Добрые предзнаменования

Ньюта могла бы заинтересовать следующая информация – из тридцати девяти тысяч женщин, проверенных булавкой за века охоты на ведьм, двадцать девять тысяч сказали «ой», девять тысяч девятьсот девяносто девять ничего не почувствовали из-за использования вышеупомянутых втягивающихся булавок, и одна ведьма заявила, что укол ее чудесным образом вылечил от артрита в ноге.

Звали ее Агнес Безумцер.

Она была великим провалом Армии Охотников на Ведьм.

Одна из ранних записей в «Прелестных и аккуратных пророчествах Агнес Безумцер» касалась смерти самой Агнес Безумцер.

Англичане, будучи, в общем и в целом, бестолковым и ленивым народом, не так усердно жгли женщин, как другие народы Европы. В Германии костры складывали и жгли с обычной тевтонской аккуратностью. Даже благочестивые шотландцы, дерущиеся на протяжении веков, никак не добиваясь победы, со своими главнейшими врагами – шотландцами, несколько человек смогли все-таки сжечь, чтобы заполнить чем-то длинные зимние вечера. А вот у англичан казалось, сердце к этому не лежало.

Одной из причин этого могло быть то, как померла Агнес Безумцер – смерть эта реально и положила конец серьезной мании охоты на ведьм в Англии. Кричащая толпа, доведенная до сильнейшей ярости ее привычкой быть умной и лечить людей, одним апрельским утром прибыла к ее дому и нашла ее сидящей в верхней одежде и ожидающей их.

– Вы опоздали, – сообщила она им. – Уж десять минут, как я должна была гореть.

Потом она встала и медленно прохромала через внезапно тихую толпу, из домика к костру, что поспешно сложили на поляне в центре деревни. Легенда говорит, что она неловко вскарабкалась на верх кучи дров и положила руки на столб.

– Хорошенько завяжи, – бросила она потрясенному охотнику на ведьм. А затем, когда жители деревни стали тихонько подбираться к костру, она подняла свою красивую голову в свете костра и произнесла:

– Подойдите, добрые люди, подойдите как можно ближе. Подойдите так близко, чтобы огонь вас почти опалял, ибо заявляю вам: все должны видеть, как умирает последняя истинная в Англии ведьма. Ибо являюсь я ведьмою, так решил ваш суд, однако ж не знаю я, каково на самом деле мое преступление. И потому да будет смерть моя миру посланием. Подойдите как можно ближе, говорю я вам, и запомните хорошенько судьбу всех тех, кто вмешивается в то, чего они не понимают.

И, говорят, далее она улыбнулась, посмотрела на небо над деревней и проговорила:

– И тебя это тоже касается, старый ты глупец безумный.

И после этого странного богохульства она больше ничего не сказала. Она позволила людям заткнуть себе рот кляпом и стояла себе надменно, когда факелы поднесли к сухому дереву.

Толпа подошла поближе, один-два человека в ней были слегка неуверены, правильно ли они сделали, если уж подумать.

Через тридцать секунд взрыв распотрошил поляну, избавил, как коса, долину от живых существ, а виден он был аж в Галифаксе.

За этим последовал длительный спор о том, Бог этот взрыв наслал или Сатана, но записка, позже найденная в домике Агнес Безумцер, указала, что всякому божественному или дьявольскому вмешательству вещественно помогло содержание нижних юбок Агнес, в которых она предусмотрительно спрятала восемьдесят фунтов пороха и сорок фунтов кровельных гвоздей.

Агнес также оставила, на столе в кухне рядом с запиской, сообщающей, что молоко больше не понадобится, ящик и книгу. В записке были четкие инструкции, что надо сделать с ящиком, и настолько же четкие инструкции насчет книги – ее надо было послать сыну Агнес, Джону Безумцеру.

