Шах-наме

Мы вышли из Турана ради славы,

Вброд перешли мы океан кровавый,

Теперь Иран зажали мы в тиски,

Но в будущем пути не так легки.

Нам предстоит борьба с самим Кавусом,

С его войсками и коварным Тусом.

Нам предстоят убийца львов – Рустам,

Гив-богатырь, Гударз и лев-Руххам,

Бахрам, Гургин – отважный внук Милада,

Мы встретим там могучего Фархада.

Богатыри – могучие слоны,

Нас повстречают на стезе войны.

В бою никто из них не отступает,

Чем кончится война – никто не знает…

А ты – о лев! – на грозный бой идешь

И сердце первой встречной отдаешь!

Будь мужем, отгони любовь от сердца,

Чтобы не пасть пред войском миродержца.

Цель у тебя великая одна:

Лишь начата – не кончена война.

Ты храбр, силен, взялся за труд опасный,

И цель свою ты должен видеть ясно.

Еще великий труд не завершен,

А ты душой к другому устремлен.

Свали твердыню древнюю Ирана

Всей мощью богатырского тарана!

Когда ты Кеев трон себе возьмешь,

Ты сам красавиц лучших изберешь.

Тогда к подножью нового владыки

Придут с поклоном малый и великий.

Не подобает от любви страдать

Тому, кто миром должен обладать!»

Преподнеся словесный этот дар,

Хуман избавил юношу от чар.

Сказал Сухраб: «Ты послан мне судьбой!

Прекрасно все, что сказано тобой.

Великому теперь отдам я душу,

Я завоюю мир – моря и сушу.

И дружба наша, как скала, тверда,

Отныне укрепилась навсегда».

Взялся за труд Сухраб неутомимый

И сердцем отвратился от любимой.

И он Афрасиабу написал,

Как шел поход, как Белый замок пал.

Обрадовался шах тому известью,

Сказал: «Сухраб нас озаряет честью!»

…Письмо от Гуждахама получив,

Сидел Кавус – угрюм и молчалив.

Призвал вельмож, опору шахской власти,

Поведал о постигшем их несчастье.

Пришли к владыке Тус, Бахрам, Фархад,

Пришел Гударз, чьим был отцом Кишвад.

Воскликнул шах: «Как нам беду поправить?

Кого туранцам противопоставить?»

В чертоге царском тут поднялся гул,

Сказали хором все: «Послать в Забул!

Послать гонца в пределы сына Сама,

Чтоб старый Заль уговорил Рустама

Скорей на поле битвы поспешить

И вновь Иран щитом своим укрыть!»

Решили так. И в круг вельможи сели,

Послание писать писцу велели.

Письмо Кавуса Рустаму

И дали подписать письмо царю.

Вначале шла хвала богатырю:

«Пусть вечно бодрым разум твой пребудет!

Пусть в мире все тебе на радость будет!

Ты с древних лет опорой нашей был,—

Ты – столп страны, источник вечных сил,

Ты – мощь, и сердце, и хребет Ирана!

Ты – в подвигах великих неустанный,

Чудовищ истребил Мазандерана,

Оковы разрубил Хамаварана.

Ты, словно лань, берешь арканом льва,

Превыше снежных гор твоя глава.

Ты – щит Ирана, светоч божества.

Как море, о тебе шумит молва.

Хвала творцу! Хвала отцу Нейраму!

Хвала премудрому Дастани-Саму!

Пусть вечно над вселенною цветет

От миродержца твой идущий род!

И счастье шахское не потускнеет,

Пока Рустам своим мечом владеет.

Опять тебе прибыть к нам пробил час;

Нежданная беда постигла нас,—

Враг из Турана вышел небывалый,

Он катится на нас, грозней обвала.

Опасность велика, – ты сам поймешь,

Когда посланье до конца прочтешь.

И мы решили, о Рустам счастливый,

К тебе с письмом своим отправить Гива.

Коль он приедет ночью, ты вставай,

Для многословья уст не раскрывай.

А если днем, – охота ли, обед ли,—

Все брось и к нам скорей скачи, не медли.

