Опар (№1) - Хэдон из Древнего Опара

— Ты имеешь в виду женщину с фиалковыми глазами и остальных?

— Нет, я говорю про огромного льва и слона, на спине которого он путешествует, и обезьянку, сидящую у него на плече. Они повинуются ему, будто матери, и я могу поклясться, что он разговаривает с ними. Слон держался поодаль от нас, но лев шел с нами, и мы очень нервничали.

— Так он никогда не утверждал, что он бог?

— Никогда. Он вообще мало говорил с нами, если не считать вопросов — откуда мы прибыли и куда собираемся отправиться, и того, что он поручил нам доставить женщину и остальных в целости и сохранности в Кхокарсу и хорошо обращаться с ними. О, да, он говорил, конечно же, на нашем языке, но как-то странно. Сказал, что с поры его последнего пребывания в Кхокарсе язык несколько изменился.

Хэдон почувствовал, как его тело покрылось мурашками.

— Если он был в Кхокарсе в такие давние времена, тогда это, должно быть, и вправду Саххиндар. Но почему он не вернулся с вами?

— Как я хотел, чтобы он так и сделал, тогда нам не пришлось бы вытерпеть столько несчастий! С другой стороны, он наводил на меня ужас, когда находился рядом, и я радовался, когда он покинул нас. Как бы то ни было, он сказал, что у него дела повсюду, а я не спросил, какие именно. Он забрался на спину слону и удалился верхом на нем в сопровождении льва и обезьянки, которая уселась между ушами слона и издавала пронзительные вопли.

— Увы, я слишком мало могу рассказать о нем, но если нам удастся найти ту женщину, мы сможем многое узнать от нее. Саххиндар, очевидно, провел ее и остальных на другую сторону Кемугоганго из расположенных позади земель и много с ними беседовал. У меня не было случая поговорить с ней, вскоре после того, как Саххиндар покинул нас, на группу напали дикари. Остальное тебе известно.

Все остальное Хэдон знал и оттого не чувствовал себя спокойно. Хинокли составил карту по пути на север, но во время обратного путешествия потерял все свои папирусные свитки. Теперь он вел экспедицию, полагаясь лишь на память. А ведь кругом простирались обширные пространства, где легко заблудиться.

Дни и ночи, во многом схожие меж собой, сменяли друг друга. Саванны, простиравшиеся вдаль, насколько хватало глаз, покрывала рыжевато-коричневой трава высотой по пояс; тут и там произрастали низкие кустарниковые деревья, иногда попадались водоемы или маленькие озера, вокруг которых росли деревья повыше. Все чаще и чаще теперь встречались животные, и наконец, их количество стало просто устрашающим. Порою отряд вынужден был останавливаться и ждать, пока перед ним не пробегут сотни тысяч, а может быть, и миллион антилоп разных видов, которые, чем-то напуганные, мчались вперед к горизонту. Земля тряслась и гудела, высоко поднималась пыль, которая затем оседала и покрывала путников коричневой грязью. Они видели множество прайдов[6] руводета (львов), одиноких или живущих парами гепардов, леопардов, свор охотящихся собак черно-белой окраски, гиен, стада гампо (слонов), огромного белого бокьюлъикадета (носорога), кадъенеске с шеей в виде башни (жирафа), кокбодаква (страуса), бомьодему (кабана), богъуку (гигантского дикого кабана) и ужасного багокью (дикого буйвола). На деревьях вблизи водоемов водилось множество акарвадамо (обезьян), а также и акарвадамову (павианов). И повсюду — птицы.

В мясе не ощущалось недостатка, но для этого приходилось убивать животных. Шутка ли кормить пятьдесят шесть человек, а потому охотники выходили на охоту ежедневно. Каждый в отдельности не мог добиться большого успеха, и Хэдон распорядился, чтобы в охоте принимали участие все. Одни лежали в засаде, пока другие, прыгая, крича и размахивая копьями, обращали животных в паническое бегство. Затем сидевшие в засаде, бросали копья или метали камни из пращи в пробегающую мимо газель, антилопу или буйвола. Дважды охотники вспугнули прайды львов, которые подкрадывались к той же самой добыче, что и люди; один мужчина был жестоко покалечен. Спустя два дня он умер; над его могилой насыпали груду камней и установили над ней деревянный жезл, на конце которого была укреплена фигурка Кхо. Жрица Мамона произнесла над ним слова в соответствии с похоронным обрядом, затем перерезали горло зайцу и пролили его кровь над каменной пирамидой.

