Военные тайны XX века - Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке

В результате развернувшегося интенсивного строительства к 1937 году в Маньчжурии можно было уже разместить до 12 усиленных пехотных дивизий численностью от 24 до 29 тысяч человек каждая. Причем половина всех казарм была построена в районах, прилегающих к Приморью, то есть на направлении главного удара по различным вариантам плана «ОЦУ».

Для быстрой переброски на континент необходимого числа дивизий нужно было иметь в Маньчжурии хорошо развитую сеть железных и шоссейных дорог, которые должны были идти от корейских портов и портов южного побережья Маньчжурии в направлении к советским границам. Такое строительство началось сразу же после создания «независимого» государства. Направление построенных железных и шоссейных дорог свидетельствовало о явно агрессивном характере проводимого строительства. Все новые железнодорожные линии, построенные в Маньчжурии в 1932—1937 годах, не имели никакого экономического значения, так как проходили по малонаселенным районам, где не имелось и не строилось никаких промышленных предприятий.

Также интенсивно велось строительство в Маньчжурии аэродромной сети. До оккупации там было только пять аэродромов, в 1936 году их количество увеличилось до 43, а общее количество авиационных объектов – до 150. Построенные объекты превышали потребности Квантунской армии. Большинство из них располагалось у наших границ, и они были рассчитаны на быструю переброску из метрополии крупной авиационной группировки, предназначенной для массированного удара по дальневосточным районам Советского Союза.

Форсированное военное строительство началось в начале 1930-х годов и в Северной Корее, в районах, прилегающих к советским дальневосточным границам. В середине 1930-х годов во всей Корее могло быть размещено семь пехотных дивизий, в том числе в Северной Корее – пять. Количество аэродромов было увеличено там с 8 до 21. Северная Корея в военном отношении составляла единое целое с маньчжурским плацдармом, а вся военная подготовка в этом районе в 1930-е годы была нацелена на осуществление агрессии против Приморья.

Квантунская армия до агрессии в Маньчжурии имела численность в 10 400 человек, что было строго лимитировано Портсмутским мирным договором, заключенным после русско-японской войны. Но сразу же после начала военных действий на континенте все договорные ограничения были отброшены в сторону. Началось усиление японских вооруженных сил в Маньчжурии. К концу 1931 года численность Квантунской армии была увеличена более чем в шесть раз и составила 65 000 человек. Через год она увеличилась еще в полтора раза, достигнув почти 100 тысяч человек. Затем происходит ее дальнейший рост, и к концу 1934 года в Маньчжурии сосредотачивается 144 тысячи японских солдат и офицеров. Казалось бы, сухие, ничего не значащие цифры. Но если учесть, что, по данным японского генштаба, прозвучавшим на заседаниях Токийского трибунала, общая численность японской армии за этот же период оставалась неизменной и составляла 230 тысяч человек, то цифры заговорят сами за себя. К силам Квантунской армии следует добавить численность японских войск в Северной Корее, на Южном Сахалине и Курильских островах, которые также могли быть использованы против советских дальневосточных границ. В результате на континенте к началу 1935 года против Советского Союза сосредоточились 180 тысяч японских войск, то есть около 80 процентов всей японской армии.

В 1934 году в Маньчжурии находились три пехотные дивизии, одна пехотная и четыре охранные бригады, две кавалерийские бригады, полк связи, железнодорожный, три танковых полка, которые впервые начали формироваться в 1932 году, тяжелые артиллерийские полки, а также различные технические части и подразделения жандармерии. Все войска были укомплектованы по штатам военного времени. Квантунская армия имела на вооружении 300 самолетов современных типов, сведенных в три полка, около 200 танков и 100 бронемашин, 20 бронепоездов и несколько десятков тяжелых полевых орудий. В Северной Корее недалеко от советских границ располагались две пехотные дивизии, в провинции Жэхэ и во Внутреней Монголии – еще две.

