Развеянные чары

— Для этого вовсе не следует тревожить святого, — ответил Яшмовый владыка и, вызвав хранителя небесных кладовых, повелел ему принести бесценное сокровище — Мать Туманов.

Надо сказать, что на Небесах хранилось четыре таких сокровища: Мать Эфиров, Мать Ветров, Мать Облаков и Мать Туманов. Последнее сокровище походило на свернутый занавес. Стоило его чуть-чуть развернуть, как из него начинал клубами вырываться белый пар — словно бил из открытой парильни. Если же его полностью раскатывали, туман растекался на сотни ли вокруг и мог своим густым покрывалом окутать всю землю. Когда же занавес сворачивали, он вновь, как губка, впитывал в себя пары тумана.

В стародавние времена, когда миром еще правил император Сюаньюань[11], один из властительных князей, по имени Чи Ю[12], завладел этим чудесным занавесом и научился распространять великие туманы. Кроме того, он смастерил себе большой самострел и, возомнив себя непобедимым, стал творить всяческие бесчинства, измываться над народом и даже помышлять отнять Поднебесную у самого императора Хуан-ди. Тогда император вступил с князем в сражение на пустынной равнине Чжолу, но его воины, заблудившись в тумане, перестали различать, где запад, а где восток. Три дня и три ночи длилось сражение, но ни одной из сторон не удалось одержать победу.

К счастью, Небесная дева Сюаньнюй снизошла на землю и помогла императору построить повозку, названную «компасной». Куда бы эту повозку ни поворачивали — направо или налево, — стоявший на ней деревянный истукан пальцем вытянутой вперед руки всегда указывал точно на юг. После этого императору Хуан-ди удалось разбить Чи Ю, изловить его и казнить. Вот почему в Шэньси[13] до сих пор существует соленое озеро.

А занавес Туманов дева Сюаньнюй захватила с собой и поднесла Яшмовому владыке, который и распорядился хранить его в небесной кладовой...

Однако не будем отвлекаться и продолжим рассказ о Юань-гуне.

Итак, убедившись, что Юань-гун всей душой предан учению, не лжет и к тому же является учеником девы Сюаньнюй, Яшмовый владыка подарил ему чудесный занавес, дабы прикрывать с его помощью туманами вход в пещеру.

— Развернешь занавес на один чи — туман распространится на десять ли, — объяснял владыка. — Однако полностью не разворачивай, не то причинишь вред людям. Будь старателен, совершенствуйся в учении, сей доброе — этим искупишь свою вину, и тогда, быть может, настанет день твоего возвышения. Иначе Небо накажет тебя, и ты навеки угодишь в ад.

Юань-гун почтительно согласился и простился с Яшмовым владыкой.

Яшмовая шкатулка была снова опечатана и передана на хранение в палату Литературных сокровищ.

После этого Юань-гун простился с секретарем палаты Ми Хэном и повелителем звезд Северного Ковша, поблагодарил их за милосердие и, захватив с собой подаренные ему сокровища — яшмовую курильницу и занавес Туманов, — отправился в пещеру Белых облаков.

К этому времени местные божества по велению Небес уже изгнали из тех мест всех мартышек, макак и их сородичей, и Юань-гун остался в полном одиночестве. Его душу охватила печаль, но он был рад, что остался жив, да еще овладел двумя редчайшими сокровищами. Поистине, как говорится, — нет худа без добра!

Юань-гун поставил курильницу у порога своей каменной кельи — струйка ароматного дыма поднялась от нее к Небесам. Затем взял занавес Туманов и, развернув его на один чи, повесил перед входом в пещеру — тотчас заклубился белый пар и заполнил горы таким густым туманом, что ничего не было видно за несколько шагов.

Юань-гун обрадовался.

«В мире есть много вещей, коих название не отвечает их сущности, — подумал он. — Так и с этой пещерой: лишь сейчас, когда из нее струятся туманы, ее по праву можно назвать пещерой Белых облаков».

