Руди стоял посреди конференц-зала с приклеенной к лицу сияющей улыбкой. Только что он имел честь познакомиться с наследницей «Обуви «Апач».
Джоан Зелости, двадцати лет, с головы до ног – от глазок-бусинок до пышных бедер – была точной копией матери. Нет, не точной: ей явно не хватало материнского простодушия и доверчивости. Она-то, как только что узнал Руди, и есть пресловутая палка в колесе, бревно на пути к родительским денежкам. К тому же студентка колледжа. Очаровать ее? Безнадежно. И пробовать не стоит.
– Здравствуйте, мистер Грин. – И голос у нее соответствующий. Словно ногтем по школьной доске.
– Рад… э-э… очень рад с вами познакомиться. – Руди поймал себя на том, что пересчитывает ее подбородки, и поспешно отвел глаза. Откашлялся, но голос его все равно звучал на октаву выше, чем обычно. С детства он не любил сюрпризов. – Ваша мама сказала, что посоветовалась с вами по поводу моего предложения.
– Да я просто помогла, чем могла. – Девица пожала плечами, как будто тут и говорить не о чем. Руди от души надеялся, что она права. – Родители держат меня в курсе всех дел, но совладелицей фирмы я стану только, когда окончу курс.
– А сколько вам осталось? – с надеждой в голосе поинтересовался Руди.
– Я на втором курсе. Еще два года. Я учусь в университете Санта-Барбары.
– И на каком же факультете? – допытывался Руди, почти страшась услышать ответ.
– Маркетинга, – гордо ответила она.
– Потрясающе, – пробормотал Руди, затем, лучась улыбкой, обратился к маленькой группе вокруг стола: – Как приятно иметь дело с человеком, разбирающимся в рекламном деле!
– Мистер Грин, – встряла Джоан, – во-первых, как я уже сказала, я стану совладелицей компании только через два года. Во-вторых, я сказала «маркетинг». В рекламном деле я не понимаю ничего. Знаю, конечно, что реклама – двигатель торговли…
Руди втянул голову в плечи. А из уст мисс Зелости, словно фонтан из китовой ноздри, извергались новые и новые банальности. Руди скрестил руки на груди и попытался взглянуть на нее с симпатией. Бедная девочка не блещет, мягко говоря, красотой – вот и лезет из кожи вон, стараясь произвести впечатление умом и независимостью суждений…
– …И наконец, судя по вашему тону, вы полагаете, что контракт уже у вас в кармане, и вы сможете обеспечить «Обуви «Апач» достойную рекламу.
– Да нет, я не имел в виду…
– Нет-нет, – промямлила миссис Зелости и в знак поддержки ухватила Руди за рукав.
– Я хотел сказать только, что меня весьма интересует бизнес ваших родителей.
– Неважно, – с презрительной усмешечкой отвергла его объяснения Джоан. Мать она и вовсе не заметила. – Во всяком случае, я рассказала о вашем предложении своему профессору и спросила, что он об этом думает.
– Вы полагаете, это разумно? – парировал Руди. – Профессора обычно смотрят на мир из окна кабинета. Вы уверены, что ваш профессор разбирается во всех хитросплетениях современного рекламного дела?
– Нет. Он так и сказал, что не разбирается. Он спросил совета у одного своего друга, а я передала этот совет родителям.
Джоан взглянула на родителей, и оба Зелости согласно закивали. Кажется, в присутствии умной дочери им самим было не по себе. Миссис Зелости улыбнулась Руди ласково и ободряюще – так улыбается врач, сообщая больному смертельный диагноз.
– Так что же это за совет, мисс Зелости? – повернулся к девушке Руди.
– Прежде всего – предложить вам снизить цены. Но, думаю, с этим спешить не стоит. Подумайте над этим предложением и, когда вы принесете родителям план работы и пробный экземпляр, скажете, что вы решили.
Руди торжествующе рассмеялся. Он победил!
– Мисс Зелости, предварительных презентаций не проводят уже много лет! – Он скромно опустил глаза и начал поправлять запонки – галантность джентльмена, заставшего леди со сбившейся прической и в расстегнутом платье. – Это дорого и отнимает чертовски много времени. Боюсь, ваш профессор, увлекшись теорией, позабыл о практике!
