Дама червей

— Да спросите хоть у миссис Коллинз, Кил. Уверена, что она скажет вам то же самое. — Положив изящную ладонь на руку Уэллена, Джоан Кендрик перегнулась к Рине. Кил тоже, слегка улыбаясь, посмотрел на нее.

— Ну так как, миссис Коллинз?

— А о чем речь? — любезно улыбнулась Рина.

— О силе тяготения! — со смехом воскликнула Джоан Кендрик. — Кил удивился, узнав, что я каждую неделю провожу по несколько часов в спортивном зале. Чем старше становится женщина, тем, по-моему, ей большей надо отжиматься. А вы занимаетесь гимнастикой, миссис Коллинз?

Рина сильно напряглась и приклеила к лицу улыбку:

— Да почти нет, мисс Кендрик. Правда, я работаю у Доналда Флэгерти, а это само по себе в своем роде гимнастика.

Интересно, это намеренно колкое замечание подействует как-нибудь на Кила или нет, подумала Рина. Никак не подействовало — он по-прежнему простодушно улыбался.

— Похоже, вы действительно слишком много работаете, миссис Коллинз. Надо бы поговорить с нашим общим другом, пусть оставляет вам побольше свободного времени.

Улыбка сползла с лица Рины. Вот уж этого ей хотелось меньше всего.

К счастью, принесли кофе и десерт, и разговор зашел о том, ради чего, собственно, все и собрались, — о детском фонде. Рина даже удивилась, увидев, как мгновенно изменилось выражение лица у Кила, стоило только заговорить о деле. Следовало также признать, что соображения он высказывал на редкость разумные. А именно: деньги работают по-настоящему, только если их правильно использовать, и он. Кил Уэллен, будет счастлив оказать поддержку — финансовую и политическую, — но только если будет уверен в четкой организации дела.

Все присутствующие его поддержали. Называвшиеся суммы поражали воображение и вполне оправдывали те, бесспорно, гигантские расходы, которые понес Доналд, устраивая этот великолепный прием.

Когда со стола все убрали и принесли коньяк, Рине удалось покинуть компанию. Она незаметно выскользнула из каюты, полагая, что теперь, когда ужин и деловые разговоры окончены, она больше Доналду не понадобится.

Рина закрыла за собой дверь и оперлась об нее, полной грудью вдыхая свежий морской воздух. Подняв голову, она увидела, что все паруса по-прежнему наполнены ветром — серебряные крылья на фоне черного бархата ночного неба. Дул легкий бриз, но дышать им было приятно. Да и просто стоять на палубе хорошо — словно ветер и море очищают и просветляют темные уголки сознания.

Рина оттолкнулась от двери и медленно побрела к борту. Странно, но в каюте ей так тяжело дышалось. А еще более странно, что на протяжении всего ужина ее бросало то в жар, то в холод и слегка кружилась голова. Наверное, слишком много вина выпила, решила она.

Морской ветер приятно освежал, голова прояснилась. Интересно, подумала Рина, он всегда оказывает такое воздействие, особенно ночью, или дело еще и в том, что яхта прямо-таки королевская и паруса надуты?

Рина положила локти на поручень и посмотрела вниз, в загадочную морскую тьму. За килем бежала пенная и светлая, как серебро, волна, поглощающая свет луны и сливающаяся цветом с такими же серебристыми парусами. Если долго смотреть, то, наверное, можно разгадать тайну времени…

— Не забывайте о силе тяготения, миссис Коллинз. Тут можно здорово разбиться.

— Что? — Рина круто обернулась, почувствовав прикосновение сильных рук и услышав знакомый хрипловатый голос.

— Слишком далеко высовываетесь. — При свете луны лицо Кила Уэллена казалось загадочной маской, глаза смотрели строго и холодно.

— Вовсе я не…

— Да, да. Вы что, о самоубийстве подумываете?

— С чего это вы взяли? И отпустите меня, пожалуйста.

Кил немедленно повиновался и встал рядом с Риной.

— А ведь похоже на то.

— Что на что похоже? — раздраженно спросила Рина.