А если спать собрался, не ложись,

Вооружись и к нам поторопись.

Возьми богатырей Забулистана,

Скачи, в пути не разбивая стана.

В своем письме нам пишет Гуждахам:

«Враг небывалый угрожает нам.

Прочтя мое письмо, без промедленья

Бери войска и выходи в сраженье!»

И черная, как мускус и смола,[23]

Печать Кавуса на письмо легла.

Шах молвил Гиву: «Дорого нам время,

Поторопись, вступи ногою в стремя!

Когда к Рустаму ты прискачешь, Гив,

Не вздумай пировать, про все забыв,

В Забуле отдыхать не оставайся,

А в тот же день с Рустамом возвращайся!»

Взял Гив письмо, и в путь пустился он,

Скакал в Забул, забыв покой и сон.

И прибыл он в предел Забулистана,

И стражей крик донесся до Дастана,

Что из Ирана конный к ним спешит,

Взметая вихрем пыль из-под копыт.

Весть эта до Рустама долетела,

И выехал встречать слоновотелый.

Он выехал с дружиною своей,

Со свитой братьев и богатырей.

И спешились, как честь велит, при встрече,—

Все – и гонец, прибывший издалече.

Сошел с коня и славный Тахамтан,

Спросил: «Здоров ли шах? Как жив Иран?»

Повел Рустам гонца в свои чертоги,

Гость за беседой отдыхал с дороги,

Потом письмо хозяину вручил

И о Сухрабе вести сообщил.

Рустам, прочтя посланье, изумился,

Все расспросил и в думу погрузился.

Потом, смеясь, сказал: «Неужто там —

В Туране, появился новый Сам?

Рождал богатырей Иран счастливый,

А там не вспомню я такого дива.

Есть, правда, у меня там сын… Хотя —

Он очень молод, он еще дитя!..

Есть сын мой у царевны Самангана! —

Но выступать ему в походы рано.

Еще не знает он, – мой дорогой,—

Как водят войско, как вступают в бой!

Сокровищ я послал ему немало,

И мать его ответ мне написала.

Еще не год, не два, не три пройдет,

Покамест милый сын мой подрастет.

Я терпеливо жду: пора настанет,

И миру новый богатырь предстанет.

Сейчас же лет тринадцати всего

Мой сын, богатство сердца моего!

Пока ему бросаться в битву рано.

Другой к нам воин вышел из Турана…

Теперь, мой гость, пойдем на наш айван

Рад будет престарелый муж – Дастан.

Подумаем, как быть нам в этом деле

И отчего так тюрки осмелели.

Пойдем, мой гость любезный, отдохнем,

Уста сухие освежим вином!

Потом последуем к престолу шаха,

Посмотрим – кто нагнал такого страха.

И коль не спит могучая судьба,

Врага возьмем арканом, как раба.

Коль на горящий берег хлынет море,

Не устоять огню с волнами в споре.

Как подыму я боевой свой стяг,

Падет от страха на колени враг.

Шах перепуган. Нам же было б низко

Весть эту к сердцу принимать так близко!»

Тут с гостем сел к вину за стол Рустам

И здравицу провозгласил войскам.

А после пира, утром, – еще в хмеле,—

Рустам могучий позабыл о деле.

Проугощал он гостя день второй,

Не вспомнил о походе на другой.

На третий день подать вина велел он,

О Кей-Кавусе вспомнить не хотел он.

Так с Гивом он пропировал три дня,

Не думая в поход седлать коня.

А утром – на четвертый – Гив поднялся.

Один обратно ехать он собрался.

Сказал он: «Гневен, неразумен шах,

Великий у него на сердце страх.

Явил он нетерпение большое,

Забыл о сне, о пище и покое.

Коль мы промедлим день еще с тобой,

Из-за вина оттянем ратный бой,

Разгневается шах. Увы, гневлив он,

И черен сердцем, и несправедлив он».

Сказал Рустам: «Забудь об этом зле,

Никто на нас не встанет на земле!»

