Смертельные связи: возвышение бестера

      – Где я? Это было… – слова не давались ему.
      – Это больница. Ты в порядке, они просто хотят тебя недолго понаблюдать. Ты был без сознания около двух часов, – он помедлил, затем взял Эла за руку. – Я хочу, чтобы ты понял, что я не пытался причинить тебе вред, Эл. Но в твоем поединке с Саймоном я заметил определенное самодовольство. Ты молодец для своих лет, это факт, как демонстрирует этот случай – но есть и мозгорезы, которые могут сделать то, по сравнению с чем произошедшее с тобой покажется щелчком по носу. Было бы плохой услугой с моей стороны не помочь тебе понять это теперь, до того как заносчивость войдет у тебя в привычку.
      – Думаю, мне понятно, сэр.
      – Думаю, нет. Но это начало, – он сделал паузу. – Ты ухватил часть моих уроков, Эл. Ты пытался контролировать образ, метафорическую конструкцию, с которой я нападал на тебя, и проделал хорошую работу. Это одна попытка, но она по-своему опасна. Это разновидность шаманской игры…
      – Сэр?
      – Шаманы. Врачи и маги племен. Как правило, им доводилось входить в транс и вести битвы образов, трансформируясь вслед за противниками. Был ли один волком, другой становился львом. Тогда первый превращался в медведя, его оппонент в… тиранозавра или что-то в этом роде. Часто это было даже более искусно; один становился огнем, другой превращался в дождь, залитый огонь подымался туманом – и так далее.
      Побеждает тот, чьи формы действуют более ловко и убедительно, чем у противника. Это срабатывает только потому, что оба сражающихся позволяют своим сознаниям признавать правила, быть ограниченными тем, что они знают в нормальном мире. И вот теперь я хочу подвести итог. Ты когда-нибудь играл в "камень-ножницы-бумага"?
      – Да, сэр, – Эл был озадачен внезапной сменой темы.
      – Сыграем. На счет "три".
      Они потрясли сжатыми кулаками три раза. Эл оставил свой сжатым – камень. Учитель Робертс выставил два пальца – ножницы.
      – Ну? – сказал учитель.
      – Я выиграл. Камень ножницы затупит.
      Учитель Робертс потянулся, очень быстро, и схватил руку Эла за большой палец и мизинец, вывернув их. Эл ойкнул, невольно, от неожиданности и боли.
      – Я выиграл, – сказал Робертс. – Я выиграл, потому что я не признаю, что тут были камень и ножницы. Только наши руки. И моя рука больше, крепче, сильнее, более ловкая, чем твоя. Понимаешь? – он отпустил руку Эла так же быстро, как схватил ее.
      – Да. Я понимаю, – сказал Эл. "Ты сжульничал. Ты нарушил правила".
      Учитель Робертс уловил это, и его глаза блеснули. "Именно, Эл. Именно. Ты должен решиться. Окончилась твоя учеба в школе, и ты перейдешь в Начальную Академию, если поступишь. Если тебе неловко нарушать правила, я советую тебе готовить себя к бизнесу. Если же ты хочешь быть Пси-копом…"
      Он оборвал себя и улыбнулся.
      – Увидимся завтра перед письменной итоговой. Это домашнее задание. Обсудим – ну-ка – я хочу, чтобы ты сравнил шаманские поединки якутов, полет Локи и подвиги удалого Лемминкайнена. И, я попросил бы, будь готов представить их в действии. Ладно?
      – Да, сэр, – однако он не имел ни малейшего понятия, что такое якуты – или кто были "Локи" или "Лемминкайнен". Такого рода задания были типичны для учителя Робертса.
      – Как дела? – спросил Бретт, когда Эл вошел в комнату с кипой книг в руках.
      – Подыхаю. И он дал мне задание на дом, – Эл на мгновение зажмурился; его пси-соревнование с учителем Робертсом оставило у него такое ощущение, будто он не спал несколько дней.
      – Хм. Ну, не раздевайся – послезавтра у нас турнир между звеньями. Думаю, у нас хороший шанс.
      – Уверен в этом.