— Похоже на то, что вас тянет покончить счеты с жизнью.

— Да? Спасибо.

— О, я не хотел вас обидеть. Просто совершенно очевидно, что жизнь вам в тягость.

Слова он ронял небрежно, вглядываясь в морскую даль. Ветер трепал его темные волосы. При свете луны были хорошо заметны бесчисленные морщинки, разбегавшиеся от уголков глаз, и Рине вдруг стало неловко за то, как она себя с ним ведет. Судя по жестким, линиям, избороздившим красивое лицо, живется ему несладко. Может, она судит его слишком строго? Понятно, что ей с ним трудно — слишком живо напоминает о прошлом, но справедливо ли делать его одного ответственным за смерть почти трехсот человек?

На этот вопрос Рина не могла найти ответа. Просто не могла. А что касается внезапного укола совести, то это вообще глупость, особенно если учесть, что он тут говорил о самоубийстве и отсутствии воли к жизни.

Рина оперлась о поручень и пристально посмотрела на Уэллена:

— Не понимаю, о чем это вы, конгрессмен. Живу я совсем недурно, на этот счет можете не волноваться. Впрочем, спросите своего друга Доналда. Уверяю вас, что, работая у него, ужом приходится крутиться.

— Ну да. «Она ходит, она говорит. И даже иногда улыбается». Точь-в-точь как куклы в Диснейленде. Но это не жизнь. Жизнь это риск.

— Прекрасно. Когда доберемся до Нассау, рискну — сыграю в рулетку.

— По крайней мере, у вас есть чувство юмора, — негромко произнес Кил. — Правда, юмор какой-то кисловатый.

— Бывает хуже, конгрессмен, честное слово, бывает. А сейчас, почему бы вам не вернуться в каюту и не заняться мисс Кендрик? Так будет лучше и мне, и вам. Она очаровательная девушка и с земным тяготением у нее все в порядке.

Кил весело рассмеялся и, распрямившись, потянулся в карман за сигаретами. Предложил закурить и Рине. Она заколебалась было, потом все-таки взяла сигарету и наклонилась к зажигалке, которую он прикрывал от ветра в сложенных ладонях. И снова в глаза ей бросились его руки, и вновь она незаметно вздрогнула, представив себе, как эти руки обнимают ее. Рина резко отодвинулась, поспешно выпустила дым и облокотилась о поручень.

— Это верно, с земным тяготением у мисс Кендрик все в норме. Впрочем, и у вас тоже.

— Мне тридцать три, конгрессмен Уэллен.

— А мне тридцать шесть.

— Везет же некоторым.

— А у вас злой язычок, миссис Коллинз. Скажите, а мужа вы в ежовых рукавицах держали?

Рина резко, словно ее ударили, задержала дыхание.

Откуда такая жестокость?

— Нет! — яростно ощетинилась она, ощущая в то же время накатившую вдруг слабость. — Да как вы…

— А вот так. Спрашиваю, потому что нет у вас прав лишь оплакивать собственную судьбу. Потому что ваш долг перед мужем — хранить живую память, а не предаваться пустой тоске. — Он внезапно швырнул окурок в воду и схватил ее за плечи. Пальцы его больно впивались ей в кожу, лицо окаменело, глаза полыхали огнем. — Знаете, Рина, не одна вы потеряли близкого человека. Моя невеста погибла в один день с вашим мужем.

— Не только с мужем! — выкрикнула Рина, не стараясь сдержать хлынувшие из глаз слезы — Были еще дети… Сын… Малышка… Ей было всего… — Больше говорить Рина не могла, слезы перешли в громкие рыдания. Она закрыла глаза и попыталась высвободиться, но он не выпускал ее, напротив, начал трясти изо всех сил и не останавливался до тех пор, пока она не подняла голову и не посмотрела сквозь слезы прямо ему в глаза.

— Вот так-то. — Кил и не думал извиняться. — Плачьте, плачьте. И не молчите. Да, все несправедливо. Да, ужасно, что вам пришлось усомниться в существовании Бога, потому что как иначе объяснить гибель здоровых, красивых детей? Но разве в наших силах понять и объяснить, почему все происходит так, а не иначе?

