Ключ дома твоего

Главное он понял, что там, дома он многое делал неправильно, ему нельзя было ждать, что они с Идой должны были уже давно быть вместе, а все родительские благословения - это все лишнее. Здесь, на войне, это выглядит смешным, бессмысленным, ибо во время атаки или под обстрелом, когда ты кричишь, чтобы заглушить страх, только воспоминания о любимой заставляют тебя замолкнуть. Ида была первой, кого он вспоминал сразу после каждого боя. Еще он стал часто вспоминать Аллаха, о котором в том мире он почти забыл. "Жив, жив, о Аллах, слава тебе. Я вернусь, обязательно вернусь, Ида", повторял он себе как заклинание.
      И еще, на войне, хочется любить, и никто этого не стесняется, ни мужчины, ни женщины. Каждый понимает другого и смеются они, рыдают от счастья, отдаваясь под бомбежками, бросая вызов смерти, которую уже больше не боятся.
      "Над всей Испанией безоблачное небо" - передавала в эфир радиостанция Сеуты 18 июля 1936 года слова, ставшие для испанцев роковыми. Через пять дней в Бургосе Франциско Франко сформирует свое правительство, и по всей Испании прольется кровь. Фархад вспоминал эти слова каждый раз, когда на его глазах взлетал в небо грузовик с солдатами, в который попадал снаряд, или разлетался тротуар, по которому еще мгновенье назад бежали женщины и дети. Но самый страшный день на войне он переживет не здесь в Мадриде (хотя видеть, как город-красавец, не похожий на его родной Баку, но такой же величественный, превращается в свалку мусора, было для Фархада больно) а после, когда он в составе небольшой группы партизан выходил из окружения после удачной операции. В тот день они почти подошли к линии фронта, хотя сказать, где была эта линия, было трудно. Люди в селах уже и не понимали, кто сейчас в селе - республиканцы или франкисты, так скоро они сменяли друг друга. Услышав вдали глухие орудийные выстрелы, они еще с вечера поменяли маршрут, решив обойти опасное место справа вдоль ущелья, покрытого густым лесом, через который протекала бурная река. Она с шумом катилась по камням, что устилали ее дно, и была белой от пены. Ночь они провели на ее берегу, а утром, когда Фархад, проснувшись, спустился к реке, он увидел там всех своих товарищей. Одни из них стояли, другие сидели, а некоторые были на коленях. Сначала Фархад ничего не понял, почему они так уставились на реку и молчали, потом присмотрелся - и ужас охватил его. Воды реки были алыми, не отдельными пятнами, нет, она вся была в крови. В безмолвной тишине, что окружала их, кровавый поток выглядел зловеще: казалось, ад, разлившись, изливался на все человечество, и замолкло оно в ужасе и оцепенении.
      - Это наши? -спросил кто-то.
      - Это Испания, - ответили ему.
      ...
      За время, что Фархад прожил в Испании, он полюбил этот сильный, красивый и гордый народ. Особенно ему нравились простые испанцы, крестьяне, ремесленники, рабочие. Ему с ними было легко. Может, действительно, пролетарии всех стран похожи друг на друга и интересы их совпадают? Разве нужна крестьянину эта война, - задавал он себе вопрос. Зачем она ему? Скоро время сева наступит, а земля еще не готова, травой все заросло, а люди, вместо того чтобы на тракторах пахать, танками раздавили поля и снарядами изуродовали пашни. Кто же заставил их взять в руки винтовки и сражаться друг с другом? Разве вчера не вместе сидели они на корриде или на футболе? Не вместе танцевали зажигательные танцы Испании, хлопая себе в такт? И кто бы не победил в этой войне, разве крестьянин перестанет сеять хлеб? Так зачем ему эта война? Ведь для него ничего не изменится. Война нужна тем, кто правит народом, пришел к выводу Фархад, и нужна ради власти. Неужели власть так сладка, что стоит тысячи жизней своих же сограждан? И разве для этого матери рожают детей, чтобы потерять их в братоубийственной войне, в которой победителей не будет, а будет один бесконечный стыд, ибо во время гражданских войн люди против своих сограждан делают столько подлости, сколько не сделает ни один враг. И что он сам делает на земле этих людей? Зачем он здесь, и воюет с этой стороны баррикады, стреляя сам и заставляя стрелять других в противоположную сторону? И стреляют же все, не думая, что и там испанцы, и убивая другого, они на самом деле убивают свой народ. Вон лежит у обочины девушка, снарядом убило ее еще утром, молодая совсем, еще и полюбить по настоящему не успела, и родить не смогла. А может, она должна была стать матерью второго Сервантеса или Лопе де Вега? Нет, не появится уже на своем Россинанте великий мечтатель Дон Кихот. Оскудела земля Испании еще на одного не родившегося гения...
