Бретт покачал головой и двинулся вперед по склону. Он двигался с большей легкостью, чем Бестер. Годы марсианской гравитации несколько ослабили мускулы Эла. Бретт все же жил в большем тяготении их родной планеты.
– Ты помнишь, что они сказали нам? Смехуны? Что у нас, Первого Звена, особые обязанности?
Эл горько рассмеялся.
– Еще бы я позабыл.
– Эл, мы рождены в Корпусе. В наше звено все вступили раньше семи, и все они проявились при рождении. Между собой мы отмечали единый день рождения. Помнишь? Я все еще отмечаю его. Спорю, что ты тоже – и спорю, ты никогда не пытался выяснить, когда на самом деле ты родился.
Эл пожал плечами.
– Тебе не кажется, что это делает нас другими? Мы смотрим на вещи так, Эл, как вступившие в Корпус в двенадцать, пятнадцать, или двадцать просто не могут. Они выросли как простецы, затем учились быть в Корпусе. Мы же выросли по-настоящему.
– Допустим. Что конкретно ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что директор – простец.
– Очень хорошо, Бретт. Возможно, это потому, что согласно уставу Корпуса директор назначается Сенатом Земного Содружества и обязательно должен быть нормалом?
– Да. Но директор Васит был телепатом, знаешь ли.
– Что?
– Что слышал. Он был телепатом. Он учредил Корпус, он и сенатор Кроуфорд. Это не то, чему нас учили в детстве, но…
– Да, да, конечно, я понимал, что история Уильяма Каргса была сказочкой – но Васит?
– Ты однажды встречался с ним.
– Да, – он также мог представить его, эту тонкую морщинистую кожу и белые, коротко стриженые волосы. Слабое ощущение, словно ветер. "Ты что-то почувствовал?", спросил Васит. "Интересно. Большинство не могут".
И потом интерес к нему директора Джонстона, из-за того, что Васит интересовался…
– Как ты узнал?
– Эл, ты оперативник. Я в основном был в администрации. Там кое-что слышишь. Мало кто знает все это. Джонстон подозревает, хотя и не может доказать.
– Не могу понять, какое мне дело до всего этого, – сказал Эл.
– Ты бывал в последнее время в Тэптауне, Эл? Бывал в классах, видел, чему учат детей? Это не то, чему учили нас. – Бретт поразмыслил минуту. – Внешне – тому же. Но подспудно идея изменилась.
– Как изменилась?
– Нас всегда учили, что мы особенные – лучше, чем простецы. Что все телепаты – братья, даже Беглецы, которых мы должны выслеживать и ловить. Теперь это – это просто Корпус, Эл. Беглецы – враги. Они с ними так поступают…
– Мы всегда с ними поступали так, – сказал Эл. – Видел ты когда-нибудь исправительные лагеря? Или кого-нибудь на sleeper'ах?
– Видел ли ты, как один телепат препарирует другого? – подхватил Бретт. – Видел ли того, кто сошел с ума, когда его уровень пытались вытолкнуть за П12 химией?
– Я слышал о таких вещах, конечно. Иногда они могут быть необходимы. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что однажды произойдет война с простецами, Бретт, война, которую нам нельзя проиграть. Что касается меня, я добровольно пойду на жертвы, чтобы не увидеть, как мой народ разбивают наголову.
– Конечно. В этом я не сомневаюсь, Эл. Каждый из нас сочтет за счастье пожертвовать чем угодно, всем, для других. Я пытаюсь тебе сказать, что это делают не для нас – для тэпов – это делают с нами. Простецы.
Когда Васит был на посту – и еще несколько лет – Корпус был под контролем телепатов. Теперь – нет. Они экспериментируют не ради нашей пользы, но чтобы сделать нас лучшим оружием. Черт, ты наверняка слышал о "Прахе"?
– Да. Что плохого в попытках усилить наши способности?
