Тщеславие (Том 2)

Фэйзер Джейн
Тщеславие (Том 2)

      Джейн ФЭЙЗЕР
      ТЩЕСЛАВИЕ
      ТОМ 2
      Глава 14
      Расположенный в пригороде Лондона на южном берегу Темзы склад представлял собой приземистое красное кирпичное здание. Окна и двери загораживали массивные решетки. Речная волна лизала основание стены, и на кладке появилась зеленая бахрома ила.
      К зарешеченным дверям на заднем дворе подкатил наемный экипаж, и из него вышли двое мужчин. Возница хмуро поглядел на них:
      - Желаете, чтоб я вас подождал, джентльмены? От невыносимой вони гниющих водорослей, рыбы и выгребных ям Дирк Ригби сморщил нос. Гектор Лакросс нервно теребил ослепительно белые складки шейного платка. Такое место для встречи деловых людей им показалось странным.
      - Подожди, - коротко отозвался Гектор.
      - Но только за то, что проехали, деньги вперед! - крикнул возчик в спину направлявшимся к дверям седокам. - Так, на всякий случай. - И он вытер потное лицо белым в красную горошину платком.
      - Не дури, - оборвал его Дирк. - Мы пойдем по делам, и ты будешь ждать сколько надо, - объявив это, он постучал в дверь серебряным набалдашником трости.
      Возница уселся на скамейке. Он прекрасно знал этот тип седоков - хотят, чтобы их ждали полдня, теряя при этом заработок, а потом еще повезет, если выпросишь лишний шиллинг.
      Несмазанные дверные петли протестующе заскрипели, и массивная дверь растворилась. За ней обнаружилась черная пустота. На пороге появился сгорбленный старичок с трепещущей на сквозняке сальной свечой. Он был одет в поношенный черный сюртук, на лацканах виднелись жирные пятна. На голове потрепанный парик.
      - Это вы? - проскрипел он. - Опаздываете. Хозяин уж не хотел вас ждать. Старичок впился взглядом в стоящий у входа экипаж. - Лучше пусть подождет. Кареты сюда заезжают не часто, а идти пешком по нашим улицам вам вряд ли захочется. Не слишком это приятно, джентльмены. - Прокаркав это, старичок нырнул в глубину склада.
      Дирк и Гектор последовали за ним. Внезапно свеча вспыхнула и погасла, и все трое оказались в полной темноте.
      - Черт возьми, что за шутки?! - завопил Гектор Лакросс, пытаясь скрыть страх.
      - Сквозняк.., просто сквозняк, - забормотал старик. Было слышно, как он рылся в кармане. Чиркнуло кресало, затеплился светлячок фитиля, и свеча снова залила все вокруг ровным светом.
      Они оказались в просторном помещении, настолько большом, что потолок исчезал в темноте. В желтоватом неярком свете вдоль стен вырисовывались какие-то тюки, но Дирк и Ригби не могли определить, что там хранилось. Воздух от пыли и хлама казался спертым.
      - Здесь просто дышать нечем, - заметил своему спутнику Гектор, а провожатый тем временем направлялся к винтовой металлической лестнице, приютившейся у выходящей на реку стене. - Думаешь, Уорвик имел в виду именно это место?
      - Нас ведь ждали, - напомнил Дирк, хотя, как и приятель, уже сомневался в том, стоило ли сюда вообще идти. Они пришли, чтобы обсудить не вполне законное предприятие, обещавшее принести существенную прибыль. Но отвратительная, пугающая обстановка не располагала к откровенности.
      Винтовая лестница поднималась все выше, и компаньоны следовали за призрачным огоньком свечи, от которого на стене плясали огромные уродливые тени. Внезапно ступени окончились деревянной площадкой; под ногами оказались доски с неровными краями, между которыми предательски зияли щели.
      - Ну вот, джентльмены. - Проводник постучал в дверь, приложил ухо к дубовой панели, удовлетворенно кивнул и поднял щеколду. - Люди, которых вы ждали, хозяин. Вот они.
      - Так веди же их, ленивый чурбан!
      Приглашение прозвучало весьма громко, если не резко. Ригби и Лакросс последовали за стариком со свечой и оказались в квадратной комнате, освещенной масляной лампой и потрескивающим в углу очагом.
      Из-за конторки у стены поднялся седовласый высокий человек и принялся их разглядывать.
      - Ну же, джентльмены, входите. - Голос надтреснутый, будто у хозяина болело горло. Вокруг шеи намотан шарф. Рубашка была несвежей, а на коричневом сюртуке сохранились пятна от множества обедов. На руках - перчатки без пальцев. Потрепанная темная лента стягивает косу на затылке.
      "Хозяин", как его называл старик, не был похож на человека, который бы мог гарантировать доход в двадцать тысяч гиней с вложенных десяти.
      - Нед, принеси вина, - распорядился он. - Выпьем за наше предприятие, джентльмены. Располагайтесь. Садитесь у огня. На улице хоть солнце, хоть дождь, внутри здесь всегда безумно холодно. Сырость от реки пропитала стены.
      Он сделал шаг навстречу, в подобии приветственного жеста поднялась рука. Сверху вниз щеку пересекал неровный шрам, и от этого на лице застыла жуткая гримаса, которая становилась еще ужаснее, когда он смеялся, вот как сейчас, когда разглядывал их лица.
      - Не совсем то, что вы ожидали, джентльмены? Вот что я вам скажу - не надо привлекать к себе внимание. Лучше, господа, чтобы нас было непросто найти. Он обменялся с каждым из них на удивление энергичным рукопожатием. - К огню, к огню! Нед, где же вино?
      Искатели наживы устроились у камина.
      - Ну вот и славно. - Хозяин потер руки. Из запыленной бутылки он разлил по бокалам вино и понюхал горлышко. - Сносное... Думаю, покажется вам вполне приличным.
      - Спасибо, - ответил за двоих Дирк. Он не имел ничего против вина, но бокал оказался мутным от пыли и грязи.
      - Лорд Руперт нам сказал...
      - Никаких имен, джентльмены, - в притворном ужасе замахал руками хозяин. В нашем деле мы не называем имен. Я свято чту инкогнито вкладчиков, а они мое.
      - Но мы оба знаем лорда Руперта, - продолжал настаивать Дирк. - Какой же смысл утверждать, что это не так?
      - Может быть, и никакого... Может быть, и нет. - Хозяин пододвинул стул и уселся рядом. Голос внезапно сделался резким и требовательным. - Полагаю, вам угодно сделать небольшой вклад в проект, которым мы занимаемся в Клэпхэме?
      - Если нас устроят условия.
      - И какие же условия могли бы вас устроить, сэр? - Хозяин откинулся на спинку стула и пытливо уставился на Ригби. - Сто процентов прибыли? Двести? Или пятьсот?
      - И вы это можете гарантировать? - У Ригби перехватило дыхание, в глазах появился алчный блеск.
      - Вероятно.., вероятно... - Хозяин поднялся и подошел к ветхому шкафу в дальнем углу, минуту порылся и вернулся с пергаментом. - Я вам сейчас покажу. Вот, сэр, подержите за этот конец. - Вдвоем они развернули пергамент, на котором был изображен план дома. - Такие дома мы строим. Три из них уже готовы и ждут заселения. Владельцы не чают переехать. - Он громко хмыкнул. - А эти три еще нужно завершить. Здесь как раз и требуются капиталовложения. - Он указал на три чертежа в правом углу пергамента. - Что вы на это скажете?
      - Ничего, - отозвался Гектор. - Откуда возьмется прибыль?
      - А... Вот что вас интересует... Из кирпича и известкового раствора. Хозяин провел по плану указательным пальцем. - Кирпича, раствора и прочих материалов. Люди требуют только самое лучшее, потому что хотят, чтобы их дом был лучше, чем у соседа.
      Он рассмеялся, но в смехе послышалась скрытая угроза.
      - Мы обещаем им только самое лучшее. И снаружи они это получают. Удовлетворены они, удовлетворены их соседи. Но это только снаружи. А вот внутри... Но внутри - это уже другая история. - Он свернул план. - Дубовые полы очень дороги, джентльмены. А вот фанеровка из дуба по натуральной сосне почти ничего не стоит. А разве отличишь одно от другого, особенно если полы хорошо натереть? По крайней мере в течение нескольких месяцев.
      - И что, эти дома - дело надежное? - задал вопрос Гектор.
      - Такое же надежное, как карточный домик, - пожал плечами странный хозяин.
      - И вы можете гарантировать нам прибыль? - Дирк пригубил вино.
      - Такую же надежную, как сами дома, простите неудачный каламбур. - Он весело рассмеялся и снова откинулся на спинку стула. - Но если быть серьезным, джентльмены, у меня уже есть покупатели на эти дома. они просто на них бросаются. На эти и на другие. Вы вкладываете деньги сейчас, и я гарантирую, что через шесть месяцев ваш капитал утроится.
      Язык Гектора присох к небу, но все же ему удалось выговорить:
      - Сколько вы хотите в качестве начального капиталовложения?
      - Десять тысяч наличными, господа.
      - А наши гарантии?
      - Подпишем документы чин по чину. - Хозяин снова поднялся. - Хочу ползать вам образец договоров с подписями и печатями стряпчих. У меня много вкладчиков, джентльмены. Все люди очень достойные. - Он вернулся к шкафу и раскрыл папку. - Взгляните сюда.
      Компаньоны просмотрели пачку деловых бумаг.
      - Это ваше имя? - Гектор показал подпись, которая встречалась на каждом договоре. - Тадеуш Нильсон?
      - Да, это я, - кивнул хозяин, складывая руки на толстом животе. - Тадеуш Нильсон - подрядчик на строительстве роскошных домов для богатеющих купцов. Таких же элегантных, как на площади Гросвенор или на Маунт-стрит.
      - Вы выплачиваете дивиденды каждый квартал?
      - В точности, как тут сказано, господа. Члены комитета нашего небольшого предприятия - люди весьма состоятельные. Например, банкир Моран, главный судья. - Он склонился, чтобы показать фамилии. - Заседания комитета проводятся каждый месяц. Конечно, милости просим и вас.
      Тадеуш достал из кармана жилета глиняную трубку, набил ее табаком, сунул щепку в пламя свечи и разжег.
      Голубоватый дымок заклубился во влажном воздухе.
      - Хотя большинство наших вкладчиков предпочитают держаться в стороне, - он задумчиво выпустил сизое кольцо, - для заседаний комитета они, как правило, делают исключение. А мы стараемся ограничить число вкладчиков до минимума. Таким образом и доходы получаются больше.
      - Вполне с вами согласен. - Дирк опустил глаза на свои сияющие туфли. Серебряные застежки словно подмигнули ему в полутьме. Руперт Уорвик поручился за Тадеуша Нильсона. Сам Уорвик живет очень широко. Только вчера они видели, как просто ради забавы он ссыпал целую пригоршню гиней в кошелек Маргарет Дрейтон. И конечно, такие предприятия могут процветать лишь в тени.
      Он поразмыслил минуту:
      - Нам самим надо посмотреть на эти дома.
      - Ради Бога. Ступайте на Арклейн. Вам непременно нужно их посмотреть. Разве можно покупать кота в мешке? - Тадеуш улыбнулся, шрам на щеке обозначился резче, и он выпустил новое кольцо сизого дыма.
      - Мы дадим вам знать о нашем решении после того, как поглядим на дома. Дирк поискал глазами, куда бы поставить опустевший бокал, и не нашел ничего лучшего, чем пол.
      - Обдумайте все как следует. - Тадеуш попыхивал трубкой и не сделал даже попытки подняться. - Нед, проводи гостей. И оставайся внизу - у нас будут еще посетители.
      - Потенциальные вкладчики? - заволновался Гектор. Тадеуш пожал плечами:
      - Меня ничто не ограничивает. Нужно ловить удачу. Вы печетесь о своей выгоде, я - о своей.
      Гости в нерешительности постояли еще с минуту. Дирк хотел было что-то сказать, но Гектор тронул его за руку и красноречиво кивнул на дверь, и в сопровождении шаркающего ногами Неда оба покинули комнату.
      Человек, к которому они приходили, послушал, как скрипнула входная дверь, и встал с ленивой улыбкой. Постучав трубкой по краю камина, вытряхнул недогоревший табак. Потом полез рукой под жилет и вытащил небольшую подушку.
      - Парочка дуралеев, - объявил он, возвращаясь в комнату.
      Его спина распрямилась, глаза засветились настороженным блеском - из дряхлого старика он в одну секунду превратился в сильного мужчину средних лет.
      - Жадные дуралеи, Бен. Принеси мне горячей воды и полотенце. - Руперт склонился над старым, треснувшим зеркалом и дотронулся пальцем до лиловато-синего шрама. - Сработало хорошо. Как ты думаешь?
      - Да. - Бен снял чайник с очага и налил кипяток в небольшую миску. - Давай я.
      - Справлюсь сам. - Руперт окунул полотенце в воду и стер нарисованный шрам.
      - Думаешь, они вернутся? - Бен подобрал бокалы с пола.
      - Вернутся. И еще до того, как стемнеет. Мне кажется, я их сильно напугал, когда сказал о конкурентах, которые буквально пасутся у нашего порога. Так что побудь здесь и выслушай их, когда они заявятся. Назначь встречу на вечер в пятницу. Сообщи, что в этот день состоится заседание комитета, так что у них будет возможность встретиться с остальными членами именно тогда, когда мы станем обсуждать дела.
      - А кто сыграет роли членов комитета? - Бен разворошил угли в камине, чтобы они быстрее прогорели.
      - Старина Фред Гримфорд и Теренс Шотли, - усмехнулся Руперт. - Им понравится спектакль.
      Бен рассмеялся. В "Королевском дубе" собиралось много людей, привыкших и не к таким представлениям.
      - Тогда я пока здесь останусь.
      - Спасибо. - Руперт снял поношенный белый парик с косичкой и разгладил волосы, сбросил запятнанный костюм и надел свою обычную одежду. - На заседание комитета, пожалуй, надену другой наряд. Пусть видят, что я могу выглядеть пристойно.
      - Но сегодня ты казался настоящим злодеем, - заметил Бен, подбирая одежду. - Один шрам может напугать до смерти.
      - Наши приятели хотели увидеть злодея, и мы обязаны были его им предоставить. Уверен, они никогда бы не поверили в подлинность дьявольского плана с домами, если бы его преподнес человек, одетый, с их точки зрения, прилично. Мошенники и вымогатели не могут быть похожи на них. - Его голос зазвенел от сарказма.
      - Если ты это говоришь, наверное, так и есть. Руперт ничего не ответил. Последний раз оглядев себя в зеркало, он надел шляпу и взял изящную трость. Нажал на хитроумную кнопку на набалдашнике, и изнутри выскочило страшное лезвие.
      - Ждешь неприятностей? - коротко поинтересовался Бен.
      - В здешней округе надо все время быть начеку. - Он снова нажал на кнопку, и клинок исчез в трости. - Опаздываю, а сегодня придворный день. Если не успею вовремя, чтобы сопровождать Октавию, она отрежет мне уши и скормит воронам.
      - Не похоже на тебя. Ник, - проворчал Бен, спускаясь с ним вместе по лестнице. - Разве можно позволять женщине верховодить?
      Руперт улыбнулся:
      - Верховодить? Я бы выразился не так. Она не верховодит, не настаивает на своем. Просто не обращает внимания на спорящую сторону, если ей это неудобно.
      - Под спорящей стороной ты имеешь в виду себя?
      - Себя, - согласился он.
      У подножия лестницы они повернули направо, к выходящей на реку маленькой двери. Руперт отодвинул тяжелый засов, и дверь открылась. Позеленевшие от водорослей ступеньки вели прямо к воде, где на волне подпрыгивал ялик, привязанный к железному кольцу в стене.
      - Раньше ты никогда в паре ни с кем не работал, - не унимался Бен, отвязывая утлое суденышко. - Особенно с женщинами. Я думал, ты вообще имеешь с ними дело лишь в постели и на кухне.
      - Человек может менять свои взгляды, - глубокомысленно возразил Руперт. Октавия совсем не похожа на других женщин. - Он спрыгнул в ялик и вставил весла в уключины.
      - Думаешь, на нее можно положиться? - Бен бросил фалинь на дно. - Вот только Бесси была вне себя, - А теперь? - Руперт посмотрел на Бена, фигура которого темнела на ступенях в сгущающихся сумерках. - Передай Бесси, чтобы занималась своим делом. Я очень ценю ее заботу, но с мисс Морган разберусь как-нибудь сам.
      - Не обижайся.
      - Я и не обижаюсь. Сообщи на Довер-стрит, когда увидишь наших приятелей. Ладно, до пятницы.
      - Пока. Знаешь... А то дело, в пустоши... Руперт насторожился. Он лишь мельком упомянул Бену о неожиданном появлении вместе с почтовой каретой сыщиков. Но Бен тогда ничего не ответил.
      - Думаю перемолвиться с Моррисом словцом. А у Мебба есть люди, которые за ним присмотрят. Что на это скажешь?
      - Скажу, что больше не хочу подобных сюрпризов, - ответил Руперт. Особенно когда рядом Октавия.
      - Она снова была с тобой на дороге? - выпучил глаза Бен.
      - Да. Один из тех случаев, когда она предпочла не прислушиваться к спорящей стороне, - грустно вздохнул Руперт. - А поскольку я предполагаю, что она будет и дальше так себя вести, то неизбежны сюрпризы и в будущем.
      - Ну и ну. - Бен почесал затылок. - Большая дорога для женщины не место.
      - Сам знаю, Бен. Сам знаю. - Руперт насмешливо улыбнулся и, сильно оттолкнувшись от стены, вывел суденышко на стремнину.
      Его попытка навсегда запретить Октавии ездить за ним в пустошь позорно провалилась. Девушка просто отказалась повиноваться. Руперт и сейчас видел, как она сидит за туалетным столиком, обтачивает ногти и покорно слушает его разгневанную речь. Но стоило ему замолчать, как она с улыбкой заявила, что беспокоиться не о чем, она знает, что делает, и раз ее присутствие уже два раза оказалось таким полезным, она и в будущем будет с радостью ему помогать. Если они вместе пользуются деньгами, добытыми на большой дороге, то вместе должны и рисковать. В ее веселой уверенности и лучезарном упрямстве было нечто такое, что чуть не заставило его рассмеяться. Да, Октавия не тепличный цветок, и с преступным миром ее знакомить не надо: она сама давным-давно в него вошла. Пришлось удовлетвориться обещанием, что на большой дороге она станет ему полностью подчиняться. Хотя до тех пор, пока не удастся обнаружить шпиона в "Королевском дубе", если он там есть, Руперт не собирался рисковать головой.
      Ялик тихонько ударился носом в противоположный берег. Перевозчик, заметив Руперта, быстро спустился вниз, чтобы принять конец.
      - На воде становится холодно.
      - Да, еще недели две до того, как потеплеет вечером. - Руперт спрыгнул на землю, бросил перевозчику шиллинг. Сверху с набережной послышались голоса и топот ног.
      - Что это?
      - Ах, это... Марш протестантов против католиков. Сейчас накачаются пивом, раззадорятся и готовы будут последовать за лордом Джорджем Гордоном хоть в преисподнюю. - Он проводил Руперта по лестнице. - Не то чтобы я держался за католиков или был сторонником Акта о свободной католической церкви. Но по мне, этот их лорд Гордон говорит уйму чепухи. Вот только что я сказал то же самое миссис...
      - До свидания. - Руперт оборвал на полуслове своего красноречивого провожатого и быстро зашагал вверх по улице.
      Впереди двигалась кучка приверженцев лорда Гордона и время от времени, правда, без особого воодушевления, выкрикивала: "Долой папство!" Пройдя еще несколько домов, привлеченные запахом пива, участники марша дружно свернули во двор таверны. А Руперт последовал дальше, размышляя об антикатолическом движении. Разрешение католического вероисповедания, казалось, задело простолюдинов за живое, и фанатизм лорда Гордона лег на плодородную почву.
      Конечно, человеку необходимо верить, что есть люди хуже него, и живут они хуже, чем он. И чем страшнее его собственное положение, тем сильнее он в этом нуждается. Тем настойчивее желание обвинить кого-то другого. Лондонский простолюдин выбрал себе католиков и, поощряемый лордом Гордоном и его сторонниками, винил их во всех грехах. А ему вдалбливали в голову, что в парламенте, где собирались снять самую малую толику из ограничений, налагаемых законом на папистов, звучит чуть ли не еретический глас самого дьявола.
      Руперт оказался у подъезда своего дома в тот самый миг, когда часы на соседней церкви начали отбивать семь. Королевская семья специально приехала на сегодняшний день из Виндзорского замка в Лондон, чтобы дать прием в Сент-Джеймсском дворце. И для всех, кто гордился тем, что принадлежит к высшему свету, было немыслимо его пропустить. Поднимаясь по лестнице, Руперт не ожидал ласкового приема.
      Октавия была недовольна. Появиться в обществе королевы с неуложенными волосами было бы слишком дерзким, и ей пришлось предать себя в руки парикмахера. После укладки волос она, еще закутанная в белую накидку, разглядывала себя в большом зеркале.
      - Это ты, - проворчала она. - С самого обеда где-то пропадал, пока я терпела невыносимую муку.
      - Дела, - спокойно ответил Руперт и наклонился, чтобы поцеловать оставшийся неприкрытым пудрой затылок. - И не преувеличивай. Дай-ка я на тебя посмотрю.
      - Ужасно. - Октавия еще ближе пододвинулась к своему изображению. - С этой прической я сама на себя не похожа.
      - Не похожа, - согласился Руперт, разглядывая белоснежное сооружение, возвышавшееся над миниатюрным личиком. - Но таковы порядки, дорогая. - И он направился к дверям, соединявшим их комнаты.
      - Какие дела? - Октавия поднялась и пошла за ним. - Позвонить Джеймсону? Тебе нужно сделать прическу.
      - Нет, надену парик. Так проще. - Из тазика, что стоял на умывальнике, Руперт плеснул на лицо водой.
      - Теперь придется всю ночь снимать с волос эту гадость. - Октавия с отвращением скинула с плеч накидку. - А мои волосы слишком длинны - их под парик не упрячешь. Может, их состричь?
      - Даже не шути такими вещами!
      - А кто шутит? - Октавия сжалась в комическом ужасе под грозным взглядом Руперта. - Леди Гриерсон постригла волосы... По крайней мере так о ней говорят. И большинство придворных дам носят короткие. - В ее словах уже искрилось веселье. - Мне это кажется очень разумным. Мужчины ведь бреют головы. Кожа не чешется, никто не заведется в прическе...
      Ее глаза блеснули. Раздражение схлынуло так же быстро, как и возникло. Присутствие Руперта ее, как всегда, успокаивало. С ним невозможно было сердиться или долго оставаться в плохом настроении. А в последнее время она почувствовала, что просто не может жить без него.
      Она вернулась к себе в спальню, где ее уже поджидала с корсетом Нелл. Сейчас не время для подобных мечтаний. Конечно, может.., сможет прожить свою жизнь без Руперта Уорвика.., или кто бы он ни был на самом деле. Так же как и он проживет свою жизнь без нее. Октавия была готова поспорить на что угодно, что он и не мыслил по-другому.
      Она подставила служанке спину, сама крепко взялась За столбик кровати, изо всей силы выдохнула, Нелл затянула шнуровку.
      - Достаточно, Нелл, - послышался голос Руперта. - Черт возьми! О чем ты только думаешь, Октавия? Тебе переломают ребра!
      Задумавшись, она совсем забыла, что нужно дышать, и теперь попыталась втянуть в себя воздух, но грудь сковала дикая боль.
      - Ох, Нелл, распусти!
      - Я ждала, когда вы мне скажете - хватит, - стала защищаться служанка, ослабляя шнуровку.
      - А я задумалась. - Октавия принялась растирать ноющие бока.
      - О чем же? - нахмурился Руперт.
      "О тебе", - подумала она, а вслух сказала:
      - О сегодняшнем вечере. - И стала надевать нижнюю юбку, которую подала ей Нелл. - Нам долго придется оставаться в гостиной?
      - Пока не удалятся их величества. Ты сама это прекрасно знаешь.
      Руперт чувствовал, что озадачен. Что-то смущало ее. Стало беспокоить уже после взрыва в спальне. Он заметил это по тому, как побежали у глаз морщинки и горькие складки пролегли у рта.
      Октавия не шевелилась: Нелл прикрепляла к поясу три обруча из китового уса, на которые затем надела соломенного цвета платье из тафты.
      Отделанная рюшем юбка легла тремя фестонами на обручи так, что из-под нее была видна нижняя юбка из тафты цвета бронзы - достаточно короткая, чтобы можно было разглядеть подъем ступни в изящных, соломенного цвета туфлях. Обмакнув заячью лапку в пудреницу, Нелл несколько раз провела по пышной груди хозяйки.
      При виде новой Октавии Руперт сразу позабыл о своих сомнениях. Такой чопорно одетой он не видел ее ни разу. Зрелище завораживало, а мысль о естественной красоте под оборками и рюшами сильно возбуждала.
      Чтобы отвлечься, он открыл коробочку с мушками и выбрал две из черного шелка в форме полумесяца.
      - Позволь, дорогая. - И осторожно прикрепил их на груди, как раз поверх едва прикрытых сосков. - Будут сразу приковывать взгляды.
      Вероятно, он имеет в виду Филиппа Уиндхэма, подумала Октавия, наблюдая, как пальцы Руперта возились с мушкой на левой груди. Снаряжает, чтобы завлечь своего врага. В таком платье она непременно затмит Маргарет Дрейтон.
      Руперт снова порылся в коробочке и на этот раз вынул миниатюрный кружок. Взял двумя пальцами ее за подбородок и стал поворачивать лицо то одним боком, то другим, прикидывая, где расположить кусочек шелка.
      - Так будет очень шаловливо. - Он выбрал место высоко на щеке.
      - Не желаешь ли добавить что-нибудь еще? Чтобы наверняка завлечь всех, кого надо завлечь?
      В комнате повисло тяжелое молчание. Руперту не понравилось то, что она говорила, и особенно каким это было сказано тоном.
      Пальцы на подбородке разжались. От насмешливых слов в глазах появились удивление и гнев.
      - О чем это ты? - Он посмотрел поверх ее плеча туда, где у шкафа возилась Нелл.
      Октавия пожала плечами, стараясь превратить все в шутку. Взяла заячью лапку, провела по щеке, внимательно посмотрела на себя в зеркало.
      - Ни о чем. Просто неловко себя чувствую. Распушила перья, точно павлин, завлекающий партнера.
      - Перья распушает павлин-самец, - поправил ее, еще хмурясь, Руперт.
      - Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. - Октавия послюнявила палец и провела им по бровям, отводя взгляд, чтобы не встретиться с Рупертом в зеркале глазами.
      - Не уверен, - спокойно заметил тот. - Но кое-что подозреваю. И дай Бог, чтобы мои подозрения оказались напрасными.
      Он наклонился к ней: щека вплотную прижалась к ее щеке, глаза искали в зеркале ее глаза.
      - Я ведь не прав, Октавия? Ты не считаешь, что я наряжаю тебя для постели Уиндхэма? Скажи, что я ошибаюсь.
      Во рту Октавии внезапно пересохло, она вспыхнула. Проницательность Руперта ее всегда пугала.
      - Ума не приложу, почему ты об этом подумал. - Она внезапно закашлялась. И не понимаю, почему так смотришь на меня. Просто я не люблю так одеваться. В таком наряде я чувствую себя шлюхой. И не важно, что все остальные выглядят точно так же. Я терпеть не могу выглядеть, как все остальные.
      Ей показалось, что Руперт поверил ей, и Октавия вздохнула с облегчением.
      Он медленно распрямился, руки легко легли ей на плечи.
      - Верь мне, Октавия, ты не можешь выглядеть, как другие женщины. Ты единственная.
      Теперь его глаза улыбались ей в зеркале.
      - Готов поспорить, что сам король будет у твоих ног. А ты знаешь, какой он блюститель нравов.
      С внезапной стремительностью он направился к дверям своей спальни.
      - Нужно закончить собственный павлиний наряд. И не порти мою работу! Руперт заметил, что пальцы Октавии беспокойно ощупывают в поисках мушки щеку. - Не сомневайся, я знаю, что тебе идет.
      Наверное, знал. В этом деле он хорошо разбирался. А она сглупила, что так себя повела. Но в последние дни Октавия чувствовала себя так, будто с нее содрали кожу, и она уже не могла отвечать на все с прежней легкостью, не умела больше с живым воодушевлением играть по правилам Руперта.
      Теперь она точно знала, отчего сорвалась сегодня. Нервничая, Октавия подошла к окну. Ее платье не было предназначено для того, чтобы в нем сидели, хотя, если очень захотеть, на краешке стула примоститься все же можно. Впрочем, нынешним вечером особенно рассиживаться не придется: в присутствии их величеств не сидят.
      Теперь она точно знала, почему с такой горечью восприняла шутливую помощь Руперта. Она собиралась принять любые предложения Филиппа Уиндхэма.
      Это решение пришло само собой, когда над ее прической трудился парикмахер, превращая голову в нечто чудовищно искусственное. Создание, которое предстало перед Октавией в зеркале, могло легко переспать с графом и на следующий день тут же забыть о своем приключении. Октавии Морган не было.
      А потом, когда все свершится - она раздобудет кольцо, а Руперт выполнит свою часть сделки, - будет покончено и с томительной агонией. Не надо будет больше притворяться веселой и беззаботной, не надо делать вид, что ее не трогает мрачная реальность игры. Наконец она сможет закутаться в норку и, совершенно несчастная, лежать в ней, зализывая раны.
      - Октавия, ты готова? Девушка вздрогнула. На секунду закрыла глаза, чтобы прийти в себя, потом бросила небрежный взгляд через плечо.
      И задохнулась от удивления. Руперт тоже выглядел совсем по-другому - в любимом черном шелковом костюме, но на сей раз в расшитом золотом жилете и чулках с золотыми стрелками. В черном жабо поблескивал алмаз, а напудренный парик был почти так же высок, как ее прическа. Мушка у уголка губ, казалось, подчеркивала циничный изгиб рта.
      - Вы нарумянены, милорд? - Она смотрела на него, не веря собственным глазам.
      - Дань обычаю. - Улыбка Руперта была одновременно и насмешливой, и участливой. - Не стоит постоянно пренебрегать модой. Иногда, Октавия, чтобы добиться цели, нужно подчиниться всеобщим правилам.
      Он подал ей руку.
      - Пойдемте, мадам, потрясать двор.
      Глава 15
      Королеве Шарлотте было угодно выделить на приеме Октавию среди других. Сначала молодая женщина не понимала, почему удостоилась подобной милости. Королевский конюший подошел к ней и прошептал на ухо, что ее величество желает, чтобы ей представили леди Уорвик. Октавию повели через заполненную придворными гостиную, и она ловила на себе завистливые взгляды тех, кому повезло гораздо меньше.
      Рядом с королевой и ее фрейлинами она заметила принца Уэльского. Он многозначительно подмигнул ей. И тут Октавия поняла: ее величество желает поговорить с женщиной, в чьем доме ее беспутный сын проводит так много времени.
      Октавия присела в глубоком реверансе.
      - Леди Уорвик, я, кажется, не имела удовольствия быть с вами знакомой? Глаза королевы изучающе скользнули по платью Октавии. - А между тем мне говорили, что вы друг моего сына.
      - Это для меня большая честь, - скромно ответила Октавия. - Но в моем доме его высочество привлекают игорные столы, а я, должна признаться, в игре ничего не понимаю и не чувствую к ней интереса.
      В глазах королевы появился намек на дружелюбие.
      - Неужели? Но тогда, леди Уорвик, вы принадлежите к меньшинству.
      - Увы, мадам, - печально улыбнулась Октавия. - И муж постоянно говорит мне то же самое. Но я не могу себе представить, как люди способны ставить большие деньги на то, как выпадут карты или лягут кости.
      Октавия удачно выбрала ответ. Королева смотрела почти милостиво, явно меняя свое мнение о женщине, которая, как ей говорили, держит самый часто посещаемый в городе игорный салон.
      - А вот мой муж играет. - Горестный тон и робкая улыбка должны были показать, что она, как и все женщины, как и сама королева Шарлотта, не имеет ни малейшего влияния на мужа, и ей остается только подчиняться его диктату.
      - Да, да. - Рука королевы с веером пришла в движение. - Мужчины получают странное удовольствие от игры. - Уголки ее губ слегка изогнулись. - Вы знакомы с графиней Уиндхэмской? - Королева давала понять, что разговор окончен.
      Показав рукой на Летицию, Шарлотта повернулась к другой даме, которую уже подводил конюший.
      Перед Октавией стояла дама в бледно-желтом платье, украшенном красновато-коричневыми розами. Такие же розы были приколоты к прическе, настолько высокой, что зрительно она делала ее и без того невысокую и плотную фигуру значительно ниже.
      - Ее величество считает невежливым сразу прощаться с теми, кто удостоился ее внимания. - Голос графини звучал немного скованно. - Тогда они не будут чувствовать, что их бросают.
      - Как мудро со стороны королевы.
      Леди Уиндхэм явно нервничала. Даже стоя на расстоянии, Октавия это почувствовала. Она внимательно всмотрелась в ее лицо. Толстый слой пудры, яркие пятна румян на щеках. Октавия нахмурилась. С правым глазом женщины было что-то явно не так. Веко распухло, из-под слоя пудры виднелась багровая тень.
      - Извините, мадам, вы не ушиблись? Ваш глаз? Краска бросилась Летиции в лицо, такая огненно-яркая, что, казалось, растопит румяна и пудру. Кончиком дрожащего пальца она тронула глаз.
      - Я оступилась.., вышло так глупо. Зацепилась за бахрому ковра и упала. Нелепость... Но я такая неловкая...
      Октавия вспомнила, как Летиция споткнулась на мостовой, когда выходила из Альмака. Тогда еще рядом был Филипп. Октавия не слышала, о чем они разговаривали, но поняла, что беседа не была приятной. Может быть, Летиция от природы неловка. Такие люди бывают.
      - Со всеми нами случаются неприятности, - попыталась она утешить графиню. - Я сама как-то оступилась на лестнице и пролетела донизу, а когда оказалась на полу, обнаружила, что нижние юбки задрались на голову. А гости к тому часу уже съехались.
      Уголки губ Летиции дрогнули, словно она не могла решить, стоит ей улыбаться или нет. Другой рукой она нервно поправила волосы.
      На запястье графини Октавия заметила лиловый синяк. Такие синяки не образуются от того, что люди падают на ковер. Октавия посмотрела на Филиппа Уиндхэма, стоявшего в кругу придворных рядом с королем. Потом снова на графиню.
      Та успела перехватить ее взгляд, и, когда заговорила снова, голос прозвучал тихо и подавленно:
      - Леди Уорвик. - вы ведь знаете моего мужа?
      - Да, - призналась Октавия.
      - И мне кажется, коротко.
      Испытывала ли ее графиня? На какой ответ рассчитывала? Или просто повторяла, о чем судачили вокруг? А о графе Уиндхэме и леди Уорвик уже определенно говорили: если жена лорда Руперта еще не стала любовницей графа, то это случится в ближайшее время.
      - Он приходит в наш дом играть.
      - Но Филипп не любит игру. У него, должно быть, иные побуждения. - Леди Уиндхэм была готова вот-вот сорваться. Краска отхлынула от щек, и лицо превратилось в белую маску. Сверкающие темно-зеленые глаза сверлили Октавию с почти безумным упорством.
      Про себя Октавия отметила, что эти глаза великолепны. Очень неожиданны на лице невзрачной, запуганной женщины.
      - О чем вы говорите, леди Уиндхэм? - в упор спросила она.
      - До меня дошли слухи, - почти прошептала та прерывающимся голосом. - Не поймите меня превратно. Я не ищу с вами ссоры. Меня устраивает все, что держит мужа на расстоянии. И я готова благодарить любого, кто отвлечет его от дочери.
      Октавия не знала, что и думать. Такого необычного разговора она никак не ожидала, собираясь на королевский прием. Подслушать в гуле голосов их вряд ли могли. Каждый был слишком занят собой, чтобы обратить внимание на двух болтающих дам.
      Она снова посмотрела в противоположный конец гостиной и натолкнулась на взгляд серых глаз Филиппа Уиндхэма. Она почувствовала, как холодок пробежал по спине. Выдавив из себя улыбку, Октавия снова повернулась к Летиции.
      Графиня выглядела подавленной, словно жестоко сожалела о своем порыве.
      - Извините, - пробормотала она. - Не знаю, о чем я думала... Сказать такое...
      - Расскажите лучше о дочери, - попросила Октавия, понимая, что ее сочувствие не поможет бедной женщине.
      Лицо Летиции сразу осветилось, и за внешностью простушки Октавия на секунду разглядела сияние особой красоты. На мгновение увидела женщину, которой могла бы стать графиня, не толкни ее судьба к Филиппу Уиндхэму.
      - Сюзанна, - быстро выговорила она. - Ей только три месяца, но она все время улыбается. Няня утверждает, что это самый солнечный ребенок, которого ей приходилось воспитывать. Я точно знаю, она узнает меня по походке. И воркует, как голубь, когда я... - Летиция прервалась на полуслове и снова покраснела до корней волос:
      - Извините, я заболталась. Мне пора возвращаться к королеве.
      Она повернулась, чтобы уйти, но Октавия удержала ее:
      - Ваш муж? Он не любит девочку?
      - Его не интересуют дочери. - В мерцающей глубине зеленых глаз Октавия прочитала недосказанное. - Муж презирает женщин, леди Уорвик.
      И она удалилась, на прощание махнув рукой - жест, в котором скрывалось ее великое отчаяние.
      Октавия отошла в сторону. Летиция ее предупреждала. Но она не сказала ничего такого, что сама Октавия не знала бы раньше. Сблизиться с Филиппом Уиндхэмом и не понять, какие в нем таятся темные силы разрушения, невозможно.
      - Трогательная неряха! - раздался за ее спиной смех. К Октавии подошла Маргарет Дрейтон. - Неудивительно, что ее муж так и смотрит, как бы улизнуть на сторону. - В ее голосе не было ни капли сочувствия.
      - Как и все мужья, - сухо заметила Октавия. Ярко-красные губы Маргарет сложились в улыбку.
      Октавия с удовлетворением заметила, что зубы ее вовсе не красивы.
      - Только не мой, дорогуша. Он едва ли знает, что и у себя-то делать. Маргарет рассмеялась. - Мой вам совет - выходите замуж за такого же немощного старика. Ублажать его время от времени - тяжелое испытание. - Она пожала великолепными плечами, и над линией выреза слегка показались соски. - Но за свободу плата невелика. К тому же не надо беспокоиться, на ком он валялся, прежде чем полез к тебе в постель.
      Октавия изо всех сил пыталась скрыть отвращение. Невозможно было представить, чтобы Руперт увлекся этим грубым существом. Впрочем, была в ней какая-то дикая, почти звериная жажда жизни.
      - Вы немного опоздали с советом, леди Дрейтон.
      - Ах да. Но ведь вы тоже играете в свою игру, леди Уорвик. - Маргарет улыбнулась и поверх веера стрельнула глазами на Филиппа Уиндхэма. - Не знаю, дорогуша, что вы от него ждете, но поверьте мне на слово: какую бы вы цену ни предложили, достойного товара за нее не получите. - Веер захлопнулся; на лице Маргарет на мгновение отразились страх и ненависть.
      - Граф Уиндхэмский презирает женщин... Так мне по крайней мере говорили, спокойно заметила Октавия. Ее собеседница снова раскрыла веер.
      - Кто бы это ни сказал, он хорошо знает графа. - На губах Маргарет снова появилась злая, насмешливая улыбка. - Надеюсь, я заронила словцо в вашу душу. Все, кто играет в такие игры, должны присматривать друг за другом. - Она шутливо поклонилась. - Я сама была бы благодарна за совет, если бы нашла его полезным.
      Ее взгляд устремился на лорда Руперта Уорвика, затем снова обратился к его жене. Улыбка стала еще шире, и Маргарет отошла прочь.