В черных глазах-бусинках мелькнула досада, но тут же исчезла, сменившись невыразимым презрением. «Боже правый, – в ужасе подумал Руди, – неужели все-таки не дура?»
– Думаю, мистер Грин, причина в другом. Профессор упомянул, что такое предложение необычно, но не тогда, когда дело касается бюджета. Подписав ваш контракт, родители обязуются заплатить по крайней мере пять миллионов. Только за рекламу в средствах массовой информации. Это превышает их доход. Друг моего профессора в таких случаях обязательно устраивает предварительную презентацию. Кстати, он сам заинтересовался фирмой моих родителей и готов с ними сотрудничать. У него довольно крупное агентство. «Дейли и К», может быть, слышали?
– Краем уха, мисс Зелости, – пробормотал Руди. Сердце его билось где-то под коленками.
Лучезарно улыбаясь, мисс Зелости вырулила на финишную прямую.
– Итак, мистер Грин, вам стоит хорошенько подумать, прежде чем вы откажетесь от этой… как бы это сказать?.. небольшой проверки.
– Проверки, Руди, – проворковала миссис Валеска Зелости.
– Проверки, – повторил мистер Зелости с таким видом, словно первый до этого додумался.
– Проверки? – тупо повторил Руди. От его улыбки, от уверенности в себе не осталось и следа. – Почему бы и нет? Проверка так проверка.
Глава 9
– Не жди, что у тебя сразу появятся толпы поклонников. Твою мать знают многие, тебя – почти никто. Большинство политиков готовятся к этой роли чуть ли не с колыбели. Человеку с улицы чертовски трудно попасть в эту замкнутую касту.
Раскинувшись на диване с веселенькой ситцевой обивкой, Эрик потягивал виски и поучал Александера Гранта. Сенатор мерил шагами комнату. Наконец он остановился перед камином и окинул Эрика раздраженным взглядом.
– Чем тебе помешала эта нитка?
Эрик заметил, что в рассеянности тянет за торчащую из обивки нитку.
– Извини, – проворчал он и сжал стакан двумя руками, чтобы избавиться от соблазна. – Не люблю этих цветочков-лепесточков. По-моему, дом сенатора должен выглядеть более строго.
– Вся мебель осталась от матери. Я переехал сюда после похорон. Видимо, у нее было другое представление о доме сенатора. Но, если тебя так раздражают цветочки, могу убрать.
– Обо мне не беспокойся, – напомнил Эрик. – Побеспокойся лучше о тех, на кого собираешься произвести впечатление. Денежные мешки хотят увидеть человека, в которого стоит вкладывать деньги. Покажи им, как ты живешь, – и тебе и рта раскрывать не придется.
– Да, да, конечно, – пробормотал Александер, устремив задумчивый взгляд на кресло ручной работы. Казалось, советы хитроумного Эрика совершенно сбили его с толку. Вдруг Александер стремительно пересек комнату и сел на диван рядом с помощником. Эрик невольно вздрогнул. Он так и не привык к этим взрывам энергии апатичного с виду босса.
– С тех пор, как мы вернулись сюда на каникулы, ты твердишь мне одно и то же. Короче: услышав имя Маргарет Грант, люди впадают в экстаз. Услышав мое имя, они чешут в затылках и говорят: «А в школе мы его не проходили?»
– Сильно сказано, но, в общем, верно.
Эрик вдруг понял, что смертельно устал. Александер достал его своим неофитским пылом. Нельзя стать политиком за одну ночь. Политика нужно объездить, и на это требуется время; ведь и сам Эрик не в один день выучился править политической колесницей. Конечно, и думать об этом не хочется, но факт есть факт: своей нетерпеливостью Александер может погубить и его собственную карьеру.
– Александер, ты можешь даже завоевать приз избирательских симпатий, но это тебе не поможет. Об этом просто никто не узнает. Пресса о тебе молчит, наше финансовое положение – хуже некуда. Если бы не семь или восемь миллионов твоей матушки, не знаю, что бы мы делали.