Но все ж велел он Рахша выводить,

Седлать его и в медный ней трубить.

Услышали мужи призыв карная

И съехались, доспехами сверкая.

Гив и Рустам прибывают к Кавусу

Гнев Кавуса

В поход Рустам пустился поутру,

Главою войск поставил Завару.

А уж князья встречать его скакали,—

За день пути в дороге повстречали.

Гударз и Тус – главы богатырей —

Почтительно сошли пред ним с коней.

Увидя их, сойдя с коня и сам,

С вождями поздоровался Рустам.

И вместе с ними воин знаменитый

Предстал царю царей с душой открытой.

Склонились пред царем Рустам и Гив,

Но шах сидел угрюм и молчалив.

Вспылил потом. И, в бешенстве постыдном,

Он Гива словом уязвил обидным:

«Кто он такой, Рустам, чтоб мой приказ

Откладывать не на день, а на час?

Да если бы со мною был мой меч,

Я голову Рустаму снес бы с плеч!

Схвати его, на виселицу вздерни!

Ни слова больше! Опостылел спор мне!»

И дрогнул Гив и шаху отвечал:

«Как? На Рустама руку ты подъял?»

Рассвирепел Кавус, насупил брови,

Привстал, как лютый лев, что жаждет крови.

От ярости, казалось, был он пьян,

В растерянность поверг он весь диван.

Вскричал: «Измена! Знаю я давно их!

Схвати их, Тус! Веди, повесь обоих».

Ужасен в гневе был Кавус и дик.

Он весь пылал, как вспыхнувший тростник.

Тус встал, Рустама за руку схватил,

Всех дерзостью потряс и удивил.

Хотел он – полн смущения и страха —

Рустама увести от гнева шаха.

Пред ним Рустам был как могучий слон —

Так по руке ударил Туса он,

Что рухнул Тус у трона помертвелый.

Рустам через поверженное тело

Шагнул и шаху в ярости сказал:

«Зря на меня ты гневом воспылал!

Безумен ты, твои поступки дики,

Ты недостоин звания владыки!

Ведь я – Рустам, а кто такой – твой Тус?

Когда я в гневе – что мне шах Кавус?

Владыка, не к лицу тебе корона!

Ей лучше быть бы на хвосте дракона,

Чем на такой ничтожной голове!

Не веришь сам себе, так верь молве:

Ведь я тебя возвел на трон, когда ты

Стонал в оковах, гибелью объятый.

Не раз тебя от смерти я спасал,—

И трон, и власть, и жизнь тебе я дал!

Все страны, от Египта до Ирана,

От степи Чина до Мазандерана,

Склоняются в пыли передо мной,

Перед моим мечом и булавой.

Благодари меня, что шахом стал ты!

Что ж на Рустама гневом воспылал ты?

Я – раб творца, тебе же я не раб!

Могучий на тебя идет Сухраб;

Коль ты такою силою владеешь,

Сам с ним сражайся, если ты сумеешь!

Вы больше не увидите меня,

В Иране не пробуду я ни дня.

Когда меня избрать хотели шахом

Богатыри, охваченные страхом,

Я даже не взглянул на шахский трон.

Был мной обычай древний соблюден.[24]

А ведь – когда бы взял венец и власть я,

Ты б не имел величия и счастья.

Достоин я всего, что ты сказал!

Ты за добро сторицей мне воздал!

На этот трон возвел я Кей-Кубада,—

И такова от сына мне награда!

Но если бы для твоего отца

Мечом своим не добыл я венца,

С горы Албурз Кубада не привез бы,

Его из небреженья не вознес бы —

И ты величьем бы не обладал.

Ты б оскорблять Рустама не дерзал!

Когда ты сам вовлек в беду Иран,

Спасать я вас пришел в Мазандеран.

И там я дива Белого убил,

И жизнь тебе и трон я возвратил.

Мой трон – седло, моя на поле слава,

Венец мой – шлем, весь мир моя держава.

Когда на вас туранец налетит,

Он никого из вас не пощадит…

Я ухожу, меня вы не ищите,

Пути спасенья сами находите!