В целом на Азиатском континенте в 1934 году находилось семь японских пехотных дивизий, которые, в отличие от дивизий, расквартированных на японских островах, имели численный состав более 20 тысяч человек. Одна японская пехотная дивизия соответствовала по численности стрелковому корпусу Красной Армии. Однако у наших дальневосточных границ в любой момент могли появиться и другие японские части, переброшенные из метрополии. Иностранные военные эксперты подсчитали, что в случае возникновения острой конфликтной ситуации на Дальнем Востоке все 17 японских пехотных дивизий, укомплектованных по штатам военного времени и получивших тяжелое вооружение с маньчжурских складов, могли оказаться у советских дальневосточных границ через три недели после начала переброски. При этом следует учитывать, что огромный советский дальневосточный край, от Байкала до Владивостока, связывала с центральными районами страны одна линия железной дороги.

После начала агрессии в Маньчжурии план реорганизации армии Японии начал осуществляться ускоренными темпами. Авиационные заводы страны работали на полную мощность. С их конвейеров сходили современные по тому времени истребители и бомбардировщики. Только в 1932 году военно-воздушные силы получили 600 новых самолетов. Большинство из них было переправлено в Маньчжурию, где формировались новые авиационные полки. Заработали конвейеры и на японских заводах, выпускавших танки отечественных образцов. В стране увеличивался выпуск артиллерийского и стрелкового вооружения.

После захвата Маньчжурии начался новый этап подготовки Японией войны против Советского Союза. Это хорошо понимали в коммерческих офисах западных стран. Поэтому предложения военного ведомства Японии о закупке новейшей военной техники встречали там поддержку и полное понимание. Английские военные концерны направили в 1931 году в Японию самых разнообразных вооружений на общую сумму в 216 тысяч фунтов стерлингов, а в 1932 году – на 230 тысяч. Франция и Чехословакия поставляли островной империи танки, тяжелые орудия, пулеметы, винтовки. Германия поставляла взрывчатку. Из США везли через Тихий океан авиамоторы и стрелковое вооружение. В общем, поставляли все, в чем нуждалась империя, надеясь увидеть в скором будущем ее схватку с северным соседом.

Проводившееся усиление Квантунской армии в ее штабе считали все-таки недостаточным. Поэтому там решили сформировать еще собственную армию «независимого» государства, объявив мобилизацию местного населения. Армия Маньчжоу-Го к 1934 году имела уже 26 пехотных и 7 кавалерийских бригад общей численностью около 70 тысяч человек. Японские офицеры занимали в ней все командные посты. Для вооружения частей использовалась старая японская военная техника. Новейшее вооружение китайским солдатам, насильно мобилизованным под знамена марионеточного императора Пу И, не доверяли. Боеспособность маньчжурских частей, и это было подтверждено во время столкновений на монгольской границе в 1935 и 1936 годах, была очень низкой. Воевать за чуждые им интересы китайские солдаты не хотели.

Японская военная литература начала 1930-х годов имела одну характерную черту, которая отличала ее от военной литературы других стран. Это развязность, хвастовство и пренебрежение к военным возможностям своего будущего противника, которым считался Советский Союз. Во всех изданиях, выходивших в Японии в 1930—1931 годах, война против СССР представлялась как второе издание русско-японской войны 1904—1905 годов. В декабре 1931 года, когда части Квантунской армии, продвигаясь на север к советским границам, заняли Цицикар и перешли линию КВЖД, японский военный писатель Хирота, считавшийся крупным авторитетом в военных делах, выпустил книгу под заголовком «Красная Армия как наш враг». Хвастовства в книге было много, а война против СССР изображалась там как легкая военная прогулка.

В предисловии автор ставил вопрос: «Когда наша армия заняла Цицикар, то со стороны Особой Дальневосточной не последовало никаких действий. Быть может, Красная Армия уже знает, что ей ничего не добиться в борьбе с японской армией?» Картина, которую затем рисовал Хирота, точно соответствовала общей направленности японской военной литературы того времени. Ему представлялось, что японские самолеты, как коршуны, налетают на советскую территорию и душат «советских голубей», что они громят советскую «деревенскую авиацию», разрушают станции и железнодорожные магистрали. По его мнению, вскоре после начала боев Сибирь будет отрезана от Москвы, а Реввоенсовет в Москве растеряется и не будет знать что делать.

