Дар Седовласа

      -... И были знаки эти даны нам Велесом, и каждый прежде знал их имена. Но со временем люди утратили истинный смысл, они назвали руны вновь. Лишь немногим открывают тайны древние черты и резы...
      Резы! "Руна - это рана твоя, это рана и на теле божьем. Сто раз подумай, прежде чем нанести ее, но тысячу раз подумай - прежде чем стереть!" - так учили волхвы Арконы.
      - Откуда ты знаешь? - поразился словен.
      - Глупости, - сказала Ольга, довольная, однако, таким замечанием, Бабушка сказывала... К тому же ты - способный ученик!
      - У меня единственный и неповторимый учитель.
      Девушка холодно улыбнулась, но сделала вид, что пропустила лесть мимо ушей.
      - К чему это ты?
      - Да так, просто у тебя очень древнее, звучное и красивое имя, Оля.
      - Глупый, ты просто очень много и совсем непонятно думаешь! - она указала на широкий непокорный лоб словена.
      - Ты считаешь, Ругивлад холоден и безразличен?
      - Я ничего не ...
      И он старался изо всех сил подавить в себе тот небывалый прилив нежности, какой может быть только у ребенка к матери, и у мужчины к любимой.
      Первые в здешних землях песочные часы пришлось подарить дочери жупана, все последующие, впрочем, тоже не отличались точностью. В минуты уединения сердце Ругивлада билось слишком медленно, а когда мастерскую, это подобие палаты мер и весов, посещала Ольга - в висках стучало неистово, и рассудок ничего не мог поделать. Словен проклинал все на свете, но похоже, лукавил. Он ждал - вот-вот войдет! Он желал, чтобы она пришла. И Ольга не заставляла ждать.
      - Неужели, это боги подарили мне встречу с Тобой? Кто же еще, если при одной мысли о девушке я оживаю, а все плохое, злое, мрачное отступает... И можно вздохнуть свободно, полной грудью?! Вновь и вновь радоваться всему, что есть на Белом Свете!
      Увы, люди часто исчезают внезапно и бесследно, уходят те, кого искренне и безумно любишь. Жаль, что осознание этого настигает оставшихся слишком поздно. И с каждым таким расставанием уходит жизнь, надежда, и черствеет душа, меркнет свет.
      Счет времени вели по солнцу, и даже когда светило скрывалось за тучами, внутри каждого жителя лесной страны тикал изумительный маятник, который не давал сбоев. Воинов учили чуять с малолетства.
      Но вот, как-то раз затеял Волах беседу, неспроста затеял, хитрый воевода.
      Речь тогда зашла о прежних походах вятичей за славой да златом. И бывалый воин не столько рассказал, сколько спел свою историю. Песнь была откровенно груба и безыскусна:
      За горизонт дорога моя, путь тернист и долог.
      Храбрых новая манит земля, и первым среди них Волах.
      Мне двадцать, я ловок и силен. Чего еще парню надо?
      Смел, удачлив, крепок в седле... И Карин любимая рядом.
      "Ты молод, Волах, и никому на родине не известен...
      Если ж смел - иди в ту страну" - сказал отец невесты
      "Славу честным клинком добудь, меч твердой рукой согрей!
      Коль стрелу не получишь в грудь - будет Карин твоей.
      Сотня лучших ушла в поход. Годы у них впереди!
      Да Велес всех к себе призовет, вернется только один.
      Вот поле, в нем высокий лен, всем травам трава.
      Тот лен луной посеребрен, и воина голова.
      Тайной окутана гибель бойцов - ирий принял души,
      Кто остался не прячет лица и тайны покров нарушит.
      Нас вел жупана первый сын, парня звали Ольгер.
      Он Лихо лесное шутя победил, но сбился отряд с дороги.
      Вдруг, враги со всех сторон подло на вендов напали,
      И кровь лилась из ран ручьем, но побили немало тварей.
      Уж половина сотни легла, и за нею - восемь,
      Но Волаха не достала стрела, и нечисть мира просит.
      "Чтобы представить вас королю, свое откройте имя,
      Сложите у входа в замок броню- всех, как гостей, он примет.
