Скоро тридцать

Казалось, хуже уже быть не может, но тут Марк вдруг откашлялся и заявил:

– У нас с Кейт есть для вас новость.

Мать ахнула, пронзительно взвизгнула, вскочила из-за стола и чуть не задушила Кейт в объятиях.

– Я так надеялась, так надеялась! Вы, правда, не говорили, что делаете попытки. Милочка, у тебя почти ничего не видно, – заливалась она, поглаживая Кейт по плоскому животу. – Когда я носила Брайана, со мной была точно такая же история. Живот стал заметен только на шестом месяце, а до этого никто не верил, что я беременна. Все так и говорили: не может быть, что, ты в положении, у тебя такой плоский животик!

– Молодец, сынок, – пробубнил отец, а Мария вос кликнула: – Чудесно!

Я не знала, что сказать. Если Кейт беременна, зачем ей изменять Марку? Меня пронзила страшная мысль: а уверена ли она вообще, что ребенок от него? Я посмотрела на Кейт, и на этот раз она встретилась со мной глазами. Взгляд ее был спокоен, а лицо бесстрастно.

– Пожалуйста, прекратите. Я не беременна, – спокойно произнесла она.

Оживление спало.

– А я подумала… – оторопело пробормотала мать и вернулась на свое место.

– Марк, ты сам скажешь, или это сделать мне? – спросила Кейт.

Марк уставился в тарелку с таким видом, будто едва сдерживал слезы. Он мотнул головой, и Кейт продолжила:

– Мы с Марком решили пожить раздельно.

Мне стал ясен смысл выражения «оглушительная тишина». Никто не проронил и звука, и тем не менее фраза Кейт прозвучала так, будто на стол шлепнулась изрядная куча собачьего дерьма. Все растерянно переглядывались. В глазах Брайана застыло какое-то странное торжество, а отец просто не знал, куда деться от стыда. У матери задрожал подбородок, и я поняла, что она собирается разрыдаться.

– Не говори так, – холодно процедил Марк. – Они должны знать правду. Мы не просто решили жить раздельно. Мы разводимся.

– Но почему? – воскликнула мать. Слезы в три ручья хлынули у нее из глаз, а она перевела изумленный взгляд с невестки на сына и обратно.

– В последнее время у нас не все шло гладко, и мы стали отдаляться друг от друга, – дипломатично проговорила Кейт. Она по-прежнему держалась спокойно, даже чересчур спокойно, и во мне уже начал закипать гнев. В отличие от всех остальных я-то прекрасно знала причину разрыва.

– Кейт, – вмешался Марк, – они все равно узнают, так что лучше уж мы сами скажем.

Кейт покачала головой, сморщилась, уронила лицо в ладони и расплакалась.

– Кейт… выяснила… в общем, я сделал глупость, – тихо, произнес Марк. – Я завел… интрижку, а Кейт… не смогла меня простить.

Кейт вскочила из-за стола и выбежала прочь, я – за ней. Я нашла ее в кухне: Кейт натягивала пальто и плакала – уже не всхлипывала в голос, а безмолвно глотала горькие слезы, катившиеся по щекам. Она подняла на меня покрасневшие глаза и спросила:

– Хочешь пройтись?

Я кивнула, схватила пальто с вешалки у двери, и мы вышли в холодную, прозрачную ночь. Зимние ночи в Сиракьюсе очень темные, а небо такого густо-чернильного цвета, что, кажется, вбирает в себя все огни города. Даже от уличных фонарей почти не было толку – они отбрасывали лишь слабые круги света. Мы с Кейт шли сквозь непроглядную темноту и молчали. Она перестала плакать, по край ней мере на какое-то время, но от этого почему-то было еще хуже – казалось, что все уже решено, кончено и шансов на примирение нет. А я так хотела, чтобы они с Марком помирились.

– Я знаю, что ты подумала, увидев меня тогда в баре. Я была с тем парнем… Его зовут Майкл, мы с ним встречались, когда я училась в университете, еще до знакомства с Марком. Ты посмотрела на меня так, словно я переехала на машине твою собаку, – наконец произнесла Кейт.

