Охотник за смертью (№1) - Искатель Смерти

Георг Маккрэкин служил ему наставником уже много лет, и это было традицией. До Финлэя маску Таинственного Гладиатора носил он сам, пока не сошел с арены и не отдал шлем и легенду своему ученику и последователю. Никто не был посвящен в их тайну. Георг вытер спину Финлэя вторым полотенцем, глуховато бормоча при этом о бессмысленности неоправданного риска.

— Я всегда чувствую себя превосходно, убив врага, — рассеянно сказал Финлэй. — Это очищает нервную систему, освобождает от темных мыслей и ненужных движений души.

— Ну как всегда, — поморщился Георг. — Если ты не способен утолить жажду крови даже на арене, Империя не может спать спокойно. Тебе дать волю — ты истребишь на дуэли весь цвет аристократии. Когда я первый раз увидел тебя в бою, то понял, что ты прирожденный убийца.

Финлэй ответил ему недоверчивым взглядом:

— Уж не забыл ли ты, как сам свирепствовал на арене, когда носил этот шлем?

— Нет. Но я отвечал на вызов, а ты дерешься, чтобы пощекотать себе нервы. Это разные вещи. Именно поэтому тебе будет гораздо труднее уйти с арены. Но в конце концов даже твоя страсть угаснет и тебе придется отдать шлем и легенду какому-нибудь молодому глупцу с налитыми кровью глазами и дьяволом в сердце.

— Возможно, — неохотно согласился Финлэй, Не желая начинать спор на эту тему. — Во всем виноват мой отец. Я с детства стремился стать воином. Я готов был драться насмерть из-за любого намека на оскорбление, от кого бы оно ни исходило. Почти из всех драк и потасовок я выходил победителем. Я готов был поступить на службу в любой род войск, лишь бы сражаться с врагами Империи. Но — нет, я был старшим сыном, наследником и поэтому не мог рисковать своей бесценной жизнью. Конечно, мне позволяли вволю упражняться в фехтовании и стрельбе из дисраптера — это естественно для аристократов, но мне этого было мало. Вовсе недостаточно. Для того чтобы разогреть кровь и обострить чувства, мне нужно было еще кое-что.

Я вышел на свою первую дуэль, когда мне было пятнадцать, и сделал из того несчастного ублюдка котлету. После этого я чувствовал себя на вершине блаженства. Но потом за мной стали ходить по пятам телохранители, которых заставляли выступать от моего имени на дуэлях. Можешь себе представить, как на это отреагировали мои приятели! Я и прежде не был среди них большим авторитетом, а теперь они просто стали считать меня отребьем. И за все это надо было благодарить отца.

Прошло много времени, прежде чем я впервые появился на арене. Я ускользнул от телохранителей, дал взятку служителям арены и провел свой первый бой под голографической маской. Это был довольно простой и безыскусный поединок на мечах. Когда бой окончился и мой противник остался лежать мертвым, у меня было такое чувство, что я словно возвращаюсь домой после дальнего путешествия. На людях я стал изображать из себя изысканного щеголя, чтобы никто не разгадал мою тайну. Если бы это получило огласку, разразился бы скандал: наследник одной из самых благородных фамилий готов сражаться с любым ублюдком на арене! Моего отца тут же хватил бы удар!

— Ты никогда не рассказывал мне об этом раньше, — покачал головой Георг, — Хотя многое мне было известно. Я должен был знать твои секреты, ибо я — твой наставник. Но ты не заводил разговор на эту тему, а я не хотел тянуть тебя за язык. Интересно, почему ты сейчас так разоткровенничался?

Финлэй пожал плечами:

— Сам не знаю. Наверное, потому, что сегодня я по-настоящему почувствовал вкус смерти.

Георг невесело усмехнулся:

— Самое время. Если ты до сих пор не проигрывал, это не значит, что тебя нельзя победить. В последнее время ты стал чересчур задирист. Как бы ты ни был силен, на свете всегда найдется кто-нибудь посильнее — это закон арены.