      Бретт вернулся к чему-то, чем занимался. Эл открыл книги и попытался разобраться, какую пролистать первой. Бретт просто подлизывался к нему, потому что он не хотел, чтобы звено выиграло. Это был Бретт, всегда думающий о своем лидерстве.
      Не то чтобы кто-либо когда-либо выбрал его или что-то подобное. Они просто приняли то, что было вовсе неправильно. Бретт не был ни самым ловким, ни телепатически сильнейшим. Чем он заслужил свою популярность?
      Но как раз так и обстояло дело! Пока, во всяком случае. Когда они поступят в академию, где положение официально определялось заслугами и способностями, он станет самим собой.
      Ему осталось подождать всего неделю.
      Он сосредоточил внимание на книге и, к своему удивлению, нашел, что она ему нравится. Он полностью втянулся в причудливую дуэль двух якутских шаманов, когда дверь внезапно распахнулась.
      Он не слышал или не чувствовал их прихода. Это невозможно.
      Смехуны. Обозленные Смехуны.
      Что я натворил в этот раз? Он опасался, что проворонил это. Страх был сильно смешан со злостью, а это он определенно хотел скрыть.
      Последний год или около того Смехуны становились более и более деспотичными, наказывая и сканируя. Всем было очевидно, как это несправедливо, но, казалось, взрослые не замечали перемены, даже когда все происходило у них на глазах.
      Он пытался вспомнить, что такого он говорил за целое утро, чего они не имели права спросить у Смехунов, но это было трудно, очень трудно.
      – Раздевайтесь. Совсем, – скомандовали Смехуны своими ровными, нечеловеческими голосами.
      Они с Бреттом возмутились. Эл мог обижаться на них, но никогда не вставал вопрос о том, чтобы не повиноваться им. Они были реалией жизни.
      Дальше – хуже. Смехуны погнали их обоих голышом из их комнаты в общую, а там были остальные из их звена, все голые, как улитки, и девочки, и мальчики. Эл всегда предполагал, что ему понравилось бы посмотреть на некоторых девочек без их платьев – особенно на Миллу, которая в последний год приобрела интригующие формы – но он обнаружил, что, столкнувшись с ними вот так, он ужаснулся. Они не казались милыми, или сексапильными, или какими-то такими – они казались морскими тварями, вырванными из их раковин, брошенными дрожать и умирать на берегу.
      Другими словами, они выглядели точно так, как он себя чувствовал. Паршиво.
      Из общей комнаты всех их вытолкнули наружу. Выражения на масках их мучителей на мгновение выказали некоторое удовлетворение.

Глава 4

      Смехуны вели их, казалось, целые мили по тротуару, окруженных со всех сторон старшими ребятами, студентами академии, взрослыми. Эл чувствовал себя измеренным, взвешенным, оцененным. Хотя глазеющая толпа не издавала ни единого звука, по телепатическим насмешкам и оскорблениям становилось ясно, что они считали его недоделком.
      "Малявка, да? Крысенок".
      "Эй, парень, что это шестилетка делает, прогуливается?"
      "Это у тебя руки или соломинки?"
      Теперь-то Смехуны усмехались, и Эл вдруг понял, что их усмешки всегда были ироническими – даже принося подарки и награды, они всегда усмехались над ним, не для него. Смеялись над ним под своими масками.
      Наконец "прогулка" закончилась, и их привели в затемненную комнату, просторную, немного затхлую. Было не настолько темно, чтобы он не мог разглядеть других, которые, как и он, начали дрожать от холода, пытаясь сбиться в кучу. Но их удерживала нагота и ужас. Большинство плакало. Все уроки заглушил стыд и унижение, у многих началась и телепатическая истерика.
      Но с ним им такого не сотворить. Не с Альфредом Бестером. Он не знал, что здесь происходит – то ли Смехуны спятили, то ли это был какой-то заговор, как-то устроенный простецами – но когда пси-полиция выяснит это, кто-то заплатит. Они заплатят, а он будет тут и увидит это.