– Вздор. "Прах" разработан, чтобы дать пси простецам, Эл. Подрезать нас под корень, – он остановился, поднял марсианский камень, повертел так и сяк, потом бросил. – Это проблема контроля, Эл. В прежние времена Первое Звено занимало стратегические позиции. Низшие уровни становились инструкторами, но П12 поднимались до высших чинов. Теперь там черный ящик, куда никого из нас не допускают. Потому что мы все под подозрением. Ты знаешь, сколько наших умерло?
– Нет.
– Большинство из нас, Эл. Миллы нет. И Менно. Экко. И я проверил старшие поколения. Ты ведь встречал Наташу Александер?
– Да. Здесь, на Марсе. Она коммандер в Департаменте Сигма.
Одна из первых в Первом Звене, а ее мать и мать ее матери обе были в MRA,
прежде чем оно стало Пси-Корпусом. Она убита. Она была из помощников Васита, знал ты об этом? В Департаменте Сигма нет Первых, Эл. Или в высшей Администрации. Она была в черном ящике, поэтому они ее изъяли. Ты должен был давным-давно продвинуться на самый верх. Ты понимаешь это, я это понимаю.
О, они позволили тебе иметь твою эскадрилью "Черная Омега", чтобы занять тебя, но ты понимаешь, что все равно ты – аутсайдер. Тебе приходится. Мне тоже следовало бы быть повыше, однако я никогда не имел твоих амбиций. Нас удерживают внизу, Эл. А если только они заподозрят, что не смогут, они убивают нас.
– Они? Кто такие они? – сердито потребовал Эл. Монтойя говорила "они".
– Джонстон и его присные, его ручные телепаты, сплошь поздние – а за ними избранная группа сенаторов, членов правительства, промышленников – особенно IPX. Простецов, Эл, простецов. Они все отнимают у нас. У наших детей, – он схватил Эла за руку. – Ты не знаешь, за что был убит Сандовал Бей? Ты был его другом, не хочешь узнать?
– Хватит! – крикнул Эл. Хотя он рявкнул во всю глотку, его голос сюрреалистически тонко прозвучал в марсианском воздухе. – Зачем ты здесь? Ты хочешь уговорить меня на какую-то революцию? Предположим, все, что ты сказал – правда, ты думаешь, что мы вдвоем можем просто…
Но Бретт качал головой.
– Нет, Эл. Я всего лишь стараюсь спасти твою жизнь. На свою я уже махнул рукой.
– Что?
– Я в розыске. Я оставил след. Они меня найдут.
– О. Замечательно. И ты привел их прямо ко мне. Так хорошо иметь друзей.
– Нет, обещаю, я это уладил. Да они уже могли идти за тобой. Так или иначе, что-то происходит здесь, на Марсе, в Департаменте Сигма. Нечто очень большое и очень мерзкое.
– И что бы это могло быть?
– Они кое-что нашли. Много чего, на самом деле, там, на Сирийском Плато – и кое-что давным-давно. Черт, устройство было здесь с 73-го! Что-то из найденного, мы сейчас думаем, ворлонское – во всяком случае, органическая технология. Совсем недавно, однако, они нашли другое… – он остановился и взял Эла за плечи. – Кое-какие очень плохие вещи происходят с телепатами на Марсе, Эл.
– У тебя есть доказательства всему этому?
– Нет. Но смотри – смотри очень внимательно – и ты их найдешь. Ты на лучшем месте, чем я, умнее меня, сильнее меня. У тебя есть верная тебе эскадрилья "Черной Омеги" и подразделения "ищеек". Эл, известно тебе это или нет, ты самый сильный человек на нашей стороне. Ты – Черный Папа.
– Что это за сторона, Бретт?
– Единственная, которая по-настоящему важна, Эл. Сторона тэпов. Видишь ли, тобой играют против мятежников, держат тебя настолько занятым, чтобы ты не задавал вопросов. Но теперь скоро, очень скоро, они окажутся неспособны скрывать от тебя все это. Тогда они должны будут предпринять что-нибудь насчет тебя. Раз и навсегда.
– Если сказанное тобой правда, у них теперь есть повод – ты говорил со мной.
– Нет. Как я сказал, я это уладил.