Люди, которые нашли записку – они были из соседней деревни, и их разбудил взрыв – подумали, не проигнорировать ли инструкции и не сжечь ли просто домик, но потом поглядели на мерцающие угли и развалины, усыпанные гвоздями, и решили, что не стоит. И потом, в записке Агнес были неприятно точные предсказания того, что произойдет с людьми, которые ее приказы не выполнят.

Человек, который поджег Агнес Безумцер, был майором Охотников на Ведьм. Его шляпу прибывшие нашли на ветвях дерева, в двух милях от деревни.

Имя его, вышитое внутри на довольно большом куске ленты, было «Не-Возжелай-Жену-Ближнего-Своего Пульцифер», один из наиболее прилежных охотников на ведьм в Англии, возможно, он бы получил некоторое удовлетворение от известия о том, что последний его живой потомок сейчас, пусть сам того не зная, двигался к последнему живому потомку Агнес Безумцер. Почувствовал бы, что наконец-то свершится древняя месть.

Если бы он знал, что на самом деле произойдет, когда его потомок ее встретит, он бы перевернулся в могиле, если бы она у него была.

Однако, сначала, Ньюту следовало что-то сделать с летающей тарелкой.

Она приземлилась на дороге перед ним, как раз когда он пытался найти поворот на Нижний Тадфилд и разложил на руле карту. Пришлось резко затормозить.

Выглядела она как любая виденная Ньютом картинка летающей тарелки.

Пока он смотрел через верх своей карты, дверь в тарелке, удовлетворенно свистнув, откатилась в сторону и открылся сияющий трап, который автоматически раздвигался, пока не достал до дороги. Засиял блестящий голубой свет, обозначив три контура тел пришельцев. Они прошагали вниз по трапу. По крайней мере, двое из них прошагали. Тот, что выглядел как перечница, просто по нему проскользил и свалился внизу.

Другие двое проигнорировали его неистовое попискивание и довольно медленно прошли к машине; по манере, общей во всем мире – словно в голове составляют список обвинений – можно было в них узнать полицейских. Тот, что был самым высоким (желтая жаба, одетая в фольгу) постучал в окно Ньюта. Тот опустил стекло. Существо носило такие отражающие свет черные очки, которые Ньют про себя всегда называл черными очками Крутого Люка.

– Доброе утро, сэр, мадам или бесполый, – проговорило существо. – Это ваша планета, не так ли?

Другой пришелец, зеленый и приземистый, зашел в лес сбоку дороги. Краем глаза Ньют заметил, как он ударил дерево, а затем провел лист сквозь какое-то сложное устройство на поясе. Очень довольным он не выглядел.

– Ну, да. Полагаю, – ответил Ньют.

Жаба задумчиво уставилась на небо.

– И давно она ваша, сэр? – проговорила она.

– Э. Не лично моя. Я имею в виду, мой вид ею владеет около полумиллиона лет. Я думаю.

Пришелец обменялся взглядами со своим коллегой.

– Что, довели дело до кислотного дождя, да, сэр? – упрекнул он. – Может, слишком много себе позволили со стариками углеводородами?

– Виноват.

– Вы мне можете сказать альбедо своей планеты, сэр? – спросила жаба, все еще глядя прямо на горизонт, словно тот вытворял что-то интересное.

– Э. Нет.

– Ну, должен вам передать грустную новость – ледяные шапки у вас на полюсах ниже установленного правилами размера для планет такой категории, сэр.

– О господи! – проговорил Ньют. Подумав, кому он может об этом сказать, он понял, что ни одна живая душа ему не поверит.

Жаба наклонилась поближе. Похоже было, что она была чем-то обеспокоена, хотя, конечно, Ньют не мог твердо судить о выражениях лица расы пришельцев, которой он никогда ранее не встречал.

– В этом случае мы это проглядим, сэр.

От волнения Ньют заговорил быстро и неразборчиво.