      Он вдруг дернулся, как рыба, которую, он однажды видел, выловили из Женевского озера. Сканирование прорвало его защиту, как если бы ее не было вовсе. Он восстановил защиту – и позволил ей рухнуть. Никому не позволено бросать вызов Смехунам.
      Но если Смехуны свихнулись…
      Так или иначе, было поздно. Они вытаскивали образы из его сознания, разбрасывая их перед другими детьми: он похотливо глазеет на Джулию. Мочит штанишки в 6 лет. Ворует конфеты, когда никто не смотрит. Вещи, которые он держал далеко спрятанными – черные пауки в укромных углах, блестящие надежды, которые он лелеял как сокровища. Все было отнято у него и подброшено в воздух, будто конфетти, накрошенное из его души.
      А воздух задыхался от таких конфетти. Тут был Бретт, подглядывающий в приоткрытую дверь ванной за мисс Честейн. Тут была Милла, плачущая при виде крови у себя между ног, ничего не соображающая от страха. Азмун, сидящий в классе, внезапно упустивший из-под контроля кишечник, боящийся, что кто-то узнает, неспособный признаться в содеянном, пока запах становился сильнее и сильнее.
      Это продолжалось и продолжалось, стенания и крики становились хуже и хуже, пока, наконец, что-то не сломалось в Эле. Он встал, и это было, будто его сознание загорелось, будто он испускал из мозга кометы вместо мыслей.
      "ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ВЫ, СМЕХУНЫ ВОНЮЧИЕ, ПЕРЕСТАНЬТЕ!"
      Другие дети поддержали его, сперва один, потом другой, затем все они заорали на Смехунов. Эл вдруг ощутил себя частицей воды в гигантской волне, цунами гнева и правоты.
      И Смехуны – перестали. Но не дети – волна росла и росла, обрушиваясь на Смехунов, пока они поглощали мучения, страх и ненависть друг друга.
      Тут ужасный белый свет залил комнату, ослепляя, и всё снова пришло в смятение. Когда свет снова стал обычным, когда они снова смогли видеть, они были так ошеломлены, что никто не мог ничего ни сказать, ни телепатировать.
      Потому что Смехуны сняли маски. Эл узнал их.
      Учитель Робертс. Учитель Хьюа. Мисс Честейн. Мисс Кицуру. Учитель Альверадо. Мистер Кинг. Медсестра Чайлднесс, которая баюкала его и тихо говорила с ним, пела ему колыбельные. Все они были Смехунами. Все взрослые. Все те люди, кто растил его. Корпус.
      Учитель Хьюа, самый старший, выступил вперед в оглушенной тишине.
      – Теперь вы видите, – сказал он кротко. – И теперь, надеюсь, вы понимаете. Корпус это мать и отец – и мы все мать и отец друг другу. Мы те, кто растили вас, учили вас отличать верное от неверного, радовали вас – и, да, пугали вас. Все это во благо, и в будущем вы поймете, даже если сейчас не понимаете.
      Вы – Первое Звено. Все телепаты особенные, но вы самые особенные. Способности большинства детей не раскрываются ранее 11-12 лет или старше. Большинство же из вас проявили себя почти с момента рождения. Лишь пять процентов проявляют себя до подросткового возраста. Вы все – редкость.
      Первое Звено. Телепатами рожденные, вы растили друг друга настолько же, насколько мы растили вас. Когда вы покинете это место, звеньевые общежития и перейдете в академии – все изменится. Вы станете жить и трудиться рядом с выросшими нормалами, кто позже узнал о своих способностях, кто не понимает Корпус, как вы. Они произносят слова, но в сердцах своих не понимают, что такое быть Корпусом. Это ваш особый дар – суметь научить их этому, показать им на примере своей жизни, своей учебы, своего труда вместе, и по отдельности.
      Все мы – все, кто стоит перед вами – когда-то были членами Первого Звена. Мы ваши матери и отцы, мы ваши сестры и братья. Мы стояли перед нашими старшими, как вы теперь стоите перед нами. Мы были напуганы, унижены, злы – как и вы. И вместе, как это сделали вы, мы принялись плакать, сбросили ярмо, становясь сами себе матерями и отцами. Тогда они открылись нам, как мы – вам.