Александер покачал головой и встал. Нависая над Эриком, как башня, сунув руки в карманы, он молча разглядывал восточный ковер у себя под ногами. Когда он заговорил, голос его звучал как будто издалека – из туманной дали воспоминаний.
– Мать была очень щепетильна в этом вопросе. Никаких взяток, никаких подношений. Она сохранила в целости состояние отца. И я не собираюсь тратить наследство. Это было бы финансовое самоубийство. Так что… еще пара миллионов нам не помешала бы.
Эрик сел и зажал пустой стакан между колен. Он охотно попросил бы еще: но вместо этого тоже уставился в пол и заговорил – тем небрежным тоном, каким принято признаваться в заветных и несбыточных желаниях.
– Пара миллионов – это все, что нам нужно. С деньгами в кармане мы немедленно начнем кампанию. Группа поддержки у тебя есть. Правда, они тебя плохо знают – но они преданы памяти твоей матери. Нажми на них, пусть займутся сбором пожертвований. Чертовы новые законы! Раньше ты бы зарабатывал по двести тысяч на каждой речи перед ветеранами мировых войн. Теперь так не выйдет.
Александер внимательно выслушал Эрика. Его ум – систематический ум юриста – разложил сказанное по полочкам, выделил проблему и начал было искать решение, но Эрик не дал ему насладиться умственной гимнастикой. Через сорок минут они должны быть на благотворительном концерте в пользу больных СПИДом, а на такие мероприятия опаздывать нельзя. – Есть еще одна проблема, – осторожно начал Эрик. Он еще не знал, как реагирует шеф на личную обиду. – Похоже, те, кто достаточно хорошо тебя знает, от тебя вовсе не в восторге.
Александер медленно повернул голову. Его странные серые глаза встретились с карими глазами Эрика – и тот с трудом сдержал нервную дрожь.
– Правда? – спросил он тихо и равнодушно, словно это сообщение его нисколько не удивило и не взволновало. Напряженное молчание повисло в комнате. Эрик глубоко вздохнул и продолжил, стараясь не отводить глаз:
– Люди тебе не доверяют. Ты заставляешь их нервничать. Тебе не хватает теплоты, сердечности. Не хватает от природы, а ты к тому же упрямо не хочешь пользоваться наработками Маргарет. Мы-то с тобой знаем, что она была отнюдь не мать Тереза. Но эти люди именно так ее и воспринимали. Ты же холоден и отчужден. Твоя мать могла поцеловать чужого ребенка. А ты можешь?
Александер расхохотался.
– Ни за что! Даже на пари! Я и родную-то дочь целовал только по обязанности. – Он задумался, прикрыв глаза. – Монике уже восемнадцать, – продолжал он. – Видит Бог, маленькой она была лучше. Стервозная дура. Перечит матери на каждом слове – отстаивает свою независимость. Да кому она нужна, ее независимость? – Александер помолчал. – Удивительно: оказывается, секрет власти в том, чтобы не дать людям почувствовать свою власть. Чтобы им было с тобой уютно. Не представляю, как это сделать? Со мной не было уютно даже моей уже-почти-бывшей-супруге, а ведь мы много лет прожили вместе.
– Да, это проблема, – согласился Эрик. У него словно камень с души свалился.
– М-да, – протянул Александер. Казалось, он задет не больше, чем если бы Эрик заметил пятнышко на его безукоризненном костюме.
Вновь воцарилось молчание. Вдруг громкий звонок в дверь напомнил им, что они не одни на свете. Оба повернули головы; Эрик вскочил.
– Это она! – воскликнул он, натягивая пиджак и окидывая Александера критическим взором. Александер выглядел прекрасно – хоть сейчас к фотографу. Но Эрик не мог смириться с тем, что хоть в какой-то мелочи его помощь не нужна. Он поправил шефу лацкан и смахнул пылинку с плеча, молясь об одном – чтобы фотокорреспондент на благотворительной тусовке навел на Александера камеру.