— Кого ты имеешь в виду? — нахмурил брови Финлэй и, отбросив полотенце, стал переодеваться.

— Ну, например, есть Кит Душегуб. К нему сейчас перешел титул лорда Саммерайла. Он просто сумасшедший, тебе лучше с ним не связываться.

— Сумасшедший — не значит непобедимый.

— Как правило, да. Ему не важно, что его убьют, главное — утащить на тот свет противника. Единственный раз в жизни послушай, что я тебе говорю. Я сделал из тебя бойца не для того, чтобы ты погиб от руки гениального безумца, подсознательного самоубийцы.

— Я тебя понимаю. — Финлэй сел на скамейку и стал натягивать сапоги. — В последнее время я действительно чересчур увлекся боями. Мне кажется, что на арене нет тех козней и интриг, которыми пропитана вся светская жизнь. Там каждое слово имеет десять разных значений. Шагу не ступишь, не наткнувшись на какого-нибудь шепчущего интригана или предателя. К счастью, в моей семье, да и вообще в высшем обществе, меня считают не только щеголем, но и трусом и не посвящают в эти вонючие интриги. Вовсе нет желающих сразиться со мной на дуэли, а вовлекать меня в заговоры не решаются из-за моей «глупости». Я всегда считал, что моя роль очень удобна. Она ставит меня вне интриг, сохраняет мою тайну и, кроме всего, по-настоящему развлекает меня. Да, Георг, жизнь забавна. Хотя еще забавнее — смерть.

— Я рад, что ты в хорошем настроении, — сказал тренер. — Сегодня для тебя это очень полезно. Возможно, ты забыл — наверняка забыл! — но сегодня ты приглашен на свадьбу. Это очень серьезное мероприятие — приглашены только твои ближайшие родственники. Людей попроще, вроде меня, не пустят даже на порог.

— Не переживай, — коротко отреагировал Финлэй, поправляя на себе одежду и придирчиво глядя на свое отражение в большом, в полный рост, зеркале. — Тебе все равно это не пришлось бы по вкусу. Скука, никаких развлечений, все говорят вежливым тоном, не очень сытная еда и скверное шампанское. Это действительно важное событие для тех, кто видит тут какой-то прок. Мой двоюродный брат, Роберт Кэмпбелл, собирается жениться на Летиции Шрек и объединить этим два родовитых клана. Конечно, это брак по расчету, продиктованный денежными и политическими интересами. Все помнят, что эти два клана люто враждовали друг с другом, но сейчас каждый из них нуждается в поддержке, потому что имеет общих врагов. Так что все кровные обиды перечеркиваются брачными узами. Все кончится горькими слезами, но сейчас никто не хочет думать об этом. Никого не беспокоит, что жених и невеста никогда не будут жить вместе — просто сдадут сперму и яйцеклетку в донорский банк и останутся супругами только на бумаге. Бедные Роберт и Легация! Насколько я знаю, они даже никогда не видели друг друга.

Георг улыбнулся:

— По сравнению с сегодняшним развлечением на арене это кажется обыденным и скучным.

— Вовсе не обязательно. Бывали случаи, когда семейные праздники становились более опасными и непредсказуемыми, чем поединки на арене.

Георг пожал плечами:

— У меня всегда все было проще. Младший сын незнатного рода, слишком бедного, чтобы его заметили, — вот как было со мной.

— Если бы они только знали! — сказал, улыбнувшись, Финлэй. — Рано или поздно тебе надоест вести благопристойную жизнь и ты снова вернешься на арену. Ты не сможешь противостоять этому, это зов крови!

— Нет, — возразил Георг. — Я уже очнулся от кошмара и нашел свое место. Пока ты здесь, я останусь тренером, но не больше того.

— Тогда тебе еще долго придется ждать, — спокойно сказал Финлэй. — Я бы не смог уйти с арены, даже если бы очень захотел. Только она спасает меня от безумия.