      Теперь пройден полный круг. Вы были детьми. Теперь, говорю я – вы не дети. Вы – это мы, а мы – это вы.
      Учитель Хьюа начал снимать одежду. Другие тоже. Без серой сутаны учитель Хьюа был костлявый старик с выпирающим пузом. Он вовсе не выглядел жутким. Он стал перед ними на колени, и другие взрослые последовали за ним.
      – Только что ваши сознания были подвергнуты насилию. Это чтобы показать вам одну из причин, по которым был сформирован Корпус, почему одному никогда нельзя вторгаться в сознание другого без его разрешения. Этот закон должен быть нерушим. Вам не причинят этого вновь, и вы не должны делать это с другими, кроме особо чрезвычайных обстоятельств.
      Таких, как сейчас. Наши сознания открыты. Наши барьеры сняты. Воля ваша.
      Долго-долго в это невозможно было поверить. Никто не двигался. Они просто уставились на коленопреклоненных взрослых, своих учителей и друзей, которые оказались их мучителями.
      Затем некоторые потянулись, убеждаясь, что это правда, что барьеры действительно сняты. Сначала один, потом другой из детей сунулись в незащищенные сознания, ткнулись в поисках какого-нибудь секрета, а затем сразу обратно, как будто боялись, что выскочит какой-нибудь капкан.
      Затем, как бы внезапно достигнув критической массы, комната снова взорвалась болью и стыдом. Но на сей раз это исходило от взрослых.
      Эл обнаружил, что не может участвовать. Он стоял там, моргая на перевернувшийся мир, сердце дико стучало в груди. Зачем взрослые позволяют это? Они были под контролем – кто бы удержался?
      Но тут он уловил что-то, присутствие… наблюдение. Одобрение. Директор? Это неважно, потому что он внезапно понял. Учителя не были старшими, не
      более чем он сам. Корпус был матерью и отцом, но не индивидуальности в нем. Слова учителя Хьюа начали обретать больший смысл.
      Когда это закончилось, они получили черные одежды, и, что более важно – перчатки. Эл натянул их, почувствовал, как тесно облегают они его пальцы. Перчатки, наконец-то.
      Он больше не ребенок.
      Учитель Хьюа говорил что-то, кое-что из этого Эл понял, кое-что нет. Но он понял яснее всего то, чего учитель Хьюа не сказал. Это была, на самом деле, очень простая вещь, что-то, что ему давно следовало бы знать.
      Взрослые не отличались от детей. Им не следовало доверять, не как индивидуальностям. Учителю Хьюа нельзя доверять. Мисс Честейн, несмотря на всю ее доброту, нельзя доверять.
      Только самому Корпусу можно доверять, и только сам Корпус – его законы, его институты в целом – заслуживали его верности.
      Он доверял Корпусу. Он больше не доверится ни единому человеческому существу.
      Этой ночью, глядя на звезды – когда он спал – он искал лицо своей матери, с ее темнорыжими волосами; он искал темноволосого отца. Они всегда появлялись, когда он произносил "Корпус – мать, Корпус – отец". Может, они были его родителями, биологическими – он знал, у других детей такие есть. Родители Миллы даже приезжали к ней, хотя уже не очень часто.
      Он однажды спросил о своих собственных, и ему рассказали, что они погибли, когда мятежники взорвали бомбу в Тэптауне. Может, его детское сознание помнило их, или, может, он их выдумал, а то и перенял у другого ребенка.
      Кто бы они ни были, существовали, или их не было, теперь они ушли. Теперь в ночном небе не было ничего, кроме звезд, ничего в его снах, кроме молчания.

ЧАСТЬ 2. АНТИТЕЗИС

Глава 1

      Взмах кулака пришелся в дюйме от его лица, но Эл и глазом не моргнул. Еще до выпада Джексона он знал, что тот не попадет.
      Оборотный удар – другое дело; это была реальная атака, и Джексон метил Элу в солнечное сплетение каждой унцией своей значительной силы и веса. Однако Эла там не было. Он отступил и "передал" свое следующее движение: ребром ладони по затылку противника. Джексон уловил мысль – как понял Эл – и крутанулся, чтобы уклониться от удара, которого он ожидал.
