Золотой плен (№2) - Покоренная викингом

Рианон не могла сдвинуться с места. Пальцы Эрика сжали ее руку еще сильнее, так что она чуть не закричала от боли. Она посмотрела ему прямо в глаза и не отвела взгляда.

— Миледи! — сказал он тоном, в котором не слышалось ничего, кроме обычной вежливости. Тогда она с трудом выпрямилась и пошла за Альфредом.

Но викинг не отпускал ее руки.

Они вошли в дом, королевские слуги следовали за ними, ожидая приказов Альфреда. Альсвита, напряженно улыбаясь, спешила к Альфреду. Она присела в глубоком реверансе, переводя взгляд с мертвенно-бледной Рианон на холодное и гневное лицо короля. Неуверенно она предложила Эрику эль, хлеб и рыбу. Слуги выступили вперед, но он взял только полную чашу эля и отказался от еды. Король поднял руку и сказал Альсвите:

— Уведи Рианон.

Страх обуял ее. Рука викинга тяжело опиралась о ее плечо, и он подтолкнул ее к одному из стульев перед камином.

— Девушка останется, — сказал он, силком усаживая ее на стул. К еще большей ее растерянности, он остался стоять позади ее.

Она судорожно сглотнула, потом в отчаянии повернулась к Альсвите, но от нее нечего было ждать помощи. Королева отступила назад и стояла, скромно опустив глаза перед Альфредом.

— Мне бы не хотелось, чтобы мои люди снова воевали из-за этой девушки, — сказал Эрик.

Рианон хотела вскочить на ноги, чтобы отрицать свою вину в случившемся кровопролитии, но его пальцы сжали ее плечи, и она поняла его приказ не двигаться.

— У тебя есть все права разорвать нашу договоренность, — сказал Альфред.

— Права, король Уэссекский, но не желание. Я возьму леди в жены и получу земли, но при одном условии: мы пойдем войной на датчан и сразимся с ними при Рочестере прежде, чем сыграем свадьбу. Рианон отправят в монастырь до тех пор, пока не выяснится, не носит ли она семя другого мужчины. Если я буду убит в сражении, земли, на которые я предъявляю права, перейдут к моему отцу, королю Дублинскому, чтобы он распределил их среди моих братьев, как сочтет нужным. И в случае моей смерти, девушку отдадут в мою семью, там решат ее дальнейшую судьбу.

— Договор остается в силе, и мы выступаем против датчан?

Викинг поднял свою чашу:

— Да, остается в силе.

— Пусть будет так, как ты сказал, — пообещал Альфред.

Мужчины крепко пожали друг другу руки. Пальцы Рианон вцепились в подлокотники кресла, и кровь, казалось, застыла у нее в жилах.

— То, что произошло, не должно остаться безнаказанным, — продолжал король.

Он быстро взглянул на нее, и она никогда прежде не видела его таким холодным и столь жестоко равнодушным. Она слыхала, что он может быть жестоким, но по отношению к предателям он был беспощаден.

Однако с ней он никогда не был жестоким. Он был строг, но всегда любил ее.

Но это было раньше.

Он продолжал, пылая гневом.

— Я обещаю, что твоя невеста научится благоразумию, и как всякий человек, который знал о моей воле и моих обещаниях, но не принял их во внимание, заплатит, как подобает.

— Нет, Альфред, — сказал викинг. — Я отомщу сам. Руки его были горячи, как огонь и сильны, как сталь, и, ощущая их на своих плечах, она поняла его намерение. В его словах не было угрозы, это было просто объявление о намерениях. Он, конечно, будет ее бить до конца дней, — уныло подумала она, потом страх охватил ее, но не за себя, а за Рауена.

Внезапно дверь дома распахнулась настежь, без предупреждения. Альфред гневно обернулся, но увидел, что это вернулись его полководцы, Вильям и Аллен. Они вели за руки Рауена, избитого и окровавленного.

Она должна оставаться спокойной. Она должна сидеть во имя спасения остатков своей чести. Но она не могла перенести вида раненого Рауена.