Уйду. И впредь меня вам не видать,

Лежать вам в прахе здесь, а мне летать!»

На Рахша сел Рустам и прочь умчался,

На нем доспех от гнева разрывался.

У всех от скорби омрачился дух;

Они – лишь стадо, а Рустам – пастух.

Пришли к Гударзу, молвили: «Разбиты

Устои наши. Встань, Иран спаси ты!

Ступай ты к бесноватому царю,—

Пусть он поклонится богатырю.

Напомни кею плен Мазандерана,

Когда в цепях стенал он – шах Ирана.

И как Рустам царя от смерти спас,

И сколько мук он вынес из-за нас.

Потом, когда властитель бестолковый

В Хамаваране вновь попал в оковы —

Рустам ни перед кем не отступил,—

Владык в Хамаваране перебил,

Из плена вновь освободил Кавуса,

На трон Ирана возвратил Кавуса.

Коль смерть за это заслужил Рустам,

Куда ж деваться остается нам?

Иди! Беседуй с шахом терпеливо!

Восстановить должны мы мир счастливый.

Нам без Рустама счастья не видать,

Все бросить нам придется и бежать».

И вот Гударз – Кишвада сын суровый —

Пришел в чертоги гневного хосрова.

Спросил он шаха: «О владыка мой,

В чем виноват Рустам перед тобой?

Ты растоптал сегодня щит Ирана,

Забыл ты ужасы Хамаварана.

Мазандеран ты, видно, позабыл!

Рустама ты смертельно оскорбил.

Впадать во гнев владыке недостойно,

Добро и зло решает шах спокойно.

Ушел Рустам. На нас идут войска,

Ведет их богатырская рука.

И нет у нас надежды никакой,

И некого послать с туранцем в бой.

А Гуждахам богатырей своих

Всех знает, все он ведает о них.

Он пишет нам: «Безумье – бой с Сухрабом!

Пред ним и слон могучий будет слабым!»

Один Рустам его сразить бы мог,

Но он теперь, увы, от нас далек.

Лишь неразумный и, как вол, упрямый

Решиться мог бы оскорбить Рустама.

Ум просветленный должен шах иметь,

А не безумьем ярости гореть».

Кавус Гударза выслушал спокойно.

Он понял – мудр и верен муж достойный.

«Все правильно сказал ты, – молвил шах,—

Раскаиваюсь я в своих словах.

Скорее вслед Рустаму поспешите,

В его душе обиду потушите!

Вернется пусть! Скажите: «Как и встарь,

К тебе, Рустам, любовь питает царь!»

Гударз и с ним вожди от шаха прямо

Коней погнали по следам Рустама.

И там, где гасла темная заря,

Увидели в степи богатыря.

Они его настигли, окружили,

Сошли с коней и так его молили:

«Будь светел духом, разумом высок,

И мир весь у твоих да будет ног!

Пусть будет вся земля твоим престолом,

И да не будет твой венец тяжелым!

Ты знаешь, – у царя рассудка нет,

Он в гневе натворил немало бед.

Вспылит, потом к раскаянью склонится…

С тобой, Рустам, он жаждет помириться.

Твоя обида на царя сильна,

Но, Тахамтан, не наша в том вина!

За что Иран бросаешь ты на муки?

И шах сейчас сидит, кусает руки…»

И дал им Тахамтан такой ответ:

«Теперь мне дела до Кавуса нет!

Седло мне – трон, одежда мне – кольчуга,

Венец мой – шлем, и нет средь вас мне друга.

Мне все равно – что прах, что Кавус-шах!

Как может он меня повергнуть в страх?

Я не прощу обиды: царь, видать,

По малоумию забыл опять,

Как от врагов его освободил я,

Как жизнь ему и славу возвратил я.

Я сыт по горло! Что мне ваш Кавус?

Лишь светлого Йездана я боюсь».

Умолк Рустам, Гударз премудрый снова,

Открыв уста, сказал такое слово:

«Как речь твою мы перескажем там,—

Что бросил, мол, Иран в беде Рустам?

