Добрые предзнаменования

– 2315 связано с 3477.

– Ты в такое время детали помнишь?

– Да, раз уж спросил, – отозвалась она и протянула карточку.

Ньют еще раз прочитал текст.

Снаружи раздался звук, похожий на издаваемый листом волнистого железа, катящегося по саду, собственно, так и было.

– Это что, должно означать? – проговорил он медленно. – Что мы должны стать, стать парой? Что за шутница эта Агнес.

Ухаживать всегда трудно, когда у той, за которой ухаживают, дома живет старый родственник; они любят бормотать, кудахтающе хохотать, сигареты выхватывать или, в худшем случае, доставать семейный фотоальбом, акт агрессии в сексуальной войне, который надо запретить Женевской Конвенцией. Гораздо хуже, когда родственник уже триста лет помер. Ньют и вправду имел кое-какие мысли насчет Анафемы, да и не только имел, еще и регулярно драил и чинил их, хорошенько подкрашивал и подчищал. Но идею об Агнес, ее взгляд которой врезался в его затылок, обливал его либидо ведром холодной воды.

Он даже обдумывал идею пригласить ее на обед, но он ненавидел мысль о какой-то там ведьме времен Кромвеля, сидящей в своем домике за триста лет до того и смотрящей, как он ест.

Он был в том настроении, в котором люди жгли ведьм. Его жизнь была и без того достаточно сложна, чтобы какая-то сумасшедшая старая женщина манипулировала ею сквозь века.

Стук в каминной решетке прозвучал как звук падения части каминной трубы.

А потом он подумал: "Моя жизнь совсем не сложна. Я ее так же ясно вижу, как когда-то могла Агнес. Простирается до раннего ухода с работы, коллективного подарка от ребят из офиса, маленькой, яркой, опрятной квартирки где-то, славной маленькой пустой смерти. Вот только теперь я, похоже, скоро помру под развалинами домика во время чего-то, что очень даже может быть концом света.

У записывающего Ангела, должно быть, не будет никаких проблем с моей жизнью. В смысле, а что я вообще-то сделал? Никогда я не ограбил банк. Никогда меня не штрафовали за неправильную парковку. Тайскую еду я никогда не ел…"

Где-то провалилось внутрь еще одно окно, с веселым позвоном ломающегося стекла. Анафема его обняла, со вздохом, в котором вовсе не звучало разочарования.

"В Америке я никогда не был. Или во Франции, Кале ведь на самом-то деле не считается. Никогда не учился играть на музыкальном инструменте.

Радио замолчало, когда наконец порвались линии электропередач.

Он зарылся лицом в ее волосы.

Я никогда…

Послышался звук «дзинь».

Шедвелл, приводивший в соответствие с действительностью записи платы Армии, поднял голову в середине расписывания за Младшего Капрала Охотников на Ведьм Смита.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы заметить, что на карте больше не блестела Ньютова булавка.

Он, тихо бормоча, спустился со стула и оглядывал пол, пока ее не нашел. Он ее еще раз отполировал и опять воткнул в Тадфилд.

Он как раз расписывался за Солдата Охотников на Ведьм Стола, который в год получал лишний трехпенсовик на сено, когда опять раздалось «дзинь».

Он снова нашел булавку, подозрительно на нее посмотрел и так сильно воткнул ее в карту, что штукатурка сзади сдвинулась. Потом он вернулся к книгам счетов.

Послышалось «дзинь».

На этот раз булавка была в нескольких футах от стены. Шедвелл ее поднял, осмотрел конец, воткнул в карту и стал за ней наблюдать.

Примерно через пять секунд она промчалась мимо его уха.

Он, пошарив по полу, подобрал ее, вернул на карту и стал ее там удерживать.

Она сдвинулась с места под его рукой. Он всем весом навалился на нее.

Из карты потянулась малюсенькая вьющаяся ниточка дыма. Шедвелл хмыкнул и сунул в рот обожженный палец, когда докрасна раскаленная булавка срикошетила от противоположной стены и разнесла окно. Она не хотела находиться в Тадфилде.