      Октавии нестерпимо захотелось заехать острым каблучком туфельки в ее белоснежный зад. Эта женщина только что попросила совета, как соблазнить ее собственного мужа! Нет, ей не поможет никакой намек. В любовной игре Руперт предпочитает активную роль.
      Но все же ей было невыносимо видеть, как Маргарет прижимается к его плечу, касается его руки. Слышать ответный смех мужа, наблюдать, как он многообещающе улыбается в ответ на ее заигрывания.
      Видимо, получает от этого удовольствие, решила Октавия. Флирт с Маргарет полезен для них, но Руперт не считает его обременительным. У этой женщины особая притягательность - грубая, без всяких тонкостей, но перед ней трудно устоять.
      Вдруг ход мысли Октавии изменился, и она начала винить во всем больше себя, чем Руперта и Маргарет. Она становится собственницей, а в ее обстоятельствах это некрасиво и крайне неудобно.
      Спиной она почувствовала взгляд Филиппа Уиндхэма и ощутила, как он почти физически притягивает ее к себе. Октавия обернулась и в неулыбчивых серых глазах прочитала команду. И снова у нее возникло чувство чего-то знакомого, но до неузнаваемости исковерканного. Повинуясь приказу, она пошла через гостиную к графу.
      - Разговаривали с моей женой? - встретил ее вопросом Филипп. - Надеюсь, нашли ее достойной собеседницей?
      Злая насмешка перевернула все нутро Октавии, но она понимала, что должна отвечать в том же тоне.
      - Вам лучше знать, каким красноречием обладает графиня.
      - Справедливо, мадам. - Филипп поклонился. - Не хотите пройти в дальнюю гостиную? - По форме он задал Октавии вопрос, но по сути отдал приказание.
      Леди Уорвик оперлась на предложенную руку, и они направились в заднее крыло дворца.
      Они вышли на террасу.
      - Здесь чудесный воздух, мадам.
      - Да, - согласилась Октавия, зябко поведя плечами. Граф если и заметил, что ей стало холодно, не обратил внимания. Руперт накинул бы на плечи свой собственный сюртук.
      - Прогуляемся немного по террасе. - Филипп накрыл руку Октавии своей.
      Ей показалось, что на нее повесили кандалы. Она ничего не ответила, но позволила увлечь себя прочь от светского шума. В дальнем конце сада, под самшитами, он неожиданно грубо привлек ее к себе. Порыв Филиппа застал Октавию врасплох. Руки графа обвились вокруг ее шеи, пальцы приподняли подбородок, вынуждая смотреть прямо в глаза - отливающую металлом беспощадную серую глубину.
      - Я тебя хочу, - прошептал он, но в словах не слышалось страсти, только холодная констатация факта. - Я хочу тебя, а ты меня.
      Губы вплотную прижались к ее губам, вдавили их в зубы, в рот нашел дорогу язык, проник в самую глубину. На глаза навернулись слезы. Но Октавия тут же сама обняла графа. Ладони скользнули под полы сюртука, стали поглаживать тело.
      И вдруг она нащупала это. Пальцы замерли. Под жилетом затаилось что-то маленькое, твердое, круглое. Но именно изнутри. В кармане на подкладке? Трудно сказать. Невозможно, если не снять жилет.
      Руки Октавии безвольно упали. Под напором поцелуев голова откинулась назад. Она послушно подчинялась его страсти. А он терзал ее рот, пальцы на секунду сомкнулись на горле, потом заскользили к груди.
      Инстинктивно Октавия чувствовала, что его больше возбуждает покорность, а не бурный ответ. И для нее так было намного проще.
      Мысль ее следовала своим чередом. Как изъять из-под жилета маленький мешочек? Если наброситься на него в буйном порыве, рвать одежды, изображая необоримое желание, дело может получиться. Но это невозможно на террасе Сент-Джеймсского дворца в разгар Королевского приема.
      Филипп оторвался от ее рта, но пальцы снова вернулись на горло и сдавили так сильно, что стало трудно дышать.
      - Ты мне покоришься, Октавия, - прошипел он. - Я терпел долго... Очень долго. Но игра сыграна. Я не могу больше ждать.
      - И, я тоже, милорд, - прохрипела Октавия, чувствуя, как под его пальцами пульсирует вена.
      Филипп кивнул, в глазах вспыхнул огонь удовлетворения, от которого у Октавии в жилах застыла кровь.
      - Завтра в два часа пришлю за тобой карсту. Приедешь ко мне на Сент-Джеймсскую площадь.
      - В твой дом? - не удержалась от вопроса потрясенная Октавия.
      - Куда же еще?
      - Но твоя жена? Слуги?
      - Слуги не суют нос в мои дела. И жену я тоже этому научил. - В словах Филиппа сквозило холодное презрение, и Октавия понимала, что оно распространяется и на нее. - Кроме того, - добавил он со смешком, - так будет гораздо лучше для твоей репутации. Безопаснее. Никаких посторонних. Приедешь и уедешь в закрытой карете. Только мои домашние будут знать о тебе. Но никто не распустит язык, и никакого шума не будет.
      Октавия ничего не отвечала. Граф по-прежнему сжимал ее горло, и девушка ответила на его хищный взгляд. Ей надо было соглашаться. Но неужели не было способа избежать капитуляции? Что-то должно прийти в голову. По крайней мере она теперь знала, что кольцо у него и она старается не напрасно.
      - Надо возвращаться в гостиную, сэр, - сказала Октавия и сама удивилась спокойствию своего голоса. - Если уж заботиться о моей репутации, бессмысленно рисковать сегодня.
      - Справедливо, мадам. Кажется, у вашего мужа отныне появится время, чтобы заниматься с леди Дрейтон. Впрочем, может, это она занимается с ним?
      Октавия равнодушно пожала плечами, но граф не унимался и ровным голосом продолжал:
      - Я вижу, его забавы с этой дамой вас раздражают.
      - Что вам дало повод так думать, сэр? - рассмеялась Октавия, пряча потрясение за наигранной веселостью. Чем она себя выдала?
      - О, я заметил ваш взгляд, когда вы смотрели в их сторону. Уверяю, Маргарет Дрейтон вам и в подметки не годится. Но мужья не ценят своих жен.
      Он отступил в сторону, пропуская Октавию во французское окно - к свету и шуму гостиной.
      - Наградить мужа рогами - достойная расплата за недостаток внимания, прошептал он ей на ухо.
      Октавия улыбнулась и кивнула. Несмотря на отвращение, которое она испытывала к этому человеку, в голове блеснула мысль - ведь одурачен он. Филипп Уиндхэм угодил в капкан, который поставил Руперт Уорвик.
      ***
      Руперт видел, как Октавия выходила с Филиппом из гостиной, и во время ее отсутствия чувствовал себя как на иголках, хотя и продолжал флиртовать с Маргарет Дрейтон.
      Чем они занимались? Вопрос не давал покоя. Руперт представлял Октавию в объятиях брата: его губы прижимаются к ее губам, язык настойчиво проникает в ее рот, длинные пальцы мнут и марают белоснежную кожу. Одна за другой проносились приводившие в ярость, отталкивающие картины. Нет, их дело надо решать как-то по-другому.
      - Эй, Уорвик, мы сегодня утром видели вашего приятеля! - прокричал вместо приветствия, продираясь сквозь толпу, Дирк Ригби. - Чудной человек, этот ваш Тадеуш Нильсон.
      Руперт поднял испытующий взгляд и в упор посмотрел на вето.
      - Извините, вы говорите загадками. - Его глаза были холодны и пусты, словно в них вовсе не было жизни. - Утверждаете, что утром встретили какого-то моего приятеля?
      Скорым соображением Дирк Ригби похвастаться не мог.
      - Ну как же... - Он выглядел явно озадаченным. - Тот самый тип, о котором вы нам рассказывали?.. - Чтобы помочь мысли, он несколько раз моргнул и наморщил нос.
      Взгляд Руперта стал еще холоднее и отрешеннее.
      - Извините, но я не имею ни малейшего представления, о чем вы толкуете.
      - И вы совершенно правы! - поспешно вступил в разговор Гектор, при этом пихнув Дирка в бок. - Дирк вас с кем-то спутал... Он так забывчив. Подтверди скорей, дорогой!
      Постепенно до Ригби стало кое-что доходить. Его лицо прояснилось.
      - Конечно же! - с готовностью согласился он, утирая выступивший на лбу пот. - Страшно забывчив. Совершенно не могу сосредоточиться. Вот и вас, Уорвик, перепутал с другим... Был уверен, что он - это вы.
      - Такое удивительное сходство? - вежливо поинтересовался Руперт.
      - Потрясающее, - тут же уцепился за это объяснение Дирк. - Невероятное. Точно вы - близнецы. Правда, Лакросс? Настоящие близнецы. Никогда не видел, чтобы люди были так похожи.
      - Неужели? И кто же этот мой двойник? Я его знаю?
      - М-м-м.., не.., не думаю. Как же его звали, Гектор? - Дирк обратился за помощью к приятелю.
      - Вы его не знаете, Уорвик, - спокойно произнес Лакросс. - Мы его третьего дня встретили на скачках, разговорились, и выяснилось, что у него есть связи, которые нас очень интересуют. - Гектор с удовольствием втянул в себя нюхательный табак. - И получили интересное предложение.
      Руперт кивнул:
      - Поздравляю. Надеюсь, под "интересным" предложением вы подразумеваете выгодное?
      - Возможно, возможно. - Лакросс поклонился и отошел. Ригби секунду колебался, но последовал за компаньоном.
      Удивительно, размышлял Руперт, как такой умный человек, как Оливер Морган, мог стать жертвой двух набитых дураков? Видимо, права была Октавия, когда говорила, что отец живет в собственном мире, а о жестокой реальности, где существуют остальные люди, имеет смутное представление.
      В эту минуту в гостиной появились Октавия и Филипп. Октавия было направилась к мужу, но дойти до него не могла: словно военный трофей, ее перехватил принц Уэльс кий.
      Руперт нахмурился: жена выглядела подавленной и усталой - утомительный вечер давался ей нелегко. Что произошло между ней и Филиппом на улице? Вопрос буравил мозг, как ноющий зуб.
      Наконец в окружении короля и королевы возникло движение, и гул голосов тут же замер. Августейшая пара проследовала через зал, отвечая на поклоны и реверансы едва заметными улыбками, и скрылась в дверях. Вслед за ними последовала свита принца Уэльского.
      - Слава Богу, - прошептала Октавия на ухо Руперту. - Еще минута, и я бы не выдержала. Отвезешь меня домой или ехать самой?
      Морщинки вокруг глаз сказали Руперту больше, нежели любые слова, и только присутствие людей не позволило ему нежно разгладить их кончиком пальца.
      - Отвезу.
      - А потом поедешь куда-нибудь еще? - Она изо всех сил старалась, чтобы голос прозвучал бодро.
      Октавия сама не знала, чего ей больше хотелось: то ли тихой, успокаивающей ласки, то ли вихря страсти, который унес бы все невзгоды сегодняшнего дня.
      - Нет. - Руперт нахмурился - в ее тоне он услышал все, что Октавия попыталась скрыть. Голос заметно потеплел. - Нужно приласкать и успокоить тебя.
      Нежность слов, как бальзам, пролилась на раны Октавии, напряжение дня сразу схлынуло.
      - Как ты догадался?
      - Я не так уж плохо тебя знаю. - Секунду его глаза лучились добротой, но в следующий миг он обернулся к собравшимся:
      - Боюсь, дамы и господа, нам придется вас оставить.
      Замечание было встречено общим смехом, а Маргарет Дрейтон потянулась, чтобы смахнуть пылинку с его рукава.
      - Ночь только началась - впереди столько удовольствий. Разве может прийти кому-нибудь в голову сидеть у своего камелька?
      - Вот мне, мадам, - он поклонился, делая вид, что совсем не замечает ее руки, - пришло же.
      Оскорбление было столь явным, что поначалу Маргарет Дрейтон ничего не поняла и продолжала улыбаться, но уже в следующую минуту на ее лице появилось напряженное выражение. В толпе хихикнули.
      - Пойдем, дорогая. - Руперт повернулся к Октавии и взял ее за руку.
      - Ты так пренебрежительно с ней обошелся, - пробормотала Октавия, когда они дожидались экипажа. - Разве можно было так говорить?
      - Дама становится слишком утомительной. - В словах Руперта прозвучали раздражение и безразличие.
      - И, видимо, больше ненужной? - предположила Октавия.
      Несмотря на свою антипатию к Маргарет Дрейтон, в поступке Руперта ее что-то покоробило.
      Однажды и она станет Руперту ненужной.
      - Может быть, и ненужной, - улыбнулся он.
      - Значит, твой план готов?
      - Больше того, дорогая. В действии.
      Октавия поправила складки наброшенного на плечи бархатного плаща. Она по-прежнему не имела представления, что собирается сделать Руперт с Гектором и Дирком.
      - А как твои успехи? - Взгляд стал пристальным. Октавии не хотелось отвечать.
      - Ваш экипаж, лорд Руперт! - Слова дворецкого нарушили повисшее молчание.
      - Так что же с успехами? - Вопрос был повторен, когда оба устроились в коляске. - У тебя есть мне что-нибудь сказать?
      - Кажется, я нашла кольцо - во внутреннем кармане жилета.
      - Во внутреннем? Неудобно. - Лицо Руперта никак не отразило нахлынувшее ликование. Он был уверен, что Филипп постоянно носит семейную реликвию. Но то, что Октавия до сих пор не могла обнаружить кольцо, вызывало беспокойство.
      - Очень. Придется заставить его снять жилет.
      - При определенных обстоятельствах это будет нетрудно сделать. - Голос стал суше песков Сахары, а нахлынувшие вновь видения никак не изменили его спокойного выражения.
      - Нетрудно, - согласилась Октавия, нервно постукивая пальцами по колену. Он бьет жену.
      - Так поступают многие мужчины.
      - Это не та тема, о которой можно судить с таким легкомыслием, возмутилась девушка.
      - Я и не думал показаться легкомысленным, - стал защищаться Руперт. Просто меня нисколько не удивляет, что Филипп плохо обращается с женой. Поразило бы, если бы оказалось по-другому. - В темноте коляски Октавия не видела его лица, но различила в голосе едкое презрение.
      - Ты его хорошо изучил.
      - Почти так же хорошо, как себя.
      - Ты его давно знаешь?
      - Так же давно, как себя.
      Октавия в недоумении нахмурилась и откинулась на спинку сиденья. Муж говорил загадками.
      - Но он тебя вовсе не знает.
      - Думает, что не знает. - Руперт посмотрел в окно. - Учти, он вовсе не глуп и с тобой, как с женой, обращаться не станет.
      - Премного благодарна! - насмешливо воскликнула Октавия. - Но откуда мне это знать?
      - У него для этого просто не будет причин. К тому же от него ты будешь возвращаться ко мне. И хоть он и считает, что наши отношения непрочны, все же понимает, что ты под защитой. Филипп никогда не станет связываться с равным, не говоря уже о человеке, превосходящем его в силе и мужестве.
      Спокойные рассуждения Руперта обижали и раздражали. Решение пришло само собой: она не скажет о завтрашнем свидании. Руперт не рассказывает о своих планах. Почему же она должна рапортовать ему, как солдат командиру? Ведь он считает, что она должна исполнить роль шлюхи.
      Пусть так и будет. Она исполнит эту роль, а потом опустит кольцо в его ладонь, и он никогда не узнает, какой ценой ей это далось.
      Глава 16
      Коляска подкатила к Довер-стрит. В дом Октавия вошла мрачная, опустошенная и обессиленная.
      - Я иду спать.
      Руперт передал ее плащ Гриффину.
      - Отпусти Нелл, как только она расшнурует корсет.
      - Я очень устала.
      - И тем не менее... - улыбнулся он. Впервые ей захотелось воспротивиться обаянию его улыбки, ласкающим, обволакивающим ноткам в голосе. Усталость возникла в душе, а не в теле, тем труднее от нее было избавиться. С минуту она колебалась, затем повернулась и направилась к лестнице. Нельзя же спорить в вестибюле, когда рядом Гриффин. Но если Руперт заявится к ней в спальню, она прогонит его прочь.
      - Принеси мне коньяк, Гриффин. - И Руперт прошел в библиотеку.
      Через несколько минут туда с подносом проследовал слуга.
      - Это все, милорд?
      - Спасибо. Можешь запирать дом. - Руперт пригубил коньяк. Вечер выдался длинным и утомительным. Коньяк опалил горло и вызвал внутри жгучий, но успокаивающий вихрь.
      Октавия, должно быть, снова оказавшись в объятиях Филиппа, обнаружила спрятанное на его теле кольцо. А скоро близнец познает ее великолепное тело во всем потаенном богатстве - станет ласкать снаружи, проникнет внутрь.
      Фейерверком хрустальных осколков и коньячных брызг бокал разлетелся в камине.
      Нет, он не сделает из нее проститутку. А ведь именно это он и собирался сделать. Для этого лишил девственности. И нечего притворяться, что все обстоит иначе.
      Не имеет значения, что Октавия согласилась сыграть в его игру добровольно. Девушка не представляла, на что идет.
      Признав то, что так старательно пытался скрыть от себя в течение нескольких недель, Руперт почувствовал величайшее спокойствие. Придется придумать другой план. Может быть, грабеж?
      Он усмехнулся, но план не показался ему невыполнимым. Руперт не полагался целиком и полностью на Морриса и в поисках возможной жертвы сам держал ухо востро. В светских салонах Лондона он прислушивался, не пожелает ли какой-нибудь богатый глупец прогуляться по пустоши, где Руперт готов был его с радостью встретить. Может быть, так пересекутся их дорожки с братом?
      Вместо того чтобы отправиться к Филиппу в постель, Октавия послужит наживкой, чтобы выманить его в пустошь А там уж будет ждать его Руперт.
      Мысль блестящая! Теперь оставалось все как следует обдумать и составить план А сейчас наверху его встретит Октавия Жена стояла у кровати и с отвращением смотрела на ее изголовье.
      - Взгляни, что сюда положила Нелл! - Октавия указала на лежащую на подушке выдолбленную в середине доску. - Она уверяет, что, если аккуратно на ней спать, прическа не испортится и парикмахера не придется приглашать целых три недели Целых три недели этого безобразия на голове 1 - Но, миледи, там, где я до вас служила, госпожа всегда спала на деревянной подушке, - со знанием дела заявила Нелл. - Ночной колпак предохранял голову, и утром она выглядела точно от парикмахера. - Служанку разочаровало, что ее предусмотрительность не была по достоинству оценена.
      Октавия посмотрела на нее с раздражением. Она понимала, что Нелл непросто с новой госпожой - необычная внешность леди бросала тень на служанку - ведь та должна отправлять хозяйку в свет прилично одетой и причесанной. А восторг Нелл, который она открыто проявляла во время процедуры изготовления и напомаживания прически, только усилил досаду Октавии.
      - Ты должна знать, что я не намерена сохранять волосы в подобном виде ни минутой дольше, чем это нужно Утром ты мне их вымоешь, а сейчас вытащи прокладки и заколки и тщательно расчеши. Надо поскорее избавиться от этого ужаса.
      Служанка неодобрительно поджала губы, но возражать не решилась и достала из туалетного столика расческу с серебряной ручкой.
      - Подожди-ка, Нелл. Дай сюда. - Руперт протянул руку к расческе. - Можешь отправляться спать.
      Горничная удалилась, всем своим видом показывая, что оскорблена в лучших чувствах.
      - А я рассчитывал, что ты отпустишь ее, как только она тебя расшнурует. Руперт устроился в кресле у окна.
      - Я очень устала. - Октавия непроизвольно поглаживала себя по шее. Но вдруг прикосновение собственных пальцев напомнило, как ее горло сжимали руки Филиппа. И она замерла.
      - Ты не возражаешь, если мы не будем... В общем, знаешь, мне очень хочется спать, - смутилась она. Еще ни разу Октавия не выставляла из постели Руперта и даже не представляла, что может этого захотеть.
      - Конечно, нет, - спокойно ответил он. - Пододвинь сюда пуфик. Я расчешу тебе волосы. - Руперт указал место на ковре у своих ног.
      Он чувствовал в Октавии нечто такое, что сильно его беспокоило: безразличное, усталое сопротивление, скорее даже отталкивание, которое, казалось, шло из самых глубин ее существа.
      Пробивший себе дорогу в жизни исключительно благодаря силе собственной натуры, Руперт не представлял иного способа преодолеть странное настроение жены, как подчинить ее своей воле.
      Октавия неохотно послушалась, через всю комнату перекатила ногами пуф и села рядом с мужем.
      В комнате повисло молчание. Руки Руперта разбирали пряди волос, вынимали заколки и прокладки, и наконец напомаженная и напудренная масса рассыпалась по плечам.
      - Сколько ты заплатила парикмахеру? - словно бы невзначай спросил он, погружая расческу в слипшиеся кудри.
      - Пять гиней. А что?
      - Видимо, поэтому дамы стараются сохранить прическу как можно дольше, усмехнулся Руперт.
      - Ты обвиняешь меня в транжирстве? - Октавия попыталась обернуться и посмотреть, не шутит ли он, но Руперт положил ей ладонь на макушку и удержал голову.
      - Нет, просто размышляю.
      Расческа пошла сквозь волосы свободнее, и Октавия незаметно стала расслабляться; а белая пудра все сыпалась и сыпалась на ковер у ног. Руперт всегда получал удовольствие, расчесывая волосы жены, и превратил этот процесс в настоящий чувственный ритуал.
      Руперт не прекращал своего занятия до тех пор, пока волосы не заблестели. Тогда он отбросил расческу, и сильные руки прошлись по шее, размяли мускулы на плечах и спине.
      - Сквозь пеньюар как следует не получится. - Голос Руперта прозвучал неестественно громко. - Сними и ложись на кровать.
      Октавия очнулась. Она по-прежнему хотела заснуть одна. Не желала, чтобы к ней прикасались, ласкали, принуждали к страсти. Только не сейчас, когда все мысли устремлялись в завтрашний день. Ведь именно завтра ей предстояло совершить то, что ждал от нее Руперт - лечь в постель с другим человеком.
      - Я устала, - только и сумела выговорить она, но слова прозвучали вовсе не так твердо, как ей бы хотелось.
      - Я знаю. Поэтому делай, что я говорю. От его холодной властности, которую Октавия так хорошо изучила, сопротивление вспыхнуло и разгорелось с новой силой.
      - Послушай, Руперт, я не хочу сегодня любви.
      - А разве я говорю о любви? - Он поставил ее на ноги. - Не хочешь любви не надо. Один, без тебя, я ею наслаждаться не могу. Я думал, это ты уже поняла.
      Руперт журил ее, как непослушного ребенка, а сам между тем одним ловким движением стянул через голову пеньюар.
      - Я знаю, ты устала и напряжена, точно пружина. Я хочу тебе помочь. Так что будь хорошей девочкой и исполняй все, что я говорю.
      Октавия негодующе посмотрела на него, но Руперт только рассмеялся. В такой ситуации он чувствовал себя, как рыба в воде.
      - Пойдем, - покровительственным шлепком подтолкнул он ее к кровати. Октавия упрямо выпрямилась.
      - Ты не хочешь меня слушать. Я же тебе сказала, что хочу побыть одна.
      - У тебя есть что-нибудь вроде мази или масла? - Руперт направился к туалетному столику. - Мне нужно смягчить руки.
      - Это еще зачем?! - не веря собственным ушам, воскликнула девушка. Потрескались или еще что-нибудь?
      - Да нет, глупышка... А, вот это подойдет. - Руперт взял алебастровый сосуд, в котором хранилось благовонное масло для ванны.
      - Что ты собираешься делать? - Октавия по-прежнему упрямо сидела на постели. На ней ничего не было, лишь роскошные волосы прикрывали голые плечи, а из карих глаз исчезли безразличие и скука.
      - Сварю тебя в масле, если не будешь слушаться, - усмехнулся Руперт и поставил алебастровый сосуд рядом с кроватью.
      Октавия в раздраженном недоумении взглянула на него, а он принялся не спеша раздеваться, аккуратно складывая одежду на стуле. А когда повернулся к кровати, Октавия заметила, что он вовсе не возбужден.
      - Не хочу испачкать маслом костюм, - весело объяснил он, затем повелительно сказал:
      - На живот!
      - Нет... А зачем?
      - Затем, что ты хочешь уснуть, и я помогу тебе уснуть, - объяснил Руперт с подчеркнутым терпением. - Так что во имя мира и согласия в нашей семье не заставляй меня повторять одно и то же дважды.
      - Чума на твою голову, Руперт Уорвик! Ты.., ты - настоящий вандал! заключила Октавия и с необыкновенной грациозностью перевернулась на живот.
      - О, я бы так не сказал, - возразил муж, усаживаясь ей на зад. - Только и думаю, как бы сделать тебе лучше. Разве это можно назвать вандализмом?
      - Можно, - пробурчала она в подушку и при этом, стараясь его сбросить с себя, энергично взбрыкнула. Руперт только рассмеялся и смазал маслом руки.
      - Посмотрим, что ты запоешь через несколько минут. Руки мужа принялись кружить по плечам; казалось, его пальцы проникают в самые мышцы, до позвоночника - от поясницы до шеи. Октавия утонула в пуховой постели, глаза сонно закрылись, строптивые мысли улетучились из головы.
      Ощутив в жене перемену, Руперт про себя улыбнулся. Сколько раз во время странствий он то же самое проделывал для своего наставника. Полная скитаний жизнь, пьянки и драки, ночи в сырости на чердаках превратили в последние годы тело старого Уорвика в сосуд страданий и боли. Артрит и подагра его совсем одолели. Руперт научился приносить другу облегчение, но заниматься атласным телом Октавии оказалось делом совсем иным.
      Пальцы спустились ниже и задержались в ложбинках поясницы. Октавия тихо заворчала, но Руперт не ощутил никакого сопротивления. Тогда он передвинулся так, чтобы сидеть верхом на бедрах, и круговыми движениями ладоней принялся массировать упругие округлости.
      Он старался, чтобы прикосновения получались чувственными, но не любовными, и избегал двух впадин внизу, у начала ног. Подобная жертва, однако, требовала к ним особого внимания, и кровь Руперта забурлила.
      Он передвинулся дальше к икрам и стал растирать бедра, снова не позволяя себе коснуться внутренней их стороны. Сильные пальцы разминали мускулы, разглаживали подошвы ступней. Октавия не шевелилась, и лишь по пробегавшим по коже мурашкам Руперт понимал, что она не спит.
      Она уплывала в забытье, растворялась в томной неге. И когда муж перевернул ее на спину, тело было податливым, как глина. Она лишь чувствовала его бедра, которые теперь невесомо соприкасались с ее ногами. Руперт наклонился вперед, пальцы осторожно разглаживали веки, прошлись по щекам и лбу. Нежные, но сильные ладони переместились на грудь, круговыми движениями спустились к животу. Октавию пронзил томительный разряд наслаждения.
      Руперт взял ее за руки, растер запястья, затем по нежной внутренней стороне рук поднялся к плечам.
      Октавия смутно чувствовала, что муж улыбается. Он снова перевернул ее на живот. Девушка утонула в перине и почувствовала его тело на своем.
      - Оказывается, у меня меньше самообладания, чем я предполагал, - прошептал он ей на ухо. - Ты не возражаешь?
      - Нет, - ответила Октавия в подушку. - Давай. - Ее бедра раздвинулись.
      Руперт подсунул руки ей под живот и скользнул внутрь. Жаркий огонь, захлестнувший тело, принес всеобъемлющий покой и благодарность за то, что горести, страхи и дурные предчувствия отошли в тень. Не нужно было думать об одиноком будущем, осталось лишь чувственное настоящее.
      Октавия стала засыпать уже тогда, когда он еще был в ее теле. Руперт лежал рядом и слушал ее ровное, глубокое дыхание. Расслабленная тяжелая рука лежала на ее талии. Нужно найти выход из тупика. Нет, он завладеет кольцом, но не даст Октавии пожертвовать собой.
      ***
      Ровно в два, как и было обещано, к дому на Довер-стрит подкатила карета. Октавия стояла у окна гостиной на первом этаже, и, хоть мысленно она была готова к этому событию, в груди у нее похолодело. Лакей спрыгнул с запяток, открыл дверцу, откинул лесенку и только после этого поднялся по ступеням к подъезду дома Уорвиков.
      Октавии сделалось почти дурно, выступила испарина. Руперт из дома уехал, но предполагал в половине пятого вернуться к обеду. Как долго длятся дневные свидания? Достаточно ли двух с половиной часов? Поскольку Филипп в амурных делах слыл знатоком и сам назначал время, Октавия заключила, что промежутка с двух до четырех вполне достаточно, чтобы удовлетворить разыгравшееся после полдника вожделение. Но сможет ли она потом заговорить за столом с Рупертом? Сможет ли небрежно швырнуть ему кольцо и преспокойно заняться жареной куропаткой, словно бы ничего не случилось? И он лишь кивнет в благодарность и сделает вид, что ничего не произошло.
      Октавия натянула перчатки, разгладила на пальцах тончайшей выделки кожу и шагнула к двери. Гриффин с плащом поджидал ее в вестибюле, и Октавия автоматически ответила, когда он пожелал ей доброй дороги.
      Октавия забралась в карету графа. Слуга поднял лесенку и захлопнул дверь. В воздухе просвистел кнут кучера; лошади дружно взяли с места рысью, и вскоре экипаж свернул с Довер-стрит.
      Нет, думала Октавия с холодной тоской. Как только дело с Филиппом Уиндхэмом будет закончено, прекратятся отношения и с Рупертом Уорвиком. Раз она побывает в постели другого мужчины, не сможет уже повториться сегодняшняя ночь. Даже если она отдалась с согласия.., нет, поощряемая любовником. Даже? Вероятно, она хотела сказать, потому что?
      Октавия закрыла глаза. Раздобыв кольцо, она выполнит свою часть сделки. И не вынесет, если Руперт вновь до нее дотронется.
      Карета остановилась, Октавия ждала. Сердце бешено колотилось. Но вот дверца наконец открылась, и в глаза ударил яркий солнечный свет.
      Девушка накинула капюшон и вышла из экипажа. Входная дверь отворилась, показался дворецкий. Ее рука легла на изящные кованые перила, и Октавия с трудом поборола желание вцепиться пальцами в металл, как утопающий хватается за соломинку.
      Она очутилась в вестибюле с мраморным полом. Дворецкий поклонился, горничная присела в реверансе. Но оба не произнесли ни звука, словно Октавия была плодом воображения, лишь призраком. Горничная молча указала на лестницу с двумя пролетами, упирающуюся в полукруглую площадку.
      Неожиданно Октавия услышала шорох шелков и уголком глаза различила какое-то движение. У дверей стояла Летиция Уиндхэм. Ее лучистые глаза казались двумя изумрудами на бледном лице.
      Октавия отвела взгляд и поспешила за служанкой. Она чувствовала себя так, точно находится в пустоте, перемещается в вакууме. Казалось, ноги несут ее, не касаясь лестницы, рука парит над перилами и вовсе не она ступает по ковру, туда, к двойным белоснежным дверям.
      Октавия шагнула внутрь.
      Филипп Уиндхэм отдыхал в глубоком кресле у потушенного очага, на коленях лежала книга. Он поднялся навстречу Октавии.
      - Дорогая, а вот и вы. - В голосе Филиппа прозвучала хрипотца, которую она раньше не замечала.
      - Как видите. - Гостья сняла перчатки. Граф легкими шагами танцора подошел к ней; гибкое худощавое тело двигалось с необычайным изяществом. Снял с головы Октавии капюшон, сжал лицо меж ладонями, жадно потянулся к губам, и эта напористость наполнила ее новым страхом. Из глубины естества поднялось отвращение.
      Уиндхэм выпустил ее лицо, отошел на шаг и неулыбчивыми глазами принялся рассматривать гостью, в его жестоких зрачках затаился голод. Взгляд блуждал по ее телу, проникал под одежду. На секунду он задержался на зашнурованной груди. Филипп протянул руку и неспешно ослабил шнуровку.
      Корсет стал свободнее, и Октавия вздохнула глубже, но от ожидания бешено забилось сердце.
      Филипп довольно улыбнулся, но в следующий миг он отвернулся от гостьи и направился к столику, где стояли графин и бокалы.
      - Мадера.
      Слово прозвучало не как вопрос, а как констатация факта, и Октавии не оставалось ничего другого, как кивнуть головой. Она приняла бокал и пригубила сладкое вино, надеясь, что оно вернет ей мужество.
      Филипп был одет по-домашнему: без сюртука и без галстука, в просторном парчовом "халате поверх жилета, в рубашке и панталонах. Глаза Октавии были прикованы к жилету - под бежевым, собранным в оборку шелком она старалась разглядеть маленький карман и крохотный мешочек в нем.
      Поставив бокал на столик, Октавия подошла к Филиппу, положила руки на плечи, затем просунула под полы халата и осторожно сбросила его на пол.
      Граф стоял не шевелясь, лишь иногда подносил к губам бокал. Глаза его сузились. Руки Октавии заскользили по телу, и она моментально нащупала то, что искала. Сердце радостно забилось. Теперь, когда она знала, где находится кольцо, было так просто его взять.
      Она стала расстегивать жилет - пуговицу за пуговицей, моля Бога, чтобы Филипп принял за страсть то, что было на самом деле страхом.
      Но вдруг он схватил ее за запястья:
      - Мне не нравятся женщины, которые берут на себя такую смелость. - Голос прозвучал удивительно холодно, в глазах появился лед.
      Руки Октавии безвольно повисли вдоль тела. Она ощущала себя шлюхой, которая по неумению оскорбила клиента.
      - Извини, Филипп, - пробормотала она. - Я и сама нахожу себя слишком пылкой.
      Уиндхэм улыбнулся, а Октавия почувствовала дикую ярость. Ей безумно хотелось чем-нибудь швырнуть в него, чтобы согнать с губ торжествующую усмешку.
      Одной рукой - другая по-прежнему сжимала бокал - он продолжил работу Октавии: расстегнул жилет и изящным движением сбросил его с плеч. Одежда упала на пол, и Филипп носком ботинка отбросил ее подальше.
      Нужно как-нибудь дотянуться... Изобразить милую домашнюю шалость? Расправить жилет, потом свернуть...
      - Сними платье! - Грубая команда оборвала ее беспорядочно мечущиеся мысли. Пальцы дрожали, расстегивая крючки на юбке, бестолково суетились на распущенной шнуровке лифа.
      Филипп притянул ее к себе; пальцы жадно ощупывали тело под рубашкой. Октавия не проронила ни слова, выкинула из головы все, сосредоточилась на одном: как бы дотянуться до пола, до жилета, запустить пальцы в карман, зажать в кулаке мешочек.
      Внезапно она поняла, что он толкает ее назад, к кровати; упала на нее.
      Никаких любовных игр, ни томительных приготовлений, ни огненных ласк.
      Она старалась не смотреть, как он стаскивает с себя панталоны, как расстегивает рубашку. Но тут впервые заметила в его движениях поспешность. В одном нижнем шерстяном белье Филипп склонился над ней, задрал нижнюю юбку, обнажив ее бедра. Пальцы все выше и выше. Еще секунда, и она будет раздета. Тело станет уязвимым для возбужденной напрягшейся плоти, стремящейся вырваться из шерстяных кальсон...
      Внезапно раздался немыслимый треск и следом целая какофония звуков: пронзительный крик, стон ужаса и боли - и комната наполнилась клубами сажи.
      - Боже!
      Граф Уиндхэмский обмяк, на лице появились удивление и досада. Он скатился с кровати. Октавия силилась встать, но задыхалась под дождем маслянистых черных хлопьев. К горлу подступал почти истерический смех, и оттого, что она всеми силами пыталась его сдержать, из глаз потекли слезы. Мысли вертелись вокруг одного: что с таким сокрушительным эффектом разбило вдребезги вожделение графа?
      Филипп стоял у камина, лицо пылало яростью. На корточках внутри очага тряслось от страха то, что сначала показалось Октавии маленьким черным зверьком.
      Девушка спрыгнула на пол и, не обращая внимания на сцену у камина, одернула нижнюю юбку. Она уже собиралась подхватить жилет, как раздался звук удара и вслед за ним душераздирающий вопль - явно человеческий.
      - Нет! - Октавия быстро обернулась к камину. Граф занес руку с кожаным ремнем, чтобы нанести еще один удар существу у своих ног.
      - Не надо! Он не виноват! - Одним прыжком Октавия оказалась у противоположной стены и перехватила руку Филиппа. - Он еще совсем ребенок. Наверное, заблудился в дымоходах.
      Граф яростно вырвал руку, и ремень вновь засвистел в воздухе. Мальчишка заплакал, прикрыл ладонями голову.
      Октавия вовсе позабыла, зачем она здесь. Не вспомнила даже о лежащем на полу жилете, не сообразила, что стоит в одной рубашке и нижней юбке, а граф Уиндхэмский в нижнем белье. Собрав последние силы, она вырвала ремень:
      - Не позволю, Уиндхэм!
      Филипп уставился на нее в недоумении. Лицо Октавии было испачкано сажей, но глаза сверкали золотым огнем. Ремень она сжимала так, словно это было оружие, которое она готовилась использовать против него самого.
      Вскоре до Уиндхэма дошел недостойный, нелепый смысл сцены. К тому же рухнули все его планы.
      Граф непристойно выругался и подобрал одежду. Октавия с сожалением наблюдала, как он надевает жилет. Но уже в следующую минуту она стряхнула с себя оцепенение и нагнулась, чтобы лучше рассмотреть все еще воющее в камине несчастное существо.
      На вид мальчишке было не больше четырех-пяти лет, точнее Октавия сказать бы не решилась, настолько он был изможден. Лохмотья грязной рубашки не могли прикрыть обтянутые кожей ребра. Ремень Филиппа оставил багровые полосы на и так уже исхлестанной спине. Даже под налипшей сажей было видно, что колени и локти сильно кровоточили, а когда Октавия попыталась поднять его и поставить на ноги, мальчишка закричал от боли - его подошвы пылали от порезов и ожогов.
      - Бедное дитя, - произнесла Октавия. В Шордиче она видела, как трубочисты разжигают в каминах огонь, чтобы перепуганные насмерть малыши лезли в кромешной тьме вверх по дымоходу, как посылают детей постарше, чтобы те снизу тыкали им в пятки иголками и острыми палками, заставляя пробираться к трубе. Все эти ужасы Октавия знала, но никогда не сталкивалась лицом к лицу с их результатом.
      Она подняла глаза: Филипп смотрел на нее с невыразимым отвращением.
      - Уходите! И побыстрее одевайтесь. Я не могу позвать его старшего, пока вы торчите здесь в нижней юбке.
      Как только трубочист услышал о старшем, он завопил еще сильнее.
      - Он меня прибьет... Я снова заблудился. - Рыдания становились громче. Мальчишка понимал, что совершил непростительный грех - рискнул спуститься в комнату, где его могли увидеть жильцы.
      - Ничего он тебе не сделает, - твердо заявила Октавия, надевая платье. Милорд, я забираю ребенка с собой. Если хозяин начнет скандалить, пусть приезжает на Довер-стрит. Я утрясу с ним дела там.
      Словами нельзя описать выражение, появившееся на лице Филиппа.
      - Возьмете его с собой? - наконец выдавил он. - Шальная женщина! У вас в голове ветер. Это же подмастерье трубочиста.
      - Именно, - отозвалась Октавия, зашнуровывая лиф платья.
      - И как вы объясните, откуда вы его взяли? - Филипп сделал шаг к сидящему в камине ребенку. Тот испуганно переводил взгляд с мужчины на женщину. Белки глаз ярко белели на зареванном черном лице.
      - Какое это имеет значение? - Октавия надела туфлю.
      - Большое! - Граф ухватил мальчишку за руку, выдернул из камина и швырнул на пол. Ребенок снова заплакал.
      Внезапно Октавия поняла, что тревожило Филиппа. Любовные связи не настолько порицались в обществе, чтобы могли погубить репутацию. Другое дело разнести по свету, как амурные забавы графа Уиндхэмского прервал провалившийся в камин трубочист.
