Предварительный заезд

Эту карточку я так же тщательно, по буквам, прочел Стивену.

— Там написано: «Наилучшие воспоминания о прекрасном времени в Англии. Твой друг...» Твой друг кто?

— Ганс Крамер, — сказал я.

— Угодили в десятку! — взволнованно воскликнул Стивен. — Это случайно не из Мишиных сувениров?

— Да.

— Это, наверно, автографы. Есть что-нибудь еще?

— Пара записочек по-русски. Но им придется подождать до завтрашнего утра.

— Я буду у вас в десять. Гудрун вас целует.

Я опустил трубку, и почти мгновенно раздался звонок. Очень спокойный женский голос с очень правильным произношением и отчетливым оттенком скуки спросил:

— Это Рэндолл Дрю?

— Да, — ответил я.

— Я Полли Пэджет, — представилась женщина, — из посольства, отдел культуры.

— Рад слышать вас.

Я сразу вспомнил ее облик: коротко подстриженные волосы, длинный кардиган, туфли на низком каблуке и много здравого смысла.

— Для вас пришел факс. Йен Янг попросил меня связаться с вами. Вдруг вы именно его ждете.

— Вероятно, да, — сказал я. — Не могли бы вы прочесть мне текст?

— Видите ли, он сложный и очень длинный. Мне кажется, будет лучше, если вы придете и заберете его. Потребуется не менее получаса, чтобы продиктовать его вам, а вы, конечно, будете записывать... Честно говоря, мне не хочется тратить время. У меня есть еще кое-какие дела, а сегодня пятница, и уже пора закрывать лавочку на уик-энд.

— Йен там? — спросил я.

— Нет, он ушел несколько минут тому назад. Оливера тоже нет, он пребывает на одном из официальных мероприятий. Я одна держу оборону. Так что, если вы хотите прочесть свое сообщение до понедельника, то, боюсь, вам придется прийти за ним.

— Как оно начинается? — спросил я. Послышался отчетливый вздох, шелест бумаги, и Полли прочла:

— Ганс Вильгельм Крамер, родился третьего июля тысяча девятьсот сорок первого года в Дюссельдорфе, единственный ребенок Генриха Иоханнеса Крамера, предпринимателя...

— Благодарю, достаточно, — прервал я. — Я приду. Как долго вы будете на месте?

Представив себе необщительных водителей такси, я подумал, что, пожалуй, придется идти пешком.

— Примерно с час. Если вы точно придете, то я вас дождусь.

— Я выхожу, — заявил я, — так что готовьте виски.

К этому времени я стал немного хитрее и нанял такси, чтобы меня отвезли через мост на другую сторону реки. Место я показал водителю по карте.

За мостом дорога переходила в Варшавское шоссе. Именно по этой дороге мы ехали в Чертаново. Пожалуй, через пару дней я выучу географию Москвы назубок.

Расплатившись, я вышел из машины. Снег валился хлопьями, крупными, как розовые лепестки, и прилипчивыми, как любовь. Он покрыл все плоские поверхности и, как только я закрыл дверь, засыпал рукава и плечи моего пальто. Я посетовал, что сдуру забыл перчатки, сунул руки в карманы и повернул к лестнице, чтобы спуститься на набережную и выйти к посольству.

Мне казалось, что за мной не следят и что я в полной безопасности.

Увы, это была ошибка. Хищники затаились под мостом.

Из неудавшегося покушения на улице Горького они извлекли несколько уроков.

Для начала они выбрали менее людное место. Единственным ближайшим убежищем была теперь не огромная ярко освещенная пасть гостиницы «Интурист», а наглухо закрытая парадная дверь посольства с неприветливым охранником.

Они также выяснили, что я обладал не самой худшей реакцией и был готов отвечать ударом на удар. Как и накануне, их было двое, но на сей раз они оказались вооружены. Не ружьями, а палками. Какой-то тяжелой твердой пакостью, похожей на бейсбольную биту, прикрепленную к запястью кожаными петлями.

