Тщеславие (Том 2)

      Ее голос дрогнул, она шагнула к Руперту и умоляюще протянула руки:
      - Боже, ну, пожалуйста, не сердись. Я сделала это для тебя. Хотела тебе показать, что ты не должен сдаваться. Что все еще можно исправить.., что...
      - Перестань! - Он отбросил ее руку. - Хватит себя обманывать и городить чушь. Тюрьма не место для иллюзий. Взгляни наконец правде в лицо!
      - Нет, - покачала головой Октавия. - Я не хочу знать твою правду. Должен быть какой-нибудь выход.
      - Иди домой, - произнес он с внезапной опустошенностью. - Сказки мне не помогут.
      - Но...
      - Я сказал, отправляйся домой!
      - Будете завтракать, когда ваша гостья уйдет? - раздался от порога голос Эми. Служанка смотрела на Октавию с неприкрытым торжеством. Она, без сомнения, подслушивала последние фразы.
      - Да. И принеси мне чаю и горячей воды, - попросил Руперт. Он отвернулся от Октавии, подошел к окну. Потом разжал пальцы - кольцо Филиппа упало на пол, покатилось по доскам и, остановившись у стены, яркой звездочкой блеснуло в пыли.
      Октавия опустила вуаль. Затихающий звук ее шагов на лестнице эхом отдавался в сердце Руперта.
      Глава 24
      Руперт долго стоял у окна не шевелясь. Эми принесла ему чай и завтрак, но, пока она накрывала на стол, он даже не обернулся.
      - Ешьте поскорее, сэр, иначе простынет.
      - Иди, Эми.
      - А может, желаете чего-нибудь еще? Может, прибрать тут пока?
      - Уходи, девочка.
      Эми попятилась к двери и, не говоря ни слова, поспешно юркнула в коридор.
      Руперт наклонился и подобрал кольцо Филиппа. Он подержал его несколько мгновений на ладони, потом, вытащив из кармана рубашки собственное, медленно их соединил. Подняв правую руку с надетым на палец кольцом, он подставил ее свету. Глаза сидящей на искусно выгравированной ветке птицы, казалось, понимающе блеснули.
      Наконец оно у него. И когда Филипп заметит целое кольцо на руке лорда Уорвика, он узнает своего брата-близнеца. Видеть, как при этом внезапно исказится лицо Филиппа, - вот вершина возмездия. Все, что последует за этим, будет лишь формальным восстановлением в правах. Филипп, возможно, попытается оспорить в суде притязания Руперта на то, что он является пропавшим без вести Каллумом Уиндхэмом. Но, увидев кольцо, Филипп в глубине души поймет, что проиграл.
      Кольцо будет опознавательным знаком, поможет Каллуму Уиндхэму представиться семейным адвокатам и семейному врачу. А эти люди, осмотрев и расспросив его, безусловно, обнаружат неоспоримые доказательства, подтверждающие личность вернувшегося наследника. Его тело несет на себе шрамы и метки, о которых известно доктору, кроме того, он, истец, помнит такие подробности из семейной истории, о которых может знать лишь член семьи.
      ***
      Кольцо сметет до основания карточный домик Филиппа.
      Но кольцо обязывает Каллума достойно нести честь рода Уиндхэмов, не позволяет обнаружить теперешний позор и темное прошлое. Объявить себя Уиндхэмом сейчас - значит открыть всему миру, что законный граф был простым грабителем, которого со дня на день должны повесить. Сделать это Руперт был не вправе. Он не мог предать память Джерваса.
      Проклятие! Руперт налил себе кружку чая и залпом выпил. Кипяток обжег язык и небо, но прояснил мысли.
      Он налил еще чая и принялся вышагивать по своей темнице, не в состоянии избавиться от навязчивой картины: Октавия в объятиях брата.
      И не важно, что она перехитрила Филиппа и подвергла его самому оскорбительному унижению, какое только может испытать мужчина. Она отдавала себя во власть губ и рук гнуснейшего скота. Она пошла на это, а он, Руперт, ничего не знал и не в силах был ее защитить. Она нуждалась в защите, а он торчал здесь, в этой дыре, совершенно беспомощный. Не в состоянии ни изменить собственную участь, ни помочь Октавии.