Она забыла обо всем, кроме нежной любви к нему. Она освободилась от отвратительного прикосновения викинга и вскочила на ноги с криком ужаса. Она хотела кинуться к нему, но не могла сделать и шага. Могучие руки обвили ее талию, и викинг с силой притянул ее к себе, удерживая на месте.

Не удивительно, что он стоял рядом, — горько подумала Рианон. Он больше не позволит ей нанести урон его чести или чести Альфреда.

Рауен с изумлением посмотрел на нее и слабо улыбнулся, обвиснув на руках своих стражей. Они подтолкнули его вперед так, что он упал перед королем.

— Сир, — сказал Вильям, и обвел комнату мрачным взором, — мы не знаем, были ли они вместе, но мы обнаружили его за воротами, недалеко от места, где осталась лошадь леди Рианон.

— Идите, — сказал король.

— Но, сир… — запротестовал Вильям.

— Она чиста, мой сеньор, — невнятно сказал Рауен. Изо рта у него потекла кровь, и Рианон снова вскрикнула, ненавидя руки, державшие ее. Рауен выплюнул зуб. Он переводил недоуменный взгляд с Альфреда на викинга.

— Клянусь, она осталась нетронутой.

Король подошел к нему. Он наклонился, схватив рубашку Рауена за ворот. Рауен упал вперед, и Рианон снова закричала, царапая руки, которые держали ее, потому что она испугалась, что он умер.

— Ради Бога, отпустите меня, — взмолилась она.

— Хватит, — рявкнул на нее король. — Разве недостаточно ты опозорила нас? Он нащупал пульс Рауена.

— Он жив… пока.

Слезы покатились по ее щекам. Неожиданно викинг отпустил ее, и она рванулась вперед. Она опустилась на пол рядом с Рауеном и убедилась, что он действительно был жив. Она обняла его, и безмолвные слезы ручьями полились по ее лицу.

Король позвал слуг, чтобы те унесли Рауена. Она почувствовала прикосновение к своим плечам, и оно совсем не было жестким. Ее подняли и держали снова. Это был викинг.

Рауена унесли. Король и викинг продолжили разговор, но она не слышала ни единого слова, потому что совершенно оцепенела и могла лишь молиться, чтобы Рауена из-за нее не убили. Она не знала, какую месть придумает викинг. Она не знала, следует ли ей умолять, чтобы Рауена оставили в живых, ведь если она подвергнет себя сильному унижению, может быть, он будет несколько снисходительнее.

Но он ведь уже отказался от снисхождения к ней.

— Это нужно сделать сегодня, — сказал король. — Прямо сейчас.

Он приказал слугам найти своего лекаря и повивальную бабку, потом сказал Альсвите:

— Уведи Рианон в ее комнату.

Викинг отпустил ее плечи. Альсвита протянула ей руку.

Инстинктивно Рианон отступила, глядя на них и думая, какой же новый ужас задумали они, чтобы окончательно уничтожить ее.

— Пойдем, Рианон, — настаивала Альсвита.

Она посмотрела на короля; беспощадного и сурового, потом перевела взгляд на викинга, наблюдавшего за ней с бесстрастным любопытством. Он пожал плечами, как будто она для него ничего не значила, и никакие последствия его не беспокоили.

— Я все еще полагаю, что свадьба может подождать, — сказал он королю.

— Я обещал вам девушку, и она была под моим присмотром. Она мне как дочь, и мне тоже угодно знать об этом всю правду.

— Правда же, король, я ведь и сам могу узнать все и принять окончательное решение, как это принято в моем доме.

— Но ведь она все еще под покровительством королевского дома Уэссекса, и я сдержу свое слово.

— Дверь снова отворилась. Появился самый надежный королевский лекарь, рядом стояла его дородная помощница. Женщина глядела на Рианон маленькими, хитрыми глазками. Она украдкой улыбнулась, словно предчувствуя удовольствие от некоей жестокости.

Тогда, наконец, Рианон поняла, что с ней хотят сделать, ее глаза расширились от ужаса и стыда.

— Нет, — воскликнула она с жаром.