Я получил представление о том, что это за штука, когда такая деревяшка опустилась мне на голову. Мой череп спасла меховая шапка, но тем не менее от удара закружилась голова, я потерял ориентировку и зашатался.

В эту секунду мне удалось ясно разглядеть их. Снег почти не залетал под мост. Две фигуры в полумраке, чуть освещенные тусклым светом фонарей, держали в поднятых руках тяжелые дубинки.

Несомненно, это были те же самые люди. Та же нескрываемая жестокость, готовность применить силу и идти до конца, те же беспощадные глаза, виднеющиеся из-под вязаных подшлемников. У таких типов разговоры о правах человека могли бы вызвать только смех.

Я споткнулся и потерял шапку. Из попытки отбиваться ничего не вышло.

Правда, палкой трудно нанести серьезное повреждение через толстое пальто и пиджак. Удары скорее дезориентировали меня, чем причиняли боль. Но несколько ударов пробили мою защиту и сбросили с меня очки. Я метнулся за ними, попытался поймать, но получил удар по руке, и очки исчезли в падающем снегу.

Похоже, они только этого и ждали. Избиение прекратилось, меня схватили. Я продолжал отбиваться, но ничего толком не видел и поэтому не мог нанести противникам ощутимого ущерба.

Тут я почувствовал, что меня пытаются оторвать от земли, и не сразу понял, зачем это нужно. Но очень быстро вспомнил, где мы находимся. Это была набережная, и под высоким, по грудь, парапетом беззаботно текла река.

Надежды больше не оставалось, но я продолжал отчаянно бороться.

Я рассматривал Москву-реку с нескольких мостов, и везде берега были одинаковы. Не покатые травянистые берега, плавно сбегающие к воде, а серые отвесные стены, вздымающиеся на восемь футов над поверхностью воды. Вероятно, их построили для защиты от наводнений, а не для приманки туристов. По этим берегам ничто живое не смогло бы выбраться из воды.

Я безотчетно цеплялся за все, что попадалось под руку. Пытался вцепиться им в лица. Хватал за руки. Один из них хмыкнул, другой что-то пробормотал. Язык я определить не смог.

Я вовсе не надеялся, что кто-нибудь появится на дороге и спугнет моих врагов. Я дрался лишь потому, что на набережной была жизнь. Как только я окажусь в воде, моя песенка спета. Инстинкт самосохранения и ярость больше у меня ничего не оставалось.

Конечно, никакой надежды не было. Я не мог устоять на ногах, но продолжал отбиваться. Я сорвал с головы одного вязаный подшлемник, но, хотя фонарь светил прямо ему в лицо, он мог не опасаться, что я запомню его. Он показался мне похожим на портрет работы Пикассо.

Пока я занимался скачками, мои очки крепились к голове двойной резинкой. Увы, теперь это удобное устройство покрывалось пылью вместе с пятифунтовым седлом. Мне никак не могло прийти в голову, что наличие или отсутствие этой ленты в Москве будет означать жизнь или смерть.

Меня толкали, тянули, и я все больше и больше перевешивался на другую сторону парапета. Происходившее казалось мучительно быстрым и в то же время до болезненности растянутым, прямо-таки бесконечным: несколько секунд смятения выросли в моем сознании до масштабов вечности.

Я перевалился через парапет, и теперь вся моя жизнь сосредоточилась в одной руке, которой я еще цеплялся за камень и за жизнь.

Краем глаза я заметил, что одна из палок поднялась в воздух. На мои пальцы обрушился жестокий удар. Рука разжалась, и я свалился в воду, как сытая пиявка.

Глава 12

Москва-река уже была по-зимнему холодна. Я рухнул в воду и сразу же окоченел. Это был тот самый шок, от которого погибают несчастные, попадающие в Ледовитый океан.

Отчаянно брыкаясь, я стремился к поверхности, но в душе ясно сознавал, что битва проиграна. Я был избит, слаб и к тому же наполовину слеп.

Темнота и обильный снегопад надежно скрывали меня от посторонних глаз. От холода у меня перехватило дыхание, а правая рука ничего не чувствовала.