      Неужели она не понимает его? Не понимает, что крушение надежд и презрение к самому себе отвратительным тяжелым грузом лежат у него на душе. И все, что она сделала, теперь бесполезно. Бессмысленно. Его тайна должна уйти с ним в могилу. А обладание кольцом лишь подчеркивает безнадежность его положения.
      - Ну что, так и не поедите, сэр? - послышался неуверенный голос Эми.
      - Нет, унеси все.
      - А может, вам еще чего надо? Кусочек славного мяска, а? - Она просительно смотрела на Руперта.
      - Если я чего-нибудь захочу, я тебя позову, Эми, - едва сдерживаясь, ответил он.
      С безутешным выражением лица девушка убрала еду, а Руперт снова принялся вышагивать по камере.
      Да, с Эми он был терпеливее, чем с Октавией. Угрызения совести вновь вызвали в памяти обиду в ее золотисто-карих глазах, отчаянную мольбу в голосе.
      Возможно, она никогда больше не вернется. И вряд ли ее за это можно винить. Господь Всемогущий! Я не в состоянии переносить свое бессилие ни минутой дольше.
      Знакомые шаги Бена помогли Руперту справиться с охватившим его отчаянием. С Беном шел кто-то еще.
      - Глянь-ка, Ник, кого я к тебе привел, - начал с порога наряженный в лучший воскресный сюртук и напудренный парик хозяин таверны. Его более элегантный спутник был одет в костюм из серого шелка, а косицу белого парика охватывала черная шелковая лента.
      Профессия незнакомца была ясна Руперту еще до того, как Бен начал торжественно его представлять.
      - Его честь мистер Сент-Джон Мортон, барристер <Барристер - в Англии адвокат высшего ранга, имеющий право выступать во всех судах.>.
      - Мистер Мортон, - с поклоном приветствовал адвоката Руперт.
      - Сэр, - поклонился в ответ тот и огляделся. - Вижу, друзья позаботились о ваших удобствах.
      - Не жалуюсь.
      - Они также наняли меня, чтобы вести ваше дело. Безусловно, я предпринимаю все, что в моих силах, чтобы отложить слушание, - добавил юрист как нечто само собой разумеющееся.
      - Потому что ускорить его - значит ускорить мою казнь? - сухо осведомился Руперт.
      - Дорогой сэр, не будем так говорить! - воскликнул барристер. - Никоим образом.., никоим образом.
      - Он прав, - решительно вступил Бен. - И ты знаешь, что и мисс права. Верно она говорит, что ты сдался, даже не начав сопротивления.
      - Факты - вещь упрямая, - вздохнул Руперт. Барристер прокашлялся.
      - Я хотел бы выяснить кое-какие детали вышеупомянутых фактов, Лорд Ник. Возможно, у вас есть другое имя? - Он вопросительно поднял брови. - Имя, как бы это сказать, не столь печально известное. Такое, что в меньшей степени разъярит судью.
      - Нет, - холодно отозвался Руперт. - К сожалению, должен вас разочаровать, мистер Мортон. На процессе я буду выступать под именем Лорд Ник.
      Адвокат, казалось, не на шутку огорчился.
      - Как вам будет угодно. Но я решительно не советовал бы вам этого делать.
      - Приму к сведению. Я высоко ценю ваше участие, но тем не менее не думаю, что наша беседа может оказаться полезной. К тому же я хотел бы закончить утренний туалет... - Ив подтверждение этих слов он погладил свой небритый подбородок.
      Адвокат обескураженно посмотрел на него. Бен стоял с недовольным выражением лица. Если подсудимый отказывается от услуг защитника, вряд ли кто-нибудь еще сможет ему помочь.
      Юрист вышел. Бен проводил его до двери и остановился. - Тебе составить компанию, Ник?
      Руперт покачал головой.