Он вернулся к курильнице, отвесил четыре поклона и возблагодарил Небо за милости.

Так и повелось с того дня. Юань-гун старательно исполнял свои обязанности и не смел лениться. И только в пятый день пятого месяца каждого наступающего года он сворачивал занавес Туманов и отправлялся на Небеса, чтобы предстать перед Яшмовым владыкой. В полдень он возвращался, разворачивал занавес и вновь отгораживался от внешнего мира туманами.

Вот так, пребывая в пещере, Юань-гун совершенствовал свой характер и лишь изредка в свободное время развлекался двумя шариками-мечами. Те сто восемь превращений, описание которых он некогда высек на стенах пещеры, теперь почти не привлекали его, ибо были не чем иным, как коварными способами одурачивать людей.

«Недаром, — говорил себе Юань-гун, — Яшмовый владыка старался, чтобы они не попали в мир людей. К тому же это наверняка дело рук какой-нибудь секты еретиков. Нет, это не для меня, и знай я об этом раньше, ни за что не стал бы открывать шкатулку».

Юань-гун так глубоко раскаивался, что однажды взял кисть и на задней части стены в конце текста книги приписал еще несколько строк:

«Здесь изложены тайны Девяти небес, тщательно оберегаемые Верховным владыкой от разглашения. Если же, волею судеб, они станут известны кому-нибудь из потомков, то пусть он, в соответствии с волей Неба, использует их на благо государства и на пользу народа. Для этого ему д

Как вы думаете, почему Юань-гун так поступил? Да потому, что еще в палате Литературных сокровищ дал клятву никогда не творить зла и теперь боялся, что если кто-либо, завладев тайнами Небес, использует их в дурных целях, то немалая доля вины падет и на него, Юань-гуна. К тому же Яшмовый владыка, снизойдя на землю двадцать пятого числа двенадцатого месяца[14], наверняка увидит эту его надпись и, поняв искренние намерения Юань-гуна, не станет взыскивать.

Так думал Юань-гун; но нам думается, причины здесь иные. Если бы Небо действительно не хотело разглашения тайн, оно могло бы распорядиться об уничтожении всех надписей в пещере. Однако такого не случилось: видно, небесный двор заранее знал, что проникновение его тайн в мир людей неизбежно.

Поистине:

Праздность лучше суетных дел —

это известно от века;

Душу того, кто Дао постиг,

не сравнить с душой человека!

Итак, если хотите знать, кто из людей похитил небесные тайны и что за этим последовало, прочтите следующую главу.

Глава третья

Ху Чу в деревне пытается обольстить добродетельную женщину. Чжао И в лесу разыскивает следы лиса-оборотня[1]

Каждая тварь живая способна

в оборотня превратиться,

Но в тонком искусстве бесовских проделок

всех превосходит лисица.

Людям постичь колдовские обличья

Еще не случалось доселе,

И нынче лисицу — Святую тетушку —

разгадать они не сумели.

Говорят, что с живыми тварями могут происходить самые невероятные превращения. Так, к примеру, рыба угорь может оборотиться добрым молодцем, белая улитка — красавицей, тигр — буддийским монахом или старухой, бык — царем или князем, барс — военачальником, собака — чиновником, олень — даосом, волк — мальчишкой. Подобных случаев в книгах описано множество. Надо сказать, что обезьяны в этих делах тоже ловки и изворотливы. Но уж если говорить в целом, то никто не совершил столько бесовских проделок, как лисы.

У обычных лис носик — острый, головка — маленькая, хвост — большой, шерсть — рыжая. Если же встречаются лисы черные и белые, то это говорит об их почтенном возрасте, ибо с возрастом их окрас меняется.

В одной древней летописи о лисах говорится:

«Достигнув пятидесяти лет, лиса может превращаться в человека; в сто лет — обретает способность узнавать, что делается за тысячу ли от нее; в тысячу лет — способность общаться с Небесами. Справиться с такой лисой человеку не под силу. Нрав же у нее добрый, превращения бесконечны, и обольщать она умеет...»