– О. Э. Я с этим разберусь – ну, когда я говорю "я", имею в виду, Антарктика, или чего-то, каждой стране принадлежит, или чего-то, и…

– Сэр, на самом деле нас попросили вам послание передать.

– Да?

– Оно гласит: «Мы вам передаем послание о вселенском мире, гармонии и тому подобных штуках». Конец письма, – закончила жаба.

– О, – Ньют обдумал это послание. – О. Очень мило.

– У вас есть идеи насчет того, почему нас попросили передать вам это письмо, сэр? – спросила жаба.

Ньют повеселел.

– Ну, э, я полагаю, – начал он молоть, – Человечество же, э, атом ведь в работу запрягло, и…

– Вот и у нас нет идей. – Жаба встала. – Возможно, это один из феноменов, полагаю. Что ж, мы лучше пойдем.

Она с сомнением покачала головой, повернулась и без единого слова переваливаясь вернулась к тарелке.

Маленький пришелец прошел мимо машины.

– Уровень Це-О-Два на 0.5 процента выше нормы, – резко бросил он, значительно глядя на Ньюта. – Вы ведь знаете, что вас можно обвинить в том, что вы являетесь господствующими особями, находясь под влиянием импульсно-направляемого потребления?

Эти двое подняли третьего пришельца, затащили его вверх по трапу и закрыли дверь.

Ньют некоторое время подождал – на случай каких-нибудь зрелищных вспышек света, но тарелка просто себе стояла. В конце концов он проехал вверх по подъему и объехал ее. Когда он посмотрел в зеркало заднего вида, ее уже не было.

«С чем-то я, должно быть, переборщил, – подумал он виновато. – Но с чем? Даже Шедвеллу не могу сказать, он меня, тут же отчитает за то, что соски у них не пересчитал».

– Вообще, – бросил Адам, – с ведьмами все не так, как вы думаете.

Они сидели на ограде поля, смотрели, как Пес катается в коровьем помете. Маленькому зверьку, похоже, это жутко нравилось.

– Я о них читал, – продолжил он, говоря слегка погромче. – На самом-то деле, они все время были правы, и неправильно их притеснять с помощью Британских Инквизиций и тому подобных штук.

– Моя мать сказала, что они были просто разумные женщины, протестующие единственным им доступным путем против удушливых несправедливостей социальной иерархии, во главе которой стояли мужчины, – вспомнила Пеппер.

Мать Пеппер преподавала в Нортоновском Политехническом[49].

— Да, но твоя мать всегда такие вещи говорит, – отозвался Адам через некоторое время.

Пеппер согласно кивнула.

– И еще она сказала, что в худшем случае они были просто свободомыслящие, поклоняющиеся принципу воспроизводства.

– Что еще за принцип производства? – вопросил Венслидэйл.

– Не знаю. Думаю, что-то, связанное с дубами-великанами, – отозвалась Пеппер с сомнением в голосе.

– Ну, я думал, они Дьяволу поклонялись, – произнес Брайан, впрочем, без автоматического осуждения. У Них было мышление открытым по отношению к поклонению Дьяволу. Оно по отношению ко всему было открыто. – Вообще-то, Дьявол лучше какого-то тупого дерева.

– Вот где вы ошибаетесь, – вклинился Адам. – Это вовсе не Дьявол. Это другой бог, или что-то такое. С рогами.

– Дьявол, – кивнул Брайан.

– Нет, – терпеливо отозвался Адам. – У людей они просто в сознании смешались. У него всего лишь рога похожи. Он зовется Пан. Он наполовину козел.

– Которая половина? – спросил Венслидэйл.

Адам над этим подумал.

– Нижняя, – сказал он наконец. – Странно, что вы этого не знаете. Я-то думал, это все знают.

– У козлов нет нижней половины, – заметил Венслидэйл. – У них есть передняя и задняя. Точно так же, как у коров.

Они еще немного понаблюдали за Псом, барабаня пятками по ограде. Было так жарко, что думать было невозможно.