Бретт был хорош. Эл уловил его намерение чуточку слишком поздно. Более высокий мужчина сначала проехался ему по лицу, наполовину сорвав респиратор. Эл уже резко втягивал в себя воздух, но это был почти только СО2, и голова у него закружилась. Бретт добавил, ударив снова, колени Эла подогнулись, но Бретт мягко опустил его на острые камни.
– Прости, Эл, – Бретт выдернул PPG Эла из кобуры. – Просто для уверенности, что ты выхватил его, – сказал он. – И не забудь, что я сказал. Ты единственный, Эл. Единственный, кто может нас спасти. Корпус – мать. Корпус – отец.
Бретт выстрелил себе в лицо.
Эл пристроил маску на место и встал, пошатываясь, глядя на труп Бретта, решив не двигаться, пока не придумает, что же делать. Поразмыслив, он вытащил оружие Бретта и выстрелил из него – один раз в сторону горы, один раз так, чтобы ему самому опалило руку. "Почерки" PPG несколько различаются, а оружие было зарегистрировано – расследование покажет, кто в кого стрелял.
Затем он вынул свое оружие из вытянутой руки Бретта и заменил его на другое. Он загнул мертвые пальцы, сжал их и припомнил, как давно, так давно, играя в копов и Беглецов, притворялся, что Бретт – плохой парень. Как предал его. Своего брата.
– Мне жаль, Бретт, – сказал он тихо, – мне действительно жаль.
И впервые за очень, очень долгое время он ощутил нечто, что могло быть слезами, родившимися в уголках его глаз.
Он сдернул маску, давая сухой марсианской атмосфере убрать их. У него не было на это времени.
Он едва ли мог сомневаться в искренней вере Бретта в свой рассказ – тот умер за это. Бретт мог ошибаться, но слишком многое из сказанного слишком хорошо сходилось с тем, что Эл уже подозревал. Он уже давным-давно знал о Джонстоне. Разумеется, однажды он встретится с Джонстоном лично, чтобы обсудить чисто личные вопросы – это было ясно.
Но обширный заговор – до сих пор он не разглядел его очертаний.
Если Бретт был прав, это означает много больше, чем только политические игры внутри Корпуса. Его телепаты в опасности. Телепаты Альфреда Бестера. Они были всем, что он имел, всем, что его заботило.
Помогай господь тем, кто перейдет ему дорогу.
Глава 2
Разбилось стекло, и, хотя это было где-то впереди, Бестер инстинктивно пригнулся. Он дал знак своим охотникам, и они развернулись вокруг него, едва сдерживая возбуждение.
Они передавали ему свои впечатления по цепочке. Он любил охотиться со своими "ищейками". Это как дирижировать симфонией. В данный момент он дирижировал ими как фаготами и басовыми струнными, перебирая струны, пока они воровски крались через разрушенные коридоры старинной белизны и аквамарина.
Через сотню ярдов они набрели на нормала. Как и другие найденные ими, этот скрючился у стены с вялой миной. Кровь сочилась из трещины в маске, но он был еще жив. Один глаз был выбит и окровавлен, но нормалу было наплевать. Он был больше занят кошмарами, которые видел его оставшийся глаз, куда бы он ни посмотрел.
"Не понимаю", подумала Тапия. "Зачем он это делает?"
– Шшш. Не передавай, – предупредил Бестер. Он заметил, что она, похоже, по большей части – но не совсем – снова владеет своей рукой. Он слышал, что она гордилась ранением, потому что это придавало ей сходство с ним. Она была хорошим копом, и одной из тех немногих, кому он определенно мог доверять, особенно сейчас.
– Есть, сэр. Но МакДвайр же умнее. Я училась с ним. Если он стал Беглецом, он не будет…
– Нет, нет, мисс Тапия. Он не стал Беглецом. Случилось не это.
Его коммутикатор тихо завибрировал. Он коснулся его, включая.
– Бестер.
– Сэр, это Донн. Сэр, я следила, как вы велели. Другая команда только что вошла. Выглядят как Сигма, точно.
