Смертельные связи: возвышение бестера

      Снаружи город набросился путаницей индустриального района со зданиями как гигантские трубы и грандиозные ржавые машины – и мельканием силуэтов в небе тут и там. Он пошел туда, где видел Бразг, и его сердце упало.
      Ее нигде не было видно.

Глава 4

      Мгновение он стоял неподвижно. Ее как-то предупредили? Она могла засечь его в тот момент, когда он проходил мимо нее в поезде, сошла пятью остановками раньше, пока он прятался в купе Хетча.
      Дела вдруг повернулись совсем не так многообещающе, как были. Он напал на полицейского в поезде, а предъявить в ответ на это ему нечего. Как только Хетч сообразит, что Бразг пропала, – а его связь с ней была так же недоказуема, как его нападение на Эла – он выдвинет обвинения без вреда для себя. Сканирование не являлось доказательством в суде, так что это будут лишь слова Эла против его слов. Любое жюри присяжных предпочтет простеца – тэпам вообще не позволено служить юристами.
      Облегчение было почти головокружительным, когда он осознал, что Бразг покинула свое место лишь для того, чтобы присоединиться к толпе, нетерпеливо ожидающей высадки.
      "Чтоб тебя", подумал он, выдохнув впервые за несколько минут. И последовал за нею из поезда в хаос, которого он себе даже в диких снах не мог вообразить.
      Эл, конечно, читал о Париже, городе света. Он представлял себе его как место древней, сверхъестественной красоты, вроде волшебной страны художников в беретах и мыслителей, греющихся праздно и задумчиво в ласковой славе прошлого. Ночью он, должно быть, делался городом звезд, созвездий, принесенных на Землю. Такое он представлял себе в воображении. Не то он увидел.
      Лионский вокзал был строгим просторным зданием, восстановленным некогда после последней Мировой Войны, в которой он – как и большая часть города – был взорван террористами. Первое впечатление Эла было словно от длинной духовки, полной крыс, только начинающей разогреваться. Грызуны, инстинктивно начинающие понимать свою участь, корчились, извивались, требовали выпустить их на волю. Вот только их тупые маленькие крысиные мозги не знали, где "выход", так что они просто сбивались в пихающуюся массу.
      Он никогда до сих пор не сталкивался с пихающимися массами – ни в Тэптауне, ни в Женеве. Он в секунду потерял Бразг из виду, поймал мельком ее быстрое движение, потерял ее снова. Она торопилась. Эл заметил ее походку, попытки просочиться сквозь толпу. Он приоткрыл свои блоки, чтобы поймать телепатический след Бразг.
      Как будто тысяча человек все вместе закричали ему что-то важное. Он задохнулся, невольно прижимая руки к голове, голове, которая раздулась как пузырь, и натягивалась все туже, туже. Толпа распалась на ряд стоп-кадров, все разные, тысяча движений между ними выпали. Ментальный рев то усиливался, то ослабевал, как будто он был радио с плохим приемом.
      Затем он сумел выключить их все и понял, что упал на колени. Люди смотрели на него с выражениями от нейтрального до раздраженного, обходя его кругом.
      Он мотнул головой и встал. Это было глупо. И он понятия не имел, как долго был не в себе. Вероятно, секунды, но – он посмотрел на свои часы, затем вспомнил, что до сих пор на них не смотрел, так что все-таки не знает, сколько прошло времени.
      Он затравленно огляделся, думая, что же делать. У него было два пути: спуститься по эскалатору в метро, либо выйти наверх на улицу. Если он выберет ошибочное направление, то наверняка потеряет всякий шанс, который у него оставался найти Лару Бразг.
      Он взглянул на поток людей, утекающий в пучину городской подземки, и содрогнулся. Он не смог бы пойти этим путем, не сейчас.
      Он вышел со станции на Рю де Лион, узкую, суетливую, мощеную булыжником улицу, окруженную грязными серыми зданиями, которые выглядели так, будто им давно следовало развалиться. Только что прошел дождь, и специфическое зловоние смешивалось с острым запахом мокрого камня, смрад, слагающийся из тысячи смрадов, как будто каким-то невозможным образом город помнил открытые клоаки, горящие керосин и бензин, серу древнего огнестрельного оружия – всякий химикат, который когда-либо тек или распылялся в нем от начала времен.