Она безумно хотела скрыться, но бежать было некуда. Она поборола в себе гнев и панику и заставила себя медленно двинуться вперед, но не к королю, а к принцу. Альфред отрекся от нее, дав свое обещание. Может быть, ему и было больно, но он не откажется от своей клятвы. А викинг уже назвал ее распутной. Он отомстит за это сам, а сейчас решение принял Альфред.

— Не всегда то, что кажется, происходит на самом деле, милорд. Я не виновата ни в каком предательстве против вас, и хотя, возможно кажется, что я…

Она замолчала, собираясь со всей своей решимостью и достоинством, стараясь изо всех сил, чтобы все прозвучало убедительно:

— Я не посрамила чести короля, хотя и он, который клянется, что любит меня, навязывает мне свою волю. Не позволяйте им делать этого! — потребовала она страстно.

Ей показалось, что в его взгляде промелькнуло любопытство и восхищение, даже когда он ей отказал:

— Миледи, это не моя идея, — сказал он.

— После этого я буду ненавидеть вас до конца своих дней, — сказала она, сжав кулаки.

Она отдавала себе отчет, что ей не удастся избежать того, что намеревался с ней сделать король. Но больше она унижаться перед викингом не будет.

Он мягко вздохнул.

— Миледи, вы понимаете, у меня мало причин, чтобы испытывать к вам симпатию, но это не моя идея. Здесь король — Альфред. А вы его подчиненная. Здесь я не могу выбирать. У меня есть свои способы и средства доискаться до истины. Но так решил король. А в его доме, его слово — закон. Но я вам обещаю, миледи, в моем доме — законом будет мое слово.

Его слова нисколько ее не успокоили.

Он высказал определенную угрозу, тем не менее, это король отдал приказ подвергнуть ее этому унижению. Она резко повернулась, оказавшись лицом к лицу с Альфредом.

— Ты можешь поверить мне на слово, это правда! — сказала она ему.

— Я не могу верить ни одному твоему слову, Рианон. Ты чуть не поставила нас на грань катастрофы.

Альсвита взяла Рианон за руку. Рианон увидела, что слезы стояли в глазах королевы, и она искала ее взгляда.

— Ради Рауена, покорись! — прошептала она.

— Уведите ее, — велел король.

Альсвите не доверили задачу. Две крепкие женщины, вызванные с кухни, взяли Рианон за руки.

Она кричала и сопротивлялась, но безрезультатно. Ее выволокли из зала и потащили во флигель усадьбы, в небольшую комнатушку с кроватью. Несмотря на ее яростное сопротивление и борьбу, скоро она была связана, а ее одежда безжалостно порвана. Тогда, глубоко униженная и подавленная, она прекратила сопротивление. Альсвита снова была рядом с ней, убирая волосы с ее лба. Рианон теперь лежала тихо, уйдя в себя. Она старалась не обращать внимания на прикосновение холодных рук. Слезы полились из ее глаз, когда ей раздвинули ноги и осмотрели ее. Она смутно слышала, как лекарь сказал Альсвите, наконец, что она все еще невинна. И что ее девственность совершенно не тронута.

Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой униженной. Она находилась в такой пропасти страданий и стыда, что с трудом собралась с силами, чтобы благодарить Бога за то, что, по крайней мере, этот грех не будет поставлен в вину Рауену, и это, может быть, облегчит его участь.

Она поклялась, что никогда не забудет этого бича Божия-викинга, приплывшего по ветру и разбившего вдребезги ее дальнейшую жизнь. Простит ей Бог или нет, это мало интересовало ее. Она будет молиться день и ночь о том, чтобы в свой смертный час он умирал бы в таких страданиях и муках, что проклял бы свое появление на свет.

Эрик объезжал ряды воинов, подсказывая одним, подбадривая других и советуя третьим. Он проехал до конца рядов и оглянулся, чтобы посмотреть на учебный бой. Король тоже наблюдал за сражением, сидя на коне. Утром они выступят к Рочестеру. Город, подвергающийся длительной осаде, не мог более сдерживать датчан, которые расположились лагерем у его стен.