Десятью секундами позже Шедвелл рылся в денежном ящике АОнВ, в котором лежала горсть меди, банкнота в десять шиллингов, и маленькая фальшивая монета времен правления Джеймса I. Не считаясь с личной безопасностью, он порылся в своих карманах. В результате ловли денег найдено их было так мало, что даже если принять во внимание льготный пенсионный билет, их еле хватало, чтобы он смог выбраться из дома, а уж о Тадфилде не стоило и думать.

Единственные знакомые ему люди, у которых могли оказаться деньги, были Мадам Трейси и мистер Раджит. Что касается Раджитов, вопрос неуплаты за семь недель, скорее всего, поднимется в любом разговоре про деньги, который он начнет в настоящий момент, а вот что касается Мадам Трейси – она, наверное, с удовольствием даст ему горстку старых десяток…

– Если я с накрашенной Бесстыдницы Греховные Деньги возьму, неправедно сие будет, – пробормотал он.

Кажется никого больше не оставалось.

Кроме одного.

Южного неженки.

Каждый из них бывал здесь всего раз, проводя в комнате настолько мало времени, насколько было возможно, а Азирафаил еще и пытался не прикасаться ни к каким плоским поверхностям. Другой, красивая южная сволочь в темных очках, был из тех, кого, как подозревал Шедвелл, не следовало раздражать. В простом мире Шедвелла, любой носящий темные очки вне пляжа, был, вероятным преступником. Он подозревал, что Кроули был из мафии, или из подполья, хотя он очень бы поразился, если бы узнал, насколько был близок к истине. Но тот, мягкий, в куртке из верблюжей шерсти – он совсем другое дело. Шедвелл рискнул и проследил его до базы, и даже мог вспомнить дорогу. Он думал, что Азирафаил – русский шпион. Можно у него деньги попросить. Немного пригрозить…

Это было жутко рискованно.

Шедвелл собрался. Прямо сейчас юный Ньют мог переживать невообразимые мучения в руках дщерей ночи, а послал его он, Шедвелл.

– Не можно оставлять там людей наших, – бросил он, надел свое тонкое пальто и бесформенную шляпу и вышел на улицу.

Погода, похоже, слегка разгулялась.

Азирафаил мучился сомнениями. Он уже двенадцать часов так мучился. Его нервы, сказал бы он, совершенно расшалились. Он ходил по магазину, поднимая куски бумаги, опять их бросая и возясь с ручками.

Должен сказать Кроули.

Нет. Кроули он сказать хотел. Но должен ли он сказать Небесам.

Он же, все-таки, был ангелом. Должен был поступать правильно. Это было заложено в саму его природу. Видишь проделку, расстраиваешь. Кроули достаточно точно на это указал. Надо было с самого начала Небесам сказать.

Но он его тысячи лет знал. Нормальные отношения были. Понимали друг друга. Иногда он подозревал, что у них гораздо больше общего друг с другом, чем у каждого со своими начальниками. К примеру, мир оба любили, а не смотрели на него просто как на доску, на которой разыгрывается партия космических шахмат.

Ну, конечно, вот оно. Вот ответ, уставившийся ему в лицо. Будет соответствовать духу его договора с Кроули, если он Небесам тихонечко сообщит, а потом они смогут что-то тихо сделать с ребенком, только, конечно, ничего очень уж плохого, поскольку все мы – создания Божьи, если разобраться, даже люди вроде Кроули или Антихриста, и мир будет спасен, не нужен будет весь этот Армагеддон, который все равно ничего хорошего никому не принесет, поскольку все знали, что в результате Небеса победят, и Кроули должен понять.

Да. А потом все будет нормально.

Послышался стук в дверь магазина, несмотря на табличку «ЗАКРЫТО». Он его проигнорировал.

Соединяться с Небесами для двустороннего общения было гораздо труднее для Азирафаила, чем для людей, которые никакого ответа не ожидают и во всех практически случаях будут очень удивлены, если его получат.

Он оттолкнул заваленный бумагами стол и откатил протертый книжномагазинный ковер. На досках пола под ним мелом был нарисован круг, окруженный подходящими словами из Кабалы. Ангел зажег семь свечей, которые он согласно ритуалу поместил на определенных точках круга. Потом он воскурил фимиам, который нужен не был, но от него мило пахло.