      Это было еще одно чуждое место, намного более угрожающее, чем сельская местность – и притом как-то более возбуждающее.
      Более увлекательным было все же то, что он заметил Лару Бразг, исчезающую за поворотом. На сей раз, более подготовленный, он навел на нее компактный, туннелеобразный щуп и поймал снимок ее сознания, такой же индивидуальный, как отпечаток пальца, или, быть может, уместнее, как запах для ищейки. Он хотел бы отважиться на легкое сканирование, чтобы, может быть, узнать, куда она направляется, на случай, если он снова ее потеряет, но не смог. Тэп со способностями Бразг не заметил бы его слежки, но нечто более явное могло посеять тревогу в ее голове.
      Эл спешил по улице, снова на охоте. Он шел по ее следу, пересек глубоко вырытый канал по железному пешему мостику. К его изумлению, канал исчез в сводчатом туннеле недалеко по правую руку, убегающем под широкую площадь. Изумрудная прогулочная лодка, украшенная позолоченными лилиями, как раз проплывала под аркой. Он глазел туда мгновение, но не почувствовал, чтобы Бразг пошла туда, ни на лодку, ни на узкую пешеходную дорожку, примыкающую к воде.
      Он огляделся на уличные знаки и понял, с удивлением туриста, который натолкнулся на место, о котором слышал, что это была Площадь Бастилии, где когда-то стояла самая знаменитая тюрьма города. Теперь ее не было, над сквером ныне доминировала неясно вырисовывающаяся Опера Бастилии, сама примерно трехсотлетняя. Площадь, кажется, была построена над каналом.
      Там, где когда-то чахли узники французских королей, продавцы торговали вразнос безделушками и сувенирами, а броские лавочки и кафе смотрели на Июльскую Колонну с ее позолоченной статуей Свободы. Маленькая группа центавриан-туристов, одетых в безупречные и богато украшенные наряды, сопровождаемых кем-то, выглядевшим как гвардеец в доспехах и с мечом, пролагала себе путь мимо лавочек. Трудно было не отвлечься на них – он до сих пор не видывал инопланетян вживую – но он пытался удержать свой разум на поставленной задаче. Тем не менее, Беглянка снова исчезла из виду.
      Но не из разума. Она была где-то тут – он ее чувствовал.
      Он постоял некоторое время, пытаясь отсеять ее от цветастой толпы туристов и торговцев. В этот раз Эл лучше справился с гомоном – людей было поменьше, но, что еще важнее, он быстро адаптировался к новым условиям. Он уловил кошачьи мыслишки карманника, движущегося к ничего не подозревающим жертвам; страсть двух юных любовников; ненависть старой женщины к сезону отпусков и стаям саранчи-остолопов, которых он принес. Слегка странное ощущение сознаний центавриан, их забавное презрение почти ко всему, что они видели. Он все еще не мог засечь Бразг. Она все же была, как в коконе, вероятно, в одном из зданий.
      А он, должно быть, вызывает некоторые подозрения, догадался он, стоя открыто и вот так глазея.
      Он обошел сквер по краю и там, где сильнее почувствовал ее, сел в маленьком уличном кафе. Он пытался придать себе расслабленный вид, чтобы его мимика и язык тела не выдавали его намерений.
      Он чуть из кожи не выскочил, когда журчащий мужской голос сказал: "Что желаете?" вблизи его уха. Это был французский, более жесткий, нежели мягкий швейцарский диалект, но все же прекрасно понятный.
      – Чашку кофе, пожалуйста, – сказал Эл на том же языке. – А что у вас еще есть?
      – Ась? – сказал официант.
      – Чашку кофе, повторил Эл, – и я хотел бы посмотреть меню.
      – Мне жаль, сэр, – сказал официант, – я не говорю по-немецки или на каком там. Я говорю только по-французски.
