Клан Кеннеди (№1) - Покоренные страстью

Вирджиния Хенли

Покоренные страстью

В память о моем отце, Томасе Сиддале.

А также посвящаю ныне здравствующим Тине из Москвы и Дамарис из Роуленда — двум Божественным душам!

Глава 1

Шотландия — суровая страна.

Ее мужчины не думают о женщинах и любви

До тех пор, пока не встретят женщину

из клана Кеннеди[1].

Старинная шотландская баллада

Старшая дочь Кеннеди носила имя святого Валентина, в день которого родилась, но все чаще называли девушку Огоньком, или Огненной Тиной из-за копны пылающее рыжих, с проблесками меди, волос. Нервно поправляя свою гриву, она шла по замку Дун. Выразительные золотистые глаза Тины, обычно мечтательно или дерзко сверкающие, сейчас повлажнели от волнения.

Она гордо выпрямилась и с показной уверенностью распахнула дверь. Этот поступок потребовал от нее немало мужества, не зря ведь еще в детстве эта комната в башне замка была для них чем-то вроде пыточной камеры. Тина всегда играла со старшими братьями в шумные, озорные игры, иногда дралась, соперничая с ними в отваге и безрассудстве, и хвастливо задирала нос, слыша, как слуги звали ее бесстрашной малышкой. Но Огонек потеряла всю смелость, когда однажды братья затащили ее в эту комнату и показали разные ужасные инструменты, с жуткими подробностями описывая, как Мясник Ботвик отрезает ими язык или вырывает глаза. Мальчишки со смехом топали по покрытому кровавыми подтеками каменному полу и вытащили откуда-то банку с черными пиявками, готовыми, казалось, высосать из нее всю кровь. Валентина вспыхнула, вспомнив, что с ней случилось при виде Мясника Ботвика, волосатого гиганта, хозяина «пыточной» камеры. Она просто упала в обморок.

Когда Огонек выросла, то поняла, что Ботвик — всего лишь врач, хирург в замке и что он лечит раны, вскрывает фурункулы и вырывает больные зубы у всего семейства Кеннеди. Именно зубная боль привела сейчас сюда Тину. Девушке еще никогда не удаляли зубы, она даже не видела, как это делается, но догадывалась, что будет много страданий и крови.

— Заходи, я ждал тебя. — Великан говорил с сильным шотландским акцентом. Он поигрывал мускулами, гордясь тем, что может продемонстрировать свое мастерство. Тина буквально оцепенела от ужаса, но жившая в ее душе гордость предков-шотландцев позволила бы Огоньку скорее умереть, чем показать свой страх.

— У меня все готово, — Ботвик взялся за кошмарные щипцы, слишком огромные, на взгляд Тины. Она приросла к месту и чуть-чуть успокоилась после ободряющих слов Ботвина: — Я же не чудовище, я не сделаю тебе больно!

Дернув плечиком, девушка шагнула вперед. Гигант наклонился над ней так низко, что она почувствовала запах виски. Его бицепсы вздулись (Тина понимала: о сопротивлении и думать нечего), пальцы прикоснулись к ее рту, и Ботвик прохрипел:

— Открывай рот, будь хорошей девочкой.

Инстинкт самосохранения заставлял ее уклоняться от рук врача, но тот неотвратимо придвигался все ближе. Наконец, не в силах больше выносить грубое прикосновение, девушка вырвалась и отпрыгнула. Теперь их разделяла кушетка.

— Приляг на минутку, и все закончится, — настаивал Ботвик, однако Тина понимала, что тогда будет полностью в его власти.

Тина вспомнила реакцию семьи, когда она пожаловалась на зубную боль. Во взгляде младшей сестры Бесс она прочитала благодарность судьбе за то, что этот ужас приключился не с ней. Братья, деревенщина неотесанная, бурно веселились, узнав, что наконец-то не повезло и их красотке.

— Да я же почти не жаловалась! Это нечестно! — кричала Тина, а они хохотали еще громче, подмигивая друг другу.

— А кто сказал, что в жизни все должно быть честно?