А потом он встал в круг и произнес Слова.

Ничего не произошло.

Он вновь произнес Слова.

Наконец с потолка опустился яркий голубой луч света и заполнил круг.

– Ну, – проговорил интеллигентный голос.

– Это я, Азирафаил.

– Мы знаем, – отозвался голос.

– У меня замечательные новости! Я нашел Антихриста! Могу дать вам его адрес!

Последовала пауза. Голубой свет замерцал.

– Ну, – заговорил вновь голос.

– Ну, понимаете, вы же можете у… можете все остановить, ничего не будет! Быстренько! У вас только несколько часов! Можете все остановить, не нужна будет война, все будут спасены!

Он безумно улыбнулся лучу света.

– Да? – отозвался голос.

– Да, он в месте по имени Нижний Тадфилд, и адрес…

– Молодец, – ответил голос скучающим, мертвым тоном.

– Не нужно будет это все дело с третью морей, в кровь превращающейся, и тому подобным, – счастливо закончил Азирафаил.

Когда голос послышался вновь, был он слегка раздражен.

– Почему это? – спросил он.

Азирафаил почувствовал, как под его энтузиазмом открывается обледеневшая яма, и попытался притвориться, что этого не происходит.

Он продолжил падение:

– Ну, вы же можете просто сделать так, чтобы…

– Мы победим, Азирафаил.

– Да, но…

– Силы тьмы должны быть разбиты. Похоже, ты неправильно представляешь себе ситуацию. Мы не избежать войны должны, а победить в ней. Мы долго ждали, Азирафаил.

Азирафаил почувствовал, как сознание его окутал хлад. Он открыл рот, чтобы произнести: «Вам не кажется, что хорошая мысль – воевать не на Земле», – и передумал.

– Понимаю, – произнес он мрачно вместо этого.

Рядом с дверью послышалось какое-то скобление, если бы Азирафаил смотрел в том направлении, он бы увидел, как изношенная, потрепанная шляпа пытается дотянуться до окошка над входом.

– Ты, кажется, неплохо поработал, – проговорил голос. – Непременно тебя отметим. Молодец.

– Благодарю, – ответил Азирафаил. Горечь в его голосе могла сделать кислым молоко. – Я, видно, про основы мира забыл.

– Мы так и думали.

– Могу я спросить, – добавил ангел, – с кем я говорил?

Голос отозвался:

– Мы Метатрон[52].

— А, да. Конечно. Э. Ну. Огромное вам спасибо. Спасибо.

Сзади него наклонился и открылся ящик для писем, и появилась пара глаз.

– Еще только одна вещь, – проговорил голос. – Ты, конечно, к нам присоединишься, не правда ли?

– Ну, э, конечно, хотя, столько лет уже прошло с тех пор, как я держал в руках пылающий меч… – начал Азирафаил.

– Да, припоминаем, – ответил голос. – Будет куча возможностей вновь научиться.

– А. Хмм. Какой тип инициирующего события начнет войну?

– Мы думали, славным началом будет многонациональная ракетная атака.

– О. Да. Очень изобретательно, – голос Азирафаила был скучен, и не было в нем надежды.

– Хорошо. Тогда пожалуй сюда немедленно, – проговорил голос.

– А. Ладно. Я только разберусь с несколькими делами, связанными с моим бизнесом, ладно? – ответил Азирафаил отчаянно.

– В этом нет никакой необходимости, – бросил Метатрон.

Азирафаил выпрямился.

– Я действительно считаю, что честность, а уж тем более нравственность, требует, чтобы я, как бизнесмен с хорошей репутацией…

– Да, да, – прервал Метатрон слегка раздраженно. – Тогда мы тебя ждем.

Свет померк, но не исчез до конца. «Они оставляют линию открытой, – подумал Азирафаил. – Мне из этого не выбраться».

– Эй, – бросил он тихо. – Там еще есть кто?

Тишина была ему ответом.

Очень аккуратно переступил он через круг и прокрался к телефону. Он открыл свою записную книжку и набрал номер.