      Эл нахмурился. Запах Бразг теперь держался у него в уме прочно, как маяк, и это пока никуда не уйдет. Он мог уделить минуту и коснуться мыслей официанта. А официант лгал.
      – Вы поняли меня очень хорошо, – сказал Эл. – Если вы не хотите обслуживать меня, отлично, но я собираюсь сидеть здесь, тем не менее. Играйте в свои игры с туристами – не со мной.
      Губы официанта крепко сжались, а затем он по-галльски передернул плечами.
      – Как скажете, месье, – проворчал он и прошествовал обратно в кафе.
      Эл вновь сосредоточился на сквере. Он посмотрел на маленькую статую Свободы, покрытую голубями и белыми потеками их помета. Вечер распростер пастельные крылья, и когда он спустился ниже, принеся мрак, возникло смутное чувство, будто вместе с городом погружаешься в волны. Все приобрело синеватый оттенок, чувство глубины, легкой меланхолии. Вдали над крышами был виден огромный слоновой кости собор – Сакре Кер? Таким мог быть храм Атлантов. На той стороне сквера трио музыкантов заиграло перуанскую музыку, легким, но настойчивым трелям их guenas вторил плотный аккомпанемент гитары.
      Сознания вокруг него были еще деловиты, но город, казалось, сделал долгий, глубокий вдох. Как будто Париж и его обитатели были не совсем одним и тем же. Казалось также, что, настройся он на индивидуальные мысли окружающих, получилось бы нечто вроде узора или орнамента, по-своему довольно красивого.
      Он снова подумал о подсмотренном всего днем раньше моменте, единении Бретта, Джулии и других. Насколько это было безбрежней и насколько бессознательней.
      Женева всегда присутствовала как фон. Не то чтобы он действительно заметил или подумал что-то. Но Париж был… иным, нежели Женева, особый букет ее психической ауры и физической атмосферы. Имеют ли города нечто вроде ментального единства, пси-отпечатка, такого, что, однажды поймав, их можно идентифицировать?
      Это была интригующая мысль. Даже прекрасная.
      Ему принесли кофе, он выпил его. Заказал что-то вроде сандвича из толстого куска хлеба и устриц. Он ждал, и, как многие и многие до него, пытался постичь Париж.
      Официант начал поглядывать на него как на засидевшегося посетителя, и было уже довольно темно, когда он вдруг понял, что Бразг снова движется. Он позволил официанту выписать ему счет, но задержался еще на минутку.
      Город теперь кишел огнями, но Париж и тут снова обманул его ожидания. Ну и ладно, подумал он. Он нашел волшебные созвездия не в его фонарях, но в трудноуловимом сознании города.
      Фигура прошла теневой стороной площади, а затем освещенной улицей. На взгляд это мог быть и мужчина, и женщина, в бесформенном свитере и мешковатых штанах. Волосы были коротки и выглядели черными.
      Однако сознание было – Бразг. В этом он был уверен.
      Он поднялся, когда она достигла дальней стороны сквера, где и пропала, шаг за шагом, под землей – сперва ступни, затем колени, затем плечи и, наконец, голова.
      Канал. Она спустилась по ступеням в канал.
      Он последовал за ней, пытаясь шагать непринужденно, но чувствуя, что все равно ускоряет шаг. Он не хотел потерять ее снова.
      За столетия ноги вытоптали поверхность ступенек. Он почти остановился поглядеть на них, изумленный свидетельством древности. Ничего подобного не было в Тэптауне. Были ли такие места в Женеве? Не там, где он обычно бывал.
      Когда он достиг дорожки, Бразг прошла под одним из фонарей, освещавших канал. Тень, в которую она удалилась, тянулась футов на сто, а за ней фонари под сводом туннеля снова светили. Ближайший к устью туннеля, очевидно, не работал.
      Там было всего несколько человек, и они шли далеко впереди Бразг. Он различил три суденышка, безмолвно скользивших вниз по течению.
      Настал отличный момент задержать ее.
      Или, может, ему следует подождать и посмотреть, куда она шла? Он мог раскрыть целый подпольный притон.