      Хозяин щедр и справедлив, златом одарит героев.
      Пейте же, в чаши вина разлив, и откуп берите с собою... "
      Волах Ольгеру говорит: "Что-то он мирно настроен?
      Но кто над врагом твоим царит, тот сам, не иначе, ворог.
      С ним я хлеба не преломлю. Знаться с врагом не стану...
      Заклятием в цепи нас закуют, коль имена узнают...
      Мы славно бились и год минул, как вышли в этот поход.
      Не верь врагу, он силой не взял, поэтому нагло врет... "
      Усмешка мелькнула в густой бороде: "Что жизнь пред судьбой и роком?
      Но если вернемся, слыть тебе, Волах, плохим пророком... !"
      "Я- Ольгер, это - бесстрашный Дир. Кто о Йоне не слышал?... "
      В крепость сорок вошло вслед за ним, да ни один не вышел.
      За горизонтом лежит та земля, но двери - на запорах.
      Лишь одного отпустила она, и это был Волах.
      Вернулся Волах на землю отцов - Карин в живых уж нет.
      Ему говорят: "Ваш поход длился десять лет... !"
      Для тебя, Волах-герой, Время, как год, пронеслось,
      Ну а милой, желанной твоей долг исполнить пришлось...
      В Карин жупана сын второй влюблен без памяти был,
      Он Владухом звался. Пять лет прошло - и руку ей предложил.
      Не сгинет гордый вендов род... Не радуйтесь, враги!
      Чудную дочь на свет Карин на гибель вам родит!
      Рассказ мой близится к концу. Я мертвой не судья,
      И Волю к Жизни никому переступить нельзя.
      Не тронул ни яд, ни клинок, ни огонь и моря соленый шквал.
      Лишь треклятое волшебство убило меня наповал.
      "Прими, как есть! Таков удел!" - явился Радигош,
      "Другую женщину возьми, хоть счастья не найдешь!"
      - Черный пепел Карин был развеян ветрами - Ольге не вышло и года. Может, потому я и люблю Олю, как дочь. Но у меня своя семья! Я выполнил волю жрецов и завет Сварожича!
      - Неподходящее имя - Карин! Так назвав девочку, волхвы заранее определили ей судьбу. Карна - богиня скорби. Странное вершат боги в мире этом, - согласился с ним словен.
      Он прикинул, и оказалось, что Ольге девятнадцать.
      - Говорят, была одна женка в Ромейской земле. Она своего мужика ждала не десяток весен, а целых двадцать. Врут, наверное. Нет такой бабы, чтобы двадцать лет без мужика обходилась. Ровно столько же было и моей Карин, когда мы расстались - угадал Волах его мысли, - Но еще я тебе вот что скажу. Всех женщин можно разделить просто. Есть откровенные дуры. Есть гулящие. Есть такие, к которым не приведите боги попасть под сапожок, и есть особенные, таких мало. Это не мешает той, кого мы, пьяные от любви, наивно превозносим и называем ладой, превратиться либо в стерву, либо в дуру.
      - Но это, также, не мешает дурам и стервам поумнеть, а шлюхам насытиться, - возразил Ругивлад.
      - Долго же будешь ждать. Мой тебе совет - выбирай дуру или шлюху, и оставь даже мысль о дочери жупана!
      "Ага! Вот, стало быть, ты о чем!?" - смекнул молодой волхв.
      - Вы друг другу - не пара, - продолжал воевода, - Мало ли других...? Так ты всегда останешься умным в сравнении с дурой, и не умрешь от внезапного предательства гулящей девки, ибо знаешь, кто она есть на самом деле.
      - Но отдать ее Дороху? - сквозь зубы прошипел словен.
      - Хотя этот молокосос и злит меня, их брак укрепит единство племени. Жупан Домагоща породнится с главою глав Буревидом! Будет помощь против печенегов да киян.
      Дорох! Словен живо представил чернявого, гладко выбритого, на манер киянина, соперника. Ну, нет! Только не этот! Буревидова отпрыска побаивались, и порой ему спускали с рук вольности, за которые другого парня высекли бы прилюдно.