Георг недоуменно поднял брови:

— Для тех, кто занимается нашим делом, здравый ум — очень относительное понятие.

Тут они оба вздрогнули, потому что входная дверь медленно приоткрылась. Это казалось совершенно невероятным. Система безопасности, которой была оснащена дверь в раздевалку Финлэя, была просто чудом техники. Финлэй протянул руку к своей «моргане», все еще испачканной кровью ангела, а Георг достал откуда-то импульсный пистолет. В комнату вошла монахиня — со сложенными для молитвы руками, в колышущемся черном одеянии и скрывающем лицо капюшоне. Финлэй посмотрел на нее жестким неприветливым взглядом, Георг тоже не отложил дисраптер. Сестры ордена милосердия были частыми гостьями в коридорах арены, но при всем этом ни одна из них не смогла бы проникнуть в комнату Финлэя. Она остановилась на почтительном расстоянии от мужчин, дверь за ней глухо затворилась, и на несколько секунд все замерли в выжидающих позах. И тут монахиня подняла свои тонкие аристократические руки и откинула капюшон. Финлэй и Георг облегченно вздохнули. Кэмпбелл отложил меч, а его тренер вновь спрятал дисраптер в укромном месте.

— Еванжелин! — воскликнул Финлэй, делая шаг навстречу женщине. — Ты же обещала мне не приходить сюда больше. Это слишком опасно!

— Я знаю, — сказала Еванжелин Шрек. — Но я не могла не прийти. Я должна быть с тобой.

Она шагнула в его объятия, и они слились в таком жарком поцелуе, который, казалось, разогрел воздух в маленькой раздевалке не хуже хорошей жаровни. Георг бросил на них укоризненный взгляд, покачал головой, а потом вышел в смежную комнату, чтобы не нарушать интимность встречи. Оставшись наедине, возлюбленные прильнули друг к другу, словно дети, застигнутые бурей. У Финлэя защемило сердце, и он с трудом сохранял ровное дыхание. Так происходило всегда, когда он сжимал ее в своих объятиях. Финлэй никогда не мог поверить, что такая божественная женщина могла так же стремиться к нему, как он стремился к ней. Да, арена горячила его кровь, но Еванжелин сжигала его сердце самым жарким пламенем. Знакомый запах ее духов дурманил сильнее любого наркотика, но она при этом оставалась реальной, живой и осязаемой, ее руки с такой силой обнимали его плечи, как будто она боялась в любой момент потерять возлюбленного. Она была его единственной любовью, и ради нее Финлэй был готов на убийство, на смерть, да и на все другое, чего бы она от него ни потребовала.

Они знали, что у этой любви будет несчастливый конец, ибо это было тайное и запретное чувство. Финлэй был наследником клана Кэмпбеллов, она наследовала фамильный титул Шреков — а эти семьи уже многие десятилетия вели непримиримую борьбу. Свадьба между двумя второстепенными отпрысками этих родов, которая была назначена на сегодня, мало что значила в сравнении с десятком недавних кровавых разборок. О браке же двух главных наследников никто не посмел бы даже думать. В этом случае один дом был бы неизбежно поглощен другим, причем не без кровавых жертв с обеих сторон. Он был из рода Кэмпбеллов, она — из рода Шреков, а значит, им суждено было остаться непримиримыми врагами по гроб жизни.

Встретились они случайно, на маскараде, не видя лиц друг друга, а потом было уже поздно: они почувствовали, что без ума влюбились. Все это произошло очень быстро, но навсегда изменило их жизнь. Теперь они жили ради коротких, скрытых от посторонних взглядов свиданий, зная, что, если их тайна раскроется, последствиями будет несмываемый позор, а может быть, и смерть. Виновники таких скандалов не получали прощения.

Финлэй еще крепче обнял Еванжелин и погрузил лицо в ее волосы. У них был чудесный запах. Она казалась такой маленькой и беззащитной, доверившейся великой всесокрушающей силе, которая не щадила ее, — силе любви. Финлэй не раз говорил, что ему лучше было бы куда-нибудь скрыться и, мучаясь от тоски, жить отшельником, чем подвергать ее опасности, но он не мог переубедить Еванжелин. Она была всем, о чем он мечтал и на что надеялся, и потерять ее значило вырвать свое сердце и жить так всю оставшуюся жизнь.