      - Сегодня, Бен, я могу составить хорошую компанию лишь дьяволу. Не думай, что я неблагодарный. Однако передай мистеру Мортону, что нечего оттягивать процесс. Я хочу поскорее со всем покончить.
      - Какой прок так спешить. Ник? - посетовал Бен.
      - Ненавижу неопределенность, - холодно улыбнулся Руперт.
      Бон свирепо посмотрел на него, затем, пожав плечами, заспешил вслед за адвокатом.
      Руперт бросился на кровать. Он лежал недвижимо, уставясь в оштукатуренный потолок. Если так продолжать, то он лишится всех своих друзей. Но почему они не понимают, что нет никакого смысла обманывать себя несбыточными надеждами. Его единственное утешение в том, чтобы принять неизбежное, и это смирение поможет встретить смерть спокойно и достойно. Поможет пережить потерю любви, которая стала частью его самого.
      Может быть, если бы он принял эту любовь раньше, он бы забыл о мести и отдался счастью, которое в этом мире - он был абсолютно уверен - редко к кому приходит. Вместо этого он стал рабом своей навязчивой идеи, появившейся с тех самых пор, как Каллум Уиндхэм бежал из родного дома. И эта идея привела его к подножию виселицы на площади Тайберн.
      ***
      Октавия, ничего не видя перед собой от слез, шла от Холборна к набережной. Она была потрясена сознанием своей ошибки. Похищением злополучного кольца она лишь подчеркнула невозможность изменить теперешнее положение. А ведь она прекрасно знала, как важно для Руперта управлять событиями. Как ему необходимо быть уверенным, что все нити в его руках. Сделав то, что сделала она, преуспев там, где проиграл он, Октавия буквально ткнула его носом в провал.
      Достигнув результата там, где он ничего не смог, она только сделала его уязвимее. Но если бы представилась возможность начать все сначала, Октавия поступила бы так же.
      Она была так погружена в собственные горестные размышления, что поначалу даже не заметила, что творится вокруг. Вдруг ее оттолкнули к стене, и отвратительная вонь ударила в нос: топот бегущих ног и вопли тысяч людей вернули ее в реальную жизнь. Прижавшись к стене, Октавия, наблюдала за происходящим.
      Улица была запружена куда-то сосредоточенно спешащими людьми. Они тащили палки и камни, а их лица были искажены гримасами какой-то ошеломляющей ненависти. Людская волна прокатилась мимо Октавии, и с другого конца улицы донеслись крики: "На Вестминстер! На Вестминстер!"
      Людской поток через Вестминстерский мост со стороны Сент-Джордж Филдс направлялся в парламент с петицией об аннулировании Акта о свободной католической церкви. Лорд Джордж Гордон выступил в это утро перед народом и, судя по лицам, каждое его слово лопало в цель.
      Октавия скользнула в узкий проулок. Ей совсем не хотелось быть подхваченной этим людским приливом - и каким приливом! Человеческая масса все текла и текла мимо, и все люди казались на одно лицо - перекошенные черты и одинаковый фанатичный блеск глаз. И каждый выкрикивал боевой девиз толпы: "Долой папство! Долой папство!"
      Через толпу проплыл экипаж. Но в карету были впряжены не лошади. Ее тянули, обливаясь потом, ликующие парни, а толпа их подбадривала, отступая назад и освобождая проход.
      В окне кареты, улыбаясь и приветственно махая рукой, показался молодой человек, и толпа снова взорвалась воплями одобрения:
      - Лорд Джордж! Лорд Джордж! Дорогу лорду Джорджу!
      Зачарованная, Октавия не отрываясь смотрела на человека, способного так разжечь огромную толпу. Младший сын герцога Гордона обладал ничем не примечательной внешностью. Быстроглазый, живой, но отнюдь не из того теста, из которого лепят героев. И несмотря на это, он был героем для этой безумной, неистовствующей толпы.
      Их были тысячи и тысячи, и Октавия не могла дождаться, когда же они наконец пройдут.
      Но вот человеческий поток поредел, и на улице остались лишь немногие отставшие от ушедшей вперед толпы. Однако рев множества глоток еще был слышен, и от этого звука у Октавии бежали по спине мурашки.