Но вот проходит всего полтора года, и в августе 1933-го тот же Хирота выпускает новую книгу «Как мы будем воевать». О «коршунах» и «голубях» в ней нет уже речи, а Красная Армия называется «большой силой». Особую тревогу у автора вызывает группировка советской тяжелобомбардировочной авиации, размещавшейся в районе Владивостока. Он понимает, что советские тяжелые бомбардировщики могут угрожать не только тылу «победоносной» японской армии, но и метрополии. Подобная ситуация мало напоминала легкую военную прогулку, и неудивительно, что Хирота в своей книге ставит вопрос о необходимости уничтожить Владивосток как базу советской авиации даже ценой потери всех японских самолетов. Те же опасения о налете советской авиации на японские острова он высказал и в другой книге – «Записки о предстоящей русско-японской войне», выпущенной в январе 1934 года. Такая эволюция взглядов на будущую войну против СССР, которую планировали в Токио, была весьма характерна. Японской военщине пришлось считаться и с растущей мощью Советского Союза, и с усилением Красной Армии на дальневосточных рубежах страны.

К этому времени первый этап континентальной агрессии, предусмотренный меморандумом Танака, был завершен. И в генштабе, и в штабе Квантунской армии на стратегических картах уже появились новые стрелы, нацеленные на другие территории. Но к большой войне с Советским Союзом Япония еще не была готова, что начали понимать даже такие «писатели», как Хирота. Поэтому взоры японских стратегов обращались на запад и юг. Здесь лежали обширные территории, захватить которые, как думали и в Токио, и в Чанчуне, будет намного легче.

Пока журналисты в Токио «воевали», в разведотделе генштаба занимались более серьезными делами. И в Москву продолжали поступать документы о деятельности японской разведки. Захват Маньчжурии и выход дивизий Квантунской армии к дальневосточным границам способствовал усилению мероприятий японской разведки против СССР как на Дальнем Востоке, так и в Европе. Можно привести несколько документов, полученных из японского посольства и после окончания войны предъявленных Токийскому трибуналу.

8 октября 1932 года специальные курьеры генштаба повезли в Париж пакет, адресованный военному атташе Японии во Франции Касаи Хейдзюро. В пакете находился документ, содержащий указания относительно плана подрывной деятельности. В документе говорилось, что в области диверсионной работы военный атташе во Франции будет руководить всеми военными атташе в Европе и Турции. Военный атташе должен был разработать необходимые планы диверсионной деятельности и доложить их начальнику генштаба к 10 апреля 1933 года. При разработке планов нужно было определить необходимые расходы. Предусматривалось, что ограничений в деньгах не будет и любая сумма в иенах будет перечислена на счет военного атташе. Под этим документом стояла подпись начальника генштаба принца Котохито. Тремя днями раньше подобный же документ тоже со специальными курьерами был отправлен в Москву военному атташе Японии Кавабэ Торасиро. Подписанный заместителем начальника генштаба Мадзаки, он содержал указания по плану подрывных действий. Подполковнику Кавабэ сообщалось, что он будет работать под руководством военного атташе во Франции и ему будет поручено проведение диверсионных мероприятий. Кавабэ должен был также ознакомиться с инструкциями по диверсионной деятельности, которые получил военный атташе во Франции. Подрывная и диверсионная машина японской разведки в Европе, направленная против СССР, набирала новые обороты.

К этим указаниям, направленным в Париж и Москву, были приложены «Основные положения плана подрывной деятельности», также разработанные генштабом. В этом документе первая глава имела название «Война с Советским Союзом», вторая – «Война с Китаем» и третья – «Война с США». Для того, чтобы как можно скорее сокрушить боеспособность СССР после начала военных действий, намечалось провести следующие мероприятия: организовать сепаратистское движение в Грузии, Азербайджане и на Украине, поднять с помощью эмигрантских антисоветских организаций восстания в различных частях Советского Союза. По этому плану нужно было добиться того, чтобы Франция, Польша, прибалтийские страны, Турция начали проведение со своей территории диверсионных мероприятий против СССР. Если бы это не удалось, то предусматривалось осуществление диверсионных мероприятий японской разведкой с территории этих стран. При этом отмечалось, что, как только появится возможность начать военные действия, сеть диверсионных и разведывательных органов в Европе и Турции должна быть усилена. Планы, как видим, были солидными и разрабатывались с учетом различных ситуаций и чуть ли не на все случаи жизни.