Одежда быстро намокла и с каждой минутой становилась все тяжелее. Вот-вот она утащит меня на дно. Течение быстро затянуло меня под мост, вынесло с другой стороны и протащило мимо посольства. Когда я попробовал закричать, то сразу же сообразил, что меня могут услышать только два человека, от которых помощи ожидать не приходится.

Испустив несколько воплей, я лишь набрал полный рот ледяной воды. Вот и конец, подумал я.

Меня начало охватывать оцепенение. Я прилагал все меньше и меньше усилий для того, чтобы держаться на воде. Мозг словно замерзал, и мысли постепенно исчезали. Холод лишал организм чувствительности; мое тело, уже почти не способное двигаться, погружалось в воду, невзирая на отчаянные попытки бороться за жизнь. Погружалось вместе с кучей вопросов, оставшихся без ответа. Я и в самом деле умирал.

Откуда-то издалека до меня донесся слабый голос:

— Рэндолл... Рэндолл:

В глаза ударил яркий свет.

— Рэндолл, сюда! Держитесь!

Я уже не мог держаться. Ноги слабо дергались, ничуть не помогая мне плыть. Оставался только один путь, и вел он вниз, в холодную, мокрую могилу. Что-то мягкое задело меня по лицу. Мягкое, но более материальное, чем снег. Я был не в состоянии схватиться за это нечто рукой, не сознавал, что мне нужно сделать. Но инстинкт оказался сильнее рассудка. Мой рот сам собой раскрылся, и я вцепился зубами в то, что лежало передо мной. Во рту у меня оказался изрядный кусок мягкого материала. Последовал рывок, словно кто-то подтягивал меня к берегу. Я еще крепче стиснул зубы.

Еще рывок. Моя голова, почти скрывшаяся под водой, на несколько дюймов приблизилась к берегу.

В голове вяло зашевелились мысли. Если я прикинусь рыбой и буду крепко держаться за леску, то меня выволокут на берег.

Ты должен держаться, глухо велел кто-то в моей голове, и не только зубами. Руками. Но с руками были проблемы. Я их не чувствовал.

— Рэндолл, держитесь. Здесь рядом лестница.

Я услышал слова, и они показались мне ужасно глупыми. Как я взберусь по лестнице, если не чувствую рук? Но во мне оставалось еще достаточно жизни для того, чтобы в буквальном смысле слова вцепиться зубами в последний оставшийся шанс. Только полная потеря сознания, возможно, смогла бы заставить меня разжать челюсти. Загадочная веревка подтягивала меня к стене.

— Держитесь! — взывал голос. — Уже совсем немного. Рядом! Только держитесь!

Я ткнулся в стену. Рядом могло на деле означать «слишком далеко». Рукой подать, как до солнца...

— Вот она! — раздался крик. — Видите? Прямо перед вами. Я посвечу туда. Вот! Держитесь! Можете держаться?!

Держаться... Чем? Я плавал около стены как бревно.

— Боже мой! — произнес голос. Свет снова ударил мне в глаза и отодвинулся в сторону. Я услышал приближающиеся звуки по эту сторону набережной.

— Дайте руку.

Я был не в состоянии сделать это. Тут я почувствовал, что кто-то ухватил меня за правую руку и потянул ее из воды. Но вдруг неведомый спаситель повторил «Боже мой!», отпустил мою правую руку и вцепился в левую.

— Держитесь! — приказал он, и я почувствовал, что мои пальцы легли на какую-то перекладину.

— Вот что, — произнес голос. — Вы должны выбраться из этой чертовой реки. Вы понимаете, что близки к смерти? Вы чертовски долго пробыли в воде. И если вы через минуту не вылезете из этой чертовой воды, то вас уже ни один черт не спасет! Вы меня слышите? Кровью Христовой заклинаю... вылезайте!

Если бы даже у меня оставались силы, я все равно не видел, куда мне следовало вылезать. Мою правую руку опять вытащили из воды и попытались положить на перекладину.

— Станьте на перекладину под водой, — приказал голос. — Нащупайте ногой. Эта лестница чертовски глубоко уходит под воду.