      Она быстро шла по Пиккадилли, замечая, что торговцы закрывают ставни своих лавок, а горожане собираются группками на перекрестках и со встревоженными лицами перешептываются между собой. Некоторые уже малевали на стенах и дверях своих домов лозунг "Долой папство!" - талисман, который должен уберечь их от ярости черни.
      После всего, что видела Октавия, она не сомневалась: достаточно малой искры, чтобы произошел взрыв. Если парламент отвергнет петицию, если хоть один человек будет против, толпа превратится в дикую силу.
      Задыхаясь от быстрого шага, Октавия повернула на Довер-стрит. От страха слезы ее давно высохли.
      Когда она взлетала по ступеням парадной двери, откуда-то снизу раздался тоненький голосок:
      - Мисс Тави, напишите "Долой папство!" на двери.
      - Фрэнк! - Перегнувшись через перила, Октавия силилась разглядеть маленькую фигурку. - Где же ты был? Мы так о тебе беспокоились.
      Мальчик поднялся, готовый в любое мгновение пуститься наутек. Он казался принюхивающимся маленьким зверьком, с настороженными глазками, испуганно следящим за каждым ее движением.
      - А вы не сдадите меня легавым?
      - Нет, - заверила его Октавия. - Иди сюда. Обещаю, никто не причинит тебе никакого вреда. Фрэнк, однако, не двинулся с места.
      - Да я пришел просто сказать, чтоб эту штуку на двери намалевали. Я давеча сам слышал - они там толковали. Мы, говорят, подпустим красного петуха во всякий дом, где нет этих слов.
      - Кого ты слушал?
      - Да парни из таверны. Я-то как раз под столом схоронился. А они вот и говорят. Так что уж вы делайте как велено, мисс Тави.
      Прежде чем Октавия успела что-либо ответить, Фрэнк выскочил из-под лестницы и стрелой помчался по улице, словно за ним по пятам бежали все черти ада.
      - Это был Фрэнк, миледи? - спросил открывший дверь Гриффин, глядя вслед убегающей фигурке.
      - Да. - Нахмурившись, Октавия вошла в дом. - Что-то затевается, Гриффин. Фрэнк сказал, чтобы мы написали "Долой папство!" на двери, если не хотим, чтобы нас спалили. Он пришел специально, чтобы нас предупредить. Забавно, правда?
      - Может, и так, мадам. Но почему же он в таком случае убежал?
      - Он все еще боится. Потребуется немало времени, чтобы приручить этого маленького подранка, - отозвалась Октавия. - Но я думаю, мы должны последовать его совету, Гриффин.
      - Да, мадам. Кругом разное толкуют.., разные слухи... Может, просто паника, но нельзя полагаться на случай.
      - Да, я согласна. - Октавия направилась к лестнице.
      - Кстати, миледи. Недавно заходил лорд Уиндхэм. Кажется, он уверен, что вчера вечером что-то потерял в маленькой гостиной. - Гриффин не поднимал глаз от медного подноса для визитных карточек.
      - Да? И что же он искал? - равнодушно осведомилась Октавия.
      - Он не говорил, миледи. Но два его лакея и горничная перевернули вверх дном всю гостиную.
      - И нашли что-нибудь?
      - Не думаю, миледи. Уходил он в дурном расположении духа.
      - Странно, - небрежно проронила Октавия. - Но думаю, что бы он там ни потерял, все найдется, когда комнату начнут убирать.
      С этими словами она направилась наверх. Оставалось надеяться, что Филипп не обвинит ее в воровстве. У него нет никаких оснований подозревать ее в краже кольца.
      - Октавия, дорогая девочка, мне немного одиноко. - Проходя мимо комнат Оливера, Октавия услышала его голос. - Мне грустно и тоскливо сегодня.
      - Я зайду и посижу с тобой, папа.
      - Почему, скажи на милость, ты во вдовьем трауре?! - воскликнул Оливер при появлении дочери. - Что-нибудь случилось с Уорвиком?