Во многих документах японского генштаба о деятельности японской разведки основное внимание уделялось вопросам и мероприятиям, связанным с диверсионной и террористической деятельностью. Конечно, в этой разведке, как и в других крупнейших разведках, занимались и созданием агентурной сети на территории будущих противников, и получением необходимой генштабу для планирования будущей агрессии разведывательной информации. Аналитики из разведотдела обрабатывали, систематизировали и анализировали полученную информацию, представляя свои выводы и предположения высокому генштабовскому начальству. Все это было, но все-таки террору и диверсиям, причем в мирное, а не в военное время, в японской разведке отдавали предпочтение перед другими методами действий.

На терроре и диверсиях было воспитано целое поколение выдающихся разведчиков островной империи. Можно вспомнить знаменитого «дальневосточного Лоуренса» – полковника, а затем генерала Доихара Кендзи и его классически проведенный в 1928 году диверсионный акт со взрывом поезда правителя Маньчжурии маршала Чжан Цзолиня. Другой диверсионный акт, проведенный также с участием Доихара, по взрыву железнодорожного полотна под Мукденом в сентябре 1931 года послужил причиной для начала оккупации Японией Маньчжурии. Подобных примеров было достаточно много и в последующие годы. И если в Европе оружием таких разведок, как английская или французская, был ум, то на Востоке чаще всего предпочтение отдавалось взрывчатке, пуле и яду. Поэтому неудивительно, что японская разведка пыталась перенести свои «специфические» методы работы на европейский континент.

Коминтерн против Японии

В 1932-м, когда события на Дальнем Востоке развивались по нарастающей и части Квантунской армии продвигались на север к Амуру и Уссури, в тайную войну в этом регионе вмешалась еще одна сила. Рука об руку с обеими разведками начала действовать третья сила – партийная разведка Коминтерна. Отдел международных связей (ОМС), успешно работавший в Европе и Китае, начал действовать и против Японии. Вот только несколько документов, выявленных в фонде Коминтерна.

В 1932-м в Москве считали угрозу войны на Дальнем Востоке вполне реальной. И в Исполкоме Коминтерна подготовили к 12-му пленуму специальный документ: «Проект резолюции о дальневосточной войне и о задачах коммунистов в борьбе против империалистической войны и военной интервенции». При этом, как и в 1931-м, главным врагом по-прежнему считали Францию. Антифранцузские тенденции во внешней политике и «угроза войны со стороны Франции», определенные процессом «Промпартии», продолжали действовать в полной мере. Для большей убедительности Францию объявили союзницей Японии, которая готова ударить с Запада в то время, когда Япония нанесет удар на Дальнем Востоке. Вот только один пассаж из этого документа: «… Прошедшее при полной поддержке Франции нападение японского империализма на Китай является началом новой мировой империалистической войны. Японский империализм выступает в военно-политическом союзе с международным жандармом версальской системы, с главным подстрекателем и организатором империалистической войны и интервенции в СССР, с французским империализмом. Совместными силами они готовятся взять в клещи с Запада и Востока СССР…»