— В наших — нет, но в ваших — да! Ведь вы там были! И это вы решили, что какие-то там сомнительные принципы важнее, чем жизнь людей…

— Что? — Кил побелел и изо всех сил стиснул зубы. — Сука! — едва слышно проговорил он, и Рина поняла, что задела его ничуть не менее болезненно, чем он ее. — Вы что, не понимаете, каково мне тогда было? — угрожающе заговорил он. — Что я переживал, о чем догадывался и какую беспомощность, а после безнадежность ощущал…

Рина попыталась высвободиться. Ей не хотелось смотреть ему в глаза, не хотелось испытывать к нему сочувствия. Она хотела только одного — уйти.

— Отпустите меня, ну пожалуйста, — прошептала она. Но Кил по-прежнему держал ее, хотя уже и не так крепко. Он глубоко вздохнул, грустно улыбнулся и вновь заговорил, на сей раз стараясь скрыть обуревавшие его чувства:

— Никому из нас не дано знать будущее. Нам всем хочется верить, что несчастья случаются с кем-то другим — только не с нами. То, что произошло, стало личной трагедией для многих. Но вы-то уцелели…

— Да, но хотела умереть! — хрипло выкрикнула Рина.

— И все же остались живы. И слава Богу, потому что самоубийство было бы насмешкой над теми, кого вы любили. Ничего хуже и придумать нельзя.

— Насмешкой? Над детьми? А может, вы скажете мне, конгрессмен, почему все так произошло? Почему? И почему вы не спасли их?

Рина наконец вырвалась и, выдохнув эти вопросы, принялась яростно колотить его в грудь. Ну что это за человек? Просто садист какой-то. Вернулась прежняя боль, снова защемило сердце.

— О Боже, Рина, ну неужели вы думаете, что я не пытался? Да я душу дьяволу готов был заложить, лишь бы спасти хоть одного из тех людей. Никогда мне не понять, почему все случилось так, как случилось, да и вообще никто вам этого не объяснит. Но любовь — часть жизни, вы сами это прекрасно знаете, потому что у вас была семья. И та любовь, которой вас научила семья, никуда не уйдет, навсегда останется с вами. И если вы это поймете, то на этой любви может взойти будущее.

— Нет у меня никакого будущего, — тускло сказала Рина. Весь гнев у нее внезапно испарился, и осталась только немыслимая усталость. Растерянность и душевная истощенность. — Дети погибли, — без всякого выражения добавила она.

— Вы молоды, и у вас еще будут дети.

— Нет! Тех не заменишь!

— Не заменишь. Заменить вообще никого нельзя. Любая любовь неповторима.

— Конгрессмен, что вам от меня нужно? — Рина резко подалась назад и попыталась вытереть слезы рукавом платья.

— Хочу встряхнуть вас, — отчеканил он.

— Но зачем? — прошептала она. — Меня уже… Меня уже так встряхнули, что ничего не осталось. Вы, похоже, самый жестокий из всех живущих на свете…

— Живущих. Вот к этому, Рина, я и клоню. — Он положил руку ей на плечо и не дал сбросить.

— Ну пожалуйста! — взмолилась она.

— Рина, не надо молчать. Вы должны злиться, должны испытывать ужас и боль, и отчаяние. Только так можно исцелиться — постепенно.

— Это невозможно.

Кил вздохнул. Он понимал ее чувства, ибо и сам пережил то же самое. И больше всего на свете хотел ей помочь. Ну кто понимает ее лучше его? Никогда ему не забыть тех бесконечных дней и ночей, что были пережиты после несчастья. Он вскакивал, разбуженный жуткими кошмарами, думал о тех, кто был тогда в самолете, пересчитывал их. А бессонными ночами думал об Эллен, о том, что не должна она была умирать, и уж тем более из-за него. Время. Время никогда не рассеет чувства вины, со временем боль утраты не исчезает. Но время помогает постепенно примириться со случившимся. Учишься трезвее смотреть на вещи, понимаешь, что и ты смертен. И еще он осознал, что в тот момент действительно сделал все от него зависящее.