      Услышав такое, люди покатятся со смеху, и через десять минут Филипп сделается посмешищем всего Лондона. Разве он сможет это пережить?
      Смех снова заклокотал в горле, но Октавия переборола себя, потупила глаза и занялась второй туфлей.
      - Милорд, вам нечего беспокоиться. Ни ваше имя, ни этот дом упоминаться не будут. Я скажу, что мальчишку нашла у себя.
      - А когда его хозяин заявится к вам, постучит в дверь и потребует назад свою собственность? - Граф вытер губы платком. - Что будет тогда?
      - С ним я разберусь, - ответила Октавия решительно, и в это время с пола вновь послышался плач.
      - А муж? - Филипп, казалось, не мог поверить собственным ушам. - Как он посмотрит на вашу филантропию? - Тон графа сделался ехидным.
      - Ему я ничего объяснять не буду. - Набрасывая на плечи плащ, Октавия лучезарно улыбнулась. - Хозяйство веду я, милорд. Муж им не интересуется, если все идет так, как он хочет. Уверяю вас, о происшедшем он ничего не узнает.
      Филипп окинул взором сцену неудавшейся любви. Он не боялся, что прислуга узнает о гостье в его спальне. Другое дело, если Октавию увидят сейчас, когда в комнате такой кавардак. Слуги непременно сделают собственные выводы. Надо побыстрее ее сплавить, пока слух не разнесся по дому. А когда она будет далеко, все сделают вид, что гостьи вовсе не было. Если же Октавии пришла в голову сумасшедшая мысль забрать с собой ужасную причину всех беспокойств, что ж, это ее дело. Ему же ни минутой дольше не хотелось глядеть на разор в собственной спальне.
      Сама она вряд ли вымолвит хоть слово в обществе. Ведь тогда и ее сделают посмешищем. А если подмазать трубочиста, об этой истории никогда не узнают.
      - Поспешите, - коротко приказал он и направился к двери.
      Октавия подхватила ребенка и, не обращая внимания на сажу и грязь, завернула в плащ.
      - Ведите нас, милорд!
      Филипп был слишком увлечен мыслью о том, как бы быстро и незаметно вывести Октавию из дома, чтобы услышать в ее голосе иронию.
      - Пройдете в боковую дверь. Надеюсь, вы не в обиде, что придется взять наемный экипаж. Моя карета привлечет к вам внимание. К тому же я не хочу, чтобы этот замарашка ее измазал.
      - Я прекрасно доеду в наемном экипаже. - Лучезарная улыбка по-прежнему скрывала иронию в голосе и презрение в глазах. Ребенок на руках затих.
      Филипп поспешно провел их по коридору, потом вниз по внутренней лестнице, еще один коридор, и вот наконец выход на улицу. Переулок за ней выводил на Йорк-стрит.
      - На Йорк-стрит много извозчиков, - скованно заметил он.
      - Вы ко мне очень добры, милорд. - Не выпуская мальчишку из рук, Октавия присела в реверансе.
      Поклон получился комичным. Но Филипп, который хотел лишь одного - как можно скорее отделаться от гостьи и забыть позорный для своего достоинства эпизод, - снова не различил иронии.
      Едва кивнув, он только что не выпихнул их на улицу и тотчас захлопнул за ними дверь.
      - Ну и джентльмен! - жизнерадостно воскликнула Октавия. - Жалкий, малодушный тип! Испугался, что я разнесу эту историю по городу. Обидно, что этого нельзя сделать!
      Она посмотрела на ребенка:
      - У тебя есть какое-нибудь имя?
      - Фрэнк.
      - Ладно, Фрэнк, поехали домой. Ты вовсе не то, что я собиралась отсюда привезти. Но не важно. Будем надеяться, что у нас еще все впереди.
      Октавия понимала: ее хорошее настроение возникло оттого, что отсрочен приговор. Отсрочка не могла быть долгой, но от этого она не была менее замечательной.
      Глава 17
      - Так, так, Октавия, что это, черт возьми, ты несешь?! - воскликнул Руперт, когда дверь открылась и на пороге появилась Октавия с Фрэнком на руках.
      - Это Фрэнк. - Глаза ее горели, губы смеялись. Руперт подошел поближе, приставил к глазам лорнет и, недоверчиво нахмурившись, стал разглядывать странную ношу жены.
      - Подмастерье трубочиста?
      - Угадал. С бедолагой ужасно обращались. - Октавия погладила ребенка по голове. Его лоб был так изукрашен синяками и сажей, что нельзя было понять, где одно, где другое.
      - Где ты его взяла? - Руперт протянул руку, чтобы потрогать мальчика, но тот испуганно прижался к Октавии и заплакал.
      - Долгая история и очень забавная, - усмехнулась она. - Расскажу, но сначала я займусь Фрэнком и переоденусь. Наверное, я выгляжу так, словно ползала по трубам сама.
      В ее веселости было что-то необычное - Гриффин, отправь мальчика на кухню. Его надо вымыть, но только осторожно: он весь в царапинах и ссадинах. Посмотри, можно ли подыскать ему что-нибудь из одежды, накорми, а потом приведи ко мне.
      Она улыбнулась дворецкому. Фрэнк по-прежнему прижимался к ней, как испуганный зверек, но Октавия решительно передала его оторопевшему Гриффину.
      - Как вам угодно. Миледи.
      - Спасибо. - Октавия отряхнула юбку. - И пошли ко мне Нелл. Платье, кажется, окончательно испорчено.
      Октавия поспешила к лестнице, явно не интересуясь, какое впечатление произвела на дворецкого, а тот в замешательстве смотрел ей вслед.
      Потом со вздохом прошествовал в сторону кухни, стараясь держать трубочиста подальше от себя. Руперт нахмурился и прошел в спальню жены.
      - Гриффина за всю жизнь так ничего не ошарашивало, - заметил он осторожно. - Ради Бога, скажи, где ты нашла это существо?
      - Он упал из трубы. - В ее голосе слышался смех, но пальцы, развязывающие шнуровку лифа, дрожали. - Ему лет пять, и, готова спорить, он весит не больше котенка-заморыша.
      - Из какой.., я хотел спросить, из чьей трубы он упал? - Теперь он знал наверняка: с Октавией что-то случилось. Ее глаза лихорадочно блестели, а смех скорее походил на истерику.
      - Долгая история... А вот и Нелл! - Октавия сияющими глазами посмотрела на вошедшую служанку. - Взгляни, что-нибудь можно сделать с этим платьем? Оно одно из моих любимых. И приготовь побольше горячен воды: сажа такая жирная - с одного раза не отмыть. В волосах ее тоже полно. - Октавия перескакивала с одного на другое, продолжая вынимать из прически заколки.
      - Оставляю тебя с Нелл, дорогая. Сказать Гриффину, чтобы подавал ужин на полчаса позже?
      - О нет, я прекрасно успею, - ответила она все так же, будто второпях и слегка задыхаясь. - Разве мы не идем после ужина в оперу?
      - Наш поход можно отменить, - ласково возразил Руперт.
      - Но сегодня дают "Ифигению в Тавриде". - Фраза прозвучала глухо, потому что Нелл как раз снимала платье через голову Октавии.
      - Да, твой любимый Глюк, - улыбнулся муж, но его глаза оставались серьезными.
      - Можем опоздать на первый акт. - Октавия присела к туалетному столику и посмотрела в зеркало. На нее глянуло перемазанное сажей лицо. - Да, недаром извозчик глядел на меня так косо. Клянусь, он был уже готов отказаться от платы.
      - А ты что, разъезжала по городу в наемном экипаже? Мне казалось, у нас есть карета и коляска. Или я ошибаюсь?
      - Не надо острить, сэр, - смешливо упрекнула она мужа, вытирая лицо полотенцем. - Если папы не будет за столом, за ужином я тебе все расскажу. Ужасно повеселишься. А сейчас дай мне одеться, а то мы до полуночи не сядем есть.
      - Согласен. - Руперт кивнул и отправился в библиотеку. Меж бровей у него залегла глубокая складка.
      - Милорд?
      - Да, Гриффин.
      Обычно бесстрастное лицо слуги сейчас выражало глубокое негодование.
      - Э-э-э.., этот протеже леди Уорвик, милорд...
      - Что с ним не так?
      - Он отказывается мыться.
      - Ее сиятельство меня заверила, что ему не больше пяти лет и он весит не больше котенка-заморыша. Трудно поверить, чтобы два лакея не могли его усадить в ванну с горячей водой.
      - - Но он кусается.
      - Надень на него намордник.
      - Но ее сиятельство приказала обращаться с ним осторожно.
      - Ее сиятельство не узнает.
      - Хорошо, милорд. - Дворецкий поклонился с видом оскорбленного достоинства.
      Руперт налил шерри. Благотворительность Октавии его особенно не удивила. Она на своем печальном опыте знала, в каких страшных условиях порой живут люди, поэтому чужая боль вызывала у Октавии острое сострадание. Но здесь было нечто другое. История невероятно забавна, сказала Октавия, однако ее веселье не нравилось Руперту. Мальчишка провалился в трубу. Ничего невероятного в этом тоже нет - трубочисты работают в домах.
      Но в чью трубу? Не в ее же. Подруги? Тогда почему не сказать об этом прямо? К чему хитрить? И откуда это странное возбуждение?
      Десять минут спустя Октавия появилась в библиотеке. Она приготовилась к поездке в оперу: надела корсаж из танжерского шелка и просторную юбку из узорчатой оранжевой тафты.
      Улыбаясь, она впорхнула в комнату. На ногах красовались божественные туфли, по плечам рассыпались каштановые кудри, белизну изящной шеи подчеркивала черная бархотка, расшитая искусно сделанными стразами бриллиантов и жемчужин.
      - Будь добр, Руперт, налей мне шерри. Интересно, на кухне управились с Фрэнком?
      - С некоторыми трудностями, - холодно ответил муж, берясь за графин. - Он кусается.
      - Конечно, он напуган, - заметила Октавия как нечто само собой разумеющееся и с благодарной улыбкой приняла бокал. - Как ты думаешь, можно будет его воспитать, чтобы получился паж?
      - Где ты его взяла?
      - Отдам его отцу, - продолжала девушка, словно не слыша его вопроса. - Он научит мальчика грамоте, ведь отец любит преподавать. Он, кстати, собирался ужинать с нами, если закончит работу.
      Октавия потянула за шнурок звонка.
      - Гриффин, мистер Морган будет за ужином?
      - Думаю, да, миледи. - Бесстрастное лицо слуги все еще, казалось, излучало неодобрение. - Когда вы желаете видеть маленького трубочиста?
      - А он готов к показу?
      - Едва ли, мадам. Но мы отмыли его как смогли. Одежды подходящей не нашлось, так что пришлось завернуть в простыню.
      - Накормили?
      - До отвала, миледи. У него аппетит, как у удава. Хорошо бы не заболел от обжорства.
      - Лучше посмотрю на него после ужина, - решила Октавия, и в это время в библиотеку вошел Оливер Морган. - Папа, у меня для тебя сюрприз - маленький трубочист.
      Гриффин направился к двери, и Руперт готов был поклясться, что расслышал возмущенное хмыканье.
      - Боже, дорогая! А что я буду делать с маленьким трубочистом? - удивился Оливер, принимая у Руперта бокал с шерри.
      - Научишь грамоте. Беднягу настолько забили, что он не мог уже работать, и я подумала, что тебе с ним будет веселее.
      - Его ничему не учили?
      - Уверена.
      - Тогда беру с удовольствием. Мне давно хотелось провести педагогический эксперимент. Неграмотный мальчик все равно что чистый лист пергамента, на котором каждый может писать все что угодно. Ничто не засоряет его мозги, и если парень наделен природной сообразительностью, то через шесть месяцев будет читать римлян и греков.
      - А не полезнее ему знать родной язык?
      - Ну что вы, Уорвик! Польза - ничто, важен процесс познания языка. Оливер Морган счастливо потер руки. - Я запишу ход всего опыта, и какой-нибудь научный журнал сочтет за честь опубликовать результаты.
      С еще более несчастным видом, чем прежде, вновь появился Гриффин.
      - Ужин подан, миледи.
      - Спасибо. - Октавия взяла под руку отца.
      Что бы ни говорил Оливер, судьбу маленького Фрэнка еще предстояло решать, но перебивать отца ей не хотелось, когда тот рассуждает о таких интересных вещах. Сама она считала, что пять лет - слишком маленький возраст для изучения классиков.
      В течение всего ужина Руперт поддерживал ничего не значащий разговор, внимательно прислушиваясь к Октавии. Она и сейчас, казалось, была в отличном настроении, но смех звучал слишком громко, а глаза перебегали с одного предмета на другой и ни на чем не могли остановиться. И она не обращала внимания ни на вино, ни на еду.
      Присутствие Оливера Моргана исключало настойчивые расспросы, и Руперт ждал, правда, теперь уже с некоторым нетерпением.
      После ужина Октавия встала.
      - Оставляю вас за портвейном. Не терпится посмотреть на своего найденыша. Пойду на кухню, - сказала она застывшему в ожидании приказаний Гриффину. Мальчишке там будет привычнее.
      - Ему было бы привычнее с самим дьяволом, мадам, - объявил дворецкий, и на секунду его бесстрастное лицо дрогнуло. - Чертенок дернул кошку за хвост, разбил у поварихи соусницу и опрокинул банку с ваксой на скатерть с узорами, которую гладила горничная.
      - За три-то часа?! - воскликнула Октавия.
      - Только за три часа, миледи! Из-за стола послышался смех:
      - Дорогая, ты и сама не представляешь, какого дьволенка выпустила на волю.
      - Ничего, разберусь.
      На кухне она обнаружила запеленутого в простыню малыша, разъяренную кухарку, горюющую над скатертью горничную и посудомойку, оттирающую едко пахнущим щелоком кухонный горшок.
      Женщины в изумлении уставились на хозяйку, торопливыми шагами вошедшую на кухню.
      - Ох, Фрэнк, что ты наделал? - Она приблизилась к очагу, где сидел на стуле ребенок. Его бледное, с кулачок личико казалось не по возрасту взрослым, при появлении блистательной дамы глаза невероятно расширились.
      - Ничего! - Мальчик испуганно отпрянул. - Старый Бильбо пришел меня забирать?
      - Твой хозяин? Малыш кивнул головой.
      - Он меня убьет. - Печальный голосок произнес это как нечто само собой разумеющееся. - Теряться в дымоходе нельзя. А я заблудился.
      - Старый Бильбо, или как бы он там ни назывался, тебя отсюда не заберет, уверила малыша Октавия и погладила всклокоченные волосы.
      - Как же... - Глаза стрельнули в сторону разделочного стола, куда снесли остатки обеда. - Можно, я возьму еще кусок пирога?
      - Помилосердствуйте, миледи, - ужаснулась кухарка. - Он съел целых шесть. Стоит проглотить еще хоть крошку, и ему сделается плохо.
      - А то сейчас Бильбо придет... - Умоляющий взгляд хитрых глаз перебегал с одной женщины на другую.
      - Он не придет, - твердо сказала Октавия. - А тебе пора спать. Утром подберем какую-нибудь одежду.
      - Я могу взять его к себе в мансарду, миледи, - предложила посудомойка, смахивая со лба пот тыльной стороной красной, натруженной ладони. - Он почти такого же возраста, как мой меньшой братик. А тот всегда спал со мной в одной кровати.
      Посудомойка сама была почти что девочка, и в ее голосе прозвучала тоска по дому.
      - А справишься? - с сомнением посмотрела на нее Октавия. Умытый и накормленный маленький Фрэнк уже не казался таким покорным и трогательным, как тот, что в туче сажи появился в спальне Филиппа Уиндхэма.
      Картина недавнего переполоха вновь всплыла в памяти Октавии, и к горлу подступил смех. Девушка быстро вышла из кухни: не хватало только разразиться хохотом перед и так уже ошарашенными слугами. Она чувствовала себя легко, словно летала по воздуху. Судьбе было угодно от нее отвести то ужасное, чего она так страшилась.
      Руперт сидел в гостиной один. Не слишком большой любитель портвейна, Оливер удалился к себе, чтобы поразмышлять на досуге над новым планом.
      Дверь открылась, и появилась смеющаяся Октавия.
      - Папа ушел? Пожалуй, я выпью с тобой вина. Руперт налил ей портвейна.
      - Так я услышу твой рассказ, Октавия? Тебя весь вечер что-то ужасно забавляет. Разве можно скрывать такие смешные вещи?
      - Расскажу, расскажу. Действительно потешная история. - Она пригубила вино и, прыснув, поперхнулась. Руперт энергично похлопал ее по спине.
      - Начни-ка с самого начала.
      Октавия смахнула слезу из уголка глаза.
      - Мы были в спальне Уиндхэма, и вдруг...
      - Где вы были? - Лицо Руперта посерело.
      - В спальне Уиндхэма, - объяснила Октавия, сделав еще глоток. - И только остались.., остались в неглиже, как раздался шум, тарарам и крик... - Ею вновь овладел приступ смеха. - И из трубы вылетела туча сажи, - давясь от хохота, продолжила она. - Такая жирная... И черными хлопьями, как дождь, прямо на постель.
      - Прекрати! - Руперт ударил кулаком по столу. Октавия замолчала. От ярости его лицо смертельно побледнело.
      - Вышло очень забавно. - Она не могла взять в толк, отчего он злится. - На Филиппа стоило посмотреть... В кальсонах и вне себя... - Октавия снова прыснула, но к горлу подступил ком.
      Руперт схватил Октавию за плечо.
      - Перестань! - Злой шепот пугал еще больше крика. - Ради Бога, не смейся!
      Но остановиться Октавия не могла. По ее щекам текли слезы. Хохот подступал к горлу и бурным потоком вырывался наружу. Руперт встряхнул ее раз-другой и тряс до тех пор, пока наконец, ловя воздух ртом, Октавия не обмякла в его руках.
      Только тогда он ослабил хватку. Октавия откинулась на стуле, голова безвольно поникла, в груди клокотало.
      Руперт пристально смотрел на жену. Он ждал, пока она придет в себя. От обиды и ярости его мутило. Перед глазами вставала картина - брат в исподнем... А она, Боже мой, еще может этим шутить. Смеяться над тем, как Филипп чуть не...
      Руперт зажал рукой рот. Несколько мгновений ему казалось, что его вот-вот стошнит.
      - Почему ты мне ничего не сказала? - спросил он, когда Октавия немного отдышалась. - Я велел говорить обо всем, чем ты занимаешься с Уиндхэмом. Ставить в известность обо всех своих планах. Никуда с ним не ходить без моего разрешения!
      Октавия медленно подняла голову - глаза ее были пусты. Когда она заговорила, Руперт подумал: а слышала ли она его вообще?
      - Мне почти удалось взять кольцо. Оно в жилете.
      Сняв, он бросил его на пол...
      - Замолчи! - Руперт прикрыл глаза, стараясь остановить поток картин, которые не в силах был вынести. Но Октавия продолжала, словно вовсе его не слышала:
      - Я искала возможность, как бы его подобрать. А тут Фрэнк провалился в трубу, и я решила, что шанс появился. Но Филипп начал избивать мальчика, пришлось его останавливать. Так что с жилетом ничего не вышло. Извини. - Она стала жалобно извиняться. - В следующий раз...
      Октавия не смогла договорить: Руперт схватил ее за плечи, его пальцы впились в тело, лицо - вплотную к ее лицу.
      - Замолчи и слушай меня. Почему ты не рассказала о свидании? Я ведь тебе велел. Почему ослушалась?
      Октавия моргнула - слова Руперта наконец пробили плотную пелену окружавшего ее кошмара.
      - А почему я должна тебе говорить? Ты же не объясняешь мне свои планы.
      - Это разные вещи. - Он снова сильно тряхнул жену, изо всех сил стараясь достучаться до ее сознания. - Мы договорились с самого начала, что ты будешь слушаться меня о всем. Почему ты нарушила уговор?
      Октавия вздрогнула оттого, что его пальцы еще сильнее стиснули плечи, но гнев мужа ее, казалось, не тронул. Скатывался, словно капельки воды с кожи. Его волнения ее не касались, боль доставляли лишь собственные. И теперь, снова на грани истерики, она поняла, что именно ей чуть-чуть не пришлось пережить. И этот ужас был только отложен на время.
      - А что бы изменилось, если бы я тебе рассказала? - В тихом голосе послышалась неприкрытая горечь. - Я делала то, на что подрядилась. Ты прекрасно знал, что это должно было произойти. Так какая разница, когда? Чтобы ты сидел и представлял, как там и что? - Голос внезапно зазвучал громче. Этого ты хотел? Ты приобрел за деньги шлюху. Она выполняет свою работу. Но тебе показалось этого мало. Захотелось еще позабавиться, потешить больное воображение!
      Откуда взялись эти страшные слова? Они срывались с ее губ, точно яд с жала гадюки, но Октавия не могла сказать, зачем и отчего. Внутри забурлило и вспенилось, и отрава нашла себе путь на волю.
      Руперт посерел.
      Октавия замолчала, потрясенная собственными словами. От последних лучей умирающего солнца на столе пролегли длинные тени. Руперт разжал пальцы и отступил назад.
      - Как ты могла такое сказать? - Теперь его голос стал удивленным и тихим.
      - Ты мне с самого начала заявил, что в отношения с Филиппом будет вовлечено лишь мое тело, а душа и разум останутся нетронутыми. Так поступают только шлюхи, - ровным голосом объяснила Октавия. - К чему притворяться, ты нанял публичную девку; Да и что еще ты мог обо мне подумать после того, как я оказалась в твоей постели?
      Октавия отвернулась. Выплеснулись чувства, которые раньше даже в самых потаенных уголках души она боялась облекать в слова, и девушка чувствовала себя опустошенной.
      Руперт тяжело вздохнул:
      - Ничего позорного в той первой ночи не было.
      - Конечно же, было. Я вела себя как распутница. Мы оба прекрасно понимаем: если бы это было не так, ты бы не предложил мне соблазнить своего врага.
      Руперт взъерошил волосы. Подошел к окну, минуту постоял, наблюдая, как на землю быстро спускаются синие сумерки.
      За его спиной не шевелясь сидела Октавия. В ту первую ночь ее поведение, без сомнения, было бесстыдным, но она о нем не сожалеет. Произошло то, что произошло.
      Первым очень тихо заговорил Руперт:
      - Ты нисколько не виновата в том, что случилось в "Королевском дубе".
      - Ты сам сказал, это я тебя позвала.
      - Позвала, но не по своей воле. - Он по-прежнему невидяще вглядывался в падающую на землю ночь.
      - Не понимаю. - Октавия вдруг похолодела. Ей показалось, что в комнате затаилось нечто страшное, гораздо страшнее, чем вырвавшиеся у нее слова.
      - Помнишь горячий пунш?
      - Да. - От нехорошего предчувствия Октавия схватилась за горло.
      - Тогда, наверное, не забыла, как сказала, что хорошо бы в него добавить гвоздики?
      - Помню. - Страх вместе с тенью забился по углам. Руперт обернулся.
      - В гвоздике содержалось вещество, которое помогает расслабиться.., снимает всякие самоограничения, усиливает чувственность.
      Октавия непонимающе уставилась на мужа. Она помнила свои ощущения: особое возбуждение, беспокойство, провал в восхитительный, чувственный мир, без рассудочных и душевных барьеров. Ночь любви показалась ей сказкой.
      - Ты меня опоил? - В вопросе прозвучало сомнение, точно девушка не могла поверить в то, о чем спрашивала.
      - Да.
      - Значит.., значит, изнасиловал.
      - Можно сказать и так.
      - Но зачем? - Она проговорила это очень тихо, но с невероятной силой.
      Руперт вернулся к столу и сел. Пламя свечи внезапно резко очертило проступившие у рта и у глаз морщинки.
      - Мне нужна была твоя помощь, - прямо ответил он, решив, что и так достаточно ее обманывал. - Хотел привязать тебя к себе. Хотел, чтобы ты познала радость любви.
      - Понимаю, - откликнулась Октавия и пригубила портвейн. Она надеялась, что вино растопит ком в горле, снимет тяжесть в груди. - И у тебя все получилось.
      Руперт потянулся к ее безвольно лежащей на столе руке, но она отдернула ее как ужаленная.
      - Я хочу, чтобы ты мне поверила. С тех пор я больше так не думаю.
      - И какое это имеет значение? - безразлично произнесла Октавия, но ей хотелось плакать, кричать, выцарапать ему глаза.
      Девушка встала.
      - Извини, я хочу спать. Если это тебе так важно, о следующем свидании я тебя оповещу.
      - Октавия...
      Но в шорохе шелков она уже шла к выходу, и через секунду дверь за ней захлопнулась.
      Руперт разразился проклятиями и не мог остановиться, пока не произнес все известные ему ругательства. Потом наполнил бокал и в мрачном молчании выпил.
      Дела складывались хуже некуда, и он не знал, как их поправить. Если Октавия его не простит, делать нечего, придется ее отпустить.
      Он поднялся и вышел из гостиной. У дверей Октавии рука уже хотела постучать, но Руперт передумал, боясь получить отказ. Просто без всяких церемоний вошел.
      Октавия сидела у окна. Когда она обернулась, Руперт увидел в ее глазах слезы.
      - Милая моя! - Он потянулся к ней, хотел утешить, погладить.
      - Не трогай! - Девушка прикрылась ладонями, точно защищаясь.
      От этого жеста руки Руперта безвольно упали. Он стоял и смотрел на жену сверху вниз, ощущая себя беспомощным, как в детстве, когда от козней близнеца им овладевало бессилие. И не мог избавиться от мысли: то, что он сделал с Октавией, достойно не его, а Филиппа.
      - Я не трону тебя, - немного помолчав, проговорил он. - Просто зашел сказать, что ты свободна от своих обязательств. Все, что требуется от меня, я выполню, но тебе больше делать ничего не придется. Если пожелаешь, живи здесь, и я позабочусь о тебе и твоем отце, пока окончательно не разберусь с Ригби и Лакроссом и не верну вам состояние.
      Октавия покачала головой. Раньше за то, чтобы услышать эти слова, она отдала бы многое. Но теперь девушка понимала, что их вынудили сказать неспокойная совесть и стыд - если, конечно, Руперт был способен на такие чувства. А она бы хотела, чтобы он страдал от стыда.
      - Нет, от своих обязательств я не отступлюсь и добуду для тебя кольцо у Филиппа Уиндхэма. Мы заключили деловое соглашение и отныне будем ограничиваться только им.
      Ее лицо стало решительным, а глаза похолодели. Слезы высохли, кроме тех, что струились из самого сердца. Так она оплакивала обрушившиеся на нее горе и предательство. Но те слезы были ему не видны.
      - Хорошо, - спокойно согласился Руперт. Он обидел Октавию и потерял на нее все права. К тому, что он рассказал об их первой ночи в "Королевском дубе", добавить было нечего.
      Он напомнил себе, что к этому моменту шел много лет, и теперь недалек тот час, когда Филипп Уиндхэм снова узнает о существовании брата. Если Октавия хочет помочь ему, он примет ее помощь. Он уже знал, как достать то, что было ему нужно.
      - Но план у нас будет другой. - Слова прозвучали отрывисто, за властным тоном он пытался скрыть свои раны. Нечего изливать на Октавию собственное горе. - Несколько дней назад я решил его изменить. Поэтому, если бы ты мне рассказала о сегодняшнем свидании, я бы сказал, что надобность в нем отпала.
      - Извини, не знала, - ответила Октавия с горьким сарказмом.
      - Знала бы, если бы точно следовала моим указаниям. - Губы Руперта плотно сжались. - Но что сделано, то сделано. И теперь нам надо заманить Филиппа в пустошь Патни.
      - А там ты его ограбишь?
      - Угадала.
      - Но он узнает тебя.
      - Не сможет.
      - Но все же риск очень велик.
      - Не больше, чем обычно.
      Девушка не ответила ни слова, и Руперту не оставалось ничего другого, как поклониться и направиться к двери.
      - Доброй ночи, Октавия.
      Когда он решил изменить план и не приносить ее в жертву? Неужели правда еще перед ссорой?
      Но даже если и так, какое это имеет значение? Какое может иметь значение после того, в чем он признался?
      Глава 18
      Наемный экипаж замедлил движение и остановился на перекрестке. Дирк Ригби и Гектор Лакросс одновременно схватились за рукояти шпаг, как только услышали снаружи пронзительные крики бушующей толпы. В окнах с обеих сторон показались лица - раскрасневшиеся от спиртного крестьянские худые лица, лица, искаженные злобой, ощерившиеся от предвкушения воскресной забавы.
      - Долой папство! Долой папство! - выкрикивали они, и отдельные возгласы сливались в единый хор, наполнявший душный воздух летнего дня.
      - Проклятие, вот влипли, - пробормотал Гектор, наполовину вытаскивая из ножен шпагу.
      - Не надо, - заскулил Дирк. - Это их только раззадорит. - Он опустил стекло. - Правильно, добрые граждане! Долой папство! - И помахал рукой целому морю голов. - Никакого послабления католикам! Долой папство!
      В ответ всколыхнулся одобрительный рев множества глоток:
      - Пусть проезжают!
      Возница тоже закричал во всю мощь своих могучих легких:
      - Долой папство!
      Толпа снова одобрительно завопила и чуть раздалась, освободив ровно столько места, чтобы испуганные лошади могли двинуться к Лондонскому мосту. Возница щелкнул кнутом, экипаж набрал скорость и вскоре оказался далеко от толпы.
      Гектор откинулся на спинку сиденья и утер лоб надушенным платком.
      - Мерзкие твари! За кого они себя принимают, что решаются задерживать благородных людей?
      Дирк снова закрыл окно. Воздух в экипаже прогрелся и казался спертым, но лондонская вонь в разгар жаркого летнего дня была еще невыносимее.
      - Нужно вызвать армию, заковать лорда Джорджа в кандалы, - объявил он. Этот человек спятил... лишился ума.
      - Но он знает, как подогреть толпу, - возразил Гектор. - И везде, куда ни едет, происходит одно и то же. Каждый спешит его послушать, а со сборищ расходятся окрыленные антипапским пылом.
      Дирк скривил гримасу, но ничего не ответил, потом наклонился вперед и выглянул в окошко. Впереди маячил красный кирпичный склад, а под ним неспешно несла свои грязные воды Темза, казавшаяся серой под тусклым светом подернутого дымкой солнца. Экипаж прогрохотал по мосту, свернул во двор и остановился перед зарешеченной дверью.
      Седоки сошли на землю и огляделись. Вокруг было так же спокойно, как и в два предыдущих приезда. В прошлый раз они присутствовали на заседании Комитета вкладчиков Тадеуша Нильсена, а сегодня их вызвали на срочное собрание, посвященное новым проектам строительства на Арклейн.
      - Вас подождать, джентльмены? - спросил возница и смачно плюнул, стараясь попасть в проходящую посреди мощеного двора сточную канаву.
      - Мы пробудем здесь не больше получаса. - Гектор скривил гримасу.
      - Тогда ладно. - Возница снова устроился на своем сиденье и достал из бездонного кармана длинного сюртука обожженную трубку. - Хорошо бы те балагуры пока успокоились. - Он разжег вонючий табак. - Попомните меня, они еще доставят неприятности. У этого лорда Джорджа Гордона шило в заду. Простите, джентльмены, что так вольно говорю о знати.
      Ни один из седоков не удостоил его ответом. Они отвернулись и стали пробираться через заваленный всяким хламом двор.
      Дверь им открыл Нед. За ним простиралась пещерная тьма.
      - А вот и вы, - прогудел он и, указав большим пальцем за спину, объявил:
      - Самые последние. Господин наверху.
      Ригби и Лакросс повиновались повелительному жесту пальца и последовали за стариком по уже знакомой дороге. Массивная железная дверь с грохотом захлопнулась. Несмотря на теплый день, воздух внутри был, как всегда, сырым и прохладиым. Нед вел их по винтовой лестнице, освещая темное пространство высоко поднятой лампой. Весь путь он ворчал и что-то бормотал себе под нос, время от времени останавливаясь, когда из-под ног вылетало особенно густое облако пыли.
      - Отсюда, пожалуй, дойдете сами. - Слуга остановился на верхней площадке, снова смачно чихнул и утер нос рукавом.
      Гектор осторожно обошел старика, вслед за ним проследовал Дирк, и при свете коптящей за их спинами масляной лампы оба засеменили к двери в глубине площадки. Дирк сильно ударил кулаком в дверь. Громкий стук придал ему уверенности. Он поднял щеколду и с важным видом вошел в комнату.
      - О, мистер Лакросс... И мистер Ригби с вами... Да вижу, за вашей спиной. Прошу вас, проходите. Угощайтесь вином. Всех собравшихся вы, конечно, помните.
      Им навстречу вышел улыбающийся Тадеуш Нильсен. На нем была поношенная визитка из серого бархата, обшлага рукавов отделаны засаленным кротовым мехом, на шее повязан платок в пятнах. Его улыбка стала еще шире, и ужасный шрам приподнял уголок губы. Из уважения к гостям он нацепил растрепанный парик. Но, несмотря на непредставительную внешность, было в нем нечто такое, что приводило в трепет Дирка и Лакросса каждый раз, когда они оказывались в его обществе. Блеск серых глаз, казалось, насквозь прожигающих собеседника, не очень соответствовал горбатой спине и видимой дряхлости Тадеуша.
      В середине комнаты за выщербленным столом сидели четыре джентльмена - люди престарелые, они как будто дремали. При появлении Ригби и Лакросса все как один закивали головами и забормотали приветствия; вновь прибывшие заняли свободные стулья. Гектор, перед тем как усесться, с брезгливой гримасой смахнул со своего стула пыль.
      - Вино, джентльмены. - Щедрый хозяин наполнил два мутных бокала из пыльной бутылки и передал им через стол, а потом налил по новой остальным собравшимся. - А теперь к делу.
      - Просто скажи, где подписать, Тадеуш, - пророкотал старший - человек с длинной седой бородой. - Не хочу я долгих объяснений.
      - Верю тебе, как самому себе. - Другой с размаху ударил ладонью по крышке стола - звякнули бокалы, жалобно застонало дерево.
      Хозяин посмотрел на него из-под полуприкрытых век, посылая лишь ему одному понятное предостережение: актер слегка переигрывал.
      - Полноте, банкир Моран. Ваши слова - слишком большая честь для меня, - не спеша произнес Тадеуш и пригубил вино. - Но я и не подумаю принять от вас деньги без документов.
      - Естественно, - поспешно согласился с ним мнимый банкир. - Об этом я как раз и толкую... Именно об этом, - и смущенно закашлялся.
      - Чем вызвана такая поспешность, Нильсон? - грубовато спросил Гектор Лакросс. - Нужны еще деньги? Тадеуш почесал подбородок и нахмурился.
      - Перед тем как вы приехали, я уже объяснял - дело слегка осложняется: фонды, где я разместил ваши небольшие средства, в этом квартале собираются выплатить не семь, а только пять процентов.
      Он оглядел собравшихся, казалось, нисколько не встревоженных этим откровением. За исключением Ригби и Лакросса, они не проявили ни малейшего волнения.
      - Но как это могло случиться? - нахмурился мрачно Дирк, а про себя подумал: почему бы хозяину не открыть ставни хотя бы на реку. Тогда бы в комнату проник естественный свет. Было что-то неприятное, даже зловещее в том, что они сидели в темноте - в солнечный, жаркий день в мрачной, сырой пещере.
      - Фонды подобного рода всегда подвержены влиянию рынка, - ответил Тадеуш. - Вы согласны, мистер Моран?
      - Совершенно справедливо... Совершенно справедливо, - поддержал его банкир.
      - Беспокоиться не о чем, - вставил третий присутствующий, безразлично зевая. Он был прекрасно одет - в костюме из бордового бархата с золотыми пуговицами и в парике с косичкой.
      Гектор посмотрел на него с уважением:
      - Вы так полагаете, судья Гринвэй?
      - Никаких сомнений, мой мальчик. - Судья снова зевнул. - А вы как полагаете, Бартрэм? - Он повернулся к молчавшему до сих пор соседу.
      - Не знаю, не знаю, - отозвался тот недоверчиво. Это был худой, как иголка, с заостренной кверху головой человек. - Если мы узнаем, что вместо обещанных семи процентов нам отдают только пять, тут есть над чем задуматься. Это означает, что Тадеуш располагает меньшими суммами на строительство... И наши вклады не так велики, как мы рассчитывали. - Он обвел глазами собравшихся, как мудрая сова.
      - Вы совершенно правы, Бартрэм, - тут же согласился хозяин. - Ваши вклады оказались в самом деле не так велики, и у меня образовались некоторые трудности с наличностью.
      Он достал новую бутылку.
      - Еще бокал?
      - Деньги.., деньги, - пробормотал судья, потирая руки. Наполнив бокал, он передал бутылку дальше. - И что же, дорогой мальчик, ты хочешь от нас?
      - Еще двадцать тысяч наличными, - спокойно объяснил Тадеуш. - Таким образом я смогу закончить строительство на Арклейн и приступить к новому проекту. Шесть клиентов у меня, джентльмены, уже есть. Из тех, кому для жилья необходимо приличное место, чтобы создать себе репутацию и обзавестись связями. - Он улыбнулся, и его шрам дернулся. - Людей, которые еще не успели насладиться всеми прелестями хорошего общества, оно тянет необоримо. Большой дом, приличная гувернантка, Итон для мальчиков - вот и состоялось рождение новой династии. - Он сделал энергичный жест рукой. - А кто мы такие, чтобы не воспользоваться тщеславием жаждущих подняться на новую социальную ступеньку людей?
      - Но где гарантии, что с этими двадцатью тысячами не случится то же, что с остальными деньгами? - поинтересовался Дирк и вновь наполнил свой не слишком чистый бокал.
      - Имейте хоть немного доверия, сэр, - запротестовал судья Гринвэй. - Не вина Тадеуша, что на Бирже выдался неблагоприятный месяц. Но прекрасно известно: сколько уходит - столько же и приходит. Недоплатили в этом месяце, в следующем заплатят десять процентов или что-нибудь около того.
      - Но к сожалению, до следующего месяца я ждать не могу, - снова вступил в разговор Тадеуш. - Нужно закупать материалы и заканчивать строительство. Стоит просрочить контракт, и можно потерять клиентов. В таком случае они вправе потребовать возвращения задатков, а это, джентльмены, должен признаться, в настоящее время сделать весьма затруднительно.
      - Затруднительно вам, - возразил Дирк. - Но нас ваши затруднения вовсе не касаются. Нам безразлично, есть у вас деньги, чтобы вернуть клиентам, или нет.
      - Боюсь, это не совсем так. - Тадеуш пододвинул к нему пачку бумаг. - Вы ведь, джентльмены, читали договоры, прежде чем их подписать. А в них специально оговаривается, что каждый из нас является членом консорциума и отвечает лично, как и мы все в целом, за строительство домов, предусмотренных настоящим договором. Освежите память, господа.
      Приятели мрачно уткнулись в бумаги. Гектор схватил свечу, и капля горячего воска упала ему на палец.
      - Черт побери! - Он вырвал документ из рук своего компаньона и поднес ближе к пламени. - Получается, что, если вы не сможете выполнить своих обязательств, мы все окажемся в долговой тюрьме?
      - Джентльмены, джентльмены, - успокоил собравшихся Тадеуш, - не надо так волноваться. Этого никогда не произойдет. Мы терпим временные трудности. Необходимы дополнительные денежные вливания, просто чтобы заткнуть дыру до того момента, как будут достроены дома.
      - Но очередные двадцать тысяч? Вы тоже поместите их в фонд? забеспокоился Дирк.
      - Нет, нет, на это не хватит времени, - пояснил Тадеуш. - Деньги нужны немедленно, чтобы вовремя достроить дома и рассчитаться с нашими партнерами. Не стоит бояться, вы не потеряете ни пенни.
      Дирк почесал затылок. Слова Тадеуша звучали разумно. К тому же все, кроме Гектора, вокруг согласно кивали.
      - Как ты считаешь, Лакросс?
      - Боюсь, у нас нет иного выхода, - кратко ответил Гектор. - Не вышло бы хуже.