Я смутно начал что-то понимать. Попытался поставить ногу на скрытую водой ступеньку, каким-то чудом нашел ее и перенес свой вес на ноги.

— Вот так, — подбодрил голос. — Между ступеньками всего один фут расстояния. Я подтащу вашу левую руку к следующей. Теперь держитесь правой рукой, чего бы это вам ни стоило.

Я собрал остатки сил, рванулся и приподнялся. Дюймов на двадцать пять.

— Вот так, — с облегчением произнес голос наверху. — А теперь продолжим наше чертово восхождение. Только не смейте падать.

Я продолжил чертово восхождение и не упал, хотя мне показалось, что я поднимаюсь на Эверест. Когда мое туловище по пояс вылезло из воды, я разжал зубы и выпустил мягкую непонятную вещь. Теперь она была насквозь пропитана водой. Надо мной раздалось восклицание, и к моему левому запястью немедленно привязали полосу какой-то ткани.

Спаситель поднимался по лестнице, продолжая ругаться, торопить и давать указания.

Я медленно, со ступеньки на ступеньку, поднимался за ним. Когда я достиг края парапета, он уже стоял с противоположной стороны. Наконец он крепко обхватил меня и перетащил на твердую землю. Ноги подогнулись, и я мокрой кучей рухнул на покрытую свежим снегом мостовую.

— Быстро снимайте пальто и пиджак, — прикрикнул человек. — Вы что, не понимаете, что этот чертов холод может убить быстрее, чем чертова пуля?

Все, что я видел при свете фонарей, было искажено до неузнаваемости, но голос был его. Теперь я в этом убедился окончательно, хотя подсознательно все понял, еще болтаясь в воде.

— Фрэнк, — сказал я.

— Да. Пошевеливайтесь! Дайте-ка я расстегну...

Его пальцы оказались сильными и ловкими.

— Снимайте. — Он резкими движениями сдирал с меня прилипшие мокрые рукава.

— Рубашку тоже. — Ее Фрэнк просто разорвал, и снег падал на мою обнаженную спину. — А теперь наденьте это. — Он напялил на меня что-то сухое и теплое и застегнул спереди. — Хорошо. А теперь, черт возьми, соберитесь с силами, и пойдемте к мосту. До него всего сотня ярдов. Вставайте, Рэндолл, и пошли. — В голосе послышались резкие нотки, и это подхлестнуло меня. Я понял, что ему тоже холодно, потому что теплую одежду, в которую я был одет, он снял с себя. Ковыляя рядом с Фрэнком на трясущихся ногах, я ощущал потребность рассмеяться над иронией судьбы. Правда, на это у меня не хватало ни сил, ни дыхания.

Когда я чуть не врезался в фонарный столб, Фрэнк раздраженно спросил:

— Вы что, не видели его?

— П-потерял очки, — объяснил я.

— Вы хотите сказать, что без них не видите даже этого чертового столба прямо у себя перед носом? — недоверчиво спросил он.

— Не... нечетко.

— Господи Иисусе!

Я трясся в его пальто, постепенно приходя в себя после переохлаждения. Хотя я мог передвигать ноги, но не ощущал их частью своего тела, а в мыслях царила полная неразбериха.

Мы поднялись по каменной лестнице на мост и вышли к проезжей части.

Удивительно быстро перед нами остановился черный автомобиль. Фрэнк бросил на заднее сиденье мою мокрую одежду, запихнул меня следом, сам сел спереди и что-то коротко сказал водителю по-русски. В результате мы, проехав по ставшему для меня привычным круговому маршруту, оказались у гостиницы «Интурист».

Фрэнк подхватил мое пальто и поспешно провел меня в теплый вестибюль.

Там он, не спрашивая номера, взял у портье ключ от комнаты, втолкнул меня в лифт и нажал кнопку восьмого этажа. Подойдя к номеру, он сам открыл дверь и пропустил меня в комнату.

— И что вы собираетесь делать, если ни черта не видите?

— У м-меня есть за-зап-пасные.

— Где?