Проект резолюции о дальневосточной войне был датирован 6 августа. Интересно, что в этот же день в Париже Полпред СССР Довгалевский беседовал с премьером Франции Эррио. В беседе затрагивались переговоры между Францией и СССР о заключении пакта о ненападении. Премьер сообщил полпреду, что кабинет министров единогласно поручил ему и министру торговли Дюрану заключить пакт и торговое соглашение. Пакт о ненападении между двумя странами был подписан в ноябре 1932-го. Вот такие странности. Или коминтерновские чиновники не знали истинного состояния советско-французских взаимоотношений, а должны были знать, либо сознательно нагнетали антисоветскую истерию. Очевидно последнее. В документе отмечалось, что страна строящегося социализма одержала решающие победы, а капиталистический мир, вследствие мирового экономического кризиса, откатился назад на целые десятилетия. Вывод: «Вследствие этого империалистические державы и, в первую голову Франция и Япония, заключившие уже военно-политический союз, прилагают все усилия, чтобы реорганизовать, расширить, укрепить антисоветский блок, чтобы нанести решительный военный удар базису мировой пролетарской революции, чтобы уничтожить первое в мире рабочее государство…» Для большей солидности к Франции и Японии составители добавили и остальные страны.

Вот еще одна выдержка из этого документа: «… Английский империализм поддерживает все планы интервенции в СССР и организует ее на Ближнем и Среднем Востоке. США пытаются спровоцировать японо-советскую войну, чтобы, ослабив обоих противников, укрепить свое положение на Тихом океане. В Польше, Румынии и в прибалтийских странах военные приготовления под руководством французского генерального штаба идут с максимальной напряженностью. Очагом военной интервенции в настоящее время является Маньчжурия, которая превращена усилиями японского империализма при поддержке Франции в плацдарм для нападения на СССР. На восточных и юго-восточных границах СССР империалисты также пытаются создать базис для диверсионных выступлений против СССР (Тибет, Афганистан, Синцзянь и т. д.)».

Составителей проекта резолюции не смущало то, что с Финляндией договор о ненападении был подписан в январе, с Латвией – в феврале, а с Эстонией – в мае 1932 года. Свалив в одну кучу оборону Шанхая частями китайской армии, партизанское движение в Маньчжурии, успехи индустриализации в СССР, а также «бдительность трудящихся СССР, сплотившихся вокруг советской власти под руководством ВКП(б), авторы пришли к выводу: „… растущая революционная активность трудящихся масс всего мира отсрочила вооруженное нападение на СССР со стороны японской военщины и одновременно готовящееся нападение на СССР Франции и ее вассалов с Запада. Однако эту отсрочку только оппортунисты могут рассматривать как ослабление опасности военной интервенции против СССР. Над СССР нависла и висит непосредственная угроза новой интервенции“.

В общем, война на пороге, интервенция грозит первому в мире социалистическому государству, и поэтому, коммунисты и трудящиеся всех стран, вставайте, сомкнув ряды, на защиту СССР. Но в Европе, особенно после заключения договоров о ненападении между Советским Союзом, его западными соседями и Францией, все было спокойно. Никто не бряцал оружием, не проводил мобилизаций и не собирался в крестовый поход. Франция не заключала никакого военного союза с Японией, не собиралась брать в клещи СССР, а ее военные планы, по заключению аналитиков советской военной разведки, были сугубо оборонительные. В 1932-м никакой войной на европейском континенте не пахло.

После такого вступления в документе даются основные тезисы к руководству для компартий разных стран. Но и в тезисах мелькает так полюбившееся в Москве слово «интервенция». 12-й пленум ИККИ считает важнейшей задачей всех компартий организацию борьбы «за защиту Китая, за защиту СССР против интервенции». Конец относительной стабилизации «знаменует собою ускоренное приближение новых войн и интервенции», вся международная обстановка в любой момент может разразиться военным столкновением, утверждается в тезисах, и конечно же, «всякая недооценка военной опасности, всякая оппортунистическая пассивность отражает влияние социал-демократии и пацифизма на коммунистов».

После составления и принятия подобных деклараций в штабе мировой революции перешли к составлению более конкретных документов с рекомендациями для действий компартий в случае начала войны. Уже после пленума ИККИ была составлена «Краткая записка о задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами». Но хотя в записке говорилось о действиях компартий в случае войны в Европе, такие же планы разрабатывались и на случай войны с Японией. Действия компартий были одинаковыми и на Западе, и на Востоке. В записке отмечалось, что общему напряжению сил противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР, необходимо участие рабочего класса и крестьянства воюющих с СССР стран в практической борьбе. Такая совместная борьба вместе с действиями Красной Армии обеспечила бы, по мнению авторов записки, победу в предстоящей вооруженной схватке.

