколебался, но потом вновь кивнул:

— Одну минуточку, пожалуйста.

Мы ждали у дверей. Элиот по очереди распрямлял нервные тонкие пальцы и смотрел на часы. Вскоре дворецкий вернулся и передал нам карточку. Элиот поспешно схватил ее и, не говоря ни слова, устремился вверх по улице. Профессор и я изгнали его. Я пытался упорядочить впечатления от только что услышанного мною.

— Так мы гонимся за леди Моуберли? — спросил я, даже не скрывая изумления.

Элиот искоса взглянул на меня.

— Сегодня вечером ее мужа нашли убитым, — сообщил он. — Его похитили из собственного дома, а леди Моуберли почти целый месяц скрывала от меня это преступление. Исчезновение Джорджа, да и его последующая смерть могли быть организованы лишь при полном пособничестве его жены. Не беспокойтесь, Стокер. Дело против нее верное.

— Но почему она забрала ребенка Люси?

— Это, — процедил Элиот, — мы и собираемся выяснить.

— И куда же они делись?

— Зачем, как вы думаете, мы пришли в извозчичьи конюшни? — фыркнул он.

Элиот повернул голову, и я увидел, что мы прибыли по адресу, указанному на данной нам дворецким карточке. Элиот позвонил, и после очередного длительного ожидания мы услышали, что сверху кто-то спускается. Дверь неохотно отворилась, и на нас обрушился поток крепких словечек, часто используемых простыми тружениками. Но Элиот, однако, перекричал ругань привратника и убедил его, что у нас срочное дело. Конторская книга была принесена и тщательно изучена.

— Вот, — сказал наш сквернослов, — десять часов. Вызов кэба на Гросвенор-стрит, номер два.

— А куда они потом поехали? — нетерпеливо спросил Элиот. Привратник провел пальцем по странице:

— Вокзал Кингс-Кросс.

— Разумеется, — кивнул Элиот, ничуть не удивляясь. — Благодарю вас. — Он передал привратнику гинею. — Может быть, вы только что спасли жизнь маленького ребенка. Идемте, джентльмены, нам предстоит длинная ночь.

Мне была непонятна его уверенность, ибо лично я счел, что мы никоим образом не приблизились к тому, чтобы узнать, где может находиться леди Моуберли.

— Если она уехала с Кингс-Кросс, — сказал я, когда мы двинулись к Оксфорд-стрит, — то, должно быть, направлялась куда-то на север.

— Если она куда-либо поехала, то только в Уитби, — покачал головой Элиот.

— Почему вы так уверены?

— Потому что в Уитби она прячет в шкафу свои скелеты.

— Скелеты?! — воскликнул я.

— Леди Моуберли, Стокер, — не та, за кого себя выдает. Может быть, вы вспомните теорию, которую я излагал вам после погони за сэром Джорджем? В ней говорилось, что кто-то пытается повлиять на него с политическими целями?

Я кивнул. Элиот действительно объяснял мне эту теорию несколько недель назад, и меня тогда поразила необыкновенная точность его рассуждений.

— Так вот, уловка, использованная леди Моуберли, или, вернее, женщиной, называющей себя леди Моуберли, — часть того же заговора. Вам неизвестно, что Розамунда была помолвлена с Джорджем Моуберли еще с детства. А потом они не виделись несколько лет, и Джордж на свадьбе с трудом смог узнать свою невесту.

— Значит, получается, — вскричал я, — что он женился вовсе не на своей суженой, а на женщине, за которой мы гонимся и которая подменила собой настоящую невесту! Вы это подозреваете?

— Именно, — кивнул Элиот. — Вы сегодня в отличной форме, Стокер. Поздравляю вас с подобной проницательностью.

— Вы считаете, — медленно проговорил профессор, — что она бежала в Уитби, чтобы замести следы? И там находятся доказательства совершенных ею преступлений?

— Вероятно. Она была в Уитби совсем недавно, менее четырех недель тому назад. Однако…

— Тогда надо немедленно поспешить на Кингс-Кросс, — воскликнул я, перебив его, ибо мне показалось, что мы зря теряем время. — Надо брать билеты на ближайший поезд.