Вот почему с древнейших времен лис сравнивают с человеком. Красив человек, все говорят — мил и обворожителен, как лиса. Нерешителен — его считают недоверчивым и осторожным, как лиса. Любит выдавать ложь за истину — и это его качество сравнят с лисьей лживостью. Тех же, у кого не счесть друзей, обычно именуют вожаками лисьей стаи.

А теперь, уважаемый читатель, послушай рассказ о лисьей обольстительности.

Если лиса хочет завлечь мужчину, то чаще всего принимает облик красивой женщины. Если же лис хочет соблазнить женщину, он принимает облик красавца мужчины.

Вы можете удивиться: каким это образом лисы совершают подобные превращения? Все дело в том, что способность к этому заложена в них самой природой.

Предположим, лиса хочет превратиться в женщину — для этого она берет теменную кость умершей женщины; если же лис желает превратиться в мужчину, он берет такую же кость, но уже умершего мужчины. Они кладут эту кость себе на голову и начинают кланяться луне. Ежели превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех поклонах. Ну а ежели не удержится — стало быть, не бывать превращению!

Если при этом удается отбить сорок девять поклонов, не уронив кости, то лиса превращается в женщину, а лис — в мужчину.

Затем оборотень покрывает тело древесными листьями и лепестками цветов, и они превращаются в роскошные новые одеяния.

Встречаясь с людьми, оборотни мило улыбаются, говорят приятные слова, и в девяти случаях из десяти люди поддаются на их уловки. Противостоять им способны лишь высоконравственные мужи и целомудренные женщины...

А теперь поведем рассказ о том, как во времена великой династии Сун[2], в первый год правления под девизом Всеобщее спокойствие, на престол вступил император Чжэнь-цзун[3]. Народ тогда жил в мире и покое, но наш рассказ пойдет не об этом, а об охотнике по имени Чжао И, из деревни Цзытунцунь, которая находится в округе Аньдэ, в Западной Сычуани[4].

Чжао И происходил из некогда богатой, но затем разорившейся семьи. Жил он всегда независимо, и за это односельчане почтительно именовали его Чжао Даланом, что значит «старший молодец». У него была жена, урожденная Цянь, дочь отставного чиновника[5]. Ей было двадцать два года, и она отличалась необыкновенной красотой. Средства к жизни Чжао И добывал охотой, а жена занималась шитьем на дому, чем и помогала содержать семью. Люди весьма уважали ее за добродетельный нрав.

Но вот однажды случилось так, что она вышла из дому за водой и была замечена лисом-оборотнем. Ее красота возбудила в нем страсть, и он решил соблазнить ее, приняв для этого облик красавца сюцая. И вот каждый день, после ухода мужа из дому, он, роскошно наряженный, появлялся у ворот и слонялся под окнами, ища случая заговорить с красоткой. При этом он не забывал обольщать ее сладкими речами. Но сердце женщины оставалось твердым, как камень, и никакие бесовские чары на него не действовали.

Как-то Чжао И дважды столкнулся с этим сюцаем у ворот своего дома. Поведение молодого человека показалось ему несколько странным, и охотник поинтересовался, кто он такой.

— Меня зовут Ху Чу, — отвечал сюцай. — Я учусь у наставника в соседней деревне, а сюда пришел просто погулять.

Чжао И пытался разузнать о нем в соседней деревне, но человека с таким именем там никто не знал. Это вызвало у него подозрение.

Через несколько дней, утром, госпожа Цянь собралась было заняться туалетом, как вдруг обнаружила исчезновение серебряной шпильки для волос. Она перетряхнула всю одежду, перерыла все шкатулки, короба и туалетные коробки, осмотрела даже крысиную нору у подножья стены — шпильки нигде не было. И лишь в полдень, когда к обеду был уже готов рис, она открыла крышку котла и обнаружила в нем свою шпильку. При этом, несмотря на горячий пар, валивший из котла, шпилька была холодной. Госпожа Цянь в тот день ничего не сказала об этом мужу, опасаясь, что он не поверит.