      В голосе отца звучала настороженность, и Октавия порадовалась, что на ней вуаль, - никогда нельзя быть уверенным в том, что Оливер видит, а чего нет. О чем он догадывается и что предпочитает не замечать.
      - Конечно, нет, папа. Но что-то творится на улицах. Лорд Джордж Гордон сегодня собрал народ, и сейчас все они направились к Вестминстеру.
      - Неужели? - У Оливера загорелись глаза, и он тут же забыл о своем вопросе. - Тогда войди и расскажи мне.
      - Я только сниму плащ.
      Октавия прошла к себе в комнату, думая о том, как мирно проведут они с отцом остаток дня. Она скажет Гриффину, что се ни для кого нет дома, и окунется в детство.
      Но в этот день посетителей и не было, доходили лишь новости, принесенные испуганными слугами и посыльными. Почти двадцатитысячная толпа пошла к Сент-Стивенз в Вестминстере. Ста девяноста двумя голосами против шести парламент высказался против принятия петиции, отправив лорда Джорджа и его сторонников восвояси.
      Весь вечер и всю ночь город сотрясали погромы. Толпа поджигала дома министров, послов и всех, кого считала друзьями католиков. Пламя пожаров высоко металось на фоне ночного неба.
      Дважды толпа могучим потоком проносилась по Довер-стрит. Октавия с отцом наблюдали с крыши, как обезумевшие люди размахивали горящими головнями и били окна в доме напротив. На дверях их собственного дома были написаны магические слова, так что толпа прокатывалась мимо не останавливаясь.
      На рассвете со стороны Стрэнда послышались звуки решительного сражения. К пронзительным воплям бунтовщиков присоединился рев солдат, когда пехота и конница атаковали восставших. Толпа, визжа, ворвалась на Довер-стрит, преследуя солдат, шаг за шагом отступавших и уводивших с собой горсточку арестованных, которых им было приказано доставить в Олд Бейли и Ньюгейт.
      - Господь, спаси и сохрани нас, - бормотал Оливер. - Что же люди творят друг с другом во имя Всемогущего Бога? - И, направившись к ведущей на чердак двери, добавил:
      - Я иду спать, дитя мое. По меньшей мере на несколько часов.
      - А я немного побуду здесь.
      Октавия чувствовала, что сгрудившиеся позади нее слуги застыли, как и она, в ужасе от происходящего внизу побоища.
      Но на рассвете в городе наступило затишье, а ночное кровопролитие и охватившее всех безумие уступили место полному изнеможению. В воздухе еще пахло едкой гарью, а над крышами висела плотная завеса дыма. Октавия, последовав примеру отца, отправилась спать, и ее последней мыслью, прежде чем действительность угасла, была мысль о Руперте.
      Знает ли он в Ньюгейте, что происходит в городе? Вряд ли туда пускают посетителей. Но заключенные должны слышать шум. И должны увидеть, как приведут арестованных бунтовщиков. Тогда они обо всем догадаются. Руперт должен понять, почему она не приходит.
      К вечеру все началось снова. Вопли и крики, звон разбитых стекол, яркое пламя, мелькающие на улицах пьяные, обезумевшие лица.
      - Где же солдаты? - шептала Октавия. После выступления накануне не было заметно никаких признаков сопротивления восставшим. В городе совершенно беспрепятственно продолжалась оргия разрушений. Поджигали дома предполагаемых папистов и их сторонников, вытаскивали на улицы бесценные книги, мебель, занавески, белье и устраивали огромные костры, плясали с почерневшими рожами в наводящем ужас свете пламени, раскупоривали на каждом углу награбленные из разгромленных таверн бутылки с вином и пивные бочонки.
      - Может, никак не найдут нужного человека, который дал бы приказ выступить? - предположил Оливер с довольной ухмылкой.
      Анархия развлекала его. Он знал исторические прецеденты в прошлом, которыми так восхищался. Но видеть, как подобные события разворачиваются прямо перед глазами, - высшее эмпирическое наслаждение для истинного ученого.