Я повернула голову в ее сторону, но она упрямо смотрела на дорогу, хотя вряд ли что-то перед собой видела. Я знала, что мыслями она сейчас там, в «Озио», и, должно быть, в моих глазах снова отразились разочарование и упрек.

– Я решила, что ты изменяешь Марку, – призналась я. Кейт хмуро усмехнулась:

– Ты почти попала в точку. Я пыталась ему изменить. Я узнала, что он… – Кейт замолчала и сделала глубокий вдох, как будто одно упоминание о той женщине причиняло ей физическую боль. – Марк рассказал мне о своей любовнице. Его якобы угнетало мое неведение, и он хотел облегчить душу. Себялюбивый ублюдок. – Кейт фыркнула. – Я ре шила ему отплатить. Позвонила Майклу, тот пригласил меня на уик-энд. Пока я не увидела тебя и не начала мучиться угрызениями совести, можешь поверить, я собиралась с ним переспать.

– А… – сказала я, не зная, обязана ли перед ней извиниться. Извинения – мой привычный ход, но я сомневалась, уместны ли они в подобной ситуации. Должна ли я испытывать чувство вины за то, что невольно помешала Кейт изменить этому кобелю, моему братцу?

– Только я не смогла. Я просто вернулась домой и постаралась простить Марка. Правда, постаралась. Он сказал, что сделал это – трахнул ее, – когда был в командировке. Он соврал, что случайно познакомился с ней на симпозиуме и больше никогда не видел. А потом она позвонила. Позвонила по телефону и сообщила, что они с Марком регулярно встречаются уже два года, во время всех конференций, на которые он ездит. Как хорошо, сказала она, что Марк наконец нашел в себе мужество во всем признаться.

– О Боже, – выдохнула я и взяла ее обтянутую вязаной перчаткой руку в свою. – Набраться наглости и позвонить тебе! Мстительная сука.

– В общем, да, – пожала плечами Кейт. – Надеюсь, между ними действительно все кончено. Он заслужил это после того, что сделал со мной, – тонким и резким голосом добавила она, и я поняла, что даже если все уже решено, то сейчас ей от этого не легче. Сердце Кейт было разбито. Она была идеальной женой для идеального мужа, но что-то у них не сложилось. Марк заставил Кейт страдать, она попыталась отплатить той же монетой, и в итоге все рухнуло.

Уик-энд прошел ужасно. После того как Марк во всем нам признался, Кейт попросила его покинуть их дом, так что он перебрался к родителям и занял свою прежнюю комнату. С тех пор как все мы – мать, отец, Марк и я жили под одной крышей, утекло много воды, и оказалось далеко не самым приятным. Марк почти все время хандрил у себя, истерики Глории перемежались криками на Марка через закрытую дверь, отец не выходил из кабинета, а я делала все, чтобы как можно меньше бывать дома. Я люблю ходить по магазинам, но в пятницу после Дня благодарения всеми силами стараюсь избегать торговых центров.

Ничто не вышибает из меня дух праздничного веселья быстрее, чем давка в толпе раздраженных, измотанных родителей, жаждущих сэкономить пять долларов на новомодной игрушке, которую обязан получить их отпрыск, чтобы, упаси Боже, не стать парией в школе. Впрочем, сегодня я согласна была терпеть даже магазинную толкотню – все, что угодно, только бы убраться прочь от моей ненормальной семейки.