— Вы заблуждаетесь, — мягко заговорил Кил. — Полностью забыть прошлое невозможно. И тем не менее время постепенно исцеляет раны. Даже шрамы заживляет. Только не надо противиться времени. И надо заставить себя открыться навстречу жизни.

Рина оттолкнула его и гневно посмотрела прямо в глаза:

— Открыться? Потрясающая идея, конгрессмен. Значит, сделаться чем-то вроде подсадной утки для садистов вроде вас. Вам-то, конечно, только того и нужно. Признаю, вы меня заинтересовали. И все же предпочитаю оставаться роботом. Так что извините меня, Кил Уэллен.

— Чушь. И чем больше мы будем вместе…

— Не будет никакого больше!

— И опять-таки чушь, миссис Коллинз. Теперь-то уж я от вас не отстану.

— Я ненавижу вас!

— Хорошо. Для начала просто отлично. Но когда путешествие завершится, вы меня будете либо любить, либо презирать. Но по крайней мере, вы будете жить. Передвигаться, разговаривать — и переживать.

Ну вот, хоть слезы высохли на ночном ветру. Рина откинула голову и вызывающе посмотрела на него: в серебряном свете луны зеленые глаза ее так и горели яростью.

— Вы переоцениваете себя, конгрессмен. Я считаю вас жестоким и беспардонным типом. И это все. А теперь, если не возражаете, я пойду к себе.

Рина круто повернулась, но тут же с ужасом почувствовала на кисти железные пальцы. Не успела она и слова вымолвить, как он прижал ее к себе, и, не в силах даже пошевелиться, Рина столкнулась с его настойчивым взглядом, в глубине которого разгорался таинственный огонь.

— Я не просто жестокий и беспардонный тип, миссис Коллинз. У меня есть масса других качеств. И скоро вам предстоит в этом убедиться.

Рина открыла было рот, но так и не успела ничего выговорить; он изо всех сил прижал ее к груди и властно замкнул губы поцелуем. Объятие было не грубым, но уверенным и… беспощадным. Так же уверенно и умело он целовал ее, сминая всякое сопротивление, завладев ее губами и словно придавая им желаемую ему форму. Проникнув языком в глубину ее рта, он ощутил слабый привкус бренди и запах табака. Его же запах, такой вроде неуловимый, вдруг сделался всепоглощающе мужским. Она не откликалась на ласки — просто стояла совершенно ошеломленная, испуганная, не в силах хоть как-то противостоять этому вихрю. Она ощущала его прерывистое дыхание, слышала, как бешено колотится сердце, и не могла не признать, что ей это приятно. И вообще этот человек производил на нее некое гипнотическое воздействие. Кил был мужчиной, мужчиной с головы до ног, сильным, решительным, неотразимо уверенным в себе — и в то же время теплым, нежным. Поцелуи его выдавали немалый опыт в любовной игре — страстные, настойчивые, опустошительные — и упоительные. Ей оставалось лишь покориться — все равно он так крепко прижимал ее к себе, что пошевелиться было невозможно.

Кил прервал поцелуй и, ласково улыбаясь, лениво проговорил:

— Не спорьте со мной, миссис Коллинз, — будущее есть, это точно.

Никогда в жизни Рина не приходила в такую ярость. Сначала ей хотелось дать ему пощечину, да только руки по-прежнему были стиснуты. Должно быть, он почувствовал ее порыв и от души рассмеялся:

— Какой, однако же, темперамент. Ну что ж, это неплохо, только к насилию прибегать, пожалуй, не стоит. Во всяком случае, когда имеешь дело со мной.

Она молча посмотрела на него, а потом разразилась таким потоком ругательств, которому и мужчина мог бы позавидовать.

— Итак, наша Дама Червей показывает-таки свой истинный характер. То ли еще будет, когда вы действительно научитесь думать, как я.