– Хорошо сработано, мисс Донн. План вы знаете. Я посылаю нескольких назад, на подмогу. Просто займите этих на несколько минут. Ничего явного, ничего, что мы не могли бы правдоподобно отрицать.
– Будет сделано, сэр.
Он жестом приказал паре охотников повернуть и возвратиться тем же путем, которым они пришли.
– Что происходит, сэр? – спросила Тапия.
– Лучше вам не знать этого сейчас, – сказал он ей. – Если все пойдет так, как я хочу, я расскажу вам. А пока наше дело сосредоточиться на поимке МакДвайра. Живым.
– Есть, сэр.
Они прошли через помещение с высоким потолком, которое когда-то могло быть танцзалом заведения. Скромных размеров по земным стандартам, по марсианским же – расточительство.
И руины. Никто даже не побеспокоился тут пограбить – битый хрусталь канделябров покрывал пол, а когда-то плюшевые или настоящей кожи диваны полопались в сухом марсианском воздухе. Вздымавшийся под ногами тонкий покров красной пыли покрывал все.
Минбарская война, последовавшее эмбарго и временное правительство Марса мало чем помогли прежней туристической индустрии. Нью-Вегас уцелел, как и развлечения на поверхности Олимпус Монс, но ни одно из более эксклюзивных – и изолированных – имитаций. Это, отель "Тарсис", похоже, никогда не откроется вновь. Он был домом примерно полутора десяткам скваттеров, каким-то беглецам от Временной Администрации, каким-то попросту полусумасшедшим отщепенцам.
МакДвайр проделал заметную брешь в их наличном населении – след из тел был даже отчетливее, чем отпечатки его подошв в марсианской пыли.
Что-то еще разбилось впереди, и трое его охотников рванулись вперед. В соответствии с приказами, они не вытащили PPG. Бестер ускорил свой собственный шаг, через танцзал и в крыло люксов.
Охотники уже были сражены, когда он вошел, сжимали головы, в судорогах, оглушенные.
МакДвайр сидел напротив, балансируя на высокой спинке кресла, с ногами на сиденье. Он склонился вперед в позе средней между горгульей и роденовским "Мыслителем". Позади него было большое обзорное окно, покрытое трещинами. Холм ржавого песка наметало снаружи, закрывая вид до половины. Пейзаж снаружи освещало редчайшего янтарного оттенка небо. Свет из окна окрашивал все в комнате слегка сернистым тоном.
– Здрасте, – сказал МакДвайр не поднимая взгляда.
– Здравствуйте, м-р МакДвайр, – сказал Бестер. – Я пришел помочь вам.
Ему не было видно лица мужчины за респиратором, но от него исходили флюиды ликования, хотя и странного свойства. Как мед с прикусом аниса. Образ сознания МакДвайра напоминал комок икры, тысячу маленьких черных крупинок, беспорядочно копошащихся.
МакДвайр медленно погрозил ему пальцем.
– Вы знаете, что число "пи" нельзя вычислить. Но и два плюс два тоже. Это просто приближенное значение, вам это известно?
– Нет, неизвестно. Помогите мне понять.
Приглушенный смех.
– Вы просто хотите меня вернуть. Но я уже вернулся, вот чего вы не понимаете. Они повсюду. Поскребите материю космоса, и вы найдете их глаза, взирающие на вас. Понимаете? Так почему я должен возвращаться? Я просто жду, жду, иногда я забываю, но тут они возвращаются, потому что они никогда не уходят… – он потряс головой. – Хотите увидеть? Вы хотели, чтобы я увидел, а теперь не хотите видеть сами? Все еще думаете, что "пи" вычислимо? Вы…
– Ну ладно, – сказал Бестер. – Покажите мне.
МакДвайр стиснул голову.