Затем Пеппер бросила:

– Если у него козлиные ноги, то у него не может быть рогов. Рога же принадлежат передней половине.

– Я его не выдумывал, так ведь? – пробурчал Адам раздраженно. – Я вам просто о нем рассказал. Для меня новость, что я его выдумал. На меня не набрасывайтесь.

– И вообще, – продолжала Пеппер. – Идиотский этот Пан не может ходить жаловаться, если люди думают, что он Дьявол. Он же с рогами. Люди не могут не сказать: «О, Дьявол идет».

Пес начал прокапывать ход в кроличью нору.

Адам, сознание которого, похоже, было чем-то отягощено, глубоко вздохнул.

– Не надо все так буквально понимать, – проговорил он. – В наши дни это главная проблема. Материализм этот шершавый. Люди вроде вас рубят тропические леса да дыры в озоновом слое проделывают. В озоновом слое гигантская дыра из-за шершавого материализма людей вроде вас.

– Я ничего не могу с этим сделать, – отозвался Брайан автоматически. – Все еще плачу за идиотскую огурцовую раму.

– В журнале написано, – продолжил Адам, не обращая на него внимания. – Чтобы сделать один бифбургер, расходуют миллионы акров тропического леса. И озон этот весь утекает, так как… – он ненадолго запнулся, но быстро нашелся, – люди окружение опрыскивают.

– А еще киты, – дополнил Венслидэйл. – Мы должны их спасти.

По виду Адама было очевидно, что он не понял, при чем тут киты. То, что он награбил из старых номеров «Нового Акварийского», ничего про китов не включало. Редакторы полагали, что его читатели все были за спасение китов – так же, как они предполагали, что те дышали и были прямоходящими.

– О них программа была, – пояснил Венслидэйл.

– И чего ради мы должны их спасать? – поинтересовался Адам. В мозгу его замелькали путаные видения спасения китов до тех пор, пока не накопишь достаточно для значка.

Венслидэйл запнулся и напряг память.

– Потому что петь могут. И мозги у них большие. Их почти не осталось. И вообще, убивать их мы не должны, из них только пищу для домашних животных и делают.

– Если они такие умные, – медленно проговорил Брайан, – что они делают в море?

– Ну, не знаю, – отозвался выглядевший задумчивым Адам. – Плавают весь день, просто рты открывают и едят… по мне, так умно…

Его прервал визг тормозов и долгий, растянувшийся хруст. Они слезли с ограды и пробежали вверх по тропинке к перекрестку, где крышей вниз на конце длинного следа скольжения лежала маленькая машина.

Чуть дальше по дороге виднелась дыра. Было похоже, что машина пыталась ее объехать. Пока они смотрели на машину, маленькое выглядевшее восточным существо бросилось прочь и скрылось из виду.

Они, потянув за ручку, отворили дверь и вытащили потерявшего сознание Ньюта. Видения медалей за героическое спасения заполнили голову Адама. Практические мысли о первой помощи заполнили голову Венслидэйла.

– Мы не должны его двигать, – сказал последний. – Из-за сломанных костей. Надо кого-то найти, чтоб помог.

Адам развернулся. Среди деревьев внизу по дороге виднелась крыша. Это был Жасминовый Домик.

А в Жасминовом Домике Анафема Приббор сидела напротив стола, на котором она за последний час разложила бинты, аспирин и разные другие вещи, связанные с первой помощью.

Анафема глядела на часы. «Он вот-вот должен прибыть», – думала она.

А потом, когда он появился, он оказался не таким, как она ожидала. Вернее, не таким, как она надеялась.

Надеялась она (достаточно сознательно) на кого-то высокого, темноволосого и красивого.