Она прильнула к нему, как малый ребенок, как испуганный зверек, и ее дыхание сливалось с дыханием Финлэя.

— Ты слишком рискуешь, появляясь здесь, — прошептал он ей на ухо. — За тобой могут следить.

— Вовсе нет, — горячо возразила Еванжелин. — На всякий случай я проверила это с помощью моего знакомого экстрасенса. Да и кто узнает меня в такой одежде? Сюда часто заходят сестры ордена милосердия — помочь раненым или умирающим. На лицо монахини никто не обратит внимания. Я должна была прийти, Финлэй! Я же слышала о чудовище, которое выставили против тебя. Мне нужно было убедиться, что ты цел и невредим.

— Я уже говорил, что тебе не о чем беспокоиться. На арене мне нет равных, любовь моя. Сегодня мне даже ничего не угрожало.

— Ты все время говоришь так, но у каждого может быть несчастливый день, какое-то неверное движение. Я хотела бы…

— Я знаю. Но я не могу бросить бои. Так же как не могу жить без тебя, я не могу жить без арены. Это часть того, что делает Финлэя Финлэем. Я не могу бросить арену и остаться при этом тем мужчиной, которого ты любишь.

— Я знаю. Именно поэтому я и беспокоюсь. Я никогда не думала, что в мою жизнь войдет такой человек, как ты, который будет так много для меня значить. И я ненавижу все, что отдаляет нас друг от друга.

— Не надо об этом. — Он нежно отстранил ее, чтобы взглянуть в глаза. Эти прекрасные глаза притягивали его, словно магнитом. — Ты всегда будешь со мной, любовь моя. Ты всегда в моих мыслях. Я даже назвал твоим именем меч.

— Я тебе очень благодарна за это, — обиженно сказала Еванжелин. — Обычно возлюбленным преподносят цветы или украшения. А ты преподнес мне названный в честь меня меч.

— Но это действительно прекрасный меч…

— Да, это существенно меняет дело. — На ее лицо набежала тень, и она слегка оттолкнула его. — А как поживает твоя жена?

Он неопределенно развел руками.

— Насколько я знаю, неплохо. Сейчас мы общаемся ровно столько, сколько этого требуют наши общие дела. У нее своя жизнь, у меня — своя, и пока у нас нет особой необходимости видеть друг друга, все идет хорошо. Почему ты об этом спрашиваешь? Ты же знаешь, что я никогда не любил ее, так же как и она меня. Это был типичный брак по расчету, дополнявший деловой союз между двумя кланами. Если бы у нас была возможность обвенчаться с тобой, я бы тут же подал на развод. Почему ты все время спрашиваешь меня о ней?

— Потому что и ты, и я должны присутствовать сегодня на свадебном торжестве. Наше присутствие строго обязательно. А что она? Что твоя Адриенн? Она тоже там будет?

— Да. Но, зная ее, я уверен, что не пройдет и часа, как она мертвецки напьется и даже не сможет присутствовать при обряде венчания. Не беспокойся, любовь моя: у нас будет возможность побыть вместе, надо только быть осторожными. Очень осторожными. В нашу тайну никого нельзя посвящать, Еванжелин. Я знаю, ты надеешься, что отношения между кланами когда-нибудь изменятся, но это вряд ли произойдет. А если они обо всем узнают, мы попадем под двойной удар.

— Да, может произойти самое страшное — нам не позволят больше видеть друг друга.

Он заключил ее в свои объятия и прервал слова поцелуями. После этого они стояли, крепко обнявшись, — так крепко, что, казалось, никакая сила на свете не сможет их разъединить.