      Он скользнул в темноту, пытаясь принять решение.
      Тихий звук, вздох разума – он дернулся, в сердце бросился адреналин. Что-то тяжелое и жесткое ткнуло его в подбородок и отшвырнуло назад, к каменной стене. Прислонившись к ней, все еще пораженный странным "цок" своих зубов друг о друга, он потянулся за пояс к пистолету.
      "Э, нет. Стой очень смирно, или я зарежу тебя, как свинью".
      Это было передано с силой, и Эл обнаружил себя глядящим, слегка кося, вниз на узкое дуло иглопистолета.
      За ним скалилось полузатененное лицо. Хоть он и видел его лишь на фотографиях, узнал он его тотчас по его шрамам, по неподвижным глазам убийцы.
      Портис Нильссон.

Глава 5

      – Глянь, Лара, – сказал Нильссон. – Мы попались всамделишному Джону Следопыту.
      Бразг подошла слева. Даже в тусклом свете ее лицо казалось измученным, с полукругами под глазами, почти такими же темными, как ее недавно перекрашенные волосы.
      – Почему ты преследовал меня? – спросила она устало, затем нахмурилась: – Порт, это же мальчик.
      – Но что за мальчик? – спросил Нильссон, затем последовало быстрое, жестокое сканирование.
      Эл парировал его и отбросил. Нильссон скрипнул зубами и повторил, орудуя своим сознанием как кувалдой. Он был силен, но не настолько, чтобы Эл не смог с ним справиться.
      Когда Портис остановился, его дыхание заметно убыстрилось. Оно было зловонным.
      – Я полагаю, это ответ на вопрос, – сказал он зловеще. – Мальчишка – настоящий вундеркинд. Так что ты делал, преследуя моего друга, Вундеркинд? Мне это не нравится.
      – Я… э… я хочу присоединиться к подполью.
      – К чему?
      – Вы знаете. Подполье. Я хочу стать Беглецом.
      – Беглецом, ха? Забавная штука с этим словом – я слыхивал его только от людей из Пси-Корпуса.
      – Я вырос в Корпусе, – сказал Эл, пытаясь скрыть свой ужас перед возможной ошибкой, – я сбежал.
      – Да ну.
      – Порт, он всего лишь мальчик, – повторила Бразг.
      – Ага. Рэми был только ребенком, и Джио, а что с ними сделал Пси-Корпус?
      – Не можем ли мы просто… связать его или что-то такое?
      – Он щенок, но сознание у него дьявольское. Ты можешь быть уверена, что он не пронзит тебе мозг? Разве ты знаешь, что ему известно?
      Бразг оглядела Эла долгим взглядом. В ее глазах нельзя было ничего прочесть.
      – Пойдемте в лодку, – сказала она, наконец.
      Нильссон кивнул и указал оружием. Маленький катерок покачивался у края канала. Не видя иного выбора, Эл ступил в колеблющееся суденышко.
      Бразг, не мешкая, завела мотор, и лодка тихо двинулась по каналу, прочь из туннеля, оставляя кильватерный след рябью на черном стекле.
      – Как твое имя? – спросила Бразг.
      – Эл.
      – Эл, если ты действительно хочешь присоединиться к подполью, ты должен позволить нам просканировать тебя. Ты понимаешь это, не так ли? – ее голос был слегка виноватым. – Если же нет, что ж, Порт прав, мы действительно не можем рисковать и отпустить тебя.
      – Нет, не можем, – подтвердил Нильссон.
      – Я только хотел…
      – Дай нам тебя просканировать. Позволь взглянуть, чего ты хотел для нас. Катер покидал устье канала, впадая в более широкий водный поток. Сена?
      Набережные вдоль нее были широки, обсажены деревьями. Дальше он различал толпы людей. Услышат ли они, если он закричит? Обратят ли внимание? Вероятно, Нильссон просто пристрелит его.
      – Очевидно, мне придется, а? – спросил он.
      – Ага, Эл, точно, – ответил Нильссон, скалясь в отнюдь не веселой манере.