Эрик наблюдал за полем, где упражнялись копьеносцы — главный оплот войны. Некоторые разминались с мечами и булавами, в то время как на другом поле состязались в меткости лучники. Перед ним Свен из Тронхейма размахивал своим огромным топором, заточенным с обеих сторон. Это было действительно оружие, достойное викингов, хотя Европа сочла это орудие смерти варварским.

Еще будучи ребенком, Эрик узнал, что его ирландский дед перенял от викингов все, что считал полезным для дела. Он на равных сражался как с норвежцами, так и с датчанами, нападавшими на его остров, потому что не упускал случая поучиться у врагов. Большинство ирландцев сражались в кожаных доспехах, если вообще они у них были, Аэд Финнлайт увидел кольчуги на вражеских воинах и, поняв, что она спасает жизнь, приказал надеть кольчуги и своему войску.

Эрик же подметил, что топоры, отточенные с обеих сторон, были смертельным и грозным оружием, и он всячески побуждал своих воинов, как ирландских, так и норвежских, научиться обращению с ним. Завтра они выступят против датчан, а те могут быть грозными противниками. Это будет не цивилизованное сражение, а битва варваров. Эрик не страшился смерти. Он вырос в христианской вере, но его мать никогда не препятствовала его знакомству со скандинавской религией. Он хотел верить и в единого Бога-Отца и в милосердного Христа. Но в то же время подобно своим предкам викингам верил, что, поскольку ни один человек не может избежать смерти в конце пути, всегда следует идти вперед, и, если ему суждено пасть на поле брани, он честно предстанет перед великими богами Вальхаллы, а быть может, и перед Иисусом Христом.

Он взглянул в другой конец поля, на короля, поддержать которого он прибыл. Альфред хорошо держался в седле. Он был не слишком крупным мужчиной, но в нем было некое величие, необходимое правителю. Минувшей ночью Эрик с Альфредом долго сидели у большого камина, и хотя он знал, что вообще-то король саксонцев не был приверженцем пьянства, они оба опустошили не один рог вина, доставленного кораблями Эрика. Дублин изобиловал разнообразными товарами, потому что порт его был весьма оживленным, множество кораблей постоянно входило в него или покидало его. Поскольку мусульмане в то время значительно продвинулись на запад и покорили большую часть Средиземноморья, лукавые сирийские и еврейские купцы потеряли значительную часть торговых связей с Востоком. Однако в Дублине не переводились специи и масла, тонкие шелка и разнообразные вина, потому что викинги бороздили моря и готовы были рисковать жизнью в погоне за сокровищами.

Саксонский король симпатизировал Эрику все больше и больше по мере их разговора. Тот в свою очередь тоже полюбил Альфреда, завидовавшего, как выяснилось, некоторым вещам, которые Эрик считал совершенно естественными. В возрасте десяти лет Эрик уже мог читать по-латыни в по-гречески так же, как на своем родном ирландском или на языке своего отца. Он читал о подвигах Александра и о жизни калифов, правивших арабским миром из своей резиденции в Багдаде. Он изучал историю Карла Великого, его обучали математике, наукам в музыке. Он также изучал законы, необходимые любому правителю, и присутствовал на заседаниях феодального совета в Таре, которым руководил его дед. Он знал легенды о великих людях Ирландии, начиная со Святого Патрика, и отражал набеги, разоряющие ирландские берега. Он жил в прекрасном доме, который построил его отец, с высокими стенами и большим количеством комнат.

Альфреду часто приходилось спасаться по ночам, и его убежищем часто оказывался свинарник или конюшня. Его отец, Этельвульф, одержал много побед, так же, как братья Альфреда. Но он сам был еще мальчиком, когда последний из его братьев, Этельред I, стал королем. И с тех пор он не занимался ничем, кроме военных действий. Этельред умер, когда Альфреду был двадцать один год, и тогда воевать пришлось ему самому. В мае 878 года Альфред выехал из Эгберт-Стоуна, и вся Англия сплотилась вокруг него. Он встретился с Гутрумом, датчанином, в страшном сражении, и вышел из него победителем, а Гутрум согласился даже на крещение.