– О, разумеется…
Икристая масса его сознания внезапно вздрогнула, и каждое яичко раскололось – нет, расщепилось, подобно глазу. Вся масса изменилась, стала похожа на фасеточный глаз насекомого. Видения зароились. Зароилось безумие. Штуки, похожие на пауков, на черных морских ежей, жалящие штуки, ядовитые ампулы. Но это было только начало – это был прилив ощущений, причинявших такую боль, принесших эмоции, похожие на запах формальдегида, вкус гнилого мяса, звук бормашины. Муки, как будто между пальцев сорвана кожа, бумагой режет глазное яблоко, почти наслаждение от прорыва полной гноя раны. Вожделения, которые ничего не значили, не могли ничего значить, для теплокровного млекопитающего.
Все это ударило Бестера меньше чем за секунду, и он заслонился своими барьерами. Тем не менее, он был ошеломлен интенсивностью волны.
– Нет! – закричал МакДвайр. Его голова вздернулась. – Ты сказал, что хочешь увидеть! – он снова обрушил видения на Бестера, который выдержал, хотя был еще ослаблен переживанием помешательства МакДвайра.
Штуки из кошмара МакДвайра атаковали его; хитиновые жала ощетинились волосами, и у каждого волоса был глаз. Щелкающие жвала паука или богомола. Веревки сухожилий личинки. Бестер отступил до нападения. Выманивая МакДвайра, как тореадор размахивает плащом.
Когда атака ослабла, когда она, казалось, слишком растянулась, Бестер ударил в ответ, жесткой вспышкой в подкорку, чтобы парализовать.
Но защита безумца была чересчур сильной, чересчур чуждой. Как будто в мозгу МакДвайра отпечаталось что-то, вообще нечеловеческое – он реагировал не как человеческий мозг, или даже не как минбарские пленные, которых Бестер сканировал во время войны.
МакДвайр возобновил свой приступ, и все это было, как попасться в медвежий капкан. Впервые Бестеру пришло в голову, что он может проиграть это сражение. В конце концов, он был силен, но не настолько сильнее…
Он не мог выйти тем же путем, каким зашел – это было вроде китайской загадки – так что он нырнул вперед и выпростался наружу. Кровеносные сосуды взорвались, как пузыри с водой, и он понятия не имел, чьи.
Тут он оказался снаружи, смотря своими собственными глазами. МакДвайр вздохнул и упал с кресла. "Спасибо", сказал он, очень тихо. Затем его поразил обширный инсульт.
Бестера нимало не интересовало последовавшее. В какой бы ад ни ушел МакДвайр, он не мог сравниться с тем, где он уже пребывал.
– Уфф, – он перевел дух, садясь в другое кресло – твердое дерево угрожающе хрустнуло. За его спиной кто-то вошел в комнату.
– Вы в порядке, сэр?
– В полном порядке. Я…
– Тогда какого черта здесь происходит?
Бестер обернулся и увидел высокую, почти гигантскую фигуру, заполняющую дверной проем. Позади нее виднелось по меньшей мере десять человек в черной униформе и капюшонах, не такой, какую носили подразделения охотников Бестера.
– Мы задержали мятежника, – сказал Бестер, указывая на мертвого МакДвайра. – Я Альфред Бестер, прикомандирован к Куполу Марса. А вы…?
– Кто я, не имеет значения. Вы, м-р Бестер, далековато от дома, и это дело Департамента Сигма.
– Ну, это не было особо оговорено в сигнале, полученном нами из отеля.
– Отель? Это не отель – это развалины! Кто известил вас, что МакДвайр здесь?
– Один из местных жителей – один из покойных, думаю. Он вызвал Купол Марса, а они всучили это мне. В чем проблема?
– Одна проблема в том, что этот человек хранил секретную информацию. Другая в том, что у меня есть глубокое подозрение, что некоторые из ваших охотников оставили ложные следы, чтобы задержать моих людей.
Бестер бесстрастно пожал плечами.
– Хорошо. Может быть, вы знаете – а может, не знаете – простите, я все еще не расслышал ваше имя – мой уровень допуска А.
– Да? Что ж…
– Разумеется, это дело не может требовать уровня выше? Каков ваш допуск? И, еще раз, ваше имя?
– А… Я Джозеф Толмедж. Мой допуск Б.
– Вот видите? Проблемы нет. Мой допуск выше вашего.