      - Брак сделает ее несчастной! Волах! Это желание главы? Да! Это он прислал тебя говорить?
      Старый витязь отвернулся.
      - Никакой помощи вы не получите - разве не ясно! - попытался убедить он воеводу, - Кто собирал с вятичей дань в угоду Киеву? Буревид! А разве вас победили хоть раз в открытом бою? Что-то не слышал об этом. Нет! Ни Олег, ни Святослав, ни Владимир. Все они договаривались с "главою глав"!
      - Худой мир лучше доброй войны, - возразил ему Волах.
      - Владимир хитер и опасен. Если какая-то мысль, даже самая невероятная вдруг запала ему - горы свернет, да не своими руками. Ныне киевский князь собирает земли. Он не полезет в ваши леса, хватило и прошлого похода. Ему неохота вновь грязь на болотах месить. Но вот печенега натравит - и никуда не денетесь, пойдете Киеву на поклон.
      - Все равно. Что такое счастье девицы рядом с благополучием рода? упрямствовал воевода.
      - А сказал, "не чаешь в ней души"?!
      - И еще раз повторю. Ты бы лучше к Медведихе погляделся. Вот хозяйка, так хозяйка! Стара?
      - Ну и шутки! Она ж меня раздавит. Да и мужика своего все еще ждет, и ждать будет, думаю, до смерти, не в пример некоторым. Несчастная она баба.
      Он живо представил ее себе, высокую, с пухлыми ручищами, румяную, раскрасневшуюся на морозе. Такая, как говорится, коня на скаку остановит... Да, что коня? Неспроста Медведихой кличут.
      - Вам, молодым, худышек подавай... Вон, Млада - еще не так толста, и глаз на тебя положила, - подначивал словена Волах.
      То была единственная подруга Ольги, и даже какая-то отдаленная родня. Но глупа, ох и глупа девица! Смешливая да говорливая не в меру. И что такое это "не толста еще" в сравнении с гибким станом дочери жупана?
      - Пока у меня два кровника на Белом свете - мне никак с бабами нельзя знаться! Зарок дал! - попытался отшутиться словен.
      - Ладно! Считай - не получился у нас разговор! - сдался воевода и зашагал прочь.
      На следующий же день, выгадав свободные часы, словен спешил к месту долгожданного свидания. Путь пролегал близ моста чрез речушку, что несла прозрачные воды в саму Оку. Еще только заслышав плеск, Ругивлад ощутил знакомый холодок за спиной. Он мигом выхватил меч, руны отливали ярким зеленым огнем.
      - Чего прятаться-то? Портки не отсыреют?
      Из-под моста вылезли трое. Он тут же узнал первого. Радогощинцы! Все не терпится свести счеты!
      Вятич, одетый в броню, держал неизменную секиру. Других он не видел доселе, не иначе - свежее пополнение. Один сжимал обеими ладонями рукоять большого топора. Второй вовсе был в маске, оружия не доставал, но за спиной торчали целых две рукояти.
      Воин с топором сделал стремительный рывок, обогнав соратников. И этот отчаянный натиск заставил словена попятиться.
      Ругивлад знал - глупо размениваться на мощные, рубящие удары сплеча, если в руках полуторник. Это требует и усилий, а главное - времени. То, как словен держал меч, обмануло бы кого угодно. Враг принял его открытую стойку за неуверенность. Топор свистел справа и слева, но Ругивлад держался на безопасном расстоянии и в ближний бой не лез.
      Рьяный воин напирал, его противник уворачивался, ускользал, не нанося ни единого удара. Внезапно, коварный клинок ринулся снизу верх. Седовласов металл рассек кожи и пластины, точно масло. Искоса прорубила ребра и выглянула наружу со спины. По инерции воин обрушил на противника еще один страшный удар топора, но то было предсмертное рвение. Ругивлад легко ушел в сторону. Одновременно извлекая меч из оседающего тела, он устремил клинок на подоспевшего секироносца.
      В следующее же мгновение холодное железо нашло поживу. С быстротой молнии неудержимый клинок Седовласа полоснул налетевшего врага. вятич рухнул с перебитой ключицей, роняя оружие. Ругивлад мигом отпихнул секиру ногой, чтобы тот не перехватил левой. Круто развернулся, углядывая последнего из наемников.