Александер прикрыл глаза. Сейчас он должен забыть о Корал. О Корал, которая на столько лет его моложе. Они познакомились в туристическом круизе и вскоре стали любовниками. Эрик заявил, что Корал слишком молода и привлекательна – не вписывается в имидж, – и пообещал найти Александеру более подходящую официальную спутницу жизни. С ней-то Александер и должен был сейчас познакомиться. Эрик полушепотом давал ему последние наставления.
– Марни Льюис. Возглавляет штаб твоих сторонников в Лос-Анджелесе. Хорошая семья из Хенкок-Парка. Твоих лет. Выглядит старше. Вдова. Весьма неглупа. Будь к ней внимателен. Она тебе пригодится. Она хотела, чтобы ты сам позвонил ей и пригласил на это сборище, но я объяснил, что ты очень занят. День и ночь думаешь о нуждах штата. Особенно о неблагополучных детях. Это ее бзик. Обожает неблагополучных детей. И классическую музыку.
Наставленный таким образом, Александер вышел в холл и обнаружил там женщину. Синее платье, вполне приличная внешность. Александер не ощущал ничего. Ни приятного подъема, ни раздражения. Когда нужно, он умел оставаться равнодушным.
– Миссис Льюис! – Тепло улыбаясь, Александер протянул ей руку. Женщина польщенно улыбнулась в ответ. Александер продолжил игру: вместо того, чтобы просто пожать ей руку, он мягко сжал ее ладонь в своей и ввел ее в дом. – Прошу извинить, – продолжал он, – что не смог пригласить вас лично. Я был на встрече с администрацией больницы Сент-Джон. Обещал помочь им в строительстве клиники для подростков, пристрастившихся к наркотикам. Смею надеяться, вы меня простите.
Марни Льюис просияла. Сиял и Эрик. Он не верил своим глазам: Александер даже выглядел по-другому – мягче, добрее. Стальные глаза заволоклись легкой дымкой.
– Разумеется, я буду в отчаянии, если вы не позволите проводить вас домой после концерта… Вы знакомы с Эриком Кочраном?
– Конечно. Он играл огромную роль в аппарате вашей дорогой матушки. Так приятно, что он остался с вами! Рада вас видеть, Эрик.
Произнося эту тираду, Марни даже не взглянула на Эрика. Она не отрывала глаз от Александера. Эрик чуть не прыгал от радости. Пяти минут не прошло, а она уже очарована и покорена! Можно пари держать, что то же самое случится с избирателями. А значит, после девяносто шестого года Эрику гарантирована работа. Остались пустяки: раздобыть денег на избирательную кампанию и показать народу Александера Гранта в действии!
– Корал?
– Привет. – Ее низкий воркующий голос был едва слышен, но даже сквозь шум банкета Александер различал в нем призывные нотки. – Ну как? Много знаменитостей? А дамы по-прежнему не думают об экологии и носят шкуры убитых зверей?
Александер, рассмеявшись, прислонился к стене и прикрыл ладонью другое ухо. Шум затих. За прозрачным пластиком телефонной кабинки толпа, заполнившая огромный зал отеля «Сенчури Плаза», казалась далекой и почти нереальной.
Как и предсказывал Эрик, на концерт и последующий банкет явились все мало-мальски известные люди в радиусе двадцати миль вокруг. В толпе сновали люди с камерами и микрофонами: тут и там щелкали вспышки. Впрочем, политикам репортеры явно предпочитали кинозвезд. А если уж знаменитый актер высказывался на политическую тему, они чуть не плясали от радости. Александер часто думал, что страна может сэкономить массу времени и денег – достаточно перенести столицу в Голливуд. Что ж, Марни была с прессой на короткой ноге. Пока она общалась с журналистами, Александер растворился в толпе и занялся своими делами.
– Угадала, милая. В среднем десять кретинов на квадратный метр. Чудный вечер.
– Ясно, – с легкой грустью протянула Корал, и Александер мысленно поклялся, что не станет держать ее за сценой ни минутой дольше необходимого. Корал была умна, образованна, разбиралась в политике, но прежде всего была чертовски хороша собой, любила и умела блистать в свете. Ничего, – уговаривал себя Александер. Развод, победа на выборах – и после он вознаградит себя за все.