Через несколько дней, встав утром с постели, она уже обнаружила пропажу одной из своих вышитых туфелек.

— Видать, кошка утащила, — предположил Чжао И. — Надень другую пару.

В то же утро Чжао И ушел на охоту, но вскоре вернулся, держа в руках вышитую женскую туфлю.

— Это не твоя?

— Моя, — удивилась госпожа Цянь. — Где ты ее нашел?

— В трех ли отсюда, — ответил муж. — Висела на гранатовом дереве. Чудеса!

Только после этого госпожа Цянь осмелилась рассказать мужу историю с серебряной шпилькой.

— Это, несомненно, проделки какого-то беса, — заключил Чжао И. — Не обращай внимания. Неспроста же говорят: увидев удивительное — не удивляйся, и оно перестанет быть удивительным.

С этих пор в семье Чжао И начались чудеса. Однако вреда они никому не причиняли, и супруги вскоре перестали обращать на них внимание, а под конец и вовсе с ними свыклись.

Приближался праздник Двойной девятки[6]. Стало ветрено, травы пожухли — самое время для охоты. Захватив с собой луки, стрелы и прочее охотничье снаряжение, Чжао И и его товарищи-охотники покинули деревню и отправились в горы. Устроив в тот же день облаву, они уже к вечеру добыли несколько сайгаков, кабанов, зайцев и оленей и всю добычу разделили между собой поровну. Собрались было возвращаться, как вдруг из горной впадины выскочила целая стая барсуков.

— А вот и случай показать всем свое искусство! — обрадовались охотники. — Давайте-ка устроим за ними погоню, а затем и угощение в честь самого удачливого охотника!

Охотники оставили свое снаряжение и добычу сопровождавшим их, но не участвовавшим в охоте односельчанам, а сами бросились за барсуками.

Между тем преследуемая охотниками стая барсуков рассыпалась по полю. Чжао И наметил себе самого крупного самца и гнал его без передышки почти три ли. И вдруг барсук исчез. Не желая столь легко отказываться от добычи, охотник взбежал на холмик и, оглядев кругом местность, увидел зверя на склоне впереди лежащей горы: барсук рыскал в разные стороны, выискивая хоть какую-нибудь расселину или нору, где можно было бы спрятаться.

Чжао И снова пустился в погоню, обогнул несколько холмов, но барсука и след простыл. Зато он увидел большеротого оленя, пощипывавшего траву на склоне горы. Олень тоже заметил человека и пустился бежать.

«Барсука я уже упустил, — сказал себе Чжао И, — и если не добуду оленя, не избежать позора».

Торопливо сняв куртку, он обвязал ее вокруг бедер и помчался вперед по склону. Однако и олень исчез.

Охотник в нерешительности остановился. От долгого бега во рту пересохло. Откуда-то доносилось журчание ручья, однако поблизости удалось найти лишь несколько лужиц с мутной водой. В поисках воды Чжао И прошел еще около ли, как вдруг случайно наткнулся на вытекавший из горной расселины ручеек. Вода в нем была так чиста и прозрачна, что были видны все камешки на дне. Положив трезубец, охотник зачерпнул в пригоршню воды и напился. Затем взглянул на небо: уже смеркалось, пора было возвращаться назад.

Происходило все это в восьмой день девятого месяца, и потому, едва зашло солнце, на небе сразу появился ясный полумесяц.

То ободряясь, то падая духом, Чжао И пустился в обратный путь. Надо сказать, что, увлеченный погоней, он не заметил, как пробежал более двадцати ли. Прошагав еще около двух ли, он вдруг заметил впереди себя при лунном свете какую-то движущуюся тень. Это была лиса: положив себе на голову какую-то кость, она беспрерывно кланялась луне.