      Но третий, державший лицо под маской, казался во сто раз опаснее прежних противников. Боец с двумя клинками был сравнительно невысок. Он не вступал в схватку, а только наблюдал. Словен поманил этого ратоборца рукой, но вятич не принял приглашения, и поднявшись на мост, как ни в чем не бывало зашагал на ту сторону.
      - Догнать бы, прах Чернобога!
      Хриплое дыхание выдало врага. Левой он работал не хуже, чем правой. Ругивлад ловко принял на меч ужасный по силе удар секиры. Не будь это дар Седовласа, клинок бы неминуемо преломился! Тут же он рухнул на колено, нанося свой, гораздо более страшный. Смазанное движение железа пропороло живот, кишки выпали на молоденькую траву. Следом рухнуло и тело.
      - Скверно, приятель! Очень скверно! - заметил Ругивлад, вытирая о рубаху наемника лезвие.
      Бросив меч за спину, тяжело ступая, он продолжил путь.
      * * *
      ..."Странник следует выбранной тропой... И вдруг, о чудо, дивный цветок! Лесная роза цепляет за края одежды. Иной бы прошел мимо, но ты, сдается мне, остановишься и будешь долго любоваться красой. А хватит ли у тебя терпения поливать сей цветок и ухаживать за ним каждый день? Если это так - дерзай! И тогда, быть может, Ругивлад затмит славу грека, что вылепил себе женщину по своему разумению. Глина была мертва и податлива. А роза? Беспокойное и капризное диво! Как чувствительно оно к настроению нового садовника! Оно загадочно - и тем интересней поглядеть на плоды трудов. Но даже я не решусь предсказать исход... " - так напутствовал Седовлас молодого волхва.
      Он усмехался, и эта хищная улыбка на фоне непроницаемого колпака так и стояла перед глазами словена.
      "... Вы разные. Она не признается в слабости. Холодностью и неприступностью, что сродни шипам, - вижу - девушка ввергнет тебя в бездну суеты. Являя силу и кажущуюся самостоятельность, та, которую ты встретишь, останется на самом деле беззащитным и хрупким созданием. Когда женщина всерьез увлечена - она всё равно не мечтает так, как может придумывать себе мужчина. Платят оба!
      Ты никогда не был садовником - шагал, спасался, путал след. Но от себя не убежишь, мимо - не прошмыгнешь. Все. Дальше некуда! Разве так уж неощутимо созданное силою мысли? Идея, Слово, одна единственная Руна творят Вселенную, они рождают и убивают миры... Вдруг твой будущий дом и удел садовника в самом деле хороши и покойны? "
      Так молвил Седовлас, когда они расставались на пороге колдовского жилища. Об этом Ругивлад вспомнил только сейчас, следуя за уверенной проводницей.
      Городище давно скрылась за ветвями деревьев. Лес едва примерил пестрый летний наряд. С недели три назад, на Рода-Ледолома, когда Станимир по обычаю поил народ знатными медами из своих запасов, а земля пыхтела, освободившись от снегов - не было ни листочка. На Дажбо* - то здесь, то там можно было заметить шустрого жаворонка, и все уже зеленело. А нынче, точно угадывая приближение праздника Весеннего Ярилы - лес шелестел своими новыми одеждами, и птицы вторили ему, торжествуя победу Живы над Марой.
      (* Дажьбо, Даждьбог - бог света у восточных славян, щедрый бог плодородия, сын Сварога, по функциям близок к Аполлону Таргелию и Гераклу, а также скифскому Таргитаю, скандинавскому Фрейру, западно-славянскому Радегасту-Сварожичу, иранскому Митре, ведийскому Вишну).
      Смеркалось. Но вдруг да и взлетала к кронам юркая пичуга, еще вся в дневных хлопотах.
      - Мы правильно идем? - обеспокоено спросил словен.
      Девушка не ответила.
      - Молчание - золото. Да, сочетание ума и красоты опасно, - пробормотал Ругивлад, но Ольга не расслышала.