      В маленьком отряде, которым командовал Фархад были разные люди, как по возрасту, так и по характеру, от старика Пабло до совсем молодого Луиса. Одни были веселыми, и даже в самые тяжелые мгновения они смеялись, шутили, другие ходили постоянно мрачными. Всего было человек пятнадцать, и часто, разделившись, уходили они в разведку разными тропами, чтобы там спустя несколько дней в тылу врага соединиться и вместе возвращаться с собранными сведениями к своим, через линию фронта. Уже два раза они удачно проделывали этот путь, потеряв за это время только пять человек, из них убитыми двоих. Сейчас они были снова в походе, и девять человек, которые были с Фархадом, стояли у реки, ожидая остальных, которые должны были вот-вот подойти, если конечно, ничего с ними не случилось.
      - Эрих, когда они должны быть здесь?
      - Скоро, - ответил Фархад.
      - Но, надеюсь, ты понимаешь, что оставаться здесь долго мы не можем. Тут рядом стреляют.
      - Стреляют везде, не только тут. Война кругом.
      - Ты мне зубы не заговаривай, командир. Я хорошо знаю про войну. Но ждать здесь неизвестно сколько бессмысленно. Надо уходить.
      - Уйдем, когда наступит время.
      - А когда оно наступит?
      - Когда я скажу.
      - А если тогда будет поздно?
      - Поздно никогда не бывает.
      - Не понимаю я тебя, командир. Но предупреждаю если окажемся в окружении, я первый тебя пристрелю.
      Этот разговор с Роберто произошел чуть позже, после того как вернулись все к стоянке, подавленные видом кровавой реки. Фархад сидел у костра, разведенного под скалой, чтобы вражеский самолет, пролетая тут, не заметил огня. В это время к нему и подошел Роберто, мрачного вида человек, сильный, плечистый, точно атлет, но в глазах его даже в самые хорошие дни, явственно читалась внутренняя боль. Он был из Мадрида, говорили, раньше он был матадором, но давно это было, и не любил он вспоминать об этом. В отряде он был не один, а с женой Габриэллой. Но странная эта была пара, не знавшие их никогда не подумали бы, что это муж и жена. Во всяком случае Габриэлла вела себя весьма свободно, и часто Фархад видел ее с другими мужчинами. Роберто тоже это знал, но что странно, ни разу не упрекнул он ее. В присутствии Габриэллы, он как-то странно смущался, пытался спрятаться, сжимался весь, словно боялся чего. Но только еще больше замыкался в себе Роберто и становился еще более нелюдим. Фархад в их отношения не вмешивался и не пытался выяснить их причину, и хотя с Роберто пути их давно сошлись вместе, дружбы между ними не было. Не возлюбил Роберто Фархада, и не старался этого особенно скрывать.
      Вторая группа, которой руководил Мигель Гонсалес, врач из Каталонии, должна была вернуться с задания еще вчера. По договоренности они должны были прийти сюда раньше отряда Фархада и ждать их здесь или, если ждать они не могли, оставить здесь о себе весточку, два сваленные небольшие деревца, сложенные крест накрест. Никаких сваленных деревцев в округе Фархад пока не видел, хотя искал их уже несколько раз, - значит они просто не вышли к месту встречи. И хотя ждать было опасно, Фархад решил их подождать.