«Вот те раз! — подумал Чжао И. — И правда, мне частенько приходилось слышать от людей, что лисы могут совершать превращения. Может, и эта тварь обладает такой способностью?! Однако потихоньку понаблюдаю, что будет дальше...»

Между тем лис закончил поклоны и в то же мгновение оборотился в молодого красавца мужчину — вылитый сюцай Ху Чу, с которым Чжао И довелось уже встретиться.

— Так вот ты кто! — воскликнул охотник, и его охватил гнев.

Бросив трезубец, он потихоньку снял лук, наложил стрелу, до отказа натянул тетиву и выстрелил.

— Вот тебе, получай!

Поистине: просто увернуться от видимого копья, но трудно уберечься от невидимой стрелы. Стрела попала лису в левую ляжку, и, взвыв от боли и уронив с головы кость, он снова принял свой первоначальный облик и пустился наутек.

Но Чжао И уже не стал его преследовать: во-первых, время было позднее, а во-вторых, он просто побоялся. Отвязав куртку, он надел ее, подобрал трезубец и торопливо продолжил свой путь.

Тем временем остальные охотники возвратились в деревню. Накупив вина и нажарив дичи, они уселись под навес из циновок и, не дожидаясь возвращения Чжао И, приступили к пиру.

— Что-то запаздывает наш Чжао Далан, — заметил один из охотников. — Видать, тяжела его добыча — нет силенок дотащить!

— Куда ему! — усомнился другой. — Сам знаешь: двуногому не всегда угнаться за четвероногим.

— Вот уж нет! — вступил третий. — Чжао И охотник умелый, удача ему редко изменяет.

— А мне сдается, что не он гоняется за барсуком, а барсук — за ним, — пошутил четвертый, — оттого и запаздывает...

— Поглядите! Поглядите! А не он ли это идет?.. — заметил вдруг кто-то из охотников, указывая рукой на появившегося вдали человека.

Охотники вышли из-под навеса и увидели Чжао И, возвращавшегося с пустыми руками.

— Что это вас так задержало? — спросили его охотники. — А мы задрали двух барсуков, пьем за охотничью удачу. Подсаживайтесь, здесь и ваша доля.

— Увы, барсука мне догнать не удалось, — сказал Чжао И. — Но зато я увидел нечто такое, что развеяло мое великое сомнение.

И он поведал приятелям, как стрелял в лиса-оборотня, кланявшегося луне.

— Ну, брат, да ведь это счастье, что вы избавили наши места от бед! — радовались охотники. — Выходит, теперь мы вас должны поздравлять...

Однако среди охотников нашлись и такие, кто не поверил рассказу Чжао И.

— Чжао Далан, — говорили они, — не смог догнать барсука, а теперь морочит нам голову небылицами о каком-то оборотне! Пока не увидим оборотня своими глазами — не поверим!

Правда, один пожилой охотник возразил:

— А почему не поверить? Чего только не бывает на свете?!

Тем временем охотники затащили Чжао И под навес, усадили, налили большую чашку вина, а затем каждый принялся рассказывать истории про лис-оборотней.

Когда очередь дошла до Чжао И, он сказал:

— Моя стрела попала лису в ляжку, и на земле, конечно, должны остаться следы крови. Хотите — завтра все вместе выйдем, по следам отыщем нору, перебьем всех лис, сколько бы их там ни было, сдерем с них шкуры и сошьем себе куртки на зиму?

— Согласны! — дружно подтвердили охотники. — Однако вот что: если ваш рассказ подтвердится, мы выставляем угощение; если же нет — придется вам раскошелиться.

Чжао И согласился. На этом ужин закончили, дичь поделили, и все разошлись по домам.

Дома Чжао И рассказал обо всем жене. Та хотя и поддакивала мужу, но в душе терзалась сомнениями.