Вооружившись списком покупок, я отправилась в торговый пассаж «Карусель», названный так в честь гигантской карусели, установленной в его центре. К пяти часам вечера я затарилась рождественскими подарками на год вперед. Обычно я никогда не ломаю голову над тем, что подарить на праздник, и покупаю книги или галстуки муж чинам, бижутерию – женщинам. На этот раз я внесла в свои планы некоторые коррективы, решив, что накажу Марка (я так на него злилась, что сначала вообще ничего не хотела дарить) дешевой вешалкой для галстуков на батарейках, а Нина, которая со мной не разговаривает, обойдется футболкой. С другой стороны, я разорилась на флакон духов «Джой» для Кейт, поскольку ей требовалась поддержка, и, поборов душевное смятение, выложила две сот ни за роскошный темно-синий кашемировый свитер для Теда. Я прекрасно помнила, что кодекс свиданий запрещает покупать дорогие подарки новым приятелям, потому что в случае разрыва вам меньше всего захочется увидеть ваше го бывшего в обновке и под руку с другой женщиной. И все-таки я пошла на это. Я пощупала восхитительно мягкую ткань, представила, как замечательно синий цвет пойдет к глазам Теда и, не успев опомниться, протянула кредитную карточку продавцу.

В полном изнеможении я вернулась домой. Обнаружив, что все забились по своим углам, я сделала себе бутерброд с холодной индейкой, отколупав крохи прожаренного мяса, которые еще остались от бедной птички, после чего уселась смотреть по телику «Звуки музыки».

В субботу утром заметных улучшений в настроении моих родных не произошло. На пару часов я улизнула из дома и позавтракала в местном китайском ресторанчике в компании Бет и Сета. Я терпеливо листала толстенный альбом свадебных фотографий (там было и единственное фото, на котором оказалась запечатлена я – совершенно пьяная и с бурым пятном от виски на кремовой кофточке). Я выслушивала их противное сюсюканье, пока наконец не распрощалась с ними, соврав, что меня ждут дома.

Мать я застала на кухне – она выбрасывала остатки еды.

– Все рухнуло, – мрачно объявила Глория. – Сначала Брайан, потом ты с Эриком, а теперь Марк и Кейт. Никто из моих детей не способен создать прочные отношения. Я плохая мать.

– Знаешь, если на то пошло, я не была замужем за Эри ком и уж тем более не изменяла ему, – огрызнулась я, сбрасывая туфли.

– Хм… – отозвалась мать, как будто разрыв с мужчиной, который не пробыл моим ухажером и года, ничем не отличался от подлого отношения моих слабоумных братьев к женам. Я открыла рот, чтобы возмутиться этим дико не справедливым сравнением, но потом закрыла его. Споры с матерью всегда кончались плохо. Малейшее замечание она воспринимала как коварное нападение, а открытое несогласие с ее мнением считала богохульством. Конца-краю этому не предвиделось, поэтому я избрала наилучший вы ход из кризиса и сказала:

– Мама, я возвращаюсь в Вашингтон первым же поездом.

Уезжать из родительского дома после скандала было нелегко. Мать содрогалась в рыданиях; она обвинила меня в том, что я бросаю ее в трудное время, и отказалась подвезти на вокзал. Отец сухо обнял меня и вручил несколько статей, полезных, по его мнению, для какой-то там моей работы – какой точно, я не помню, поскольку перестала его слушать, разозлившись, что ни разу в жизни он не повел себя по-человечески. Чтобы по дороге на вокзал избежать занудства отца, я вытащила Марка из его берлоги и попросила отвезти к поезду. Лицо брата было опухшим и в красных пятнах, а когда мы оказались в тесном салоне машины, я почувствовала, что от него изрядно воняет – примерно так пахнет перезревший сыр. Судя по всему, мой братец боялся столкнуться с матерью где-нибудь в коридоре и поэтому вообще не заходил в ванную комнату.

– В твои планы не входит помыться? – едко осведомилась я.

Марк, который в другое время вместо ответа с силой пихнул бы меня в бок, наградив лиловым синяком, только засопел и состроил жалостливую мину.

– Слушай, прекрати, а? Уж не думаешь ли ты, что я должна тебе посочувствовать? – вспылила я, в душе все же слегка жалея брата.

Марк по-прежнему молчал. Его глаза наполнились влагой, и по небритой щеке скатилась слезинка. Я вздохнула и смягчилась.

– Ну, так что произошло?

– Не знаю, – пожал плечами Марк, а потом прибавил: – Это просто произошло. Один раз, когда я был пьян.

– Чушь собачья, – отрезала я.