Ньют был высок, но выглядел сплющенным, тонким. И хотя волосы его, вне всякого сомнения, были темны, они не были модно уложены; просто куча тонких, черных прядей, растущих наверху его головы. Это не была вина Ньюта: когда он был помоложе, он раз в пару месяцев приходил в парикмахерскую на углу, прижимая к себе фотографию, аккуратно вырванную им из журнала; на ней был изображен кто-то, потрясающе круто подстриженный, усмехающийся в камеру; Ньют показывал парикмахеру фото, и просил подстричь его так, чтобы он выглядел так же, пожалуйста. А парикмахер, который знал свою работу, взглянув один раз на Ньюта, стриг его классически – подходяще для любой цели, коротко по бокам и сзади. Через год Ньют понял, что к его лицу, очевидно, красивые стрижки не идут. Лучшее, на что он мог надеяться после стрижки – волосы покороче.

И с костюмами было так же. Еще не изобрели одежду, в которой он выглядел бы милым, умудренным, не стесненным. К описываемому времени он научился быть удовлетворен любой одеждой, что помогала ему не намокнуть в дождь и давала место для хранения сдачи.

И красив он не был. Даже когда он снимал очки[50]. А когда она сняла с него туфли, чтобы уложить его в постель, то открыла, что он носил разные носки: один голубой, с дыркой на пятке, и один серый, с дырками на пальцах.

"Полагаю, я должна по этому поводу почувствовать волну теплого, нежного женского того-или-другого, – подумала она. – Я же всего лишь желаю, чтобы он их постирал.

Итак… высокий, темноволосый, не красивый. – Она пожала плечами. – Ладно. Два совпадения из трех возможных – неплохо".

Фигура на кровати начала шевелиться. А Анафема, которая – такова уж у нее была природа – всегда глядела в будущее, подавила свое разочарование и спросила:

– И как мы сейчас себя чувствуем?

Ньют открыл глаза.

Он лежал на кровати в спальне, и спальня была не его. Он мгновенно это понял по потолку. С потолка его спальни все еще свисали на веревках из шелка модели самолетов. Он как-то не нашел сил и времени, чтобы их снять.

А на этом потолке была только штукатурка с дырами. Ньют ранее никогда не был в спальне женщины, но он почувствовал, что это одна из них – в основном по сочетанию запахов. Были слабые запахи пудры и ландыша, и не было никакого прогорклого запашка старых маек, которые забыли, как выглядит нутро стиральной машины.

Он попытался поднять голову, застонал и позволил ей опять зарыться в подушку. Розовая, не мог он не заметить.

– Головой о руль ударились, – пояснил голос, его поднявший. – Ничего, впрочем, не сломано. Что произошло?

Ньют опять открыл глаза.

– Машина в порядке? – спросил он.

– Очевидно. Внутри голосок повторяет «Пожаруйста, зажтегните ремлень».

– Видите? – обратился Ньют к невидимой аудитории. – В то время знали, как строить машины. Эта пластиковая обшивка почти и не вдавливается.

Он мигнул в сторону Анафемы.

– Я свернул, чтобы объехать появившегося на дороге тибетца, – бросил он. – По крайней мере, мне так кажется. Надеюсь, я не сошел с ума.

Фигура вошла в его поле зрения. У нее были темные волосы, красные губы, зеленые глаза, и это почти наверняка была женщина. Ньют постарался не глазеть. Она проговорила:

– Если и поглазеете, никто не увидит. – Потом она улыбнулась. – Знаете, я раньше ни разу охотника на ведьм не встречала?

– Э… – начал Ньют.

Она выставила вперед его открытый бумажник.

– Пришлось заглянуть, – бросила она.

Ньют почувствовал себя весьма и весьма смущенным, что для него не было необычно. Шедвелл дал ему официальную уполномочивающую карточку охотника на ведьм, которая, кроме прочего, велела всем курьерам, мировым судьям, епископам и приставам его беспрепятственно пропускать и давать ему столько сухого дерева, сколько будет нужно. Она была весьма впечатляюща, была каллиграфическим шедевром и, вероятно, весьма стара. Он о ней забыл.