Но больше всех она винила отца. Он приказывал, и никто не смел ослушаться. Робкая мать Тины даже побледнела, когда Роб Кеннеди, лорд Гэллоуэй, произнес:

— Она отправится к Ботвику!

— К Мяснику Ботвику? Ой, Роб, может, не надо?

— Ты слышала меня, женщина! И никакого нытья! — Он свирепо обвел глазами комнату. — Кто здесь еще посмеет советовать мне, чти лучше для моей семьи?

У Валентины перехватило горло, частое дыхание вздымало ее прекрасную грудь. Гигант перепрыгнул через кушетку и мощной рукой сжал ее плечи. Девушка закрыла глаза, чувствуя спиной каменный холод стены, и поняла: второй попытки высвободиться не будет. Врач, крепко держа за подбородок, откидывал ей голову назад. Тина умоляюще подняла глаза:

— Может быть, подождем до завтра?

— Не будь трусихой! Чем дольше ожидание, тем больше страх. Покончим с этим как можно скорее!

Прослыть трусихой было позором для Тины. Она собрала всю оставшуюся смелость и открыла рот. Мясник добрался до больного зуба. Длинные ресницы девушки опустились, она не могла не то чтобы стонать, а даже дышать. Вдруг словно что-то щелкнуло внутри нее, и Тина внезапно изо всей силы толкнула гиганта. Тот растянулся на плитках пола.

— Черт побери! — вырвалось у Ботвика.

Валентина мгновенно пожалела о случившемся.

— Ой, Ботвик, извини! — Помогая ему подняться, Огонек продолжила. — Я просто передумала. Боль вдруг прекратилась. Зачем же вырывать прекрасный здоровый зуб?

— Лгунья!

Гигант мрачно потирал ободранный локоть. Неожиданно Тина улыбнулась, и Ботвик подумал, что еще никогда в жизни не встречал такой ослепительной красоты.

— Можешь называть меня лгуньей, но только не трусихой. Не говори никому, что я испугалась, я ведь действительно не боюсь. Просто когда ты дотронулся до зуба, он перестал болеть. У тебя исцеляющие руки, Бот-вик.

Врач неохотно улыбнулся в ответ и убрал свои жуткие щипцы.

— Ты, конечно, врешь, моя красавица.

— Лучше я пойду к мсье Бюрку. Он чем-нибудь поможет.

— Тьфу ты, да он даст тебе какую-нибудь дрянь, так что зубы еще больше разболятся. От этого хлыща надутого добра не жди!

Мсье Бюрк, изящный повар-француз, прибыл в Шотландию вместе с матерью Тины, когда та вышла замуж за лорда Кеннеди.

Один взгляд на несчастное лицо Тины заставил Бот-вика смягчиться:

— Ну ладно, отправляйся тогда на кухню. Но помни, ты еще наплачешься от его шоколадок!

На кухне, глядя на красивые руки мсье Бюрка, Тина сравнивала их с огромными волосатыми лапами Ботвика. Повар защипывал края большого пирога с бараниной, и его длинные тонкие пальцы превращали обычную снедь в произведение искусства. Тина сидела на краю стола, поставив одну ногу на табурет.

— Дорогая, я могу засыпать мукой твое хорошенькое платьице, — предупредил француз.

— Вы сможете засыпать мою могилу цветами, если не дадите мне чего-нибудь от зубной боли, — мрачно произнесла Тина.

Мсье Бюрк моментально превратился в само сочувствие, он стал вращать глазами и заламывать руки. Валентина расхохоталась, глядя на красивое выразительное лицо повара (он был очень привлекателен). Еще со времен детства Тины в их отношениях всегда царило взаимопонимание. Мсье Бюрк приподнял крышку коробки со своими драгоценными пряностями и, элегантно извлекая накой-то крошечный кусочек, победно протрубил:

— Та-да!

Принюхавшись, Тина решила, что это гвоздика. Девушка доверчиво, как птенец, открыла рот навстречу ловким пальцам француза.

Громкий, рокочущий голос Роба Кеннеди, внушительная фигура которого появилась в дверях кухни, вспугнул их. Лорд заметил, как близко к повару сидела его дочь, но отец никогда не боялся за Тину, видя ее в компании этого разнаряженного дурачка-француза.