      Как это ни парадоксально, но его объяснение казалось единственно возможным. Толпа продолжала беспрепятственно неистовствовать четыре дня, в течение которых здравомыслящие горожане писали на своих дверях спасительные слова и, закрывшись, дрожали дома.
      Глава 25
      Это случилось вечером восьмого июня.
      В гостиной с застывшим лицом появился Гриффин и оскорбленным тоном объявил:
      - В кухне какой-то человек, миледи. Утверждает, что должен срочно с вами увидеться.
      - Эй, приятель, брысь с дороги! - раздался из-за его спины голос Бена, который, бесцеремонно отодвинув дворецкого, входил в комнату. - Мисс, на одно словечко.
      По кислой физиономии Гриффина Октавия легко догадалась, что произошло в кухне. Попытка дворецкого остановить неприличного посетителя успехом не увенчалась, а повторять ее еще раз он не осмелился.
      - Все в порядке, Гриффин. Лорд Уорвик знает этого человека, - успокаивающе проговорила Октавия, хотя сердце у нее бешено колотилось, а в висках стучало.
      Гриффин поклонился и вышел, оставив на всякий случай дверь полуоткрытой. Бен плотно ее затворил. С сияющими глазами он подошел к Октавии. Лицо его было выпачкано сажей, а одежда разодрана.
      - Этот сброд собирается подпалить Ньюгейт, - сообщил он. - Хочет выпустить братву. Тех, кого солдаты зацапали в первый день. Ну а мы тут подумали, не освободить ли нам кой-кого еще.
      Октавия вскочила.
      - Ты полагаешь, удастся? Поджечь тюрьму? Ведь она из железа и камня.
      - Эх, мисс, повидали бы вы в эти дни с мое, убедились бы, какая силища у огня, - мрачно ответил Бен. - Ну, я только хотел вам сказать, как обстоят дела. Малость приободрить вас.
      - Ой, Бен! - И к удивлению и крайнему замешательству Бена, Октавия, обхватив его за шею, с искренним пылом поцеловала измазанную сажей щеку. Подожди здесь, я буду через минуту готова и пойду с тобой.
      - Э нет, мисс. Это дело не для вас, - встревожился Бен.
      - Подумаешь, - насмешливо ответила Октавия. - А выходить на большую дорогу для меня? Не говоря уж о куче других вещей. Так что это дело мне как раз подходит. Подожди здесь. Я вернусь через пять минут.
      Прежде чем Бен успел придумать ответ, Октавия выбежала из комнаты. Бену же ничего не оставалось, как, дергая себя за подбородок, мерить шагами гостиную и гадать, как отнесется Лорд Ник к тому, что его хозяйка впуталась в эту затею.
      Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула Октавия в своем ярко-оранжевом платье девицы из таверны, в обвязанном вокруг головы красном платке и грубых деревянных башмаках.
      - Ну, пошли. Я, наверное, недостаточно чумазая, но ничего, по дороге найду чем испачкать лицо и руки.
      - Господи, спаси и помилуй, - пробормотал Бен. - Что же скажет Бесси, когда увидит вас в таком виде?
      - И Бесси здесь?
      - Понятно. Все мы тут.
      - Да, разумеется. Как же иначе? - согласилась Октавия, направляясь к боковому выходу. - А новый конюх и Моррис? - спросила она, открывая дверь. На этот раз в ее голосе зазвучали резкие нотки.
      Кровь темной волной залила лицо Бена.
      - Нет нужды беспокоиться, мисс. Они уже никого никогда не потревожат.
      В его голосе звучала такая холодная бесповоротность, что у Октавии замерло сердце. Раньше ей казалось, что она и сама не задумываясь задушила бы голыми руками предавших Руперта подонков.
      На улице было тихо. Но через несколько мгновений Октавия заметила на углу какие-то тени. Материализовавшись, тени приобрели человеческие очертания, и Октавия увидела знакомые лица из "Королевского дуба". Друзья Лорда Ника собрались вызволять его из беды.