– Что?

– Я говорю «чушь собачья». Ты изменил жене отнюдь не случайно, а сделал это вполне осознанно. Кроме того, твоя пташка позвонила Кейт и заявила, будто вы развлекаетесь уже несколько лет, так что не ври! – рявкнула я.

– Что? Валери звонила Кейт? – Марк с тревогой посмотрел на меня. – Когда? Кейт и словом не упомянула об этом.

– А зачем? Она и так решила послать тебя к черту.

– Пожалуй, ты права, – задумчиво произнес мой брат. На его лице отразилось безграничное уныние, и, когда он снова заговорил, его было едва слышно. – На самом деле ты так не думаешь. Я и сам не знаю, почему пошел на это. Валери в общем-то не очень мне и нравится.

– Тогда что? Секс?

– Отчасти да, но не совсем. С Валери все было… по-другому.

– Ты имеешь в виду, не так, как с Кейт? – уточнила я, и голос мой сорвался. Я всегда считала, что жажда сексуального разнообразия – самая дерьмовая из всех причин изменять жене. Если какая-то причина и заслуживала оправдания, то явно не эта.

– Да нет, я не про то. Когда я был с Валери, то словно убегал от себя. Я был другим.

– В образе подлеца и обманщика ты нравился себе больше?

– Понимаешь, и на работе, и с Кейт, и с родителями, и с тобой я всегда обязан соответствовать определенному стереотипу. Должен быть серьезным, надежным – в общем, Порядочным Парнем. Мне хотелось хоть ненадолго отдохнуть от этого. Хоть ненадолго, – повторил Марк. – Кейт говорила, что хочет завести ребенка, а босс намекал на мое повышение. Я чувствовал, что оставаться собой мне все труднее.

Я понимала, о чем он. Марк считался «золотым мальчиком». В школе он всегда был первым учеником, капитаном футбольной и бейсбольной команд и встречался с дюжиной красавиц из тех, что танцуют в студенческой группе поддержки. При всем этом он действительно был Порядочным Парнем и никогда не принадлежал к тем уродам, которые дразнят щуплых «ботаников» в очках с толстыми стеклами и карманами на «молниях»; напротив, Марк обращался с ними не просто как с людьми, а как с равными. Такое же отношение было у него к бледным «маменькиным сынкам», обкуренным панкам и косматым металлистам. Марк держал планку и в университете – был одним из лучших студентов и спортсменов, а на последнем курсе он познакомился с Кейт, и они составили Идеальную Пару. Я дажеч не испытывала зависти или злобы к успехам Марка, потому что он всегда оставался мировым парнем, даже для своей противной младшей сестрицы.

– Ну, если ты хотел выйти из образа, тебе это удалось. В сущности, здесь, как и во всем остальном, ты превзошел самого себя, – с горечью констатировала я, но все же стиснула руку Марка.

Мне не надо было объяснять брату, какой он идиот. В отличие от Брайана, изменявшего жене налево и направо и, я уверена, ни разу не подумавшего о своей семье, о ее будущем, Марку предстояло еще долго ощущать на себе последствия своего поступка, привыкать к мысли, что он лишился самого дорогого в жизни. Утешить его мне было нечем, поэтому остаток пути мы провели в молчании.

Глава 19

Когда я вернулась домой, в столице шел проливной дождь. Из окошка такси ничего нельзя было разглядеть, и я поражалась, как водитель умудряется не сбиться с дороги и вести машину по затопленным улицам, да еще на такой сумасшедшей скорости. Я дала водителю адрес Теда, решив заехать к нему и забрать Салли. Несмотря на диктаторские замашки моей собаки, я очень по ней скучала. Я привыкла, что этот мохнатый мячик катается вслед за мной по всему дому и тихонько посапывает мне в ухо, когда я сплю. Без Салли было как-то одиноко. Кроме того, втайне я надеялась, что Тед так истосковался, что мгновенно подхватит меня на руки и отнесет в постель. После всех огорчений, которые выпали на мою долю за последние четыре дня, мне нужно было заново почувствовать ниточку, связавшую нас, обрести надежду, что не все союзы в конце концов распадаются. Брак Марка и Кейт, единственной из всех знакомых супружеских пар, выглядел по-настоящему прочным, а их взаимоотношения служили мне примером для подражания. Если уж у них ничего не получилось, то у кого вообще есть шансы? У меня с Тедом? Стоит ли нам хотя бы пытаться? Меня начал бить озноб – то ли от страха, то ли оттого, что на вокзале я попала под дождь и промокла, а таксист на всю катушку врубил в салоне кондиционер.