      Проводница свернула на едва приметную тропу и, казалось, еще более убежденная в своей правоте, повела словена в сторону, куда они до сей поры не забирались. Глядя на стройные девичьи ножки, на то, как легко ступает Ольга по усыпанной хвоей и прорезанной корнями земле, Ругивладу невольно вспомнилась невероятная воздушная походка Хранителя очагов - Радигоша. Можно было подумать, что и Ольга перелетает с места на место, словно добрая волшебница леса.
      - Эй, молодец, не отставай! - вдруг засмеялась она.
      Скоро показался вросший в землю, покрытый мхом сруб. Потянуло дымом, и через пару мгновений девушка вывела Ругивлада на поляну. Пред замшелым строением, вросшим в землю, горел костер, и ветки слегка потрескивали, будто переговаривались с остальным лесом, жалуясь на незавидную судьбу. У огня сидела незнакомая женщина, сгорбленная прожитыми годами, которые, однако, сохранили на лице черты былого величия и очарования. Покачиваясь из стороны в сторону, она то и дело бросала в пламя какие-то сухие травы и напевала что-то очень знакомое Ругивладу еще с детских лет.
      - Здравствуйте, бабушка! - поздоровалась Ольга.
      - А, внученька! И ты здравствуй! А я-то уж думала - совсем позабыла старую? - ответила та приветливо, - Почитай, с самых Бабьих каш не слыхала о тебе.
      Ругивлад молча поклонился старушке. Она благосклонно кивнула ему, с интересом разглядывая чужестранца.
      - Я пришла тебя молить о помощи!... - тихо начала Ольга.
      Пока они переговаривались, герой настороженно вглядывался в сгустившиеся сумерки. К концу месяца Лады, который здесь именовали цветнем, смеркалось уже поздно. Вот заухал лупоглазый филин. Снялся с вершины ели и плавно опустился на крышу избушки.
      - Филин! - сказал Ругивлад по-венедски.
      - Дурень! - раздалось в ответ.
      - Он не болтливый! - заметила старуха.
      - Оно и видно.
      Филин совсем осмелел и спикировал вниз, прямо на подставленное колдуньей запястье, одетое в кожу. Надулся, как шар, распушил перья и пробубнил что-то еще, опровергая мнения.
      - Иные люди - под стать лошадям, резво бросаются словами, точно скачут безудержно. Бабушка немного колдует... - донеслись до него обрывки фраз Ольги.
      Он и сам это отлично знал. Раза два-три, когда у городищенских молодиц обещали быть тяжелые роды, Станимир посылал Кулиша за ягой-повитухой. Само слово "ягать" и значило - громко кричать, отгоняя всякое лихо да собачью старость. И чего, казалось, ей орать-то - древней кудеснице? Стало быть, есть с чего! Не иначе, оборачивалась яга* рожаницей, переживая вместе с молодицей торжественный момент появления первенца на Белый Свет. Только ее, ягу, и слышала Макощ.
      (* яга (баба-яга) - древнеславянская берегиня рода и богиня смерти, помощница героев, хтоническая ипостась пряхи Макоши, возможно жена Велеса или его женская ипостась, как богиня рода, точно также, как Фригг, вращающая колесо, - женская ипостась Одина. Характерно, что в русских сказках герою зачастую помогает или старый старик, давая клубочек, или баба-яга, занятая пряжей. Один, подобно ведьме из сказок типа "Спящая красавица", способен усыпить героиню уколов шипом (т.е. веретеном). Обращает на себя внимание сходство хейти Одина - Игг и имени жены его - Фригг, с именем Яги. Возможно "Яга" близко этимологически к Ящеру, Яше - славянскому Мировому змею. Предполагается связь Яги с диалектным "ягать", т.е. достигать некоего трансового состояния, и хотя ягали повивальные бабки, ягать могли и пахари. Несомненна связь Яги с огнем (Агни), ибо она припекала младенца в печи. Материнское бессознательное заигрывание с малышом "Агу-Агу" есть призывание огня, защитить от напастей дитятко)
      - Понятно! - поспешил согласиться молодой волхв.