      - Сэр, вы меня обижаете. - Голос Тадеуша Нильсона превратился в свистящий шепот. На изуродованном шрамом лице появилось выражение, заставившее Гектора невольно вобрать в плечи голову, словно перед ним находилась готовая к роковому броску кобра. - Вы ведь не ставите под сомнение мою честность, Лакросс?
      - Конечно, нет, Тадеуш. - Банкир сердечно хлопнул Гектора по плечу. Малый, я думаю, просто не привык иметь дело со всякими фондами и Биржей. Не имеет ни малейшего представления о процентах. - На его лице появилась добродушная улыбка. - Вы новичок в бизнесе, уважаемый сэр?
      Гектор все еще пытался прийти в себя, после того как увидел другого Тадеуша Нильсона.
      - Возможно, - пробормотал он, ерзая на стуле. - Но у меня нет двадцати тысяч наличными. Под них придется заложить какую-то часть недвижимости. Ваш банк, надеюсь, предоставит под залог деньги?
      - И мне тоже, - присоединился к приятелю Дирк.
      - Обычное дело, - поддержал их судья Гринвэй. - Все время приходится этим заниматься, не так ли друзья? Когда играешь, приходится рисковать. А то, чем мы здесь занимаемся, это и есть игра.
      - Именно, - обрадовался Дирк. - Как очко или фараон. Кладешь на кон деньги и ждешь, что пошлет тебе судьба.
      Гектор посмотрел на компаньона почти осуждающе;
      - Только в этом случае мы рискуем оказаться в долговой тюрьме.
      - То же самое может произойти и за карточным столом, - пожал плечами Дирк. - Помню, как-то раз сам провел там ночь.
      - Мистер Ригби, я чувствую, в вас живет дух настоящего игрока. - Тадеуш снова наполнил стаканы. - Чтобы сорвать большой куш, нужно рисковать. И уверяю вас, я еще ни разу не проигрывал. Как и никто из этих джентльменов. - Хозяин поднял глаза на присутствующих и, как и ожидалось, получил от них горячую поддержку. - Хорошо, тогда выпьем за наш следующий шаг. - Он поднял бокал и так улыбнулся, что Гектор засомневался, видел ли он вообще готовую к нападению кобру.
      Члены комитета подняли бокалы.
      - Я готов выписать чек хоть сейчас, - заявил банкир. - У вашего слуги найдутся бумага и перо?
      - Есть прямо здесь в конторке. - Тадеуш подошел к дубовому секретеру. Открыл ящик и поставил перед банкиром Мораном чернильницу, бумагу и перо. - К вашим услугам, господа.
      Потом снова уселся за стол, достал длинную трубку и принялся набивать табак. Через несколько минут чек был готов и передан ему через стол.
      Дирк и Гектор тоже написали закладные на свои доли в Хартридж Фолли, которым владели совместно, потому что ни у одного из них не было денег выкупить часть другого.
      Тадеуш принял бумаги с благодарной улыбкой, подержал над каждой свечу, и когда капли воска упали на подписи, с любезным выражением лица передал обратно:
      - Соблаговолите поставить ваши печати, джентльмены.., а лорд Главный судья их удостоверит.
      - Но никто другой печатей не ставил, - возразил Гектор.
      - Они выписали банковские чеки, - сладким голосом объяснил хозяин. - Мне еще предстоит убедить своих банкиров предоставить наличные под ваши гарантии. Поэтому, как вы понимаете, документы требуются, заверенные печатями.
      Поколебавшись мгновение, Гектор приложил кольцо с печаткой к расплавленному воску. Его примеру последовал и Дирк. Выражение лица Тадеуша оставалось елейно-любезным. Судья Гринвэй, что-то удовлетворенно бормоча, засвидетельствовал подписи, после чего документы оказались в руках хозяина.
      - Спасибо, господа. Должен отметить, что дела вести с вами чрезвычайно приятно. - Он аккуратно сложил закладные, которые тут же исчезли в ящике секретера. Тадеуш повернул в замке тяжелый ключ и положил его в карман.
      - Еще бокал вина, чтобы завершить нашу приятную встречу. - Он снова потянулся к бутылке.
      Гектор вскочил со стула. Ему вдруг захотелось как можно скорее уйти из этой темной дыры, а бургундское в грязном стакане показалось просто отвратительным. Но только он собрался откланяться, как судья задал какой-то вежливый вопрос о его опыте работы в парламенте, и Лакросс оказался втянутым в разговор с человеком, чье положение в обществе требовало всяческого уважения.
      Гектору льстило, что судья Гринвэй так внимательно слушает его разглагольствования о том, каким он, один из вигов, пользуется влиянием в городке Броутоне, который представляет в парламенте. Дирк в это время разговорился с банкиром. Их захватила увлекательная тема - проблема финансирования скачек и лисьей охоты.
      Тадеуш Нильсон между тем из-под полуприкрытых век внимательно следил за своими жертвами, окончательно потерявшими бдительность под градом комплиментов, сказанных столь уважаемыми людьми.
      Дирк поднял глаза на хозяина, и ему показалось, что тот насмешливо улыбается, но, конечно, это всего лишь безобразный шрам. Бедняга. Такое уродство!
      - Джентльмены, я вынужден просить меня простить, но у меня назначено еще одно важное свидание, - вступил в разговор Тадеуш, когда в беседе возникла короткая пауза. - Он отодвинул стул и подошел к звонку. - Нед вас проводит.
      - Иду, иду. Что за спешка? - раздался снизу голос старика. Послышалось шарканье ног и скрип половиц.
      - Извозчик внизу говорит, что может ждать еще три минуты. И хочет получить оплату за поездку сюда. Как вам будет угодно, господа?
      Гектор и Дирк вскочили.
      - Грязная собака! - воскликнул Лакросс.
      - Одному Богу известно, куда катится мир, - согласился судья, кивая головой и поглаживая бордовый жилет. - Кто знает, что еще случится на Сент-Джордж Филдс, где намечается сборище лорда Гордона.
      - Его сторонники утверждают, что придут тысячи людей, - подхватил разговор банкир, направляясь к двери. - Послушают лорда Джорджа, кинутся в Лондон, и никто из нас не будет чувствовать себя в безопасности в собственных кроватях.
      - Напишите на дверях лозунг "Долой папство!", и вас, вероятно, обойдут стороной. - Тадеуш пытался скрыть усмешку. - До свидания, джентльмены. - Он поклонился гостям и передал их на попечение Неда.
      Дверь за ними захлопнулась.
      Руперт распрямился, подошел к окну и, распахнув ставни настежь, глубоко вдохнул пропахший гниющими речными водорослями влажный воздух. После спертой духоты закрытого помещения он показался ему живительным.
      - Ушли, Бен? - Он обернулся к двери. Бодрыми, решительными шагами в комнату вошел хозяин "Королевского дуба".
      - Да, Ник. Я сказал Уиллу, что как-нибудь в субботу ты встретишься с ними со всеми в таверне.
      - Великолепные актеры! Я чуть было сам не поверил. Особенно хороши Уилл и Томас. Из Уилла получился замечательный Главный судья.
      Он усмехнулся и намочил салфетку.
      - А Фред и Терренс представляли парочку сонных стариков, которым все равно, что происходит вокруг.
      - Ну, ты получил то, что хотел?
      - Именно то, что хотел. - Руперт стал снимать с лица салфеткой шрам. Через пару недель наши приятели получат требования расплатиться по закладным. Тогда они бросятся к Тадеушу Нильсону. Но Тадеуша Нильсона и след простыл - он уже исчез с лица земли. - Лицо Руперта исказила страшная улыбка, а в глазах застыл ледяной холод.
      - Иногда мне кажется, что ты и есть сам дьявол. Ник, - спокойно заметил Бен. - Что эти парни тебе сделали?
      - Не мне, Бен. - Руперт стащил с головы парик, развязал на шее платок, снял замызганный сюртук и жилет из кротового меха.
      Поборов любопытство, хозяин таверны больше не задавал вопросов. Он прекрасно знал это выражение глаз и эту ухмылку Лорда Ника и понимал, что продолжения разговора не будет.
      - Ты проследил за Моррисом? - Руперт спросил это обычным тоном, застегивая жилет.
      - Похоже, чист как агнец. Ходит, куда обычно, разговаривает с тем, с кем всегда. Я по крайней мере ничего не раскопал. А что? Собираешься снова выйти на дорогу?
      - Возможно. - Руперт накинул на плечи сюртук. - Есть одно личное дельце.
      - Неужели пойдешь на дорогу по личным делам? - В голосе Бена слышалось явное неодобрение.
      - Только на этот раз, - Руперт старательно завязывал галстук, понадобится домик.
      - Дай только знать, когда.
      - Хорошо.
      Из кармана панталон Руперт достал тяжелый бронзовый ключ и, открыв ящик, вынул две закладные. Завтра Лакросс и Ригби получат из банка уведомление о необходимости внести задолженность за дом. И они с ним согласятся, потому что увязли в этом деле по уши. Руперт засунул закладные в жилетный карман и на пламени свечи сжег фиктивные чеки своих сообщников. Спектакль завершен. А когда Октавия выманит в пустошь Филиппа, над сценой опустится занавес.
      Пепел лег на стол серой горкой, и Руперт смахнул его на пол. А когда поднял глаза, сердце Бена сжалось: хозяин таверны был рядом с другом в самые страшные минуты, но никогда не видел у него такого беззащитного выражения лица.
      - Закроешь сам. - Руперт направился к двери. В его глазах таилось нечто, очень похожее на отчаяние.
      Ялик остался у перевозчика. Руперт забрал лошадь в таверне "У ангелов". В воздухе, казалось, была разлита враждебность. Недавно улицы города были немыми свидетелями того, как здесь проходила толпа. В переулках стояли горожане, к окнам прилипли испуганные лица.
      ***
      Но Руперт не обращал на окружающее почти никакого внимания. Не улучшили его настроения ни сегодняшний спектакль, ни хрустящие в кармане жилета бумаги, которые возвратят дом Оливера Моргана его законному владельцу. Он думал только об Октавии: как она встретит его на Довер-стрит?
      Девушка держалась с ним подчеркнуто вежливо, но улыбка не озаряла золотистых глаз, которые казались далекими и чужими, как потускневшее солнце. Если же Руперт случайно до нее дотрагивался - обычным, дружеским жестом, - тут же отстранялась и как будто внутренне сжималась, словно испытывала необоримое отвращение.
      Он больше не приходил к ней, не надеялся увидеть в ее глазах водоворот страсти. Чувствовал себя счастливым, если удавалось хотя бы вовлечь в разговор. Октавия больше не смеялась, но Руперт, казалось, до сих пор слышал ее страшный хохот в тот ужасный день - хохот, который вынести было тяжелее, чем рыдания.
      Она носила в себе рану. Октавия, которую он знал и любил, спряталась в новой оболочке и, как подстреленный зверек, пыталась себя вылечить. Руперт все это понимал, но не знал, как к ней пробиться сквозь панцирь.
      Он думал, что смирится с потерей. Согласится с тем, что Октавия сыграет свою роль, честно выполнит обязательства в их сделке, и он останется доволен хотя бы этим. Но его отвращение к себе каждый раз возрастало, когда он видел в ее глазах обиду.
      Руперт оставил Питера в конюшне и направился к парадному подъезду. Когда хозяева уходили, Гриффин обычно выставлял лакея, и тот следил, не возвращаются ли они домой. Но на сей раз, когда Руперт поднялся по ступеням ко входу, дверь перед ним не распахнулась. Причина такого нерадения слуг выяснилась, как только Руперт попал в дом: там царили беспорядок и шум.
      У лестницы плакала горничная, уткнувшись лицом в передник, высоким альтом ей вторила экономка. Руперту показалось, что все его слуги - от мальчишки чистильщика сапог до чопорного Гриффина - издавали какие-нибудь звуки.
      Огромная полосатая кошка проскользнула у ног Руперта, пошла было по вестибюлю, но тут же, передумав, прыгнула куда-то вбок и исчезла.
      - Дьявольщина! - Руперт захлопнул за собой Дверь. - Черт побери, Гриффин, что здесь происходит?
      - Все этот шалопай! - объявил дворецкий. От возмущения грудь Гриффина тяжело вздымалась. - Выпустил в дом целый мешок мышей и змей.
      - Одна там.., там.., под столом, - указала судомойка дрожащим пальцем, и ее голос взвился к таким высотам, что, казалось, она вот-вот сорвется в истерику.
      - Тихо! - рявкнул Руперт. - Гриффин, верни людей к работе, если они не хотят остаться вовсе без работы!
      Он прошел к столу и увидел увлеченную охотой кошку. Кошка распласталась на животе и пыталась лапой достать ужа, спрятавшегося в щели. Судомойка взвизгнула и открыла новый раунд всеобщей какофонии.
      Потеряв интерес к змее, Руперт обернулся и успел заметить, как в дверь библиотеки шмыгнула полевая мышь, а вслед за ней - устрашающего вида одноглазый черный с белыми пятнами кот.
      - Где Фрэнк? - От того, что Руперт произнес эти слова очень тихо, голос его не стал мягче.
      - Здесь, - отозвалась с лестницы Октавия. Ее голос дрожал, и Руперт тут же определил: от смеха. Он много дней не слышал этих звуков, и сердце в его груди екнуло.
      - Дайте-ка его мне, миледи, - заявил Гриффин. - Отведу его на конюшню и преподам такой урок, который он вряд ли забудет.
      - Сомневаюсь, чтобы у тебя получилось, Гриффин, - возразила Октавия, крепко держа мальчишку за ворот и волоча за собой по лестнице. - За его короткую жизнь Фрэнка так часто били, что одной поркой больше, одной меньше уже не имеет значения.
      - Ничего я такого не сделал! - протестовал мальчуган.
      - Сделал, сделал, - назидательно повторяла Октавия, стаскивая его с последней ступени. В глазах девушки плясали смешливые искорки.
      - Знаешь, Руперт, папа велел ему отобрать для урока змей и мышей и выучить их латинские названия. Так что он сделал именно то, что его просили.
      - Да? - Руперт готов был поверить, что Оливер Морган способен дать мальчику такое необычное задание.
      - Правда, не совсем, - осторожно добавила Октавия. - Отец просил отобрать картинки змей и мышей, а Фрэнк решил, что будет правдоподобнее - или забавнее - принести настоящих тварей.
      Руперт улыбнулся. Мальчик все еще извивался в руках Октавии.
      - А как они разбежались?
      - Выскочили из ящика, вот и все. Я ни в чем не виноват, хозяин.
      - Врешь, маленький оборвыш, - взорвался Гриффин. - Ты всех специально выпустил на кухне, чтобы их увидели кошки.
      - Гриффин, - мягко перебил дворецкого Руперт, - меня бы очень устроило, если бы ты отправил людей по своим местам.
      Лицо дворецкого побагровело. Он поклонился и махнул рукой воющим слугам. Через несколько секунд вестибюль опустел - остались лишь Октавия, Руперт и притихший, настороженный Фрэнк.
      Его взгляд перебегал с господина на госпожу, озорство в глазах исчезло, сменившись стариковской опасливостью, которую замечали в первые дни его жизни на Довер-стрит.
      - Что же нам с ним делать? - поинтересовалась Октавия и тут же отпрыгнула в сторону: из библиотеки прямо на нее выскочил огромный черный кот.
      - Сколько их всего?
      - Мышей или змей?
      - И тех и других.
      - Судя по тому, что сказал мне Фрэнк, змей три, а мышей четыре. И я не представляю, как нам их поймать. - Голос ее дрожал от смеха.
      Руперт вслушивался в знакомые переливы смеха, и эти звуки казались ему божественными. Они изгоняли память о том, другом, страшном смехе.
      Заметив, что и Руперт рассмеялся вместе с Октавией, Фрэнк заулыбался. Он никак не мог поверить, что они находят это забавным. Самому ему история со змеями и мышами казалась смешной. Но опыт общения со взрослыми подсказывал, что никто из них не разделяет его чувство юмора. Однако эти двое не были похожи на остальных. Гриффин, экономка, кухарка - эти были ему знакомы. Но хозяин и миссис Тави оказались людьми совершенно иного сорта. И еще старикашка наверху.., он явно выжил из ума, но был совершенно безвреден.
      - Но что же нам все-таки с ним делать? - повторила Октавия.
      - Решим, когда он выловит всю свою живность. - Руперт достал из кармана платок и, как-то совершенно естественно взяв девушку за подбородок; вытер мокрые от слез глаза.
      В первые секунды никто не осознал, что произошло, но уже в следующее мгновение улыбка Октавии погасла и глаза потеряли блеск. Она отвернулась.
      Руперт повернулся к мальчику. Его голос прозвучал строго, в глазах появилась сталь:
      - Фрэнк, ты поймаешь всех до единой твари, а до тех пор не получишь ужина. - Еда была для мальчика лучшим стимулом.
      Лицо Фрэнка стало снова настороженным. Он вобрал голову в плечи, сгорбился, а когда Октавия ослабила хватку, вывернулся и скользнул в темный угол, словно хотел спрятаться.
      - А как он разыщет их в огромном доме? - В голосе Октавии не было ни намека на прежнюю смешливость. - Они могут спрятаться где угодно: за панелями, под ковром.
      - Пусть попробует, - коротко бросил Руперт и направился к библиотеке.
      - Насколько я знаю Фрэнка, он выйдет на улицу, наловит других и выдаст за тех. - Октавия последовала вслед за ним.
      Ее душу охватила тоска, как только между ними возник знакомый холодок. Прежнего нельзя вернуть. Ум отказывался покориться человеку, который ее хладнокровно опоил и вызвал неестественный порыв.
      Он ее обхитрил. Обманул. Предал. И этот стыд и разочарование были для нее невыносимы.
      - Ну что ж, не буду слишком глубоко вдаваться в то, какое он примет решение. - Руперт постарался, чтобы его речь снова звучала легкомысленно. Бокал шерри?
      - Спасибо. - Девушка приняла вино, поблагодарив его обычной теперь чужой и холодной улыбкой.
      - Если мыши за обшивкой начнут плодиться, они нас скоро выживут из дома. Ей явно стоило больших усилий поддерживать разговор, и Руперт перешел к делу. У них осталась одна общая тема - их соглашение, и он заговорил сосредоточенно и деловито:
      - Когда ты сможешь выманить Филиппа на свидание из города?
      - После истории с Фрэнком Уиндхэм относится ко мне довольно настороженно, - ответила она. - Мне кажется, хочет убедиться, что я не разнесла историю по всему свету и он не сделался всеобщим посмешищем. Но я продолжаю с ним заигрывать, и он постепенно сдается. Скажешь, когда выманить его в пустошь. Октавия отошла к окну.
      С минуту Руперт глядел на нее. Октавия больше не говорила о своих делах с братом, а он ее больше не спрашивал. Не имел права командовать.
      - Скажем, в следующую среду. - Он сказал это так, словно они намечали чайную вечеринку. - Я предупрежу Бена.
      - А как дела со шпионом? - Октавия продолжала смотреть в окно.
      - Не думаю, чтобы он вообще был.
      - А Моррис?
      - Бен так не считает.
      - Хорошо, значит, назначим на следующую среду, - Решено. - Руперт поднялся.
      Дверь за ним закрылась очень мягко. Ножка бокала хрустнула в пальцах Октавии. Сверкающее стекло впилось в кожу, и на ней выступила капелька крови.
      Глава 19
      Филипп Уиндхэм подъехал к дому и, выйдя из кареты, нахмурился: перед подъездом стояло незнакомое ландо. В эти ранние утренние часы на площади было немноголюдно, только чей-то лакей прогуливал жирного мопса.
      - Кто у нас? - спросил он дворецкого, когда тот распахнул перед ним дверь.
      - Врач, милорд, - объяснил слуга. - С леди Сюзанной худо. Няня сказала, что ее лихорадило всю ночь и миледи в большом волнении.
      Филипп нахмурился сильнее, потом нетерпеливо пожал плечами:
      - Женщины в таких делах всегда преувеличивают. Нечего устраивать мне в доме кавардак только потому, что приболела девчонка. Поблагодари врача и отправь побыстрее восвояси.
      - Будет исполнено, милорд, - деревянно поклонился дворецкий.
      Все еще хмурясь, Филипп развернул газету и принялся за говяжью отбивную. Спокойствие в его доме сегодня было нарушено. Откуда-то доносились звуки поспешных шагов, слышались голоса - приглушенные, но настойчивые. Наконец он не выдержал, вышел из комнаты и столкнулся с грузно спускающимся по лестнице врачом. В руке тот держал черный саквояж, под мышкой - шляпу. Следом за ним с заплаканными глазами семенила Легация.
      - Вы уверены, что компрессы помогут? - спрашивала она врача. - Девочка плачет, когда мы их ставим. Наверное, жгут кожу.
      - Любезнейшая леди Уиндхэм, я уже вам объяснял, что у девочки круп и болезнь может перекинуться на легкие. - Доктор говорил одновременно и важно, и нетерпеливо. - Компрессы должны быть достаточно горячими, чтобы покраснела кожа. Видите ли, если лихорадка опустится в легкие, положение станет угрожающим. Насколько - у такого маленького ребенка предсказать невозможно.
      - В чем дело? - Филипп посмотрел на врача.
      - У леди Сюзанны тяжелый случай крупа. - Доктор поклонился.
      - Милорд, она так страдает. - Глаза Летиции наполнились слезами. - Мы с няней чуть с ума не сошли. Всю ночь не знали, как ей помочь.
      - Но теперь вы располагаете советом врача. И я уверен, не дешевым, насмешливо перебил граф жену.
      - Но вы же не будете сердиться. - На какое-то время Летиция позабыла свой страх перед мужем: его вытеснил более сильный страх - страх за жизнь ребенка. Но как только Филипп обратил на нее холодные серые глаза, она вспомнила этот первый страх.
      - Извините, - прошептала она. - Мне нужно вернуться в детскую.
      Графиня уже собиралась уйти, но муж резко остановил ее:
      - Подожди. Мне нужно тебе кое-что сказать, - и кивнул врачу:
      - До свидания, сэр.
      - Милорд.., миледи... - Доктор снова раскланялся и направился к двери, которую перед ним уже распахнул дворецкий.
      - А если ваши услуги понадобятся снова, - бросил ему в спину Филипп, - мне кажется, вам лучше воспользоваться дверью для слуг. Беннет вам ее покажет.
      Врач сначала побелел, потом кровь бросилась ему в лицо. Дворецкий бесстрастно придержал перед ним дверь.
      Летиция стояла на лестнице. Она так вцепилась в перила, что у нее онемели костяшки пальцев. Неужели муж накажет ее за то, что она послала за врачом?
      Филипп перевел на жену холодный взгляд:
      - Я не желаю, чтобы в моем доме устраивали хаос из-за каких-то неприятностей в детской. - Холодный тон выговора заставил Легацию съежиться. Все, что касается ребенка, должно ограничиваться детской и входом для слуг. И как только девочка достаточно оправится, отправим ее в имение. Деревенский воздух пойдет на пользу ей, а ее отсутствие в доме - мне.
      Он едва заметно кивнул и, не дожидаясь ответа, направился в библиотеку.
      Летиция охнула и побежала вслед за ним:
      - Милорд, вы собираетесь отправить нас в имение еще до дня рождения короля?
      - Девочку - да. А о вас, мадам, я не сказал ни слова. Графиня смертельно побледнела, а ее губы стали почти что синими.
      - Но.., но без меня она не сможет, милорд.
      - Прекрасно сможет. У нее опытная няня. - Уиндхэм взял со стола газету и принялся ее пролистывать.
      - Но, Филипп... - начала было Летиция. Он поднял на нее глаза с выражением безразличия и раздражения.
      - Что еще?
      Летиция так сцепила пальцы, что хрустнули костяшки, и этот звук отозвался неприятным эхом в напряженной тишине.
      - Нельзя же отсылать девочку одну. Она еще ребенок, и я ее мать.
      - Вы ставите под сомнение мое решение, мадам? - спросил он спокойно, но в глазах вспыхнул огонек, наполнивший Летицию страхом. Такой огонек вспыхивал каждый раз, когда Филипп ждал, что жена даст ему повод ее наказать. Не то чтобы повод был ему необходим, но с ним извращенное удовольствие графа оказывалось полнее.
      Летиция отступила назад.
      - Нет, милорд.
      Огонек разгорелся в пламя. Филипп швырнул газету на стол.
      - Значит, ты со мной согласна, что ребенку в деревне будет лучше? - Он потер ладони и вкрадчиво добавил:
      - Без тебя?
      - Да. - Летиция проклинала себя за трусость, но прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно. Муж просто раздавит ее сапогом, как муравья. Извините, сэр, я должна возвращаться в детскую. - Графиня повернулась и выбежала из комнаты, прежде чем Филипп успел ее остановить.
      Уиндхэм довольно рассмеялся и снова взялся за газету. О Легации нечего и думать. Мягкотелая, как червяк. Не то что Октавия Уорвик. Перед его мысленным взором возникли полные жара и света золотисто-карие глаза, сияющие каштановые волосы. А голос! Глубокий и сочный - он завораживал и манил.
      К тому же в истории с трубочистом она повела себя безупречно скромно. С тех пор ни разу не напомнила, так же нежно и призывно улыбалась.
      Каждый раз, когда Филипп вспоминал Октавию, чресла начинали ныть. Он ощутил это в роковой день свидания, как раз перед тем, как в туче сажи из камина упал негодный трубочист. А как он был близок к тому, чтобы познать сокровенные тайны Октавии!
      Настала пора назначить новое свидание.
      Филипп отбросил газету, прошелся и, приняв решение, вышел из комнаты:
      - Коня!
      В этот час общество прогуливалось в Гайд-парке, и он наверняка встретит там леди Уорвик.
      Через полчаса дверь комнаты Филиппа открылась вновь, и он появился в верховом костюме. Входная дверь перед ним услужливо распахнулась, и граф окунулся в яркое солнечное утро.
      К этому времени город ожил, улицы запрудил народ. Филипп поехал через Грин-парк, как всегда являвший собой идиллическую картину: рядом с коровами сидели их хозяйки и предлагали купить кружку только что надоенного парного молока.
      - Добрый день, Уиндхэм! - послышался позади приятный голос. Филипп чуть заметно вздрогнул.
      К нему приближался Руперт Уорвик. Конь под ним был необычного цвета белый, отливающий серебром. Незваный попутчик церемонно поклонился.
      - Приветствую, Уорвик, - сдержанно ответил граф.
      - Прекрасное утро, - продолжал разговор Руперт. - В такую погоду хочется угоститься молоком у одной из этих розовощеких коровниц. Они создают здесь дивный деревенский пейзаж.
      Филипп не счел нужным ни возразить, ни согласиться, просто продолжал ехать вперед, словно к нему и не обращался человек, которого инстинктивно он так ненавидел. Почему этот человек вызывал в нем такое беспокойство? Было в нем что-то угрожающее и вместе с тем неуловимо знакомое. В обществе лорда Руперта Филипп не мог отделаться от мысли, что тот знает о нем нечто такое, о чем сам граф не ведает, некую тайну, которая его почему-то забавляет. Но забавляет не по-доброму. Словно он готовился преподнести Филиппу неприятный сюрприз.
      Граф тряхнул головой. Глупейшая фантазия. Это он преподнесет лорду Руперту неприятный сюрприз - наставит ему два отменных рога. Он пришпорил лошадь и, даже не попрощавшись, оставил Уорвика далеко позади.
      Руперт улыбнулся. Брат начинает нервничать. Что ж, пусть как следует прочувствует. Он похлопал Люцифера по шее. В среду приметного серебристого коня он оставит в конюшне, а на дело в пустошь Патни выведет Питера. Не стоит заранее открывать свои карты.
      ***
      Октавия прогуливалась с тремя самыми подобострастными клевретами принца Уэльского. Следом семенил слуга с зонтиком и несколькими книгами.
      - Доброе утро, граф Уиндхэм, - солнечно улыбнулась Октавия. - Прелестная погода.
      - Да, но на фоне ваших прелестей она меркнет, - напыщенно произнес один из сопровождавших.
      - Ну вот, мистер Картрайт, вы опять мне льстите, - повернулась она к нему. - Граф, не хотите сойти с лошади и прогуляться с нами?
      - Боюсь, мадам, если комплименты являются платой за ваше общество, мой кошелек окажется слишком скуден. - Филипп спешился.
      Его глаза заговорщицки смеялись - он один лишь знал, насколько леди Уорвик презирает пустую лесть.
      - Помилуйте, сэр. - Октавия оперлась на руку Филиппа. - В ваших комплиментах я вовсе не нуждаюсь. Мне довольно тех, что говорят другие. - Она улыбнулась своим спутникам. - Джентльмены, мне нужно кое-что сказать графу Уиндхэму. Прошу меня извинить.
      - Коварная женщина! Я просто в отчаянии! - вскричал изнуренного вида худощавый господин в жилете в золотую полоску и в парике с косичкой. - Так жестоко прогнать!
      Октавия улыбнулась и игриво помахала ему рукой.
      - В качестве вознаграждения, лорд Персиваль, обещаю танцевать с вами кадриль на первом же подписном балу.
      - А остальным? - возмутились двое других. - Какое вознаграждение полагается нам?
      - Ну что ж. - Октавия перевела на них ласковый взгляд. - Когда вечером вы сядете играть в фараон, я встану между вами и буду приносить удачу.
      Свита наконец отстала, оставив ее наедине с Филиппом.
      - Свернем на боковую дорожку, - предложила сам. - Иначе то и дело придется заговаривать со знакомыми. Бассет, подожди здесь, подержи лошадь графа.
      - Слушаюсь, миледи. - Лакей опасливо принял поводья.
      - Вы не боитесь, что станут шептаться, если вы пойдете со мной без сопровождения? - поинтересовался граф.
      - Ах, граф Уиндхэм, о нас уже и так шепчутся. Октавия произнесла это так равнодушно, что Филипп на секунду замолчал, не зная, что ответить, но потом улыбнулся:
      - Я тоже так думаю.
      Он притянул Октавию к себе. По обыкновению она стерпела поцелуй. Октавия действовала, как механизм: издавала звуки, которые должны были означать удовольствие, когда его губы прикасались к ее губам, водила руками по его груди - словом, изображала страсть. Теперь ей это было легче. Теперь, когда она знала, что предстоит только притворяться. И все же ее рука, как обычно, скользнула по жилету, нащупала потайной карман. Пальцы застыли на маленьком кружочке, спрятанном против сердца.
      Филипп отстранился, стиснул меж ладонями ее лицо, в его глазах появился жадный блеск.
      - Ты придешь ко мне домой!
      - Нет, - быстро ответила Октавия. - Нет, дорогой, пусть у нас будет какое-нибудь свое место, где нам никто не помешает.., и мы сможем насладиться друг другом.., насладиться. - Ее язык прошелся по губам Филиппа. - Насладиться так, чтобы нас никто не прерывал.
      От этого намека на прошлую неудачную попытку лицо графа потемнело, но Октавия продолжала щебетать:
      - Одно такое место я знаю. Дом моей старой няни. Там мы будем одни. Она для нас все приготовит, а перед нашим приходом уйдет. - Октавия сжала его руку. - Разреши, я все устрою. Это доставит мне удовольствие!
      - Ты и раньше устраивала такие вещи? - В его голосе послышалась нотка отчуждения.
      - Нет, милорд. - Октавия покачала головой. - Но мне кажется, я знаю, как сделать, чтобы нам было приятно.
      Филипп улыбнулся и погладил ее руку.
      - Что ж, когда так сильно чего-нибудь желаешь, получаешь удовольствие от предвкушения.
      Его глаза загорелись хвастливым огнем, а губы сложились в самодовольную улыбку. Как он смеет воображать, что ей хоть на секунду пришло в голову его пожелать! Вообразить, что он способен доставить ей наслаждение? Ей - женщине, привыкшей к любви Руперта Уорвика! Его радостному смеху и всепожирающей страсти!
      Ярость промелькнула в глазах, но на губах застыла улыбка, и Филипп Уиндхэм увидел только то, что пожелал увидеть.
      - Хорошо, - согласился он.
      - В среду. - Язык Октавии вновь зазывно прошелся по его губам. - В среду после полудня. Да?
      - Превосходно.
      - Тогда в два часа я заеду за тобой в закрытой карете.
      - В два часа.
      Граф проводил ее к ожидавшему слуге.
      - Неужто это прекрасная Октавия? - Трубный возглас возвестил о появлении принца Уэльского, восседавшего на рыжем коне, круп которого, казалось, прогнулся под тяжестью седока. - Милая леди, вы просто бальзам на сердце. Неважный наездник, принц так сильно натянул поводья, что животное попятилось и закружилось на дорожке. - Приветствую тебя, Уиндхэм, - рассмеялся он, - и сразу же прошу удалиться. Ты достаточно долго узурпировал нашу даму.
      - Как вам будет угодно, сэр. - Поднося руку Октавии к губам, граф не скрывал насмешки. - До свидания, мадам. Увидимся в следующий раз.
      - В следующий раз, - ласково согласилась она. Граф Уиндхэм без дальнейших промедлений откланялся, а на Октавию обрушился поток напыщенных комплиментов и плоских шуток. Принц и его свита наперебой соревновались друг с другом.
      Домой Октавия вернулась к полудню. От принужденных улыбок во время бесконечной прогулки с державным кавалером ее губы одеревенели.
      - Гриффин, мистер Морган дома?
      - Да, миледи.
      Дворецкий всем своим видом показывал, как трудно ему сдержаться. Октавия сняла перчатки и вздохом дала понять, что он может излить душу.
      - А Фрэнк?
      Гриффин вобрал в себя воздух.
      - Не могу сказать точно, мадам. После завтрака он не явился на урок к мистеру Моргану, и я поймал его за руку, когда он брал серебро. Только не успел с ним разобраться, мадам, потому что он вырвался и убежал. И с тех пор я его не видел.
      - Ты хочешь сказать, что он воровал серебро? - не веря собственным ушам, перепросила Октавия. Впрочем.., почему это должно ее удивлять?
      - Он клал в карман две чайные ложки; я поймал его с поличным. К тому же в последнее время стали пропадать вещи у слуг.
      - Боже! - недовольно нахмурилась девушка. - Я переговорю с лордом Уорвиком. Если Фрэнк объявится, то приведи его сразу же ко мне.
      Все еще хмурясь, она поднялась к отцу. Фрэнк неизбежно должен был красть. Маленький невоспитанный звереныш - им руководит лишь инстинкт выживания. Разница между ним, Октавией и Рупертом лишь в том, что Фрэнк не знает другого мира, а они выбрали преступление сознательно, и лишь для того, чтобы покинуть преступный путь.
      - Доброе утро, папа. Гриффин мне сказал, что Фрэнк не пришел на урок.
      - Не пришел. Вообще ему не очень нравится дисциплина, - безмятежно ответил Оливер, целуя дочь. - Слишком много думает о том, где бы достать поесть, и это отвлекает от учебы.
      - Но его здесь кормят. - Октавия села на низкий табурет рядом с отцом. Он это прекрасно знает.
      - Знать и доверять не одно и то же. Я сомневаюсь, чтобы из этого парня тебе удалось сделать образцового гражданина.
      - Ты говоришь точно как Гриффин.
      Отец улыбнулся и ласково погладил Октавию по голове.
      - А где в последние дни пропадает твой муж? Мне недостает его общества.
      - Какие-то дела в Сити, - уклончиво ответила девушка. - Я и сама его почти не вижу.
      Оливер с готовностью переменил тему разговора и стал весело болтать о пустяках, но стоило дочери закрыть за собой дверь, как вся его живость прошла, и он в раздумьях опустился в кресло. Что-то происходило между Октавией и Рупертом Уорвиком. Ни один из них не говорил, даже не намекал на неприятности, но холодности друг к другу они скрыть не могли. Старик чувствовал, что дочь несчастна. Но каждый раз, когда его подмывало задать ей вопрос, пересиливала боязнь услышать неприятный ответ. Пусть все идет как идет, а там будет видно.
      Оливер беспокойно подошел к окну. Со стороны конюшни к дому приближался Руперт - на плечах дорожный плащ с капюшоном, в руках хлыст. Оливер Морган не мог разглядеть выражения его лица, но что-то в нем встревожило старика. Руперт поднялся по ступеням, перед ним распахнули дверь, и он исчез из виду.
      Внизу Руперт отдал Гриффину плащ, и в этот момент на лестнице появилась Октавия.
      - У нас неприятности с Фрэнком, - начала она без всякого предисловия.
      - Опять? - Руперт недовольно поднял бровь.
      - - Он вор, милорд, - кратко, но с явным удовольствием пояснил Гриффин.
      Руперт жестом попросил Октавию последовать за ним в библиотеку.
      - Что же украдено? - спросил он, когда дверь за ними закрылась.
      - Какие-то вещи у слуг. А сегодня он пытался стащить две серебряные ложки, но Гриффин его поймал.
      - Это ставит нас перед интересной дилеммой: какую позицию занять высокоморальную или низменную, практическую ?
      - Последнюю, - не раздумывая заявила Октавия. - Конечно, если мы когда-нибудь его еще увидим. Меня не удивит, если Фрэнк не вернется.
      - Возможно, - согласился Руперт. - Он может побояться вернуться.
      - Глупо было надеяться, что мы дадим ему другую жизнь, - огорченно проговорила девушка. - Грязь так просто не отмоешь.
      Руперт видел, что Октавия расстроена, но понимал, что ее бесполезно утешать: они оба слишком хорошо знали изнанку города.
      - В среду, - внезапно объявила она. - Я встречаюсь с ним в два часа в среду в наемном экипаже. В пустоши будем к трем - среди белого дня. Это не опасно?
      - Прикажи кучеру ехать другой дорогой, не такой оживленной - на Уайлдкрофт. Испытаем счастье там.
      - А куда ты направишься после того, как все будет кончено?
      - В домик. Отсижусь, пока не утихнет шумиха. А ты разыграй перед извозчиком и Уиндхэмом истеричную жертву грабителя. А потом возвращайтесь в город. Дашь показания сыщикам - конечно, очень туманные. От испуга деталей ты не запомнила.
      - Естественно.
      А что потом?
      Но Октавия знала ответ, поэтому вопрос остался незаданным. Каждый из них пойдет своей дорогой. Пребывание в чистилище благополучно закончится. Она поправила желтые розы в вазе.
      - Октавия?
      - Да?
      - Ты можешь меня простить?
      Слова рвались наружу, но он никак не мог их выговорить, не знал, как попросить прощения. Его ожесточила жизнь, которую заставили вести безбожно поступившие с ним люди. Прощения должны были просить у него, а не он. Его ранили, и если теперь ранил он, то только из-за собственных ран. Но как объяснить все это, Руперт не знал, по крайней мере - замкнувшейся в себе Октавии. Не умел оправдать позорное предательство, которым обидел свободолюбивый дух и которое совершил так же легко и просто, словно сорвал травинку.
      Октавия подняла глаза. В Руперте всколыхнулось почти необоримое желание обнять ее, прижаться губами к ее губам и сладостным поцелуем прогнать горечь.
      Но Октавия стояла за невидимой стеной, а Руперт не знал, как разрушить эту стену.
      - Ничего. Не важно.
      Она отвернулась, и Руперт не заметил разочарования, мелькнувшего в ее глазах.
      - Мне нужно обсудить с кухаркой обед на завтрашний день. - Октавия направилась к выходу. - Ты не забыл, что сегодня мы обедаем с Монфортами?
      - Нет. Но прежде мне необходимо съездить в "Королевский дуб", кое-что оговорить с Беном. - Он отворил перед Октавией дверь и, когда она проходила мимо, почувствовал тонкий и такой знакомый аромат духов.
      На него вновь нахлынули воспоминания, и он безотчетно нежно погладил ее обнаженный локоть. На секунду Октавия задержалась, подняла на него глаза - и потемневшие от горя золотистые зрачки разорвали Руперту душу.
      - Дорогая. - Но в ту же секунду между ними снова упала завеса. Октавия отстранилась, проскользнула в дверь, и та тихо за ней закрылась.