Это дурное знамение, — заметил Хинокли. — Первый человек нашей экспедиции из числа тех, кому оказалось суждено погибнуть, был убит львом при таких же обстоятельствах. Остается надеяться, что эта экспедиция не последует по стопам первой.

— Все зависит от воли Кхо, — успокаивал Хэдон. — Не распространяй подобные разговоры среди людей. Они и так достаточно напуганы.

Хэдон не испугался, но все же тревога не покидала его. Даже если те трое людей, которых они разыскивают, еще живы, что весьма сомнительно, как отыскать их в столь огромной пустыне? Воображению его представилось, как спустя годы, начиная с сегодняшнего дня, его отряд, численность которого снизится до нескольких человек, состарившихся и ослабевших, бродит то тут, то там, осознав всю безнадежность поиска. Минрут не станет ждать более двух лет, хотя и такое трудно допустить. Даже если Хэдон доведет до конца данное ему поручение, он может обнаружить, что Минрут, уговорив свою дочь, мог жениться на ней. Или возможен такой вариант, что Авинет, устав ждать, объявит еще одни Великие Игры и выберет себе другого мужа.

На тридцатый день после того, как экспедиция покинула аванпост, ей впервые повстречались дикари. Их было двенадцать — мужчины, женщины и дети. Едва попав в поле зрения кхокарсан, дикари тут же обратились в бегство. Они были низкорослые, хрупкого телосложения, черноволосые, вокруг бедер некое одеяние из шкур, тела раскрашены красно-черными узорами. Мужчины носили бороды. Некоторые имели луки, которые так разожгли любопытство Хэдона, что он почти решился послать несколько человек вслед за дикарями. Ему доводилось видеть луки лишь на рисунках и скульптурах, и очень хотелось его испробовать. Но даже в Пустынных Землях табу, наложенное на использование лука, не теряло свою силу. Опасно даже прикасаться к нему.

На следующий день путники увидели вершины неведомых гор. Хинокли утверждал, что узнает их; отряд был на правильном пути. Теперь следовало продвигаться вдоль подножия гор, держась северо-западного направления, обогнув их, некоторое время двигаться на восток; они должны подойти к реке, которая берет свое начало где-то высоко в горах.

— Эта река в конце концов соединяется с другой рекой, которая, беря свое начало в расположенных на высоких севере горах, течет на юг, — объяснял Хинокли. Эти две реки сливаются в одну широкую реку, впадающую в Звенящее Море. Но пройдет три месяца, прежде чем мы сможем добраться туда. Необходимость собирать растения, охотиться на животных, складывать в кучу пирамиды камней для отметки пройденного пути значительно снизит скорость нашего передвижения, хотя без быков мы идем быстрее.

— Хэдон остановил его:

— Что-то случилось! Вон бежит наш разведчик, будто за ним гонится лев!

Хинокли посмотрел в направлении, указанном Хэдоном. С запада к ним приближался Нагота, один из лучших разведчиков и охотников, гражданин Баваку. Теперь Нагота бежал изо всех сил, хоть это и получалось у него не быстро, поскольку он был явно измотан долгой дорогой. Он почти свалился с ног. Прошла минута, прежде чем он, добравшись до Хэдона, смог восстановить дыхание и, задыхаясь, выпалить сообщение.

Хэдон не мог видеть, что угрожает группе. Но не мешкая, он приказал Тадоку привести отряд в боевую готовность. Они поставили в центр мужчин с копьями и топорами и образовали два крыла из мужчин, в руках которых были дротики и пращи. Кебивейбес, распевая свои песни, подошел к ним с лирой в руках. Будучи бардом, он не должен был принимать участия в сражениях, если только ситуация не становилась безнадежной.