* * *

Самый сенсационный брак года должен был состояться в большом бальном зале имения Вольфов. Следуя запутанной сети обманов, интриг, кровной мести, и Кэмпбеллы, и Шреки могли занимать в отношении этого события нейтральную позицию. Оба клана были в давней вражде с Вольфами, но сейчас противоборство не носило открытого характера. Кэмпбеллы и Шреки не были союзниками и никогда не стремились к этому, но в данном случае враг, с которым ты заключил перемирие, оказывался лучше ненадежного друга. Таким образом, Вольфы обеспечивали достойный прием, а Кэмпбеллы и Шреки обещали быть достойными гостями. На всякий случай в особняке дежурила усиленная охрана.

Оба клана явились в сопровождении небольшой армии охранников, крепко сбитых приятелей и соглядатаев. Другую половину их свиты составляли дальние родственники, лизоблюды и прихлебатели. В высшем свете по размеру свиты определялся уровень состоятельности и могущества клана. Разумеется, никто из врагов клана не стал бы заблуждаться насчет истинной преданности прихлебателей своим хозяевам — этого от них никто и не ждал. Просто богатые семьи любили обставлять все с известной помпой.

Бальный зал был очень просторен. Его стены, пол и потолок были так пышно декорированы, что казалось, могут рухнуть. Это тоже было в порядке вещей. Вдоль стен шла анфилада золотых и серебряных колонн, украшенных орнаментом из яшмы в виде гирлянд. Пол представлял собой огромную мозаику, изображавшую предков Якоба Вольфа и их славные дела. Мозаика была сделана из мраморных плиток площадью три сантиметра каждая (на Голгофе даже одна такая плитка считалась большой драгоценностью). На стены проецировались постоянно меняющиеся голограммы. Последовательность проекции определялась компьютером, а содержание голограмм представляло собой экзотические пейзажи. Голограмма на потолке изображала ночное небо с мерцающими, словно бриллианты на черном бархате, звездами. Однако на потолок почти никто не обращал внимания. Гости были поглощены разглядыванием друг друга.

Финлэй Кэмпбелл, как то и было предусмотрено этикетом, пришел вместе со своей женой. Никто из супругов не выражал по этому поводу радости. Свою собственную свадьбу они отпраздновали более чем пышно, но после этого их совместная жизнь дала глубокую трещину. Они пошли на этот брак, уступив сильнейшему нажиму со стороны родственников и даже вполне конкретным угрозам; они бы давно уже нашли наемных убийц друг для друга, но императорские экстрасенсы вовремя раскрывали тайные намерения. Благодаря этому супружество продолжалось даже при взаимной неприязни.

Сейчас они старались встречаться друг с другом как можно реже и делали это в основном на официальных мероприятиях, таких, например, как свадьба в доме Вольфов. Все общее, что было у Финлэя и Адриенн, — это двое детей, пяти и шести лет от роду, по всем статьям подходивших под определение «бич Божий». Появившись на свет в результате лабораторного зачатия и искусственного вынашивания, они провели свое раннее детство с рекомендованными на семейном совете няньками, а теперь пошли учиться в определенную семейным советом школу. Верность клану не давалась от рождения, а прививалась с годами, и семья твердо верила, что чем раньше это произойдет, тем лучше. Главы обоих кланов также не хотели, чтобы в этот процесс вмешивались Финлэй и Адриенн.

Финлэй часто задумывался о судьбе своих детей. Ему нравилось бывать с ними, и он чувствовал, что мог бы стать для них хорошим отцом, имей он такую возможность. Но так же как и в отношении многих других вещей, это «не разрешалось».

Финлэй тихо вздохнул и огляделся по сторонам, рассчитывая хотя бы чем-то отвлечься, если уж речь не шла о настоящем веселье. Он, как всегда, являл собой образец изысканного щегольства, начиная с бросавшегося в глаза розового сюртука до покрытого флюоресцирующим гримом лица и длинных, до плеч, металлизированных волос, отливавших благородной бронзой. Его шелковый галстук был иссиня-черного цвета, завязан он был с нарочитой небрежностью, как это умел делать только он один, его бархатная шапочка была черной как смоль и украшена павлиньим пером. На собравшихся он взирал через инкрустированное драгоценными камнями пенсне, в котором совершенно не нуждался, но считал его необходимым штрихом к своему туалету. У бедра, как того требовал этикет, висел меч, и хотя эфес и ножны были украшены драгоценными камнями, сам Финлэй знал, что этот клинок может быть не только деталью костюма, но и грозным оружием.