      С минуту девушка постояла в коридоре, стараясь прийти в себя. Как она хотела, чтобы он обнял ее, поборол ее упорное нежелание простить. Ей хотелось все объяснить, по-женски пожаловаться. Но она все больше отдалялась от Руперта, а он без борьбы принял ее уход. В отчаянии Октавия направилась к лестнице.
      Руперт выехал в Патни. Теперь он хотел только одного - довершить начатое дело. Когда все будет кончено, они разойдутся, и он перестанет мучиться мыслью, что все могло быть иначе.
      Входная дверь в таверну "Королевский дуб" оказалась открытой. Столовая была заполнена людьми. За стойкой стояла Бесси и с обычной мрачноватой проворностью разливала пиво. Бен сидел у потухшего очага и о чем-то болтал с приятелями. Над ними вились клубы сизого табачного дыма.
      Табита внесла оловянный поднос с кружками и первой заметила Руперта:
      - Ба, да это же Лорд Ник.
      Раздался хор приветственных возгласов:
      - Эй, Ник, присоединяйся к нам!
      От очага поднялся Бен и пододвинул стул.
      - Что будешь пить, Ник? - Бесси сняла с полки оловянную кружку и вытерла ее передником.
      - Будь добра, пинту пива. - И Руперт уселся на стул, зажав между коленей хлыст.
      Он оглянулся вокруг: Морриса среди присутствующих не было. Несмотря на то что Бен ему доверял, Руперт так до конца и не поверил в его надежность. Он знал, как легко купить шпиона.
      - В этот раз вы не привезли с собой мисс, - заметила Бесси.
      - Не привез, - согласился Руперт и, сделав большой глоток, смахнул пену с губ тыльной стороной ладони. - Славно. Я так хочу пить, что проглотил бы целый океан.
      - Да нет, это не здесь, - продолжая прерванный разговор, успокоил собеседников один из курильщиков. - Я слышал, лорд Джордж собирает людей на следующей неделе. Кажется, на поле Святого Георга.
      - А потом они пойдут маршем на парламент, - добавил со знанием дела один из его приятелей. - Присоединишься?
      - Может быть, а может быть, и нет.
      Бен повел головой в сторону двери. Руперт кивнул и осушил кружку. Оба поднялись и вышли из столовой, где все жарче и жарче разгорались споры сторонников и противников лорда Джорджа Гордона.
      Не сговариваясь, они направились в сторону конюшни.
      - У тебя новый конюх? - заметил Руперт, щуря от яркого солнца глаза.
      - Да. Фредди понадобился отцу. Теперь помогает ему в поле. А я на замену взял на лето вот этого Бобби.
      Руперт открыл глаза и принялся меланхолично рассматривать парня, который изо всех сил надраивал тяжеловоза.
      - Пойдем прогуляемся. Бен последовал за ним.
      - Так ты хочешь выйти на дорогу по личному делу?
      - В среду, - подтвердил Руперт. - Но на ту, что ведет к Уайлдкрофту - там не так людно.
      Бен кивнул, сорвал травинку, машинально пожевал стебелек.
      - Есть там один участок - петляет между деревьями. Пожалуй, подойдет.
      - Знаю. На этот раз времени понадобится больше, чем обычно: жертву придется раздевать до исподнего. - Взгляд Руперта не предвещал ничего хорошего.
      - Тебе понадобится человек, чтобы постоять на стреме, - заявил Бен. Пойду-ка я с тобой, присмотрю за дорогой, пока ты обстряпываешь свои делишки.
      - Нет, Бен, тебя я впутывать не собираюсь. Приготовь домик - это все, что от тебя требуется.
      - Что плохого, если рядом окажется лишняя пара глаз? - не отступал Бен.
      - Я всегда работаю один.
      - А мисс? Ее ты берешь с собой? - проворчал хозяин таверны.
      Руперт немного помолчал.
      - Будь что будет, старый товарищ. Тобой я рисковать не могу. Подумай, сколько людей от тебя зависят. Что станется с "Королевским дубом", если тебя вздернут на площади Тайберн?
      Бен что-то нехотя проворчал, но в знак согласия все же пожал плечами.
      - В среду в какое время?
      - Часа в три. Сперва я заеду сюда.
      - Хорошо. Твои пистолеты я держу в полном порядке. Возьмешь Люцифера?
      - Нет, на этот раз Питера.
      - Значит, намечается что-то в самом деле необычное, - заметил Бен. Руперт только улыбнулся и хлопнул товарища по плечу.
      Они повернули обратно, прошли вдоль стены по лужайке и оказались в конюшенном дворе, где новый конюх, насвистывая сквозь зубы, любовно скоблил могучую холку коня.
      - Пообедаешь? - пригласил Руперта Бен. - Бес-си тебя ждет.
      - Нет, спасибо, нужно возвращаться. Скажи Бесси, если все будет чисто, приеду вечером в среду, тогда и накормит от души.
      Хозяин таверны мрачновато улыбнулся и окликнул конюха:
      - Бобби, приведи джентльмену лошадь.
      Парень оставил тяжеловоза, бросился в конюшню и через несколько минут вывел Люцифера.
      - Пожалуйста, сэр.
      - Спасибо, приятель. - Руперт вскочил в седло и бросил конюху шестипенсовик. Потом наклонился и крепко пожал Бену руку. - До скорого, дружище!
      - До скорого! Будь Осторожен. - Бен подождал, пока конь со всадником не выехали со двора, и вернулся в таверну.
      Парень немного постоял, пробуя шестипенсовик на зуб, потом подбежал к тяжеловозу и отвел его в конюшню. Через пять минут он уже несся по сонным улочкам Патни. Выражение его лица и то, как он спешил, говорили о том, что он выполняет важное поручение.
      Глава 20
      - Ты все хорошо поняла? - Руперт стоял в спальне Октавии, опершись о подоконник руками.
      - Да, мне все абсолютно ясно. - Она поднялась повыше на подушках и отхлебнула горячего шоколаду. Руперт уже две недели не был в ее спальне, и Октавия чувствовала себя неловко, почти смущенно в одном пеньюаре. - Ты собираешься на дневной прием у короля?
      - Надо показаться. Хочу, чтобы все узнали, что я на день или два уезжаю из города.
      - Будешь в "Королевском дубе"? - поинтересовалась Октавия, наливая из серебряного кувшинчика в чашку темную ароматную жидкость. На самом деле ей больше не хотелось шоколада, но нужно было чем-то занять руки.
      - Нет, если добуду кольцо, предстоит кое-что проделать. Повидать кое-каких людей.
      Например, семейных юристов и старого доктора Харгривса, который принял в этом мире и его, и Филиппа. Когда Каллум Уиндхэм объявит брату о своем существовании, нужно, чтобы у того не оставалось ни малейших шансов. Нельзя позволить Филиппу улизнуть.
      - Значит, тебе я здесь больше не нужна? Я имею в виду после того, как добудешь кольцо. Делать мне будет нечего. - Чашка звякнула о блюдце, шоколад перелился через край.
      - Если пожелаешь уехать сегодня вечером - воля твоя, - отозвался Руперт с видимым спокойствием. - Но в любом случае дай мне знать, как тебя найти. Я должен вернуть тебе деньги и дом.
      - Хорошо, - тихо согласилась Октавия. - Мне кажется, свою часть нашего договора ты почти выполнил.
      - Еще пара недель, и все будет кончено. - Руперт оттолкнулся от подоконника. - Куда ты отправишься отсюда?
      - Не знаю. - Девушка откусила заусенец на указательном пальце. - Еще не решила.
      - А что скажешь отцу?
      Она пожала плечами. Волосы Октавии упали на лицо и скрыли его выражение.
      Руперт наклонился и нежно взял девушку за подбородок, откинул в сторону кудри. Она подняла на него удивленный и какой-то беспомощный взгляд. Но ничего не сказала, не сделала ни малейшей попытки ответить на его прикосновение.
      - До свидания, Октавия. - Руперт поцеловал ее в губы. Аромат кожи любимой всколыхнул память, голова пошла кругом. Но девушка осталась недвижимой, губы не ответили на поцелуй.
      Руперт медленно выпрямился.
      - До свидания. - И он отвел взгляд от золотистых глаз, стараясь навсегда позабыть прекрасный облик своей мадонны.
      - Да хранит тебя Бог. - Она произнесла это настолько тихо, что Руперт не услышал слов.
      Слезы капали на поднос, в чашку, соленой влагой разбавляя сладкий шоколад. Октавия сидела не двигаясь, молча отдаваясь своему горю.
      Наконец она откинула одеяло и встала. Все кончено. Осталось сыграть последний акт спектакля.
      ***
      В два часа к дому Уиндхэма подкатил наемный экипаж. Граф быстро сбежал по ступеням, забрался в карету и захлопнул за собой дверцу. Плотные кожаные шторы закрывали окна, и случайным прохожим экипаж представлялся пустым.
      - Добрый день, милорд. - Из темного угла раздался голос Октавии. Не ответив, Филипп дернул ее к себе и поцеловал так, что зубы болезненно вжались в ее губы. - Какая пылкость, сэр! - перевела дыхание Октавия, когда он наконец оторвался от ее рта.
      - Ты меня сводишь с ума. - Филипп откинулся на спинку сиденья. - Черт побери, взял бы тебя прямо сейчас. - Серые прищуренные глаза хищно сверкали в темноте, рот искривился, и весь он напоминал ястреба.
      - Здесь нам могут помешать, хоть мы и укрыты от любопытных глаз. - Она нервно облизала пересохшие губы.
      - Так и быть. Но запомни, сегодня ты наконец узнаешь, что это такое, когда тобой по-настоящему обладают.
      Октавия, сдержала дрожь отвращения, надеясь, что полумрак кареты скроет ее презрительную усмешку.
      - Надеюсь, милорд, вы останетесь довольны.
      - Где находится дом?
      - В маленькой деревушке под названием Уайлдкрофт, на самом краю пустоши Патни. Филипп нахмурился:
      - Путь неблизкий для второй половины дня.
      - Смотря какой день, - многообещающе улыбнулась Октавия. - Думаю, что сегодняшний покажется таким, ради которого стоит совершить путешествие.
      Все время, пока карета ехала по Вестминстерскому мосту, потом через маленькие деревушки на южном берегу, Октавии удавалось поддерживать любовную болтовню. В какой-то момент она отодвинула кожаные занавески и выглянула из окна. Они проезжали Вандсворт. Впереди Патни. Октавия опустила шторы. Неизвестно, что лучше - знать или нет, когда на тебя нападут?
      Сумрак в карете позволял скрывать тревогу на лице. Страх и возбуждение заставляли кровь играть в жилах, и Октавия чувствовала легкое головокружение.
      Внезапно Филипп подался вперед и расшторил окно.
      - Душно, а в этой Богом забытой глуши нас никто не увидит. - Он смахнул пот со лба.
      Ну вот, нет больше полумрака. Октавия отвернулась к окну, надеясь, что легкий ветерок приведет ее в чувство.
      Лошади бежали вверх по холму по направлению к пустоши Патни. Внезапно извозчик наклонился со своего насеста к окну:
      - По дороге на Уайлдкрофт, миледи?
      - Да. Дом покажу, когда въедем в деревню.
      Кучер что-то невнятно пробурчал и щелкнул кнутом. Карета перевалила вершину холма и стала спускаться вниз. В каком месте будет поджидать ее Руперт?
      Поворот. Октавия снова выглянула из окна. Экипаж катил по грязной дороге, намного уже той, что шла через пустошь. Впереди замаячили деревья. Не там ли?
      Октавия молчала, перебрав все возможные темы для разговора. Филиппа, похоже, это устраивало: он мог без помех рассматривать ее жадными глазами.
      Она закрыла глаза и постаралась расслабиться. Езда укачивала ее, но беспокойные мысли не отступали. Она говорила себе - волноваться не о чем. Все, что от нее требуется, - правдоподобно изображать истерику. Все остальное сделает Руперт.
      Один против двух. Но у извозчика скорее всего нет никакого оружия. Остается Филипп. Он при шпаге, но пистолеты на свидание вряд ли захватил.
      Пистолетный выстрел прозвучал неожиданно. Сердце гулко забилось, дурнота подступила к горлу.
      Кучер выругался и натянул вожжи; лошади встали.
      - Силы небесные, это же он, проклятый грабитель, - выругался сквозь зубы Филипп, вытаскивая шпагу. Он мельком взглянул на Октавию: девушка, зажав руками рот, в ужасе забилась в угол, глаза от страха расширились. Филипп рывком распахнул дверцу и лицом к лицу оказался с Лордом Ником.
      На секунду встретились две пары серых глаз. Филипп почувствовал, какая могучая сила исходит от человека в черной шелковой маске. Преодолев секундное замешательство, он спрыгнул на землю:
      - Готовься к смерти, мерзавец! В руке Лорда Ника блеснула шпага.
      - Что ж, посмотрим, на чьей стороне Бог, - засмеялся он. - Защищайтесь, сэр. - Серые глаза за прорезью маски не обещали пощады.
      Шпаги скрестились. И тут случилось неожиданное. Затрещали ветки, и из леса на дорогу выскочили четверо здоровяков, одетых в короткие куртки и кожаные штаны. У каждого в руках было по пистолету, за поясом - тесаки. Они окружили Лорда Ника, практически не оставив шансов на побег.
      - Взяли! - закричал один из нападавших. - Чуть-чуть опоздали. Но лучше поздно, чем никогда!
      - Поймали с поличным, - проревел его товарищ. - Если не ошибаюсь, Лорд Ник собственной персоной? Филипп помахал шпагой.
      - Рад, что сыщики не так бесполезны, как о них говорят, - сухо заметил он. - Что вас сюда привело?
      - Мы получили некоторые сведения, сэр, - объяснил один из них, разматывая веревку. - Сказать по правде, мы делаем все, что можем, хотя общество, видит Бог, не ценит нас.
      - Может быть, может быть, - согласился Филипп. - Но для начала давайте снимем с негодяя маску.
      Граф шагнул вперед, но в этот миг Лорд Ник сделал выпад, зацепив кончиком шпаги одного из сыщиков. Просвистела палка, и Лорд Ник рухнул на дорогу; из раны на голове брызнула кровь, перед глазами заплясали красные круги. Филипп предпочел не участвовать в свалке. Руперт был доволен: стоило подставить макушку, чтобы сохранить инкогнито - не только ради себя, но ради Октавии.
      И тут Октавия заголосила - именно заголосила, так как те пронзительные, высокие звуки, которые она издавала, назвать по-другому было нельзя. Филипп возвратился к карете, а сыщики тем временем скрутили Руперта.
      - Ради Бога, прекратите выть! - закричал Филипп. - Вам не причинили никакого вреда. Никто не ранен, кроме одного мужлана. А если бы мне дали еще десять минут, мерзавцу не понадобился бы никакой палач. - Последнюю фразу он произнес на редкость кровожадно. - Ну, поехали дальше.
      Руперт стоял на коленях. От удара по голове его мутило, и с каждой минутой дурнота становилась все нестерпимее. Слова графа привели Руперта в отчаяние. Собственная судьба его сейчас не интересовала, но он оставлял Октавию Филиппу... Филиппу, чьи плотские вожделения только подхлестнут острые ощущения, пережитые на дороге.
      - Сэр, нам нужно задать вам несколько вопросов, - подал голос один из сыщиков, судя по всему, их начальник. - Вам придется выступить свидетелем в Королевском суде, когда нашего приятеля препроводят из Ньюгейтской тюрьмы в Олд Бейли. Будьте добры, запишите свое имя и адрес.
      Он извлек из жилетного кармана листок бумаги и подал графу.
      - Вот и карандаш. Никуда без них не хожу. Чрезвычайно полезная вещь для свидетельских показаний. Филипп нацарапал имя и подал сыщику листок:
      - Вот.
      - Спасибо, сэр... О, спасибо, ваша светлость. - Заглянув в листок, сыщик стал обращаться с графом гораздо почтительнее.
      В окне кареты показалось искаженное горем лицо Октавии. Девушка по-прежнему истерически всхлипывала, не сводя глаз с несчастного Руперта, которого в этот миг двое сыщиков грубо ставили на ноги. Кровь все еще струилась по лбу, заливая глаза. Октавия ничем не могла помочь любимому. Она не могла даже выказать свои чувства к нему. Если Руперта опознают - все пропало.
      Ей оставалось только тонко подвывать, хотя сердце ее разрывалось от боли.
      Сыщик привязал скрученные за спиной руки Лорда Ника к седлу, ноги - к стременам. Ослабевший от удара, Руперт еле держался в седле. Чувствуя на себе взгляд Октавии, он попытался сморгнуть кровь с глаз, чтобы посмотреть на нее, но увидел лишь багровую дымку.
      Мысль о том, что он, самонадеянно отказавшись от помощи Бена, отчасти виноват в случившемся, приводила его в отчаяние. Будь с ним хозяин таверны, может быть, катастрофу удалось бы предотвратить. Теперь же его повезут в Ньюгейтскую тюрьму, а Октавия останется здесь. С Филиппом. Ведь тот ждет, что она исполнит все свои обещания.
      Один из сыщиков вывел Питера на дорогу, могучий конь фыркал и косился на чужую руку. Хозяин сидел в седле как-то необычно, и животному показалось, что всадника нет. Питер взбрыкнул, и Руперт, потеряв равновесие, съехал набок, но пальцами связанных за спиной рук сумел-таки ухватиться за сбрую и подтянулся наверх. От этого усилия снова закружилась голова.
      Путь в Лондон предстоял им неблизкий. Процессия тронулась, Октавия безнадежно смотрела им вслед.
      Ум ее лихорадочно работал. Нужно на время забыть о судьбе Руперта. Стоит поддаться отчаянию - и ум окажется парализованным. Стоит представить, как ему плохо, и сострадание подчинит ее целиком. Сначала избавиться от Филиппа приказала себе Октавия.
      - Кучер, пошел! - Филипп щелкнул пальцами вознице, все это время с разинутым ртом наблюдавшему за происходящим. - В деревню Уайлдкрофт!
      Он захлопнул дверцу.
      - Проклятие! - Октавия лежала на полу, глаза ее были закрыты. - Что с вами? - Он опустился рядом на колени, и в этот миг карета дернулась. Филипп больно ударился плечом о край сиденья. Ругаясь, он снова склонился над девушкой:
      - Что с вами? - Похлопал по щекам и, не добившись результата, взял за плечи и слегка потряс ее.
      .Глаза Октавии раскрылись.
      - Милорд, я, кажется, упала в обморок. Когда я нервничаю в таком положении, со мной это часто бывает, а я не взяла нюхательную соль. Господи, сэр, как мне плохо. - Она снова закрыла глаза.
      Филипп смотрел на нее в изумлении.
      - Что, черт возьми, значит "в таком положении"? Октавия чуть взглянула на него:
      - Я не то хотела сказать, милорд. Такой ужас случается со мной впервые. О, дорогой.., не знаю, как объяснить.
      - Сядьте. - Филипп попытался ее поднять. - Клянусь Богом, а вы не пушинка. - Наконец он усадил ее на подушку. - О чем вы говорите?
      - Должно быть, потрясение, - бормотала она. - Не могу рассказать... Милорд.., женские дела...
      - Что такое? Ничего не понимаю. Какая-то чушь! Ресницы Октавии затрепетали.
      - Месячные, милорд. Задолго до срока... Но от нервов так бывает.
      - Боже праведный! - воскликнул Филипп, отшатываясь от нее. - Так вы нечисты? Октавия всхлипнула.
      - Мне так больно. Живот просто разрывает. Отвезите меня домой.
      Филипп с трудом справился с яростью, охватившей его, и постучал в крышу рукоятью шпаги.
      - Слушаю, господин? - Перевернутое лицо появилось в окне кареты.
      - Поворачивай обратно. Мы возвращаемся в Лондон.
      - Леди дурно? - глубокомысленно спросил возница, но в ответ услышал лишь ругань.
      - Поворачивай свою чертову колымагу! Лицо кучера исчезло. Экипаж развернулся на узкой дороге и загрохотал железными ободьями по камням и гальке. Лошади побежали быстрее, стремясь, как и их хозяин, поскорее выехать на широкий, удобный и людный путь.
      Филипп смотрел на женщину, которую хотел сделать своей любовницей. Похоже, сам дьявол противится этому.
      Но она будет его!
      Руки Филиппа сжались в кулаки. Он почувствовал, что раздваивается. Одна его часть хотела все бросить и позабыть Октавию с ее женскими жалобами. Но другая требовала довести дело до конца. Он хотел ее даже сейчас, когда сильная, с характером женщина внезапно превратилась в слабое, ноющее существо, так похожее на своих сестер по племени.
      И все же она будет его. Он наставит рога Руперту Уорвику!
      Они проехали Вестминстерский мост, и Филипп постучал в крышу:
      - Завези меня сначала на Сент-Джеймсскую площадь! Не возражаете, дорогая, если я вас покину? - В заботливой интонации явно чувствовалась издевка.
      - Нисколько, Филипп, - кротко ответила Октавия. К его облегчению, она, казалось, несколько пришла в себя. На лице не было следов бурных рыданий и страхов. Напротив, оно стало еще прекраснее: бледное в тени кареты, с глазами, как два золотистых озерца, полных невыплаканных слез.
      - Извини, - смущенно оправдывалась она, когда экипаж остановился у дома Уиндхэма. - Не знаю, как еще мне просить прощения... Такие неприятности...
      - Не важно, - нетерпеливо перебил ее граф. - Сказать по правде, меня не очень интересуют интимные подробности функционирования женского организма. В следующий раз устройством нашего свидания займусь я. И тогда, мадам, не будет ни срывов, ни отсрочек.
      Он выпрыгнул из кареты с таким видом, словно находился рядом с прокаженным.
      Октавия вздохнула свободнее. Дорожное приключение, несомненно, только подхлестнуло бы Филиппа, и тогда Октавия оказалась бы в весьма щекотливом положении - хотя бы потому, что в деревне Уайлдкрофт их не ждало уютное любовное гнездышко. Теперь она свободна и первым делом отправится к Бену.
      Хозяин таверны должен знать, каков порядок посещения узников в тюрьме и что нужно сделать, чтобы облегчить положение Руперта. Видимо, за все нужно платить - за то, чтобы сняли кандалы, за лекарства. А голова Руперта явно требовала лечения.
      На какой-то миг перед глазами возникла картина, увиденная ею в тот день, когда она познакомилась с Рупертом Уорвиком. На перекладине болтаются два тела, черные застывшие фигуры на фоне зари. Октавия тряхнула головой, словно отгоняя видение прочь. Об этом думать нельзя. Сосредоточься на том, как облегчить условия заключения Руперта, а потом - как организовать побег.
      Должен же быть какой-нибудь выход. Хотя.., еще ни одному человеку не удалось сбежать из Ньюгейтской тюрьмы - Октавия это знала. А нельзя ли свободу Руперта купить? Охранники - люди обычно продажные. Деньги же у них есть.
      Наконец карета остановилась у дома на Довер-стрит. Филипп, конечно, не заплатил извозчику, что было недостойно джентльмена. Девушка бросила кучеру соверен и побежала к дверям.
      - Гриффин, прикажи оседлать мою лошадь! Сегодня я дома не обедаю!
      Дворецкий уже знал, что Руперт на несколько дней уехал из Лондона, поэтому причину отсутствия мужа Октавии объяснять не пришлось. Ни слугам, ни кому-либо другому. Но лишь до тех пор, пока это отсутствие не будет выглядеть странным.
      Не надо думать об этом!
      Десять минут спустя Октавия уже была на дороге, ведущей к Вестминстерскому мосту. Жаль, что сейчас под ней не Питер. Что станется с конем в Ньюгейте? Смогут ли они с Беном увести его из тюрьмы? К будущему Руперта это совсем не относилось, но отвлекало Октавию от мрачных мыслей.
      Кобыла старалась изо всех сил, но до Питера ей было далеко. Пробило уже шесть, когда Октавия добралась наконец до "Королевского дуба".
      Долговязый Фредди не вышел при ее появлении. Она спешилась без посторонней помощи и вошла в таверну.
      - Бен! Бесси!
      Руперт как-то сказал, что эти два человека - его друзья и, если понадобится, станут и ее друзьями. Поэтому, когда из кухни с как всегда недовольным лицом и с половником в руке появилась Бесси, Октавия просто сказала:
      - Ника схватили. Где Бен?
      Скуластое лицо кухарки дрогнуло, и Октавии показалось, что женщина вот-вот заплачет. Но Бесси лишь отрывисто сказала:
      - В домике. Поджидает Ника. Заходи, расскажи, что случилось. За Беном я отправлю Табиту.
      - Нет, поеду сама. Только скажи, как мне найти дорогу. Моя лошадь на улице.
      - Где Ник?
      - В Ньюгейте. Как мне найти Бена? На Бесси подействовала спокойная настойчивость Октавии. Кухарка коротко кивнула и вышла на улицу.
      - Поезжай до конца по этой дороге, потом по тропинке через поля. Когда переберешься через ручей, держи правее. За живой изгородью увидишь поле. Опять поверни направо, и прямо перед тобой будет домик.
      - Я его узнаю, - проронила Октавия. - Хотя приезжала туда в темноте.
      - Возвращайтесь сюда. За Беном нужен глаз да глаз. Да и за тобой тоже.
      Слова кухарки прозвучали грубовато, но Октавия научилась пропускать грубости мимо ушей и слышать только то, что было ей необходимо. Она вскочила на лошадь и в сгущающихся сумерках отправилась туда, куда указала ей Бесси. К домику она подъехала, когда на небе зажигались первые звезды. Строение выглядело пустым, двери и окна были плотно закрыты.
      По каменным плитам процокали подковы мужских сапог, и дверь открылась.
      - Где Ник?
      - В Ньюгейте.
      - Так и знал! - пробормотал хозяин таверны. - Знал, что не мог он так задержаться без причины.
      - Бесси велела возвращаться в "Королевский дуб". Ты сможешь ехать позади меня?
      - Да. - Бен неуклюже устроился позади седла. - Расскажите, что случилось. Я ему говорил, нельзя решать на дороге личные дела.
      "Он поступил так из-за меня. Потому что я не смогла выполнить свою часть соглашения".
      Но вслух Октавия этого не сказала. Спокойно, как только могла, она рассказала о том, что случилось.
      - Его поджидали, Бен. Сыщики обмолвились, что им донесли, где можно встретить Лорда Ника.
      Хозяин таверны чертыхнулся:
      - Разрази меня гром, ведь это я ему говорил, что за ним никто не шпионит. Ну погоди, Моррис. Подвешу за ноги, и пусть висит, пока не расскажет правды.
      - Не теперь. Сейчас у нас много других забот.
      Бен кивнул:
      - Нужны деньги, чтобы добиться для Ника послаблений и все такое прочее. Потом надо найти адвоката.
      - Адвоката?! - воскликнула Октавия. - Адвокат не спасет его от петли. Ника поймали с поличным. Из Ньюгейта его придется вытаскивать нам.
      - Это правда, - снова согласился хозяин таверны, но на этот раз его голос прозвучал намного тише и не так уверенно.
      - Только не говори мне, что это невозможно, - рассердилась Октавия. - Не говори мне этого, Бен! Рука успокаивающе погладила ее по спине. - Посмотрим, мисс, что удастся сделать.
      Глава 21
      При каждом шаге, дававшемся Руперту с неимоверным трудом, звенели кандалы. Его глаза еще не вполне привыкли к темноте, но он слышал такое же лязганье рядом - это стонало железо в такт движениям его товарищей по несчастью, заключенных в подземелье глубоко под улицами Лондона.
      Холод пронизывал до костей, и когда рука Руперта натыкалась на стену, он чувствовал толстый слой отвратительной липкой грязи, которой был покрыт камень. Он решил пройти вдоль стены, хотя все тело невероятно ломило, а в голове звучал настоящий оркестр. Тюремщики не думали проявлять к нему милосердие, а наоборот - прежде чем бросить в подземелье, не отказали себе в удовольствии хорошенько отделать его еще раз.
      Очень хотелось сесть, но Руперт понимал, что при его нынешней слабости в железе весом в шестнадцать фунтов встать он уже не сможет. Лодыжки натерло до крови, и когда он поднимал закованную руку, чтобы стереть запекшуюся кровь со лба, от невероятного усилия пот заливал глаза, и он начинал задыхаться.
      Кто-то рядом закашлялся - болезненно, хрипло, отрывисто, - ему стал вторить другой, третий. Глаза Руперта постепенно привыкали к темноте, и он различил на полу не людей - скелеты в грудах лохмотьев. Они смотрели на него, но никто не проронил ни слова - в спертом воздухе раздавался лишь один кашель.
      Тюремная лихорадка, подумал Руперт. С каждым вдохом он впитывал заразу этого гнилостного, насквозь провонявшего человеческими экскрементами подземелья. Но, быть может, смерть от тюремной лихорадки легче, чем на плахе.
      От усилия удержаться на ногах дрожали колени, цепи на запястьях, как пушечные ядра, тянули руки. Но, видимо, его не станут держать слишком долго в этой дыре.
      В Ньюгейте новых узников обычно на некоторое время помещали в самое ужасное Подземелье, чтобы они могли прочувствовать весь ужас своего положения и с готовностью отдать тюремщикам все содержимое кошельков - плату за улучшение условий.
      Как же долго его будут держать в этом аду? Руперта мучила жажда, но в темноте он не видел ни одной бочки с водой. Не в силах больше терпеть, он привалился к грязной стене, чтобы облегчить тяжесть кандалов. Кто-то у его ног застонал, и Руперт шарахнулся в сторону, чтобы не задеть его ненароком.
      Он старался не думать об Октавии, но не мог отогнать мучительное видение: карета, дорога, сыщики - и он сам отдает любимую в руки брата. Потом вспоминал сегодняшнее утро: Октавия в постели, блестящие кудри рассыпались по плечам, а в глазах - боль от предательства.
      Нужно было что-то сделать, чтобы смягчить ее обиду. С тех пор как отчаявшимся ребенком Руперт убежал из-под родительского крова, он привык преодолевать любые препятствия, встававшие на его пути. Но когда Октавия воздвигла между ними стену, смирился и склонил голову. Принял, потому что сказал себе, что это не имеет большого значения. Так говорил рассудок, но израненное сердце не верило в ложь. Он принял ее уход," потому что знал: его поступок не имеет оправданий.
      С пронзительным скрипом, разнесшимся в темноте, в двери открылось зарешеченное окошко, потом захлопнулось снова. Повернулся в замке ключ, и сердце Руперта екнуло: он услышал, как отодвигают засов.
      Он распрямился - когда за ним придут, то не увидят его жалким и побежденным. Но пришли не за ним. Петли стонали, и что-то полетело в открывшуюся дверь, прокатилось по каменным ступеням. Лохмотья ожили. Поползли, стали хватать, вырывать друг у друга хлеб, как голодные собаки, жадно запихивать в рот.
      Руперт закрыл глаза. Боже, не дай ему так опуститься. Нет, этого не может произойти. Сыщики обобрали его до последнего су, забрали даже часы, но Бен принесет деньги. Октавия уже наверняка рассказала ему о катастрофе. Если только смогла избавиться от Филиппа...
      Из груди вырвался болезненный стон, очень похожий на те, что раздавались со всех концов подземелья, и Руперт почувствовал себя ближе к товарищам по несчастью, которые все еще возились на полу и бессильно дрались за жалкие крохи хлеба. Его голова бессильно упала на грудь. Он уже готов был сесть, но упрямая гордость заставила остаться на ногах.
      Со всех сторон он слышал лишь звериное ворчание и кашель. И это отсутствие человеческих голосов пугало больше, чем темнота. Узников настолько раздавила страшная жизнь в темноте, изгнала из них все человеческое, что они даже не заметили нового товарища.
      От холода руки и ноги онемели, плечи уже из последних сил удерживали кандалы. Руперт попробовал стоять очень тихо, потому что при каждом даже самом легком движении железные обручи все глубже и глубже впивались в лодыжки.
      Руперт впал в мучительное забытье, но все же последним усилием воли, распластавшись по стене, заставил себя остаться на ногах. В этот миг решетчатое оконце в двери снова заскрипело, в замке повернулся ключ и загремел засов.
      На этот раз дверь распахнулась настежь. От света фонаря, который охранник держал высоко над головой, Руперт болезненно зажмурился. Слабенький фитиль впервые озарил мрачную тюрьму.
      В следующую секунду за плечом тюремщика Руперт различил закутанную в черное хрупкую фигуру женщины с плотной вуалью на лице.
      - Боже праведный! - воскликнула Октавия и, оттолкнув тюремщика, бросилась вниз в каменный застенок. Руперта захлестнул ужас.
      - Прочь! - закричал он. - Эй, болван, выведи ее отсюда! - Голос панически сорвался. - Здесь в воздухе одна зараза!
      - Осади-ка, приятель! - разозлился охранник. - Твоей подружке захотелось увидеть, как ты тут живешь, и я решил пойти ей навстречу!
      Отчаянным усилием Руперт рванулся вперед и потянул за собой кандалы, хотя все тело тут же охватила нестерпимая боль, изодранная кожа горела.
      - Уходи, Октавия!
      Но девушка не обратила на его окрик ни малейшего внимания и шагнула навстречу.
      - Дорогой, что с тобой сделали?! - В отчаянии схватила за руки, гладила онемевшие пальцы.
      - Ну давай, выходи, - буркнул охранник Руперту и снова скосил на него глаз. - Тебе повезло. Лорд Ник. Друзья заплатили, чтобы тебе стало полегче.
      Руперт сделал неверный шаг к тусклому свету. Он чувствовал себя древним старцем, проведшим всю жизнь в глубокой пещере вдали от света, хотя на самом деле он находился в заключении не больше пяти часов. Сколько же времени потребуется, чтобы его окончательно сломить? Меньше, чем он раньше предполагал. И от этого признания собственной слабости Руперта охватил стыд.
      Октавия все еще держала его за руки и изо всех сил тянула к дверям. Она словно боялась: если не увести его отсюда сейчас, о нем здесь навеки забудут.
      - Тебе нельзя сюда входить! - взорвался Руперт. Он так сильно испугался за Октавию, что слабость, как по мановению руки, прошла. - Величайшая глупость на свете! Почему ты не послала Бена?
      - Он тоже здесь. Разговаривает с охранниками о Питере. - Из глаз Октавии хлынули слезы, но не из-за резкого тона Руперта, а из-за того, что она увидела, в каком он находился плачевном положении. Неужели несколько коротких часов могли довести до такого состояния сильного, волевого человека?
      - Тюремщик, сними кандалы! - Она схватила за локоть направившегося было вперед охранника. - По вашим коридорам тащиться целые мили! Разве в железах он их пройдет? Ноги стерты и так почти до костей.
      Голос Октавии срывался от слез, но это нисколько не убавило ее решительности. Она понимала, что положение Руперта зависело от расположения и алчности тюремщика, который, если захочет, может снова швырнуть его в подземелье, и не помогут никакие заплаченные деньги. Но уверенным тоном она старалась переломить его злую волю. - Исполняй! Сейчас же!
      - Не сумею. Можно снимать только в кузне, - пробурчал он в ответ. - Вот придем наверх и сшибем.
      - Боже праведный! - совершенно расстроилась Октавия. - Дай хоть я их понесу. - Она наклонилась, взялась за цепи, но они оказались для нее слишком тяжелыми, и с возгласом отчаяния Октавия выпустила их из рук.
      - Ничего, - пробормотал Руперт, морщась от боли - ее попытка доставила только лишние страдания. - Пришел в них сюда, смогу выйти и отсюда.
      - Какое варварство!
      - Да.
      Внезапно сладостная волна прокатилась по телу: перед ним стояла Октавия, которой ему так недоставало все мрачные прошлые недели.. Смелая, отзывчивая, добрый товарищ. Такой он ее полюбил и в такой нуждался.
      Одновременно наступило иное прозрение: Октавия не могла бы так быстро вызвать Бена и прийти к нему на помощь сама, если бы Филипп принудил ее продолжить свидание.
      - Дорогая, ты настоящий ангел-хранитель, но лучше бы тебе сюда не приходить. - Сказав это, Руперт сразу же понял, что лжет. Но он не должен допустить, чтобы она подвергала опасности свое здоровье и репутацию.
      - И ты полагал, что я не приду? - возмутилась Октавия, но выражения ее лица под плотной вуалью Руперт разглядеть не мог.
      - Я думал, что в тебе больше здравого смысла. - Он остановился, перевел дыхание, стараясь не обращать внимания на боль в лодыжках. Сколько еще тащиться до свежего воздуха и света?
      Охранник, видимо, не заметив, что они задержались, уходил вперед, и Руперт заговорил едва слышно:
      - Держись от меня подальше. Нет никакой необходимости себя компрометировать. Моего настоящего имени никто не знает, и до суда оно вероятнее всего не всплывет. К этому времени вы с отцом будете отсюда далеко. Уезжай в Нортумберленд. Слухи о приговоре и казни грабителя с большой дороги туда не дойдут, да и никто ими там интересоваться не будет.
      - Не говори так, - зашептала она сердито. - К тому же я вовсе не скомпрометирована - под этой вуалью меня никто не узнает. Мало ли кто пришел. К заключенным постоянно являются посетители.
      - Эй вы, там! Ну-ка сюда! Или я подумаю, что вы так любите кузена, что хотите оставить его внизу! - Тюремщик поднял выше фонарь.
      - Неотесанный грубиян, - пробормотала Октавия. - Обопрись на меня, Руп.., то есть я хотела сказать, Ник. Клади руку на плечо.
      Руперт горько улыбнулся, но не воспользовался ее предложением. Он постарался развеять черные мысли и стал думать о том, что он скажет Бену, когда его увидит. Хозяин таверны, должно быть, спятил, если взял с собой в Ньюгейт Октавию. И не только взял, но позволил спуститься в пропитанное заразой подземелье.
      В конце холодного, сырого коридора показалась винтовая лестница.
      - Ты сможешь забраться? - с беспокойством спросила девушка.
      - Вниз же я спустился, - поморщился Руперт. На самом деле он спускался не сам. Сыщики просто столкнули его с самого верха.
      Подъем оказался труднее, чем он ожидал, и когда они наконец оказались на верхней площадке, пот катил с него градом.
      Но там был свет и воздух, хотя и спертый, пропитанный запахом человеческих нечистот. Однако в нем все же ощущалось движение - легкий ветерок проникал в окошки под потолком. По сторонам коридора располагались переполненные камеры, и сейчас в зарешеченные двери выглядывали отвратительные лица, Октавия смотрела под ноги, благодарная вуали за то, что та скрывала ее от косых взглядов. Им кричали, большинство заключенных ругались, и лишь немногие сочувствовали бедственному положению Руперта.
      Тюремщик отворил дверь в торце коридора, и они вышли в небольшой внутренний дворик. Сейчас он был пуст - узников на ночь загнали в камеры. Руперт с наслаждением вдохнул теплый вечерний воздух. Подражая соловью, вовсю заливался дрозд, и Руперта пронзило ощущение хрупкой ценности жизни.
      - Сюда. - Охранник указал в проход между двумя корпусами тюрьмы. Он вел к тюремным воротам, где на самом пороге темницы стояло маленькое здание. Руперт сразу его узнал - там ему надели кандалы.
      Внутри багровым заревом мерцал кузнечный горн. При их появлении из-за мехов показался коренастый лысый человек.
      - Сшиби их, Джо, - попросил охранник и плюнул в пыль.
      Кузнец, не задавая никаких вопросов, просто указал на стоящую в середине помещения наковальню. Руперт поставил на нее правую ногу - тот два раза махнул молотком, и кандалы распались. То же самое проделали и с левой ногой, но на сей раз с помощью разогретых докрасна щипцов.
      У стоящей в дверях Октавии замерло сердце: она ждала, что горячий металл вот-вот коснется ноги любимого. Но звенья цепи засветились красным и распались, и Лорд Ник оказался на свободе. Так же обошлись с кандалами на руках, и Руперт с наслаждением повел плечами.
      - Когда повезут в Олд Бейли, придется снова надеть, - заметил тюремщик. Но пока ты платишь приличные деньги, будешь сидеть в богатой части и ходить свободно. Конечно, до тех пор, пока тебя не переведут в камеру смертников.