Нагота сообщил:

— Сэр, вон там , я полагаю, на расстоянии примерно одной мили отсюда, — гигант. Судя по всему, он бежит к нам, и примерно в полумиле за ним — армия дикарей.

— Хэдон задал разведчику несколько вопросов и выяснил подробно, что произошло. Разведчик находился на вершине холма, на высоте примерно пятьдесят футов, когда заметил на горизонте человека. Нагота подождал, пока тот не подойдет поближе, поскольку один человек не представлял собой серьезной угрозы. Потом он изменил самонадеянное мнение. И человек, нет, скорее гигант, выглядел так, будто способен один противостоять целому отряду. Рост гиганта — примерно футов семь, он мускулистый, словно горилла. На нем килт из львиной шкуры. Из-за бороды Нагота принял его за дикаря, но потом, увидев бронзовые полоски, опоясывающие его огромную дубину, засомневался в этом.

Хэдон выругался:

— Будто у меня и без того не хватает неприятностей!

— В чем дело? — спросил Тадоку.

— Мой кузен Квазин — на подходе! Со сворой дикарей, которые гонятся за ним по пятам!

— Но он же в Пустынных Землях! — воскликнул Тадоку. — Что он делает так далеко на севере?

— Скоро мы это узнаем, — нахмурился Хэдон. — Узнаем, если одолеем дикарей. Нагота, сколько их там?

— Около пятидесяти.

— Как они вооружены?

— Щитов у них нет. Они несут копья, ножи, топоры, болы[7] и луки.

Хэдон задумался. Что могло заставить дикарей собраться вместе в столь большом количестве? Обычно, по словам Хинокли, их отряды не превышали дюжины. Но время от времени они собирались вместе для большой охоты или на племенной обряд. Должно быть, Квазин натолкнулся на них случайно во время одного из таких событий.

Хэдон приказал своим людям бежать к круглому холму, на вершине которого росли три дерева. Холм возвышался в четверти мили отсюда. Там более выигрышная позиция. Вскоре Хэдон заметил крошечную фигурку, двигающуюся от группы деревьев вблизи водоема. Он поспешил к другому холму, где Тадоку расположил людей двумя кругами, один внутри другого.

Вот из-за деревьев показался первый из дикарей. Несомненно он преследовал гиганта. Хэдон подумал, что Квазин, должно быть, «стартовал» намного раньше, иначе столь тяжеловесный человек не смог бы оторваться так далеко от преследователей. Хэдон подал сигнал, двое метателей из пращи бросились к нему. Он облачился в кожаные латы и шлем. Конической формы шлем имел защитное устройство для шеи и клапан для носа, латы были снабжены кожаным фартуком, прикрывавшим гениталии. Хэдон вынул тену из ножен и несколько раз разрубил им воздух, разогревая руки.

Квазин приблизился достаточно близко и сразу же узнал Хэдона. Глаза его широко раскрылись. Задыхаясь, он пыхтел будто загнанный львами в угол буйвол, и не мог произнести ни единого слова. Его спутанные длинные волосы и борода отливали серебром из-за покрывавшего их пота. Хэдон жестом указал ему на холм, и Квазин трусцой побежал к нему.

К тому времени первая группа дикарей — человек двенадцать — находилась в четверти мили от них. Они были высокого роста, их волосы и бороды окрашены в алый цвет, сероватые тела размалеваны красными, черными и зелеными завитками и крестиками, а сквозь перегородки в носу были вставлены кусочки костей.