— В в-верхнем ящ-щике.

— Сядьте, — приказал Фрэнк, подтолкнув меня к дивану. Чтобы я рухнул на него, потребовалось самое незначительное усилие. Я услышал, как выдвигается ящик, и через мгновение очки оказались у меня в руке. Я нацепил их на нос, и мир сразу же обрел форму.

Фрэнк смотрел на меня с неожиданным беспокойством на умном твердом лице. Но даже в этот момент я заметил хищное выражение и заурядность черт, которые так бросались в глаза во время обеда.

Оказалось, что на нем нет ничего, кроме рубашки и свитера. Шея была обмотана длинным полосатым шарфом выпускника колледжа — нитью, которая вывела меня к жизни из лабиринта смерти, где я готов был затеряться.

— Я... я, п-пожалуй, отдам в-вам п-пальто, — сказал я и принялся расстегивать пуговицы. Пальцы на правой руке не сгибались и ужасно болели.

Пришлось действовать левой.

— Лучше всего вам залезть в горячую ванну, — неуверенно сказал Фрэнк. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад он буквально на себе выволок меня из ледяной воды и при этом через слово сыпал проклятиями.

— Да, — согласился я. — Благодарю вас.

Его глаза вспыхнули.

— Удачно получилось, что я оказался поблизости.

— Самая большая удача в моей жизни.

— Я пошел погулять, — сообщил мне Фрэнк, — и увидел, как меня обогнало такси. Вы вышли и спустились под мост. Потом я услышал крики и всплеск воды. Я, конечно, не подумал, что с вами что-то случилось, но на всякий случай решил посмотреть. Я спустился на набережную. К счастью, при мне был фонарь... а там оказались вы.

Он не стал спрашивать, как я умудрился перелететь через высокий парапет.

— Сам не понимаю, как это могло случиться, — с готовностью сказал я. Фрэнку явно понравилась эта фраза.

Он помог мне переодеться из его пальто в халат.

— Вы немного пришли в себя? — спросил он.

— Да, мне гораздо лучше.

Фрэнк встал, чтобы уйти, и я не сделал попытки задержать его. Он взял с дивана свою шапку, пальто и фонарь, пробормотал, что мне следует обратиться к служащим гостиницы, чтобы мою одежду просушили, и ушел. Ощущение близости между спасенным и спасителем явно смущало его.

Я чувствовал себя странновато. Мне было одновременно и холодно, и жарко, голова слегка кружилась. Я стащил с себя остатки мокрой одежды и кучей бросил ее на полу ванной.

Меня очень беспокоили пальцы правой руки. После пребывания в ледяной воде они почти не кровоточили, но были чужими и очень слабыми. Три из них посинели.

Я взглянул на часы, но они стояли. «Необходимо взять ситуацию под контроль, — подумал я. — Обязательно нужно встряхнуться».

Я подошел к телефону и набрал номер общежития для иностранных студентов. К телефону пригласили Стивена. Голос его звучал дружелюбно.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил он.

— Который час? Мои часы остановились.

— Только ради этого вопроса вы не стали бы звонить мне. Сейчас пять минут седьмого.

Пять минут седьмого... Казалось невозможным, что с того момента, как я отправился в посольство, прошло всего три четверти часа. Это время больше походило на три четверти столетия.

— Вот что, — начал я, — не могли бы вы оказать мне любезность? Если бы вы пошли... — Тут я умолк. Нервы были ни к черту. Вместо выдоха раздался стонущий кашель.

— С вами все в порядке? — подчеркнуто неторопливо спросил Стивен.

— Нет, — ответил я. — Значит, так... Не могли бы вы отправиться в британское посольство, взять там факс, который прислали на мое имя, и принести его сюда, в «Интурист»? Я не стал бы просить, но, если его не забрать сейчас, я не смогу получить его до понедельника. И будьте осторожны... У нас тут есть грубоватые друзья... В посольстве спросите Полли Пэджет из отдела культуры.

— У грубоватых друзей нашелся еще один лошадиный фургон? — с тревогой в голосе спросил Стивен. — Поэтому вы не можете пойти сами?