Рина изо всех сил лягнула его в голень. Наверное, ему было больно, но единственной наградой ей снова оказался смех, на сей раз почему-то удовлетворенный, что еще больше взбесило ее.

— Да отпустите же меня наконец, — прошипела она.

— Как вам будет угодно. — Он разжал руки и немного отступил. — Валяйте, бегите в свою каюту, миссис Коллинз. Удирайте. Отступление это лучшее проявление доблести. Только запомните — от себя не убежишь.

— Да я никуда и не собираюсь от себя бегать, конгрессмен. От вас — иное дело. — Рина стремительно двинулась к лестнице.

— Посмотрим, насколько это у вас получится. Времени у нас с вами хватает.

— На вашем месте, конгрессмен, на эту карту я бы не ставила. — Уже миновав свернутые на палубе канаты и взявшись за перила лестницы, ведущей вниз, Рина обернулась. — Да, и вот еще что…

— Да?

— Я живу в Виргинии. На мой голос можете не рассчитывать.

— Ну, это я как-нибудь переживу. Можно проводить вас до каюты?

— Нет!

— А может, зайдем куда-нибудь еще?

— Нет!

— Печально. А то мне что-то потанцевать захотелось.

— Ну так потанцуйте с мисс Кендрик.

— Недурная мысль. Пожалуй, так и сделаю. Спокойной ночи, Рина.

— Слава Богу, наконец отвязался, — достаточно громко сказала Рина, направляясь вниз. Вслед ей раздался смех, который сопровождал ее до самой каюты.

Рина по-настоящему устала. Ощущение было такое, словно по ней проехалась бетономешалка. Но, переодевшись в ночную рубашку, погасив свет и забравшись в постель, она вдруг обнаружила, что не может заснуть.

Все из-за этого проклятого конгрессмена. Он и есть та самая бетономешалка, которая уж точно по ней проехалась. Будто клещами в нее впился, впрочем, напомнила себе Рина, она тоже ему кровь пустила. Никогда ей не забыть пепельного оттенка, который приобрело его лицо, когда она напомнила ему о той страшной трагедии. И боли в голосе, когда он сказал, что сделал все от него зависящее, лишь бы отвести беду, тоже не забыть.

Но ведь не один же он был тогда в Овальном кабинете, с легкой дрожью подумала Рина. Он просто взял на себя общую вину. Рискнул своей карьерой ради других. Или это был просто ловкий ход? Не поймешь. Нынче вечером ему каким-то образом удалось смягчить ее. И все равно прощать его не хотелось. Она так долго приучала себя к безразличию. А сейчас… сейчас чувствует себя совершенно опустошенной, измученной — но не спится, потому что мучают разные мысли.

Рина повернулась на бок и прижала к груди подушку, Наволочка была мягкой и прохладной — безжизненно-прохладной.

Было время, она спала, прижимаясь к мужчине, делясь своим теплом, впитывая его тепло. Она ласкала и обнимала сына и девочку-малышку, и ее затапливала волна удивительной нежности. А теперь она поглаживает всего лишь подушку.

Рина крепко зажмурилась, но ничего не помогало.

Накатило чувство безнадежности и одиночества. И еще — тоска по мужской ласке.

Пол — так и полоснуло по сердцу. Сама мысль о ком-то другом — предательство по отношению к нему. Но, как ни тяжело это признавать, славно было бы заснуть, обнимая кого-то, а не что-то. Ночь всегда самое трудное время. Тьма перемещает тебя в страну мечты. Закрываешь глаза, и на мгновение возникает иллюзия, что ничего не произошло, все, как прежде.

Рина еще крепче вцепилась в подушку. Чувствовалось, как судно, ходко продвигающееся вперед, покачивается на волнах. Вроде бы это должно успокаивать. А на самом деле волнение моря только усиливает бурю, бушующую в сознании. Может, шторм надвигается, рассеянно подумала Рина. Ну что же, она от души надеялась, что кое-кого из танцоров смоет волной и он навсегда исчезнет во тьме.

Рина машинально прижала палец ко рту. Все еще ощущается прикосновение его губ. Да и тело не забыло его сильные руки, его мускулистую грудь, всю его мужскую стать.