– Послушай, Корал, банкет подходит к коцу. Мне придется довезти до дома миссис Льюис, так что, думаю, освобожусь около полуночи. И сразу к тебе.
– Отлично… – начала Корал, но ее прервал неразборчивый мужской голос. Корал что-то ответила: слов Александер снова не разобрал. «Интересно», – думал он. Телефон у Корал в спальне, и мужчина, судя по всему, от него недалеко. И вдруг Александер содрогнулся от нелепой, но яростной ревности.
– Кто там у тебя? – спросил он слишком поспешно.
Корал рассмеялась.
– Милый, умерь свое мужское самолюбие. У меня сидят двое ребят из секции карате. Один попросил еще текилы. Если тебе нравятся напомаженные волосы и золотые цепи на всех частях тела, то он как раз в твоем вкусе. Я же с некоторых пор предпочитаю элегантных политиков с сединой на висках.
Корал томно вздохнула. Александер прикрыл глаза и представил, как она лежит, раскинувшись на огромной тахте с бесчисленным множеством подушек. Она сняла телефон со стеклянного столика у кровати и поставила себе на плоский живот, откинула с лица золотисто-рыжую прядь и прижала трубку к уху. Ее светло-карие глаза обращены к зеркалу: она видит себя, следит за движением своих губ, любуется своей красотой. Александера приятно волновала и возбуждала самовлюбленность Корал.
– Может быть, я плохо знаю женщин? – шутливо предположил он. – Мне всегда казалось, что, стоит хозяину дома отлучиться, они пускаются во все тяжкие.
В ответ раздался низкий грудной смех. Александер понял, что Корал заметила его ревность и нисколько не обиделась.
– Тебе, милый, еще многому предстоит научиться. И прежде всего – не нарушать границ. Хочешь приехать – приезжай. Завтра воскресенье, так что мы сможем развлекаться допоздна.
– Приеду, как только смогу.
Александер повесил трубку. Разговаривал он, стоя спиной к залу – не опасался, что кто-то его подслушает, просто боялся пропустить хоть слово. «Где я был все эти годы?» – думал он. Полли, его жена, чудесно готовила, но больше никакими достоинствами не отличалась. До встречи с Корал Александер и не подозревал, какие радости таит в себе чувственная сторона жизни.
– Сенатор Грант? – раздался за спиной вкрадчивый голос.
Александер повернулся и столкнулся нос к носу с коротышкой в отвратительном костюме.
– Да? – Глаза Александера сузились. В мгновение ока он весь подобрался и выдал коротышке профессиональную «улыбку кандидата». – Извините, я не хотел занимать телефон. Пожалуйста, звоните.
Александер сделал шаг в сторону. Человечек в дурно скроенном пиджаке протянул руку, но не к телефону, а к сенатору. Теперь сомнений не оставалось.
– Спасибо, сенатор, но телефон мне не нужен. Не найдется ли у вас минутка для разговора со мной?
– Разумеется, – вспомнив наставления Эрика, сердечно ответил Александер. Но сам почувствовал, что голос у него дребезжит, а сердечность ниже всякой критики. Он положил руку коротышке на плечо, но жест вышел грубым, почти угрожающим. Шестым чувством Александер ощутил опасность. Он убрал руку и улыбку, лицо превратилось в обычную бесстрастную маску.
– Точнее, не найдется ли у вас несколько свободных минут для разговора со мной и моим боссом? Меня зовут Джон Микер. Имя джентльмена, который ждет вас в комнате 321, – Пол Льюеллен.
Александер скользнул взглядом по человечку, пытаясь понять, что стоит за этим предложением. Кажется, он где-то слышал фамилию «Льюеллен», но где? Человечек не давал ключа к разгадке: он стоял, опустив глазки и ожидая ответа, – мелкий служащий в черном галстуке. За спиной у него из зала доносилась музыка и смех. Человечек в жутком пиджаке, банкет, застольные речи… Александер почувствовал тошноту. Все, чего он сейчас хотел, – оказаться в постели с Корал. Она обовьет его стройными ногами, а ее искусные руки… Александер улыбнулся и сделал первый шаг прочь от Джона Микера.