      Эл упал наземь, припечатав обе кисти к полу, вытянув плашмя ногу назад, и развернулся. Повернувшийся, чтобы уклониться от удара в голову, Джексон получил первый знак, когда нога ловко врезала ему снизу. На голову выше и двадцатью фунтами тяжелее Эла, он произвел порядочный шум, приземлившись на мат.
      – Стоп! – выкрикнул сенсей Каплан, ступая на ковер. Джексон с трудом встал на ноги. Эл чувствовал его расстройство и враждебность и надеялся, что поединок продолжится; Джексон в таком состоянии терял всякий контроль над стратегией.
      Но Каплан закончил поединок.
      – Заметьте, – сказал он, – м-р Бестер использовал минимум необходимых движений. Он вел сражение там, где ему действительно место – в уме. Он победил прежде, чем начал атаку. М-р Джексон крупнее, но его разум слабее, – он оглядел группу – все студенты-второкурсники Начальной Академии. – Внимание. Занятие окончено.
      Они все дружно поклонились.
      Джексон зыркнул на Эла, прежде чем уйти, и Эл ответил ему слабой улыбкой. Он мог позволить себе быть великодушным.
      – Отличный поединок, Эл, – сказал Рафаэль, жилистый юноша с ясными черными глазами.
      – Спасибо, – он помедлил, пытаясь придумать, как он может ответить на это обращение. Раздумье затянулось.
      – Рафаэль, – позвала Сьюзан с другого края комнаты, – как насчет ланча?
      – Конечно. Увидимся завтра, Эл.
      – Увидимся, – он мысленно пожал плечами. В любом случае, через час у него урок, и Рафаэль, вероятно, знал об этом. Вероятно, поэтому он не позвал Эла на ланч.
      Вероятно. Эл направился в душ. Все равно у него не было времени на общение. Держать марку в Начальной Академии было абсолютно необходимо, если хочешь прейти в подготовительные классы Метапола в Высшей. Осталось каких-то три года.
      Эл настолько углубился в свои мысли, что почти налетел на Джулию в холле. Он уловил ее ментальный росчерк уже после того, как обнаружил себя лицом к лицу с удивленной кареглазкой.
      – Ой, привет, Эл, – сказала она.
      – Привет, Джулия, – ее лицо стало уже, черты отчетливее, хотя в пятнадцать лет изгибы, просматривающиеся под ее униформой цвета золота и умбры, еще задержались между девичьими и женскими. – Как… как дела?
      – Замечательно, – заявила она, ее глаза блуждали по белому, почти стерильному холлу, будто искали кого-то еще в торопливой массе студентов. – А как твои? Я слышала, ты получил премию Каргса в том году.
      – Да, кажется, получил.
      – На самом деле я не удивлена. Ты всегда был в звене лучшим. Мы на днях интересовались тобой… – она приостановилась, вероятно, только что заметив, что сказала "мы". Он понял, конечно. Начальная Академия была велика, но не настолько. Он часто замечал Джулию, Миллу, Бретта, Азмуна, Экко и большинство остальных из звена за ланчем или игрой в футбол на площадках.
      – Ты уже решила? – спросил он. – В какую школу ты могла бы пойти?
      – О, ну… ага, я подумываю о бизнес-школе. Кажется, стану стряпчей, как ты всегда говорил. А ты? Все еще хочешь стать пси-копом?
      Эл кивнул.
      – Да.
      – Ну… тогда удачи. Это будет непросто.
      – Спасибо. Я… – как и с Рафаэлем, он хотел сказать что-нибудь еще, но не решался ни на что. Это было определенно неприятное ощущение.
      – Мне нужно на урок, – сказала Джулия. – Думаю, еще увидимся.
      – Ага. Мне тоже. Ну, успехов тебе, – он сверкнул улыбкой, которая не была искренней, и пошел прочь.
      – Эй, Эл?
      Он обернулся, удивленный, что она все еще смотрит на него.
      – Да?