      Но ни о чем уже не думал, кроме как об опасности, которую ясно чувствовал, да никак не мог сообразить, что же это за напасть.
      - Присаживайся к огню, добрый молодец! - кивнула Ругивладу колдунья, приглашая чужестранца и его дрожащую от чего-то спутницу к костерку. - Кыш, мохнатый! - погнала она филина
      Ольга, присела на траву подле котла, еще горячего, и принялась что-то помешивать в нем, Ругивлад опустился по другую сторону пламени, положив рядом неизменный меч. Филин недовольно расхаживал тут же.
      К небу летели искры. Словен поглядел им вслед и застыл, завороженный. В темной вышине вспыхивали красными точками и тут-же гасли навсегда миры и вселенные, рожденные от этого костра.
      - Я прекрасно знаю, что такое время, пока не думаю о нем. Но стоит задуматься, и вот я уже не знаю, что такое Время, - прошептал Ругивлад.
      - Молодость не вечна, она лишь - исток старости, Жизнь вообще временна, и то, что родилось рано или поздно должно погибнуть, - отвечала девушка, Но не вечна и Смерть! - продолжала она, воодушевляясь, - И как вышел срок Жизни, выйдет срок и Смерти, чтобы настало новое Время.
      Он внимательно посмотрел на Ольгу, но ничего не сказал в ответ.
      - Так к чему же уповать на этот круговорот, раз ничего не изменить? Зачем мучаться от одной мысли, что ничего не поменять...? Вечность - удел богов, а мы обречены на Жизнь, как стремление к Смерти! И чем больше ты терзаешь себя, глупый, тем вернее шагаешь по дороге Велеса к Его вратам!
      Колдунья направилась в дом, но вскоре вернулась с серебряным кубком, что сразу бросилось в глаза при всей убогости жилища. Вязкий малиновый напиток бурлил и кипел, завоевывая внимание словена чудным, непостижимым ароматом. Время от времени старуха черпала из котла свое зелье, дула на варево - пробовала.
      Старая наставница Ольги чем-то напомнила словену родную тетку знаменитую ведунью. Как-то раз, ровно после смерти матери, ему едва исполнилось три года, Ругивлад сильно недужил, и повез его Богумил к сестре. Еще совсем мальчонкой был, но по обычаю стрый уже успел посадить племянника на деревянного конька да срезать прядь русых волос.
      Детские впечатления отрывочны. Никто не знает, когда они явятся опять и надо же такому случиться, при встрече с древней бабушкой Ругивлад снова ощутил себя малышом.
      Сперва Власилиса вытолкала прочь Богумила, и в жарко натопленной избе остались лишь две сподручные бабы, ведунья, да ее хворый племянник. Распустив волосы, опытная в таких делах женщина уверенными движениями привязала его к хлебной лопате, - теткины подруги не мешали ей. Как раз напротив - знали, что творят. С их помощью ведунья трижды поднесла племянника к разверзнутой утробе печи, туда, где бушевало пламя Огнь-ягуня. Живой, святой, всеочищающий Огнебог - враг черной Мары-Смерти.
      - Агу! Агу дитятко! - ягала тетка Власилиса.
      Впоследствии он узнал, что обряд сей, посвященный Макощи, именуется припеканием, и очень немногие жены в силах вершить его. Лишь та, которая сама не раз познала жар любви, способна отвоевать жизнь у смерти, а здоровье - у хвори.
      ... - Еще не время! - сказала Ольга, посмотрев на звезды, и забрала кубок у старухи.
      Та молча согласилась и снова начала подбрасывать в огонь травы, напевая ведомые ей заклинания.
      Сперва тихо, едва различимо, затем громче, отчетливей... И вот уж, изначально похожая на колыбельную, буйная песнь погнала вялую кровь по жилам, точно вешний Ярила проталкивает воды сквозь ледяные преграды.
      Ругивлад не знал сейдовской* магии хоть и не презирал ее, он старался прогнать наваждение, но у него ничего не получалось. Он всеми силами сопротивлялся этому искусно сработанному заклятию, пытаясь сохранить ясность рассудка. Волхв ведал - все ведьмы на свете пошли от злокозненного бога. Так вещали древние эрили, не раз забредавшие в Аркону.