      Он не заметил, как к нему тихо подошла Габриэлла и вздрогнул, когда она вдруг заговорила.
      - Ты должен был застрелить Роберто.
      - Ты слышала наш разговор?
      - Да, случайно.
      - Еще кто-нибудь слышал это?
      - Нет. Но ты был не прав.
      - Почему?
      - Он не должен был так с тобой говорить. Ты командир, и тебе решать.
      - Я знаю, и я решу.
      - Только бы поздно не было. Я знаю его, я видела его глаза. В них снова поселился страх. Они такие же как тогда, когда мы оставляли наш дом. А в страхе он может натворить много бед. - Потом после небольшой паузы, она продолжила. - Сегодня он так с тобой говорил, завтра начнет другой, а послезавтра они застрелят тебя. На твоем месте я не поворачивался бы к ним больше спиной.
      - Предлагаешь сражаться спиной к франкистам? - попытался отшутится Фархад, хотя чувствовал, что Габриэлла права.
      - Не знаю. Может, так даже было бы безопасней. Теперь не знаешь, кто враг, кто друг, - ответила Габриэлла и удалилась, еще больше озадачив Фархада.
      ...
      К вечеру, наконец, пришли известия от Мигеля. И они были неутешительными. Анхель молодой боец, вышедший к ним, сообщил, что отряд Мигеля залег в пещере, что в пяти километрах, и выйти они не могли: на единственной тропе, ведущей с горы расположился пост марокканцев, сражающихся на стороне Франко. Они охраняли мост, что лежал через обрыв. Сил, чтобы прорваться, у Мигеля не было, да и ранен он в ногу. Не опасно, но идти быстро не мог. Анхель вышел в расположение лагеря уставшим и голодным. Но кушать не хотел, взял кусок в рот, и тут же его затошнило.
      - Не торопись, отдохни немного, - остановил его старый Педро.
      - Они ждут помощи, - повторил свою просьбу Анхель.
      - Сколько солдат на мосту? - спросил Фархад.
      - Человек двадцать.
      - Серьезный пост.
      - Да, они очень дорожат этим мостом.
      - Ну, какие будут предложения, - спросил Фархад и обвел всех взглядом. Все молчали. Наконец не выдержал Роберто .
      - А что тут думать, их в два раза больше чем нас, атаковать бессмысленно. Надо возвращаться назад за подмогой.
      - Но они ждут, - удивился Анхель.
      - А ты хочешь, что бы мы все легли под этим чертовом мостом? Эта глупая затея. И не наша задача. Мы разведка. Наши сведения ждут там, - и он указал рукой в сторону, - и мы должны возвращаться.
      - Это решать мне, - остановил его Фархад.
      - И что ты решаешь?
      - Мы должны помочь Мигелю, - сказал он наконец, после долгого раздумья.
      - Я - против.
      - Я никого не спрашиваю.
      - Мы должны вернуться, - и Роберто потянулся к пистолету, что висел сбоку.
      И в этот момент позади Фархада раздался выстрел. Фархад резко повернулся и увидел как Габриэлла опустила ружье.
      - Ты почему стреляла? - удивленно спросил он. Ответа не последовало, все смотрели куда-то назад, за спину Фархада. Фархад тоже повернулся. Роберто, широко раскинув руки лежал на спине.
      - Габриэлла, ты... - удивленно повернулся к ней снова Фархад.
      - В отряде должен быть один командир, - ответила она спокойно.
      - Я сам бы с ним разобрался.
      - У нас мало времени, командир.
      - Не надо было убивать Роберто, я сам бы разобрался, - снова повторил Фархад, он еще не пришел в себя, настолько поступок Габриэллы поразил его.
      - Он все равно был мертв, - ответила Габриэлла и ушла прочь.
      Фархад ничего не понял, что хотела сказать Габриэлла, но сейчас выяснять отношения не стал. Все остальные тоже молча стояли и смотрели на Габриэллу. Фархад понял, что сейчас все ждут от него действия.
      - Через два часа выступаем, всем быть наготове. Анхель, поешь, потом подойди ко мне.