Ночью Чжао И так и не сомкнул глаз и поднялся, едва рассвело. Услышав шелест листьев, доносившийся со двора, он подумал:

«Видно, ветер поднялся. Ведь сегодня первый день праздника Двойной девятки!»

Выглянув в окно, он увидел, что все небо затянуто черными дождевыми тучами, и заволновался уже всерьез:

«Погода испортилась, надо выходить, пока не пошел дождь. Пожалуй, позавтракаю, когда вернусь».

Торопливо умывшись и надев куртку, Чжао И побежал по соседям. Однако одни еще спали, другие еще не позавтракали. Приходилось ждать, пока поедят да умоются. А тут и ливень начался.

«Ничего, ничего, дождь скоро кончится», — уверял себя вначале Чжао И. Однако дождь не только не прекратился, но лил, не переставая, до самого вечера. И весь день Чжао И не находил себе места от досады, что нет у него длинного бамбукового шеста, чтобы разогнать тучи или, взобравшись на небо, укутать их непромокаемыми полотнищами, — свети, мол, солнышко, суши лужи.

Увидев, что муж расстроен и неохотно ужинает, жена решила приободрить его и подала на стол жареную дичь и две бутылки вина. Чжао И незаметно для себя самого захмелел и, как был одетым, повалился спать.

Проснулся он в четвертую стражу[7] и, не слыша шума дождя, решил, что погода прояснилась. Когда же в окне посветлело, Чжао И поднялся и выглянул во двор: небо все еще было сумрачным, но дождь действительно прекратился.

«Боюсь, эти лежебоки еще не проснулись, — подумал он, — торопиться незачем, можно, пожалуй, и позавтракать».

Он разбудил жену и велел ей приготовить завтрак, а сам тем временем умылся. Позавтракав, он вышел из дому — моросил все тот же мелкий дождик.

«Ничего, ничего, дождик не сильный, даже одежды не промочит, — успокоил себя Чжао И, — ждать не следует».

Однако, сделав несколько шагов, он убедился, что земля совсем раскисла. Пришлось возвращаться домой и надевать сандалии на непромокаемой вощеной подошве. Затем Чжао И забежал к одному соседу, к другому, к третьему — никто из них и не думал трогаться.

— Экая важность! — говорили они. — Стоит ли тащиться по грязи в такую даль! Если вы и впрямь подстрелили лиса, так он сейчас наверняка где-нибудь отлеживается да раны зализывает. Так что спешить нет смысла, можно пару деньков и переждать.

И вторую ночь Чжао И дурно спал. Погода установилась лишь на третий день.

«Ну, теперь-то им не отговориться», — решил он и стал с утра обегать приятелей и договариваться о часе выхода.

Когда же пришло время трогаться в путь, некоторые пожилые и видавшие виды охотники стали отказываться:

— Земля сырая, идти трудно. Идите уж вы, молодые.

— Ладно, на том и порешим, — заявили остальные.

В путь отправилось человек двадцать. Впереди всех, указывая дорогу, шел Чжао И. Долго кружили и петляли охотники, обшарили лес и множество горных склонов, однако кровавых следов, о которых говорил Чжао И, они не обнаружили — их смыл дождь. Чжао И попытался было растолковать это приятелям, но те его и слушать не хотели.

— Чтобы в таком густом лесу дождь все начисто смыл?! Ну, хорошо, допустим, следы смыты. А нора? Ведь она-то должна быть где-то поблизости...

Снова принялись за поиски, и вновь неудача! Наконец, охотники потеряли терпение:

— Тьфу! Целый день таскаемся, и все без толку! Пожалуй, пора и по домам. Ну, а с вас, как и уговорились, угощение...

Чжао И расстроился, но возразить было нечего — пришлось возвращаться в деревню.

— Все это выдумки Чжао И, — уверяли одни.