      – Тогда ладно. Я готов, – у него был один очень маленький шанс. Он пытался не думать о том, что будет, если он проиграет. Нильссон был убийцей – оба они, на самом деле, – но Нильссон, наверное, получит от этого удовольствие.
      Эл сбросил свои заслоны.
      Они оба вошли внутрь.
      Эл хорошо понимал, что, если они объединят свои усилия, они, скорее всего, более чем вдвое увеличат силу их действия. Это требовало тренировки, но некоторые телепаты могли сплести сознания, интенсифицируя результаты. И он, может быть, сможет воспользоваться этим против них.
      Этим двоим придется совместиться с ним и друг с другом. То, что он задумал, ему придется делать против их воли, и это все еще может быть напрасно.
      Странно, он был спокоен. Его сердце билось ровно как часы, хотя он, возможно, был на волосок от гибели в реке. Часть его отстраненно изумлялась его самообладанию.
      Сбрасывая барьеры, Эл выдал кое-что другое.
      "Помогите мне. Помогите мне. Я боюсь Корпуса. Корпус охотится за мной. И вас я боюсь. У меня никого нет".
      Тренированный П12 раскусил бы это за долю секунды. Он надеялся, что Бразг и Нильссону понадобится чуть больше времени.
      Так и случилось, и Бразг как раз пошла ему навстречу, что было хорошо.
      "Мы поможем тебе…" подумала она…
      …И тут все трое взвыли как проклятые, как только Эл замкнул их сознания на свое и закричал. Усиленный двумя сознаниями, он послал волну, растущую в ночи, поместив на ее гребень одно-единственное слово.
      "ПОМОГИТЕ".
      Волна прозвучала за мгновение, равное кванту времени, затем их барьеры лязгнули, раскалывая краткий союз, как будто в его мозгу сверкнули два засова. Он был открыт для них, как они для него.
      Он использовал боль, взнуздал ее, дав команду мускулам, и прыгнул. Изогнувшись над водой, он сделал глубокий вдох, что вышло как-то не так,
      будто он глотнул сосульку. Они были всего футах в тридцати от берега, и, ныряя в студеную воду, он почувствовал, как что-то обожгло его ухо, крещендо гнева – от Нильссона – и шок преданной Бразг. И кое-что еще, кое-что из-за растворения в них.
      Явка.
      Он поплыл очертя голову, не желая выныривать, так как чувствовал, что Нильссон пытается найти его, знал, что у того есть иглопистолет. В норме он мог задерживать дыхание долго, но его легкие уже болели, с ними, похоже, не все в порядке. Фактически боль была действительно, действительно сильной.
      Однако он вылез на набережную и послал образ себя, показавшегося из воды позади, ближе к устью канала. Он не знал, достаточно ли этого, но не мог ждать: он выкарабкался из воды.
      Что-то взвизгнуло возле него, жестко отрикошетив от стены. Он вскочил на ноги и побежал, внезапно наполнившись почти электрической энергией. Он не успел убежать очень далеко, когда услышал, как катер ткнулся в берег позади него, а затем по камням застучали шаги.
      Он рванулся в переулок, повернул за угол, направо, налево. Нильссон все еще был у него на хвосте, но Эл ушел дальше, он это чувствовал.
      Снова Копы и Беглецы, прямо как в детстве. Он это сможет. Он сможет победить.
      Он гадал, где находится парижское отделение Пси-Корпуса. Ему следует это знать, не так ли? Он должен был проверить это во время поездки в поезде. Он не имел ни малейшего понятия, куда бежит, только зная, что оторвется от Нильссона или умрет.
      Его легкие, казалось, полны расплавленной смолы, и она же пузырилась из носа, так что ему пришлось хватать воздух раскрытым ртом. Но воздуха было недостаточно, совсем недостаточно…
      Он торопливо добрался до конца улицы и обнаружил себя опять на широкой, обсаженной деревьями набережной реки. Он почти столкнулся с группой кутил, угощавших друг друга шампанским. Они возбужденно хохотали над ним, когда он отшатнулся назад, снова пошел, стал как вкопанный.