— Несомненно, — согласился Элиот. — Мы так и сделаем. Но не стоит преследовать ее втроем. Лже-леди Моуберли — женщина примечательной смышлености и злонамеренности. У нее чрезвычайный талант обмана…

Мне показалось, что он говорит о своей противнице почти с восхищением, как если бы дуэлянт отпускал комплимент стоящему по ту сторону барьера. Но Элиот еще сильнее нахмурился, и лицо его вновь потемнело.

— Кто знает, какую паутину она сплела вокруг бедняжки Люси? — произнес он. — Она уже одурачила нас однажды. Наша поездка в Уитби может обернуться ловлей ветра в поле. Мне не хотелось бы оставлять Люси под присмотром одного человека.

— Но у Весткота есть друзья, — запротестовал я. — Они помогут ему присмотреть за женой. Вряд ли Люси может угрожать большая опасность из-за нашей временной отлучки.

— Склонен согласиться с вами, мистер Стокер, — вступил профессор. — Лже-леди Моуберли, как вы говорите, Джек, — женщина весьма дьявольских способностей. И потребуются наши совместные умение и храбрость, если мы хотим выследить ее и победить. Все мы, каждый и по-разному, причастны к этому делу с самого начала. Не думаю, что стоит сейчас разделяться. Элиот с несчастным видом опустил голову:

— Ну, раз вы в этом убеждены…

— К силам, против которых мы выступаем, так просто не подойдешь. Так что навестим Весткота и объясним ему положение. Но надо спешить. С каждой минутой наши преимущества тают.

К этому времени мы уже вышли на Пиккадилли. Несмотря на ранние утренние часы, этот мощный центр движения в столице так и кишел экипажами. Мы остановили первого попавшегося извозчика и приказали ему ехать на Миддлтон-стрит, где застали Весткота сидящим у постели жены. Элиот предупредил его ни под каким предлогом не оставлять Люси без присмотра и в наше отсутствие не впускать в дом никого, кроме людей, которых он знает и кому может абсолютно доверять. Элиот повторил это предупреждение самым угрюмым тоном: «Никого! Ни единой души!» Затем он нагнулся к Люси и слегка поцеловал ее в щеку. Думаю, что все мы расстроились от расставания с той, о которой так пеклись, но я был благодарен за краткий визит к ней, ибо знал, что образ ее будет теперь постоянно у меня перед глазами, напоминая, сколь срочно и отчаянно наше задание. «В таком настроении, — подумал я, когда мы направились на Кингс-Кросс, — в старые добрые времена рыцарь уезжал из Камелота».

В начале шестого утра мы прибыли на вокзал. Пришлось ждать почти час до первого поезда на север, но зато мы смогли удостовериться, что женщину, отвечающую описаниям леди Моуберли, действительно вчера вечером видели на вокзале. Она садилась в последний поезд на Йорк. На руках у нее был младенец, и оба проводника, вспомнившие ее, отметили одну особенность: женщина — явно высокого происхождения — сама носила ребенка, и няни с ней не было. Элиота это известие почему-то крайне расстроило, и, как только наш поезд отошел от перона, доктор нахохлился и погрузился в глубокие раздумья.

— Она носит младенца на руках, — бормотал он под нос. — Она, должна быть, абсолютно уверена… Или это, или же…

Голос его затих, и он вновь замолк.

К счастью, поезд наш шел с хорошей скоростью, и мы прибыли раньше расписания, а поэтому без проблем успели на пересадку. Несмотря на пророчества Элиота, я чувствовал себя сейчас бодро и, сидя в поезде на Уитби, с интересом разглядывал мелькавшие за окном пейзажи, освещенные августовским солнцем. Вокруг жизнерадостно галдели отдыхающие, направляющиеся, как и мы» на йоркширское побережье. Страхи предыдущей ночи постепенна улетучились из моего сознания, и я проникся уверенностью, что вскоре мы повергнем врага наземь. Думал я и о намеках моих спутников на то, что в этой женщине присутствует что-то сверхчеловеческое, но сейчас это казалось мне просто смешным. Даже наше прибытие в Уитби, рисовавшийся в моем воображении местом угрозы и страха, не смогло омрачить оптимистического настроения, поскольку на самом деле оказалось, что это весьма прелестное местечко, раскинувшееся у глубокой гавани и столь круто взбирающееся на холмы с востока, что дома в старой части города стояли словно друг на друге. Только руины аббатства, нависшие над городком, массивные и романтические, навевали мысли о том, что Уитби действительно может соответствовать месту, обрисованному моим воображением. Но в лучах клонящегося к закату солнца аббатство выглядело весьма живописно.