А дальше уже следовали практические рекомендации по действиям в тылу противника: «… во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развертывания противника, во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях». Для осуществления этих мероприятий предлагалась организация забастовок и саботажа на военных и промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте, а также разрушение путей сообщения и средств связи. Предусматривались также взрывы военных складов. В общем, обычная диверсионная деятельность, так хорошо знакомая по годам гражданской войны и первым послевоенным годам активной разведки, когда диверсионные отряды действовали на территории Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и Болгарии.

В этом же документе определялись и задачи. Причем задачи, как в мирное время (подготовительный период), так и в военное время (период действий). До начала войны предусматривались подбор и подготовка людей в первую очередь из рабочих и крестьян, а также использование национальных противоречий и национально-освободительного движения. Считалось, что, используя освободительное движение, «можно достигнуть гораздо больших результатов, чем на фоне классовой борьбы». В Москве полагали, что умелый подход к национальному вопросу в таких странах, где национальные меньшинства играют крупную роль, может создать кроме возможности организации восстаний базу для выполнения отдельных диверсионных задач в военное время.

В мирное время предусматривалось также и изучение объектов, на которых предстояло действовать во время войны. Все, что должно было быть выведено из строя, взорвано и уничтожено, тщательно изучалось еще в мирное время. Сюда входило изучение важнейших стратегических железнодорожных магистралей и крупных морских портов, военных заводов и складов, а также промышленных предприятий, которые будут играть главную роль в случае войны в деле снабжения армий. Иными словами, в мирное время должна вестись тщательная и всесторонняя разведка всей страны, определявшейся как вероятный противник в будущей войне. И конечно же, накопление еще в мирное время необходимых средств на территории будущего противника. Имелись в виду запасы стрелкового оружия: пистолетов, винтовок, автоматов, гранат и, конечно же, взрывчатки для подрыва объектов железнодорожного транспорта, складов и вывода из строя телефонной и телеграфной связи.

Предусматривалось, что с приближением войны необходимо будет организовать активные выступления: массовые протесты, демонстрации и забастовки. А к моменту развертывания армий противника переходить к актам саботажа, крестьянским вооруженным выступлениям, партизанским действиям и национальным революциям. В записке отмечалось: «Перечисленные выше формы активного содействия Красной Армии являются основными формами, которые нужно заранее организационно подготовить и планомерно осуществить».

«Краткая записка…» с грифом «Сов. секретно» была общей директивой для разработки более конкретных рекомендаций для каждой страны, которая могла рассматриваться как возможный противник в будущей войне. Это относилось не только к будущим противникам на Западном театре военных действий, но и к дальневосточному региону. Были составлены подробные карты с обозначением важнейших стратегических объектов для уничтожения в Корее, Маньчжурии и в самой Японии. К картам по каждой стране прилагались объяснительные записки. Очевидно, для конспирации все разведывательные, диверсионные и партизанские действия на территории соседних стран и в мирное, и в военное время именовались антивоенными действиями. Вот некоторые выдержки из «Объяснительной записки к объектам антивоенных действий Японии». «Зависимость от импорта горючего и боязнь быть отрезанными от источников импорта в военное время заставляет Японию накапливать громадные запасы нефти и прочих нефтепродуктов уже в мирное время. Большая часть этих запасов размещается в крупных нефтехранилищах». По имевшимся в Москве данным, 80% запасов нефти принадлежали морскому ведомству и были сосредоточены в 11 нефтехранилищах, из которых 6 были расположены под землей. Эти хранилища, по мнению авторов записки, «всегда остаются уязвимыми и представляют прекрасные объекты для действий антивоенных сил». Основной вывод: «Разрушение (поджог) крупнейших нефтехранилищ может парализовать действия новых боевых средств (авиация, танки) и морского флота, особенно если оно будет комбинировано с подводной блокадой Японии».