      Он оставался на набережной потому, что тут, в этом месте, были люди, выгуливающие собак, совершающие пробежку, переходящие из бара в бар и от кафе к кафе. Он пытался успокоить свое сознание, стягивая опаленные края своих блоков вновь, зная, что они проницаемы, понимая, что, следовательно, если Нильссон сделает верный выстрел, он будет поражен им, даже при всех свидетелях. Иглопистолет был бесшумным, и, кроме того, Нильссон был психопат.
      Он ощущал себя так, как будто бегал по вращающемуся диску. Огни Парижа были не точками, а хвостами летящих комет. Его ноги стали кусками асфальта.
      Он больше понятия не имел, где Нильссон.
      Он прошел через большую толпу, нырнул в переулок и, наконец, запыхавшись, спрятался в глубине подъезда.
      Когда он распластался по кирпичной стене, темный переулок замигал, и другая – залитая солнцем – сцена заместила его. Он был снова в Тэптауне, и кучка Смехунов прожгла его сознание. Видение трепетало неестественными красками, как будто стены, деревья, травы и небо излучали свет вместо того, чтобы отражать его, как будто каждый их атом был крошечной вольтовой дугой…
      Радуга угасла, и он снова очутился в переулке, пытаясь замереть, изобразить пустое место…
      "Тихо, тихо…"
      Сейчас он мог только вдыхать. Вода все еще пузырилась у него из носа. Он утер ее. Она была липкой.
      Он вовсе не был уверен, то ли он осознает, что выдыхаемое им совсем не вода, то ли просто недостаток кислорода лишает его сознания. В какой-то момент он присел, спиной к стене, пытаясь взять себя в руки перед встречей с Нильссоном. А затем его лицо больно впечаталось в мостовую. И больше ничего.
      Его привел в чувство разговор. Две черные крысы спорили, куда улизнул их лакомый кусочек.
      – Дохляк с виду аппетитный, свежачок. Он где-то тут.
      – Может, он и не мертвый вовсе. Может, он станет корчиться, когда мы примемся его жевать.
      Тут он действительно очнулся, на камнях, лицом в липкой грязи. Крысы из его кошмара все еще беседовали, хотя беседа их стала несколько другой.
      "Я его чую. Думаю, он там. Сюда. Нильссон".
      "Пойдем-ка отсюда, Порт. Тот крик…"
      "Нет. Ты почувствовала, что он выведал явку. Он знает, где это. Он где-то здесь. С ним не будет никаких трудностей".
      "Он уже доставил их слишком много. Это затянулось".
      И теперь он мог слышать их шаги, не своими ушами, но их слухом. Это было нехорошо. Ему надо подняться и снова убежать.
      Он приказал это своим мышцам. Они ответили, что у них выходной.
      Он затушил свое сознание, создавая иллюзию его отсутствия, будто он умер. Да так и было, конечно. Это казалось очевидным. Все же он не собирался сдаваться без боя.
      Интересно, что теперь будет думать о нем Первое Звено. Дурак или храбрец, или просто – самоубийца?
      Они подошли ближе. Теперь он имел образы их сознаний. "Нильссон" был прост и схематично мог быть изображен как нож. "Бразг" была ее лицом, упрощенным почти как у Смехунов, скорбным, безнадежным.
      Он позволили им подойти ближе, ближе. Но как только они увидят его, он должен…
      Они увидели его. Он включил каждый бит оставшейся воли, чтобы поднять голову и установить визуальный контакт. Нильссон был неясной тенью, но этого было достаточно. Он ударил его со всею силой, самым простым ударом в болевой центр. Нильссон хрипло вскрикнул, его колени подогнулись, затем выпрямились. Он грубо засмеялся.
      – Еще могёшь, а? Весь и вышел. Привет от меня Дьяволу.
      И тут произошла странная вещь. Нильссон повернулся на пятках и разрядил пистолет в сторону от Эла.
      В ту же минуту переулок вспыхнул желтым – будто кто-то прикурил сигарету – и стены, кажется, хлопнули друг о друга как гигантские каменные цимбалы. Во всяком случае, это прозвучало так.