Мы навели справки и установили, где жила невеста Джорджа — Розамунда Харкорт. Харкорт-Холл, впечатляющее здание, походил на глыбу, остановившуюся на краю утеса. Поднявшись к воротам поместья, мы прошли через сильно заросший сад, пристально вглядываясь в наступающие сумерки. Однако по пути никто нам не попался, а на подходе к самому дому я даже стал сомневаться, живет ли здесь кто-нибудь вообще, потому что многие окна были заколочены досками и в воздухе витал такой дух заброшенности, что я подумал, а не зря ли мы сюда так спешили. Но Элиот показал на гравий ведущей к дому дорожки, и я увидел на нем одинокую цепочку следов. Кто-то явно был здесь, пришел недавно.

— Женщина, — сказал Элиот, приседая у следов на гравии, — судя по маленьким размерам стопы. Но кто?

Он взглянул на меня, а я пощупал револьвер, оттопыривающий мой пиджак. Элиот кивнул, взошел по ступеням и постучал молотком в дверь.

Пришлось подождать, но в конце концов наш зов был услышан. Пожилая женщина, судя по всему давнишняя служанка Харкортов, открыла дверь, и при виде ее морщинистого, обветренного лица Элиот, как я заметил, несколько смягчился. Женщина оказалась домохранительницей, ей поручили поддерживать порядок в доме до тех пор, пока семья Моуберли не решит вернуться. Она работала служанкой в этой семье около, пятнадцати лет и сейчас очень сокрушалась, что дом запустел и обветшал. Вначале она говорила неохотно, что свойственно жителям Йоркшира, но когда Элиот намекнул, что ее хозяйке грозит опасность, она сразу вызвалась помочь нам, чем только сможет. Поначалу, однако, казалось, что вряд ли ее помощь пригодится. Нет, сказала она нам, она не видела леди Моуберли более двух лет. Нет, она не замечала каких-либо чужаков по соседству. Нет, никто не болел таинственными или необъяснимыми болезнями.

— С тех пор как ее сиятельство сама заболела — никто, — закивала головой старушка. — Это случилось как раз перед ее свадьбой с сэром Джорджем.

— Заболела? — поинтересовался Элиот.

— Побледнела… истощала… слабая была ужасно. Странная какая-то. Вроде как с головой у нее стало не все в порядке, и свадьбу эту она затеяла, умершую мать не успев толком оплакать. Замуж вышла! — домохранительница покачала головой. — Печально все это было, печально и странно.

— Странно? — заинтересованно переспросил Элиот. — Чем же? Ну, если не считать спешки…

— А все втихую, да не по-людски, не по-людски.

— Это как втихую?

— Да только она была да сэр Джордж и этот дружок сэра Джорджа, Артур. Вроде так его звали. Ну, такой джентльмен из Лондона.

— И никаких родственников?

— Никаких, совсем никаких. Ее сиятельство была последней… последней из Харкортов. Она одна и осталась.

— Значит, на венчании в церкви была лишь она и те двое? Вы абсолютно уверены в этом? И больше никого не было?

— Говорю вам, только они втроем и были. Элиот еще больше нахмурился:

— Ну а потом? Видели вы свою хозяйку потом? И снова домохранительница покачала головой:

— Нет, она сразу уехала. И она, и муж, я вам сказала. Мы их так и не увидели.

— Позвольте мне с этим разобраться… Сэр Джордж и леди Моуберли сразу уехали на медовый месяц? Правильно? А до того на свадьбе у вашей хозяйки не было ни родственников, ни друзей — вообще никого, кого бы она знала?

— Ну! Такова уж была ее собственная воля. Она всегда все в одиночку, с тех пор как с головой у нее стало не в порядке. И с нами, слугами, ничего не захотела иметь общего — понабрала новых, своих. Меня к ней в день свадьбы вообще не подпустили, хоть я с пеленок была при ней. Никого из нас не подпустили.

Элиот взглянул на профессора. Тот кивнул в ответ, словно подтверждая какое-то подозрение, о котором они говорили раньше. Элиот повернулся к старушке:

— Вы нам очень помогли, но еще одно: в ночь перед свадьбой не случилось ли чего-нибудь необычного? Чего-нибудь, запомнившегося вам?