В народе, в войске – всяк бы усомнился,

Не впрямь ли ты туранца устрашился?

А нас предупреждает Гуждахам,

Что от врага не ждать пощады нам.

И коль Рустам на бой пойти страшится,

У нас непоправимое свершится!

Тревога в войске и в стране царит,

Всяк о Сухрабе только говорит.

Не отвращайся в этот час от шаха,

Пусть он ничтожен, пусть он ниже праха,

Но ведь природный шах Ирана – он,

А корень наш и столп наш – Кеев трон.

Как возликует враг наш, полный скверны,

Коль будет шах унижен правоверный!»

Так мужа наставлял Гударз-мудрец.

Рустам, подумав, молвил наконец:

«Я много ездил по земле широкой,

Я много знаю, вижу я далеко.

А если боя сердцем устрашусь,

Я от души и сердца отрекусь.

Ты знаешь сам: я незнаком со страхом,—

Пусть благодарность неизвестна шахам!»

И Тахамтан обратно прискакал,

И гордо перед шахом он предстал.

Ему навстречу встал с престола шах

И молвил со слезами на глазах:

«Я нравом одарен непостоянным,—

Прости! Так, видно, суждено Йезданом!..

Теперь перед напастями войны

Стеснился дух мой, словно серп луны.

Ты нам, Рустам, один теперь защита,

Опора наша, воин знаменитый!

Вседневно я, пред наступленьем сна,

Рустама славлю чашею вина.

О муж, забыта будет пусть обида!..

Пока мы вместе – выше мы Джамшида!

Мне в мире нужен только ты один,—

Помощник, друг мой, мощный исполин!

Я ждал тебя. Ты запоздал дорогой,

А я вспылил… Прости, во имя бога!

В раскаянье, увидев твой уход.

Наполнить прахом я хотел свой рот!»

Рустам ему: «Весь мир – твоя обитель.

Мы – под тобою, ты – наш повелитель.

Средь слуг твоих – я твой слуга седой.

Но я достоин быть твоим слугой.

Владыка ты, я – подчиненный твой.

Приказывай! Велишь – пойду на бой».

Царь молвил: «Как тобою я утешен!

Поход сегодня чересчур поспешен.

Мы лучше сядем нынче пировать!

Даст бог – уж после будем воевать!»

Поставили столы среди айвана,

Подобные весне благоуханной.

Вельмож созвал и приближенных кей,

Рассыпал жемчуг милости своей.

Здоровье Тахамтана гости пили

И о великом прошлом говорили.

И вот жасминоликие пришли,

Под чанг и флейту пляски завели.

Зажглись ночные на небе светила,

А пиру все конца не видно было.

Спать разошлись, когда густела мгла.

В чертогах только стража не спала.

Кавус собирает войска

Когда лучами солнце разорвало

Той ночи смоляное покрывало,

Восстал от сна и приказал Кавус,

Чтоб снаряжал слонов походных Тус,

Велел открыть сокровищницы недра

И одарил войска по-царски щедро.

Навьючили верблюдов и слонов

И сели воины на скакунов.

Сто тысяч было в шахском ополченье

Мужей могучих – грозных в нападенье.

А вскоре рать еще одна пришла

И тучей пыль над миром подняла.

Померкло небо от летящей пыли,

Копыта землю черную изрыли.

Гром барабанов огласил простор,

Колебля тяжкие подножья гор.

И так в походе войско напылило,

Что лик затмился вечного светила.

Лишь блеск щитов и копий на земле

Мерцал, как пламя, тускло в синей мгле.

И блеск убранств, и шлемов золоченых,

И золото, и пурпур на знаменах

Струились, как червонная река,

Сквозь черные густые облака.

И так был шахских войск поток огромен,

Что стал зенит, как в день затменья, темен.

До крепости из глины и камней

Дошли войска и стали перед ней,

Копытами поля окрест изрыли,

На десять верст шатры вокруг разбили.

Со стен их стража видела вдали.

«Идет Иран», – Сухрабу донесли.