– Мне очень жаль, – начал он, – но я уже ухожу. Боюсь, деловая встреча сейчас невозможна. Если вы позвоните мне в офис…
В ответ мистер Микер лишь крепче сжал локоть сенатора. Александер раздраженно повернулся, готовый поставить коротышку на место, но от Микера не так-то легко было избавиться.
– Сенатор, – начал он. Голос его окреп, в нем зазвучали недобрые нотки. – Мистер Льюеллен ждет вас на третьем этаже отеля. Он очень хочет с вами познакомиться. Он полагает, что представлять в сенате интересы Калифорнии должны именно вы. Мистер Льюеллен слышал, что вы надеетесь после выборов сохранить за собой кресло матери. Он хочет лично предложить вам свою помощь. Он был бы очень рад встретиться с вами и обсудить… – Микер сделал паузу… – возможные варианты.
Глаза Александера зажглись интересом, он едва не улыбнулся, но усилием воли придал лицу равнодушное выражение. Началась большая игра. Игра, где нет места идиотам, пьющим и танцующим в банкетном зале. Нет, в этой игре диктуют правила люди, подобные неведомому Полу Льюеллену. Люди с тугими кошельками, безликими слугами и соблазнительными предложениями. Александер кивнул.
– Что ж, думаю, я с удовольствием встречусь с мистером Льюелленом. Только предупрежу свою спутницу, что отлучусь ненадолго. Не возражаете, если я возьму с собой своего помощника?
Александер вопросительно поднял бровь. Он не был уверен, принято ли ходить на подобные встречи вдвоем: зато точно знал, что в наше время свидетель никогда не помешает.
– Думаю, мистер Льюеллен не будет возражать. Итак, сенатор, мы ждем вас, – мистер Микер взглянул на часы, – через десять минут.
– Я не задержусь.
Мистер Микер отступил на шаг и снова растворился в толпе. Александер застегнул пиджак, оглядывая зал. Марни в дальнем углу беседовала с каким-то высоким блондином. Эрик танцевал у эстрады с рыжеволосой девушкой.
Сперва он подошел к Марни. Та улыбнулась ласково и ободряюще – точь-в-точь, как Полли. У Александера скулы свело от этой улыбки, но он ответил тем же, легко сжал ее плечо, обещая скоро вернуться, и двинулся к Эрику. Тому не понадобилось даже слов. Один взгляд – и Эрик, извинившись перед рыжей, выскользнул из толпы вслед за боссом.
Они молчали, пока не вошли в лифт.
– Что такое? – поинтересовался Эрик самым небрежным тоном, каким только мог. Но сердце у него колотилось как сумасшедшее. Впервые Александер начал игру сам, без помощи верного адъютанта.
– Импровизированная вечеринка, – ответил Александер. Они вышли из лифта и зашагали по направлению к комнате 321. – Импровизировать скорее всего придется нам.
Глава 10
Джон Микер с любезной улыбкой отворил дверь и отступил, пропуская Александера и Эрика. Его пиджак лежал, аккуратно сложенный, на одной из двуспальных кроватей. Номер 321 ничем не отличался от многих других номеров во множестве хороших отелей: сотней квадратных футов больше, чем обычное пристанище путешественников, безукоризненная чистота, никаких кричащих цветов – обстановка в мягких, почти убаюкивающих тонах.
В углу комнаты, над изящным восьмиугольным столиком, повисли клубы серого сигаретного дыма. Дым окутывал густым облаком человека, сидящего в кресле. Людей подобной комплекции принято с заискивающей улыбкой называть «крупными»; говоря попросту, сидящий в кресле был безобразно жирен. Одет он был… нет, скорее был завернут в несколько ярдов ткани: сверху – что-то вроде рубашки поло, достаточно тонкой, чтобы сквозь нее просвечивали все жировые складки – от горла до паха; на ногах, похожих на химические цистерны, – штаны из джинсовой ткани – язык не поворачивался назвать их джинсами. Александер опустил глаза и заметил, что ступни у великана удивительно маленькие – как же он ходит?.. И тут человек заговорил:
– Сенатор Грант! – Приветствие выплыло из необъятного горла вместе с шумным сопением и новым клубом дыма. – Я Пол Льюеллен. Мое имя вам что-нибудь говорит?