Альфред стал его крестным отцом. И Гутрум сохранял мир, но только некоторое время. Теперь он осаждал Рочестер. Альфред хотел, чтобы он отступил.

Король Уэссекса был необыкновенным человеком. Он не обладал внушительной наружностью, но мог подвигнуть людей на великие дела. Он находил поддержку вере и неуклонно следовал своим принципам. Свои обещания он выполнял неукоснительно.

Его глубоко потрясли события на побережье в то, что между ними могла бы вспыхнуть вражда, когда Эрик еще не успел ступить на землю.

— Вы до сих пор не знаете, почему все это произошло? — спросил его Эрик. Король задумчиво покачал головой.

— Я послал гонца, молодого человека, почти мальчика, с приказом встретить вас как почетных гостей. Я его больше не видел. Кое-кто убежден, что мое послание не было передано леди Рианон. Я верю, что эту тайну хранят теперь мертвые. — Он быстро взглянул на Эрика — Она не посмела бы ослушаться моего приказа! По крайней мере, тогда она бы так не поступила. Она отрицает, что знала об этом, и я ей верю. Эрик ничего не сказал.

— Вы еще можете отказаться от своего обещания, — грустно уверил его Альфред. — Если вы считаете, что она виновата.

— Я не собираюсь отказываться от своих слов, — казал Эрик.

Он вовсе не намеревался отказываться от этого союза от своей мечты о собственных землях из-за своенравной девчонки. Он видел ее с Рауеном у ручья. Может, их прервали и они не успели довести дело до конца, но он не верил, что может считать ее совершенно невинной. Она была соблазнительницей, она сознавала силу своей красоты, и он от всего сердца пожалел юношу, который был нее влюблен.

Его гнев несколько поутих. Он был ревнив и знал это. Когда они поженятся, она узнает, кто из них главный и пусть только попробует ослушаться. Ему не хотелось вспоминать, как он подглядывал за ней, потому что это воспоминание приводило его в ярость. Конечно же, он в нее не влюблен, и он будет осторожен. И все-таки она что-то изменила в нем. Она была чрезвычайно красивой и страстной, полной жизни. Она соблазнительна, как мечта о победе. Он понял, что он яростно желает ее. Она разожгла в его чреслах огонь, который он не мог унять, и тем не менее решил держаться от нее подальше. Он доверял Альфреду, король не станет ему лгать, также как и его лекарь, относительно таких деликатных вещей, как невинность его невесты. Его тщеславие было удовлетворено, когда Альфред настоял на освидетельствовании Рианон. И она должна понять, что Эрик может быть резким, твердым и требовательным, если нужно. Он не допустит, чтобы воспоминания о любви к Рауену преследовали ее всю замужнюю жизнь.

Но были моменты, когда ему становилось ее жаль. Он не мог забыть отчаянный, полный слез, и в то же время достоинства, взгляд, когда она умоляла его в доме короля в тот день. И все же она должна была пройти через! это. Он в свою очередь еще помнил, что значит любить. Ради Эминии он был готов на все. А о Рианон он не мог думать, не закипая гневом.

Он думал о том, какое принял бы решение, не обладай она таким огнем и красотой. Может, он и не полюбит снова, но, по крайней мере, он желал ее, леди Рианон. А потом он поехал туда, где был Альфред.

— Я доволен нашим союзом, — заверил он короля, приветствуя его. — Я рад, что утро прошло, и не пролилось ни капли крови.

— Да, — пробурчал король, глядя прямо перед собой и не видя его.

Проследив за его взглядом, Эрик увидел, что через поле скачет по направлению к ним Ролло, и почувствовал, что у его сподвижника есть свое мнение относительно всего происшедшего.

— В чем дело? — требовательно спросил он, когда Ролло подъехал к ним.

— Волнение среди воинов, — ответил Ролло. Эрик выжидательно поднял бровь.

— Они требуют крови, они требуют справедливости.