— Если в мире, как уверяют, и существуют лисы-оборотни, то тогда нашего Чжао Далана можно смело считать лгуном-оборотнем, — посмеивались другие.

Вот почему в народе до сих пор можно услышать выражения: «врет, как Чжао» или «лгун-оборотень Чжао».

По возвращении в деревню охотники собрались в доме Чжао И и потребовали угощения.

Делать нечего — Чжао И взял у жены кое-что из одежды, заложил у ростовщика и на вырученные монеты купил вина для охотников. Пришлось приглашать и тех пожилых охотников, которые отказались идти из-за дождя.

Перед тем как разойтись по домам, все условились, что, ежели будут спрашивать про лиса, дружно отвечать: лис-оборотень был.

Шутливый сговор и насмешки охотников так расстроили Чжао И, что он поклялся впредь никогда не упоминать о том, что когда-то стрелял в лису.

На этом наше повествование раздваивается, и сейчас речь пойдет о подстреленном лисе-оборотне, рожденном Белой лисой.

Эта старая лиса, его мать, владела искусством совершать превращения, за что и получила красивое прозвище — Святая тетушка. Жила она в большой пещере у подножья гор Гусиных ворот[8]. К востоку и западу от этой пещеры вздымались два таких высоких горных пика, что казалось, они упираются в небеса. Гуси, летящие весной на север, а осенью на юг, всегда пролетали между этими горами, как между воротами. Отсюда и название этих мест.

У Святой тетушки было двое детей — сын и дочь. Лиса звали Ху Чу, лису — Ху Мэйэр.

С давних времен все лисы, достигшие пятисотлетнего возраста, носили либо фамилию Бай, либо Кан; тысячелетние именовали себя Чжао или Чжаном, а Ху считалась общей фамилией для всего лисьего рода и означала просто «лиса».

В тот вечер Святая тетушка при лунном свете обучала дочь искусству изготовления пилюль бессмертия, как вдруг появился Ху Чу, стонущий и прихрамывающий на заднюю ногу. С трудом доковыляв до входа в пещеру, он рухнул на землю. Увидев торчавшую в его левой ноге стрелу, мать попробовала было ее вытащить. Но стрела слишком глубоко вонзилась в тело и никак не поддавалась. Молодой лис только визжал от боли.

— Потерпи, сынок, — Старая лиса закусила древко стрелы зубами и, упершись передними лапами в ногу сына, изо всех сил дернула. Стрела вышла, а молодой лис от страшной боли потерял сознание.

Дело в том, что стрела угодила лису прямо в сустав и повредила связки. К тому же после ранения молодому лису пришлось еще долго бежать, так что можно представить себе его положение!

Роняя слезы, Святая тетушка и ее дочь Мэйэр перенесли сына в пещеру и уложили на земляное ложе, где молодой лис через несколько часов и пришел в себя.

Зная о целебных свойствах некоторых трав, старая лиса решила приготовить из них отвар и промыть рану. Однако травы не помогли, и по прошествии двух дней молодой лис все еще продолжал оставаться на грани смерти.

И вот тут-то, в эту тяжелую годину, старая лиса вспомнила, что в городе Ичжоу живет знаменитый лекарь Янь, по прозванию Три Точки.

Этот лекарь мог своим искусством вернуть к жизни, казалось бы, самых безнадежных больных. «Выпрошу у него лекарство — и конец всем тревогам!» — решила Святая тётушка.

Повелев дочери присматривать за братом, старая лиса оборотилась старухой нищенкой и, взяв палку, отправилась в город.

Эта вылазка не только помогла старой лисе, но и повлекла за собой множество новых неприятностей.

Поистине:

С рождения воле Небес

подчиняется жизнь человека.

Коль не смертельна болезнь,

всегда отыщется лекарь.

Итак, если хотите узнать, какое лекарство дал старой лисе знаменитый лекарь Янь и помогло ли оно лису-оборотню, прочтите следующую главу.