Рина негромко застонала и повернулась на другой бок. Чего уж тут спорить, равнодушной он ее не оставил, огонь в крови зажег, вызвал чувство, которое, думалось, вновь уж не испытать. Да только не тот это мужчина, совсем не тот.

А почему, собственно, спросила себя Рина. Потому что она все еще считает его виновным в том, что случилось? Или потому что боится собственных чувств — на тот случай, если все-таки решит простить. А может, прощать не за что? Может, он действительно сделал все, что от него зависело.

Рине не хотелось слишком углубляться в эти мысли, прикидывать, что да как. Проще выстроить стену и убедить себя в том, что он ей не по душе.

А вообще-то, если посмотреть объективно, именно такой ей и нужен: привлекательный, зрелый, разумный мужчина, с которым неплохо бы затеять небольшой роман. А стало быть — вернуться к жизни. Да, для такой интрижки он, наверное, был бы незаменим. Мужчина, который не ищет — и не требует взамен — глубокой привязанности. В конце концов, у Уэллена за последние полтора года было не менее десятка женщин, и, как все говорят, непродолжительные романы эти протекали легко и безбурно.

Почему же сейчас он ведет себя столь необычно? Ощущение такое, словно неопытный мальчишка гоняется за дичью. Но если так, то ведь вокруг хватает других, весьма очаровательных объектов. В чем же дело?

Он хочет отпущения грехов, неожиданно подумала Рина. Она вспомнила его лицо там, на палубе. Вспомнила, как оно исказилось от боли и ярости и как он прямо-таки вышел из себя, словно сказал ей больше, чем говорил кому бы то ни было раньше. Может, этим все и объясняется? Может, именно поэтому он решил покорить ее, чего бы то ни стоило? И тем же объясняются и его слова — либо полюбишь, либо будешь презирать?

— Так вот, конгрессмен Уэллен, я презираю вас, — яростно выкрикнула Рина, впечатав кулак в подушку. — И чтобы убедиться в этом, не надо ждать конца путешествия.

Ой ли?

Рина была совершенно не способна разобраться в собственных чувствах. А в мыслях у нее вообще царил полный хаос.

Она резко повернулась на спину и снова, машинально вцепившись пальцами в простыню, крепко зажмурилась. А он где-то там танцует, наверняка с Джоан Кендрик.

С неотразимой мисс Земное Тяготение. С прекрасной блондинкой, юной и стройной.

Теперь Рина повернулась на живот. Ну а ей-то что за дело до этой красавицы? Она ведь сама отправила к ней Уэллена и при этом ничуть не покривила душой. Но теперь ей представились эти двое. Уэллен со своими угольно-черными с поволокой глазами, способными превращаться то в гранит, то в облачное небо, сквозь которое весело и вызывающе пробиваются острые солнечные лучи. И эти глаза поглядывают сверху на изящную золотистую головку мисс Кендрик. А мисс Кендрик встречает взгляд Кила и прижимается к его сильному, мускулистому телу. Рина так и видела его руки, крупные, натруженные, но очень ухоженные руки, покоящиеся на осиной талии девушки…

— Проклятие! — Рина соскочила со своей узкой кровати и, вцепившись пальцами в волосы, всмотрелась в светящийся циферблат будильника. Больше двух ночи. Вот уже три часа как она не может заснуть.

Она резко сдернула с себя ночную рубашку и принялась нашаривать в шкафу джинсы и майку. Встреться ей сейчас кто-нибудь из шикарно одетых пассажиров яхты, никто бы не узнал в ней Даму Червей, но в данный момент Рине хотелось только одного: заскочить в одну из гостиных и отыскать там немного коньяка — нет, не немного, лучше побольше, а главное, покрепче. Надо расслабиться, а то ведь так вовек не заснуть. Между тем завтра они целый день проведут на якоре у Кэт-Айленд, и, стало быть, дел у нее будет по горло — не только блэкджек, но и всевозможные встречи, светские и деловые, что заранее запланировал Доналд Флэгерти. И Бог знает, когда все это закончится, так что, вполне вероятно, предстоит еще одна бессонная ночь.