      – Я… кое-кто из прежнего Первого Звена собираются в поход, в Альпы. Что-то вроде неформального воссоединения. Ты тоже приглашен, если хочешь.
      Он моргнул.
      – Конечно, – сказал он. – Это может быть весело.
      Она улыбнулась, немного нерешительно.
      – В субботу? Мы собираемся встретиться у Хватуна, примерно в семь утра.
      – Хорошо. Хорошо, я приду.
      Она заспешила прочь, а он отправился на статистику, удивляясь, отчего это шагать стало чуть легче.
      На занятии Эл подавил это чувство и постарался усвоить хоть что-нибудь из сказанного профессором Диболдом. Когда прозвучал звонок, он, как обычно, направился в отделение Метапола Вест-Энда.
      Центральное отделение Метапола было в административном комплексе. Студентам не запрещалось бывать там, но и не рекомендовалось – без особого приглашения. Офис в Вест-Энде был меньше, более знакомый и намного более доступный. Здесь обычно дежурили всего шесть копов, и трое из них, как правило, бывали на задании.
      Долговязый мужчина с тяжелым, угловатым лицом едва ли светлее эбенового дерева приветствовал его болезненной, какой-то смущенной улыбкой.
      – А, м-р Бестер. Как поживаете в этот отличный денек? Пришли заниматься, как обычно?
      – Да, сэр, лейтенант Ван Арк. Вы против?
      – Отнюдь. Но… э… разрешаю вам кое-какую мелочь.
      – Сэр?
      – Мы не называем друг друга по чину. Это для нормалов. Мы тэпы, мы знаем, кто мы такие.
      – О. Но в фильмах…
      – Ну, да. Но некоторые нормалы смотрят фильмы типа "Джона Следопыта". Им удобнее с титрами, чинами и подобным, так что мы оставляем им их иллюзии.
      – Понял, – сказал Эл. В этом был смысл. – Так как же мне вас называть?
      – М-р Ван Арк подойдет.
      – Окей. М-р Ван Арк.
      Ван Арк хмыкнул.
      – Сколько вы уже приходите сюда, м-р Бестер? Года четыре? Вы занимаетесь этими Беглецами, как некоторые дети занимаются бейсболом или футболом.
      – Да, сэр. Когда я стану пси-копом, я хочу знать их.
      – Когда? Не если? У вас определенно нет проблем с уверенностью в себе, м-р Бестер. Так или иначе, приятно видеть в молодежи столь активный интерес. Вы подаете хороший пример. Все же, – он выразительно развел руками, – вы тут каждый день, в дождь и в солнце! Вы ни дня не пропускаете. А поухаживать, пригласить девчонку на пикник? Когда будете в моем возрасте, пожалеете об этом.
      Эл подумал – очень осторожно, строго контролируя себя – что в возрасте Ван Арка он намерен иметь чин повыше лейтенанта, безразлично, будет ли этот титул произноситься вслух или нет.
      – Я иду в поход на этот уик-энд, – заметил он, маскируя всякий намек на свою реакцию.
      – Ха. По мне, это звучит как еще одно задание. Но каждому свое, – и он взглянул на экран своего компьютера. – Ну, вот сводки, если хотите посмотреть.
      Элу показалось, что большой человек позаимствовал его собственное озорное выражение.
      – Ух ты, – сказал Эл, расширив глаза при виде списка фамилий. – Взяли Кашиваду, Д'Амико и Эноха. Они всегда числились в розыске.
      – Энох еще до вашего рождения, – заметил Ван Арк.
      – Всех одновременно, похоже. Нынче утром. Эй, и Дайтц тоже тут, – он нахмурился у экрана. – Что-то произошло, не так ли? Что-то значительное.
      Хохот Ван Арка грохотал несколько мгновений.
      – Что ж, я не должен был сообщать это тебе, прежде чем оно попадет в новости, но скажу, если поклянешься держать это в секрете.
      – Корпус – мать, Корпус – отец, – промолвил Эл. – Я никогда не предам Корпус.
      Ван Арк понизил голос.
      – Только что разгромили большое гнездо подполья в Объединенных Исламских Нациях – в Казахстане, я думаю. Рапорты все еще поступают. Это там они взяли тех трех.