Подъехав к дому Теда, я быстро вытащила из сумки косметичку. После того как я убрала с лица разводы по текшей от дождя туши, припудрилась и обновила на губах помаду, вид мой значительно улучшился. Конечно, выглядела я не супер – еще бы, с дороги-то, – но вполне презентабельно. Я расплатилась с водителем и перекинула сумку с вещами через плечо. Тед любезно внес мое имя в особый список гостей, так что мне не надо было дожидаться, пока портье сообщит ему о моем приходе. Это был один из милых сердцу знаков, свидетельствующих, что у нас с Тедом не мимолетная связь, а что-то более серьезное и, может быть, очень важное для нас обоих. Я с улыбкой продефилировала мимо портье, одарив его приветственным взмахом руки, и почувствовала себя жутко довольной.

На лифте я поднялась на двадцатый этаж и прошествовала к квартире Теда. Постучав в дверь, я услышала, как Салли и Оскар с оглушительным лаем примчались в коридор, являя собой самую надежную в мире охранную сигнализацию. Пару минут я подождала, слушая, как собаки царапают дверь. Я предположила, что Тед поехал за мной на вокзал, но потом сообразила, что портье сообщил бы мне об этом. Я постучала еще раз; раздались шаги. Последовала пауза, затем щелчок отпираемого изнутри замка и лязг предохранительной цепочки.

– Извини, что заехала на ночь глядя, но я вернулась на день раньше и хотела забрать Салли… – затараторила я, когда дверь начала открываться, но умолкла на полуслове: я ожидала, что увижу Теда с его особенной, сексуальной улыбкой на устах, что он впустит меня в квартиру, скажет, как сильно соскучился и покроет мое лицо сотней нежных поцелуев. Передо мной стояла Элис. Бывшая. Насколько, я могла судить, под темно-синим махровым халатом Теда на ней больше ничего не было. И она вовсе не торопилась приглашать меня войти, а, наоборот, преградила проход, обнажив зубы в холодной, торжествующей улыбке.

– А, опять вы. Здравствуйте, – с манерной медлительностью протянула она. Я окинула ее взглядом: босая, темные блестящие волосы слегка взъерошены на макушке. В общем, Элис выглядела так, словно только что вылезла из постели.

– Салли? – хрипло прокаркала я. Сейчас я чувствовала то же, что, по моим представлениям, испытывает человек, которому вспороли грудь, вытащили сердце, разбили его и засунули осколки обратно. Боль была настолько сильной, что у меня и вправду закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные круги.

– Нет, – пропела Элис. Несмотря на сурово нахмуренные брови, на ее лице читалось нескрываемое удовольствие. – Меня зовут Элис. Мы встречались на коктейле у Джинджер Уайтхед.

– Я хотела сказать, что пришла забрать собаку, – робко произнесла я.

Элис не сдвинулась с места, так что я не могла войти, а Салли – выйти, но, услышав свою кличку и сгорая от не терпения воссоединиться со мной, моя любимица встала на задние лапы и слегка цапнула Элис за ногу, точнее, за нежное местечко на икре, отчего Бывшая дернулась, шагнула вперед и выругалась сквозь зубы:

– Черт, больно!

Воспользовавшись моментом, Салли прошмыгнула мимо нее и запрыгнула мне на руки. Я мысленно поставила себе на заметку при следующем посещении гастронома обязательно купить Салли ее любимый хот-дог в награду за пре данность, проявленную в столь подходящий момент.