Первая группа остановилась, и один из дикарей, обернувшись, громко окликнул тех, кто стремился вслед за ними. Раздался рев. Дикари выстроились в ряд перед человеком, который что-то говорил. Тридцать дикарей несли связки со стрелами и короткие луки из толстого дерева. Они вытащили стрелы и установили их древка к тетивам. Однако стрелять не стали: расстояние примерно 1250 футов делало отряд Хэдона недосягаемым для стрел. Однако метатели из пращи из числа людей Хэдона могли бросать снаряды на расстояние более четверти мили, и по его приказу они один за другим быстро выпустили четыре биконических метательных снаряда из свинца. Лишь после того, как трое дикарей упали, остальные осознали, что происходит. Тогда, издавая вопли, они бросились в нападение, и Хэдон с двумя метателями побежали обратно к холму и поднялись на него. Копьеносцы раздвинули щиты, давая проход, и Хэдон присоединился к Квазину, Тадоку, барду, жрице, книжнику и доктору. Дикари тем временем отступили.

Тадоку приказал копьеносцам внешнего кольца опуститься на колени, чтобы стоявшие за ними метатели из пращи имели хороший обзор. Кебивейбес затянул воинственную песню, подыгрывая себе на лире, но Тадоку велел ему прекратить пение, дабы команды офицеров были хорошо слышны. Раздался плач младенца, но жрица утихомирила его, дав ему грудь.

Теперь Квазин дышал уже не столь тяжело. Он улыбнулся Хэдону:

— Приветствую тебя, кузен! Мы встретились неожиданно при необычных обстоятельствах и в столь экзотическом месте! Что ты здесь делаешь? — Его глубокий голос гудел, словно львиный рык.

— Объяснения придется отложить до того времени, пока мы не разберемся с дикарями, — отрезал Хэдон.

Квазин сделал еще один глоток воды из глиняной фляги. Затем провел огромной волосатой ручищей над губами, его крепкие белые зубы и черные глаза засветились улыбкой.

— Я бы не стал бегать, как шакал, — ревел он, — даже если б они были в пятьдесят раз сильнее! Но у них стрелы! Как только запасы их стрел истощатся, я покажу им. И вас больше не будут беспокоить!

Все, кроме Хэдона, уставились на гиганта. Хэдону хорошо знал его пристрастие к похвальбе, хотя на сей раз, возможно, он и не хвастался. Квазин вполне способен выполнить угрозу.

Похоже, один из дикарей нес барабан — где-то в толпе раздался гул. Дикари с воплями и криками принялись танцевать. В ритуале не участвовали лишь десять стрелков из лука. Они окружили холм и медленно начали взбираться на него. Метатель из пращи, по команде Тадоку, выпустил в одного из них снаряд. Дикарь успел пригнуться и криком предупредил остальных. Нападавшие отступили на несколько шагов.

Темп, с которым били в барабан, нарастал; дикари, издавая вопли, прекратили танцевать и устремились к холму, толкая друг друга. Вел их высокий парень, на лбу которого было нарисовано желтой краской солнце с расходящимися лучами, а из волос торчали пять страусиных перьев.

— Это их вождь! — раздался громоподобный голос Квазина. — Сюда, дай мне свою пращу! — Он вырвал пращу из рук задохнувшегося от испуга воина и схватил его за другую руку. Тот вскрикнул от боли; Квазин левой рукой подхватил падающий биконический снаряд.

Хэдон едва удержался, чтобы не ударить Квазина мечом.

— Ты не имеешь никакого права отдавать приказы или нарушать дисциплину! — резко остановил кузена Хэдон. — Командир здесь я, и если ты остаешься, изволь подчиняться мне!

Квазин в изумлении уставился на него, потом улыбнулся.

— Ты, мой кузен, подросток? Ты командир? Кхо, как все изменилось! Ну что ж, кузен, с этого момента я вверяю тебе свою жизнь и буду подчиняться тебе, как хороший солдат во время битвы, если, конечно, мне понравятся твои приказы. Но даруй мне лишь одну привилегию!

Держа пращу за оба конца, он вращал ею над головой, а затем отпустил, выдохнув — ха! Снаряд полетел с невероятной скоростью и так далеко, что среди метателей из пращи раздался слабый возглас изумления. Предводитель дикарей неожиданно опрокинулся назад. Остальные остановились, сгрудились над ним; через минуту раздались скорбные крики и плач. Потом дикари удалились, оставив труп лежать на спине до тех пор, пока на смену убитому не придет новый вождь.