Домохранительница задумалась, а затем вздохнула:

— Не-а. Ничего… разве что настроение было странное у ее сиятельства. — Она помедлила, вспоминая что-то. — В склеп миссис Харкорт ломились…

— Миссис Харкорт? — прервал ее Элиот. — Это же мать леди Моуберли?

— Ну! — кивнула старушка. — Так и взломали вход в склеп с ее надгробием. Но это не у нас, а там, в Уитби, при церкви святой Марии.

Элиот вдруг напрягся, окостенел, и ноздри его раздулись, как будто почуяв запах погони.

— Давайте-ка я повторю все снова, — медленно проговорил он. — В ночь перед свадьбой леди Моуберли склеп Харкортов взломали? Так? Кто-то пытался открыть гроб?

— Ну! — подтвердила домохранительница. — Может, и пытался. А вот зачем пытался — не могу сказать.

Элиот с победоносным видом покачал головой.

— Спасибо вам, — прошептал он, пожимая руки старушке. — Большое спасибо.

Он повернулся и, не сказав ни слова, заторопился прочь от дома.

Кэб поджидал нас. Элиот велел вознице возвращаться в Уитби и всю дорогу просидел, сжав губы и сдвинув брови, но его глаза выдавали, что он все-таки решил загадку. Я же, конечно, оставался в неведении, как и раньше, но, помня, что Элиот не любит расспросов, решил подождать, пока он сам не заговорит. Когда же он зашел в лавку и заказал кирку, заступ и тяжелый молот, я больше не смог сдерживать любопытства.

— Расскажите, что вы надумали, Элиот, — потребовал я, как только мы вышли. — Насколько я понял, вы уверились, что сэр Джордж женился не на своей настоящей невесте.

— Конечно, — ответил Элиот. — Это очевидно.

— Вы забываете, — перебил профессор, — что мистер Стокер не вполне знаком с предысторией дела.

— С предысторией? — поинтересовался я. — Какой предысторией?

— Какой? — улыбнулся профессор и погладил себя по округлому животу. — А той, которая рассказывает об управлении человеком с помощью мысли. Улыбка его погасла.

— Я сам это видел и знаю, что мозг простого смертного могут совратить и полностью поработить. Жертва становится инструментом в чужих руках. И такая участь могла постичь, вернее наверняка постигла Розамунду Харкорт.

— Вы имеете в виду эту ее «странность»?

— Вот именно, — проговорил Элиот. — Свадьба, наем новых слуг, стремление к одиночеству — все это могло быть устроено по чьему-то приказу, ибо ее мысли к тому времени уже не принадлежали ей. И, следуя таким приказам, мисс Харкорт готовила собственную смерть. Смерть, — он нахмурился, — или нечто худшее…

— Худшее?

Элиот взглянул на утес на востоке, где на фоне сгущающихся туч вырисовывались контуры аббатства.

— Это мы должны разузнать, — пробормотал он.

Он вдруг вздрогнул и спрятал заступ под складками плаща, снова поглядев на небо. Небо позеленело, воздух отяжелел от удушающей жары и усиливающейся напряженности, которая в преддверии грозы всегда влияет на людей с чувствительной натурой.

— Сегодня ночью будет буря, — сказал он. — Но она лишь поможет нам. — Он посмотрел на часы — только что миновало девять. — Идемте, нам надо перекусить. То, чем мы займемся ночью, не делается на пустой желудок.

Я едва ли мог подозревать, что он имеет в виду. Заступ и кирку не покупают по прихоти, но у меня не было желания подтверждать некоторые свои темные мысли. Я ел от души, насколько позволяли обстоятельства, и незадолго до полуночи мы, наконец, вышли из постоялого двора. Духота еще усилилась, воздух гнетуще давил. Мы прошли мимо гавани — Элиот вел нас к подножию восточного утеса, на вершине которого стояли руины аббатства. Раздался раскат грома, и, взглянув на море, я увидел, что там призрачной белой стеной поднимается туман, накатываясь на выход из гавани. Прогремел еще один раскат, и без какого-либо дальнейшего предупреждения разразилась гроза. Все вокруг забилось в конвульсиях: волны вздымались с нарастающей яростью, обрушиваясь на причалы; ветер ревел, будто состязаясь с громом; небо над нами содрогалось от поступи бури. На секунду туман поднялся, рассеялся, и я увидел горы кипящей воды, вздымающиеся в несказанном великолепии и поблескивающие серебром в свете молний. А потом все это снова поглотил туман; поглотил он и нас — лица моих спутников едва виднелись сквозь мутную завесу.