– Сэр… боюсь, вы все же должны отчитаться.
– Несомненно. Я был к этому готов. Следую за вами на Сирийское Плато – не беспокойтесь, дорогу я знаю.
– Как я сказал вашему человеку, у меня есть доступ. Сейчас я хочу воспользоваться им.
– Да, теоретически у вас есть допуск, м-р Бестер, – ответил Обри Пьер-Луи, его кустистые седые брови опускались все ниже и ниже. – Но эта ситуация единственная в своем роде, и, фактически, к информации вы допущены быть не можете.
Бестер подпер левой рукою правую и взялся за подбородок.
– Не понимаю, как такое может быть, м-р Пьер-Луи. Должно быть, вы сумеете объяснить мне. Вероятно, это закрытая информация? Ну, так мне нужно знать.
На случай, если вы проспали: один из наших лучших П12 всего лишь превратился в настоящего берсерка. Берсерком он заделался из-за чего-то именно здесь. Новый наркотик? Новая технология поднятия выше П12? Был ли он добровольцем? Мне наплевать. Но, чтобы выполнять мою работу, и чтобы не допускать утечек в подобных ситуациях – ко временному правительству, например… Мне. Нужно. Знать. Держать меня в неведении просто глупо, и больше угрожает безопасности Корпуса, нежели рассказать мне.
– Эл…
– Я тебе не "Эл", Обри, даже если ты здесь чем-то командуешь.
– Эл, ты вправе беспокоиться…
– Неверно. Я вправе знать, что, черт возьми, происходит. Я обязан беспокоиться. Итак, ты собираешься рассказать мне, или придется действовать через твою голову?
Его блеф теперь держался на волоске. Бестер работал почти два месяца, пристально следя за действиями Сигмы, поджидая чего-нибудь вроде побега МакДвайра, события, которое позволило бы ему притязать на привилегию. Он даже окучивал Пьер-Луи как только мог, зависая в любимом баре шефа, обмениваясь военными рассказами.
Если Бретт был прав, и это шло много выше, он бился о каменную стену. Даже его допуск мог оказаться под угрозой. Он сделал полдюжины одолжений, просто чтобы добраться туда, где он был в настоящий момент.
Если Пьер-Луи не уступит, все кончено.
– Ну ладно, – вздохнул старик. – Полагаю, ты должен увидеть. Но это… это строго секретно, ты должен это понимать. Это превосходит всякий допуск.
– Понимаю, – сказал Бестер. – Я буду воплощением благоразумия.
– Господи боже, – сказал Бестер. – Что это?
– Мы не уверены. Мы думаем, это корабль.
Оно было больше, чем он когда-либо воображал. Корабль? Нет. Это был падший ангел. Один его вид терзал подкорку, ту ее часть, что помнила дни, когда жизнь еще не выползла из океанов, когда штуки вроде этой пожирали его червеобразных, беспозвоночных предков. Вот что породило пауков у Ендры, которая никогда не видела паука. Это довело МакДвайра до безумия Шляпника из "Алисы".
Сцена вспыхнула у него за сетчаткой, такая живая и дезориентирующая, что он чуть не споткнулся. Ему шесть, он перед директором Васитом. Каждая деталь ясна, как на фотографии. "Следи за Тенями", сказал Васит. "Следи и остерегайся".
Дрожь пробрала его до мозга костей.
Даже наполовину отрытый, корабль был громаден. Его кожа была черна, но всех оттенков черного – не отсутствие цвета, но его перверсия. Он двигался, он менялся. И его можно было ощущать.
– Оно живое?
– Да. Живое. Или, во всяком случае, мы так думаем.
– Восприимчиво?
– Это-то мы и пытались выяснить, когда МакДвайр коснулся его. Ты видел полученный нами ответ.
– Да уж. Давно это здесь?
– Мы не знаем. Оно было захоронено, а не покрыто естественными отложениями. Мы думаем, может быть, две тысячи лет, может, больше.
– Оно в каком-то смысле красиво.
– Меня от него трясет, – признался Пьер-Луи.