      - Хорошо, командир, - ответил Анхель, и все остальные медленно разошлись оставив мертвого Роберто лежащим на поляне.
      К нему подошла Габриэлла, закрыла глаза, накрыла пледом, но перед этим нагнулась и поцеловала в лоб.
      Глава четвертая
      - Ты удивляешься, почему я застрелила Роберто? - спросила спустя несколько дней Габриэлла.
      - Меня больше удивило то, что ты сделала после, - ответил Фархад.
      - Я просто простилась с ним.
      - Он и вправду был твоим мужем?
      - Правда, он был мне мужем, но стать моим мужчиной не сумел.
      - Не понял...
      - Не каждый муж становится для женщины его мужчиной. Порой мужчина совершает такой проступок, что женщина уже никогда его не прощает, и тогда он просто остается ей мужем, но любить его она больше не может.
      - У вас тоже были такие отношения?
      - Да.
      - Но тогда почему вы жили вместе?
      - А мы не жили вместе. Он просто всегда был рядом со мной, но я его уже давно отпустила, и он это знал.
      - Почему же вы не расходились?
      - Он хотел всегда меня видеть рядом.
      - Значит, он любил тебя?
      - Не знаю. Мне было все равно.
      - А какая любовь нужна тебе?
      - О ней говорить трудно, командир. Она или есть - или нет. Если есть, то ты горишь в ней. И потом, меня всегда любили. Это не главное. Мужчина должен всегда оставаться самим собой, а женщина чувствовать в нем свою опору. Она должна бояться потерять его и остаться одной, даже если вокруг тысяча людей. Может, есть другие, которым нужно говорить много слов о любви, восторгаться ими, носить их на руках, не знаю, - мне этого всего не нужно. Я сама готова заботиться о своем мужчине. Но я должна быть уверена в нем и не стыдиться его. Знаешь, командир, мне неважно, во что он будет одет, в костюм матадора или в рубаху крестьянина, и как пахнет от него, одеколоном или потом, - он просто должен повелевать моим сердцем.
      - А раньше у вас она была?
      - Что?
      - Ну, эта любовь?
      - Когда выходила за него замуж, думала, была, но я ошиблась.
      - И давно ты поняла, что ошиблась?
      - Когда он струсил.
      - Где?
      - На корриде.
      - Где?
      - На корриде, командир. Он был неплохим матадором. В нашем городке все девушки ходили в него влюбленные. Каждая мечтала, чтобы он улыбнулся ей, когда он гордо проходил по арене, высоко подняв над головой уши убитого быка. Но он улыбался только мне. Все говорили, что он станет лучшим, у него были все данные для этого, но оказалось, не было у него только одного, бесстрашного сердца.
      - Но ты же говоришь, он был хорошим матадором, и наверное, много быков ему пришлось убить...
      - Мясник убивает больше, но о нем никто не слагает легенды. И быки тоже бывают разные, командир. А когда попался тот, который бывает один на тысячу, и повстречать которого мечтает каждый матадор, ибо только убив его, понимаешь, ради чего бог создал корриду. И каждая такая победа остается в истории народа.
      - Что же случилось с Роберто?