      (* сейд - известны две основные формы древней магической практики: galdr (гальд) и seidr (сейд). "Гальд - это магия заговоров, смесь поэзии и чародейства... Занятие сейдом ввергало того, кто его практиковал, в состояние временной слабости, что делало этот вид магии неприемлемым для воинов; и действительно, заниматься сейдом было предоставлено женщинам. Есть, например, чисто женский способ окрашивания рун, пред которым бледнеют мужские. "Один раз в месяц, в течение почти недели, в соответствии с естественным циклом из тела женщины выделяется кровь. Это явление, несвойственное мужчинам, чаще ошибочно рассматривается как стигмат нечистоты, чем как обновление природой собственного потенциала. И, тем не менее, женские регулы почти повсеместно расцениваются как источник огромной магической силы. Большинство мужчин впадают в растерянность при столкновении с этим совершенно естественным феноменом. То, что о регулах можно забыть, когда их нет, что их можно эффективно сдерживать, когда они приходят, - это недоступно пониманию среднего мужского рассудка. То, что это явление обретает магический смысл, якобы делает его в чистом виде порочным, привнося оттенок непристойности и сексуальности в восприятие его мужчиной" (F.Aswinn. La magie du Seidr//IRMIN, Nо4, 1995). До нашего времени сохранилось выражение "кричать, как сейдовская баба" - речь идет о ведьмах, которые якобы в Вальпургиеву ночь (1 мая) слетались на Лысую гору и проводили свои оргии, но это позднее чуждое языческому осмысление древней магии)
      "Найдя на костре
      полусгоревшее
      женщины сердце,
      съел его Локи;
      так Лофт зачал
      от женщины злой;
      отсюда пошли
      все ведьмы на свете".
      Фредлав верил, самой страшной дочери Локи, хромой Хель*, принадлежит Нижний мир, а сама она - Смерть. Но разве можно равнять его прекрасную Ольгу с черной колдуньей?
      (* Хель - скандинавская богиня смерти, и мир, которым она правит. Последнее тождественно Пекельному царству славян. Однако, это вовсе не "ад по-язычески", а скорее "аид". Часть тела Хель мертва и безобразна, вторая прекрасна, это дает еще большие основания сравнивать Хель с Ягой)
      Чародейская песнь прервалась внезапно. Старуха в последний раз швырнула Огню пук молодых, только народившихся трав. Зелень зашипела, выбрасывая сок, моментально возносившийся к небесам.
      Ни с того, ни с сего Ругивлад затеял рассказ о детстве, о том мире, который знал и любил, но покинул и увы, навечно, ведь прошлого не воротишь. Он напевал незатейливые мелодии словен. Он будто бы желал выговориться раз и навсегда, хотя многое Ольге было просто не понятно. А колдунья - та и вовсе сама себя усыпила, потратив всю Силу на сейд.
      Ведьмовские глубокие девичьи глаза гипнотизировали. Не способный избавиться от их чар, Ругивлад прервал рассказ... И почти погрузился в их томительную пучину. Тонкая сильная женская рука неожиданно протянула из тьмы кубок с зельем. Безвольный, он принял это питье...
      Но в тот момент, когда Ольга уже торжествовала победу, в этот миг, похожий на вечность, холод проклятого меча обжег ему ладонь. Страшным, непонятным для себя усилием воли, Ругивлад поднял тело над землей, потом стал на колено...
      - Пей! Пей и ничего не бойся!
      Девушка тревожно глянула на Ругивлада и заметила, как изуверски искажено лицо волхва.
      Он слышал голос Ольги как бы издалека.
      Рассудок поставил воина на ноги. В голове заметно прояснилось.
      - Никак, терлич-травка? - усмехнувшись, Ругивлад выплеснул остатки волшебного напитка в огонь, огладил усы.
      Ольга недоуменно глянула на него. Зелье не действовало.
      - Очень вкусно! - сказал Ругивлад, да и он ли это был.
      Внутри вели смертный бой две силы: "О, великие боги! Что же вы творите? Неужели, вы ошиблись? Я не могу принять этой жертвы! Она совсем не знает меня! Я недостоин..." - восклицал один Голос. "Опоить вздумала, чертовка! Окрутить решила!" - вопил второй.