      Последнее было сказано с прямотой очевидного факта, но Руперт постарался тут же выкинуть эти слова из головы.
      Значит, его переводят в богатую часть, где джентльмены должны расплачиваться за относительные удобства и уединение. Цена составляла три гинеи. Руперт сам платил за Джеральда Аберкорна и Дерека Гринторна. И к ним еще десять шиллингов и шесть пенсов еженедельно за койку.
      Вместе с Октавией они поднялись по лестнице наверх. Там в коридор выходили двери просторных и светлых комнат. Воздух был свеж, а из-под запертых на ночь дверей раздавался звон бокалов. Тюремщик открыл одну из них.
      - Сюда, Лорд Ник. Благодари друзей. У тебя будет комната на одного. - И игриво подмигнул. - Оставляю вас вдвоем. Когда леди захочет уйти, я внизу, у ворот.
      - Двадцать восемь шиллингов за неделю, - мрачно проговорила Октавия, когда шаги тюремщика замерли на лестнице. - Но зато комнату ни с кем не придется делить.
      Она откинула вуаль и пристально посмотрела на Руперта - золотистые глаза сияли на смертельно-бледном лице.
      - Хорошо, - согласился он, оглядывая свои владения, Обычно в этой камере содержали четверых - отсюда такая высокая плата.
      - Здесь есть еще прачка. Она будет стирать и ухаживать за тобой, - с той же мрачной сосредоточенностью объясняла Октавия. - Еду станешь получать с личной кухни начальника тюрьмы. Ну что, доволен?
      Руперт криво усмехнулся:
      - Насколько может быть доволен человек в тюрьме. Послушай, Октавия, ты не должна больше сюда приходить.
      - Не говори глупостей! - возмутилась она. - Сядь-ка лучше и посиди. Я вытру тебе кровь со лба. Ужин и вино Бен заказал в таверне напротив.
      Октавия усадила его на стул и осторожно разобрала слипшиеся от крови, перепутанные волосы.
      - Негодяй! - кипятилась она, наливая в кувшин горячую воду. - Какое он имел право тебя бить?!
      - Как тебе удалось улизнуть от Филиппа? - Руперт не стал с ней спорить. Голова болела слишком сильно, а ее прикосновения охлаждали лоб и успокаивали.
      - Очень просто. - Она прикусила нижнюю губу и сосредоточенно нахмурилась. - Сказала, что у меня месячные... Наступили от испуга раньше времени.
      - Октавия! - рассмеялся Руперт, но тут же поморщился от пронзившей голову боли.
      - Подействовало здорово. - Девушка продолжала распутывать длинные пряди волос.
      На секунду радость от того, что они снова вместе и рухнула преграда, разделявшая их последние недели, заслонила мрачные обстоятельства встречи. То, что когда-то казалось жизненно важным, сейчас представлялось пустым, и оба не могли понять, как такие мелочи могли их разделить. Но все в жизни относительно, и в печальной обстановке тюрьмы мало что могло показаться значимым.
      - Привет, Ник! Рад, что тебе есть над чем посмеяться, - раздался хмурый и озадаченный голос Бена. Он прошел в комнату и поставил на стол корзину.
      Руперт улыбнулся другу:
      - Дружище, в моем положении либо смеяться, либо плакать. - Он протянул руку, и Бен сжал ее своими большими ладонями.
      - Что же делать? - как-то безнадежно спросил он. - Буду искать лучшего адвоката.
      - Не надо тратить деньги на адвоката, - покачал головой Руперт. - Ты не хуже меня знаешь, что это ничего не даст.
      - И я о том же говорю, - вмешалась в разговор все еще промывавшая рану Октавия. - Надо тебя отсюда вытаскивать.
      Руперт и Бен обменялись взглядами, но ни один не проронил ни слова.
      - Ужина хватит на всех? - спросила она, словно не замечая их молчания. - Я ужасно проголодалась и хочу вина.
      - Хватит. Там говядина, пирог с ветчиной, копченый угорь, аппетитная головка сыра и две бутылки бургундского. - Бен начал распаковывать корзину. Будет довольно на всех.
      - Ну как, лучше? - Октавия, по-прежнему хмурясь, изучала плоды своего труда. - Рана очень глубокая. Нужно вызвать врача, пусть зашьет.
      - Ни к чему.
      - Но останется шрам.
      Руперт пожал плечами. Шрамом больше, шрамом меньше на мертвеце. Вслух он этого не сказал, но Октавия прочитала мысли. Она резко отвернулась - упрямо сжав губы.
      - Бокалы для вина есть?
      - Вот, - показал Бен. - Принес несколько штук из таверны. - Он разлил вино. - Вот уж не предполагал, Ник, выпить с тобой здесь. Как я себя ругаю!
      - Не стоит. Кто-то навел сыщиков, но кто? Если рассуждать здраво, это человек из "Королевского дуба". Бен потемнел лицом.
      - Морриса, когда мы разговаривали, в таверне не было, а вот новый конюх работал, и как раз за стеной, напротив того места, где мы стояли.
      - Что ты о нем знаешь?
      - Почти ничего. Но в ближайшее время узнаю, - решительно проговорил Бен.
      - За такими людьми нужен глаз да глаз, - заметила Октавия.
      Решимость как-то улучшить положение Руперта ее успокаивала и ободряла. Но теперь, когда она сделала все что могла, сознание страшной беды заставило ее содрогнуться. Все-таки они находились в Ньюгейте. И даже в этой просторной и светлой комнате на дверях стояли крепкие замки. Она не представляла, как можно отсюда сбежать.
      - Вот если бы удалось пронести сюда женскую одежду, ты бы переоделся и ушел с другими посетителями.
      - Милая, за мной будут следить день и ночь, - мягко заметил Руперт. - И станут проверять все, что сюда понесут. Лорд Ник - слишком драгоценная добыча, чтобы о нем забыли. А если обнаружат, что я собираюсь бежать, снова закуют в кандалы.
      - Но нельзя же ничего не предпринимать! - нетерпеливо тряхнула головой Октавия. Бен положил ей кусок мяса и пирога, но аппетит внезапно пропал. Тебя же повесят, если признают виновным!
      Руперт вздохнул:
      - Давай не будем сейчас об этом говорить. Допьем вино, и идите с Беном домой. - Морщинки усталости пролегли у его губ, глаза закрывались от нечеловеческого напряжения, нестерпимой боли во всем теле.
      - Я приду завтра утром.
      - Не надо, - тихо попросил он. - Все, что нужно, сделает Бен.
      - Лучше, чем я? - Золотистые глаза потемнели от обиды.
      - Ну, не все. - Руперт заговорщицки улыбнулся.
      - Я поставил Питера в таверне, - кашлянул Бен. - Смотритель тюрьмы мистер Акерман отдал его без лишних разговоров.
      - Хорошо. - Руперт поднялся, но тут же покачнулся - снова нахлынула дурнота; - Бен, проводи Октавию домой.
      - Хорошо. Пошли, мисс.
      Девушка в нерешительности стояла.
      - А почему бы мне не остаться здесь на ночь? Тебе нужен уход и...
      - Нет, - твердо перебил он ее. - Уходи. - И, притянув к себе, нежно поцеловал в лоб. - Послушайся меня, держись отсюда подальше.
      Октавия подняла на него глаза:
      - Извини, но я не могу сделать то, о чем ты просишь. - Она встала на цыпочки и потерлась губами о его губы. - Визиты сюда меня не скомпрометируют. Подожди до завтра - ты меня не узнаешь.
      Октавия улыбалась, но не могла скрыть, чего ей это стоило.
      - Отдыхай. Завтра принесу тебе настойку опия. Я подумала об этом и сегодня, но навалилось так много дел... - Девушка развела руками.
      Руперт слушал, как затихали их шаги на каменной лестнице, потом бросился на одну из кроватей и, подложив руки под голову, уставился в потолок.
      Сколько времени осталось до суда? Адвокат, конечно, мог бы потянуть со слушанием, но это - все, что было в его силах. Руперт не знал, хотел ли он проволочек: коротать дни и ночи в этой комнате и знать, что будущего нет? Что покинуть тюрьму можно лишь в телеге, которая повезет его на площадь Тайберн?
      Лучше покончить со всем разом. Но Руперт помнил, что даже после вынесения приговора человек мог месяцами маяться в ожидании казни. И все это время он должен находиться в камере смертников.
      Нужно немедленно прекратить визиты Октавии. Они слишком болезненны для них обоих. Но какова ирония судьбы - обрести счастье перед лицом смерти!
      Однако прежде чем принять смерть, необходимо довести до конца дело с Ригби и Лакроссом. Следует подготовить официальное требование платежей. Через надлежащее время Бен его подаст и он же созовет судебных приставов. В конце концов банк аннулирует право на владение домом.
      Недели через четыре дело с Хартридж Фолли будет завершено. Он сможет им заниматься даже из стен Ньюгейтской тюрьмы, конечно, при условии, что эти четыре недели у него остались. Впрочем, известно, что правосудие, даже без всяких усилий со стороны адвоката, свершается очень медленно.
      Руперт закрыл глаза, стараясь унять биение молота в висках. Он вспомнил Филиппа. Он был так близок к тому, чтобы завершить историю, начавшуюся давным-давно на Бичи-Хэд, отомстить брату за Джерваса. Так близок, но что теперь проку? Мог бы быть в тысячах миль. Вскоре силой захвативший графский титул Филипп сможет носить его, ничем не рискуя.
      Глава 22
      Когда Руперт проснулся, каждый сустав ломило, но тяжесть в голове почти прошла. Бешено ругаясь, он сполз с кровати и проковылял к выходящему во внутренний дворик окну.
      Двор был полон людей: мужчин, женщин, детей - и все они ходили по кругу. Меж ними сновали лоточники, мальчишки катили бочки - каждый спешил нажиться на нуждах тюрьмы.
      - Желаете завтрак, сэр?
      Руперт обернулся на женский голос. В дверях стояла юная девушка, выжидательно улыбаясь и вытирая руки о неряшливый передник.
      - Ты кто?
      - Ваша прачка, сэр. Меня зовут Эми. - Она во все глаза смотрела на знаменитого разбойника. Его одежда была разодрана и запятнана кровью, но ее превосходное качество было очевидно и сейчас. И хотя лицо Лорда Ника было разбито, а волосы слиплись, девушка поняла, что перед ней настоящий мужчина.
      - Хотите, принесу отличную баранью отбивную и яйца? Руперт поколебался, но, решив, что силы надо восстанавливать, кивнул:
      - Спасибо, Эми.
      Прачка скрылась. Руперт осторожно опустился на кровать. Он чувствовал себя так, словно его тело было сплошным синяком.
      В углу стояло треснутое зеркало, и Руперт с гримасой отвращения стал разглядывать свое лицо: небритое, глаза запали, все в ссадинах. Он тронул рану на лбу. Больше она не кровоточила. Октавия стерла запекшуюся кровь, но рана действительно была серьезной и выглядела ужасно. Ему нужен хирург. Но какой смысл зашивать практически готового мертвеца?
      Руперт одернул себя - нельзя так думать. Действительность не изменишь, а такие мысли принять ее не помогут.
      - Ну вот. Лорд Ник, - вернулась девушка с оловянным подносом. - С кухни самого надзирателя. Так устроили ваши друзья. - Она поставила еду на стол. - И еще пинта свежего пива.
      Руперт кивнул, сел и только тут понял, насколько он проголодался; от аппетитного запаха просто побежали слюнки. Девушка тем временем бросилась поправлять постель.
      - У вас есть что-нибудь в стирку, сэр?
      - Все, что у меня есть, на мне, - ответил он, опорожняя кружку до капли.
      - Обед принесу в четыре часа, сэр. Если понадоблюсь раньше, дайте знать охраннику Тимсону. Он за мной пошлет.
      - Можешь принести горячую воду, мыло и бритву? - попросил Руперт.
      Прачка кивнула и направилась к двери. Когда она взялась за ручку, с лестницы послышался распевный голос:
      - Ты что, не можешь тащить осторожнее, увалень? Я такие деньги плачу, а ты всю воду из ванны на ступени выплескаешь!
      - Ну будет, будет, прикуси язык, женщина!
      - Ах, вот ты как заговорил! - раздался тот же голос. - Нет уж, о моем языке толковать нечего. Пока я плачу, знай лишь свое дело!
      Руперт слушал, не веря ушам. Голос принадлежал, несомненно, Октавии, но выговор... Так говорить может только простолюдинка. Голос подбадривал и подхлестывал того, кто, тяжело дыша и вполголоса ругаясь, топал по лестнице, волоча тяжелую ношу.
      - Сюда, ставь здесь. Ну же, давай и не вздумай пролить еще хоть каплю. - В дверях показалась Октавия и властно указала на середину комнаты. - И вот что, приятель, принесите-ка еще парочку кувшинов воды. Она полезла в карман подола грубого платья и важно добавила:
      - Вот вам за труды. Спасибочки. И не забудьте о кувшинах.
      Двое мужчин, которые только что втащили по крутой лестнице полную ванну, что-то мрачно пробормотали, забрали монеты и, кивнув знаменитому грабителю, вышли. Руперт с изумлением смотрел на свою гостью.
      На Октавии было ярко-оранжевое платье, которое явно знало лучшие дни. Грудь колыхалась над низким вырезом, едва прикрытая старым изодранным кружевом. Верхняя юбка подколота выше щиколоток, и из-под нее виднелись грязная нижняя и пара деревянных башмаков. На голове Октавии алел завязанный под подбородком платок, из-под которого на плечо спускалась длинная коса. Под ногтями виднелась черная кайма.
      Она положила на пол узелок, поставила корзину, улыбнулась и, тряхнув головой, спросила:
      - Хороша деваха из таверны?
      - Дьявол меня раздери, Октавия! - воскликнул Руперт. - Что это значит?
      - Я решила, будет лучше, если к тебе станут приходить две различные женщины, - объяснила она. - Одна - таинственная леди под вуалью. Другая девчонка из таверны. Это окончательно собьет их с толку.
      Руперт недоверчиво покачал головой, но прежде, чем успел что-либо ответить, появилась Эми. В руках она несла кувшин с водой, бритву и мыло. Она недоверчиво уставилась на гостью:
      - Ты кто?
      - Подружка Лорда Ника, - важно ответила Октавия. - Но разве тебя это касается?
      - Это мой джентльмен, - сморщила нос Эми. - Он не нуждается, чтобы за ним присматривал кто-нибудь еще. Здесь моя территория. Так что окажи любезность, выметайся вон!
      - Я имею полное право посещать заключенного. - Октавия скривилась, как от неприятного запаха. - Заруби себе на носу - ты для него слуга, а я - подружка. Так что поставь вещи у ванны и убирайся отсюда. Если понадобишься, тебя позовут.
      Эми набрала воздуха в легкие, явно намереваясь разразиться ругательствами. Но давящийся от смеха Руперт успел встать между женщинами.
      - Спасибо, Эми, - тепло проговорил он. - Я тебе очень благодарен. Теперь мне придется во многом полагаться на тебя.
      Прачка поостыла.
      - Всегда к вашим услугам, сэр, не то что посетительницы, которым рано или поздно придется отсюда уйти, - фыркнула она в сторону Октавии.
      - Именно так, Эми, - согласился Руперт, подталкивая служанку к двери.
      Наконец, покосившись в последний раз на Октавию, прачка ушла. Руперт закрыл за ней дверь, прислонился к косяку и посмотрел на "деваху из таверны" смеющимися глазами.
      - Приходится признать, что актриса ты великолепная.
      - А разве ты раньше не знал? - ответила она таким тоном, словно это само собой разумелось. - Мы ведь с тобой постоянно на сцене.
      - Да. Но пьеса, Октавия, окончена.
      - Глупости, - покачала головой девушка. - А теперь прими ванну. Я принесла чистую одежду, настойку опия, арнику и туалетные принадлежности. Так что поживешь со всеми удобствами до тех пор, пока нам не удастся тебя отсюда вытащить.
      В ее тоне появилось нечто такое, что Руперт понял: спорить бесполезно. Если ей легче считать, что еще можно что-то сделать, жестоко ее разочаровывать. Она и сама скоро все поймет.
      - Ты, кажется, все предусмотрела, - сменил он тему.
      - Как будто бы, - улыбнулась Октавия. - А теперь расслабься. Тебе не нужно ни о чем заботиться. Я все сделаю сама.
      Она осторожно сняла с его плеч изодранный сюртук, расстегнула жилет и рубашку и вскрикнула от ужаса - на боку темнел здоровенный синяк.
      - Что они с тобой сделали?
      - Немного позабавились. Но я не хрустальный, дорогая.
      - Ты крепкий, - согласилась Октавия. - Но если бы я сумела до них добраться, своими руками вырвала бы их трусливые сердца. - Октавия смотрела на Руперта в ярости, а пальцы тем временем гладили его широкую грудь. Малодушные негодяи!
      - В этом ты совершенно права. - Руперт почувствовал, как проходит подавленность.
      Октавия расстегнула ремень и подтолкнула Руперта к кровати:
      - Сядь.
      - Не самое соблазнительное разоблачение, - буркнул он, устраиваясь на краешке. Октавия склонилась, чтобы снять с него сапоги. - Ты ведешь себя как сиделка, а не как любовница.
      Девушка подняла глаза и улыбнулась. Ее глаза светились радостью, и Руперт понял, зачем она пришла.
      - Погоди, все в свое время.
      - Ладно, - ответил он, изображая удовлетворенный вздох.
      - А теперь забирайся в ванну. Вот и еще кувшины несут.
      Октавия открыла дверь и взяла принесенную воду.
      Руперт опустился в горячую ванну и застонал от удовольствия и боли, когда израненную кожу омыла вода. Опершись головой о край, он вытянул ноги.
      - Я помою тебе волосы, - сказала Октавия, подтаскивая один из кувшинов к ванне. - Нагнись вперед.
      Руперт повиновался и закрыл глаза, когда теплая вода побежала по голове и спине. Он снова почувствовал себя как в детстве: о нем заботились, за ним ухаживали. Эта мысль его позабавила и принесла облегчение.
      Руки Октавии осторожно, но умело поглаживали и массировали голову. Он вспомнил, как сам однажды таким же образом снимал у нее напряжение. Пальцы дрогнули - нервные окончания в них не забыли, как прикасались к ее коже и податливое мягкое тело уступало их движениям.
      - Нравится? - спросила девушка, и ее ладони скользнули вниз по спине. Она понимала, что доставляет Руперту удовольствие.
      Он удовлетворенно заворчал:
      - Было бы еще лучше, если бы ты сняла с себя платье.
      Октавия улыбнулась и, склонившись над краем ванны, поцеловала его в губы. Присев на корточки, она расстегнула лиф платья, скинула его с плеч и, голая по пояс, потянулась за мылом. Зажав его между ладонями, снова наклонилась над ванной. Груди, как спелые груши, повисли над головой Руперта, и он стал ловить ртом соски, лаская их языком и нежно покусывая.
      Руки Руперта сжали ее талию, нащупали сбившийся комом на поясе лиф:
      - Снимай остальное.
      - Тебе уже лучше? - рассмеялась она и, повозившись с крючком, сбросила на пол платье и нижнюю юбку. Потом распрямилась, чтобы он мог видеть ее обнаженное тело.
      - Замечательно. - Он перенес ее через край, расплескав при этом воду на дубовые доски, потом усадил в узком пространстве верхом на себя.
      - Ну вот, ты намочил мне чулки, - притворно рассердилась она.
      - Придется снять, - нашелся Руперт и стал поглаживать на ее шее быстро бьющуюся жилку. Насмешка исчезла из глаз.
      - Я по тебе соскучился, Октавия. Не могу описать как.
      - И я. - Она ласкала его лицо. - Я так хотела, чтобы ты развеял мои горести. Заставил себя простить, но сама не шла к тебе навстречу. Хотела, но не могла.
      - Тебе было очень трудно это сделать. Ведь мое единственное извинение таится в прошлом.
      - И ты по-прежнему не скажешь мне о нем?
      Руперт покачал головой, глаза потемнели от боли и гнева, который Октавия теперь легко узнавала.
      - Эту историю я должен унести с собой в могилу. Зла теперь не исправить, и никому не будет лучше оттого, что я ее расскажу.
      Глаза Октавии вспыхнули.
      - Ты не прав. Никогда ты не был так не прав, как сейчас, Руперт Уорвик.
      Прежде чем Руперт успел что-либо ответить, ее губы прижались к его губам. Поцелуй был исполнен такого желания, что его отчаяние растворилось в силе ее страсти.
      Руки девушки впились в его плечи, язык проник в рот, стремясь испить сладостные соки и, подобно вампиру, испробовать животворящую кровь. Октавия развела бедра и приняла его в себя.
      В этом акте любви Октавия не оставила Руперту никакой роли, изголодавшись по любовнику, сама овладевала им. Он лежал спокойно, тихо наслаждаясь, пока ее тело горело в огне, слушал слова земной страсти, которые она нашептывала на ухо, позволяя руководить безумной вспышкой. Октавия подняла голову, и Руперт посмотрел прямо в ее искаженное желанием лицо: кожа прозрачно светилась, глаза изумленно расширились. Губы поспешно раскрылись, язык облизал выступивший на его лбу соленый пот.
      - Как я тебя хочу, - прошептала она. - Боже, как я тебя хочу!
      Октавия вся сомкнулась на нем, и Руперт чувствовал, что с каждым новым порывом проникает в нее все глубже и глубже. И когда достиг самого сокровенного, тело девушки содрогнулось. Настал всепобеждающий миг торжества, и она проговорила:
      - Я не позволю тебе умереть, Руперт.
      Он почувствовал, что растворяется в приливе ее страсти, и слова, как клочки бумаги на ветру, унеслись прочь.
      Прилив спал, жар угас, и он услышал их вновь - шепот на ухо. Руперт не ответил, да Октавия и не требовала никакого ответа.
      Она лежала на нем в быстро остывающей воде, и сердце замедляло ритм, выравнивая его с ритмом сердца любимого. Потом встала на колени и рассмеялась так легко, что Руперт засомневался: а был ли яростный напор тех подслушанных слов?
      - Ну как, хорошее лечение твоих синяков?
      - Лучше некуда. Да и твое поведение вполне соответствует поведению девицы из таверны. - Рука потянулась, чтобы похлопать ее по заду, но он тут же ее отдернул. - Нет, боюсь той дамы в вуали.
      - Она не будет приходить слишком часто, - живо возразила Октавия. - Ровно столько, сколько потребуется, чтобы создать налет тайны. - И она соблазнительно подставила спину его ладони.
      - Вылезай, - Руперт шлепнул ее ниже поясницы, - а то юная Эми войдет и поднимет шум.
      - Ревнивая девчушка. - С мокрой Октавии на пол скатывались капли. - Куда же я положила полотенца? Ах, вот они, все еще в корзине.
      Она вытащила из корзины плотное белое полотенце и завернулась в него.
      - Позвольте-ка, милорд, я вас вытру.
      Улыбаясь, Руперт выбрался из ванны и покорно встал, а она, сосредоточенно хмурясь, ходила вокруг него с полотенцем - вытирала с тела воду и смазывала синяки арникой.
      - А как здесь? - Она игриво провела ладонью по его животу. - Немного массажа, думаю, не повредит. Руперт схватил ее за запястье и отвел руку:
      - Спасибо, Октавия, но мне нужна передышка.
      - С каких это пор?
      - С тех самых, как со мной позабавились три здоровенных мужлана.
      - Бедняжка, я совсем не подумала, - тут же переменила тон Октавия. И поспешила к узелку, который принесла с собой. - Смотри, здесь чистое белье и костюм для верховой езды. Решила, что в штанах из оленьей кожи тебе будет удобно.
      - На приглашение из Сент-Джеймсского дворца я не рассчитываю, - горько согласился Руперт, принимая узелок.
      Октавия хотела было возразить, но, видимо, передумала и промолчала. Просто наклонилась и подобрала скомканное платье. Когда она стала выжимать чулки, в комнате повисла тишина.
      Руперт с наслаждением застегнул рубашку и надел штаны. Чистая одежда словно возродила его.
      Он взглянул на Октавию, надевавшую деревянные башмаки на босу ногу. Девушка тоже подняла глаза и улыбнулась:
      - Вот теперь ты стал похож на самого себя.
      - И чувствую себя самим собой. Осталось только побриться. - Он провел ладонью по колючему подбородку.
      - Бен к тебе скоро зайдет. Бесси надавала ему всякой снеди и других вещей. - Октавия устроилась на узком подоконнике и, грея спину на солнце, наблюдала, как он намыливает щеки. - Бен очень переживает.
      Руперт ничего не ответил. Он понимал, какие чувства испытывал хозяин таверны. В феврале палач отнял у него двух лучших друзей. Джеральд Аберкорн был ему почти что братом. Потеря еще одного ближайшего друга станет для него испытанием, почти невыносимым.
      Октавия выглянула во внутренний дворик. Особого порядка она там не заметила: заключенных без кандалов не отличить от знакомых, родственников и торговцев, настойчиво предлагающих свой товар. Неужели из этой мешанины людей невозможно украсть одного человека?
      Она взглянула на мощную спину Руперта. Да, Лорда Ника не спрячешь. Но надо найти какой-нибудь способ.
      Октавия снова выглянула в окно. С двумя коробами на плечах сквозь толпу протискивался Бен.
      - А вот и твой друг!
      - Славно! - Руперт вытер с лица полотенцем остатки мыла и посмотрелся в зеркало. - Будто родился заново. Дорогая, ты сотворила чудо.
      - Маленькое чудо. - Она подошла к нему. - Но я уверена, что смогу сотворить и большое.
      Руперт погладил ее по волосам, провел пальцем по подбородку, но ничего не ответил.
      - Привет, Ник! - Запыхавшись, в комнату ввалился Бен. - Я вижу, мисс принесла тебе новый наряд. - Он говорил весело, но по загнанному выражению глаз и угрюмому лицу можно было понять, что у него на душе. - Бесси наложила столько всякой всячины, что можно накормить армию.
      - Ну, юная Эми совсем расстроится. - Октавия спрыгнула с подоконника. Прачка Руперта. Большая собственница. Уже пыталась меня выгнать.
      Бен посмотрел на нее с некоторым удивлением:
      - Вполне естественно, мисс. Вы вылитая уличная девка. Октавия ответила ему насмешливым взглядом:
      - Надеюсь, это не замарает мое имя?
      - Конечно, нет, - заторопился с ответом Бен.
      - Я вас оставлю вдвоем, - объявила мужчинам Октавия. - Нужно кое-куда сбегать по делам.
      - Неужели в этом наряде? - вскинул голову Руперт.
      - Нет, в платье леди Уорвик, - успокоила она мужа. - Нам обоим нужно, чтобы в эти дни меня чаще видели в обществе. Люди считают, что ты на несколько дней уехал из города. Пусть и дальше так думают. Не надо, чтобы задавали двусмысленные вопросы.
      Мужчины переглянулись, и Руперт спросил:
      - О Фрэнке ни слуху ни духу?
      - Пока нет. - Октавия подошла и поцеловала его в губы. - Приду после обеда.., как дама под вуалью. Что-нибудь принести?
      - Шахматы и книги. Такие, чтобы занять голову. Посоветуйся с отцом. Что-нибудь из римской истории. Девушка прикусила губу.
      - Он считает, что ты уехал по делу. Как же я смогу объяснить подобную просьбу?
      - Придумай что-нибудь. Если понадобятся деньги, возьми в сейфе в моем кабинете. Ключ в верхнем ящике секретера. Там же найдешь документы на Хартридж Фолли.
      - Ты уже отнял дом у этих свиней?
      - Почти. Необходима пара формальностей. Бен знает, что нужно делать.
      - Знаю, - кивком подтвердил хозяин таверны. - На этот счет не тревожьтесь, мисс.
      - Я и не тревожусь, - искренне ответила она. Разве им объяснишь, насколько пустой теперь казалась ей эта победа? - Значит, до скорого. - Октавия изобразила на лице улыбку и закрыла за собой дверь.
      Руперт подошел к окну и стал ждать, когда Октавия появится в колодце внутреннего двора. Вот она вышла, обернулась, помахала рукой, он помахал в ответ и остался смотреть, как девушка пробирается сквозь толпу к темному узкому проходу, ведущему к воротам, - головка в ярком платке выныривает то тут, то там. В последний раз она мелькнула у самых ворот и исчезла.
      Руперт повернулся к Бену:
      - Что ж, старина, не будем грустить. У меня для тебя несколько заданий.
      - Давай. - Хозяин таверны потянулся к одному из коробов. - А пока мы их обсуждаем, выпьем-ка, пожалуй, портвейна.
      ***
      Октавия спешила. Руперт сдался. Разве так можно? Пусть еще никто не сбежал из Ньюгейта. Должен же быть кто-то первым! Нет, она не сдастся и доведет свою роль до конца. Если раздобыть кольцо, может быть, Руперт поймет, что будущее есть, и станет за него бороться.
      Но даже если этого не случится, пусть хоть порадуется, что зло исправлено. Он говорит, что ничего нельзя изменить и остается одно - унести тайну в могилу. Она докажет, что он не прав.
      Но как это сделать?
      Октавия нырнула в боковой переулок; впереди улицу перегородила толпа. Люди кричали и размахивали лозунгами. В душном воздухе разносился знакомый призыв:
      "Долой папство!" Лица блестели от пота, глаза светились фанатизмом. Один из проходивших подобрал камень и запустил в лавку кондитера.
      - Эй ты! - выскочил с красным от ярости лицом торговец. - Соображаешь, что делаешь?
      - Долой папство! - в ответ завопил парень. - Пиши на лавке эти слова и больше не получишь булыжником в дверь. - Кто-то рассмеялся, в толпе марширующих послышался гул одобрения. Второй камень, не причинив особого вреда, врезался в стойку двери на противоположной стороне улицы.
      Октавия укрылась в тени. В воздухе витало что-то страшное.
      Переждав, пока толпа пройдет, она продолжила путь. Еще несколько часов назад она считала, что никогда не простит Руперту предательства. А теперь то, что он сделал, представлялось пустым и ничтожным недоразумением между двумя людьми, пока они как следует друг друга не узнали. Руперт придумал отчаянный план, который требовал отчаянных мер, и использовал все, что было в его распоряжении.
      В его распоряжении. Октавия застыла посередине дороги. То зелье скорее всего готовила Бесси. Но если у нее есть подобное средство, наверняка имеется что-нибудь и с обратным эффектом.
      Девушка не двигалась, пока идея зрела в ее голове.
      Превосходно. Нужно только заручиться поддержкой кухарки. Но для Лорда Ника Бесси готова на все.
      Глава 23
      Летиция стояла посреди пустой детской. Она чувствовала себя так, будто у нее отняли часть ее самой. Колыбелька Сюзанны, завешенная оранжевой кисеей, все еще стояла у окна, но в воздухе уже не разносился тонкий аромат ребенка: смесь запахов только что сцеженного молока и ванилина. Летиция обошла комнату. Вот стул, на котором она укачивала дочь. Женщина взяла шерстяного ягненка с пурпурной лентой на шее. Сюзанна его так любила, а впопыхах отъезда игрушку забыли. Без нее, наверное, девочка плачет.
      Детская в поместье Уиндхэмов, комната с низким потолком, была расположена под самой крышей дома. В ней стояла старомодная мебель, стены перекрещивали дубовые брусья, доски на полу вспучились и скрипели. Не то что эта светлая, полная воздуха комната, выходящая окнами на Лондонскую площадь. В каждом ее углу еще слышались отголоски воркования Сюзанны. Летиция еще видела в колыбельке ее беззубую улыбку.
      Она положила ягненка на каминную полку и медленно направилась к двери. Начался июнь. Недалеко то время, когда общество разъедется: в провинцию и на дорогие курорты, вроде Бата.
      Филипп еще не сообщал, каковы его планы на лето, но Летиция надеялась, что хоть какое-то время они проведут в родовом имении. А спрашивать не хотела, чтобы не выдать волнения. Если муж почувствует ее состояние, то может вовсе лишить возможности поехать в Суссекс.
      Когда Летиция спускалась по лестнице, она услышала, как хлопнула дверь. Женщина тут же повернулась и направилась наверх: к себе она никого не ждала, а встречаться со знакомыми Филиппа не хотела.
      Но вдруг графиня остановилась. До нее донесся женский голос:
      - Могу я видеть лорда Уиндхэма по важному делу?
      - Я передам его светлости, что вы пришли, - отвечал дворецкий. - Извольте подождать в гостиной.
      Летиция узнала голос леди Уорвик. Неужели у нее снова свидание с Филиппом? Как бы то ни было, Летиция чувствовала, что не все так безмятежно в их отношениях, но не могла понять, то ли дама оказалась капризная, то ли Филипп потерял к ней интерес.
      Она замерла на ступеньке и слышала, как через вестибюль прошел муж кованые сапоги процокали по мраморным плитам пола. Он открыл дверь гостиной, и раздался его насмешливый голос:
      - Неожиданная честь, леди Уорвик. Я... - Дверь захлопнулась.
      Летиция благоразумно направилась к себе. Она искренне хотела, чтобы отношения между мужем и любовницей если и дали трещину, наладились бы в ближайшее время. Настроение Филиппа в последнее время стало еще хуже. Летиция больше не могла сносить его жестокого обращения. Она мечтала только об одном чтобы граф вообще забыл о ее существовании. Октавия шагнула навстречу графу.
      - Филипп, дорогой, я пришла извиниться за нелепицу вчерашнего дня. Я так смущена и расстроена. - Она прижала ладони к щекам, словно для того, чтобы их остудить.
      - Я больше на тебя не сержусь, - серьезно ответил тот и наполнил бокалы, стоящие на столике, вином.
      - Спасибо, - покорно сказала Октавия. - Я понимаю, ты вправе на меня негодовать. Так все по-глупому вышло. Но виноват тот ужасный человек.
      Она содрогнулась и сделала большой глоток.
      - Слава Богу, теперь он в Ньюгейте. Пойдешь смотреть, как его будут вешать?
      Филипп рассмеялся:
      - Какая ты кровожадная! Конечно, пойду.
      Он рассматривал Октавию поверх края бокала и думал, как она желанна: огромные влажные глаза, румянец на щеках на фоне прозрачной бледности кожи. Взгляд переместился на грудь, слегка поднимающую кружева у выреза бледно-зеленого платья. Затем ниже, где бархат темно-зеленой юбки подчеркивал изящный изгиб бедер.
      Филипп непроизвольно облизал губы. На него нахлынуло неистовое желание. На лбу выступил пот. Она пришла, потому что она его хочет. Зачем бы еще она стала так униженно извиняться?
      Граф поставил бокал на стол.
      - Подойди.
      Октавия покорно приблизилась. На губах играла нерешительная улыбка, но в ней угадывалось желание. Филипп прижал девушку к себе, взял лицо в ладони, запрокинул поцелуем голову.
      Октавия застонала и, изогнувшись, коснулась бедер мужчины, руки лихорадочно скользили по телу, проникли под сюртук - все ниже, ниже.
      - Черт побери, Октавия. - Филипп оторвался от ее губ как раз тогда, когда она стала опасаться, что он сломает ей шею. - Черт побери, ты сводишь меня с ума. Скоро ты будешь моей.
      - Да.., да.., скоро, - прошептала она. - Ждать осталось недолго.
      Граф глядел на ее пылающее желанием лицо, чуть сощурив серые глаза. Красивый мужчина, подумала Октавия. Но что-то в нем было порочное. Ее не отпускала мысль, что нечто до боли знакомое в нем обратилось во зло.
      Она закрыла глаза и вздохнула, изображая страсть.
      - Где твой муж?
      Октавия готовилась к этому вопросу, но он все же застал ее врасплох.
      - Уехал в деревню проверить, как идут дела в имении. Вернется только через неделю.
      - Тогда я приду к тебе. Нечего больше тянуть да откладывать. Буду на Довер-стрит сегодня же.
      - Прекрасно, - обрадовалась Октавия. - Вечером я еду с друзьями на спектакль, потом ужинаю в "Пьяцце". Приезжай после полуночи. Я буду тебя ждать. И на улице не останется любопытных глаз.
      - Значит, до вечера. Дворецкий тебя проводит. - И, не проронив больше ни слова, оставил Октавию в гостиной одну.
      Девушка залпом осушила бокал и направилась к двери. На пороге появился дворецкий:
      - Сюда, мадам.
      Он проводил ее до самого выхода, словно хотел убедиться, что сомнительная гостья не прикарманит столовое серебро. На улице Октавию поджидал портшез, она села внутрь, не чувствуя, что с верхнего этажа за ней следят глаза. Там, у окна, стояла Легация и никак не могла взять в толк: кто же может добровольно захотеть переспать с Филиппом Уиндхэмом?
      ***
      Небо затянуло тучами, и, когда носильщики побежали по улицам Лондона, упали первые капли дождя. На Довер-стрит они внесли портшез прямо в вестибюль, чтобы избавить мадам от необходимости срочно вызывать парикмахера.
      - Расплатись, Гриффин, - распорядилась Октавия. - Фрэнк так и не появлялся?
      - У меня подозрение, миледи, что маленький дьяволенок бродит вокруг дома. - Дворецкий подал монеты носильщикам и кивнул лакею, чтобы тот проводил их до двери. - Повариха тоже так считает. Сам он явно не показывается, но мы видели, как мелькала его тень. Тогда повариха выставила тарелку с холодными пирогами, и наутро она оказалась пустой.
      - Похоже на Фрэнка, - согласилась Октавия. - Может, еще объявится, если будем все время оставлять для него еду. По крайней мере он поймет, что мы на него не сердимся. А то, наверное, боится, что отдадим констеблям.
      - Если хотите знать мое мнение, миледи, я бы так и поступил, - заявил дворецкий. - К чему поощрять воришку... Извините, мадам, что говорю так свободно.
      Октавия грустно покачала головой:
      - Ты волен говорить что угодно, Гриффин, но я не хочу отдавать ребенка под суд. И так же считает лорд Уорвик.
      - Слушаюсь, миледи, - поклонился дворецкий. - Полагаю, его светлость вернется не раньше конца недели?
      - Да, - подтвердила Октавия, и ее голос прозвучал приглушенно. - Если не случится ничего неожиданного. - Девушка не хотела загадывать. Он все равно вернется.
      А пока ей следует покончить с Филиппом Уиндхэмом. В спальне возилась Нелл - отбирала платья для починки и глажки. Октавии нравилась ее комната, и все в ней напоминало Руперта. Все, на что бы ни падал взгляд, хранило память о нем. Они проводили здесь счастливые ночи. Нет, Филиппа Уиндхэма Октавия принимать здесь не станет.
      - Нелл, поставь цветы в маленькую гостиную. - Она заглянула в шкаф, прикидывая, что надеть. - И скажи Гриффину, что я там буду ужинать после театра. Я жду гостя.., и не хочу, чтобы нас беспокоили. Так что.., пусть подадут что-нибудь, что мы сможем разложить сами. Хотя бы омара, шейки крабов, копченого гуся. И конечно, шампанское.
      - Слушаюсь, мадам. Какое платье вы наденете в театр?
      - Как раз стараюсь решить. - Октавия провела рукой по висевшим платьям. Пожалуй, из золотистой тафты.
      Платье было экстравагантным, богато расшитым серебряной нитью. Спереди оно плотно облегало грудь и талию, но сзади свободными складками ниспадало с плеч.
      Руперт его особенно любил.
      На глаза Октавии навернулись слезы, к горлу подступил комок. Нельзя думать ни о чем, кроме настоящего. Живи только этой минутой и не размышляй о будущем. Сегодня ей предстоит отнять кольцо у Филиппа, и никаких иных мыслей сейчас не должно быть.
      Вечер показался Октавии бесконечным. Она едва могла говорить со своими спутниками и отвечать на любезности принца Уэльского. Кокетничала, смеялась, и никто не догадывался, какая тяжесть у нее на душе. Она запретила себе думать о Руперте. О том, что его могут посадить в телегу и повезти на площадь Тайберн.
      Ее глаза лихорадочно блестели, на щеках пылал болезненный румянец, но те, кто это заметил, приписали необычное возбуждение действию шампанского.