Тем временем десять стрелков из лука выдвинулись вперед, а остальные, размахивая копьями и топорами, следовали за ними. На полпути к холму стрелки остановились и нацелили луки. Раздался слитый воедино стонущий звук, и вверх полетели стрелы. В это же самое время метатели, по приказу Тадоку, выпустили свои снаряды.

Лучники оказались в невыгодном положении, поскольку им приходилось стрелять вверх холма. Большинство стрел не достигали цели, проходя то выше, то ниже, но все же одна пробила дерево и кожу щита и вонзилась в руку солдата Хэдона. Еще одна ударила метателя в горло. Стрелки быстро отошли на значительное расстояние, оттащив с собой два трупа и двоих раненых. Теперь метатели не могли достать дикарей. Раздался рев, и копьеносцы и вооруженные топорами устремились к холму мимо стрелков, которые потом последовали за ними. Лучники стреляли над головами своих товарищей, но стрелы летели под углом, слишком высоким, чтобы попасть в кхокарсан.

Квазин неожиданно зарычал и, перемахнув через два ряда стоявших на коленях воинов, приземлился за ними и побежал с холма вниз, размахивая своей огромной дубиной. У Хэдона перехватило дыхание: такой прыжок был под силу лишь льву. Затем, увидев, что занимавшие передовую линию дикари развернулись и бросились к тем, кто стоял за ними, Хэдон выкрикнул приказ. Солдаты поднялись и стали строиться в форме клина. Хэдон нетерпеливо ждал, пока они построятся в виде неровной буквы V, и отдал команду наступать. Он шел во главе, как ему и полагалось, держа меч двумя руками. Квазин, нанося удары сверху и снизу, врезался в сплетение из людских тел, затем опрокинулся с ними, и все покатились кубарем с холма. Но ему вновь удалось вскочить на ноги, и он, размахивая дубиной, будто дирижерской палочкой, сносил со своего пути копья, крушил челюсти и ломал руки.

Дикари не выдержали и побежали, и Хэдон был единственным, кому, помимо Квазина, удалось пролить их кровь. Он догнал приземистого воина, яростно молотившего землю короткими ногами, нанес ему удар, от которого голова дикаря скатилась с плеч. Тело же по инерции стремилось вперед, кровь фонтаном била из шеи… Затем воин упал.

Дикари бежали до тех пор, пока не оказались вблизи рощицы деревьев. Там они перевели дух и некоторое время переговаривались. Хэдон приказал своим людям отступить на вершину холма. Следовало обработать раненых, пока он решит, что предпринять дальше. Он раздумывал, не атаковать ли дикарей, пока они все еще дезорганизованы, но боялся, что его люди увлекутся погоней, и ряды их нарушатся. Если такое произойдет, они окажутся отрезанными.

— Я полагаю, если мы позволим им забрать мертвых, они уберутся отсюда. — Хинокли нарушил молчание. — Дикари не могут нести большие потери; им необходим каждый крепкий человек для охоты, а оставшихся в живых совсем не привлекает перспектива заботиться о семьях погибших. Из того, что мне известно о дикарях, я могу предположить, что они сразу же отправятся домой с телами погибших и будут хвастаться перед своими женщинами о том, какие они великие воины и какую резню они нам устроили.

— Что же в таком случае они представят своим женам в качестве трофеев? — поинтересовался Тадоку.

— Придется отдать им также и наших погибших, во всяком случае, часть их. Если эти дикари такие же, как и остальные, они захотят взять их головы и крайнюю плоть.

— Души наших мертвых никогда не простят нас! — воскликнул Хэдон.

— Ну, что ж, вы можете похоронить их и уйти отсюда. Но эти дикари выкопают мертвецов после вашего отхода и заберут то, что хотят, — объяснил Хинокли. — После этого, души будут гневаться на дикарей, а не на нас.