– Ну вот, теперь вы ее забрали, – промяукала Элис. Вздернув брови, она вернулась на свое место и снова преградила вход.

Открыв рот, я заглянула через ее плечо в пустой коридор. Где же Тед? Может, стоит за дверью и подслушивает нас? Неужели Тед такой малодушный трус, что даже не ос мелится выйти, посмотреть мне в глаза и хотя бы извиниться за то, что за моей спиной трахает свою бывшую жену, в то время как мы оба должны наслаждаться узами нашей новой любви? Может, мы еще не созрели для того разговора, который обычно происходит между мужчиной и женщиной, когда они, расслабившись после секса и купаясь в волнах блаженства, делают вывод, что у них не просто интрижка и никто, кроме друг друга, им не нужен? Мне казалось, этот этап мы уже прошли.

Элис проследила за моим взглядом, и на ее остроскулом лице промелькнула нехорошая улыбка. Она явно смаковала момент, заставляя меня еще острее чувствовать унижение.

– Я бы позвала Теда, но, кажется, он сейчас в душе, – с язвительной усмешкой сказала она.

Ее слова пронзили меня, словно удар кинжалом. Существовало только одно объяснение тому, что Элис находится здесь, одетая в халат Теда, а сам Тед принимает душ. Я повернулась и пошла прочь, вцепившись в Салли, как ребенок – в меховую игрушку. Салли не пыталась вырваться, а, наоборот, прильнула к моей груди, свирепо глядя на Элис своими влажными выпуклыми глазами.

– Элли?

Я обернулась. Позади Элис стоял Тед. На нем не было ничего, кроме полотенца, обернутого вокруг пояса. Я открыла рот в надежде бросить какую-нибудь уничтожающую фразу, но из моего горла вырвался лишь сдавленный всхлип, сердце бешено заколотилось, а по щекам полились слезы. Приехали, подумала я. Теперь я еще и рас плакалась при ней. Тед выглядел оскорбленным; на его лице отражались те же чувства, что у меня в душе. Муж чины ненавидят скандалы, особенно безобразные сцены между любовницами, бывшей и нынешней, только по этому сценарию роль бывшей досталась не Элис, а мне. Я помчалась к лифту.

– Элли, подожди! – крикнул Тед. Обернувшись, я увидела, что он оттолкнул Элис и побежал за мной – так быстро, насколько позволяло обернутое вокруг талии полотенце.

Я нажала кнопку вызова. К счастью, кабинка лифта так и стояла на двадцатом этаже. Двери открылись, я заскочила в кабину, ткнула на кнопку «Вестибюль», а потом принялась как сумасшедшая жать кнопку «Закрыть двери», пока стальные створки не начали смыкаться. В последний момент в тоненькой щелке промелькнуло лицо Теда, на котором боль смешалась с изумлением и гневом. На мгновение мне захотелось открыть двери и дать ему шанс объясниться, сказать, что произошла ошибка, что Элис каким-то колдовством затащила его в постель, но любит он только меня. Не сводя глаз с Теда, я потянулась к кнопке, и тут он произнес:

– Это не то, что ты подумала.

Я не поверила своим ушам. Как он мог опуститься до явной, пошлой и жалкой лжи? Примерно те же слова бормотал и Марк в слабой попытке оправдать себя. Да и чему тут удивляться? Если оба моих брата, включая Марка – мистера Идеального Мужа, – изменяли своим женам, то чего ждать от приятеля, с которым я встречалась всего несколько недель, тем более что я застукала его в обществе бывшей жены, которая ушла от него, а теперь определенно вознамерилась вернуть в свои объятия?

Двери лифта закрылись, и кабинка поползла вниз. Я стояла, прижав к груди Салли, роняя слезы на ее бархатистую шерстку и слушая стук собственного сердца.