После четырех гудков в трубке послышалось тихое прокашливание, за ним последовала пауза, после чего голос, звучавший так слабо, что казалось – его хозяина победит муравей, проговорил:

– Здрасьте. Это Энтони Кроули. Э. Я…

– Кроули! – Азирафаил пытался кричать и шипеть одновременно. – Слушай! У меня мало времени!..

– … вероятно, сейчас не здесь, или сплю, или занят, или что-то такое, но…

– Заткнись! Слушай! Это было в Тадфилде! Все в этой книге! Ты должен остановить…

– … после сигнала, и я вам скоро перезвоню. Чав.

– Я с тобой сейчас поговорить хочу…

– … Бии Иии Иии

– Кончай звуки издавать! Это в Тадфилде! Я это чувствовал! Ты туда должен пойти и…

Он убрал трубку ото рта.

– Проклятье! – бросил он, выругавшись первый раз за более чем четыре тысячи лет.

Секундочку. У демона ведь был и другой канал, так ведь? Он был такой… Азирафаил неуклюже порылся в книжке, чуть не уронив ее на пол. У них скоро терпение кончится.

Он нашел другой номер. Он его набрал. По нему почти сразу ответили. В то же время, тихонько звякнул магазинный колокольчик.

Голос Кроули, становившийся громче по мере приближения к микрофону, произнес:

– …не шучу. Але?

– Кроули, это я!

– Нгх, – голос звучал скверно. Даже в нынешнем своем состоянии Азирафаил почувствовал, что у Кроули проблемы.

– Ты один? – спросил он осторожно.

– Не. Со мной старый друг.

– Слушай…

– Изыди, сатанинское отродье!

Азирафаил очень медленно развернулся.

Шедвелл дрожал от возбуждения. Он все видел. Он все слышал. Ничего он из этого не понял, но знал, что люди делают с кругами, свечами и фимиамом. Знал он это точно. Пятнадцать раз видел «Дьявол Выезжает», шестнадцать, если считать тот раз, когда его выкинули из кинотеатра, поскольку он слишком громко выражал свое нелестное мнение об охотнике на ведьм (охотнике-любителе!) Кристофере Ли.

Гады, они его использовали. Превращали в глупости славные традиции Армии.

– Ты в руках моих, злая ты сволочь! – вскричал он, надвигаясь, как поеденный молью ангел мести. – Знаю я, чем ты занимаешься, сюда приходишь и женщин соблазняешь, чтоб волю злую твою выполняли!

– Думаю, вы не в тот магазин попали, – ответил ему Азирафаил. – Я перезвоню, – сказал он в трубку и повесил ее.

– Видел я, чем занимался ты! – прорычал Шедвелл. Вокруг его рта выступили пятна пены. Он был сердитее, чем когда-либо себя помнил.

– Э-э, эти вещи не то, чем кажутся, – отозвался Азирафаил, но еще говоря это, почувствовав, что этому гамбиту в разговоре недоставало определенной отшлифованности.

– Спорю, не то! – крикнул Шедвелл триумфально.

– Нет, я имею в виду…

Не сводя с ангела глаз, Шедвелл прошаркал назад, схватил дверь магазина, так ее захлопнув, что колокольчик злобно зазвенел.

– Колокольчик, – проговорил он.

Он схватил «Прелестные и аккуратные пророчества» и грохнул их об стол.

– Книга, – рявкнул он.

Он порылся в кармане и достал свой любимый «Ронсон».

– Практически свеча! – выкрикнул он и начал надвигаться.

На его пути светился слабым голубым светом круг.

– Э, – бросил Азирафаил, – думаю, это скверная идея…

Шедвелл не слушал.

– Силами, что даны мне добродетелью должности моей охотника на ведьм, – говорил он монотонно, – я велю тебе из места сего исчезнуть…

– Видишь ли, круг…

– …и вернуться отныне в место, откуда прибыл ты, не останавливаясь, чтобы…

– …будет весьма глупо в него человеку встать без…

– … и нам зло доставлять через…

– В круг не входи, тупой ты человек!