— Что-то в этом роде.

— Хорошо, — коротко сказал он. — Я выхожу.

Я положил трубку. Следующие несколько минут я потратил впустую, жалея себя. Потом я решил позвонить Полли, но не сумел вспомнить номер. Номер был записан на листе бумаги, который лежал в моем бумажнике. А бумажник был по крайней мере был раньше — во внутреннем кармане пиджака. А пиджак находился в ванной, где его бросил Фрэнк. Я собрался с силами и отправился в ванную.

Бумажник — естественно, совершенно мокрый — был в кармане. Я извлек и развернул лист с телефонными номерами и с облегчением убедился, что записи прочесть можно.

Я не успел произнести ни слова. Полли Пэджет раздраженно заявила:

— Я уже закончила работу и собираюсь уходить.

— Вместо меня придет мой друг, — сказал я, — Стивен Люс. Он будет с минуты на минуту. Пожалуйста, дождитесь его.

— Ну, хорошо.

— И еще. Не могли бы вы дать мне номер телефона Йена Янга? Домашний, я имею в виду.

— Подождите. — Она опустила трубку на стол и вскоре продиктовала мне номер. — Его квартира здесь, в посольстве. Насколько я знаю, обычно он проводит уик-энды дома. Как, впрочем, большинство из нас. В Москве почти ничего не происходит.

— Я думаю, леди, что вы на сто процентов не правы.

Вскоре явился Стивен и привел с собой Гудрун. Отпущенное мне время я потратил на то, чтобы переодеться в сухие трусы, брюки и носки и лечь в постель. Я пренебрег советом Фрэнка насчет горячей ванны, так как, подобно Офелии, имел основания считать, что воды с меня и так достаточно. Было бы чертовски глупо лишиться сознания и утонуть среди сверкающего белого кафеля.

Как только Стивен увидел меня, с его лица сразу же исчезла радостная улыбка.

— Да вы просто труп ходячий! — воскликнул он. — Что произошло?

— Вы принесли факс?

— Да. Это целая простыня. Сядьте, а то упадете, когда увидите этот меморандум.

Гудрун изящно расположилась на диване, а Стивен плеснул виски в стаканы для чистки зубов. Я вернулся на кровать и указал пальцем на пятно на стене, где скорее всего был спрятан микрофон. Стивен кивнул, взял магнитофон, включил его и приложил к стене. Ни звука.

— Выключен, — пояснил Стивен. — Рассказывайте, что случилось.

— Скандал... — неопределенно ответил я, помотав головой. Не хотелось втягивать Гудрун в происходящие события. — Скажем... Скажем так: я все-таки здесь.

— И мы не хотим никакого шума? — спросил он со своим комичным русским акцентом.

— На то есть причины. — Я попытался выдавить улыбку.

— Они должны быть очень вескими... Ладно, держите свежие новости из дома.

Стивен вынул из кармана конверт и бросил его мне. Я по привычке попытался поймать его правой рукой, промахнулся, и он упал на пол.

— У вас пальцы разбиты! — тревожно воскликнула Гудрун.

— Немного ссадил, — пробормотал я, вынимая из конверта бумаги. Как Стивен и предупреждал, там была внушительная стопка. Хьюдж-Беккет демонстрирует усердие, хмыкнул я про себя. Но вскоре выяснилось, что я был не прав. Работа была высший класс.

— Пока я буду это читать, не могли бы вы посмотреть эти штучки? — Я указал на жестянку из-под леденцов и кучку Мишиных бумаг. — Переведите их для меня.

Они принялись рассматривать бумажки, передавая их друг другу и негромко переговариваясь. Я в это время читал первую часть сообщения. В ней исчерпывающе излагалась история жизни Ганса Крамера, причем подробностей было гораздо больше, чем я мог ожидать. С трехлетнего возраста он начал выигрывать призы на пони. Учился в восьми различных школах. Похоже, что он был болезненным ребенком. По крайней мере, до двадцати пяти лет он часто обращался к врачам, но годам к двадцати восьми, похоже, перерос свои болячки. С этого времени интерес Крамера к лошадям заметно усилился; и он начал выигрывать соревнования высшего уровня. Два последних года — до самой смерти — он непрерывно ездил по всему миру, выступая то в личном зачете, то в составе сборной команды Западной Германии.