– Красота должна потрясать, Обри. Оно должно потрясать тебя до сердцевины.
– Очень милая философия, но, если на то пошло, я за простоту и уродство, спасибо. Обойдусь без ночных кошмаров.
– Что вы собираетесь с этим делать?
– Изучать. Посмотрим, как он заводится. Оно очевидно более совершенно, чем все, чем располагает любая известная нам раса, за исключением, вероятно, ворлонцев, – а тут, конечно, мы основываемся на слухах.
– И Корпус обладает этим. Замечательно. Правительство Земли знает?
– Эл… На самом деле ты не хочешь знать, кому известно об этой штуке. Совсем-совсем не хочешь.
– Поверю тебе на слово. Но… нельзя ли работать отныне чуть поусидчивей? Ты администратор. Это твоя работа – обеспечивать будущее Корпуса. Моя работа – ловить мятежников, раскрывать преступления, охранять мир. Если эти дела пересекутся, как сегодня, нам следует общаться. В других случаях я постараюсь не лезть в твой огород. Согласен?
– Согласен.
Бестер оглянулся на корабль.
– Думаю, я начинаю соглашаться с тобой насчет этой штуки. Почему бы мне не угостить тебя?
– Неплохое предложение.
Бестер ушел с чувством, что он ступил на край очень глубокой пропасти, балансировал на грани, а затем ретировался невредимый.
Настала пора лечь на дно. Бретт выразил подозрения насчет "пропростецкой" гегемонии в высших эшелонах Корпуса. Даже если они безосновательны – а Бретт так не думал – все равно неблагоразумно привлекать излишнее внимание. Особенно теперь. Потому что правота Бретта очевидна, по крайней мере, в одном: грядут большие события, очень большие. Бестер решил участвовать в них, но ему следовало быть терпеливым.
"Через несколько дней станет ясно, не зашел ли я слишком далеко", подумал он и мысленно скрестил пальцы.
Глава 3
Три дня спустя ему позвонил заместитель директора Менендес. У директора было четверо заместителей – Бестер обычно имел дело с Кауфманом, из марсианского отделения. С Менендесом он ни разу не разговаривал. На экране тот выглядел ужасно молодо, почти младенчески.
– Колония Бета? – вежливо повторил Бестер.
– Да. Самая важная.
Бестер рассматривал Менендеса с минуту.
– Я могу подготовить мою эскадрилью "Черных Омег" за четыре часа.
– Отрицательно. "Черная Омега" нужна на Марсе.
Бестер моргнул.
– Это моя эскадрилья. Я годами бился, чтобы сформировать ее.
– М-р Бестер, какую бы роль ни сыграли вы в формировании "Черной Омеги", они – как и вы – принадлежат Корпусу.
– Конечно. Но я их командир. Вы снимаете меня с этой должности?
– Нет, м-р Бестер, не снимаю. Времена нынче непростые. Вы нужны нам в колонии Бета, и нам нужна ваша эскадрилья возле Марса, наготове.
– Вы ожидаете неприятностей?
– Быть может.
– Тогда что ж. Как я попаду в Колонию Бета?
– Как все попадают, м-р Бестер. Мы купили вам билеты на коммерческий транспорт.
– А сколько моих охотников я могу взять?
– Нам нужен на Бете следователь, а не целое подразделение. Бета не очень-то… дружественна… к Корпусу, так что мы должны обойтись без большого вторжения. Местное отделение снабдит вас всеми людьми, какие вам понадобятся.
– При всем уважении, мне лучше работается с моими собственными людьми.
– Уверен в этом. Но так не получится.
Бестер пожал плечами.
– Если так сложилось… Когда я отбываю?
– У вас есть два часа.
Всю дорогу домой, и даже собираясь, он бунтовал против такого произвола, рассматривая перспективу. Они хотели, чтобы он был один, далеко от своих отрядов. Если бы его просто послали в Колонию Бета, он бы рассматривал это как развлечение, что-то, на время уводящее его с Марса, – и от черного корабля. Но так… что ж, он, должно быть, просчитался. В конце концов, он, должно быть, зашел слишком далеко.