Четверо людей Хэдона были убиты, шесть ранены, причем трое тяжело. Противник израсходовал около половины своих стрел, но их все еще оставалось достаточно для того, чтобы нанести отряду тяжелые потери. Однако воинственность дикарей оказалась весьма своеобразной. Если Хинокли прав, они с радостью удалятся с почетом. С другой стороны, они хорошо знакомы с местностью и могут потом организовать засаду. Или же станут выслеживать отряд, стараясь перестрелять людей по одному. Было бы лучше разгромить дикарей, вовсе отбив у них охоту нападать на отряд. Это было бы стоящее дело, даже если это приведет к дальнейшим потерям. Такой исход даже стоил бы жертв.

Хэдон подошел к Квазину, сидевшему на склоне среди мертвых и тяжело дышал, словно гиппопотам. Выглядел он ужасно, весь забрызганный кровью, хотя похоже было, что не своей собственной.

— Ты в состоянии возглавить еще одну атаку? — спросил Хэдон, зная, что эти слова подстегнут Квазина.

— В состоянии ли я, кузен? — прогрохотал Квазин. — Я как раз собирался напасть на них в одиночку, как только немного передохну!

— И в таком случае ты окажешься утыканным стрелами, как щетиной, — улыбнулся Хэдон. — Сама по себе это идея удачная, — подумал он.

Квазин поднялся:

— Я готов. Я сожру их, моя дубина измолотит их в муку.

— Лучше увидеть глазами, чем услышать ушами, — заметил Хэдон. Он подозвал к себе Тадоку. После короткого совещания Тадоку построил людей в боевой порядок. Они двинулись на врага, в каждом крыле — по десять метателей из пращи, в центре — двадцать четыре копьеносца. Хэдон и Квазин шли примерно футов на двадцать впереди копьеносцев.

Дикари построились по двое; глубоко позади расположились стрелки, впереди на коленях стояли вооруженные копьями и топорами.

Как только его воинство оказалось вне пределов досягаемости, Хэдон приказал центру остановиться, а крылья тем временем продолжали двигаться вперед. У некоторых из дикарей, очевидно, сдали нервы, и лучники понапрасну неудачно выпустили стрелы. Метатели Хэдона продолжали наступать, потом остановившись, выбросили снаряды. Двое дикарей рухнули, лучники начали стрелять. Трое метателей из числа тех, кому Хэдон отдал приказ наступать, упали, пронзенные стрелами. Метатели, бросив свои пращи, сняли с плеч небольшие круглые щиты, вытащили короткие, тяжелые, листообразной формы мечи и топоры и с криками устремились вперед. Еще несколько стрел просвистело вокруг кхокарсан, но ни одна не достигла цели.

Вождь дикарей кричал на соплеменников, очевидно, принуждая их держаться. Но, видимо, запас стрел неожиданно истощился, а тут еще на бронзовых мечах и наконечниках копий врага заблестело солнце, и дикари перестали владеть собой. Возможно, этому еще способствовал и вид окровавленного гиганта Квазина, который с ревом размахивал дубиной. Еще до того, как он подобрался к ним, дикари обратились в бегство. Все, за исключением своего предводителя. Он в отчаянии помчался к Квазину и метнул в него копье, но Квазин ударом сбоку, словно палку, сбил копье на лету и пошел на вождя. Тот снял с кожаного ремня кремневый нож, но, должно быть, понял, что надежды спастись у него нет. Он стоял, как парализованная страхом овца, которую собирались зарезать. Дубина с бронзовой оплеткой разнесла его голову на части. Хэдон почувствовал разочарование. Он рассчитывал, что дикари будут держаться; досадно, что воины бросили вождя сражаться в одиночку.

Дикари улепетывали с такой скоростью, что, казалось, вообще не намереваются когда-либо останавливаться.

Квазин, пыхтя, оперся на дубину, затем уселся на траву прямо в месиво из крови, костей и мозгов.

— Я чувствую, что могу есть и спать целую неделю! — пробормотал он.