— Относительно чего? — холодно спросил он.

— Относительно этого парня, Рауена…

— Почему? Никто ничего не видел, и никто не может ничего знать толком.

— У слухов длинные ноги. Ты знаешь людей. Они требуют, чтобы ты защитил свою честь.

Эрик нетерпеливо вздохнул. Они хотят, чтобы я убил этого юношу? Да, — сказал огорченно Ролло. Он понимал, как вредны сейчас раздоры в войске. — Мальчишка должен появиться перед тобой. Он вынужден вызвать тебя на поединок. И если ты не отдашь ему девушку, тебе придется его убить.

Не успел еще Ролло закончить разговор, как на поле воцарилась напряженная тишина. Все наблюдали за ними и ждали.

Еще один всадник ехал к Эрику. Это был Рауен. Люди расступились, давая ему дорогу.

Парень был все еще мертвенно бледен, заметил Эрик, но держался в седле хорошо. Он остановился перед Эриком, но прежде чем начал говорить, между ними встал Альфред Уэссекский.

— Рауен, как смел ты приехать сюда? Я подарил тебе жизнь, а ты снова оказываешь мне неповиновение.

Рауен склонил голову.

— Перед Богом, я молю у вас прощенья, сир. — Он поднял глаза, глядя Эрику в лицо. — Но я люблю ее, и вы это знаете. Эрик Дублинский, я не хочу показать вам свое неуважение, потому что вы приглашены моим повелителем и полководцем. Но все же я бросаю вам вызов помериться силами, потому что это мое законное право.

— Ты хочешь встретиться со мной и с Мстителем? — мягко спросил Эрик, показывая на свой меч.

Лицо молодого человека стало еще бледнее, но он храбро кивнул головой.

Эрик помолчал некоторое время.

— Девчонка не стоит того, мальчик. Ни одна девушка не стоит того.

— Нет, эта стоит, — возразил тот.

Эрик подумал, что он обманутый дурак, но он был в конце концов, мужчиной и заслуживал поединка.

— Тогда на восходе, — сказал он. — На этом самом поле.

Рауен взмахнул рукой.

— Хорошо, принц Эрик, на этом самом поле.

— И пусть Бог благословит твою душу, — пробурчал сердито король.

Рауен снова грустно кивнул головой. Эрик решил, что этот молодой человек ему нравится: у него есть мужество пойти навстречу верной смерти. Рауен повернул своего коня и поехал назад. Среди людей Эрика раздался боевой клич, его подхватил ветер. Этот клич откликнулся эхом смерти.

Эрик гневно поднял руку, чтобы они прекратили. Белый конь гарцевал под ним, чувствуя его настроение. Он объехал своих воинов.

— Разве вы ищете смерти наших союзников? Нет, мы будем сражаться с датчанами, и если мы и будем радоваться чьей-то смерти, то только вражеской!

Гнев его рос, и он повернулся, чтобы выехать из толпы своих воинов. Он поехал к валу, не заботясь о том, чтобы найти ворота. Белый конь легко взял препятствие, и он поскакал по лугам, полям и лесам. Он скакал и скакал и снова почувствовал это — любовь к земле полностью заполнила его.

Наконец он остановился у высокой скалы, которая была обращена к долине, где находилось жилище короля. Несмотря на большое количество воинов и оружия, он закрыл глаза и постарался представить себе мирную картину. Он видел пасущихся овец и жирных уток, ковыляющих к воде, кобылу с жеребятами, а сам воздух был напоен ароматом возрождения, благоуханием весны.

Она тоже любит эту землю, — подумал он неожиданно. Она ведь так яростно сражалась за нее. Но он любит ее еще больше, и он достигнет цели, он уверен. Он обязательно достигнет цели.

Вечером Эрик с изумлением увидел Рианон, решившую выйти к ужину.

Рауена не было. Эрик задался вопросом, слышала ли Рианон о поединке, а потом решил, что вряд ли ей известно об этом, потому что ее взгляд был полон отвращения, но не страха. Вряд ли она была бы столь бесстрашна, — подумал Эрик, — знай она о предстоящем поединке.