Элиот взял меня за руку.

— Сюда! — крикнул он мне в ухо, указывая на старую часть городка над нами.

Мы начали взбираться по продуваемым ветром улицам, по ступеням, по сотням ступеней, ведущих вверх на утес. Мы уже подходили к его вершине, когда туман опять расступился, и, глянув вперед, я различил контуры аббатства, правда, его вид заслоняла другая церковь, стоявшая на краю утеса и окруженная кладбищем с множеством надгробий и покосившихся могильных камней.

— Церковь святой Марии, — прокричал Элиот и двинулся к кладбищу, сгибаясь на ветру, который, казалось, вот-вот сметет его с утеса, и лавируя между камней.

Я последовал за ним и вскоре понял, что цель нашего похода — самый огромный склеп, который мне когда-либо доводилось видеть, массивное сооружение из прямоугольных камней у обрыва. Подойдя к нему, Элиот остановился и огляделся по сторонам, убеждаясь, что мы здесь одни. Буря, как он и предугадал, была нашим союзником в эту ночь, ибо мы находились в самом ее центре и вокруг не было никого, кто бы отважился выдержать ее ярость.

Когда я приблизился к склепу, с моря вновь наплыл туман, враз окутав меня клубами сырых испарений, словно склизкими руками смерти. Я перестал что-либо различать и теперь мог только слышать — рев бури, раскаты грома и удары мощных волн раздавались из тьмы еще громче прежнего. Я на ощупь добрался вдоль стены до угла склепа. Впереди замаячила какая-то фигура. Она протянула руку, и я узнал Элиота. Вглядевшись в его лицо, я увидел, насколько оно неподвижно и ужасающе напряжено.

— Выньте револьвер! — крикнул он мне.

Должно быть, я замешкался, ибо он сам полез в мой карман, достал револьвер, осмотрел его и вернул мне, показав на стену склепа. И тут я обнаружил, что вход в склеп разнесен вдребезги, а за ним затаилась тьма, щерясь обломками решетки на нас, будто ухмыляясь.

Сквозь завывание урагана до меня внезапно донеслось хихиканье.

— Кто пойдет первым? — спросил профессор из-за моего плеча и еще раз хихикнул.

Я оглянулся на него, угрюмо улыбнулся и нырнул в дыру.

После бури темнота казалась невыносимо тихой. Я полез в карман за спичками, зажег одну и, прикрывая ее пламя рукой, перехватил револьвер покрепче. Оглядевшись по сторонам, я не заметил в склепе и следа чьего-либо присутствия. У стены меланхолично стояли в ряд надгробия, но ни одно из них не было потревожено. Не было видно и следов каких-либо недобрых дел. За мной вошли Элиот и профессор, осматриваясь в склепе. На лице Элиота отразилось разочарование, смешанное с облегчением. И вдруг он вздрогнул.

— Что это? — воскликнул он, наклоняясь и становясь на колени у одного из надгробий.

Я увидел, что к каменной стенке прислонен какой-то конверт. С лихорадочной поспешностью Элиот схватил его, разорвал, вынул единственный листок бумаги, прочел и закрыл глаза.

— Этого я и боялся, — проговорил он каким-то потусторонним голосом.

— Чего же, ради Бога? — спросил я.

Он медленно обернулся. Никогда не видел я на человеческом лице выражения столь ужасающего страдания.

— Взгляните на дату, — сказал он, показывая. — Четвертое августа. — Плечи его опустились. — Вот когда она приезжала сюда. Помню, она говорила мне, что ей надо съездить в Уитби по неотложному делу. Теперь ясно, что это было за дело.

— Но люди на вокзале Кингс-Кросс… — запротестовал я. — Они видели, как вчера вечером она садилась на поезд. Она и ребенок Люси…

При упоминании о юном Артуре Элиот вздрогнул.