      – Могу я посмотреть еще? Какие-нибудь рапорты?
      – Разумеется. При условии твоей клятвы молчать об этом тоже.
      – Даю слово.
      Ван Арк вытащил свою идентификационную карту и активировал ее.
      – Окей, – сказал он. – Ты получил доступ. Радуйся.
      Эл кивнул, и Ван Арк, придвинувшись, сел рядом. Перед ним появилось краткая сводка по ситуации, список Беглецов, предположительно скрывающихся там, а затем текущий рапорт. Это был, конечно, лишь четвертый уровень, так что все ключевые детали опускались – источники, рапорты о жертвах, подробная тактическая информация и тому подобное. Тем не менее, было поучительно сравнить первоначальный список с теми, чья поимка была подтверждена. Эноха и Кашиваду они найти ожидали; Д'Амико оказался сюрпризом. Это были крутые парни.
      Среди второстепенных он узнал Классена, Бразг и Нильссона, все они числились в основном розыскном списке более пяти лет. Из них, кажется, только Классен был пойман в сегодняшнем рейде. Означало ли это, что Бразг и Нильссон проскользнули у Корпуса сквозь пальцы, или их с самого начала не было там?
      Интересно. С разрешения лейтенанта он вызвал их персональные файлы, надеясь, что их истории дадут ключ.
      Лара Бразг родилась тридцать лет назад в Канаде. Она была зарегистрирована Корпусом в четырнадцатилетнем возрасте, П5, и получала sleepers. Исчезла в возрасте двадцати одного года. Она была замешана в два покушения на убийство и одну закладку бомбы и похитила, по крайней мере, двух тэпов из исправительных учреждений. Классический тип Беглецов "А", она даже могла быть хорошим человеком, которого сбили с пути истинного, промыв мозги где-то в высокоорганизованном и циничном подполье.
      Ее типу можно было показать правду, спасти, исправить и сделать полезным членом Корпуса. Так бывало не раз и не два. На портрете она выглядела красивой, но несколько вульгарной блондинкой с испещренным светлыми веснушками лицом.
      Портис Нильссон был совсем другое дело. Родившийся в Великобритании, он был моложе Бразг на год, но имел значительно более длинный список преступлений. Несколько зверств: два убийства во время ограбления, один акт кровопролития в кабацкой драке в Мадриде, многочисленные мелкие и два крупных обвинения в краже. Он отсидел шесть лет в тюрьме как несовершеннолетний, но никогда не проходил положительно тест на телепатию.
      Под конец его срока тюремный психолог, тем не менее, убедился, что Нильссон обладает пси-способностями, но просто не имеет митохондриальной метки – не так уж и необычно; в конце концов, у тридцати процентов телепатов ее нет.
      По пути в исправительное заведение Нильссон бежал и оставался с тех пор на свободе. За последние четыре года фокус его преступной деятельности сместился на операции, относящиеся к подполью. Нильссон выглядел как Беглец типа "С", социопат, нашедший организацию, которой пригодился. В то время как любой тэп мог быть вразумлен через исправление, тип Нильссона – преступник от рождения, привыкший злоупотреблять своими силами – труднее всего поддавался изменению.
      Его фото, казалось, подтверждало это – даже на видео, его глаза излучали злобу, а квадратная челюсть выражала непокорство.
      – Опасный клиент, – заметил Ван Арк, прохаживаясь позади него. – Даже среди нормалов трудно найти более жестокого типа.
      – Копы возьмут его, – сказал Эл.
      – Тебе будет также интересна новостишка, которую я выловил, – как бы по секрету сказал Ван Арк.
      – Что это, сэр?
      – Стивен Уолтерс всплыл на поверхность.
      Эл скорчил скептическую гримасу.
      – Он умер лет двенадцать назад.
      – Это мы так думали, но он ловкач. Должен быть, он единственный пси-коп, ставший нелегалом…
      – …только после того, как его сознание было поражено и перепрограммировано Декстерами, – напомнил ему Эл.