      И поведала Габриэлла Фархаду свою историю. В Гренаде это было, весной, за несколько месяцев до войны. Роберто должен был выйти последним из трех, которые выступали в тот день. Его бык был не самым большим, но в нем был дух воина, и это выделяло его среди остальных. Казалось, он понимал, почему он здесь, и зачем человек вышел ему навстречу. И он с честью принял этот вызов и ринулся бесстрашно навстречу своей смерти, но Роберто не оказался готов к этому, всегда он атаковал быка, дразнил его, заставлял его атаковать, и уже потом, чувствуя свое превосходство, он закалывал его своим особым ударом, резким, с близкого расстояния, зависая над ним, когда изогнувшись пропускал быка рядом. Но этот бык в тот день делал все не так, и его отчаянность озадачила Роберто. Впервые в его сердце закралось сомнение. А на арене, когда перед тобой разъяренный бык, сомнений быть не должно, там все твои действия должны быть вне зависимости от твоего мозга. Глаза должны видеть опасность на мгновение раньше, чем она наступила, а руки, - сами делать свое дело, в противном случае руки не успевают за мыслью, а тело уклониться от удара рога, острого как пика и грозного как сама смерть. И хотя Роберто делал все вроде правильно, глаза Габриэлы увидели неладное. Не было в движениях Роберто былой легкости, исчезла его танцующая грация, не парил он над ареной как прежде, а тяжело передвигался, а один раз чуть не споткнулся, но успел увернуться, и никто не заметил, как близка была к нему смерть, когда рог быка прошил воздух рядом с грудью его, не задел, но повеяло холодом на него и вздрогнуло сердце его и задрожала кисть, сжимающая шпагу. Вместо удара, когда шпага, пущенная стальной рукой пробивала хребет и через только матадорам известные точки проходила, не задев ни одной кости, прямо в сердце, и оседал тогда на бегу грозный зверь, словно от удара о невидимую стену останавливался, а затем медленно заваливался на бок, дрожа всем телом в предсмертной агонии, шпага Роберто на этот раз лишь скользнула по лоснящемуся плечу быка и надорвав кожу, застряла в костях. Взревел бык от боли, опасно замотав в стороны рогами. Раньше, когда удар приходился в точку и бык падал замертво, Роберто проходил под бурными овациями вдоль трибун, и летели к нему цветы и сердца местных красавиц, улыбался он тогда счастливый и гордый; теперь же он побледнел и отпрянул в панике в сторону. Но повернул к нему голову раненый зверь, весь в пене, и в это мгновение впервые пожалел Роберто, что он по эту, а не по ту сторону трибун, и что это на него идет сейчас гора мускулов, и только ему одному оставлено право выбора, умереть или победить. Но победить он больше не мог, дрогнуло сердце его, и умирать ему не хотелось. И он сделал то, что покрыло его голову навсегда позором, он бежал. Бежал, некрасиво оглядываясь, петляя, пытаясь уклониться от удара рогов, нависших сзади. Оказалось, мала арена, когда спасаешь жизнь свою. И, наконец, у Роберто остался последний шанс, который выпадает на долю не каждого матадора и после которого только единицы выживают. Когда некуда больше бежать, стоит тогда матадор у ограды перед мчащемся на него разъяренным зверем и вытянувшись, поднимет к небу свои руки, показывая всем свою покорность перед ударом судьбы. И прошивает его грозный удар, разламывая кости на груди и разрывая внутренности. Лишь единицы, те, кого еще в утробе матери сам бог поцеловал в макушку, остаются невредимыми в плену грозных рогов, которые проходят по бокам матадора, едва касаясь его, и вбиваются со всей силы в деревянную ограду. И стоит тогда беспомощно бык, пригвожденный к ограде, а между его рогами, словно в объятиях любимой, стоит невредимо матадор, навеки покрывший себя славой. Этот миг пришлось пережить и Роберто, когда он в отчаянии остановился у деревянной ограды, вытянувшись в струнку с поднятыми руками. Страшным был удар, от которого сотряслась, но выдержала старая ограда, и треснул правый рог быка, а в основании его начала сочиться кровь. И стоял между этими рогами Роберто, зажмурив глаза и трясясь всем телом. Но не лицом он принял удар. Спиной стоял Роберто к быку и в голос кричал от ужаса. И замолкли в изумлении зрители, впервые видевшие такое, но не было в их молчании одобрения. И покинул после этого Роберто арену.
      - И ты не могла ему этого простить? -спросил Фархад замолчавшую Габриэллу.
      - Нет, это я ему простила, - вдруг ответила Габриэлла, - больно мне было, но я простила.
      - А что не простила?
      - То, что он оставил свой дом.
      - Какой дом?
      - Наш дом, в котором жили мы вместе, - ответила она. - Когда война подошла к нашей деревне, и женщины с детьми покинув дома ушли в Мадрид, мужчины создали отряд сопротивления. Они остановили врага и держали оборону до тех пор, пока из деревни не вышла последняя женщина, неся на спине свое дитя.