      - Вы тоже пойдете? - спросила, отделившись от группы, Бесси. В ее тоне звучало почти одобрение, и, когда Октавия молча кивнула, Бесси обратилась к остальным:
      - Ну что, за дело?
      Улицы выглядели совсем иначе, чем несколько дней назад, когда Октавия торопливо бежала из Холборна, напуганная бесчинствующей толпой. Возможно, подумалось ей, это оттого, что сегодня она сама другая. В этом наряде, окруженная знакомыми из "Королевского дуба", она слилась с улицей, стала ее частью, а не возможной жертвой. Изнутри все выглядело по-иному, чем тогда, когда она наблюдала за происходящим со стороны. И тем не менее Октавия ясно сознавала, какой разрушительной силой является толпа. Ее окружали раскрасневшиеся от вина лица, в глазах билось пьяное безумие необузданной свободы. Бунтовщики жгли и крушили все, что попадалось им на пути. Им уже не было никакого дела до того, поддерживают католиков или нет обитатели сметенных ими домов. Октавия неслась вместе со всеми, стараясь держаться среди знакомых.
      На Чаринг-Кросс огромная толпа в несколько сот человек всосала в себя гурьбу, в которой была и Октавия.
      - В Ньюгейт! В Ньюгейт! - Призыв был у каждого на устах. Люди с ревом бежали к Холборну, тащили кувалды, дубины, фляги со скипидаром, просмоленные тряпки.
      К своему ужасу и изумлению, Октавия почувствовала, что ее тоже захватывает эта неукротимая стихия. Она слышала, как кричит вместе со всеми, видела, что рукой возбужденно рубит воздух в такт тяжело топочущей по булыжнику и каменным плиткам человеческой массе, сотрясающей все вокруг. И нигде на пути не встретили они ни малейшего сопротивления. Казалось, власти покинули город, бросив его на милость беснующихся жителей.
      Толпа остановилась у огромных решетчатых ворот Ньюгейта. Они стояли ряд за рядом, плечом к плечу, и лица их блестели в свете высоко поднятых факелов. Октавия протиснулась вперед - теперь ей уже не нужна была защита Бена и его друзей. Все ее существо было заодно с толпой: только бы прорваться в тюрьму, снести эти тяжелые железные ворота.
      Вокруг нее мелькали дикие лица - городские низы, отбросы, люди, для которых Ньюгейт был проклятым символом их жалкого существования, концом убогой жизни и началом последнего путешествия в Тайберн.
      На крыше своего дома появился встревоженный ревом толпы главный надзиратель тюрьмы.
      Октавия замерла, пораженная мыслью о том, каким слабым и хрупким казался стоящий на крыше в сопровождении надсмотрщиков мистер Акерман. На что он надеялся? Неужели рассчитывал остановить эту неотвратимую силу?
      Несмотря на явное преимущество осаждающих, Акерман отказался выполнить требование ревущей толпы - открыть ворота и сдать тюрьму. Октавия содрогнулась, когда реальность остудила безумную эйфорию похода. Надзиратель был представителем городского магистрата. Он олицетворял собой власть короля. Нет сомнений, что правительство пошлет сюда войска.
      Акерман со своим отрядом с крыши исчез. Толпа ревела, призывая на штурм. Кто-то с кувалдой бросился к массивным воротам. А потом началось безумие.
      Размахивая ломами, люди в каком-то пароксизме энергии кидались на мощные каменные стены. Они ворвались в дом надзирателя, и Октавия, словно зачарованная, с ужасом и в то же время с интересом смотрела, как оттуда выкидывали мебель, книги, деревянные панели, половицы, одежду. Сложив огромный костер перед воротами, полили его сверху скипидаром, а затем начали бросать в него подожженные промасленные тряпки.
      Костер занялся, пламя взметнулось в воздух, превратилось в бушующий пожар, а толпа раздувала его больше и больше, скармливая огню все, что могло гореть. Выхватывая из костра головешки, люди бросали их через стены на крыши караулен и во внутренние дворы.