По пути Рине никто не встретился. Старая яхта тихо покачивалась на волнах. Наверное, красиво сейчас наверху, где ветер надувает белые паруса. Пожалуй, стоит потом подняться. Рина заколебалась. В какую из гостиных направиться? С коллегами встречаться совсем не хотелось. Быстро обдумав все варианты, Рина облегченно вздохнула и улыбнулась. «Пещера пирата», располагавшаяся прямо под прогулочной палубой, должно быть, уже закрыта. Она первой открывается, первой и закрывается.

Ускорив шаги, Рина направилась к центральной лестнице. Вокруг по-прежнему никого не видно. Кое-кто, наверное, еще не спит — то ли в казино ищет удачи, то ли танцует. Но большинство явно в постели, предвкушают завтрашнее купание и солнечные ванны. Дневная смена спит, ночная, конечно, работает. Но если повезет, можно остаться незамеченной.

Несколько мгновений спустя Рина оказалась у входа в большой дубовый зал, где когда-то стояли весы. Увидев, что дверь не заперта, она с облегчением вздохнула и бесшумно вошла внутрь.

Лунный свет, струившийся сквозь переплеты старинных рам, придавал залу немного таинственный вид. Он действительно напоминал пиратское убежище — на деревянных панелях стен развешаны скрещенные мечи, в тарелках, на которых укреплены установленные в центре каждого столика подсвечники, лежат позолоченные монеты, напоминающие формой половинки восьмерок. Рина быстро прошла к бару и обогнула стойку. Иногда она заменяла бармена, так что даже в полутьме могла сказать, что где стоит. Водка, джин, ром, виски, сладкий вермут, сухой вермут, коньяк. Да только коньяка-то как раз на месте и нет. Она принялась вглядываться попристальнее, как вдруг в комнате неожиданно раздался голос:

— Если вы ищете «Крисчен Бразерс», миссис Коллинз, то бутылка на столе.

Рина едва не вскрикнула от страха, ведь казалось, что здесь никого нет. Она с трудом взяла себя в руки и лишь застыла на месте, испытывая одновременно страх и ярость.

Она узнала этот голос. Узнала бы его даже на смертном одре.

Прищурившись, она всмотрелась в полутьму. Он по-прежнему был в смокинге, но, насколько можно было разглядеть, поза его совершенно не соответствовала этому парадному одеянию. Он сидел, небрежно откинувшись на спинку кресла и забросив ноги на стол. Глаза холодно поблескивали.

— Что вы здесь делаете? — выдохнула Рина. — Этот зал уже закрыт.

— Да, но для меня сделали исключение, — не пошевелившись, ответил он. — Что касается того, что я делаю, то зашел выпить чего-нибудь перед сном. Как и вы. И между прочим, если уж на то пошло, ваш хозяин знает, что вы шастаете здесь по ночам в поисках бутылки?

— Уверяю вас, конгрессмен, — процедила Рина сквозь стиснутые зубы, — хозяину на это совершенно наплевать. Для меня, знаете ли, тоже делаются кое-какие исключения.

— В таком случае присоединяйтесь, выпьем вместе.

Рина заколебалась. В общем-то, она его не испугалась, более того, почувствовала, что совсем не прочь последовать приглашению.

Она взяла бокал, нырнула под стойку и медленно пошла в противоположный конец зала. Встретив настойчивый взгляд, она опустила ресницы и потянулась к бутылке.

Поспешно опустив ноги на пол, он опередил ее. В конце концов, Рина заставила себя поднять глаза. Насмешливо вздернув брови, он щедро наполнил ее бокал.

— Присаживайтесь, миссис Коллинз.

— Вообще-то я предпочла бы вернуться к себе.

— Боюсь, не могу вам этого позволить. Пить в одиночку — дурной тон.

Рина светски улыбнулась и опустилась на стул напротив него.

— Если не ошибаюсь, именно этим вы и занимаетесь.