      Затем "сознание-нож" Нильссона треснуло. Эл увидел как бы раскрывающуюся дверь, и белый свет вырвался оттуда, и что-то рвануло его…
      Он отшатнулся. Дверь захлопнулась, свет погас. Раздавались звуки какой-то возни. Эл выкашлял что-то обильное и мокрое.
      Тут его коснулась теплая рука, и он вдруг почувствовал доверие.
      – Скорую. Немедленно, – мужской голос, густой баритон, очень четко артикулирующий. Что звучало как британский акцент.
      – С тобой все будет хорошо, – сказал голос, сжимая руку Эла. – Не волнуйся, сынок. С тобой все будет в порядке.
      Открыв глаза, Эл увидал стерильные белые стены, комфортные и знакомые. Сперва он подумал, что вернулся в академию, пока не поднял голову настолько, чтобы увидеть незнакомый горизонт за окном.
      – Так, – произнес мужской голос, – я было подумал, что вы погрузились в какую-то спячку.
      Он помнил голос, артистичный баритон из его лихорадочного кошмара. Он попытался повернуть голову, но тут говоривший появился в поле зрения.
      Первое, что Эл в нем заметил, была, конечно, черная форма и латунно-бронзовый значок. Казалось, улыбка играет на смуглом широком лице с большим гордым носом, похожим на орлиный клюв. Соль и перец – больше соли – в усах и эспаньолке придавали ему облик, который Эл неуверенно определил как шекспировский. Немногие пси-копы носили усы или бороды.
      – Сэр?
      – Мое имя Сандовал Бей, м-р Бестер. Вы можете называть меня м-р Бей.
      Это имя прозвучало как колокол. Бей – д-р Бей, если он правильно помнил – был инструктором высшего уровня. Почему он в форме пси-копа?
      – Что произошло, сэр?
      – Не очень точный вопрос, м-р Бестер. Произошло сегодня, вчера, тысячу лет назад? Здесь, в Испании, на Луне?
      Эл заменил деланную поучительность в его вежливом, веселом тоне или насмешливых глазах.
      – Я имею в виду, что произошло с Беглецами, сэр, – он немного помедлил и уточнил. – Лара Бразг и Портис Нильссон. Я выслеживал их.
      – Да, да, м-р Бестер. Думаю, я могу догадаться, что вы имеете в виду, по контексту. Лара Бразг в заключении, благодаря вам, на пути к исправлению. Портис Нильссон – ну, боюсь, ему это не грозит.
      – Жаль слышать это, сэр.
      – Правда? Он же пытался убить вас. Проделал аккуратную дырку в вашем левом легком тем своим иглопистолетом.
      – Да, сэр. Но он мог бы исправиться, если бы…
      – Если бы что, м-р Бестер? Если бы мы задержали его живым? Да, это чудо могло быть очень вероятным, если бы вы поступили, как следует, и сообщили в Пси-Корпус, как только напали на их след.
      Эл поморщился. Затем ему пришло в голову:
      – Будет ли это отмечено в моем личном деле, сэр?
      – Это, кажется, было бы заслуженно, не так ли? – губы Бея тронула двусмысленная улыбка. – Но нет, интеллект проверяется оценкой его ошибок. Вам придется выдержать теперь в числе прочих и эту проверку, но не Пси-Корпус станет судить ваши поступки – это будет Вселенная, и ее палач, эволюция.
      Эл устало улыбнулся.
      – Да, сэр. Естественный отбор почти прикончил меня, я полагаю.
      – Почти, м-р Бестер. Но не забывайте – то, что вас не убивает, делает вас сильнее, – он задумчиво покачал головой. – Конечно, фактически нечто почти убившее вас может оставить вас инвалидом на всю жизнь, умственно и физически, и очень торопящимся умереть. Я нахожу, что Ницше занимался принятием желаемого за действительное – черта, которую я не ассоциирую с силой, на самом деле, – вопреки мрачности темы, он широко улыбался.
      Из-за этого голова у Эла слегка закружилась. Но даже в таком муторном состоянии, будто при морской болезни, он кое-что вспомнил.