Далее следовал абзац под заглавием «Свойства характера». В нем, вопреки обычаю, о мертвом говорили довольно плохо.

«Отношения с товарищами по команде напряженные. Характер сложный. В обращении холоден. Друзей не имел. Увлекался порнографией, как связанной с изображениями женщин, так и гомосексуальной, но сексуальных связей за ним не замечалось. Можно было подозревать стремление к насилию, но в целом свое поведение вполне контролировал».

Далее следовало краткое сухое сообщение:

«Тело было возвращено родителям, проживающим в Дюссельдорфе, и кремировано».

В сообщении было еще много что почитать, но я отвлекся от факса, чтобы взглянуть, что делают Стивен и Гудрун.

— Что вы накопали? — поинтересовался я.

Четыре автографа немцев. Написанный по-русски список щеток и всяких других штук для ухода за лошадьми. Другой список, тоже по-русски — время и, видимо, занятые места — наверно, относился к конным соревнованиям. Там было написано: «кросс, старт в два сорок, не забыть подготовить комплект для взвешивания». Оба списка скорее всего составил Миша. Это был своего рода дневник. Там было записано, что он делал с лошадьми, чем их кормил, и, пожалуй, больше ничего такого.

— А что насчет бумажки из коробки с леденцами?

— Ах, да... Честно говоря, мы здесь мало чем можем помочь.

— Почему?

— В этих надписях нет никакого смысла. — Стивен смешно вздернул брови. — А может, моя-твоя уметь понимать чепуха?

— Кто знает, возможно, и сумеем.

— Ладно, если серьезно, то нам кажется, что здесь записано одно и то же, один раз по-русски, а другой — понемецки. Но на обоих языках это не обычные слова, к тому же они записаны слитно, без разрывов между словами.

— А вы могли бы написать все это по-английски?

— Проще простого.

Взяв конверт, в котором принес факс, Стивен написал длинный сплошной ряд букв.

— Вот туг, в конце, получаются прямо-таки нормальные английские слова... — Закончив писать, он вручил мне конверт. — Вот и все. Ясно, как в тумане.

Я прочел: эторфингидрохлорид245мгасепрмазинемалкателомгхлорокреололдиметилсульфокид90антагонистналаксон.

— В этом есть какой-нибудь смысл? — растерянно спросил Стивен. Наверно, химическая формула?

— Один Бог знает. — Я почувствовал запах жареного. — Может быть, эта самая штука находится в ампулах: ведь на них напечатано что-то вроде «налаксон».

Стивен взял крохотную ампулу и поднес ее к свету, пытаясь разобрать надпись.

— Наверно, так оно и есть. Длиннющая формула для капельки жидкости.

— Он положил ампулу в коробку и накрыл ее тем же самым листом бумаги.

— Да, пожалуй. Больше ничего на листке нет. А что это за грязная матрешка? — Он повертел в руках куклу. — Где вы ее взяли?

— Там остальные Мишины сувениры.

— Что вы говорите? Можно взглянуть?

Чтобы раскрыть матрешку, ему пришлось приложить не меньше усилий, чем мне перед этим. И точно так же, как и у меня, ее содержимое высыпалось.

Стивен и Гудрун бросились собирать сокровища с пола.

— М-да, — хмыкнул Стивен, разбирая надписи на ветеринарных препаратах. — Тот же самый жаргон. Эти снадобья на что-нибудь годятся?

— Нет, если, конечно, у вас в постели не завелись клопы.

Он сложил все содержимое обратно в матрешку, включая жестянку и карточки с автографами.

— Вы, наверно, хотите, чтобы я отнес все это Елене на новую квартиру, когда она, наконец, въедет туда?

— Было бы прекрасно, если бы вы нашли на это время, — ответил я. Лучше вернуть Мише его игрушки?