Свадьба должна была начаться через полчаса, и зал был переполнен. Повсюду, куда бы ни взглянул Финлэй, в глаза бросались гости в кричаще-ярких туалетах вперемежку с мерцающими голограммами тех, кто не смог прийти лично. Многие представители знатных фамилий были разбросаны по разным концам Империи, но все же собрались на торжество, чтобы продемонстрировать свою солидарность и послушать последние сплетни. В гуле голосов явственно выделялся один, и Финлэй даже не оборачиваясь узнал свою жену Адриенн. Ее голос был подобен лучу лазера, проникающего через любую среду. Финлэй уже не впервые подумал, что если бы семья Адриенн нашла какой-нибудь способ применять ее голос в качестве оружия, то это могло бы принести целое состояние. Он медленно, нехотя повернулся — конечно, это была она, Адриенн, настойчиво требовавшая внимания группы молоденьких дам, которые явно хотели уйти куда-нибудь в другое место. Куда угодно.

Адриенн была среднего роста, чуть полновата, но ухитрялась выделяться в любой компании. Она предпочитала черный цвет — отчасти из-за того, что считала его эффектно оттеняющим ее бледную кожу, но в основном потому, что подчеркивала «траурный» характер своего замужества. При этом ее декольте было таким глубоким, что, казалось, чуть-чуть не доходило до самых бедер, зато как раз до середины бедер доходили разрезы по бокам платья. Создавалось впечатление, что ей достаточно чихнуть — и платье окажется на полу.

У нее было грубоватое костистое лицо и злой маленький рот с пунцовыми губками. Глаза цепкие и, пожалуй, слишком близко посаженные, а носик — маленький и курносый. Копна курчавых золотистых волос горела как огонь маяка. Движения Адриенн были резкими и порывистыми, словно у пойманной в силок птицы, а своих собеседников она воспринимала как противников в схватке, которых следовало подавить и поставить на колени. Вполне возможно, что она имела какое-то представление о чувстве такта, но, как бы то ни было, вполне обходилась и без этого. Если бы она была мужчиной, ее болтливый язык стал бы для нее причиной множества дуэлей. Впрочем, среди знавших ее людей находились такие, которые предлагали несколько расширить понятие «мужской род» и причислить к нему Адриенн Кэмпбелл.

В ее руках был бокал вина, из которого она время от времени делала большие глотки. Если слуги не успевали наполнять бокал до краев, в их адрес раздавались не самые лестные эпитеты.

Адриенн в очередной раз оглядела роскошный зал и пренебрежительно поморщилась:

— Боже мой, ну и обстановочка! Я бывала на похоронах, где было веселее и с гостями обходились лучше. Я бы вылила это вино в туалет, но, к сожалению, туда слишком хлопотно добираться. А как вы находите жениха? Я видела покойников с более радостным выражением лица. А невеста? Это же ребенок! Наверное, ей придется пожертвовать брачной ночью, чтобы подготовиться к контрольной в школе. Я надеюсь, что кто-нибудь научил ее житейским премудростям? Во-первых, что надо пользоваться противозачаточными средствами, и, во-вторых, следить, чтобы все обязательства оформлялись в письменном виде и лучше всего при свидетелях. Вы только посмотрите на нее — бедняжка выглядит, словно слепая лесбиянка на рыбном базаре. Ей не помешало бы добавить румян на щеки, а то от той клистирной трубки, за которую она выходит замуж, не очень разрумянишься!