      - А что сделал Роберто?
      - Ничего. Он уходил в Мадрид вместе с нами, ни разу не выстрелив из своего ружья, что висела за спиной, дулом вниз. Никто не сказал нам что-либо, но презрение читала я в глазах женщин, что окружали меня. Много мужчин из нашего села погибло в том бою, но ни матери, ни жены их не пролили слезы по ним, с гордостью говорили они о своих погибших мужчинах. А мне приходилось прятать глаза. В ту ночь я в первый раз не пришла к Роберто, оставшись с первым же мужчиной, что позвал меня. Я даже имени его не знала. Мужчину того я больше не видела, а может, видела, не знаю. Просто не узнаю я его. А наутро, когда я вернулась, Роберто лишь грустно посмотрел мне в глаза, ничего не сказал, и за это я возненавидела его еще больше. Тогда, если бы он меня ударил или даже избил до смерти, я бы целовала его руки. Я еще готова была ему все простить, но у него не осталось мужества даже перед собственной женой. А потом были другие мужчины, много мужчин и, он все знал и снова молчал, ибо не вправе требовать мужчина верности от жены своей, если не защитил он дома своего.
      ...
      Разговор этот произошел уже позже, когда они вернулись к своим. А перед этим был бой, жестокий, страшный, и забыли все, что стреляют в брата своего, ибо если помнить об этом, рука дрогнет, и не он, а ты будешь убит в этой мясорубке. И хотя людей на мосту было в два раза больше чем в отряде Эриха, внезапность и быстрота сделали свое дело. Спали солдаты в большой комнате сторожки, когда к ним тихо подползли разведчики и забросали гранатами, а тех, кто выходил, срезали автоматной очередью. Часовых убрали заранее, они и ахнуть не успели, видно, не ждали они нападения с этой стороны. Но все равно без потерь не обошлось, двое из отряда Фархада остались убитыми на мосту, и задело осколком руку Фархаду. Ранение было не страшное, но крови было много, и Габриэлле пришлось туго перевязать ее у локтя. Подниматься к пещере не пришлось, с другой стороны моста послышались автоматные очереди и упали двое солдат выбежавших из окна сторожки и пытавшихся спастись на той стороне моста. А после выстрелов из кустов, что окружала мост с той стороны, показались люди Мигеля. Сам он шел тяжело ступая на правую ногу, опираясь на сук, который держал под мышкой вместо костыля.
      - Все в порядке? - спросил его Фархад.
      - Спасибо, Эрих, все хорошо.
      - Как вы оказались здесь?
      - Я знал, что ты придешь.
      - А если бы не пришел?
      - Значить, тебя больше нет в живых. Помощи ждать неоткуда, и нам надо сражаться самим. В любом случае, сегодня здесь был бы бой.
      - Хорошо, теперь уходим. После поговорим, сам идти сможешь?
      - За меня не беспокойся.
      - Все равно, пусть Аурелино будет с тобой рядом, - и Фархад повернулся уйти.
      - Эрих, - снова позвал его Мигель. Фархад остановился и повернул голову в его сторону.
      - Спасибо тебе, - услышал он и ничего не ответил.
      ...
      Свой последний день на войне Фархад помнил со всей отчетливостью, каждый миг его запечатлелся в его памяти. С самого утра что-то предсказало ему, что этот день не будет похож на другие. С утра ныло сердце в предчувствии каких-то новостей, с надеждой смотрел каждый раз он на дорогу. Утренний туман, поднимающийся над ущельем, дополнял чувство тревоги и ожидания тяжелыми предчувствиями. Фархад стоял поеживаясь, не столько от холода, сколько от беспокойства, которое царило у него в душе. Подошла Габриэлла, постояла рядом, но видя состояние Фархада, молча удалилась, ничего не спросив. И в этот туман пошли люди. Фархад шел третьим, после него шло еще четверо. Почти час ничего не предвещало беды, тишина была столь глубокой, что закладывала уши, каждый хруст каждый скрип отдавался в тишине и заставлял замирать сердца. И когда показалось, что все страхи были напрасны, и все самое сложное осталось позади, раздался взрыв, оглушительный, страшный, поднявший огромный пласт черной земли и закрывший собой солнце. Последнее, что помнил Фархад, была темнота, которая внезапно наступила, и усталость, сковавшая внезапно все его мускулы.