– …никогда не возвращаясь сюда, чтоб досаждать…

– Да, да, но, пожалуйста, не входи в…

Азирафаил побежал к Шедвеллу, указующе маша руками.

– … не возвращаясь БОЛЕЕ НИКОГДА! – закончил Шедвелл. Он навел карательный, с черным ногтем палец.

Азирафаил посмотрел вниз, под ноги, и во второй раз за последние пять минут выругался. Он вошел в круг.

– О[53], … – бросил он.

Послышался мелодичный звук, вроде как хлопок по стене, и голубое сияние исчезло. И Азирафаил тоже.

Прошло тридцать секунд. Шедвелл не двигался. Потом он поднял дрожащую левую руку и аккуратно опустил ей правую.

– Эй? – проговорил он. – Эй?

Никто не ответил.

Шедвелл поежился. Затем, держа перед собой свою левую руку, как пистолет, из которого он не смел выстрелить и не знал, как его разрядить, он вышел на улицу, позволив двери захлопнуться за собой.

От стука двери чуть дрогнул пол. Одна из свечей Азирафаила упала, пролив горящий воск на старое, сухое дерево.

Лондонская квартира Кроули была воплощением стильности. Была всем, чем должна быть квартира: просторной, белой, элегантно меблированной, и выглядела так особо спланированной, как выглядят только те квартиры, где не живут.

Это потому, что Кроули в ней не жил.

Это было просто место, куда он в конце дня возвращался, когда был в Лондоне. Кровати всегда были постелены; холодильник всегда был полон едой для гурманов, которая никогда не портилась (ведь, в конце концов, для этого-то и был у Кроули холодильник), и если уж на то пошло, холодильник никогда не приходилось размораживать, или даже в розетку включать.

В комнате отдыха находились телевизор, белый кожаный диван, видео и лазердисковый плейер, автоответчик, два телефона – канал с автоответчиком, и секретный канал (номер, пока что не открытый легионами продавцов по телефону, которые упорно пытались продать Кроули двойное стекло, которого у него уже было, или страховку жизни, которая ему не была нужна) – и квадратная, черная, матовая звуковая система, так превосходно сделанная, что были у нее только выключатель и регулятор громкости. Единственным звуковым прибором, пропущенным Кроули, были колонки; он про них забыл. Не то что бы это что-то меняло. Воспроизведение звука и так было вполне безупречно.

Был у него неподключенный факсовый аппарат с умом компьютера и компьютер с умом муравья с замедленным развитием. И все равно Кроули его раз в несколько месяцев апгрейдил, поскольку Кроули считал, что тот человек, которым он пытался быть, должен иметь ухоженный компьютер. Этот было вроде «Порше» с экраном. Руководства все еще были в их прозрачной обертке[54].

На самом деле, единственные вещи, которым Кроули какое-то личное внимание уделял, были домашние растения. Они были огромные, зеленые и славные, с блестящими, здоровыми, глянцевитыми листьями.

Это было потому, что раз в неделю Кроули обходил квартиру с зеленой поливалкой для цветов, поливая листья и разговаривая с растениями.

Он услышал о разговоре с растениями в ранние семидесятые, по Радио Четыре, и подумал, что это замечательная идея. Хотя, возможно, «разговаривать» – неподходящее слово для того, что Кроули делал.

Он им страх перед Богом внушал.

Перед Кроули, точнее.

Плюс к тому раз в пару месяцев Кроули выбирал растение, что слишком медленно росло, или листья его от жары свернулись, или превратилось оно из зеленого в коричневое, или просто так хорошо, как другие, не выглядело, и он его по квартире проносил, показывая остальным. «Попрощайтесь с другом, – говорил он им. – Не выдержал, как видите…»

Потом он покидал квартиру с оскорбившим его растением, и часом позже возвращался с большим пустым горшком, который он где-нибудь на видном месте на полу оставлял.

Растения были самыми роскошными, зелеными и красивыми в Лондоне. А также самыми напуганными.

Комната была откуда-то освещена прожекторами и белыми неоновыми трубками из тех, что люди случайно прислоняют к креслу или углу.