      Вокруг огня сгрудились так плотно, что Октавия не могла бы оттуда выбраться, даже если бы хотела. Застыв на месте, она все так же завороженно не сводила глаз с пламени, которое уже лизало железные петли, тяжелые засовы и задвижки. Вокруг нее в багровом свете адского огня пламенели лица. Покрасневшие бессмысленные глаза без всякого выражения таращились на все пожирающий костер. И когда деревянные части оказались охвачены пожаром, раздался победный рев, прокатившийся по всему Лондону.
      Внутри тюрьмы Руперт тоже услышал этот рев. В воздухе стоял сильный запах гари, а под окном в колодце двора он видел летящие через стену раскаленные головни. Языки пламени уже добирались через мощенный булыжником двор к установленному в центре деревянному помосту.
      В последние несколько дней, когда тюрьма тщательно запиралась на все замки, Эми была просто переполнена рассказами о бунте. Всех заключенных - и тех, кто только еще ждал суда, и тех, которые были осуждены и приговорены, заперли в камерах, ведущие во внутренние дворы двери закрыли на все засовы. И все же, несмотря на красноречие маленькой прачки, Руперт не был готов к этому штурму.
      Облокотившись о широкий подоконник, он не отрываясь смотрел на ведущий к воротам узкий проход. Видно было плохо, так как пожар внизу во дворе охватил основание деревянного помоста. Руперт уже начал побаиваться, что ему придется сгореть здесь заживо.
      Совершенно очевидно, что его товарищи по несчастью опасались того же. Крики и шум раздавались теперь во всех уголках тюрьмы. Заключенные изо всех сил трясли решетки своих камер в надежде узнать, что происходит. Где-то слева от Руперта визжала женщина.
      Руперт отошел от окна. Он был босиком, в одной рубашке. Он обулся, застегнул на талии ремень и надел камзол для верховой езды. Если его величество случай постучится в дверь темницы, Руперт постарается его не упустить.
      Разглядеть, что творится во дворе, он по-прежнему не мог, но рев обезумевшей от возбуждения толпы становился все неистовее.
      Руперт не видел, что происходит, а Октавия с пылающими от жара костра щеками снаружи наблюдала, как ворота, соскользнув с верхних петель, накренились набок, образуя наверху узкую щель. Под напором толпы ворота лениво отошли в сторону под тяжестью собственного веса. На секунду воцарилась тишина: люди, затаив дыхание, смотрели, как ворота медленно-медленно падают на кучу золы и мерцающих углей.
      Заслонив руками от жара лицо, Октавия бросилась вперед вместе с обезумевшей, орущей толпой. Люди карабкались через раскаленные, разбитые перекладины ворот в темный узкий проход, ведущий во внутренний двор тюрьмы.
      Подхваченная человеческим приливом, Октавия, едва касаясь земли, неслась по проходу. Она вопила вместе со всеми, размахивала руками, визжала от восторга, но когда толпа, не зная, куда направиться в первую очередь, заметалась по двору, Октавия, отделившись от остальных, помчалась к тому крылу, где находился Руперт.
      Остановившись перед зданием, она сложила рупором ладони и позвала. Когда Руперт показался в одном из окон, Октавия пустилась отплясывать дикую тарантеллу. Вихрем полоснувшие оранжевые юбки, разметавшиеся волосы, широко раскинутые, словно готовые все принять в свои объятия, руки.
      - Ну же, дорогая, кончай свои танцы.., дверь.., дверь... - бормотал Руперт, чувствуя, что его сердце бьется где-то в горле, и ожидая, что фантастическое видение вот-вот исчезнет как по мановению волшебной палочки. Каждую минуту могли появиться солдаты, чтобы расправиться с нарушителями, осквернившими одну из самых больших святынь государственной власти.
      Пока Руперт это бормотал, сгорая от тревожных ожиданий, Октавия исчезла из его поля зрения, бросившись в сторону городских ворот.
      Она подобрала камень и принялась колотить в дверь; к ней тут же присоединилась группа мужчин с ломами и кувалдами, следуя ее примеру совершенно неосознанно, просто потому, что любые запертые двери должны быть взломаны.