— Ты выполнила мой приказ?

— Да, мой господин. — Валентина спрыгнула со стола. — Я посетила Ботвика.

Покрытое красными прожилками лицо лорда слегка смягчилось.

— Больно было?

— Почти нет.

— Много крови?

— Ни капли, — последовал правдивый ответ.

Лорд удовлетворенно тряхнул головой:

— Молодец девка! Ты с каждым днем все больше и больше похожа на меня.

В душе Тина горячо пожелала обратного. Мсье Бюрк за ее спиной подавил смешок, и Роб Кеннеди подозрительно взглянул на него.

— Долго нам еще ждать ужина?

— Не извольте беспокоиться, — пропел повар.

— Ну ладно, только безо всяких там французских выкрутасов!

Покидая кухню, лорд Гэлшуэй обратился к дочери:

— И передай ему, что у нас гости к ужину.

— Не волнуйтесь, мсье Бюрк, — прошептала Тина повару. — Слава Богу, он завтра отплывает.

Слова отца не заняли ее воображение. У них всегда кто-то гостил. Расположенный на мысе, выше шумного порта Эйр, замок Дун славился своим гостеприимством. Лорд Гэллоуэй был щедр, богат и чужд условностям. Капитан, работающий на Кеннеди, мог сидеть за одним столом с молодым землевладельцем или главой влиятельного клана.

Сейчас холостяцкую пирушку в замке Дун устроили сыновья четырех ветвей семейства. Они привезли овечью шерсть первой стрижки, которую должны были отправить со своими судами на продажу. Тина вошла в зал. Шум, царивший там, разбудил бы и мертвого. Больше всего на свете она любила находиться в обществе братьев — родных, двоюродных и троюродных. Ей нравилась мужская компания, дух товарищества и даже грубость их выражений. В душе Тина всегда мечтала быть мальчишкой.

При ее приближении молодые лорды расступились, и девушка оказалась в центре внимания.

— Могу я предложить тебе вина, Тина? — спросил Каллум Кеннеди из Ньюарна.

— Я буду эль[2], как все остальные, — с улыбкой ответила ока.

Кто-то подал ей кожаную кружку, а старший брат Донал осуждающе произнес:

— Эль — напиток мужчин.

Тина с вызовом посмотрела на брата.

— Да уж, я знаю, что эль, как, впрочем, и все остальное в мире, предназначен только для мужского удовольствия.

Парни взвыли и засвистели, со всех сторон посыпались грубые шутки по поводу вековечных разногласий между мужчиной и женщиной.

— Скажите мне, — с пылом продолжала Валентина, — какие удовольствия остались для женщин? Вы охотитесь, а мы храним очаг!

— Послушайте ее! — рассмеялся второй брат, Дункан. — «Храним очаг»! Да Тина воды не вскипятит!

— Ну и слава Богу, а то бы она нас всех отравила, — издевался Донал.

— У вас есть всякое оружие — и палаши[3], и шпаги, и кинжалы, — не унималась девушка. — А мне разрешили иметь только ножик, не идущий ни в какое сравнение с той штукой, что Дункан натачивает день и ночь.

— Давайте не будем о моей сексуальной жизни, — пробормотал Дункан на ухо своему кузену, который зашелся от смеха.

— Я все слышу, Дункан Кеннеди, и твои слова как раз доказывают мою правоту. И в этом деле мужчинам тоже снисхождение! Король ведет список незаконнорожденных, а вы все стремитесь его пополнить, кроме, может быть, братишки Дэви.

Четырнадцатилетний Дэвид, единственный блондин среди рыжих Кеннеди, ощетинился при ее словах:

— Что ты выставляешь меня на посмешище? Я уже не мальчик! А ты просто сучка, а не сестра!

— Вам ясно? — рассмеялась Тина. — Все мужчины похваляются своими победами, а женщинам, кроме стыда и горя, это ничего не приносит.

В этот момент между двумя Кеннеди — из Ньюарка и Данэра — разгорелся спор.