* * *

Я брела домой и рыдала. Сейчас, когда рядом не было злорадно усмехающейся стервы в махровом халате, я могла поплакать вволю. Дождь, который все еще лил, словно из чаши гнева Господня, скрыл мои слезы, избавив от сочувственных взглядов прохожих на улице. Вернувшись домой, я опустила на пол сумку и Салли – все промокло насквозь и стало ужасно тяжелым, – а потом по привычке бросила взгляд на автоответчик. Этот рефлекс появился у меня с первых дней, проведенных вместе с Тедом, когда каждое сообщение я воспринимала как победу, а день без его звон ков – как безнадежное поражение. На дисплее автоответчика светился жирный красный ноль. Тед даже не потрудился позвонить.

Я снова разрыдалась. Мир виделся мне в черном свете. Я действительно считала, что Тед – мой Единственный. Наверное, учитывая нашу разницу в возрасте и его первоначальное сопротивление, это было глупо. Но рядом с ним мне было так хорошо! Я всегда была уверена, что, встретив предназначенного мне судьбой мужчину, почувствую это. Так и случилось. Впервые в жизни я была готова без страха отдать свое сердце, зная, что не ошиблась в выборе и оно окажется в надежных руках. Ничего подобного я не испытывала ни с одним из предыдущих мужчин.

Я сняла с себя промокшую одежду и натянула облезлый спортивный костюм, когда-то бывший черным, но от бесконечных стирок вылинявший и ставший грязно-серым. Мне хотелось забраться в постель в стареньких, но удобных штанах и футболке, включить душещипательные песни Барри Манилова, Нейла Даймонда и Элтона Джона и лопать шоколад, мороженое, поп-корн – в общем, все, от чего у меня появится лишний вес, отеки или прыщи. Мне хотелось плакать до рези в глазах. Мне хотелось напиться так сильно, чтобы, вспоминая о Теде, я лишь качалась из стороны в сторону с идиотской улыбкой, фальшиво напевая куплет песни «Кто-то кого-то обидел». Мне хотелось умереть.

В дверь позвонили. Спотыкаясь, я побрела к домофону и с минуту смотрела на него, соображая, действительно ли слышала звонок или мне это почудилось. Зуммер загудел во второй раз, и я испуганно отпрыгнула в сторону.

– Кто там? – спросила я в динамик самым неприветливым тоном, на какой только была способна – тоном стер вы из отдела судебных тяжб.

– Элли, это я. Пожалуйста, впусти меня, я хочу поговорить. – Это был Тед. Голос его в дешевеньком динамике домофона казался неестественно металлическим.

– Уходи! – выкрикнула я, пожалуй, несколько истерично. Ну почему, столкнувшись е сердечным горем и предательством любимого человека, я не умела сохранить присутствия духа и вела себя точь-в-точь как отвергнутые страдалицы из телевизионных сериалов на канале «Лайфтайм»?

– Пожалуйста, позволь мне все объяснить. Это совсем не то, что ты подумала, – упрашивал Тед, причем мне отнюдь не нравились его интонации – так обычно разговаривают с сумасшедшими.

– Ты лжец!

– Я не лгу. Прошу тебя, поверь. Послушай, просто впусти меня, и я все объясню.

На миг я заколебалась, но потом вспомнила про пластырь, который нужно отдирать от раны одним рывком, и сердце мое ожесточилось.

– Я больше не хочу тебя видеть, – бросила я домофону, вернулась в спальню и включила радиолу на полную мощность – так громко, что мой сосед, тщедушный очкарик, который держал в квартире с полдюжины горластых попугаев, забарабанил в стену. Так громко, что я почти не слышала дверного звонка – он все звенел, звенел, звенел. А затем умолк.

* * *

В конце концов я заснула. Все-таки когда наплачешься так, что жжет в глазах и больно дышать, можно провалиться в тяжелый сон и на какое-то время освободиться от терзающих дум. Проснувшись на следующее утро и увидев солнечный свет, пробивающийся между пластинками жалюзи, с минуту я испытывала чувство покоя и странного изнеможения. А потом вспомнила. Вчерашняя боль захлестнула меня с новой силой, обожгла сердце, разлилась в животе, заставив скрючиться на кровати.