Она не села с ним рядом и не приблизилась к королю.

Она появилась, красивая и величественная, войдя в зал с горделивым видом, делавшим нелепыми любые подозрения. Эрик подумал было, что она станет избегать его и короля. Но она выбрала обратное. Она была самой великолепной женщиной в зале, а может быть во всей Англии, — подумал Эрик. — На ней было мягкое серо-голубое платье, прекрасно гармонировавшее с ее глазами, кроме тех случаев, когда ее суровый взгляд, исполненный ненависти и злобы, падал на него. Ее волосы были заплетены в косу, подчеркивая чистые линии шеи и лица. Она шла прекрасная, как сильфида, гибкая и изящная. Когда пришло время всем садиться за накрытый стол, она не подошла ни к нему, ни к королю, ни даже к Альсвите, а выбрала себе место в конце стола.

Он, со своей стороны, холодно ей поклонился и наблюдал за ней с некоторым любопытством. Завтра ее отправят в монастырь, где будут следить, чтобы ее девственность оставалась нетронутой до свадьбы. Большинство женщин в подобной ситуации не стали бы показываться на пиру, но только не эта. Она была здесь, всеми порицаемая, даже презираемая, но все равно прекрасная.

Он забыл о ее присутствии, когда стал обсуждать с королем план предстоящего сражения. Ролло говорил порывисто, так же, как и многие из людей короля. Бесконечные блюда с едой подавались к столу: перепела, фаршированные, но в перьях, селедка, кабан, олень, зажаренный на вертеле. Эль и мед лились рекой. Когда гости насытились, Альсвита встала, кивнула слугам, и блюда унесли.

— В честь наших гостей, — выкрикнула она, — Падрайк, сенешаль великого Повелителя Грозы, Эрика Дублинского.

Эрик был несколько удивлен, когда его ирландский сказитель встал и прошел в дальний конец зала, откуда он был виден всем. С большим мастерством он описывал семью деда Эрика. Он рассказывал об ирландских королях и о битвах, которые они вели между собой. Он говорил красивым поэтическим языком, славил род Финнлайтов и, наконец, дошел до Аэда, объединившего королей Ирландии и отдавшего свою дочь Эрин норвежцу Олафу-Волку, чтобы Ирландия могла получить мир и стать могущественной. Он рассказывал и о самом Эрике, о его походах в» дальние страны, о том, как он защищал земли своего отца, о страшных битвах, в которых он участвовал и побеждал.

Когда он, наконец, замолчал, раздались громкие и хриплые возгласы одобрения. Альсвита покраснела от удовольствия, потому что, казалось, доволен был Альфред, а Эрик удивлен, и все собравшиеся с интересом слушали рассказчика.

Когда шум затих и наступила тишина, Эрик с любопытством увидел, что Рианон подошла к камину, где стоял Падрайк. Она распустила свои волосы, и блики огня играли на них и на ее платье, и она казалась видением, сотканным из струящегося шелка и соблазнительной красоты.

— Мы прослушали рассказ замечательного гостя и получили огромное удовольствие. Мы благодарим нашего прославляемого союзника и хотим в свою очередь усладить его слух саксонскими легендами о скорби, страданиях, борьбе и триумфе.

Воздух наполнили печальные звуки лютни. Рианон начала танцевать, и казалось, что сама музыка живет в ее ногах и руках. Она кружилась и извивалась, и вращалась волчком. Она откинула волосы назад и подняла руки, и все замолчали, глядя на нее. В зале не раздавалось ни звука, за исключением мелодии лютни, мирного потрескивания огня и шагов ее маленьких ножек. Она какое-то время раскачивалась и очаровала всех своих зрителей. Казалось, что огонь стал потухать, в комнате потемнело, и все вокруг поблекло, за исключением прекрасной чувственной девушки.

А потом она начала говорить в такт своим движениям. Она скорее пела, чем говорила, и голос ее завораживал. Она тоже рассказывала легенду. Легенду об Англии.

Ее взгляд упал на Эрика, и в нем был смелый вызов и насмешка.