– Это просто хобби, – проговорил он несчастно. – На самом деле я… я… – он не мог сказать «клерк, распределяющий зарплаты», не здесь, не сейчас, не такой девушке. – Компьютерный инженер, – солгал он. Хочу им быть, хочу им быть, в душе я компьютерный инженер, просто мозг мне им стать не позволяет. – Простите, могу я узнать…?

– Анафема Приббор, – ответила Анафема. – Я оккультист, но это просто хобби. На самом деле я ведьма. Отлично. Вы на час опоздали, – добавила она, протягивая Ньюту маленький лист картона, – так что прочитайте-ка это. Освободит кучу времени.

Ньют, несмотря на все испытания своего детства, на самом деле имел дома маленький компьютер. Несколько, если честно. Всегда было очевидно, что за компьютеры у него имелись. Это были настольные эквиваленты «Васаби». Те, которые, к примеру, сразу после покупки в два раза падали в цене. Или начинали жизнь в блеске популярности и исчезали во мраке спустя год. Или вообще работали, только засунутые в холодильник. Или, если по какой-то счастливой случайности они были сами по себе хорошими машинами, Ньюту всегда доставался один из тех нескольких экземпляров, что продавались с ранней, полной ошибок версией операционной системы. Но он не сдавался, поскольку он верил.

У Адама тоже был маленький компьютер. Он его использовал, чтобы играть в игры – но он никогда не играл в них подолгу. Он загружал игру, внимательнейше глядел на экран в течение нескольких минут, а потом в нее играл, пока счетчику «Высшие Очки» не начинало не хватать нулей.

Когда другие Они удивлялись этому странному умению, Адам слегка удивлялся, что все так в игры не играют.

«Надо всего лишь научиться, как в нее играть, а потом все очень просто», – говорил он.

Достаточно большая часть гостиной-передней Жасминового Домика была занята, заметил Ньют, кипами газет, и ему стало плохо. Вырезки были приклеены на стены. У некоторых из них куски были обведены красными чернилами. Настроение Ньюта чуть улучшилось, когда он увидел, что несколько она вырезала из-за Шедвелла.

У Анафемы было очень мало мебели. Единственной вещью, которую она позаботилась привезти с собой, были ее часы, одна из вещей, передающихся от предка к потомку уже давным-давно. Это не были «дедушкины часы», полностью заключенные в коробку, это были настенные часы со свободно качающимся маятником – под таким Э.А.По с радостью кого-нибудь оставил бы связанным.

Глаза Ньюта постоянно к часам возвращались.

– Их построил мой предок, – пояснила Анафема, ставя на стол кофейные чашки. – Сэр Джошуа Приббор. Может, слышали? Он изобрел такую маленькую качающуюся штучку, которая позволила аккуратные часы дешево создавать? Ее назвали в его честь.

– Джошуа? – уточнил Ньют осторожно.

– Приббор.

В последние полчаса Ньют слышал много совершенно невероятных вещей и почти был готов в это поверить, но надо же где-то и остановиться.

– Устройство назвали в честь живого человека? – спросил он.

– О, да. Старое доброе ланкаширское имя. Из французского пришло, по-моему. Может, еще скажете, что не слышали о сэре Хамфри Штукке…

– Ой, ну не надо…

– …который изобрел штуку, которая сделала возможным выкачивать воду из затопленных шахт. Или Пьетре В.Щитцо? Или Сайрусе Т.Штукенце, самом передовом черном изобретателе в Америке? Томас Эдисон как-то сказал, что единственные современные ему ученые-практики, которыми он восхищался, были Сайрус Т.Штукенц и Элла Ридер Приборчек.

Она посмотрела на лицо Ньюта и увидела на нем непонимающее выражение.

– Я о них диссертацию писала, – пояснила она. – О людях, которые изобрели вещи такие простые и повсеместно используемые, что все позабыли, что их когда-то кто-то изобрел, на самом-то деле. Сахара?