Он пожалел, на минуту, что отложил назначение, которое планировал. Правда, он хотел выбрать самый подходящий момент, но…
Неважно. Он это переживет. Время придет достаточно скоро. Это неизбежно; это судьба.
Кое-чего у Эла Бестера, может, и не было – настоящей любви, глубокой дружбы, благостных отношений со счастливым космосом – но что у него было, так это судьба.
– Что ж, топонимика неподвластна моде, – объяснял Бестер соседу-пассажиру. Это был мужчина, вступивший в средний возраст, представившийся страховым брокером. – Учтите исторический контекст.
– Какой может быть исторический контекст при четырнадцати колониях "Бета" в освоенном людьми пространстве?
– Ну, вы ведь из Северной Америки?
– Соединенные Штаты, – сказал тот с оттенком гордости в голосе.
"Ага. Романтик, даже потенциально национальный сепаратист", подумал Бестер и отложил это в сторону для будущего рассмотрения. Никогда не знаешь, с этими простецами.
– Ну, подумайте. Почти в каждом штате Соединенных Штатов есть, по крайней мере, один "Колумб" или "Колумбия", один "Франклин", один "Мэдисон" – обычно больше одного. Эти имена неожиданно возникают повсюду, потому что являются частью коллективного бессознательного евро-американских поселенцев.
– Ага, но те места названы в честь людей.
– Что же, подумайте о Весенних Долинах, Дубовых Рощах, Озерных Городах.
– Все-таки Бета…?
– Думаю, тут два обстоятельства. Во-первых, мы возвращаемся к Греции. Это символизирует для нас определенные вещи – демократию, эрудицию, литературу, образование. Неважно, что греки были, по большей части, очень недемократичны и не особенно начитаны или развиты в сравнении, скажем, с современным им Китаем – символизм остается. О, греки вышли из моды – Санскрит и Мандарин были последним ее криком в прошлом веке. В начале этого столетия в зените недолго были центавриане. Затем, новое же оживление греков – я думаю, в ответ на страх затопления нашей культуры чуждыми влияниями. Греки, латиняне, шумеры – все снова стали весьма популярны. Спорю, у вас есть хотя бы один дед по имени Ахиллес и один по имени Гильгамеш.
Мужчина кивнул.
– Забавно, – продолжил Бестер, – что центавриане тоже подхватили это. Если вспомните, одно время они пытались убедить нас, что мы – их утраченная колония. Они начали использовать греческие и римские имена, а в их текстах появились переводы названий их планет и звездных систем. Довольно странно, куча их колониальных миров в итоге оказались "бета" там и тут, потому что в их обитаемой системе может быть только одна "альфа" – Прима Центавра.
Это – второе, конечно. Со временем, когда мы начали заселять колонии, "бета" стало почти слэнговым словом для "маловажной колонии". Это не систематика – взгляните на любую звездную систему с более чем одной колонией. Есть шансы, что вы не увидите колоний Альфа, Гамма или Дельта – но больше шансов, что, по крайней мере, город где-нибудь будут называться "Бета".
– Это впечатляет, признаю. Вы преподаете географию или что-то такое в Пси-Корпусе? – он невольно, как и несколько раз до этого, взглянул на значок Бестера.
– О, нет. Но последний мой сосед по кораблю был профессором географии.
– И он вам все это рассказал?
Бестер нахмурился, изобразив на лице озадаченность.
– Нет. С чего вы взяли?
Он любил выражение их лиц, когда он говорил подобные вещи. Некоторые любят хорошие сигары, некоторые – французский бренди. Он же предпочитал человека рядом с собою пытающимся рассмеяться как бы над шуткой – и, наконец, терпящего неудачу. На самом деле, он прочел все, о чем только что говорил, в стандартном туристическом справочнике, но не собирался рассказывать об этом своему соседу.
Часом позже он впервые ступил на Колонию Бета. Эта Бета была единственной в системе всего из двух колоний – разве только если посчитать малые поселения в богатых металлом астероидах. В этом случае, их было четыре.