И встал Сухраб, услыша весть такую,

И поднялся на башню крепостную.

И так Хуману он сказал, смеясь:

«Смотри, какая туча поднялась!..

Здесь наконец-то встретимся мы с шахом!»

Взглянул Хуман, вздохнул, исполнен страхом.

Сухраб воскликнул: «Полно, друг, вздыхать!

Сомненья прочь от сердца надо гнать.

Средь этих войск не вижу никого я,

Достойного меня на поле боя.

Я среди них не вижу мужа битв…

И не помогут им слова молитв!

Хоть велико иранских сил стеченье —

Прославленного нет средь ополченья.

Я строй их ратный разорву, как цепь,—

Рекой бегущей станет эта степь»,

Сухраб душою светлой не смутился,

Он радостный с высоких стен спустился.

Сказал: «Эй, кравчий, принеси вина!

Сегодня пир, а завтра – пусть война».

И в замке, за столом благоуханным,

Он сел с богатырями и Хуманом.

Рустам проникает в крепость и убивает Жандаразма

Встал в поле, золотой парчой горя,

Шатер миродержавного царя.

Повсюду были войск шатры разбиты,

Шатрами были склоны гор покрыты.

Когда склонилось солнце в свой чертог

И полумесяц озарил восток,

В кафтане тигровом Рустам великий

Вошел в шатер иранского владыки.

«Позволь в разведку мне пойти на час,

Взглянуть, кто ополчается на нас.

Проверю – правда ль, бич грозит нам божий?

Каков их вождь и кто его вельможи?»

«Твори как знаешь! – отвечал хосров,

Лишь был бы невредим ты и здоров.

Ступай, да сохранит тебя предвечный,

О мой разумный друг, чистосердечный!»

Надев одежду тюрков, Тахамтан

Пошел, в вечерний погрузясь туман.

Во тьме не узнан стражею ночною,

Проник он в крепость дверью потайною,

Вот так же – к стаду серн крадется лев;

Вошел в чертог, все тайно осмотрев,

И увидал, скрываясь за колонной,

Сухраба он на возвышенье трона.

Направо от него сидел Жанда,

Хуман премудрый – слева, как всегда.

Вокруг сидели – славный лев Барман

И мужи, что прославили Туран.

Огромен был Сухраб, как мощный слон,

Один он занимал просторный трон.

Подобны конским бедрам руки были,

Как кипарис, он – в свежести и силе —

Сиял красой за царственным столом,

Прекрасен ликом, схож с могучим львом.

Сто избранных вокруг него сидело,—

Любой из них, как лев, бесстрашно смелый.

И пятьдесят проворных, верных слуг

Служили им и двигались вокруг.

Пирующие славу возгласили

Сухраба мощи, храбрости и силе.

В тени скрываясь, видел их Рустам

И слышал все, что говорили там.

Беседа шумно, весело текла.

Тут вышел Жандаразм из-за стола,

Увидев за колонной Тахамтана;

Он знал в лицо всех витязей Турана,

Но им во тьме Рустам не узнан был.

«Ты кто такой? – Жанда его спросил,—

Поди сюда! Я гляну перед светом…» —

И за руку схватил его при этом.

Рустам его по шее кулаком

Ударил – и Жанда упал ничком.

Не охнув, на пол замертво упал он,

Отвоевал навек, отпировал он.

Когда в начале жизненной весны

Сухраб собрался на стезю войны,

Мать льва-Сухраба – Тахмина – призвала

К себе Жанду и так ему сказала:

«Когда Рустам у нас гостил, тогда

Его в лицо ты видел, мой Жанда.

Будь спутником возлюбленного сына,

А я живу надеждою единой;

Когда он, жаждой подвигов дыша,

Войдет в Иран, ты, светлая душа,

Укажешь сыну, в поле пред сраженьем,

Отца, что ждет Сухраба с нетерпеньем».

Сухраб за чашей вспомнил о Жанде

И у вельмож спросил: «А друг мой где?»

Пошли искать. И видят: за колонной

Ничком лежит он, кем-то умерщвленный.