– Э…

– Обычно кладете два куска, – добавила Анафема сладко.

Ньют вновь уставился на карточку, что она ему дала.

Похоже, она думала, что карточка эта все объяснит.

Она не объяснила.

В середине была подчеркнутая линия. На левой стороне было немного чего-то – поэзии, похоже, – написанного черными чернилами. На правой, здесь красными чернилами, были пометки и комментарии. Вот как это выглядело:

Рука Ньюта автоматически залезла в карман. Его зажигалка исчезла.

– Что это значит? – спросил он хрипло.

– Слышали когда-нибудь про Агнес Безумцер? – спросила Анафема.

– Нет, – отозвался Ньют, отчаянно пытаясь защититься сарказмом. – Вы мне, я полагаю, сейчас скажете, что она изобрела безумцев.

– Еще одно старое доброе ланкаширское имя, – бросила Анафема холодно. – Если не верите, почитайте про суды над ведьмами в раннем семнадцатом веке. Она была моим предком. И один из ваших предков ее сжег живьем на костре. Вернее, попытался.

Ньют выслушал, поражаясь и ужасаясь, истории гибели Агнес Безумцер.

– Не-Возжелай-Жену-Ближнего-Своего Пульцифер? – переспросил он, когда Анафема закончила.

– В те дни такие имена были достаточно часты, – пояснила Анафема. – Как я понимаю, было в семье десять детей, а семья была очень религиозная. Были также Жадность Пульцифер, Лжесвидетель Пульцифер…

– Думаю, я понимаю, – проговорил Ньют. – Ну и ну. Мне казалось, Шедвелл сказал, что он раньше видел мое имя. Должно быть в архивах Армии. Думаю, если б меня звали «Возжелай-Жену-Ближнего-Своего», я бы больно сделал стольким людям, скольким можно.

– Думаю, он просто женщин очень не любил.

– Спасибо, что так спокойно воспринимаешь, – отозвался Ньют. – Я имею в виду, должен был быть предком. Пульциферов ведь немного. Может… вот поэтому-то я с Армией Охотников на Ведьм и встретился? Может, Судьба, – добавил он с надеждой.

Анафема покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Нет такой вещи.

– Вообще, охота на ведьм сейчас – совсем не то, что тогда. Не думаю, что Шедвелл когда-нибудь делал что-то большее переворачивания корзин для мусора Дорис Стоукс.

– Скажу по секрету, с Агнес было трудно, – заметила Анафема неопределенно. – У нее была неустойчивая психика.

Ньют помахал листом бумаги.

– Но какое отношение она имеет к этому? – спросил он.

– Она это написала. Вернее, оригинал. Это № 3819 из «Прелестных и аккуратных пророчеств Агнес Безумцер», впервые опубликованных в 1655-ом.

Ньют опять уставился на пророчество. Его рот открылся и закрылся.

– Она знала, что я машину разобью? – спросил он потрясенно.

– Да. Нет. Скорее всего, нет. Трудно сказать. Видишь ли, Агнес была худшим из живших пророков. Потому что она всегда была права. Потому-то книга никогда не продавалась.

Большинство экстрасенсорных способностей вызваны простым отсутствием фокусирования на времени, а сознание Агнес Безумцер ушло так далеко во Времени, что она считалась сумасшедшей даже по стандартам семнадцатого века, а там сумасшедшие пророчицы были развивающейся быстрее других индустрией.

Но все соглашались, что слушать ее приятно.

Она постоянно говорила о том, что болезни надо лечить, используя специальный вид глины, и о том, что важно мыть руки, чтобы смывались малюсенькие зверьки, вызывающие болезни, когда всякий разумный человек знает, что единственная защита от демонов плохого здоровья – хорошенько вонять. Она призывала бегать такой медленной рысью с подпрыгиваньем, это поможет дольше жить – что было очень подозрительно и впервые обратило на нее внимание Охотников на ведьм, и указывала на важность поедания волокнистой пищи, впрочем, здесь она точно опередила свое время, так как большинство людей волокно в пище меньше беспокоило, чем камни. И она бородавки не лечила.