Адриенн довольно долго продолжала отпускать такие шуточки, замолкая только для того, чтобы отхлебнуть вина из бокала и смерить осуждающим взглядом тех, кто слушал ее не очень внимательно. Финлэй с восхищением наблюдал за ней с почтительного расстояния. Он ценил хорошие спектакли, а Адриенн явно была сегодня в ударе. После нескольких лет совместной жизни с этим словесным пулеметом он приобрел своего рода иммунитет. Другие, к сожалению, его не имели. Скорее всего, не одна дама из числа сегодняшних собеседниц Адриенн подумывала о том, как бы незаметно бросить в ее бокал что-нибудь не совсем приятное, хотя вовсе не обязательно вызывающее летальные последствия.

Финлэй вполне разделял такие поползновения. Голос Адриенн вызывал ассоциации с работающей лесопилкой. Люди, устраивавшие праздники и другие общественные мероприятия, проявляли удивительную изобретательность, придумывая самые различные поводы, чтобы не включать ее в число гостей, — вплоть до разразившихся эпидемий или уличных беспорядков, — но это редко когда помогало. Адриенн все равно приходила. Как член клана Кэмпбеллов по мужу, сегодня она не могла быть исключена из числа гостей, а невозмутимости ей было не занимать. И, надо признаться, чем больше внимания приковывала к себе Адриенн, тем меньше людей оглядывались на Финлэя Кэмпбелла. А это было вовсе не так уж плохо.

Он оглядел зал, где самые яркие цветы аристократии были увлечены хорошо знакомым ему ритуалом интриг, политики и сплетен. Повсюду виднелись покрытые флюоресцирующим макияжем лица, отливавшие металлом парики, скроенные по последнему слову моды туалеты. Эти люди напоминали Финлэю щебечущих райских птиц или пестро раскрашенные игрушки с потаенными острыми гранями. В них не было никаких глубоких чувств или пристрастий, только сиюминутная жажда наслаждений. От сползания в трясину изощренного разврата их спасала только узость кругозора и природная лень. Настоящий разврат был по-своему утомительным делом, и многие старались не утруждать себя. Финлэй презирал их всех без исключения. Они не имели представления о храбрости, о подлинной грани между жизнью и смертью, кроме как в форме отлаженного ритуала аристократической дуэли, где восстановление попранной чести достигалось первой пролитой кровью. Финлэй следил за ними с холодной улыбкой и равнодушным сердцем.

В поисках хоть какого-нибудь разнообразия его взгляд упал на семейство Вольфов. Вольф-старший и его молоденькая супруга отсутствовали: это была уловка, благодаря которой они могли официально продемонстрировать свою нейтральность к происходящему событию. Но Валентин, Стефания и Дэниэл были здесь, хотя, судя по внешнему виду, предпочли бы оказаться где-нибудь в другом месте. Финлэй усмехнулся. Естественно, ведь у всех троих на ближайший месяц были назначены собственные свадьбы. По-видимому, отец настоял на их присутствии, чтобы они лишний раз наглядно убедились, какое нелегкое бремя возложит на них судьба. Стефания и Дэниэл стояли рядом, нарочито игнорируя жениха и невесту. Валентин скучал поодаль от них, высокий, худощавый, деликатный, в темно-фиолетовом сюртуке и таких же рейтузах. Длинные темные кудри и накрашенное лицо делали его похожим на экзотический, но уже попорченный гнильцой плод с увядающего дерева. Подведенные глаза и широкая улыбка алых губ придавали лицу выражение натянутой учтивости. Было заметно, что его мысли находятся весьма далеко от этого зала. Финлэю не хотелось гадать, о чем думал наследник семейства Вольфов. В руках Валентина не было бокала — скорее всего, потому, что здешние вина совершенно не удовлетворяли потребностям его извращенной натуры.