Глава четвертая

Старая лиса учиняет скандал в доме Полусвятого. Великий лекарь тщательно проверяет пульс[1] в трех точках

С давних пор жила в нищете,

терпела голод и жажду,

Рада была, что дал ей рецепт

знатный лекарь однажды.

Всякий, кто хочет недуг исцелить

или взрастить добродетель,

Должен Полусвятого спросить —

он страждущих благодетель.

А сейчас наш рассказ пойдет о знаменитом лекаре Янь Бэньжэне, потомке Янь Цзюньпина. Сей лекарь проживал и округе Ичжоу и проверял пульс больного иначе, нежели это делали другие лекари: он прикасался пальцами к трем известным ему точкам и сразу определял источник болезни. Затем прописывал лекарства, которые неизменно исцеляли больного, за что и получил в народе прозвище Янь Три Точки.

Некогда Янь Бэньжэнь числился лекарем придворной Лекарской палаты. Как-то в годы правления под девизом Светлая добродетель[2] его вызвали осмотреть занемогшую государеву фаворитку Ли Ченьфэй. Янь Бэньжэнь явился к больной, прощупал тремя пальцами ее пульс и ушел, так ничего и не сказав. Государь разгневался и уже хотел было его наказать, но, к счастью, за лекаря вступились придворные сановники. Им удалось убедить государя, что Янь Бэньжэнь лекарь не простой, учился у людей необыкновенных, а потому и лечит не так, как все прочие. Государь смилостивился, однако от дальнейших услуг лекаря все же отказался и отослал его на родину, в округ Ичжоу, где Янь Бэньжэнь продолжал заниматься лекарской практикой.

Пятого, пятнадцатого и двадцать пятого числа каждого месяца Янь Бэньжэнь бесплатно раздавал больным лекарства. В другие же дни хоть и взимал плату, но весьма скромную. Если же у посетителей денег не оказывалось, то и вовсе ничего не брал. Поэтому у ворот его дома всегда было людно, как на базаре.

Обладал Янь Бэньжэнь еще одним удивительным свойством. Обычный лекарь по пульсу судил лишь о болезни самого пациента, а Янь Три Точки вдобавок мог определить болезнь у близких и даже у дальних родственников пациентов. Даже гадателям по звездам и то не всегда удавались столь диковинные дела! Видно, знал он какие-то небесные секреты, но предпочитал помалкивать.

Как-то раз правитель округа Ичжоу схватил простуду и пригласил Янь Бэньжэня. Тот, как всегда, прощупал пульс и сказал:

— При вашей хвори лекарства не нужны. Лучше заварите покрепче чашечку люаньского чая и выпейте, пока он горячий. Ночью пропотеете, и к утру все как рукой снимет. И еще могу вас порадовать — скоро ваша супруга родит сына. А вот у супруги вашего старшего сына роды окончатся неблагополучно.

Правитель округа лишь посмеялся про себя: «Моя жена и в самом деле беременна. Лекарь наверняка услышал об этом в ямыне[3], а от себя решил добавить о рождении мальчика, дабы польстить мне, — словом, как говорится, добавил к готовому сочинению фразу. Что же до моей невестки, то она сейчас в Сянчжоу, в трех тысячах ли отсюда, и даже мне неизвестно, беременна ли она. Да и как можно предсказать судьбу жены по пульсу ее мужа. Вздор, да и только!»

Вечером правитель выпил чашку крепкого чая, и уже к утру вся хворь прошла. А вскоре после этого жена его действительно родила мальчика. Но и тут он решил, что это случайное совпадение. Когда же в десятом месяце от старшего сына пришло письмо, в котором тот сообщал, что двадцать седьмого числа восьмого месяца его жена умерла от преждевременных родов, правитель наконец проникся глубочайшим уважением к лекарю и стал почитать его как божество и называть Полусвятым. Молва об этом разлетелась по всей Поднебесной, и за Янь Бэньжэнем закрепилось новое прозвище.