— Ты придурок! Последний в списке короля — мой братишка Кейт, — с гордостью заявлял один.

— Сам ты рехнулся! Никто из Кеннеди не может сравниться со Стюартами[4] по количеству ублюдков!

Один из братьев толкнул другого так, что тот чуть не оказался в камине. Пострадавший кинулся на обидчика, размахивая кулаками.

— Я с тебя шкуру сдеру!

Донал и Дункан растащили драчунов, прекратив тем самым ссору.

— У Роберта Стюарта из Оркни семнадцать сыновей, из них ни одного законного и все от разных матерей, — заметил Дункан.

— Это неподходящий предмет для обсуждения: нас слушает Огонек, — ответил Донал. Теперь разозлилась Тина:

— Мне нельзя даже слушать о внебрачных детях, нельзя пить, ругаться или отправиться вместе с вами в поход. И все из-за того, что я родилась женщиной!

Неестественная тишина, наступившая после ее слов, удивила Тину. Донал украдкой обменялся взглядами с Каллумом. Нарушил молчание Эндрю Кеннеди, лорд Кэррик:

— Если бы ты приняла одно из предложений, твой муж подарил бы тебе любое удовольствие, доступное для женщины.

— О каких предложениях речь? — прогремел позади них голос Роба Кеннеди, толпа молодежи расступилась, предоставив отцу право изливать свой гнев на Валентину.

— Я… Я отказала Эндрю, когда он предожил мне свою руку. Я не хочу выходить замуж.

— Не хочешь замуж? — с багровеющим лицом грохотал Роб Кеннеди. Его глаза испепеляли дочь, как будто та богохульствовала. — И скольких еще женихов ты послала подальше?

— Н-ни одного, — прошептала Тина, и рыжие отпрыски рода Кеннеди поперхнулись от такой наглой лжи.

— Ни одного? — зашипел Дэви. — Скорее, всех, кто в этом зале. И еще Сэнди Гордона на прошлой неделе.

Пинок Дункана заставил мальчишку замолчать, хотя уже было слишком поздно — глава семьи выглядел так, будто его вот-вот хватит удар.

— Ты отказала графу, наследнику Хантли?

В этот момент в зале появились леди Элизабет и ее младшая дочь Бесс. Мать Тины нерешительно оглядела сборище и сочла, что все Кеннеди сразу — это уж слишком. Роб сделал вид, будто не заметил присутствия жены, но все же попытался обуздать свою ярость:

— Подойдешь ко мне после ужина. Господи помилуй, эти дочки могут стать просто проклятием для мужчины!

За столом Эндрю Кеннеди сидел рядом с Тиной, опекая ее. С другого бону Донал предостерегал девушку:

— Отец прав, что рассердился. Не так-то просто будет теперь его успокоить.

Тина благодарно улыбнулась, обоим мужчинам.

— Я с ним справлюсь, — с бравадой проговорила она, но все удовольствие от шоколадных трюфелей мсье Бюрка было испорчено, вдобавок проклятый зуб снова начал ныть.

В дальнем конце зала за столом для самых приближенных слуг ужинали две гувернантки. Обеим было за тридцать. Дворецкий, хорошо зная, что они не переносят друг друга, с удовольствием наблюдал за ними и прислушивался к обмену колкостями. Шотландка Кести занималась воспитанием младшей, более послушной Бесс Кеннеди. Положив на тарелку кусок пирога с бараниной, она поправила беличий мех на воротнике строгого платья и прошипела с довольной ухмылкой:

— Смутьянка! «Смутьянка» — вот какое прозвище больше всего подходит Валентине Кеннеди.

Вторую гувернантку, англичанку Аду, леди Кеннеди привезла с собой, когда та была еще маленькой. Сейчас Ада заботилась о Тине и как ближайшая подруга выслушивала ее тайны и давала советы. Она была еще привлекательна и носила волосы высоко зачесанными, что открывало взглядам длинную шею и позвякивающие серьги.

— Думаю, несчастная белка с удовольствием уступила вшивый мех тебе на воротничок, — спокойно произнесла она.

— Ох! — Кести сжала губы в тонкую линию. — Теперь ясно, у кого Огненная Тина набралась наглости!