— Да.

Стивен пристально посмотрел на меня.

— Мы с Гудрун собирались поужинать с друзьями, — сказал он, — и я думаю, что хорошо бы вам пойти с нами.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что не гожусь для визитов, но он не дал мне и слова сказать.

— Гудрун, будь умницей, выйди и подожди нас в кресле около лифтов, а я попробую напялить на нашего друга какую-нибудь одежду и застегну ему пуговицы. — Он показал на мои распухшие негнущиеся пальцы. — Гудрун, любовь моя, иди. Мы быстро управимся.

Она покорно вышла, длинноногая и великодушная.

— Теперь к делу, — сказал Стивен, лишь только дверь за девушкой закрылась. — У вас с рукой очень плохо? Не упрямьтесь, поедемте с нами.

Ведь не будете же вы сидеть здесь весь вечер и озираться по сторонам?

Я смутно припомнил, что предполагал пойти в оперу. Драгоценный билет, которым облагодетельствовала меня Наташа, представлялся сегодня совершенно иррациональным явлением. Идти в театр я не был в состоянии. Но в номере мне наверняка будет еще хуже. Стоит задремать, как передо мной вырастут маски смерти в вязаных подшлемниках... а к номеру гостиницы никак не подходит формула «мой дом — моя крепость».

Фрэнк ничего не сказал о людях, напавших на меня. Вполне возможно, что они уже успели убраться и не попались ему на глаза. Но это вовсе не значит, что они не станут околачиваться вокруг... они вполне могли заметить, что Фрэнк выудил меня из воды.

— Рэндолл! — резко окликнул меня Стивен.

— Простите... — Меня сотряс озноб, и я судорожно закашлялся. — А ваши друзья не будут возражать, если вы приведете меня?

— Конечно, нет. — Он распахнул платяной шкаф и вынул запасной пиджак. — Где ваше пальто... и шапка?

— Сначала рубашка, — прервал я его. — Так будет вернее.

Я с усилием поднялся и снял халат. На руках и на плечах начали проступать синяки от ударов дубинок. Но я был рад уже и тому, что моя кожа потеряла оригинальный бледно-бирюзовый оттенок и к ней стал возвращаться обычный цвет поблекшего загара. Стивен помогал мне, не говоря ни слова, пока ему не понадобилось зачем-то выйти в ванную. Вернувшись, он недоверчиво уставился на меня.

— Вся ваша одежда мокрая!

— Да. Меня... э-э... столкнули в реку.

— Значит, это оттуда? — Он показал на мою руку.

— Боюсь, что да.

Он открыл рот, потом закрыл его. Как рыба.

— Вы понимаете, что сегодня вечером температура опустилась ниже нуля?

— Не стоило об этом говорить.

— Не сегодня-завтра Москва-река покроется льдом!

— Слишком поздно.

— У вас жар?

— Ничуть не удивлюсь. — Я напялил два свитера, но все равно чувствовал себя отвратительно. — Не думаю, что я выдержу визит к вашим друзьям. Но и в номере оставаться я тоже не могу. Как вы думаете, можно заказать номер в другой гостинице?

— Абсолютно безнадежное дело. Ни в одну гостиницу вас не поселят, если вы не заказали номер за две недели. К тому же от вас потребуют кучу бумаг, но и тогда никаких гарантий не будет. — Он посмотрел вокруг. — А что вас не устраивает здесь? По-моему, прекрасная комната.

Я прижал руку к потному лбу и подумал, что два свитера — это как раз то, что нужно.

— Трижды за два дня кто-то пытался меня убить, — ответил я Стивену.

— Только чудом мне удалось вырваться и снова оказаться здесь... но, боюсь, что удача начинает мне изменять. Мне просто не хочется торчать здесь, как мишень.

— Трижды?

Я рассказал ему о происшествии на улице Горького.

— Все, что мне нужно, это безопасное место, где я мог бы спокойно выспаться. — Я на мгновение задумался. — Думаю, что нужно позвонить Йену Янгу. Он сумеет помочь.