      – Сэр, я кое-что выудил из них. Они направлялись в приют на улице… Рю де Рэпэн. 1412, Рю де Рэпэн.
      – Понятно. Что ж, очень хорошо, м-р Бестер. Мы это проверим, и ваше сотрудничество будет учтено, я уверен. Вы очень везучий парень.
      – Мне повезло, что вы нашли меня. Благодарю вас, сэр, за спасение моей жизни.
      – Ну, это функция стариков, м-р Бестер. Когда мы уже не можем больше приносить расе пользу прямым, генетическим путем, мы присматриваем за молодыми. Но вы здорово сами себе помогли, тем криком о помощи. Если бы не он, мы наверняка опоздали бы. Мы искали в совершенно другом квартале города.
      – Так вы уже знали, что Бразг и Нильссон были тут?
      – Что? О, нет, м-р Бестер. Мы понятия не имели, что эти двое в Париже. Беглец, которого искали мы, были вы. Я разве не упоминал, что вы находитесь под арестом?

Глава 6

      Эл одернул униформу и попытался придать себе уверенный вид. Он посмотрел на тяжелую дверь, выровнял дыхание, заставил сердце сменить ритм с джазовой импровизации на бравурный марш. Он толкнул дверь и вошел в комнату, которую до сих пор не имел несчастья видеть.
      Большинство классов и спален были просторны, белы, чисты, обустроены так, чтобы не отвлекать сознание. Эта комната была так же скромна – более чем – но тяжела и мрачна, будто высечена в базальтовой пещере и отполирована. Единственный столб света поджидал его, а за ним – возвышающихся за длинным судейским столом – он мог разглядеть пятерых членов следственной комиссии, призрачные лица в тусклом янтарном свете низких ламп.
      – Альфред Бестер, подойдите.
      Он вышел на свет, стараясь не щуриться. Из смотревших на него он узнал только двоих. Один был д-р Хататли, ректор Начальной Академии; другая – Ребекка Ченс, пси-коп высокого ранга в Тэптауне. Сидевший в центре был третьим, казавшимся знакомым, но Эл не мог опознать его. Кто-то важный, может, из директорского офиса. Может, даже один из заместителей директора.
      – М-р Бестер, – начал д-р Хататли, – обвиняется в незарегистрированном и несанкционированном выезде. Он испросил и получил разрешение на двухдневную отлучку в Альпы. На исходе этих двух дней, вместо того, чтобы возвратиться вовремя, он приобрел билет в один конец до Парижа.
      М-с Ченс кашлянула.
      – Этот факт зарегистрировала наша система наблюдения, но, как образцовому кадету, мы дали м-ру Бестеру возможность одуматься. Когда – через несколько часов – он не вышел с нами на связь, мы отправили специальный наряд для расследования. Офицер из парижского отделения прибыл на вокзал встретить м-ра Бестера. Днем позже он был найден убитым. Мы подозреваем, что это дело рук телепатов-нелегалов или их пособников.
      Д-р Хататли доложил все это, поглядывая на дисплей перед собой. Теперь он повернул свое утесоподобное, квадратное лицо к Элу. В тусклом свете он напомнил Элу виденные в кино статуи острова Пасхи, его глаза были невидимы в затемненных впадинах глазниц.
      – М-р Бестер?
      – Да, сэр. Я просил двухдневного увольнения для прогулки в горы с моим прежним звеном. Когда мы были на пути домой, я опознал Лару Бразг.
      – А почему вы об этом не доложили немедленно? – спросил Хататли.
      Эл открыл было рот, но человек в центре прервал его, подняв палец.
      – У меня есть вопрос получше. М-р Бестер, как вам удалось так легко опознать эту телепатку-отступницу?
      Эл вдруг вспомнил себя, много лет назад, когда он и Первое Звено играли в ту судьбоносную игру в ловцов и Беглецов. Нормал в военной форме, возле статуи Уильяма Каргса. Эл вспомнил, как разговаривал с ним. Он вспомнил вспышку ненависти…