— Вполне допускаю, что я научила ее постоять за себя. В этом мире нельзя быть тряпкой, если не хочешь, чтобы об тебя вытирали грязные башмаки, — сухо ответила Ада.

Самодовольная улыбка снова расплылась на лице Кести.

— Господин сейчас в ярости. Не думаю, что дочь сможет противостоять ему на этот раз.

— Роб Кеннеди растопчет любого слабака, но он ценит людей с характером. А впрочем, тебе этого не понять.

— Будь Тина в моей власти, я бы вбила послушание в ее голову, — провозгласила шотландка.

Дворецкий рассмеялся Кести в лицо. Потребовался бы незаурядный силач, чтобы добиться покорности от Огненной Тины Кеннеди.

— Ей шестнадцать, почти семнадцать. Она уже взрослая и не станет выполнять нянькины приказы, — парировала Ада.

— Однако же Бесс выполняет мои приказы, — заявила Кести.

— Но девушки так непохожи, — возразила англичанка. — Валентина — само очарование, сама стройность и красота.

— И великолепно знает об этом, — продолжала обвинять Кести, рыская глазами в поисках окруженной мужчинами юной соблазнительницы. — Каждый норовит заполучить эту конфетку, и неудивительно, ведь это ты заботишься о ее нравственности.

Ада давно овдовела и не скрывала, что предпочитает мужское общество женскому.

— Ты, кажется, ревнуешь?

— Опыт подсказывает мне, что мужчин привлекает невинность. Они не любят, когда цветок уже сорван кем-то другим, — злобствовала шотландка.

— Твой опыт — чистая игра воображения. — Ада решила разом покончить с препирательствами. — Да, кстати, знаешь, что происходит со старыми девами в их сороковой год рождения? У них все зарастает!

Кести поперхнулась, побагровела, как свекла, и выскочила из-за стола. Дворецкий от смеха подавился пивом. Но Ада не успела полностью насладиться произведенным впечатлением, тан как ее уже тянул за рукав паж.

— Господин хочет вас видеть.

Леди Кеннеди следовала за мужем в комнату, где он обычно решал деловые вопросы. Валентина шла за матерью, а замыкала шествие Ада, покорно вздыхая и шепча:

— Еще один день, и он уедет.

У Тины была привычка гордо поводить плечом, и гувернантка подумала, что когда столкнутся две сильные воли — отца и дочери, то наверняка посыпятся искры.

Мать и дочь уселись, а Ада осталась стоять за стулом Тины. Роб Кеннеди был когда-то красавцем-мужчиной с огненными кудрями. Сейчас его волосы поседели и поредели, щеки обвисли, и появилось брюшко — результат кулинарных стараний мсье Бюрка. Но благодаря широким плечам и пронзительному взгляду лорд все еще производил впечатление. Стоя спиной к огню, он спросил, обращаясь к жене, обманчиво спокойным голосом:

— Вы что, устроили здесь заговор? Сколько предложений от женихов вы скрыли от меня?

Элизабет побледнела.

— Роб, я ничего об этом не знаю.

— Не знаешь… Ах, не знаешь? Господи помилуй, женщина, ты что, живешь с повязкой на глазах? Ты не знаешь! Ты никогда ничего не знаешь! — Роб повысил голос и теперь грохотал так, что ушам было больно.

— Пожалуйста, не надо пугать маму, — попросила Тина.

— При чем тут твоя мать? Это тебя надо бы напугать как следует! — Лорд уставился на нее. — Зачем вообще человеку нужны дочери? — спросил Роб и тут же сам ответил: — Девки, особенно хорошенькие, вроде тебя, нужны, чтобы заключать браки между могущественными кланами, и тем самым будет укрепляться власть и расти богатство. — Он снова повернулся к жене. — Не надо было слушать тебя. Если бы я отправил Валентину ко двору, она бы уже имела мужа и брюхо от него!

Собрав всю отвагу, Элизабет выпалила:

— Последняя из рода Кеннеди не смогла при дворе найти себе мужа.