Хэдон жестом подозвал Тадоку и велел ему привести четверых метателей и четверых копьеносцев. Затем он встал возле Квазина, подняв меч обеими руками, и сказал:

— Кузен! Я должен получить от тебя клятву Кхо и Сисискен в том, что с этого момента ты будешь подчиняться мне так беспрекословно, будто ты самый последний из всех моих людей. Отряд — это военная организация, и никто не может идти вместе с нами, кто не признает во мне старшего. Или даешь слово, или тебя ждет смерть! Я не позволю тебе уйти, поскольку я знаю, какой ты мстительный! Ты отомстишь позже!

Лицо Квазина стало еще более красным, он уставился таким взглядом, будто не верил своим ушам. Гигант попытался встать на ноги, но Хэдон поднял свой меч еще выше, и Квазин вновь опустился.

— Ты снесешь мне голову?

— Этот меч способен отрубить шею льва, — произнес Хэдон. — Как ни толста твоя шея, у льва она все же толще.

— Это несправедливо! — вскричал Квазин. — Ты видишь, как я изнурен! Мои мускулы трясутся будто желе, от усталости я медленно двигаюсь! В другой раз я собью тебя с ног своей дубиной и голыми руками сломаю тебе спину!

— Другого раза не будет, — отрезал Хэдон. — Или ты сейчас даешь клятву Кхо и Сисискен или замолчишь навеки.

— Моя душа станет всюду преследовать тебя и доставит тебя вниз, в царство Сисискен, — тянул Квазин.

— Я предусмотрел такую возможность. Немедленно! Каркен страстно желает Квазина.

— Что? — переспросил Квазин.

— Каркен, меч моего отца.

Неожиданно Квазин завалился на спину и засмеялся. Смех был слабый, поскольку гигант сильно утомился. Но Квазин, без сомнения, понимал, что с ним не шутят, и желал сам посмеяться над собой. Хэдон поглядывал на него с осторожностью, поскольку Квазин мог попытаться воспользоваться своим выгодным положением. Гигант сел прямо, словно показывая тем самым, что принял решение:

— Ты единственный человек из тех, кто выступил против меня и остался в живых. Можешь хвастаться этим. Ты не поступил бы так, если бы не был хитер, как лиса, и не знал, что я слишком устал, чтобы поднять свою дубину. Очень хорошо, я клянусь Самой могущественной Кхо, что я буду повиноваться тебе, Хэдон, до самой смерти или до тех пор, пока мы не вернемся в цивилизованный мир. После того моя клятва недействительна.

— Ты слышал, что он сказал? — обратился Хэдон к Тадоку.

11.

Хэдон опустил меч и удалился. Минутой позже он оглянулся. Квазин все еще сидел и вытирая теперь о траву дубину.

Хэдон отдал распоряжение команде наполнить фляги и бурдюки водой из водоема, а затем искупаться. Он почистил меч и осмотрел раненых, среди которых были трое дикарей.

Этим вечером похоронили мертвых и, перерезав глотки двоим раненым дикарям, залили кровь в кожаный шлем, чтобы души погибших могли напиться. Утром скончался один раненый солдат, его похоронили, и над могилой принесли в жертву живого дикаря. Таким образом, оставалось еще двое раненых, которые могли передвигаться, и трое, на чье выздоровление, если таковое и произойдет, уйдут недели. Один из них был клемкаба, и сержант из того же рода любезно освободил его от страданий после того, как тот получил от него прощение за кровопролитие. Еще двоих раненых людей поместили на носилки из палок, и экспедиция продолжила свой путь.

Проходили дни, оставляя после себя в душах путников растущее ощущение своей никчемности, изолированности и бессмысленности. Горы справа, саванна слева — картина оставалась неизменной. Перед участниками экспедиции в ослепительно сияющем солнце постоянно купались горы, деревья и трава цвета шкуры льва, когда же они смыкали веки перед сном, вся эта картина продолжала стоять перед глазами. Вновь и вновь Хэдон возвращался к мыслям о том, что же они будут делать, когда доберутся до берегов Звенящего Моря. Куда направиться, на восток или запад, может быть, повернуть к югу? Где именно в столь обширных пространствах могут находиться те трое, которых они разыскивают? Ему настолько мало известно, что он вполне мог пройти мимо их скелетов и никогда уже не встретиться с разыскиваемыми. Они могут скрываться в траве, за кустарником, в лощине. Возможно, они живы и находятся всего лишь в нескольких милях отсюда, или лежат за какими-нибудь кустами и боятся обнаружить себя.