      – А… да, – сказал Ван Арк. – Так или иначе, те его останки, что найдены на месте взрыва в Никарагуа, должно быть, состояли из искусственно выращенных тканей, потому что прядь его волос нашли во время рейда в ОИН.
      – Но не его самого.
      – Нет.
      – Не могут ли волосы быть чрезвычайно старыми?
      Ван Арк покачал головой.
      – Вдобавок живые клетки кожи. Уолтерс был там.
      – Ух ты, легенда жива.
      – Похоже на то.
      Эл выдвинул челюсть.
      – Я почти надеюсь, что он останется здесь, пока я не стану копом. Я его поймаю.
      – М-р Бестер, – сказал лейтенант Ван Арк, – этого я вам никогда бы не пожелал.
      Эл думал о нелегалах немного позже, на бегу. Он пытался довести свой бег до десяти километров, каждый за шесть минут. Он был на третьем километре – всегда худшем – так что поднажал и попытался занять свой разум чем-то другим, нежели отбивание мяса и костей об асфальт.
      Почему кто бы то ни было становится Беглецом? Чего они хотят этим добиться? О, людей вроде Нильссона понять нетрудно – они были просто преступниками, использующими других преступников, чтобы избежать ответственности. Но другие? Что они надеялись найти, чего не мог им дать Пси-Корпус?
      Он попытался представить себя самого, вне Корпуса, поздним, выросшим как нормал. Скажем, ему двенадцать к моменту проявления пси-способностей – что бы он стал делать там, во внешнем мире простецов? Принимать подавляющие наркотики? Таким образом он смог бы спрятать свои способности, вести ту жизнь, к которой привык – исключая то, что нормалы могли обнаружить по личным записям или официальным файлам. Он не смог бы получить работу или даже найти жилье, не выдавая своей природы, а нормалы ненавидели бы его все равно, со sleepers или без.
      Или он мог бы вступить в Пси-Корпус, получить бесплатное образование, жилье, довольствие, работу, защиту от простецов, общество себе подобных.
      Так что нелегалы не желают той жизни, что ведут нормалы, и они не желают использовать возможность отточить свои силы до совершенства, жить и работать как телепаты. Они не хотят быть нормалами, и они не хотят быть тэпами. Чего же они хотят?
      Что ж, они наломали дров. Может, все к тому и шло? Они просто хотели неприятностей. Определенно, такой уж народ.
      Он поразмышлял над этим еще, но словно бился о стену. Ответ, вероятно, какой-то замечательно очевидный, подумал он. Проблема была в том, что не хотелось соваться повсюду с расспросами вроде этих, насчет Беглецов – если хочешь быть пси-копом. Твоя забота поймать их, а не понять их. Все же – не легче ли поймать их, если их понимаешь?
      Он почувствовал, как начало открываться второе дыхание, а это всегда было приятно. Он отложил внутреннюю дискуссию ради вида, открывшегося с вершины холма. Он видел через стены и проволоку, защищавшие Тэптаун, текущую в золоте заката Рону. С легкой улыбкой на лице он пустился спринтом, чувствуя себя галопирующей лошадью или запряженным быком, непобедимым, бессмертным. В конце концов, ему пришлось замедлить бег, но ощущение осталось. И созвучное ему, такое славное имя – Джулия.
      – Эл! Приятно видеть тебя. Рад, что ты смог это сделать, – улыбка Бретта была ослепительна.
      Эл слегка улыбнулся и коротко, твердо пожал руку юноши в перчатке, такой же, как его собственная. Это звучало весело.
      – Джулия сказала тебе, куда мы идем? Примерно до Монблана. Бывал там когда-нибудь? – он помедлил. – Ты добыл себе увольнительную, правильно?
      – Да, для отлучки. Не на Монблан.
      – На самом деле мы не пойдем на Монблан – но очень близко. Тебе понравится поход. В том месте, где у нас был привал, грандиозный вид, и можно наловить рыбы.
      Эл кивнул, так как, по-видимому, иного ответа не требовалось. Бретт вытянулся в кости – он был на две головы выше Эла, с красивым суровым лицом такого рода, какие изображались на вербовочных плакатах Пси-Корпуса.