Диверсии на крупных хранилищах горючего являлись основными в действиях «антивоенных» сил. Вторыми по значению и уязвимости для диверсионной деятельности считались транспортные системы Маньчжурии, Кореи и самой Японии. В записке отмечалось: «Важнейшие железные дороги в самой Маньчжурии проходят по районам, охваченным широким партизанским движением, и уже теперь являются важнейшим объектом действий антияпонских сил. В военное время они представляют прекрасный объект для антивоенных действий». Очень перспективным для диверсионных действий в военное время считались порты Японии, Маньчжурии и Кореи, а также железные дороги Кореи и самой Японии. Большое значение придавалось разрушению линий связи и высоковольтных линий электропередач, снабжающих электроэнергией крупные индустриальные центры на японских островах.

В записке отмечалось, что жестокий экономический кризис в самой Японии, захват и грабеж Маньчжурии, колониальная эксплуатация Кореи создают чрезвычайно благоприятную обстановку и для антивоенных действий, и для комплектования антивоенных организаций. Японской компартии предлагалось: «… серьезно заняться антивоенной работой, поддерживая и руководя партизанским движением в Маньчжурии, подготавливая широкую антивоенную организацию на время антисоветской войны, имея в виду во всех формах политической и экономической борьбы пролетариата и крестьянства объекты антивоенных действий». А для этого рекомендовалось заблаговременно создавать строго законспирированные антивоенные ячейки, снабжая их необходимыми средствами, разумеется из средств Коминтерна, так как своих средств у японской компартии, находившейся в глубоком подполье, конечно, не было. При этом японские коммунисты должны были помнить: «Хорошо организованная и своевременно проведенная антивоенная работа будет иметь большое значение в предстоящей решающей схватке двух систем. Для большего ее эффекта необходима тщательная увязка плана антивоенных действий с действиями Красной Армии и действиями морского и воздушного флотов». Чтобы документ не выглядел категоричной директивой и инструкцией к конкретным действиям, которые диктуются из штаб-квартиры Коминтерна, в заключительном абзаце говорится: «План антивоенных действий не следует рассматривать как конкретную директиву к действию, а лишь как образец, который помог бы японской компартии в составлении действительных планов антивоенных действий». Японским коммунистам предлагалось по данному образцу самим разработать и осуществить планы диверсий и саботажа в собственной стране.

Вот такие рекомендации давались японской компартии. Если в этом документе термин «антивоенный» заменить истинным значением: разведывательный, диверсионный и партизанский, то все становится на свои места и документ выглядит как директива по организации «пятой колонны» в Японии, Маньчжурии и Корее, хотя этот термин появился только через несколько лет после составления этого документа. Через несколько лет в середине 1930-х появились и диверсионные отряды «Асано», которые были созданы японской разведкой для тех же целей – диверсий на советской территории во время войны. Очевидно, что это был в какой-то мере ответ на советские замыслы и планы в отношении Японии. Узнала ли о коминтерновских планах что-либо японская разведка? Об этом сейчас можно только гадать.

Мне могут возразить: а не являются ли подобные документы плодом кабинетного творчества, когда желаемое принимается за действительное, а результат такой работы ложится в ящик письменного стола? Ведь для практического претворения в жизнь подобных рекомендаций нужны большие деньги и опытные люди. Что касается денег, то Коминтерн был достаточно богатой организацией и денег для подрывной и диверсионной работы там не жалели еще со времен «германского Октября». А что касается людей, то инструкторов партизанского движения, минеров, диверсантов, радистов и прочий народ, необходимый для активных или «антивоенных» действий во время войны, начали готовить в Союзе еще за несколько лет до разработки таких документов.

Еще в 1927 году было принято решение о создании специальных курсов для подготовки специалистов по «антивоенным» действиям из числа членов различных компартий. Отобранных, проверенных и перепроверенных коммунистов посылали в Союз, и там в течение нескольких месяцев сотрудники военной разведки, имевшие богатый боевой опыт, преподавали им науку вооруженной борьбы. Для нормального и стабильного функционирования подобных учебных заведений нужен был постоянный приток свежих кадров из компартий соседних стран. Об этом и беспокоилось руководство военной разведки.