— Она… они… могли сесть на поезд на Йорк, — медленно произнес он. — Но в Йорк так и не приехали. Нет, — продолжал он, изучая записку, — та, за кем мы гонимся, сошла на первой же остановке и вернулась в Лондон, а мы поехали дальше и не нашли ничего, кроме вот этой, заранее подготовленной насмешки. Она была уверена, что мы проглотим наживку. — Он в отчаянии потряс запиской. — Да что говорить, она даже подписалась!

— Дайте взглянуть, — попросил я.

Элиот пожал плечами и протянул мне записку.

— «Хорошо сработано, Джек, — прочел я вслух, — да не совсем. Вы сильно опоздали. Розамунда, леди Моуберли, она же Ш.В.». — Я взглянул на Элиота. — А что значит Ш.В.?

— Настоящие инициалы женщины, которую мы преследуем. Ей теперь не нужно скрывать, кто она. Наше преследование было бессмысленно.

— Не совсем, — заговорил до сих пор молчавший профессор, хватаясь за кирку.

— Вы что? — вскричал я, видя, что он собирается вскрыть гроб.

— Все же и здесь мы можем сделать кое-что полезное.

— Это могила миссис Харкорт? — спросил Элиот.

Профессор замахнулся было киркой, но потом указал на имя на надгробии и кивнул.

— Давайте поможем, — предложил Элиот. — Стокер, прошу вас, вы сильней любого из нас…

— Я не стану участвовать в осквернении!

— Стокер, — проговорил профессор, — мы стремимся не к осквернению, а к свершению акта величайшего милосердия. Помогите нам, и я вам все объясню. Раньше я не мог сказать вам этого — вы бы мне не поверили… пока не увидели бы весь ужас своими глазами. — Он передал мне кирку. — Прошу вас, мистер Стокер. Верьте мне. Прошу вас.

Я поколебался, но взял кирку и поддел каменную крышку гробницы. Вес был огромен, но, наконец, крышка поддалась, и со стоном напряжения я сдвинул ее. Из открывшейся тьмы поднялся смрад гниения и смерти. Я нагнулся поближе, и в это время спичка, которую Элиот держал, прикрывая ладонями, замигала и погасла. Я услышал, как он шарит в коробке, торопясь зажечь другую спичку, и вдруг застыл, ибо в склепе неожиданно раздался другой звук, какое-то пощелкивание, и доносилось оно из гробницы, только что вскрытой мною. Мы замерли, и пощелкивание возобновилось, гулко раздаваясь в тишине. Послышалось чирканье зажигаемой Элиотом спички.

Вновь прикрыв пламя спички ладонями, Элиот поднял ее над открытой гробницей. Я вгляделся, и сердце мое похолодело. Там, среди заплесневелых обрывков одежды, лежал скелет, слепо глядя на нас провалившимися глазницами. Но труп миссис Харкорт — ибо я счел, что это она, — был не один. Рядом лежал второй труп, не скелет, а тело с изможденным и изборожденным морщинами лицом. Глаза на этом лице были открыты и ярко сверкали. Она была жива! Это существо (я говорю «существо», потому что оно ничем не напоминало девушку) было живо! Рот его при виде нас широко открылся, и в нем сверкнули зубы, острые, как клыки зверя, а когда оно сомкнуло челюсти, раздалось щелканье, которое мы только что слышали. Инстинктивно я понял, что эта тварь жаждет крови. Не знаю, как я определил это: может быть, по жестокости в ее глазах или по сухости кожи, многовековым пергаментом обтянувшей скулы твари, но какова бы ни была причина, я знал — да, знал, с ужасом и полной уверенностью, — что именно мы нашли. Я обернулся к профессору.

— Это Розамунда Харкорт? — спросил я.

Он кивнул.

— Она…? — я не мог произнести этого слова.

— Вампир? — эхом отозвалось от холодных каменных стен. Профессор еще раз повторил это слово и кивнул самому себе. — Да… Два года она пролежала здесь с той ночи перед свадьбой. Помните, мистер Стокер, домохранительница Харкортов сказала, что кто-то ломился в склеп? Тогда-то Розамунду и принесли сюда, а ее место заняло отродье, за которым мы охотимся. Какая жестокая судьба — прошептал он, — вдвойне жестокая. Погребена вместе с телом матери, в думах о крови, медленно деградируя в существо, которое сейчас перед вами. Существо слишком слабое, чтобы подняться, чтобы просто пошевелиться.