Финлэй чувствовал, что необходимо хотя бы для виду завести с кем-нибудь разговор, а Вольфы были подходящими собеседниками. Кроме того, фигура Валентина в немалой степени интриговала его. Они закончили одну и ту же школу, но это было, пожалуй, единственное, что их сближало и тогда, и теперь. Как мог вспомнить Финлэй, Валентин был вполне нормальным подростком без каких-либо намеков на его теперешние пороки. Но то же самое он мог бы сказать и про себя самого.

Он медленно подошел к Вольфам, как будто случайно направлялся в их сторону, кланяясь и улыбаясь встречавшимся на его пути гостям. В каждом его движении проглядывали безупречные манеры: одним из первых уроков, который дала ему арена, было умение точно контролировать движения. Вокруг себя он замечал восхищенные взгляды, но чувствовал при этом только удовлетворение хорошего актера. При всех его аристократических манерах, он был всего лишь блистающим зеркалом, в котором люди видели только то, что он заставлял их видеть.

Он остановился перед Валентином и отвесил галантный поклон. Вольф тоже учтиво поклонился, черная каемка вокруг глаз и алый рот ярко выделялись на его бледной коже. Такая внешность в последнее время уже не считалась криком моды, но это был признанный индивидуальный стиль Валентина. Финлэй неожиданно понял, что для Валентина это такая же маска, как его стальной шлем на арене. А если так, значит, молодой Вольф имел и другое, настоящее лицо. Эта мысль озадачивала. Что бы ни скрывалось под маской, человек, вынужденный прятать естественное лицо, выглядел чертовски странно.

Финлэй ослепительно улыбнулся:

— Ты, по-моему, не склонен к общению, Валентин? Должен сказать, я удивлен, видя тебя в добром здравии. Если ты действительно принимаешь хотя бы половину того, что о тебе говорят, тебя должны уже возить на катафалке с капельницами в венах.

— Я всегда стараюсь, чтобы мой внутренний и внешний облик был в полном порядке, — беззаботно отреагировал Валентин. — Мой организм — это живая картина, а наркотики выполняют роль красок. Каждое произведение искусства должно быть показано публике, которая его оценит. К сожалению, далеко не все понимают и уважают тот труд, который я вкладываю в спектакль.

— Я тебя понимаю, — согласился Финлэй. — Не всякий оценит те чрезмерные усилия, которые требуются, чтобы быть на вершине моды и стиля. Но ты, похоже, всем назло процветаешь. Я уже думаю, не взять ли мне адрес твоего фармацевта.

Валентин смерил Финлэя задумчивым взглядом, его лицо стало подчеркнуто холодным, если не мрачным. Финлэй не понял, что вызвало такую реакцию, — молодой Вольф явно почувствовал себя не в своей тарелке. Чтобы не доводить дело до серьезных осложнений, Финлэй решил сменить тему разговора.

— Как я понимаю, не за горами и твоя собственная свадьба. Не нужно ли тебе помочь каким-нибудь советом — как-никак я уже прошел через подобное испытание?

— Спасибо, Финлэй, но мне кажется, никаких проблем не возникнет. Цветы заказаны, подружки невесты выбраны, а сам я уже подготовил рецепт специального фруктового пунша на случай, если кого-то за столом будет клонить в сон. Сам я буду одет в белое, под вуалью, а для пикантности от меня будет пахнуть белладонной. Я уже позаботился, чтобы обо всем этом узнала моя избранница, иначе нам не избежать ссоры из-за похожих нарядов.

— Я уверен, что она по достоинству оценит твою предупредительность, — сухо отреагировал Финлэй.

— Последнее, что я слышал: она пообещала порядочное вознаграждение любому, кто прикончит меня, а если охотников на это не найдется, то, как я понимаю, она постарается сделать это своими руками — тем, что попадется ей на глаза во время свадьбы. Кроме того, она старается восстановить цепочку кровной мести между ее и моим кланом, но, поскольку ее родители крайне заинтересованы в финансовых последствиях нашего союза, ее усилия обречены на неудачу.

— Я чувствую, она настроена весьма решительно.

— О да… Мне нравятся такие женщины.

— Ты должен представить ее мне, Валентин. Когда-нибудь потом.