Александер сделал несколько шагов вперед: он невольно двигался в ритме речи великана. Эрик остался у дверей, рядом с мистером Микером.
– Боюсь, что нет, – вежливо признался Александер.
– Неудивительно. Не хочу, чтобы мое имя трепали на всех углах. И терпеть не могу людей, делающих вид, что знают все на свете. – Он кивнул в сторону кресла. – Не хотите присесть?
– Спасибо.
Александер отодвинул кресло, расстегнул пиджак и устроился поудобнее. Несколько секунд мужчины смотрели друг другу в глаза, затем взгляд Льюеллена скользнул по правильному лицу Александера, по его подтянутой фигуре. Но в глазах толстяка не было зависти. Никто не улыбался. К чему дежурные улыбки, если ни один еще не сказал и не сделал другому ничего приятного?
Пол Льюеллен не бросал на ветер ни слов, ни времени. Но дело предстояло серьезное, и он решил попробовать воду, прежде чем нырять.
– Сенатор Грант, я владелец компании «Рэдисон Кемикал». Главный наш завод – в Сан-Педро, Калифорния. Мелкие предприятия разбросаны от Северной Калифорнии до мексиканской границы. Я стараюсь не афишировать свое имя, почему – умному ясно. Мало кто имеет представление о моих доходах, так же, как и о моей продукции. Химикаты, как воздух: люди пользуются ими, сами того не замечая, и вспоминают о них, лишь когда где-нибудь что-нибудь взорвется. Вот тут начинается крик. А что бы они делали без химии? Так-то!
Александер кивнул. За спиной его послышался легкий шорох: Александер понял, что Эрик придвигается ближе к столу. Джон Микер оставался на месте.
– Так-то, – повторил Льюеллен. Он достал новую сигарету, зажег ее от предыдущей, затянулся и продолжил: – Ладно. Что у меня есть, вы теперь знаете. Расскажу вам, чем я занимаюсь.
Льюеллен попытался наклониться вперед, но не слишком в этом преуспел. С губ его слетело колечко дыма, и толстяк с сопением втянул его обратно.
– Я, сенатор, политикой мало интересуюсь. Мне неважно, кто в каком кресле сидит. По мне, все эти трутни на одно лицо.
Александер чуть приподнял бровь. Он ждал, что Льюеллен добавит: «Не говорю о присутствующих…», но Льюеллен ничего такого не сказал, и это Александеру понравилось. «С грубияном дело иметь приятней, чем с лицемером», – подумал он.
– Вот так. – Еще один шумный выдох, еще клуб дыма. Еще больше скрытого смысла в словах. – Моя компания никогда не занималась политикой. Да и сам я тоже. Правда, лет десять назад началась вся эта возня вокруг загрязнений и всего прочего. Но мы и тогда не полезли в дерьмо. Мы поддерживаем пару политиков, определенную группу государственных чиновников – и все. И у нас все в порядке.
Пуфф. Пуфф. Еще один шумный выдох.
– Теперь скажу вам, что я о вас знаю, и на этом закончу.
Он шумно откашлялся. Александер на секунду задумался о том, что за химические реакции происходят в этой слоновьей туше… Льюеллен заговорил снова:
– Я слышал, вы всерьез подумываете о том, чтобы сохранить за собой место вашей матушки. Что ж, мысль хорошая. Вы рассчитываете прежде всего на добрую память, какую оставила по себе ваша дорогая матушка. Замечательно. Но вы умный человек и должны понимать, что к следующим выборам добрая память сильно упадет в цене. За два года можно и свою любимую шлюху забыть, не то что любимого сенатора.