Как-то ночью умер один из раненых. По мнению доктора, причина смерти не ясна. Он уже достаточно окреп и мог самостоятельно ходить и накануне даже шутил перед ночлегом. А наутро был мертв.

Один охотник умер от укуса змеи; другой — от укуса насекомого. Третий просто исчез, и несмотря на то, что Хэдон оправил на его поиски людей, не обнаружились даже его следы. Как то вечером между клемкаба и клемклакором произошла ссора. Последний был убит, клемкаба получил тяжелое ранение. На какой-то миг возникло напряжение, люди Медведя и Козы того и гляди набросятся друг на друга. Хэдон крикнул, что изобьет всех, если хоть кто-нибудь из враждующих воспользуется оружием. Угроза была смехотворная, поскольку солдаты с татуировкой числом превосходили всех остальных. Но за спиной Хэдона маячила фигура Квазина, который опять поигрывал своей огромной дубиной, и потому старшие этих двух групп резко приказали своим людям сложить оружие. Хэдон устроил военно-полевой суд и выяснил, что обидчиком был тот, кто остался в живых. К счастью, не пришлось его казнить. Той же ночью он умер.

Что же до Квазина, то он являл собой непрерывный источник раздражения. Его хвастовство и бахвальство действовали Хэдону на нервы, и хоть он и подчинялся приказам Хэдона, но насмехался над ним. Хэдон убеждал кузена прекратить зубоскальство, но Квазин бросил в ответ:

— Я не давал клятвы держать свой рот на замке.

И все же Квазин рассказывал много интересного. Уже приговоренного к изгнанию, его доставили в город Товина, расположенный к юго-западу от острова Кхокарса, на побережье Кему. Оттуда Квазина провели под конвоем в глубь страны до последнего аванпоста. Он пешком побрел в Пустынные Земли, неся свою дубину на плече, и похожий на великана-людоеда вызывал изумление и ужас. Рассказ вполне правдоподобный, если Квазину вообще можно было верить.

Вначале были только простиравшиеся на бесконечные лье саванны, на которых паслись огромные стада антилоп и слонов. На них охотились сотни львиных стай, своры диких собак и подобные молнии гепарды. Мое могучее тело, как вы без сомнения, успели заметить, требует изрядного количества пищи, мне недостаточно того мяса, от которого двое обыкновенных мужчин могли бы просто разжиреть. Как я мог убить, имея в своем распоряжении лишь дубинку и нож, быструю и осторожную антилопу, я, с моим огромным телом, которое так легко заметить?

Но потом я увидел, как гиена и шакал следуют за львами и как эти хищники, несмотря на свою трусость, устремляются вслед за львами, иногда даже впереди них, хватают кусок мяса и опрометью уносятся прочь. Также я наблюдал, как своры диких псов пристают ко льву, поедающему тушу, а порой им даже удавалось отогнать его. Тогда я сказал себе: очень хорошо, пусть лев совершит убийство за меня, а затем я заберу от него мясо. Так я и делал. Подходил к жертве и ее убийце или убийцам, поскольку львы обычно охотятся стаями, и убегал. Если они нападали на меня, а делали они это часто, я оглушал их своей дубиной или ломал им ноги. Затем отрезал от убитого животного такое количество мяса, которое мне было необходимо, чтобы продержаться несколько дней, а остальное оставлял львам. Если убивал льва, то питался им.

Хэдон заметил, что Кебивейбес старается запомнить рассказ. Без сомнения, бард подумывал о том, чтобы сочинить еще одну эпическую поэму, Песнь о странствиях Квазина. Хэдон почувствовал, что ревнует, хорошо сознавая при этом, что ревность — чувство, недостойное его.