— История, которую я расскажу, это легенда о Линдерсфарне. О Линдерсфарне, — повторила она.

Она все еще продолжала смотреть на Эрика, безмолвно бросая ему вызов. Он понял, зачем она пришла сегодня вечером. Она пришла, чтобы ему отомстить. Она пришла дать ему новый бой.

— Я расскажу легенду о прекрасном месте, лишенном Божьего благословения, красоты, мира, Линдерсфарне… И о дикарях, разоривших его, жестоких язычниках.

Она улыбнулась, и начала снова танцевать — стремительно, грациозно, соблазнительно.

И ни один человек в зале, казалось, не мог ни вымолвить ни слова, ни пошевелиться, когда она начала свою легенду.

Эрик не был уверен, сможет ли он двинуться сам.

Ну что ж, он послушает ее рассказ.

И если она хочет сразиться с ним, он не будет возражать.

Линдерсфарн…

Если он не ошибался, эта легенда таила какую-то опасность. Альфред тоже не сводил настороженных глаз с Рианон, его пальцы впились в подлокотники стула.

Тем не менее, он не двигался. Никто вообще не двигался.

Легенда, несомненно, была опасна. Она обладала колдовскими чарами.

ГЛАВА 7

Какая-то магия окутала зал, какое-то таинственное колдовство. Она бросила в огонь порошок, и казалось, что он вспыхнул другим цветом. Музыка продолжала играть, неземная, завораживающая. Рианон купалась в необычном свете этого огня, ее волосы околдовывали, и когда она танцевала, фигура, гибкая и подвижная, приводила на память Саломею, добывающую голову Крестителя.

— Линдерсфарн! — выкрикнула она название, и начала описывать монахов, обитавших в этом старинном и почитаемом монастыре. Она описывала их дни, и ее танец продолжался, как бы соответствуя мирной жизни этого места. Ее голос становился все громче, пока не зазвучал диссонансом с музыкой, а затем последовал страшный удар в пол, подобный раскату грома.

— Молния была им предупреждением. Дождь и злые ветры. Люди испугались и недоумевали, чем они обидели Бога, потому что этот храм и монастырь были на острове далеко от побережья Нотумбрии, и остров не охранялся, хотя и был местом паломничества в Англии. Святой Гутберт жил и служил там аббатом около ста лет тому назад…

Это был 793 год от рождества Христова, и опять пришла гроза.

Рианон снова и снова кружилась, и в ее развевающихся волосах была какая-то необычная красота, которая отражалась в серебряных самоцветах ее глаз, в воздушном колебании изящного влекущего тела. Наконец, она остановилась и упала на пол, звуки грома нарастали, а потом прекратились…

Тогда снова послышался ее голос. Она рассказывала, как полчища врагов напали на Линдерсфарн. Как каждый взмах топора уносил новые жизни, как в реках текла не вода, а кровь, как бесценные рукописи бросали в адские костры пришельцы-варвары. Она эффектно замолчала.

— Викинги, господа. Не датчане. Норвежцы.

Она раскинула руки, белые и прекрасные. Медленно развернулась и поднялась с пола, но в зале не раздалось ни звука. Эрик тоже не двигался, хотя ясно понимал, что она прибегла к последней уловке, чтобы навредить ему в глазах хозяина-англичанина. Ее взгляд встретился через покров темноты с его взглядом, и он осознал, что она никогда не простит его за то, что он вторгся в жизнь, решительно изменив ее судьбу.

Ему страстно захотелось вскочить и ударить ее. Он не верил, что она желала кровопролития, она просто хотела, чтобы он мучился из-за того, что был викингом. По-видимому, она не признавала в нем ни капли ирландской крови. Он и правда был викингом, и она глубоко оскорбляла его. Она, должно быть, воображала, что он проглотит это молча. Если он встанет в гневе, прольется кровь, ведь его люди встанут за ним. Она выбрала эту легенду, потому что каждый англичанин помнил набеги, совершавшиеся много лет назад, но до сих пор пробуждавшие вражду и взывавшие к мести.