Единственным украшением стены была картина в рамке – этюд для «Моны Лизы», оригинальный набросок Леонардо да Винчи. Кроули его купил у художника одним жарким вечером во Флоренции и считал, что он лучше окончательного варианта[55].

У Кроули были спальня, кухня, кабинет, комната отдыха и туалет; каждая комната была чиста и безупречна.

Он проводил время долгого ожидания Конца Света, чувствуя себя неуютно, в каждой из этих комнат.

Позвонил опять своим агентам в Армии Охотников на Ведьм, но его контакт, сержант Шедвелл, только что вышел, а безмозглая секретарша не могла понять, что он готов поговорить с любым другим человеком.

– Мистер Пульцифер тоже не здесь, дорогуша, – говорила она. – В Тадфилд утром уехал. У него миссия.

– Я хочу поговорить хоть с кем-нибудь, – пояснил Кроули.

– Я это передам мистеру Шедвеллу, – ответила она на это, – когда он вернется. А теперь, уж простите, сегодня мое утро занято, не могу джентльмена заставлять долго ждать, а то он помрет. А в два придут на сеанс миссис Ормерод, мистер Скроджи и молодая Джулия, перед этим надо почистить место и тому подобное. Но я ваше послание мистеру Шедвеллу передам.

Кроули сдался. Попытался почитать роман, но не смог сконцентрироваться. Попытался рассортировать по алфавиту свои CD, но сдался, когда открыл, что они уже рассортированы, как и его книги, и коллекция Музыки Соул[56].

В конце концов он уселся на белый кожаный диван и сделал жест в сторону телевизора.

– Приходят сообщения, – сказал взволнованный ведущий новостей, – э, эти сообщения, ну, похоже, никто не знает, что происходит, но доступные нам сообщения, похоже, э, показывают возрастание в международных трениях, которые, несомненно, казались бы невозможными на прошлой неделе, когда казалось, что у всех такие славные отношения. Э.

Это, похоже, по крайней мере частично связано с той кучей необычных событий, что произошли за последние несколько дней.

У побережья Японии…

– КРОУЛИ?

– Да, – признал Кроули.

– ЧТО, К ЧЕРТУ, ПРОИСХОДИТ, КРОУЛИ? ЧТО ИМЕННО ТЫ ДЕЛАЛ?

– Что вы имеете в виду? – спросил Кроули, хотя он уже знал.

– МАЛЬЧИК ПО ИМЕНИ КОЛДУН. МЫ ПРИВЕЛИ ЕГО НА ПОЛЯ МЕГИДДО. ПЕС НЕ С НИМ. РЕБЕНОК НИЧЕГО О ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ НЕ ЗНАЕТ. ОН – НЕ СЫН НАШЕГО ПОВЕЛИТЕЛЯ.

– А, – ответил на это Кроули.

– И ЭТО ВСЕ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ, КРОУЛИ? НАШИ ВОЙСКА СОБРАНЫ, ЧЕТЫРЕ ЗВЕРЯ ПОЕХАЛИ – НО КУДА ОНИ ЕДУТ? ЧТО-ТО НЕ ТАК, КРОУЛИ. ЭТО, КРОУЛИ, ТВОЯ ЗОНА ОТВЕТСТВЕННОСТИ. И НАВЕРНЯКА ЭТО ТВОЯ ВИНА. МЫ ВЕРИМ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ АБСОЛЮТНО РАЗУМНОЕ ЭТОМУ ОБЪЯСНЕНИЕ…

– О да, – согласился Кроули с готовностью. – Абсолютно разумное.

– … ПОТОМУ ЧТО У ТЕБЯ СКОРО БУДЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВСЕ ЭТО НАМ ОБЪЯСНИТЬ. У ТЕБЯ БУДЕТ ДЛЯ ЭТОГО ВСЕ ВРЕМЯ, ЧТО ЕСТЬ В НАЛИЧИИ. И МЫ ВСЕ С ОГРОМНЫМ ИНТЕРЕСОМ ВЫСЛУШАЕМ, ВСЕ ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ. И ТВОЙ РАССКАЗ, И ТЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, В КОТОРЫХ ОН БУДЕТ ПРОХОДИТЬ, ДОСТАВЯТ ВСЕМ ПРОКЛЯТЫМ В АДУ РАЗВЛЕЧЕНИЕ И УДОВОЛЬСТВИЕ. ПОТОМУ ЧТО КАК БЫ ЖУТКИ НИ БЫЛИ МУЧЕНИЯ, КАКИЕ АГОНИИ НИ ИСПЫТЫВАЛИ БЫ НИЖАЙШИЕ ИЗ ПРОКЛЯТЫХ, КРОУЛИ, ТЕБЕ БУДЕТ ХУЖЕ…

Кроули жестом выключил телевизор.