      Глава пятая
      Всю ночь над Баку шел дождь. Он начался с вечера, а до этого два дня небо было серым, облачным, казалось, оно собиралось с силами, чтобы наконец разразиться дождем. Но сил оказалось недостаточно, и вода с небес сливалась не сильным, стремительным потоком, быстрым и очищающим, а мелким моросящим дождичком, долгим и нудным. Ида так и не уснула. Как только она закрывала глаза, снились ей кошмары. Задыхалась она, словно кто-то железной рукой надавил ей на горло, и задыхалась она под этим бременем. Зима кончилась, и хотя было холодно, снег выпал лишь раз в новогоднюю ночь, пролежал дня два, а затем медленно исчез, оставив после себя надолго грязные, мокрые тротуары. И хотя официально считалось, что наступила весна, погода не позволяла еще снять зимнюю одежду, от которой люди устали, и вообще соскучились все по ярким краскам. Казалось, с приходом весны кончатся многие кошмары, настанет мир вокруг и в душах людских, и с надеждой взирали в небо жители Баку, ожидая погожие дни, но весна, как будто, обиделась на людей, прятала личико свое под тучами. Несколько раз вставала Ида и, набросив на плечи расшитый китайский халат, шла на кухню попить воды. Но желаемого облегчения не наступало и только под самое утро, ее словно током ударило: " а может, что-либо случилось с Фархадом", что это ее вдруг так разволновало... С каждым мгновением тревога росла и наконец ей стало невмоготу, и она зарыдала, громко, в голос и в этом плаче было все: и страх за любимого, и тоска по нему, признание в любви и надежда на встречу. Проснулись все в доме от ее плача, но не мешали ей, дав выплакаться. Только под утро Ида успокоилась и заснула под монотонный звук капель, скатывающихся с карниза ей на подоконник. Утром ее никто не будил и она проснулась поздно. На занятия в консерваторию она уже не пошла, хотя погода прояснилась. Быстро позавтракав, она накинув плащ вышла на улицу. Куда идти, она еще не решила, просто ей хотелось чем то заняться, сидеть просто так и ждать сведения она больше не хотела. "Кто может знать о Фархаде?", задавала она себе вопрос. И сама же отвечала себе: родители и сослуживцы. К родителям она идти боялась, хотя ее там встречали как родную, осталось сослуживцы. Но кого из них она может спросить? Она и раньше уже несколько раз подходила к большому зданию на набережной, ждала, когда оттуда выходили люди, но не было среди них никого к кому бы она могла обратиться. Только один раз увидела она знакомое лицо, с этим человеком Фархад ее однажды познакомил, потом они еще виделись несколько раз, один раз даже познакомилась с его женой, красивая такая женщина, высокая, стройная, уверенная в себе. Кажется, она где-то преподает, только где и что, она не узнала. А как бы это было сейчас кстати, она могла бы найти ее и попросить узнать что-нибудь у мужа, если у них есть какие-либо сведения. Все это она думала, идя за ним, не решаясь подойти. Но когда он хотел перейти дорогу, она испугавшись, что потеряет его, окликнула :
      - Товарищ Шахсуваров!
      Шямсяддин удивленно повернулся, но тот же миг глаза его подобрели и он улыбнулся.
      - Это вы? Если не ошибаюсь, Ида? Я не ошибся? Рад вас видеть. Ну, как у вас дела? - было видно, что он действительно обрадовался этой встрече.
      - Спасибо, у меня все хорошо. Я вот увидела вас и решила подойти...неуверенно начала говорить Ида.
      - Очень хорошо решила, - снова улыбнулся Шямсяддин.