      Словен пришел бы в отчаяние, если бы ведал, к чему приведет эта опрометчивая мысль, единственная опрометчивая и несуразная мысль. Но к счастью, он этого пока не знал. Ну разве не глупость принять любовное снадобье за дурман? Да и что страшного могло случиться, если бы не колдовской меч?
      Они вернулись к крепости, на обратном пути не проронив ни единого слова. Только на выходе из леса Ольга молвила:
      - Наверное, я скоро огорчу тебя, Ругивлад, - и отвернулась.
      Густые ветки скрывали звездноенебо.
      Знал бы он, что это первое грозное предзнаменование обрушившегося на него проклятия?! Но с обычным для влюбленных легкомыслием, а ведь, он все-таки был влюблен, Ругивлад начисто отмел мысль о близком расставании.
      В воротах дочку поджидал рассерженный отец. Было далеко за полночь.
      ГЛАВА 9. НЕ НАЙТИ ТЕБЕ ПОКОЯ
      С утра у Ругивлада вновь появились неотложные дела - со средней Оки пришла лодья, груженая известняком. Словен просил Волаха доставить камень в слободу, туда же подвозили уголь, собранный после памятного всем лесного пожара. Печи выложили на славу еще по весне, начертав на них Руну Огня. Хозяйки положили творог его небесному подателю.
      Владух с недовольством взирал на эти непонятные приготовления, но воевода убедил жупана щедро одарить мастеров - лишь бы дело спорилось. Пришлось расплатиться и с гончарами. Чужеземец потребовал не менее сотни прочных глиняных сосудов, и когда те заговорили о раскраске, он, по мнению Ольги пожадничал - горшки остались горшками.
      Сметливый Кулиш и опытный Творило во всем помогали молодому волхву. Под их присмотром на стену городища с трудом подняли конструкцию бронзовых щитов. Жупан и здесь был против, не понимая, с какой стати он должен оголять стены терема, и только Ольга убедила в последний раз согласиться с Ругивладом. Кулиш неустанно трудился над бронзой, поддерживая сверкающую красу, поскольку за ночь она теряла в блеске.
      Странное зрелище открылось бы непосвященному и на дворе Ругивлада. У стены мастерской стояло три здоровенных чана. В одном - булькала смола, в другом - кипело масло, в третьем, самом таинственном, - на дно оседали какие-то кристаллы.
      Станимир никогда не слышал, чтобы охранительное волшебство требовало таких приготовлений. Он поделился сомнениями с Волахом, но бывалый воевода намекнул старику, чтобы тот не лез не в свое дело, а лучше - усердно бы молился Радигошу. На редкость сговорчивый Станимир так и делал. А лишь какая-то напасть поразила яблони в садах - и у него хлопот прибавилось. Священным огнем да серым дымком пользовал волхв, отгоняя беду.
      Старик неплохо разбирался и в разных целебных снадобьях. Прежде мог залечить даже глаз, пробитый печенежской стрелой, и обещал молодому собрату на Купалу показать, где растет разрыв - да плакун-трава.
      Увы, как раз теперь, в каждодневных заботах и суете, словен уже не мог забыть о девушке! Удивительным видением неотступно следовала она за влюбленным и днем, и ночью. Да, свои наивные сны он более не назвал бы кошмаром! Молодой волхв так свыкся с фантастической явью, что не променял бы этот сказочный образ ни на какой другой. Пожалуй, словен мог покончить с собой, если б вдруг усомнился в совершенстве любимой. Между тем сама Ольга ходила, как говорится, под боком. Хотя думал и чувствовал Ругивлад одно, говорил молодец совсем другое.
      Тщательно поразмыслив о досадном случае с напитком Любви, он понял, что вел себя, как последний болван. Каждое утро, тайком словен пробирался к терему жупана. Кот отвлекал псов. Горница Ольги находилась высоко, окном смотрела в сторону вятического леса, и герою пришлось немало поломать голову - как прицельно, быстро и незаметно забросить туда букет ландышей.