Тусклый серо-зеленый экран продолжал говорить; молчание превращалось в слова.

– ДАЖЕ И НЕ ДУМАЙ ОТ НАС СБЕЖАТЬ, КРОУЛИ. ОТ НАС НЕ СБЕЖИШЬ. ОСТАВАЙСЯ НА МЕСТЕ. ТЕБЯ… ЗАБЕРУТ…

Кроули подошел к окну и в него выглянул. Что-то черное и имеющее форму машины двигалось к нему вниз по улице. Оно достаточно на машину походило, чтобы обмануть случайного наблюдателя. Кроули, который очень внимательно наблюдал, заметил, что колеса не только не крутились, они даже не были присоединены к машине. Она замедляла ход, проезжая мимо каждого дома, Кроули предположил, что пассажиры машины (не один из них ее, конечно, не вел; оба этого не умели) глядели на номера домов.

У него было немного времени. Кроули пошел в кухню и достал из-под раковины пластиковое ведро. Потом вернулся в комнату отдыха.

Адские Власти прекратили говорить. Просто на всякий случай Кроули повернул телевизор к стене.

Он подошел к «Моне Лизе».

Кроули снял картину со стены, за ней находился сейф. Это не был стандартный домашний сейф; он купил его у компании которая специализировась на обслуживании ядерной индустрии. Он отпер его, открыв и внутреннюю дверь с двойным вращающимся замком. Он покрутил циферблат (код был 4-0-0-4, очень легко было его запомнить, год, в который он вполз на эту идиотскую, чудесную планету, тогда еще бывшую новой и сияющей).

В сейфе была фляжка-термос, две тяжелые перчатки, такие, что полностью закрывают руки, и щипцы.

Кроули остановился. Он нервно глядел на фляжку.

(Снизу послышался грохот. Рухнула входная дверь…)

Он надел перчатки и осторожно взял фляжку, и щипцы, и ведро, и, уже чуть позже подумав об этом, схватил поливалку для цветов, лежащую рядом с роскошным растением из каучуковых, и пошел назад к своему офису, шагая как человек, несущий фляжку-термос, полную чего-то, что может привести, если он ее уронит или даже подумает о том, чтоб ее уронить, к такому взрыву, после которого седобородые в НФ-фильмах класса Б говорят что-то вроде: «А, где сейчас этот кратер, где когда-то стоял город Вах-Шинг-Тон».

Он достиг своего офиса, толкнул дверь плечом, и она открылась. Он согнул ноги и медленно опустил вещи на пол. Ведро… щипцы… поливалку и, наконец, медленно, фляжку.

У Кроули на лбу начал формироваться шарик пота, затем он капнул в один из глаз. Он его смахнул.

Потом, аккуратно, медленно, он, используя щипцы, открутил крышку фляжки… аккуратно… аккуратно… вот так…

(Стук ног на ступенях под ним, и приглушенный крик. Это была маленькая старая дама, живущая этажом ниже.)

Он не мог себе позволить спешить.

Он ухватил щипцами фляжку, и осторожно, изо всех сил стараясь даже малюсенькой капли не пролить, перелил содержимое в пластиковое ведро. Хватит одного неправильного движения.

Вот.

Потом он примерно на шесть дюймов открыл дверь офиса и поместил ведро на ее верх.

Использовав щипцы, он привинтил обратно крышку фляжки, затем (грохот в коридоре возле его квартиры) снял перчатки, поднял поливалку и устроился за своим столом.

– Кроулии…? – позвал гортанный голос.

Хастур.