– Все это в сознании вашем, – говорила она. – Забудьте об этом, и оно уйдет.

Было очевидно, что Агнес связывала с Будущим какая-то линия, но была она необычно узкая и специфическая. Другими словами, практически совсем бесполезная.

– Как это? – спросил Ньют.

– Она писала такие пророчества, которые можно понять, только когда что-то уже произошло, – пояснила Анафема. – Как «Бетамаки не покупайте». Предсказание № 1972.

– Ты имеешь в виду, что она предсказала появление видеомагнитофонов?

– Нет! Она всего лишь взяла один маленький обрывочек информации, – отозвалась Анафема. – Вот в чем дело. В большинстве случаев она так косвенно упоминает о чем-то, что пока не произошло, понять никак нельзя, а потом уж все становится очевидно. И она не знала, что будет важно, а что нет, поэтому промахивалась часто. Ее предсказание на 22 ноября 1963 было о доме, что обрушится в Кингз Линн.

– И? – спросил учтиво-непонимающе Ньют.

– Убили президента Кеннеди, – подсказала Анафема. – Но, понимаешь, Далласа тогда не было. А Кингз Линн был весьма важен.

– А.

– Она была обычно очень хороша, если предсказание относилось к ее потомкам.

– Да?

– И она ничего не знала про двигатель внутреннего сгорания. Для нее машины были просто странными колесницами. Даже моя мать думала, что предсказание это – о переворачивании императорского экипажа. Видишь ли, мало знать, что такое есть будущее. Надо знать, и что оно значит. Агнес была как кто-то, глядящий на огромную картину в малюсенькую трубу. Она писала что-то, что казалось хорошими советами, основываясь на том, что она понимала из тех малюсеньких кусочков, что она видела.

– Иногда может и повезти, – продолжала Анафема. – Мой прадедушка догадался об обвале рынка ценных бумаг в 1929 за два дня до того, как он произошел. Кучу денег заработал. Можно сказать, что мы профессиональные потомки.

Она пронзительно посмотрела на Ньюта.

– Понимаешь, чего никто не понял до момента, от которого нас отделяет примерно двести лет, так это того, что «Прелестные и аккуратные пророчества» Агнес написала для того, чтобы они передавались потомкам и им помогали. Многие пророчества связаны с ее родственниками и их благополучием. Она как бы пыталась за нами присмотреть после своего ухода из жизни. Мы думаем, что это и есть причина пророчества про Кингз Линн. Мой отец в то время посещал это место, так что с точки зрения Агнес, его не могли задеть шальные пули из Далласа, а был большой шанс, что на него кирпич упадет.

– Что за славная женщина, – заметил Ньют. – Можно забыть, что она взорвала целую деревню.

Анафема эти слова проигнорировала.

– Вот, в общем-то, и все – завершила она. – С тех пор мы их толкуем. В целом, мы в среднем разбираем одно пророчество в месяц – теперь, на самом деле, больше, так как конец света приближается.

– И когда будет конец света? – спросил Ньют.

Анафема значительно глянула на часы.

Ньют издал ужасный краткий смешок, который, как он надеялся, звучал мягко и земно. После событий дня он себя очень разумным не чувствовал. Да еще он чувствовал запах духов Анафемы, и из-за этого чувствовал себя неуютно.

– Счастье еще, что мне секундомер не нужен, – проговорила Анафема. – У нас, ну, около пяти или шести часов.

Ньют обдумал это. До сих пор у него ни разу в жизни не было желания выпить чего-нибудь из алкогольных напитков, но что-то ему подсказало, что пришла пора первого раза.