      От шума, блеска мириад свечей в обеденном зале, от необходимости поддерживать светский разговор разболелась голова. Октавия будто со стороны слышала свой слегка охрипший голос и понимала, что иногда путает слова. Но ее спутники, разгоряченные шампанским, не замечали этого.
      Она рассчитывала увидеть графа Унндхэма, но он так и не появился. Только что пробило полночь, когда карета привезла ее на Довер-стрит.
      - В маленькой гостиной все, как вы пожелали, миледи. - Гриффин низко поклонился. Его голос не выразил никаких чувств, и было непонятно, что думал дворецкий о ночном свидании госпожи в отсутствие мужа.
      - Спасибо. Когда гость прибудет, можешь отправляться спать.
      Отдавая плащ, Октавия не смотрела на Гриффина: она боялась прочесть в его глазах осуждение.
      Шторы в гостиной были опущены, и ее освещали два канделябра. В воздухе плавал аромат роз. Октавия изучила сервированные на круглом столе блюда: в шероховатых раковинах жемчугом отливали устрицы, дымился пирог со спаржей, закрытый горшочек хранил жар искусно приготовленного жареного картофеля, рядом - тарелки с миндальным печеньем и земляникой. Над всем этим возвышались две бутылки шампанского.
      Октавия удовлетворенно кивнула. Сейчас она была абсолютно спокойна. Руки уверенно вынули из ящика комода небольшой бумажный пакетик и опустили его за вырез платья.
      Перед китайской ширмой у потухшего очага стоял диван, обтянутый ярко-желтой тафтой. Соблазнительное местечко!
      Октавия ждала. Стук в дверь. Появился Гриффин и, тут же отступил в сторону: в комнату входил граф Уиндхэмский.
      - Спасибо, Гриффин.
      - Доброй ночи, миледи. - Дверь за дворецким закрылась.
      - Ты пришел! - улыбнулась Октавия.
      - А разве ты не ждала? - Филипп бросил перчатки на стул и помассировал пальцы.
      - Надеялась. - Октавия подошла к нему. - Предвкушала весь вечер. Так хотела увидеть тебя в театре, но пришлось жестоко разочароваться. - Она красноречиво пожала плечами. - И вот ты здесь.
      Губы Филиппа искривились в самодовольной усмешке. Октавия подавила отвращение. Хорошо бы погрузить в его грудь нож и медленно повернуть. Но вместо этого она взяла графа за руку и подвела к дивану.
      - Выпьешь бокал шампанского?
      - Подай бутылку. Я открою. - Он сел на диван и откинулся на спинку.
      - Ну уж нет, сэр. Сегодняшним вечером тебе не придется делать ничего, кроме одного. - Октавия многообещающе улыбнулась.
      Филипп подумал, что именно такая, пылкая, она ему и нравится. Сегодня.., сегодня все пойдет на лад.
      Граф лениво наблюдал, как, стоя к нему спиной, девушка возилась с бутылкой. Раздался негромкий хлопок, потом шипение разливаемого по бокалам вина.
      - Ну вот, милорд. - Ослепительно улыбаясь, она принесла два бокала. Предлагаю тост. За наше удовольствие, Филипп.
      Он рассмеялся и принял бокал.
      - Мне всегда нравился твой задор, дорогая. Надеюсь, муж его тоже ценит?
      На секунду Октавия опустила глаза.
      - Вот уж сомневаюсь. Приходится зря себя тратить. - Она коснулась своим бокалом его. - Первый тост мой, а потом - твой.
      Девушка отпила вина и посмотрела на Филиппа. Тот сосредоточенно хмурился.
      - Что-нибудь не так?
      - Нет, просто пытаюсь придумать хороший тост. Октавия сделала еще глоток.
      - Есть! За любовников. Пусть мужьям будет хуже. - В тишине комнаты его смех прозвучал необычайно грубо. Октавия опустила глаза, чтобы Филипп видел лишь один улыбающийся рот.
      - Хочу, чтобы ты разделась, - отрывисто произнес он. Смех застыл на губах Филиппа, а его хищный взгляд заставил девушку вздрогнуть.
      Но она по-прежнему улыбалась и, присев рядом на диван, предложила:
      - Может, выпьем еще шампанского. А тем временем станем раздеваться: что-то сниму я, потом ты. Граф сделал большой глоток.
      - Неужели ты думаешь, что будет так, как хочешь ты?
      - Я только хочу, чтобы удовольствие было острее, - покорно пробормотала она.
      Что же он не допивает шампанское? Бесси сказала, что зелье подействует через полчаса. Октавии вовсе не хотелось спешить.
      - Мое удовольствие станет острее, если ты будешь мне во всем подчиняться. - В голосе Филиппа появились ледяные нотки. - Принеси сюда бутылку, а потом раздевайся.
      Придется покориться, но делать надо все очень медленно. Странно, но ее нисколько не пугала мысль, что нужно обнажить тело. Это не самая большая жертва. Так что следует раздеваться. По крайней мере выше пояса.
      Она снова наполнила бокалы, с радостью заметив, что Филипп выпил заветный бокал до дна.
      Потом поцеловала в шею.
      Пальцы Филиппа потянулись к ней, пробежали по округлостям груди, скользнули в декольте, нащупали соски. Октавия отрешилась от всего, оставив одну мысль: как заставить графа снять жилет.
      Пятнадцать минут ушло на сглаживание, ласки и стоны. А потом жилет оказался в ее руках, и она с нарочито небрежным видом бросила его на пол. Непослушными пальцами она стала расстегивать рубашку Филиппа.
      Граф откинулся назад, наслаждаясь ее желанием поскорее коснуться его тела. На самой Октавии к тому времени оставалась лишь одна кружевная рубашка. В диком порыве он разорвал ее от ворота до талии. Девушка попыталась выскользнуть, но он подмял ее под себя.
      И вдруг Филипп притих. В упор посмотрел на нее, в глазах промелькнуло изумление.
      Призывно улыбаясь, Октавия ласково погладила его по щеке.
      - Хочешь, перед тем как мы продолжим, я покормлю тебя устрицами?
      Уиндхэм скатился с нее.
      - Принеси. И захвати другую бутылку шампанского.
      В этот миг он схватил ворот изодранной рубашки и сорвал ее.
      Октавия осталась голой, но нагота теперь ее нисколько не смущала - все внимание сосредоточилось на жилете. У нее появился шанс.
      Идя к столу, она как бы невзначай поддала одежду ногой. Нагнулась, небрежно подхватила и, расправив, повесила на ручку стула. Жилет оставался в ее руках не больше секунды. И вот она уже у стола. Прежде чем взять блюдо с устрицами, нежно погладила лепестки темно-красной розы и тут же возвратилась обратно.
      Устроившись на краешке дивана, поднесла устрицу к губам графа. Филипп проглотил аппетитный кусочек. Постепенно она скормила ему целую дюжину, а сама про себя улыбалась - Филипп ел устриц с такой готовностью, потому что они славились способностью повышать мужскую потенцию. А это ему было сейчас крайне необходимо.
      Никогда раньше он не испытывал такого позора от немощного бессилия. В улыбку Октавии закралось сомнение, и постепенно она сделалась недоумевающе-нетерпеливой. А его при взгляде на бледное лицо и золотистые кудри охватывало отвращение - ведь этой женщине он обещал, что будет любить ее, как никто другой. Ведьма, лихорадочно размышлял он. Три раза - и всегда что-нибудь случается. Она его просто приворожила. Октавия между тем не уставала шептать ласковые слова, жалея и ободряя любовника, но под ликом Мадонны граф начинал различать злую личину колдуньи.
      Он ушел от нее через час. Уходил, злобно ругаясь, как от шлюхи, которая не смогла удовлетворить его желание.
      Октавия слушала, как замирали его шаги на лестнице.
      Ночной портье открыл дверь и запер ее за графом. Тогда она подошла к вазе с розами. Крошечный мешочек висел за изгибом листа.
      Впервые за весь вечер пальцы Октавии задрожали.
      Она достала мешочек и вытряхнула на ладонь миниатюрное кольцо. Оно было точной копией того, что показывал ей Руперт. Зубом десертной вилки девушка надавила на птичий глаз. Пружина распрямилась, и кольцо раскрылось, готовое образовать с другим таким же кольцом печатку. Удалось!
      Теперь кольцо у нее. А что дальше?
      Девушка подошла к окну и отдернула шторы. На востоке небо уже посветлело. Октавия раскрыла ладонь и посмотрела на круглый отпечаток, оставленный кольцом.
      Неужели жизнь Руперта стоит этого кольца? Какое горе причинил Филипп мужу, если он решился поставить на карту жизнь?
      Внезапно Октавии стало холодно, и только тут она осознала, что совершенно раздета. Алый отсвет торжества померк, и в душе разлилось холодное, серое марево. Девушка подобрала одежду и наскоро оделась. Когда Филипп обнаружит потерю кольца? Октавия полагала, что он не сразу направится домой. Сначала заглянет в какой-нибудь бордель и сорвет унижение и ярость на шлюхе. Но с рассветом, безусловно, постучится в ее дверь. Даже в кошмарном сне ему не придет в голову, что его драгоценность у Октавии. Скорее всего он попросит разрешения обыскать гостиную. Но постарается избежать встречи с самой Октавией.
      Об этом ему беспокоиться не стоит. Еще до его прихода и Октавия, и кольцо окажутся в надежном месте. Через два часа, в семь поутру, ворота Ньюгейта откроют. и как только станут пускать посетителей, к Лорду Нику пожалует дама в вуали.
      Октавия позвонила.
      Через пятнадцать минут, заспанно моргая, появилась горничная Нелл; бедняжка еще не проснулась.
      - Как вы рано поднялись, миледи. - Стараясь подавить зевоту, она поставила на стол поднос с горячим шоколадом и сладкими булочками.
      - Прости, что разбудила. Но мне нужно уходить по делу. Приготовь дорожный костюм. - Октавия обмакнула булочку в шоколад. Бессонная ночь пробудила голод.
      Шоколад и булочки ее подкрепили, а умывшись горячей водой, Октавия почувствовала, что и лицо выглядит свежее.
      - Сказать мистеру Гриффину, что вам нужна карета, миледи? - Нелл собирала на затылке в узел каштановые волосы госпожи.
      - Нет, я отправлюсь пешком. Подай мне черную шляпу с вуалью.
      Горничная повиновалась, но едва смогла скрыть любопытство. Октавия опустила вуаль.
      - Черный плащ, миледи?
      - Спасибо. - И Октавия выскользнула из дома. Дверь за ней закрыл сам Гриффин, которого поднял с постели ранний вызов горничной. Проводив госпожу в утренний сумрак, он сел за завтрак. Принимать гостя тет-а-тет в отсутствие мужа, убегать ни свет ни заря, нарядившись, как на похороны, - нет, порядочные леди так не поступают. Гриффин был недоволен.
      На углу Пиккадилли Октавия окликнула наемный экипаж и, приказав ехать в сторону Холборна, устроилась на самом краешке сиденья. Их швыряло и подбрасывало на неровном булыжнике, а на улицах в это время уже были слышны первые крики торговцев.
      ; Одной рукой Октавия судорожно держалась за ременную петлю у окна - она никак не могла расслабиться и устроиться на подушке поудобнее, - а в другой было заветное кольцо.
      Глаза неотрывно следили за проплывающими за окном домами, словно отмечали путь. Октавия вдруг поняла, что шепотом подгоняет кучера. В один момент, когда ей почудилось, что он не туда свернул, девушка еле удержалась, чтобы не постучать в потолок. Но наконец показалась тюрьма.
      - Леди, вы сюда желали? - с сомнением произнес извозчик, свесившись со своей верхотуры.
      Она ничего не ответила, молча отдала положенную плату и поспешила к воротам. Привратник уперся глазами в вуаль.
      - Вы к кому?
      - К Лорду Нику.
      - О, у этого джентльмена посетителей хоть отбавляй, - одобрительно буркнул он, отпирая ворота. - Вот только вчера заявилась целая куча. Послали за дюжиной бутылок и чашей для пунша. Повеселились на славу!
      Октавия снова ничего не ответила. Она догадалась, что Бен с приятелями из "Королевского дуба" устроили здесь вечеринку. Это хорошо, что друзья поддерживают Руперта. Вот если бы они помогли Лорду Нику бежать.
      Девушка прошла через внутренний дворик, в котором уже толпились арестанты с родственниками, миновала вторые ворота и оказалась у корпуса, где располагались камеры для богатых. Взбежала по лестнице. Пробегая по коридору, машинально заглядывала в приоткрытые двери камер. Все комнаты богато обставлены, в некоторых стояла явно собственная мебель жильцов.
      Она принесла Руперту шахматы и книги. Хорошо бы переправить хотя бы приличную кровать, кресло, умывальный стол.
      Дверь была закрыта. Октавия уже было подняла руку, чтобы постучать, но передумала и отодвинула засов.
      - Эми, девочка, принеси-ка мне чаю, - раздался заспанный голос Руперта. Голова на куски раскалывается.
      - Так тебе и надо, - заявила Октавия, срывая вуаль. Она пробежала через комнату и буквально прыгнула на Руперта, оседлав его. - Я уже слышала, что вы организовали попойку с безмерным количеством пунша и шерри.
      - Слушай, ты весишь целую тонну! - простонал Руперт, предпринимая отчаянные попытки сбросить Октавию. - Брысь отсюда!
      - Ни за что! - Девушка стянула с его лица одеяло и поцеловала в губы. Как ты смеешь без меня развлекаться?
      Руперт хохотнул:
      - Вот уж не думаю, что такие развлечения тебе бы понравились. Мы всю ночь резались в карты, и я проиграл целое состояние.
      - Я принесла тебе денег. - Октавия крепко держалась на его животе. Шахматы, книги.., и кое-что еще.
      Руперт удивленно поднял на нее глаза. На ее лице было выражение такого непритворного счастья, что не могло быть и речи, что она скрывает что-то плохое.
      - Что же это такое?
      С таинственным видом Октавия стянула перчатку, медленно разжала ладонь, осторожно вынула из мешочка кольцо и уронила Руперту на грудь.
      - Что за дьявольщина? - Его рука накрыла кольцо, но он продолжал смотреть на Октавию. Глаза внезапно потемнели от гнева. - Что ты для этого сделала?
      Октавия ожидала чего угодно, но чем она заслужила гнев?
      - В общем-то ничего.
      - Быстро слезай с меня! - Он произнес это очень тихо, но с таким напором, что Октавия в секунду оказалась на полу.
      Руперт откинул в сторону одеяло и встал.
      - Какого черта? Я же тебе говорил, Октавия, что с этим покончено. Говорил не связываться с этой грязной крысой. Рассказывай, что ты сделала? Все, до конца!
      - Ничего. Я...
      - Рассказывай!
      Октавия прижала пальцы к губам, стараясь прийти в себя. Ледяным голосом она рассказала, как заручилась поддержкой Бесси, и затем подробно и беспристрастно, насколько могла, описала свидание с Филиппом. Она надеялась, что холодность в голосе не позволит гадостным картинам проникнуть в сердце Руперта, заставит его трезво взглянуть на действительность. Но его лицо продолжало бледнеть, а глаза сделались пустыми, И Октавия все-таки потеряла самообладание.
      Ее голос дрогнул, она шагнула к Руперту и умоляюще протянула руки:
      - Боже, ну, пожалуйста, не сердись. Я сделала это для тебя. Хотела тебе показать, что ты не должен сдаваться. Что все еще можно исправить.., что...
      - Перестань! - Он отбросил ее руку. - Хватит себя обманывать и городить чушь. Тюрьма не место для иллюзий. Взгляни наконец правде в лицо!
      - Нет, - покачала головой Октавия. - Я не хочу знать твою правду. Должен быть какой-нибудь выход.
      - Иди домой, - произнес он с внезапной опустошенностью. - Сказки мне не помогут.
      - Но...
      - Я сказал, отправляйся домой!
      - Будете завтракать, когда ваша гостья уйдет? - раздался от порога голос Эми. Служанка смотрела на Октавию с неприкрытым торжеством. Она, без сомнения, подслушивала последние фразы.
      - Да. И принеси мне чаю и горячей воды, - попросил Руперт. Он отвернулся от Октавии, подошел к окну. Потом разжал пальцы - кольцо Филиппа упало на пол, покатилось по доскам и, остановившись у стены, яркой звездочкой блеснуло в пыли.
      Октавия опустила вуаль. Затихающий звук ее шагов на лестнице эхом отдавался в сердце Руперта.
      Глава 24
      Руперт долго стоял у окна не шевелясь. Эми принесла ему чай и завтрак, но, пока она накрывала на стол, он даже не обернулся.
      - Ешьте поскорее, сэр, иначе простынет.
      - Иди, Эми.
      - А может, желаете чего-нибудь еще? Может, прибрать тут пока?
      - Уходи, девочка.
      Эми попятилась к двери и, не говоря ни слова, поспешно юркнула в коридор.
      Руперт наклонился и подобрал кольцо Филиппа. Он подержал его несколько мгновений на ладони, потом, вытащив из кармана рубашки собственное, медленно их соединил. Подняв правую руку с надетым на палец кольцом, он подставил ее свету. Глаза сидящей на искусно выгравированной ветке птицы, казалось, понимающе блеснули.
      Наконец оно у него. И когда Филипп заметит целое кольцо на руке лорда Уорвика, он узнает своего брата-близнеца. Видеть, как при этом внезапно исказится лицо Филиппа, - вот вершина возмездия. Все, что последует за этим, будет лишь формальным восстановлением в правах. Филипп, возможно, попытается оспорить в суде притязания Руперта на то, что он является пропавшим без вести Каллумом Уиндхэмом. Но, увидев кольцо, Филипп в глубине души поймет, что проиграл.
      Кольцо будет опознавательным знаком, поможет Каллуму Уиндхэму представиться семейным адвокатам и семейному врачу. А эти люди, осмотрев и расспросив его, безусловно, обнаружат неоспоримые доказательства, подтверждающие личность вернувшегося наследника. Его тело несет на себе шрамы и метки, о которых известно доктору, кроме того, он, истец, помнит такие подробности из семейной истории, о которых может знать лишь член семьи.
      ***
      Кольцо сметет до основания карточный домик Филиппа.
      Но кольцо обязывает Каллума достойно нести честь рода Уиндхэмов, не позволяет обнаружить теперешний позор и темное прошлое. Объявить себя Уиндхэмом сейчас - значит открыть всему миру, что законный граф был простым грабителем, которого со дня на день должны повесить. Сделать это Руперт был не вправе. Он не мог предать память Джерваса.
      Проклятие! Руперт налил себе кружку чая и залпом выпил. Кипяток обжег язык и небо, но прояснил мысли.
      Он налил еще чая и принялся вышагивать по своей темнице, не в состоянии избавиться от навязчивой картины: Октавия в объятиях брата.
      И не важно, что она перехитрила Филиппа и подвергла его самому оскорбительному унижению, какое только может испытать мужчина. Она отдавала себя во власть губ и рук гнуснейшего скота. Она пошла на это, а он, Руперт, ничего не знал и не в силах был ее защитить. Она нуждалась в защите, а он торчал здесь, в этой дыре, совершенно беспомощный. Не в состоянии ни изменить собственную участь, ни помочь Октавии.
      Неужели она не понимает его? Не понимает, что крушение надежд и презрение к самому себе отвратительным тяжелым грузом лежат у него на душе. И все, что она сделала, теперь бесполезно. Бессмысленно. Его тайна должна уйти с ним в могилу. А обладание кольцом лишь подчеркивает безнадежность его положения.
      - Ну что, так и не поедите, сэр? - послышался неуверенный голос Эми.
      - Нет, унеси все.
      - А может, вам еще чего надо? Кусочек славного мяска, а? - Она просительно смотрела на Руперта.
      - Если я чего-нибудь захочу, я тебя позову, Эми, - едва сдерживаясь, ответил он.
      С безутешным выражением лица девушка убрала еду, а Руперт снова принялся вышагивать по камере.
      Да, с Эми он был терпеливее, чем с Октавией. Угрызения совести вновь вызвали в памяти обиду в ее золотисто-карих глазах, отчаянную мольбу в голосе.
      Возможно, она никогда больше не вернется. И вряд ли ее за это можно винить. Господь Всемогущий! Я не в состоянии переносить свое бессилие ни минутой дольше.
      Знакомые шаги Бена помогли Руперту справиться с охватившим его отчаянием. С Беном шел кто-то еще.
      - Глянь-ка, Ник, кого я к тебе привел, - начал с порога наряженный в лучший воскресный сюртук и напудренный парик хозяин таверны. Его более элегантный спутник был одет в костюм из серого шелка, а косицу белого парика охватывала черная шелковая лента.
      Профессия незнакомца была ясна Руперту еще до того, как Бен начал торжественно его представлять.
      - Его честь мистер Сент-Джон Мортон, барристер <Барристер - в Англии адвокат высшего ранга, имеющий право выступать во всех судах.>.
      - Мистер Мортон, - с поклоном приветствовал адвоката Руперт.
      - Сэр, - поклонился в ответ тот и огляделся. - Вижу, друзья позаботились о ваших удобствах.
      - Не жалуюсь.
      - Они также наняли меня, чтобы вести ваше дело. Безусловно, я предпринимаю все, что в моих силах, чтобы отложить слушание, - добавил юрист как нечто само собой разумеющееся.
      - Потому что ускорить его - значит ускорить мою казнь? - сухо осведомился Руперт.
      - Дорогой сэр, не будем так говорить! - воскликнул барристер. - Никоим образом.., никоим образом.
      - Он прав, - решительно вступил Бен. - И ты знаешь, что и мисс права. Верно она говорит, что ты сдался, даже не начав сопротивления.
      - Факты - вещь упрямая, - вздохнул Руперт. Барристер прокашлялся.
      - Я хотел бы выяснить кое-какие детали вышеупомянутых фактов, Лорд Ник. Возможно, у вас есть другое имя? - Он вопросительно поднял брови. - Имя, как бы это сказать, не столь печально известное. Такое, что в меньшей степени разъярит судью.
      - Нет, - холодно отозвался Руперт. - К сожалению, должен вас разочаровать, мистер Мортон. На процессе я буду выступать под именем Лорд Ник.
      Адвокат, казалось, не на шутку огорчился.
      - Как вам будет угодно. Но я решительно не советовал бы вам этого делать.
      - Приму к сведению. Я высоко ценю ваше участие, но тем не менее не думаю, что наша беседа может оказаться полезной. К тому же я хотел бы закончить утренний туалет... - Ив подтверждение этих слов он погладил свой небритый подбородок.
      Адвокат обескураженно посмотрел на него. Бен стоял с недовольным выражением лица. Если подсудимый отказывается от услуг защитника, вряд ли кто-нибудь еще сможет ему помочь.
      Юрист вышел. Бен проводил его до двери и остановился. - Тебе составить компанию, Ник?
      Руперт покачал головой.
      - Сегодня, Бен, я могу составить хорошую компанию лишь дьяволу. Не думай, что я неблагодарный. Однако передай мистеру Мортону, что нечего оттягивать процесс. Я хочу поскорее со всем покончить.
      - Какой прок так спешить. Ник? - посетовал Бен.
      - Ненавижу неопределенность, - холодно улыбнулся Руперт.
      Бон свирепо посмотрел на него, затем, пожав плечами, заспешил вслед за адвокатом.
      Руперт бросился на кровать. Он лежал недвижимо, уставясь в оштукатуренный потолок. Если так продолжать, то он лишится всех своих друзей. Но почему они не понимают, что нет никакого смысла обманывать себя несбыточными надеждами. Его единственное утешение в том, чтобы принять неизбежное, и это смирение поможет встретить смерть спокойно и достойно. Поможет пережить потерю любви, которая стала частью его самого.
      Может быть, если бы он принял эту любовь раньше, он бы забыл о мести и отдался счастью, которое в этом мире - он был абсолютно уверен - редко к кому приходит. Вместо этого он стал рабом своей навязчивой идеи, появившейся с тех самых пор, как Каллум Уиндхэм бежал из родного дома. И эта идея привела его к подножию виселицы на площади Тайберн.
      ***
      Октавия, ничего не видя перед собой от слез, шла от Холборна к набережной. Она была потрясена сознанием своей ошибки. Похищением злополучного кольца она лишь подчеркнула невозможность изменить теперешнее положение. А ведь она прекрасно знала, как важно для Руперта управлять событиями. Как ему необходимо быть уверенным, что все нити в его руках. Сделав то, что сделала она, преуспев там, где проиграл он, Октавия буквально ткнула его носом в провал.
      Достигнув результата там, где он ничего не смог, она только сделала его уязвимее. Но если бы представилась возможность начать все сначала, Октавия поступила бы так же.
      Она была так погружена в собственные горестные размышления, что поначалу даже не заметила, что творится вокруг. Вдруг ее оттолкнули к стене, и отвратительная вонь ударила в нос: топот бегущих ног и вопли тысяч людей вернули ее в реальную жизнь. Прижавшись к стене, Октавия, наблюдала за происходящим.
      Улица была запружена куда-то сосредоточенно спешащими людьми. Они тащили палки и камни, а их лица были искажены гримасами какой-то ошеломляющей ненависти. Людская волна прокатилась мимо Октавии, и с другого конца улицы донеслись крики: "На Вестминстер! На Вестминстер!"
      Людской поток через Вестминстерский мост со стороны Сент-Джордж Филдс направлялся в парламент с петицией об аннулировании Акта о свободной католической церкви. Лорд Джордж Гордон выступил в это утро перед народом и, судя по лицам, каждое его слово лопало в цель.
      Октавия скользнула в узкий проулок. Ей совсем не хотелось быть подхваченной этим людским приливом - и каким приливом! Человеческая масса все текла и текла мимо, и все люди казались на одно лицо - перекошенные черты и одинаковый фанатичный блеск глаз. И каждый выкрикивал боевой девиз толпы: "Долой папство! Долой папство!"
      Через толпу проплыл экипаж. Но в карету были впряжены не лошади. Ее тянули, обливаясь потом, ликующие парни, а толпа их подбадривала, отступая назад и освобождая проход.
      В окне кареты, улыбаясь и приветственно махая рукой, показался молодой человек, и толпа снова взорвалась воплями одобрения:
      - Лорд Джордж! Лорд Джордж! Дорогу лорду Джорджу!
      Зачарованная, Октавия не отрываясь смотрела на человека, способного так разжечь огромную толпу. Младший сын герцога Гордона обладал ничем не примечательной внешностью. Быстроглазый, живой, но отнюдь не из того теста, из которого лепят героев. И несмотря на это, он был героем для этой безумной, неистовствующей толпы.
      Их были тысячи и тысячи, и Октавия не могла дождаться, когда же они наконец пройдут.
      Но вот человеческий поток поредел, и на улице остались лишь немногие отставшие от ушедшей вперед толпы. Однако рев множества глоток еще был слышен, и от этого звука у Октавии бежали по спине мурашки.
      Она быстро шла по Пиккадилли, замечая, что торговцы закрывают ставни своих лавок, а горожане собираются группками на перекрестках и со встревоженными лицами перешептываются между собой. Некоторые уже малевали на стенах и дверях своих домов лозунг "Долой папство!" - талисман, который должен уберечь их от ярости черни.
      После всего, что видела Октавия, она не сомневалась: достаточно малой искры, чтобы произошел взрыв. Если парламент отвергнет петицию, если хоть один человек будет против, толпа превратится в дикую силу.
      Задыхаясь от быстрого шага, Октавия повернула на Довер-стрит. От страха слезы ее давно высохли.
      Когда она взлетала по ступеням парадной двери, откуда-то снизу раздался тоненький голосок:
      - Мисс Тави, напишите "Долой папство!" на двери.
      - Фрэнк! - Перегнувшись через перила, Октавия силилась разглядеть маленькую фигурку. - Где же ты был? Мы так о тебе беспокоились.
      Мальчик поднялся, готовый в любое мгновение пуститься наутек. Он казался принюхивающимся маленьким зверьком, с настороженными глазками, испуганно следящим за каждым ее движением.
      - А вы не сдадите меня легавым?
      - Нет, - заверила его Октавия. - Иди сюда. Обещаю, никто не причинит тебе никакого вреда. Фрэнк, однако, не двинулся с места.
      - Да я пришел просто сказать, чтоб эту штуку на двери намалевали. Я давеча сам слышал - они там толковали. Мы, говорят, подпустим красного петуха во всякий дом, где нет этих слов.
      - Кого ты слушал?
      - Да парни из таверны. Я-то как раз под столом схоронился. А они вот и говорят. Так что уж вы делайте как велено, мисс Тави.
      Прежде чем Октавия успела что-либо ответить, Фрэнк выскочил из-под лестницы и стрелой помчался по улице, словно за ним по пятам бежали все черти ада.
      - Это был Фрэнк, миледи? - спросил открывший дверь Гриффин, глядя вслед убегающей фигурке.
      - Да. - Нахмурившись, Октавия вошла в дом. - Что-то затевается, Гриффин. Фрэнк сказал, чтобы мы написали "Долой папство!" на двери, если не хотим, чтобы нас спалили. Он пришел специально, чтобы нас предупредить. Забавно, правда?
      - Может, и так, мадам. Но почему же он в таком случае убежал?
      - Он все еще боится. Потребуется немало времени, чтобы приручить этого маленького подранка, - отозвалась Октавия. - Но я думаю, мы должны последовать его совету, Гриффин.
      - Да, мадам. Кругом разное толкуют.., разные слухи... Может, просто паника, но нельзя полагаться на случай.
      - Да, я согласна. - Октавия направилась к лестнице.
      - Кстати, миледи. Недавно заходил лорд Уиндхэм. Кажется, он уверен, что вчера вечером что-то потерял в маленькой гостиной. - Гриффин не поднимал глаз от медного подноса для визитных карточек.
      - Да? И что же он искал? - равнодушно осведомилась Октавия.
      - Он не говорил, миледи. Но два его лакея и горничная перевернули вверх дном всю гостиную.
      - И нашли что-нибудь?
      - Не думаю, миледи. Уходил он в дурном расположении духа.
      - Странно, - небрежно проронила Октавия. - Но думаю, что бы он там ни потерял, все найдется, когда комнату начнут убирать.
      С этими словами она направилась наверх. Оставалось надеяться, что Филипп не обвинит ее в воровстве. У него нет никаких оснований подозревать ее в краже кольца.
      - Октавия, дорогая девочка, мне немного одиноко. - Проходя мимо комнат Оливера, Октавия услышала его голос. - Мне грустно и тоскливо сегодня.
      - Я зайду и посижу с тобой, папа.
      - Почему, скажи на милость, ты во вдовьем трауре?! - воскликнул Оливер при появлении дочери. - Что-нибудь случилось с Уорвиком?
      В голосе отца звучала настороженность, и Октавия порадовалась, что на ней вуаль, - никогда нельзя быть уверенным в том, что Оливер видит, а чего нет. О чем он догадывается и что предпочитает не замечать.
      - Конечно, нет, папа. Но что-то творится на улицах. Лорд Джордж Гордон сегодня собрал народ, и сейчас все они направились к Вестминстеру.
      - Неужели? - У Оливера загорелись глаза, и он тут же забыл о своем вопросе. - Тогда войди и расскажи мне.
      - Я только сниму плащ.
      Октавия прошла к себе в комнату, думая о том, как мирно проведут они с отцом остаток дня. Она скажет Гриффину, что се ни для кого нет дома, и окунется в детство.
      Но в этот день посетителей и не было, доходили лишь новости, принесенные испуганными слугами и посыльными. Почти двадцатитысячная толпа пошла к Сент-Стивенз в Вестминстере. Ста девяноста двумя голосами против шести парламент высказался против принятия петиции, отправив лорда Джорджа и его сторонников восвояси.
      Весь вечер и всю ночь город сотрясали погромы. Толпа поджигала дома министров, послов и всех, кого считала друзьями католиков. Пламя пожаров высоко металось на фоне ночного неба.
      Дважды толпа могучим потоком проносилась по Довер-стрит. Октавия с отцом наблюдали с крыши, как обезумевшие люди размахивали горящими головнями и били окна в доме напротив. На дверях их собственного дома были написаны магические слова, так что толпа прокатывалась мимо не останавливаясь.
      На рассвете со стороны Стрэнда послышались звуки решительного сражения. К пронзительным воплям бунтовщиков присоединился рев солдат, когда пехота и конница атаковали восставших. Толпа, визжа, ворвалась на Довер-стрит, преследуя солдат, шаг за шагом отступавших и уводивших с собой горсточку арестованных, которых им было приказано доставить в Олд Бейли и Ньюгейт.
      - Господь, спаси и сохрани нас, - бормотал Оливер. - Что же люди творят друг с другом во имя Всемогущего Бога? - И, направившись к ведущей на чердак двери, добавил:
      - Я иду спать, дитя мое. По меньшей мере на несколько часов.
      - А я немного побуду здесь.
      Октавия чувствовала, что сгрудившиеся позади нее слуги застыли, как и она, в ужасе от происходящего внизу побоища.
      Но на рассвете в городе наступило затишье, а ночное кровопролитие и охватившее всех безумие уступили место полному изнеможению. В воздухе еще пахло едкой гарью, а над крышами висела плотная завеса дыма. Октавия, последовав примеру отца, отправилась спать, и ее последней мыслью, прежде чем действительность угасла, была мысль о Руперте.
      Знает ли он в Ньюгейте, что происходит в городе? Вряд ли туда пускают посетителей. Но заключенные должны слышать шум. И должны увидеть, как приведут арестованных бунтовщиков. Тогда они обо всем догадаются. Руперт должен понять, почему она не приходит.
      К вечеру все началось снова. Вопли и крики, звон разбитых стекол, яркое пламя, мелькающие на улицах пьяные, обезумевшие лица.
      - Где же солдаты? - шептала Октавия. После выступления накануне не было заметно никаких признаков сопротивления восставшим. В городе совершенно беспрепятственно продолжалась оргия разрушений. Поджигали дома предполагаемых папистов и их сторонников, вытаскивали на улицы бесценные книги, мебель, занавески, белье и устраивали огромные костры, плясали с почерневшими рожами в наводящем ужас свете пламени, раскупоривали на каждом углу награбленные из разгромленных таверн бутылки с вином и пивные бочонки.
      - Может, никак не найдут нужного человека, который дал бы приказ выступить? - предположил Оливер с довольной ухмылкой.
      Анархия развлекала его. Он знал исторические прецеденты в прошлом, которыми так восхищался. Но видеть, как подобные события разворачиваются прямо перед глазами, - высшее эмпирическое наслаждение для истинного ученого.
      Как это ни парадоксально, но его объяснение казалось единственно возможным. Толпа продолжала беспрепятственно неистовствовать четыре дня, в течение которых здравомыслящие горожане писали на своих дверях спасительные слова и, закрывшись, дрожали дома.
      Глава 25
      Это случилось вечером восьмого июня.
      В гостиной с застывшим лицом появился Гриффин и оскорбленным тоном объявил:
      - В кухне какой-то человек, миледи. Утверждает, что должен срочно с вами увидеться.
      - Эй, приятель, брысь с дороги! - раздался из-за его спины голос Бена, который, бесцеремонно отодвинув дворецкого, входил в комнату. - Мисс, на одно словечко.
      По кислой физиономии Гриффина Октавия легко догадалась, что произошло в кухне. Попытка дворецкого остановить неприличного посетителя успехом не увенчалась, а повторять ее еще раз он не осмелился.
      - Все в порядке, Гриффин. Лорд Уорвик знает этого человека, - успокаивающе проговорила Октавия, хотя сердце у нее бешено колотилось, а в висках стучало.
      Гриффин поклонился и вышел, оставив на всякий случай дверь полуоткрытой. Бен плотно ее затворил. С сияющими глазами он подошел к Октавии. Лицо его было выпачкано сажей, а одежда разодрана.
      - Этот сброд собирается подпалить Ньюгейт, - сообщил он. - Хочет выпустить братву. Тех, кого солдаты зацапали в первый день. Ну а мы тут подумали, не освободить ли нам кой-кого еще.
      Октавия вскочила.
      - Ты полагаешь, удастся? Поджечь тюрьму? Ведь она из железа и камня.
      - Эх, мисс, повидали бы вы в эти дни с мое, убедились бы, какая силища у огня, - мрачно ответил Бен. - Ну, я только хотел вам сказать, как обстоят дела. Малость приободрить вас.
      - Ой, Бен! - И к удивлению и крайнему замешательству Бена, Октавия, обхватив его за шею, с искренним пылом поцеловала измазанную сажей щеку. Подожди здесь, я буду через минуту готова и пойду с тобой.
      - Э нет, мисс. Это дело не для вас, - встревожился Бен.
      - Подумаешь, - насмешливо ответила Октавия. - А выходить на большую дорогу для меня? Не говоря уж о куче других вещей. Так что это дело мне как раз подходит. Подожди здесь. Я вернусь через пять минут.
      Прежде чем Бен успел придумать ответ, Октавия выбежала из комнаты. Бену же ничего не оставалось, как, дергая себя за подбородок, мерить шагами гостиную и гадать, как отнесется Лорд Ник к тому, что его хозяйка впуталась в эту затею.
      Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула Октавия в своем ярко-оранжевом платье девицы из таверны, в обвязанном вокруг головы красном платке и грубых деревянных башмаках.
      - Ну, пошли. Я, наверное, недостаточно чумазая, но ничего, по дороге найду чем испачкать лицо и руки.
      - Господи, спаси и помилуй, - пробормотал Бен. - Что же скажет Бесси, когда увидит вас в таком виде?
      - И Бесси здесь?
      - Понятно. Все мы тут.
      - Да, разумеется. Как же иначе? - согласилась Октавия, направляясь к боковому выходу. - А новый конюх и Моррис? - спросила она, открывая дверь. На этот раз в ее голосе зазвучали резкие нотки.
      Кровь темной волной залила лицо Бена.
      - Нет нужды беспокоиться, мисс. Они уже никого никогда не потревожат.
      В его голосе звучала такая холодная бесповоротность, что у Октавии замерло сердце. Раньше ей казалось, что она и сама не задумываясь задушила бы голыми руками предавших Руперта подонков.
      На улице было тихо. Но через несколько мгновений Октавия заметила на углу какие-то тени. Материализовавшись, тени приобрели человеческие очертания, и Октавия увидела знакомые лица из "Королевского дуба". Друзья Лорда Ника собрались вызволять его из беды.
      - Вы тоже пойдете? - спросила, отделившись от группы, Бесси. В ее тоне звучало почти одобрение, и, когда Октавия молча кивнула, Бесси обратилась к остальным:
      - Ну что, за дело?
      Улицы выглядели совсем иначе, чем несколько дней назад, когда Октавия торопливо бежала из Холборна, напуганная бесчинствующей толпой. Возможно, подумалось ей, это оттого, что сегодня она сама другая. В этом наряде, окруженная знакомыми из "Королевского дуба", она слилась с улицей, стала ее частью, а не возможной жертвой. Изнутри все выглядело по-иному, чем тогда, когда она наблюдала за происходящим со стороны. И тем не менее Октавия ясно сознавала, какой разрушительной силой является толпа. Ее окружали раскрасневшиеся от вина лица, в глазах билось пьяное безумие необузданной свободы. Бунтовщики жгли и крушили все, что попадалось им на пути. Им уже не было никакого дела до того, поддерживают католиков или нет обитатели сметенных ими домов. Октавия неслась вместе со всеми, стараясь держаться среди знакомых.
      На Чаринг-Кросс огромная толпа в несколько сот человек всосала в себя гурьбу, в которой была и Октавия.
      - В Ньюгейт! В Ньюгейт! - Призыв был у каждого на устах. Люди с ревом бежали к Холборну, тащили кувалды, дубины, фляги со скипидаром, просмоленные тряпки.
      К своему ужасу и изумлению, Октавия почувствовала, что ее тоже захватывает эта неукротимая стихия. Она слышала, как кричит вместе со всеми, видела, что рукой возбужденно рубит воздух в такт тяжело топочущей по булыжнику и каменным плиткам человеческой массе, сотрясающей все вокруг. И нигде на пути не встретили они ни малейшего сопротивления. Казалось, власти покинули город, бросив его на милость беснующихся жителей.