— Она поступила еще лучше! Стала любовницей двух самых влиятельных людей в Шотландии — графа Арчибальда Дугласа, да еще и самого короля, если ты имеешь в виду мою кузину, малышку Джанет.

— Прошу, не произноси это имя в нашем доме, — прошептала Элизабет.

— Джанет Кеннеди? Она, конечно, шлюха, но не забывай, женщина, что Кеннеди были когда-то королями Кэррика. Наш род — лучший во всей Шотландии! — Лорд почти кричал.

— Я говорила о Дугласе, — едва слышно промолвила леди Элизабет.

Роб Кеннеди откашлялся.

— Ну ладно, Лиззи, я не хотел пробуждать печальные воспоминания. Пусть сдохнет весь род Черных Дугласов.

Элизабет прикрыла глаза платком.

— Можно мне уйти? Я плохо себя чувствую, — взмолилась она.

Лорд кивнул, не доверяя своему голосу. Затем обрушился на оставшихся женщин:

— Видите, что вы натворили? А тебя следовало выдрать за то, что расстроила мать!

Тина вскочила.

— Это ты расстроил ее, напомнив об этих подлых развратниках Дугласах!

Роб Кеннеди отмахнулся, — Мать слишком чувствительна. То, что случилось пятнадцать лет назад, можно было бы уже и забыть. В конце концов, Дамарис была моей сестрой, а не ее.

— Дамарис была ее лучшей подругой, единственной во всей Шотландии. А клан Дугласов отравил ее — как мама может об этом забыть?

— Мы сейчас говорим о другом.

Невольно залюбовавшись живостью и очарованием дочери, Роб Кеннеди в который раз задал себе вопрос: как это он произвел на свет такую утонченную красоту? Отблески огня играли на лице девушки и, казалось, превратили ее волосы в расплавленную медь. Тина притягивала мужчин, как мед притягивает пчел, и лорд постоянно недоумевал, почему зто никто не предлагает ей руку и сердце. Подобревшим голосом он произнес:

— Девочка моя, я бы хотел тебе в мужья Кэмпбелла или Гордона.

— Отец, я не хочу замуж. Лучше научи меня управлять судном, и тогда я смогу быть тебе полазной. Например, отвозить шерсть во Фландрию.

Лицо лорда снова стало суровым, и его упреки посыпались на Аду:

— Это ты, женщина, поощряешь такие дурацкие идеи! И почему ты не смогла воспитать ее послушной?

— Мой господин, Шотландия суровая страна, и живут здесь суровые люди. Я поклялась, что не допущу, чтобы Тина выросла безвольной, как ее мать и сестра Бесс. Кроме того, она слишком похожа на вас. Чтобы ее обуздать, потребуется очень сильная рука.

— Не знаю, у кого это получится. Тина, детка, послушай своего старого отца. Выбор пока за тобой, тебе еще нет семнадцати. Если ты вскорости не обвенчаешься, то Арчибальд Кеннеди, граф Кассилис, решит все за тебя. Это его обязанность как главы клана. Или король, преследуя свои цели, заставит тебя выйти замуж. Будь разумной, выбери графского сына и вскоре сама станешь графиней. А теперь убирайся, лиса. Мне надо переговорить с Адой.

Когда девушка вышла, он пробурчал:

— Избави Бог от бабы с характером.

— Другую ты не смог бы уважать, Роб.

— Ну да, другая уже вся отсырела от слез, — ответил лорд, подразумевая свою жену. — Боюсь, придется свозить ее в Англию, чтобы успокоить. — Он искоса посмотрел на Аду: — А ты все цветешь, женщина. Давненько мы с тобой не барахтались. Может быть, сегодня ночью тебе чего-нибудь захочется?

Ада зазывно качнула сережками.

— Может быть.

Когда гувернантка вошла в спальню Тины, то обнаружила девушку перед серебряным зеркалом с открытым ртом и неестественно вывернутой шеей.

— Дай-ка я посмотрю, — сказала англичанка, беря подсвечник.