— К сожалению, не ошибаетесь. И безмерно благодарен вам за то, что вы нарушили мое одиночество.

Это совершенно не входило в мои планы.

Он пожал плечами, выпрямился и вновь закинул ноги — на сей раз на ближайший стул.

— Если учесть, что в постель вы отправились довольно давно, вид у вас что-то не очень заспанный.

— А это уж вас, конгресс…

— К черту, — внезапно вспыхнул он, раздраженно потирая виски. — Может, хватит? Мое имя вам известно, и я был бы весьма признателен, если бы вы перестали обращаться ко мне, словно к какому-то неодушевленному предмету.

— Но ведь я и так обращаюсь к вам по имени. Конгрессмен Уэллен. Разве не так обращаются к избранникам народа?

Эту колкость он предпочел пропустить мимо ушей.

— Скажите, Рина, вы всегда вот так испытываете свою удачу?

— Испытываю удачу? — Ей все же удалось сохранить непринужденный и даже почти саркастический тон, хотя дрожала она так сильно, что даже пальцы выбивали дробь по стенке бокала, и он наверняка это видел. Рина закусила губу. Но дрожала она совсем не от страха. Это было что-то другое — словно игра с огнем. От него исходило какое-то необъяснимое чувство опасности. Чисто мужской опасности.

— Дама Червей, — задумчиво и негромко проговорил он, но от Рины не укрылась искорка, мелькнувшая в его глазах. — Хорошая карта. Но даму всегда бьет король. А уж туз пик — вообще выше всего.

— Похоже, тузом пик вы считаете себя… конгрессмен?

Он снова опустил ноги на пол и, внезапно схватив ее за руки, рывком повернул к себе. Даже при мягком свете луны было видно, насколько он разъярен.

— Кил. Очень просто. Всего один слог. А ну-ка, попробуйте.

Голос его звучал ровно, хотя и хрипловато. Больше всего Рине хотелось просто не замечать его присутствия, не замечать стальной хватки пальцев, насквозь прожигающего жара, что от них исходил. Ей хотелось по-настоящему разозлить Кила, испытать до конца его терпение, — какое у него, в конце концов, право что-либо требовать от нее?

Рина холодно опустила взгляд на его руки, потом посмотрела прямо в глаза. Обычно такого взгляда хватало, чтобы положить конец любым поползновениям, но на сей раз она добилась лишь угрюмой ухмылки.

— Вы делаете мне больно… — бесстрастно произнесла Рина, невольно облизнула губы и неожиданно выговорила именно то слово, которого он от нее добивался: — Кил.

— Ну вот видите, как легко. — Он выпустил ее. Рина подняла бокал и отхлебнула коньяка. Сердце в груди стучало, как молот. Да что же это такое с ней происходит? Ей вовсе не хотелось заигрывать с этим типом, вести с ним дурацкие разговоры. Лучше всего — держаться от него подальше. Странное что-то происходит с ней в его присутствии — прямо ноги подгибаются.

— Ну и чем вы здесь занимались? — небрежно бросила Рина, не отрывая глаз от бокала. — Я-то думала, вы пошли танцевать.

Так я и танцевал.

— Чего же так рано закончили? Мисс Кендрик устала?

— Да нет, — усмехнулся он. — По-моему, Джоан с Доналдом все еще веселятся вовсю. А мне что-то музыка надоела.

— Да? Странно. Музыканты у Доналда обычно превосходные.

— Да и не только музыканты, у него все — первый класс. — В голосе его прозвучала какая-то непонятная ирония. — Так что дело не в исполнителях — наверное, просто компания не та.

— Ну, это совсем странно. Ведь мисс Кендрик такая очаровательная дама.

— Кто же спорит?

— Тогда…

— Боюсь, ей не хватает зрелости, которая привлекает меня в женщинах. И соответственно — чуткости. — Кил снова откинулся на спинку, неторопливо и оценивающе оглядел Рину и мягко, но настойчиво прикрыл ладонью ее руку. — К тому же любой из моих избирателей подтвердит вам, что человек я решительный.