      - Вы не знаете...- начала Ида и остановилась.
      - Что? - спросил Шямсяддин, хотя хорошо понимал, что интересует Иду.
      - Про Фархада, ничего не слышали?
      - Нет. Но думаю, все у него хорошо. Он вернется, обязательно.
      - Да, да. Я тоже так думаю.
      - Тебе может, что надо?
      - Нет, спасибо, все хорошо. Я вот только о нем беспокоюсь.
      - Все будет хорошо, Ида. Ты надейся. Кстати, куда ты сейчас?
      - Домой.
      - Пошли к нам. Айша- ханум будет рада. Совсем недавно она спрашивала о тебе.
      - Нет, спасибо, - смутилась Ида от такого приглашения. С Айшой, супругой майора Шахсуварова, они познакомились случайно, около года назад. Они с Фархадом выходили из кинотеатра, где шла веселая комедия "Волга-Волга", и в дверях столкнулись с ними. Шямсяддин вел под руку красивую женщину, высокую, чуть полноватую, уверенную в себе.
      - Фархад, - окликнул его Шямсяддин, - куда так спешишь? А вы, если не ошибаюсь, Ида? Ну конечно. Как узнал? А разве это трудно узнать? Фархад о вас нам все уши прожужжал. Ну, не смущайтесь.
      Вот так, просто, весело, без всяких ненужных церемоний они и познакомились. Потом несколько раз они с Фархадом были в гостях у Шямсяддина, и каждый раз, Ида чувствовала, что здесь рады ей. Айша понимала ее с полуслова, Ида даже секретничала с ней, рассказывая многое, о чем не решалась говорить с матерью. Здесь, в этом доме, она познакомилась и с Лейли, дочерью Айши от первого брака. Девочки очень быстро подружились и часто впоследствии, виделись в городе, ходили друг к другу в гости. Лейли очень понравилась и Инессе Львовне, особенно то, что несмотря на молодость она была довольно толковым врачом и внимательно выслушав жалобы Инессы Львовны относительно постоянных головных болей и мучавшей отдышки, дала несколько довольно дельных советов; но самое главное, она настояла на немедленной сдаче анализов. Как всякая женщина, Инесса Львовна верила в то, что она хронически больна различными заболеваниями, и лечилась самозабвенно, так что совет Лейли попал на благодатную почву. Но, к сожалению, после отъезда Фархада Ида виделась с Лейли только раз, на концерте в зале консерватории, куда она ее пригласила. А через неделю после этого Лейли уехала на практику в свое село, в Вейсали.
      - Пошли, Ида, - настаивал Шямсяддин, - и Лейли, кстати, будет.
      - Она вернулась? - обрадовалась Ида. - Когда?
      - Вчера, я тоже ее еще не видел. Сегодня обещала зайти и, говорят, не одна.
      - С Гудрятом?
      - По-моему, я единственный, который все узнает последним, - улыбнулся Шямсяддин.
      Засмеялась Ида, вспоминая, как шушукались они с Лейли, запершись в ее комнате, как рассказывали друг другу о своих любимых и мечтали. А сегодня Лейли официально приведет в дом своего Гудрята. Такого Ида пропустить не могла, и она согласилась.
      - Надо будет предупредить маму.
      - Как придем, Айша- ханум позвонит твоим. Лейли будет очень рада, спасибо тебе.
      Через полчаса подруги, забыв обо всем, что-то горячо шептали друг другу на ухо, закатывали в восторге глаза, смеялись, иногда плакали, но никому не открывали своих секретов. Гудрят, смуглый, черноглазый молодой человек, словно выточенный из одного цельного камня, покорно стоял рядом, не прислушиваясь к их шепоту. Сила его чувствовалась на расстоянии, твердо стоял он на земле, и красота его была неброской, но такой, которая не оставляет ни одну женщину равнодушной, и звенят тогда в их голосах игривые нотки в разговоре с ним. Но строго следила за ним Лейли, не позволяя никому, подходить к Гудряту достаточно близко. Только Иде она сделала исключение, потому что знала Фархада.