Как правило, в подобных ситуациях я звонила Нине, она приходила, выталкивала меня в душ, мы отправлялись в кино на какой-нибудь легкий фильм, просто чтобы развеяться, после чего шли в «Бенниганз» или другой недорогой ресторанчик, где заказывали горы хрустящих куриных крылышек и поджаристых грудок в сухарях, наедались до одури, и завершали все это холестериновое пиршество пломбиром и шоколадными пирожными с орехами. Это было самым надежным и эффективным лекарством от разбитого сердца, хотя то, что я принимала за сердечные страдания раньше, и на сотую долю не приближалось к той боли, которую я испытывала сейчас. Но я не могла позвонить Нине – она со мной не разговаривала. Горечь пронзила меня, оседая в измученной душе. С одной стороны, я испытывала искушение по звонить ей вопреки всему, в надежде, что наша дружба вы держит любые испытания и мы сможем простить и забыть взаимные обиды. С другой стороны, если я позвоню ей, она может воспользоваться этим и сказать мне, что больше не хочет меня знать. Или, того хуже, повесит трубку. Нет, Нина на такое не способна, решила я. Только не сейчас, когда я так в ней нуждаюсь. Я тут же набрала ее номер, пока самообладание не покинуло меня окончательно.

– Алло, – прозвучал слегка гнусавый голос.

О, черт. Джосайя. Я уже хотела бросить трубку, но, когда мой палец потянулся к рычагу, вспомнила, что у Нины стоит определитель номера. Выхода не было.

– Привет… Я могу услышать Нину? – спросила я.

– Кто это?

Я просто онемела от такой наглости.

– Гм. Л это Элли. Подруга Нины. Она… э-э… познакомила нас с тобой на вечеринке, – сказала я фальшивым, чересчур дружелюбным тоном.

– Я помню. Нина не хочет с тобой разговаривать. У меня упало сердце.

– Пожалуйста… это очень важно, – попросила я, с не выносимым трудом подавляя раздражение. Я знала, что если сейчас сорвусь, то никогда больше не услышу Нину.

Последовала пауза. Джосайя прикрыл трубку ладонью, и до меня донеслись приглушенные голоса.

– Ее сейчас нет.

Мерзкий лгун! По его тону я поняла, что Нина дома и скорее всего сидит в паре сантиметров от него. Она знала, как болезненно я это восприму, и… практически послала меня куда подальше.

– А, понятно. Когда она вернется, пожалуйста, передай ей, чтобы перезвонила мне. И скажи, что это очень важно.

Вместо ответа Джосайя повесил трубку. Я уставилась на телефон, взбешенная поведением этого хама и уязвленная предательством Нины. Неужели за одну неделю я лишилась и любимого человека, и лучшей подруги? Рассчитывая хоть на какое-то женское сочувствие, я позвонила Хармони – сначала домой, а потом – не застав ее там – на работу.

– Алло, – ответила Хармони своим обычным бодрым, деловым тоном.

– Что ты делаешь на работе в воскресенье утром?

– Элли, ты? Привет. Я просто заглянула, чтобы немного разобрать бумаги. Как съездила домой?

– Кошмарно, – сообщила я и рассказала ей про Марка и Кейт.

– О нет, – вздохнула Хармони. – Просто не верится.

– И это еще не все. Когда я вернулась домой… в город… – Я запнулась, попыталась начать снова и опять остановилась, а затем, вспомнив Элис в халате Теда и лицо самого Теда, когда он увидел меня в дверях, разрыдалась.

– В чем дело? Что случилось?

Я поведала Хармони всю грязную историю, время от времени прерываясь, чтобы икнуть или высморкаться. Когда я закончила на том, как Тед пришел ко мне и звонил в дверь, желая объясниться, она издала тихий, короткий стон, полный сострадания.

– Ужасно. Не представляю, как ты только все это вы терпела.

Я знала, о чем сейчас думает Хармони, – она ведь предупреждала меня, что отношения с Тедом закончатся для меня печально. Но в этом вся Хармони: даже если она и говорила об этом, то сейчас ни в коем случае не упомянет о своей проницательности.