Тина послушно открыла рот еще шире и показала, где болит. Через секунду Ада с облегчением произнесла:

— У тебя начал расти зуб мудрости. Слава Богу, что ты не позволила Мяснииу Ботвику выдернуть его. Женщина должна сберечь этот зуб, как и вообще все коренные зубы любой ценой, тогда лицо выглядит молодо. А если их удалить, то щеки ввалятся и сразу постареешь.

— Спасибо, Ада. Как ты думаешь, боль скоро пройдет?

— На твоем месте я бы легла спать, а наутро ты уже обо всем забудешь. — Желая лучшего для воспитанницы, Ада преследовала и свои интересы. — Ты помнишь, что завтра Майский праздник?

— Праздник костров, святой день! — радостно воскликнула Тина, обхватив себя за плечи. Днем крестьяне будут плясать вокруг Майского дерева, а ночью — кутить и веселиться вокруг костров! Расправляя ночную рубашку, девушка зевнула. — Спокойной ночи, Ада. Я последую твоему совету.

Как только гувернантка скрылась за дверью, Тина опять запихнула рубашку под подушку.

— Ну уж нет! — пропела она.

Сегодня ночью в долину Гэллоуэй снова возвращались цыгане.

Глава 2

Баю-баю, мой малыш,

Спи спокойно и не бойся.

До тебя не доберется

Черный Дуглас,

Лорд недостойный…

Старинная шотландская колыбельная

В тридцати милях[5] от долины, в замке Дугласов[6], Черный Рэм[7] лежал, растянувшись на полу, и играл в кости со своими братьями и членами банды. Его свирепый волкодав, по прозвищу Выпивоха, нежился у камина. В бликах огня смуглое лицо Рэма то озарялось светом, то погружалось в тень. У Рэмсея Дугласа остро выпирали скулы, глаза имели цвет расплавленного олова, а нависающие густые черные брови придавали его внешности что-то дьявольское. Нрав Рэма вполне соответствовал наружности. Однако сейчас он казался ленивым и благодушно настроенным.

В зале, как обычно, было шумно. Жители пограничной полосы всегда славились своим буйством и распутством. Стоило этой толпе негодяев собраться вместе, как создавалось впечатление уличной драки или насилия. Откуда-то доносились звуки волынки, и Камерон, младший из Дугласов, затянул неприличную песню: «Начало мая — ура, ура! Трахаться на улице пришла пора». Дальше слова становились еще похабнее, и братья подхватили припев.

Выпивоха встал и, потягиваясь, решил, что все уже достаточно напились, чтобы не заметить его похода за объедками. Поставив огромные лапы на стол, он захрустел бараньей костью. Слуга попытался отогнать зверя, ко тот прижал уши и угрожающе зарычал. Не обращая внимания на грязные ругательства в свой адрес, волкодав опрокинул бокал и быстро вылакал его содержимое.

Гэвин, такой же смуглый и темноволосый, как Рэм, но с более мягкими и красивыми чертами лица, задумчиво поглядел на брата.

— Давай повысим ставки, для интереса?

— Почему бы нет? — лениво ответил тот.

— Поставишь Дженну? — дерзко потребовал Гэвин.

Иан и Драммонд Дугласы, оба капитаны, обменялись быстрыми понимающими взглядами. Черный Дуглас не станет ничем делиться, тем более женщиной, согревающей сейчас его постель.

Рэм изумленно поднял бровь.

— Против чего?

— Против моего сокола. — Глаза Гэвина блеснули, он знал, что брату нравится эта хищная птица.

Рэм пожал плечами.

— Почему бы нет?

Гэвин не сомневался в самоуверенности брата, ее хватило бы на семерых, и было мало шансов обыграть его в кости, но все же попробовать стоило. При виде несчастной тройки Рэма вся кровь ударила в голову Гэвину, но затем здравый смысл взял верх, и он воскликнул:

— Ты поддался!

Рэм, сменив позу, потянулся.

— Ничего подобного, ты выиграл честно. Можешь повеселиться с ней. Ну, а я ухожу.

— Я думал, ты собираешься завтра пригнать лошадей с горного пастбища, — удивился Гэвин.

— Я и отправлюсь на рассвете, но до этого есть еще восемь часов. — Он подмигнул младшему Дугласу и подхватил свою кожаную куртку.