Пол Льюеллен затянулся в последний раз, потушил сигарету и достал из пачки новую. Тут же из-за спины Александера вынырнул Микер с зажигалкой. Воспользовавшись краткой паузой, сенатор привел в порядок мысли. Он ошибался: в большую игру его еще не приняли. А примут или нет – зависит от того, что он сейчас ответит.
– Мистер Льюеллен, боюсь, я не услышал от вас ничего нового или интересного. Простите, но у меня свои планы на вечер. Если вы полагаете, что я могу в чем-то помочь вам и вашей компании, свяжитесь со мной через офис. А такие импровизированные встречи, на мой вкус, слишком театральны. Если вы ничего больше не хотите сказать, я пожелаю доброй ночи…
Александер встал и повернулся к Эрику. Но Пол Льюеллен не дал ему далеко уйти.
– А вы мне нравитесь, сенатор. Да, мне нужна ваша помощь. Я не хочу, чтобы ваша подкомиссия пропустила закон, ограничивающий экспорт ряда химикатов. Хочу, чтобы такой проект застрял под сукном прочнее, чем гвоздь в двери.
Александер медленно повернулся к Полу Льюеллену. Глаза его были холодны. Льюеллен мало сказал, но запросил много, и еще о большем умолчал. Но впервые с тех пор, как Александер занял кресло матери, кто-то просил его помощи. Александеру казалось, что он взмыл в воздух. Он не стал оглядываться на Эрика: пришло время узнать, способен ли он летать без костылей.
– Мистер Льюеллен, у меня есть приемные часы. Лоббистов я принимаю у себя в офисе. Кстати сказать, подобные вопросы решаются не в кабинете. Согласно последним постановлениям партии, я обязан голосовать так, как укажет председатель – ведь он, как и я, принадлежит к демократам. Так-то, мистер Льюеллен. А вы, мистер Микер, – Александер полуобернулся к коротышке, но не сводил глаз с великана, утонувшего в клубах дыма, – могли бы избавить себя от лишних хлопот. Получив необходимую информацию, я буду рад обсудить с вами слушания в подкомиссии и их возможный исход.
Александер замолк. Хозяин номера хищно насупил брови. Несколько секунд мужчины смотрели друг другу в глаза, а помощники наблюдали за ними, ожидая, чей босс первым отведет взгляд. Но ни один не отвел глаз.
Пол Льюеллен откинулся назад и расхохотался. В смехе его не слышалось ни деланной сердечности, ни искреннего веселья, но он прервал молчание.
– Сенатор, если вы говорите искренне, вам лучше немедленно уйти. Но мне кажется, вам чертовски любопытно узнать, чем я могу помочь человеку, разделяющему мой взгляд на определенные проблемы. И это естественно. Ваши люди сейчас рыскают взад-вперед по нашему штату и выясняют, каковы ваши шансы на избрание. Они зря тратят время. Я вам и так могу сказать: нулевые. Вы – никто. Вам не на что опереться. Разве что на добрую память о вашей дорогой матушке, но память человеческая слаба.
Но, пообщавшись с вами, я вижу, что вы вряд ли сдадитесь без борьбы. В следующие двадцать четыре месяца вам предстоит работать не покладая рук. Не в ваших интересах отказываться от помощи. Такой, например, как денежные переводы, наличные, лишние голоса избирателей…
Пол Льюеллен выразительно изогнул бровь и вдавил окурок в пепельницу. Несколько секунд прошло в молчании. Дым почти рассеялся, прояснились и мысли Александера.
– Вы могли бы просто нанять меня, – предложил он.
– Мог бы, – согласился Льюеллен. – Но не буду. Смотрели когда-нибудь по телевизору разоблачительные репортажи? Видели там на первых ролях своих коллег? – Он рассмеялся странно тоненьким при его комплекции смехом. – Эти идиоты с телевидения чертовски все усложняют. По их мнению, мы с вами должны встретиться раз десять, прощупывая друг друга и уясняя обстановку. В конце концов я спрошу: «Сколько вы хотите?» В ваших глазах вспыхнет алчный огонь… и так далее. Зачем мне все это? Я просто говорю вам, как заинтересованный гражданин: я не хочу, чтобы наша экономика страдала от ограничений на экспорт химикатов.