– Он там, – прошипел другой голос. – Я чувствую этого грязного маленького гада.

Лигур.

Хастур и Лигур.

Кроули стал бы протестовать одним из первых, большинство демонов в глубине души не злы. Они считают, что занимают в великой космической игре такое же положение, как налоговые инспекторы – делают, может, и непопулярную работу, но важную для функционирования всего аппарата. Если уж на то пошло, некоторые ангелы не были воплощением добродетели; Кроули встречал одного или двух, которые, когда дело доходило до праведного поражения грешников, гораздо сильнее поражали, чем было необходимо. В целом, у каждого была работа, и он ее просто делал.

А с другой стороны, были ребята вроде Хастура и Лигура, которым неприятное доставляло такое темное наслаждение, что их можно было даже принять за людей.

Кроули откинулся в своем превосходно сработанном кресле. Он попытался заставить себя успокоиться – ничего из этого не вышло.

– Здесь я, ребята, – прокричал он.

– У нас для тебя есть пара слов, – бросил Лигур (тоном, который намеренно подразумевал, что «пара слов» – синоним «ужасно болезненной вечности»), и согбенный демон толчком открыл дверь офиса.

Ведро покачнулось, а затем упало почти точно на голову Лигуру.

Бросьте в воду кусок соды. Посмотрите, как он пылает, горит, сумасшедше вертится, мерцая и похрустывая. Это было очень похоже; только отвратительней.

Демон шелушился, горел, мерцал. Жирный коричневый дым из него сочился, и он кричал, он кричал, он кричал… Потом он сморщился, сложился вовнутрь, и то, что осталось, поблескивая лежало на выжженном, почерневшем кругу на ковре, выглядя как горсть раздавленных слизняков.

– Привет, – кивнул Кроули Хастуру, который шел сзади Лигура, к сожалению, его даже не забрызгало.

Есть некоторые вещи, которые немыслимы; есть такие глубины, про которые даже демоны не поверят, что другие демоны опустятся до них.

– … Святая вода. Ах ты сволочь, – выдохнул Хастур. – Совершеннейшая ты сволочь. Он тебе ничего не делал.

– Пока, – поправил Кроули, который теперь чувствовал себя немного поспокойней – шансы стали поближе к равным. Ближе, но пока не равны, совсем не равны. Хастур был Адским Герцогом, Кроули не был и местным советником.

– Судьбу твою матери в темных местах шепотом рассказывать будут, чтоб напугать детей своих, – проговорил Хастур, после чего почувствовал, что язык Ада тут не годится. – Тебя, парень, отправят прям к чистильщикам, – добавил он.

Кроули поднял зеленую пластиковую поливалку и угрожающе ей помахал, так что вода внутри заплескалась.

– Иди отсюда, – бросил он. Он услышал, как внизу звонит телефон. Четыре раза, а затем включился автоответчик. Маленькой частью мозга он задумался, кто бы это мог быть.

– Ты меня не напугаешь, – отозвался Хастур. Он глядел, как струйка воды вытекла из носика и медленно скатывалась по боку пластикового хранилища, к руке Кроули.

– Ты знаешь, что это? – спросил Кроули. – Это поливалка для цветов от Сейнсбери, наидешевейшая и самая действенная в мире. Может выстрелить в воздух славной струей воды. Мне нужно тебе говорить, что в ней? Она тебя может превратить в это, – он указал на грязь на ковре. – Иди отсюда.

Потом струйка с бока поливалки достигла скрученных пальцев Кроули и остановилась.

– Ты блефуешь, – проговорил Хастур.

– Может, и так, – ответил Кроули тоном, ясно дававшим понять, что он и не помышлял о блефе. – А может, и нет. Тебе кажется, что удача на твоей стороне?

Хастур сделал жест, и пластиковый шарик растаял, как рисовая бумага, залив водой весь стол Кроули и весь его костюм.

– Да, – ответил Хастур. А затем он улыбнулся. Зубы его были слишком остры, и язык его между ними колыхался. – А тебе?

Кроули ничего не ответил. План А сработал. План Б – нет. Все зависело от плана В, и была тут одна проблема: он дальше Б совсем ничего не спланировал.