      Толпа остановилась у огромных решетчатых ворот Ньюгейта. Они стояли ряд за рядом, плечом к плечу, и лица их блестели в свете высоко поднятых факелов. Октавия протиснулась вперед - теперь ей уже не нужна была защита Бена и его друзей. Все ее существо было заодно с толпой: только бы прорваться в тюрьму, снести эти тяжелые железные ворота.
      Вокруг нее мелькали дикие лица - городские низы, отбросы, люди, для которых Ньюгейт был проклятым символом их жалкого существования, концом убогой жизни и началом последнего путешествия в Тайберн.
      На крыше своего дома появился встревоженный ревом толпы главный надзиратель тюрьмы.
      Октавия замерла, пораженная мыслью о том, каким слабым и хрупким казался стоящий на крыше в сопровождении надсмотрщиков мистер Акерман. На что он надеялся? Неужели рассчитывал остановить эту неотвратимую силу?
      Несмотря на явное преимущество осаждающих, Акерман отказался выполнить требование ревущей толпы - открыть ворота и сдать тюрьму. Октавия содрогнулась, когда реальность остудила безумную эйфорию похода. Надзиратель был представителем городского магистрата. Он олицетворял собой власть короля. Нет сомнений, что правительство пошлет сюда войска.
      Акерман со своим отрядом с крыши исчез. Толпа ревела, призывая на штурм. Кто-то с кувалдой бросился к массивным воротам. А потом началось безумие.
      Размахивая ломами, люди в каком-то пароксизме энергии кидались на мощные каменные стены. Они ворвались в дом надзирателя, и Октавия, словно зачарованная, с ужасом и в то же время с интересом смотрела, как оттуда выкидывали мебель, книги, деревянные панели, половицы, одежду. Сложив огромный костер перед воротами, полили его сверху скипидаром, а затем начали бросать в него подожженные промасленные тряпки.
      Костер занялся, пламя взметнулось в воздух, превратилось в бушующий пожар, а толпа раздувала его больше и больше, скармливая огню все, что могло гореть. Выхватывая из костра головешки, люди бросали их через стены на крыши караулен и во внутренние дворы.
      Вокруг огня сгрудились так плотно, что Октавия не могла бы оттуда выбраться, даже если бы хотела. Застыв на месте, она все так же завороженно не сводила глаз с пламени, которое уже лизало железные петли, тяжелые засовы и задвижки. Вокруг нее в багровом свете адского огня пламенели лица. Покрасневшие бессмысленные глаза без всякого выражения таращились на все пожирающий костер. И когда деревянные части оказались охвачены пожаром, раздался победный рев, прокатившийся по всему Лондону.
      Внутри тюрьмы Руперт тоже услышал этот рев. В воздухе стоял сильный запах гари, а под окном в колодце двора он видел летящие через стену раскаленные головни. Языки пламени уже добирались через мощенный булыжником двор к установленному в центре деревянному помосту.
      В последние несколько дней, когда тюрьма тщательно запиралась на все замки, Эми была просто переполнена рассказами о бунте. Всех заключенных - и тех, кто только еще ждал суда, и тех, которые были осуждены и приговорены, заперли в камерах, ведущие во внутренние дворы двери закрыли на все засовы. И все же, несмотря на красноречие маленькой прачки, Руперт не был готов к этому штурму.
      Облокотившись о широкий подоконник, он не отрываясь смотрел на ведущий к воротам узкий проход. Видно было плохо, так как пожар внизу во дворе охватил основание деревянного помоста. Руперт уже начал побаиваться, что ему придется сгореть здесь заживо.
      Совершенно очевидно, что его товарищи по несчастью опасались того же. Крики и шум раздавались теперь во всех уголках тюрьмы. Заключенные изо всех сил трясли решетки своих камер в надежде узнать, что происходит. Где-то слева от Руперта визжала женщина.
      Руперт отошел от окна. Он был босиком, в одной рубашке. Он обулся, застегнул на талии ремень и надел камзол для верховой езды. Если его величество случай постучится в дверь темницы, Руперт постарается его не упустить.
      Разглядеть, что творится во дворе, он по-прежнему не мог, но рев обезумевшей от возбуждения толпы становился все неистовее.
      Руперт не видел, что происходит, а Октавия с пылающими от жара костра щеками снаружи наблюдала, как ворота, соскользнув с верхних петель, накренились набок, образуя наверху узкую щель. Под напором толпы ворота лениво отошли в сторону под тяжестью собственного веса. На секунду воцарилась тишина: люди, затаив дыхание, смотрели, как ворота медленно-медленно падают на кучу золы и мерцающих углей.
      Заслонив руками от жара лицо, Октавия бросилась вперед вместе с обезумевшей, орущей толпой. Люди карабкались через раскаленные, разбитые перекладины ворот в темный узкий проход, ведущий во внутренний двор тюрьмы.
      Подхваченная человеческим приливом, Октавия, едва касаясь земли, неслась по проходу. Она вопила вместе со всеми, размахивала руками, визжала от восторга, но когда толпа, не зная, куда направиться в первую очередь, заметалась по двору, Октавия, отделившись от остальных, помчалась к тому крылу, где находился Руперт.
      Остановившись перед зданием, она сложила рупором ладони и позвала. Когда Руперт показался в одном из окон, Октавия пустилась отплясывать дикую тарантеллу. Вихрем полоснувшие оранжевые юбки, разметавшиеся волосы, широко раскинутые, словно готовые все принять в свои объятия, руки.
      - Ну же, дорогая, кончай свои танцы.., дверь.., дверь... - бормотал Руперт, чувствуя, что его сердце бьется где-то в горле, и ожидая, что фантастическое видение вот-вот исчезнет как по мановению волшебной палочки. Каждую минуту могли появиться солдаты, чтобы расправиться с нарушителями, осквернившими одну из самых больших святынь государственной власти.
      Пока Руперт это бормотал, сгорая от тревожных ожиданий, Октавия исчезла из его поля зрения, бросившись в сторону городских ворот.
      Она подобрала камень и принялась колотить в дверь; к ней тут же присоединилась группа мужчин с ломами и кувалдами, следуя ее примеру совершенно неосознанно, просто потому, что любые запертые двери должны быть взломаны.
      Деревянная панель треснула. Октавия голыми руками пыталась ее расщепить, но какой-то малый отодвинул девушку плечом.
      - А ну-ка, посторонись, девка. - И, подняв лом, он с такой силой обрушил его на дверь, что та раскололась сверху донизу.
      - Вот спасибо, - выдохнула Октавия, проскальзывая в пролом. - А может, вы поможете мне и наверху с дверью в камеру? Она, должно быть, закрыта.
      Все с готовностью затопали за ней по лестнице, и вскоре Руперт услышал, как дверь начала сотрясаться под их ударами. Наконец засов дрогнул, лязгнул, и она распахнулась.
      - Слава Богу! Руперт! Руперт! - Смеясь и плача, в комнату ворвалась Октавия и повисла у него на шее. Оставшиеся у порога мужчины с минуту постояли, уставившись на это зрелище, потом один из них загоготал и хлопнул в ладоши, а остальные присоединились к нему, заливаясь хохотом и аплодируя.
      Руперт взглянул через голову Октавии на своих спасителей:
      - Спасибо, ребята.
      - Да чего уж, с освобождением, приятель, - отозвался, подмигивая, предводитель. - Негоже разлучать парней с их зазнобами.
      Затем все они повернули назад и застучали башмаками вниз по лестнице, останавливаясь на каждой площадке, чтобы взломать двери.
      - Пошли быстрее. - Октавия потянула Руперта к выходу. - Я так боюсь, что мне все это снится и я сейчас проснусь в своей кровати и возвращусь к прежнему кошмару.
      - Эй, Ник, давай быстрее. Ник, ну же. - На пороге камеры стояла запыхавшаяся Бесси.
      - А, вижу, что мисс добралась до тебя первой. Но не теряй времени.
      - Ага, они мигом пришлют войска, - произнес Бен, появляясь за спиной Бесси со всей компанией.
      - Да, пошли отсюда. - Руперт схватил Октавию за руку и направился к выходу. - А вас, друзья, я поблагодарю в более подходящий момент.
      Сгрудившись, они последовали за Рупертом, отчаянно толкаясь на лестнице, словно опасались, что ход событий может вот-вот измениться и страшная сила сметет их обратно.
      Но тюрьма Ньюгейт была открыта всю ночь для тех, кто хотел входить и выходить. Объятый пожаром дом надзирателя весело потрескивал, но его обитателям удалось ускользнуть по крышам. Все камеры и застенки тюрьмы были взломаны, распоясавшиеся спасители выпустили заключенных, многие из которых были уже осуждены и закованы в кандалы. Они добрались даже до подземных темниц и освободили приговоренных к смертной казни. Избавители подвязывали их цепи платками и выталкивали на волю.
      На улице они остановились. Октавия держала Руперта за руку и улыбалась.
      - Все-таки мы это сделали, - выдохнула она, обратив к нему измазанное сажей, опаленное жаром костра лицо.
      - Точно, сделали, - подтвердил стоящий за ее спиной Бен. - Но мне думается, что сейчас самое безопасное место для Лорда Ника - это дом лорда Уорвика.
      - Я тоже так полагаю, - отозвался Руперт, протягивая руку. - Когда все стихнет, наведаюсь в "Королевский дуб".
      Он пожал всем руки, улыбаясь и вглядываясь в их усталые, но довольные лица.
      - Я никогда не смогу вас отблагодарить.
      - Никто и не нуждается в этом, - решительно возразил Бен. - Все мы так или иначе обязаны тебе. Отправляйся домой и поберегись.
      Они всей гурьбой зашагали к набережной, а Руперт и Октавия повернули в сторону Стрэнда.
      Октавия крепко держала спасенного за руку.
      - Если встретим бунтовщиков, притворись, пожалуйста, что ты со мной, мрачно предложила она. - А то уж очень по-джентльменски ты выглядишь, вряд ли им это понравится.
      - А ты выглядишь так соблазнительно, что собьешь с пути любого, ухмыльнулся он, поворачивая на узкую боковую улочку. - Пойдем здесь. Так быстрее.
      Всю дорогу до Довер-стрит их преследовал рокот мятежа. Им встречались группы шатающихся головорезов. Октавия по-свойски отпускала им непристойные шуточки, а те отвечали пьяной похабщиной и гоготали - никто из них не обращал внимания на высокую фигуру стоявшего рядом хорошо одетого мужчины.
      - Я не запирала боковую дверь, - сказала Октавия, когда они подошли к своему дому. - Надеюсь, мы не наткнемся на Гриффина. Он никогда не видел меня в таком наряде.
      - Боюсь, если увидит, вряд ли сможет оправиться от удара, - с важной серьезностью заметил Руперт.
      Оба они вели себя так, словно жили во сне, говорили о вещах, не имевших ничего общего с треволнениями последней недели, за исключением событий этого дня. Многое их еще разделяло, но у Руперта было чувство, что они вступили на недавно засеянное поле, где проклевываются первые слабые ростки, которые надо беречь и от ранних морозов, и от грубых сапог, и от голодных воробьев. Нельзя больше совершать ошибки. Нельзя нещадно топтать побеги любви.
      Дрожащей рукой Октавия повернула ручку двери. За, ней была безопасность. Никто не будет искать грабителя с большой дороги Лорда Ника в доме лорда Рулерта Уорвика.
      - Хозяин, это я сказал мисс Тави, что, ежели повесить метину на дверь, обязательно убережешься, - прошептал тоненький голосок.
      - Фрэнк? - резко повернулась Октавия. Мальчишка выполз из темноты и настороженно уставился на них, готовый при малейшем намеке на опасность задать стрекача.
      - Ты отдашь меня легавым?
      - Нет, я же тебе уже говорила, - бодро заверила его Октавия. - Ты войдешь в дом?
      - А этот мистер Гриффин меня отколошматит?
      - Нет, - пообещал Руперт. - Никто этого не сделает. Но если ты не войдешь в дом, нам придется оставить тебя на улице. Сами мы уже достаточно для одной ночи нагулялись и уходим сию же минуту.
      Это было сказано таким нетерпеливым тоном, что, казалось, убедило Фрэнка больше, чем любое умасливание.
      - Уж ладно. - И как только Октавия открыла дверь, он нырнул в дом и исчез в коридоре, ведущем на кухню.
      - Полагаю, что он уже совершает набег на кладовку, - пробормотала Октавия, запирая засовы.
      - Не думаю, что наш дом - подходящее для него место, - заметил Руперт. Как только в городе успокоится, отвезем его в "Королевский дуб". Уж Бесси знает, что с такими делать.
      - Бедняжка Фрэнк,. - устало усмехнулась Октавия. - Неужели он заслужил такую судьбу? - Вдруг ноги у нее стали ватными, и она прислонилась спиной к косяку.
      - Идем, - мягко произнес Руперт. - Мы так намучились, дорогая.
      - Не намучились - нарадовались, - поправила она, но не стала сопротивляться, когда Руперт, подхватив се на руки, понес по лестнице наверх, через уснувший дом в ее комнаты.
      Они долго молчали, глядя друг на друга, словно упиваясь чудесной реальностью, будто впитывали ее, наконец осознав, что кошмар рассеялся.
      Октавия нерешительно взяла руку Руперта, сплетя свои холодные пальцы с его теплыми. Затем подняла его правую кисть так, что кольцо Уиндхэмов блеснуло в свете свечи.
      - Вот оно и у тебя, - тихо произнесла она.
      - Да, у меня. - Высвободив руки, он обнял ее за плечи. - Как тебе удалось проделать это с Филиппом, Октавия? После всего, что случилось? Ты ведь знала, как я к этому отношусь.
      - Мне казалось, что именно так надо поступить, - просто объяснила она. Поэтому я и решилась, иначе бы бросила дело. Прости, если тебя это огорчило, но я должна была добыть кольцо для самой себя. Не для тебя, если так тебе легче.
      Резкость се интонаций смягчилась, а глаза сверкали совсем не от гнева.
      - Так бы и свернул тебе твою грязную шею, - усмехнулся Руперт, охватывая ладонями точеную шейку девушки.
      - А нельзя немного подождать с этим? - пробормотала она, слегка запрокидывая назад голову.
      - Ну, часок можно, - рассудительно согласился он. Так стояли они, объятые тишиной, а потом, прошептав "Господи!", Руперт притянул к себе Октавию и, взяв подбородок кончиками пальцев, прижался ртом к ее губам. Руки Октавии пытались расстегнуть его ремень, а Руперт, отпустив ее подбородок, неловко распускал шнуровку корсажа, высвобождая грудь. Он ласкал нежные соски, руки поглаживали ее живот, затем добрались до жаркой бороздки между ног. Одной рукой он нащупал заветное местечко, ладонью другой сжал ягодицы, прильнув так крепко к ее телу, словно хотел разрушить все стоящие между ними физические преграды.
      Застонав, Октавия слегка куснула его губы, она прижалась животом к его животу, чувствуя напрягшуюся плоть. Опускаясь на колени, Руперт потянул Октавию за собой. На полу она откинулась на спину, а он, взяв ее руки в свои, прошептал:
      - Граф Уиндхэм просит вашей руки, мадам.
      Легкий вздох приоткрыл ее губы, но в этот момент Руперт вошел в нее, и Октавия забыла обо всем, кроме восторга соединения.
      Каллум Уиндхэм улыбнулся, глядя на женщину, которую собирался сделать графиней. Дрожь удовольствия пробежала по ее телу. В такие минуты ее широко распахнутые от восторженного удивления глаза всегда восхищали его.
      Руперт не сводил взгляда с ее преображенного от радости лица, видел, как чувство упоения, такое же всесильное, как пожар, сокрушивший Ньюгейтскую тюрьму, буквально разрывает ее изнутри. Эта мощная сила была способна снести и превратить в прах стены предательства и обмана, разломать и развеять преграды старых обид и недоверия.
      А когда его собственная радость излилась искрящимся огневым потоком, Руперт крепко прижал Октавию к своему телу, которое стало опорой против всего, что могло угрожать его любви.
      Глава 26
      На террасе Виндзорского замка толпились придворные. Среди них прохаживалась королевская чета со свитой. Под благосклонными взглядами гувернанток и статс-дам весело бегали маленькие принцессы.
      Вспотевший на послеполуденной жаре принц Уэльский шел позади родителей, даже не делая попытки скрыть свое недовольство. Когда кому-нибудь из любимцев принца удавалось поймать его взгляд, он лишь кивал головой. Но большей частью принц шагал, упорно не поднимая глаз от земли, вытирая мокрый лоб носовым платком, и время от времени оттягивал нижние складки влажного жабо.
      Однако лицо наследника престола прояснилось, когда он заметил, что на террасе об руку с мужем появилась леди Уорвик. Ее светлость была одета в платье, бледно-голубой корсаж которого оттеняла темно-синяя, цвета ночи, юбка. Бирюзовая подвеска покоилась в глубокой ложбинке на груди, соблазнительные округлости которой были едва прикрыты кружевом. Прическу из высоко поднятых и напудренных волос украшали расшитые жемчугом синие бархатные банты. В уголке правого глаза была приклеена маленькая круглая мушка, придававшая ее улыбке такую озорную чувственность, что лицо его высочества озарилось восторженной ухмылкой.
      Когда королевская семья со свитой приблизилась к этой паре, стоявшей немного в стороне от гуляющих, леди Уорвик присела в глубоком реверансе, а лорд Уорвик, великолепный в своем расшитом серебром костюме цвета антрацита, почтительно поклонился.
      - А, миледи... Уорвик.., добрый день, - радушно улыбнулся король, знаком разрешая Октавии выпрямиться. - Вы, Уорвик, пропустили самое интересное. Э-э-э... Город, слава Богу, под полным контролем солдат.
      - Отрадно слышать, сэр.
      - Рад вас видеть снова среди нас, Уорвик.
      - Вы очень любезны, сэр, - улыбнулся Руперт.
      - И ваша прелестная супруга тосковала без вас. Разве не так, миледи? - В глазах короля светилось добродушное веселье.
      - Тосковала - это еще недостаточно сильно сказано, - скромно потупилась Октавия. - Когда милорда нет рядом, я просто схожу с ума.
      Довольная ответом королева приветливо улыбнулась и, прежде чем пойти дальше, любезно заметила что-то о хорошей погоде.
      Стоявшая среди придворных дам Летиция Уиндхэм быстро, почти виновато, взглянула на Октавию и тут же перевела глаза на се мужа.
      Руперт улыбнулся Летиции, и выражение его глаз вдруг странным образом утешило женщину. Словно он ободрял ее и успокаивал. В ответ на губах Летиции мелькнула нерешительная улыбка.
      Принц Уэльский задержался на мгновение.
      - Восхитительны, как всегда, дорогая. Ну и счастливчик же вы, Уорвик.
      - Пока не знаю, сэр.
      Принцу хотелось еще постоять, но королевская процессия неумолимо двигалась вперед, как корабль под всеми парусами, так что он был вынужден занять свое место на борту.
      Октавия подавила смешок.
      - Есть нечто будоражащее в мысли о том, что четыре дня назад ты был обычным уголовником и томился в Ньюгейте, а теперь болтаешь с королем и никто ни о чем не догадывается.
      - Им не составит труда догадаться, если ты и дальше будешь об этом рассказывать так громко, - рассеянно упрекнул ее Руперт. Его глаза искали в нарядной толпе гуляющих брата. Машинально он прижал к ладони палец, на котором было надето кольцо с печаткой.
      - Ты думаешь, он придет?
      - Не сомневаюсь. А ты, Октавия, ведешь себя как неопытный заговорщик. Каждый, кто на тебя посмотрит, скажет, что у тебя есть какой-то секрет.
      - Я ничего не могу с собой поделать, - пожаловалась она. - Так волнуюсь. После всех лет страданий из-за... - Она замолчала и проследила за взглядом Руперта.
      По террасе шел человек, известный как граф Уиндхэм. Он постоял минуту, разглядывая через лорнет толпу, словно решал, кого осчастливить своим приветствием, затем направился к стоящей у края террасы группе дам.
      Филипп был одет в костюм изумрудного цвета, на каждой щеке налеплено по мушке. Золотые кудри ангелочка прикрывал парик. Лицо было как всегда красиво, а черты как всегда безупречно правильны. Когда Филипп заметил Октавию, его рот слегка скривился, а в сланцево-серых сузившихся глазах появилось ледяное выражение. Но даже это не испортило его внешность.
      Октавия намеренно почтительно поклонилась, а он столь же намеренно отвернулся.
      - Похоже, джентльмен все нянчится со своей уязвленной гордостью.
      - Держись от него подальше, Октавия. Никто еще безнаказанно не унижал Филиппа Уиндхэма. - По резкому тону Руперта Октавия поняла, что это приказ, но у нее и мысли не было ослушаться. От одной мысли о встрече наедине с братом Руперта у нее все холодело внутри.
      - Когда ты хочешь с ним поговорить?
      - Лучшего момента, чем сейчас, не представится, - ответил он с ледяной улыбкой. - Иди и расскажи все Летиции.
      - Слушаюсь, милорд. Ваше слово для меня закон.
      - Как бы не так. Дождешься скорее, что в аду все замерзнет, - хмыкнул Руперт и решительно направился к противоположному концу террасы.
      Октавия внимательно следила за ним. Она понимала, что ее пристальный взгляд почти неприличен, но ничего не могла с собой поделать. Нужно предупредить Летицию о том, что должно произойти, чтобы скандал не застал бедняжку врасплох. Кроме того, Летиции потребуется поддержка, ведь жена Филиппа нисколько не виновата, хотя ей вот-вот предстоит лишиться и титула, и положения.
      Руперт подошел к брату. Мужчины обменялись поклонами. Октавия не могла слышать, о чем они говорили, а по выражению их лиц догадаться было невозможно. Она искала в лице Филиппа сходство с его братом-близнецом, с Рупертом.., вернее, с Каллумом, так она должна теперь его называть. Сходство было в глазах, линии рта. Теперь она понимала, что ее все время тревожило в облике Филиппа - ощущение знакомого, но как бы отраженного в кривом зеркале лица.
      Оба зародились и развивались в одной утробе, пробились в этот мир с разницей всего лишь в несколько минут. В жилах обоих текла одна кровь, и все же они были не похожи, как только могут быть не похожи два человека.
      С усилием она оторвала взгляд от того места, где должна была разыграться драма, и отправилась к Летиции.
      Филипп холодно посмотрел на Уорвика:
      - Как я вижу, вы снова вернулись в город. Руперт, улыбнувшись, кивнул. Подняв правую руку к кружевной пене жабо, он неторопливо поправлял бриллиантовую булавку. Изящный перстень с печаткой блеснул на солнце.
      Филипп не отрываясь смотрел на кольцо. Румянец медленно сходил с его щек, и на лице застыл страх. Рука потянулась к жилету, а затем безвольно упала. Его кольцо соединено с другим. Это могло означать только одно - и теперь все становилось на свои места.
      - Ты? - прошептал он. - Каллум? Другого быть ничего не могло. В голосе Филиппа, считавшего брата уже восемнадцать лет как мертвым, слышалось недоверие. Хотя каждой жилкой он чувствовал, что перед ним брат.
      - Да, Филипп, - спокойно ответил Руперт. Он всегда знал, что все именно так и произойдет. Он столько лет ждал возмездия - и сейчас, довольно улыбаясь, читал в глазах брата, как мучительно тот борется со своими чувствами. В конце концов холодный расчет взял верх над потрясением и отчаянием. Сланцево-серые глаза брата сузились и сделались такими же колючими, как в тот далекий день на Бичи-Хэд.
      - Здесь не лучшее место для радостной семейной встречи. - Филипп выдавил ироническую улыбку. - Может, пройдем в сад?
      - Безусловно. - Повернувшись, Руперт направился в дальний конец террасы, откуда пологая лестница вела к обсаженной кустами аллее. Мускулы на спине напряглись, когда он почувствовал, что брат следует за ним по пятам, и только огромным усилием воли он заставил себя не обернуться.
      - А эта шлюха, которую ты выдаешь за жену, отлично сделала свое дело, проронил Филипп. - Где ты ее отыскал? Надо признать, она изысканнее, чем то, что обыкновенно находишь в борделях.
      Руперт круто повернулся, и Филипп невольно отступил назад, наткнувшись на могучую волну гневного презрения в серых ледяных глазах брата.
      - Если еще хоть раз ты отзовешься об Октавии в таких выражениях, я отрежу тебе язык. - Голос его был суров и беспощадно зол.
      Филипп с застывшим от ужаса лицом прижал ладони к губам. Это выражение было знакомо Руперту с детства, когда, доведенный до крайности, до того, что исчезал страх перед наказанием, юный Каллум, физически более сильный, обрушивался на брата.
      Руперт помолчал минуту, дожидаясь, чтобы его слова растаяли в горячем застывшем воздухе. Потом произнес:
      - Если ты предпочитаешь оспаривать мои претензии...
      - Оспаривать?! - Филипп словно выплевывал слова. - Да кто ты такой? Разумеется, я готов судиться в каждом суде королевства. Если, Каллум, ты думаешь, что я тебе все отдам, то ты просто чокнутый. Надеешься ворваться в мою жизнь и сразу стать обладателем и титула, и поместья? Прости, но ты еще глупее, чем я думал.
      Руперт дал брату пощечину.
      - Довольно оскорблений, Филипп, - спокойно проговорил он. - Мне на всю жизнь хватит тех, что я получил от тебя в детстве. Больше я их не потерплю.
      Потрясенный Филипп поднес ладонь к пламенеющей от удара щеке и отступил назад.
      - Ты осмелился меня ударить, - прошептал он.
      - Ну и что? - Каллум небрежно пожал плечами. - Не надо было доводить меня до этого, дорогой. Попридержи свой язык и тогда можешь меня на бояться.
      Неожиданно в руках у Филиппа появился какой-то маленький серебристый предмет, и он с искаженным от страха и ненависти лицом бросился вперед.
      Нож блеснул в воздухе и мог бы распороть Руперту живот, если бы тот не отскочил в сторону. Нож лишь скользнул по серебряной пуговице камзола и, разорвав рубашку, царапнул по ребрам.
      Рука Руперта потянулась к рукоятке шпаги, но Филипп с перекошенным ртом и безумными глазами снова напал на него.
      Слишком поздно Руперт вспомнил, как Филипп любил игры с ножами. Как он, более легкий, чем его крепыш-брат, кружил и кружил, приплясывая вокруг Каллума и поигрывая ножом. И была в этой игре такая острота реальности, что Каллум в конце концов всегда прекращал борьбу, униженный сознанием собственной неспособности состязаться с братом в этом отвратительном смертельном танце.
      Но сейчас это не было игрой. Лезвие полоснуло по рукаву камзола Руперта. Он схватил Филиппа за запястье, но тот отпрыгнул назад с присущим ему с детства проворством. Руперт едва успел наполовину вытащить из ножен свою шпагу, когда ему снова пришлось уворачиваться от стремительно мелькнувшего ножа.
      И тут он споткнулся.
      Он упал на одно колено, прикрываясь рукой, а застывшее, как маска, лицо брата нависло над ним. В воздухе блеснуло острие направленного в горло ножа.
      Филипп не осознавал, что делает. Отчаянная ненависть овладела им целиком. Его не останавливала мысль о последствиях. Он знал лишь, что над его миром, как гром среди ясного неба, нависла опасность. И он не мог допустить, чтобы кто-то разрушил с таким трудом построенное им здание.
      Руперт смотрел в глаза своего брата-близнеца, словно в глаза собственной смерти. Мгновение, показавшееся вечностью, он, как зачарованный, не мог отвести взгляда от двух темных омутов, в которых отражалась уродливая душа Филиппа.
      Или уродливая сторона его собственной души?
      Но затем сознание Руперта вырвалось из плена, и он отпрянул в сторону. В следующее мгновение Филипп со странным вздохом упал вперед, ткнувшись в плечо брата. Нож выскользнул из его руки.
      - Господи, спаси и помилуй! - разорвал воцарившуюся тишину голос Октавии. - Летиция!
      Жена Филиппа стояла над безжизненным телом мужа, и в ее прекрасных изумрудных глазах застыло отвращение. Она в молчании не сводила взгляда с большого камня, который держала в руке.
      Руперт поднялся на ноги.
      - До конца своих дней я буду вам признателен, мадам.
      - Когда ваша жена рассказала мне обо всем, я.., я поняла, что он попытается вас убить. Видите ли, я слишком хорошо его знаю.
      - А я-то думал, что это я хорошо его изучил, - отозвался Руперт. - Никогда бы не поверил, что он настолько потеряет над собой власть. С ним никогда такого не случалось. Он всегда точно рассчитывал время и место, чтобы напакостить, а самому остаться непричастным. Я надеялся, что на сей раз легко раскушу все его уловки.
      Филипп застонал и пошевелился. Он медленно привстал на колени, тряся головой, словно одуревшее от полученной взбучки животное. Затем, с трудом поднявшись на ноги, посмотрел на жену, все еще державшую в руке камень. Он осторожно потрогал шишку на затылке и снова уставился на супругу с выражением полного изумления.
      - Я ухожу, - произнесла она ровным тоном. - Я направляюсь в имение, чтобы забрать Сюзанну. Потом я уеду к отцу. Если же он меня не приютит, я найду способ прожить и без чьей-либо помощи.
      - Ты пыталась меня убить. - В глазах Филиппа застыло выражение ошеломленного недоверия. - Жалкое ничтожество, ты пыталась меня убить.
      - Мое терпение лопнуло, - отозвалась Летиция все так же невозмутимо. - Мне безразлично, что вы расскажете в обществе. Можете развестись со мной - лично я только этого и хочу. Но вам никогда не удастся отнять у меня ребенка.
      Она разжала пальцы, и камень упал на землю. Затем, повернувшись, зашагала прочь, высоко подняв голову. И в первый раз от ее невысокой фигурки в огромном, украшенном страусовыми перьями парике повеяло тихим достоинством.
      Октавия нагнулась и подобрала нож. Лезвие из закаленной стали было настолько тонким, что могло вонзиться между ребер, оставив лишь едва заметную ранку. Это было оружие убийцы.
      - Я намерен вернуться на террасу и обо всем объявить, - спокойно произнес Руперт, приводя в порядок камзол и поправляя сбившееся кружевное жабо. - Ты хотел бы сопровождать меня и присоединиться к тем, кто станет приносить мне свои поздравления? - обратился он к брату. - Или предпочитаешь оспаривать мои права? Если выберешь последнее, то доставишь обществу массу удовольствия. Клянусь, они сочтут такое течение событий куда более развлекательным, чем счастливое воссоединение давно потерявших друг друга братьев.
      - Тебе никогда не выиграть, - процедил сквозь зубы Филипп, но в глазах его затаилась неуверенность.
      - Напротив, я безусловно выиграю. Юристы уже признали меня. Старый доктор Мэйберри приветствовал как блудного сына. А уж он-то знает все сокровенные метки на теле Каллума Уиндхэма. Я, вне всяких сомнении, могу удостоверить свою личность, и если ты попробуешь это опротестовать, то окажешься в дураках. А мы ведь знаем, что ты не дурак, - насмешливо улыбаясь, говорил Руперт. - Убийца Джерваса, но никак не дурак, - добавил он.
      - Будь ты проклят, Каллум. Мне надо было самому тебя утопить. - Филипп круто повернулся и бросился через кусты прочь от террасы.
      - А если бы Летиция не... - вздрогнув, проговорила Октавия. - Я ведь пришла через две минуты после нее. Я бы опоздала...
      И вдруг ясно представив, что могло случиться, она с ужасом посмотрела на мужа.
      - Никогда бы не поверила, что она способна на такое. - Октавия в изумлении покачала головой.
      - Это была последняя соломинка.
      - Надо позаботиться о ней и о ребенке.
      - Конечно.
      Руперт притянул жену к себе, и она приникла к нему, еще раз судорожно вздрогнув.
      - Наконец-то все закончено, любимый.
      - Не считая поздравлений, - отозвался он, поглаживая Октавию по шее. - Да еще уладить кое-что с юристами. Но самое главное - визит к епископу за специальным разрешением на брак.
      - А что мы скажем папе?
      - Может, правду?
      - Да, наверное, это проще всего. Ему уже ничто не покажется странным, ведь за последние месяцы случилось столько необычного.
      Октавия прижалась к Руперту.
      - Я как-то странно себя чувствую. Будто плыла и плыла против течения и вдруг очутилась в мельничной заводи.
      - Ты полагаешь, что сможешь зажить тихой жизнью? - улыбнулся он.
      - Нет, - покачала головой Октавия. - А ты?
      - Нет.
      Руперт погладил щеку Октавии.
      - Придется устроить еще одно землетрясение, чтобы вызвать приливную волну.
      - Ну, есть один верный способ заставить землю поплыть, - шаловливо предложила она. - Здесь, на этой скамейке.
      Руперт через плечо взглянул на каменную скамью.
      - А это благоразумно?
      - Ты ведь любишь рисковать, - напомнила с усмешкой Октавия. - И к тому же у меня такие пышные юбки, что скроют тысячу грехов. - Она взяла Руперта за руку. - Давай попробуем. А потом ты пойдешь и взорвешь на террасе свою бомбу.
      - Начнем то, что собираемся продолжить?
      - Или продолжим то, что уже начали, мой лорд Уиндхэм.
      Он тихо засмеялся, усаживаясь на скамейку и одной рукой притягивая ее к себе на колени. Октавия приподняла юбки из тафты и расправила их вокруг себя пышным воланом. С террасы доносился гул голосов и звуки скрипок музыкантов, услаждающих слух гостей их величеств.
      - Может, мы сделаем ребенка? - прошептала Октавия, почувствовав его плоть глубоко внутри себя.
      - Я думаю, мне это доставит удовольствие, - улыбнулся Руперт, со вздохом наслаждения откидывая назад голову. Луч солнца коснулся его лица, и счастье теплой волной заструилось в крови. Над ним склонилось лицо Октавии. Он видел ее переполненные радостью светящиеся глаза и преображенное от восторга лицо.
      Наконец он освободился от этой бесконечной цепи обид, гнева и горечи и видел, как они уплывают от него.
      - Не знаю, - пробормотал он, дотрагиваясь до ее лица, - но думаю, в тихой заводи тоже что-то есть.
      Октавия улыбнулась и, склонив голову, поцеловала его ладонь.
      - Всему свое место и время, милорд.
      ЭПИЛОГ
      Филипп Уиндхэм шел через гостиную королевы. Никто из присутствующих не обращал на него внимания, словно он внезапно сделался невидимкой. Когда он проходил мимо Маргарет Дрейтон, та демонстративно отступила назад, подобрав бирюзовые юбки. За спиной Филиппа слышался шепот, подавленные смешки, он даже смог разобрать фразу:
      - Вы не поверите, мальчишка-трубочист. Нет, нет.., мне достоверно известно.., и всюду сажа...
      Раздался взрыв хохота, и Филипп едва не задохнулся, стараясь подавить охватившую его горячую волну беспомощного бешенства.
      Он посмотрел в дальний конец комнаты, где с принцем Уэльским разговаривала Октавия, графиня Уиндхэмская. Их взгляды встретились, и, насмешливо улыбаясь, Октавия слегка поклонилась.
      Уже целую неделю город упивался историей о мальчишке-трубочисте, вывалившемся в самый неподходящий момент. Разболтать ее могла только Октавия. Имя дамы, как оказалось, никому известно не было, и общество терялось на этот счет в догадках, но Филипп ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал графиню.
      Филипп с трудом заставил себя идти дальше. В ответ на его церемонный поклон герцог Госфорд, не привыкший к такому обращению со стороны зятя, сдержанно поклонился. Граф и графиня Уиндхэм предложили свой кров Летиции и Сюзанне, и теперь те были в полной безопасности, уютно устроившись в Уиндхэм Мэнор. Предположений, почему вдруг Летиция прибегла к покровительству своего деверя, было ничуть не меньше, чем догадок о личности особы, присутствовавшей при внезапном нисхождении в камин трубочиста.
      Поистине Филипп Уиндхэм предоставил обществу весьма изысканное развлечение.
      Филипп поискал глазами брата. Граф Уиндхэм в отделанном серебристым кружевом черном шелковом камзоле стоял среди собравшихся вокруг короля гостей и что-то оживленно рассказывал. Солнечный луч падал прямо на него, а брату-близнецу впервые в жизни приходилось скрываться в тени.
      С тех пор как Филипп себя помнил, он все время пытался оттолкнуть брата в темноту. Сам же нежился в золотом потоке родительской любви и одобрения, а в зрелом возрасте сжимал в руках далеко разбегающиеся нити созданной им паутины влияния и власти. Мужчины обращались к нему с просьбами, их жены с готовностью ему отдавались, влиятельные придворные оказывали льстивые знаки внимания - все это питало его алчное тщеславие. И вдруг все исчезло, а постоянное в своем непостоянстве общество обдало Филиппа насмешками и презрением, разъедавшими его изнутри подобно кислоте.
      А во всем виноват Каллум. В конце концов выиграл он. Филипп всегда боялся своего брата-близнеца. Даже когда считал, что тот мертв, страх таился в темных уголках его души. Он всегда знал, что Каллум сильнее и победить его можно, лишь используя единственную роковую слабость брата. Каллум, как и Джервас, был не способен на зло и обман. Поэтому младший брат из обоих лепил что хотел, как из глины, и обоих убрал, чтобы в одиночку наслаждаться солнцем.
      И вот теперь все потоки солнечного света льются только для Каллума.
      Сланцево-серые глаза графа встретились с глазами брата. Граф улыбался, но его взгляд был полон презрения. И Филипп понял, что пощады ему больше не будет. Насмешки и сарказм найдут его повсюду, а Каллум использует всю теперешнюю власть, чтобы окончательно его раздавить, И он не остановится, пока не избавится от Филиппа. Точно так же восемнадцать лет назад Филипп травил самого Каллума.
      Не в состоянии выносить твердый взгляд брата, Филипп круто повернулся и, расталкивая гостей, выбежал из приемной.
      Каллум проводил его глазами, а потом посмотрел на все еще надетый на палец перстень с печаткой. Филипп утратил право на это кольцо еще тогда, когда предал все, что оно символизировало: веру и долг. С самого детства своими поступками порочил честь семьи Уиндхэмов. Если ребенок, которого носит под сердцем Октавия, окажется сыном, его назовут в честь умершего дяди, и он будет носить кольцо своего отца. И только тогда Каллум уничтожит кольцо, обесчещенное Филиппом.
      Граф незаметно покинул сгрудившихся вокруг короля гостей и подошел к жене.
      - Их величества скоро удалятся, - тихо проговорил Каллум, положив руку на обнаженное плечо Октавии.
      - Слава Богу, - пробормотала она. - Чертовски скучно терять весь вечер.
      - Ну, это последний, - подбодрил жену Каллум. - Через пару недель уедем в Нортумберленд к твоему отцу и будем наслаждаться летней идиллией в деревне.
      - Просто не могу дождаться, так мне хочется показать тебе Хартридж Фолли. - Октавия потихоньку отступала к нише окна. - Я покажу тебе все свои заветные местечки.
      - А я думал, что все их уже знаю, - насмешливо улыбнулся муж.
      - Отнюдь, - с величественным видом ответила Октавия. - Знай, о мой супруг, у меня секретов столько, что ты будешь ломать над ними голову до конца жизни.
      - Уж в этом я не сомневаюсь, - ответил Каллум. Его нежный взгляд неторопливо скользил по фигуре жены - от напудренных волос до кончиков ее атласных туфелек. - Хватит и на эту жизнь, и на следующую, моя любовь. Но ведь ты сорвешь для меня завесу тайны?
      - Да, - прошептала Октавия. Комната, жужжание голосов вокруг - все расплылось в тумане, когда ее охватила знакомая горячая волна желания. Постепенно, покров за покровом, пока они все не будут лежать у твоих ног.
      Каллум слегка раздвинул тяжелые пурпурные портьеры и отступил назад в тесную нишу, увлекая за собой Октавию. Занавес загородил их, и они очутились в бархатной темноте, которая принадлежала только им двоим.