Брат посмотрел ему вслед, а затем обратился к Камерону:

— Думаю, он нарочно проиграл мне Дженну. Но почему?

Черные брови Камерона поднялись от внезапной догадки.

— Цыгане! Сегодня ночью цыгане возвращаются в долину Гэллоуэй.

Тина надела зеленую бархатную амазонку[8] и проскользнула из замка в конюшню. Она посмотрела на тонкий серебристый серпик луны и вздрогнула в ожидании захватывающей скачки. В конюшке ей в ноздри сразу ударил едкий запах конского пота, сена и навоза. Однако не успела Огонек сделать и трех шагов, как столкнулась с дюжиной Кеннеди, седлающих лошадей. Девушка и юноши посмотрели друг на друга с неудовольствием, понимая, что ни той, ни другой стороне не удалось скрыть тайну.

— Ага, вы собрались совершить налет! — выдохнула Тина. Предчувствие подсказывало ей это еще раньше, но она думала, что братья дождутся отъезда отца.

— Конечно, нет, бездельница ты эдакая, — ответил Донал. — Сама-то ты куда крадешься?

Тина не стала отвечать.

— Я знаю, что вы задумали совершить налет. Вижу, как замаскировалась — никто из вас не надел одежду цвета клана Кеннеди, и луна сегодня не очень яркая.

Донал взобрался в седло, Дункан и остальные последовали его примеру.

— Тина, — строго сказал ей Донал. — Твое воображение уносит тебя уж слишком далеко. Мы просто едем в Глазго. Возвращайся в замок, пока не попала в какую-нибудь беду.

— Дункан, заставь Донала взять меня с собой! Я буду вас во всем слушаться!

— Ты в жизни еще никого не слушалась, — прервал ее Донал.

— Я тоже Кеннеди! — требовала она. — Я хочу поехать, хочу помочь!

Донал свесился с седла и тихо отчеканил:

— Тина, мы едем в Глазго в бордель. Чем ты можешь помочь? Держать девкам юбки?

Тина вспыхнула от этой грубости, а братья проехали мимо нее, скрывшись в темноте. Но девушку радовало, что они направились в Глазго, лежащий на севере, так как ее путь вел на восток и, следовательно, новая встреча им не грозила.

Табор цыган раскинулся в восьми милях от замка, на берегу реки Эйр. Девушка не боялась ехать одна в темноте, разве что ее красавица-кобыла могла попасть копытом в барсучью нору, и поэтому Тина пустила лошадь по просеке легким галопом.

На холмах белели отары овец и новорожденных ягнят, которых впервые выпустили из овчарни в этот последний день апреля 1512 года. Всадница слышала шум реки, спешащей по камням в разливе, и лай лисицы неподалеку. Ночь была полна магии ожидания: хотелось лететь вперед, чувствуя ветер в волосах и конскую спину под собой. Ночь поглотила девушку, завтрашний день и опасность нежеланного замужества улетели далеко прочь.

Сначала Валентина заметила костры табора, потом повозки, а еще через минуту она спустилась в долину и смешалась с веселой толпой кочевников.

Черный жеребец стоял между деревьями на краю табора. Всадник низко наклонился, помогая молодой цыганке взобраться на круп позади него. Ее красная юбка задралась, обнажая неги: обольстительным движением коленок она сжала железные бедра наездника. Дрожь пробежала по телу Зары, когда она почувствовала прикосновение его тела. Одетый во все черное, в высоких сапогах и куртке из черной кожи, всадник и сам был темен и жесток. Его челюсти упрямо сжались, гордая посадка головы на широких, мощных плечах напомнила Заре, каким безрассудным и опасным может быть Черный Рэм. Спать с мужчиной было профессией Зары, но Рэм был единственным, кто властвовал над ней в постели.

Внезапно Рэм отклонился назад и проследовал взглядом за юной огненно-рыжей наездницей, появившейся в таборе. Она сидела верхом, а не боком — неслыханная вещь для женщины того времени. Спрыгнув с лошади, девушка бросилась в объятия высокого молодого цыгана: