Море Дирака

      - Скажите, разве наши аналитики не видели всех этих деталей, о которых вы говорите? - перебил его Гладунов.
      - Почему? У них все это перечислено. И отпечатки пальца и загнутый уголок. В милицейской картотеке такого отпечатка нет. Проверяли уже... Сдвоенную линию аналитики как-то просмотрели. Но с нею вопрос остается открытым. Она нечеткая. Недостаток их экспертизы лишь в том, что там свалены в кучу все признаки - и постоянные и случайные. А я их как-то классифицировал, разложил по полочкам.
      - Понятно. Продолжайте.
      - Да, собственно, и продолжать нечего. Мне кажется, что наши фальшивки не делались на "Гознаке". Кроме вообще малой вероятности такого факта, все подсказывает, что деньги сделаны типографским способом с заранее намеченными дефектами. Это деньги-"близнецы". Они сделаны с одного и того же билета, побывавшего в обращении и взятого в качестве шаблона для клише. Вот и все мои выводы.
      Гладунов некоторое время молчал, прикрыв глаза руками.
      - Хорошо, - сказал он, поднимая голову. - Хорошо, что вы ищите, соображаете, чураетесь догм и предвзятых мнений. Значит, копание в архивах не притупило в вас творческой инициативы. Теперь по существу. Что касается "Гознака", вы совершенно правы. Расследование там уже проведено, и все подозрения отпали. Соответствующие органы провели большую работу, все сделано, чтобы обнаружить распространителей этих изделий...
      - И что? - встрепенулся Черныш.
      - Пока сколько-нибудь значительных результатов нет.
      "Работа, не приносящая результатов, не может считаться большой, подумал Черныш, - объемистой, пожалуй, ее еще можно назвать..."
      - Одно мне показалось ошибочным в ваших рассуждениях, - заметил Гладунов. - Это ожидание, или, вернее, поиски, каких-то необычных условий, в которых свершаются преступления. Как правило, все происходит крайне просто. До смешного просто. Нужно искать ясную, я бы сказал, даже примитивную схему, а уж затем усложнять, если понадобится.
      - Возможно, вы и правы, Тихон Саввич, - кивнул Черныш, - только у меня все время какая-то путаница. Понимаете, странное впечатление... С одной стороны, все сделано очень умно и на высоком уровне. Фальшивки напечатаны отлично, ведь даже гознаковцы не могут отличить их от своей продукции. А с другой стороны, какая-то глупость... С номером там, с приметами.
      - Как будто слон в посудной лавке?
      - Вот именно. Словно варвар получил в личное распоряжение электронную машину.
      - А я о чем говорю? - сказал Гладунов. - Низкий уровень культуры. Воровской стиль. Это их всегда и выдает.
      - Но что же делать дальше?
      - Вам нужно связаться со следователем, который ведет это дело. Он с нетерпением ждет наших результатов. Пожалуй, вас надо будет к нему официально прикрепить... Должна же ваша диссертация, как это говорят, получить выход в практику?
      Черныш записал номер телефона следователя Еремина Ивана Сергеевича и простился с шефом.
      Выходя из института, он столкнулся с Яриковым.
      - Слушайте, Гришенька, меня не было, когда вы принесли назад немецкую книжку... В чем там дело? Она не подошла вам?
      - Да, Алексей Степанович, я перевел несколько страниц и вижу, что никакого отношения к нашим делам это не имеет.
      - Странно, - задумчиво сказал Яриков, - значит, "Анна" все-таки ошиблась.
      - Выходит, так.
      - Это на нее не похоже. А может, вы слишком мало прочли?
      Черныш промолчал. Яриков подумал и, тряхнув головой, сказал:
      - Ладно. Сделаем вот что. Я отдам эту книгу для перевода в иностранный отдел, там есть такая Варенька. Она загружена, конечно, но ничего. Эта девица в свободное время переведет воспоминания немецкого антифашиста.
      - Ваша вера в "Анну" непоколебима!
      Яриков улыбнулся, как всегда, застенчиво и светло.
      Что было потом? Ага, этот звонок к Еремину. Прошло два дня после разговора с Гладуновым. Или один? Неважно. Иван Сергеевич сказал, что он ждет, что у него есть кое-что новенькое, пусть Черныш приезжает.
      Еремин встретил его в коридоре.
      - Взяли двоих из этой компании! - воскликнул он.
      - Из какой? - удивился Черныш.
      - "Капелла" фарцовщика Вовы. Мы подозреваем, что они распространяли фальшивки. Есть кое-какие данные...
      У Черныша лихорадочно заблестели глаза. Ах, черт возьми, как бы это было здорово!
      - Нет, пока ничего определенного, - охладил его пыл Еремин. - Парни буянили в ресторане. Устроили небольшой шум, и я, конечно, воспользовался предлогом, чтобы пощупать мальчиков. Придраться не к чему. Но вам стоит посмотреть.
      - Сначала бумаги, протокол, - быстро сказал Черныш и тут же смущенно добавил: - Если можно, конечно.
      - Хорошо.
      И вот Черныш сидит у следователя. Он быстро пробежал глазами показания свидетелей, за его спиной о чем-то негромко разговаривали Еремин и дежурный.
      Страницы, исписанные твердым почерком участкового, промелькнули, не принеся ничего интересного. Два парня слегка повздорили, ну и все. Один студент, второй - телевизионный мастер.
      Черныш просмотрел список личных вещей. Ах, как все скромно! Да оно и понятно. Студенты народ небогатый. А этот мастер... тоже не очень. Денег маловато. На ресторан в самый обрез. Студенческий билет у одного. Удостоверение у второго. Проездной билет, ключи, записные книжки с множеством телефонов, возле которых значатся бесчисленные Оли, Розы, Веры и даже какая-то Калифорния Ивановна. Все не то, не-то. А вот... вот это интересно! У обоих мальчиков найдены квитанции комиссионных магазинов. Ребята решили продать по одной паре женских часов.
      Это очень интересно... Часы золотые, швейцарской фирмы. Откуда у бедного студента золотые часы? Откуда у холостого техника такие же часы? Откуда у них, бедных, дорогие вещи? И почему именно женские?
      Черныш мельком оглядел провинившихся. Такие часто встречаются. Полуспортивная внешность. Трусоватая развязность манер. Ребята какие-то безликие. Будто штампованные.
      Черныш слышал глуховатый голос Еремина, но от него ускользал смысл задаваемых следователем вопросов. Впрочем, все это неважно. Главное квитанции. Вот они.
      Несколько минут Черныш сосредоточенно рассматривал помятые серые бумажки. Они исписаны сверху донизу. Здесь и название марки, и степень износа, и еще какие-то пометки. Почерк на квитанциях разный. Это понятно, часы сданы в разные магазины - значит, и приемщицы, должны быть...
      И тут Черныш остолбенел. С радостным ужасом перевел он взгляд с одной квитанции на другую. Номера, заводские номера часов одинаковы! Опять одинаковые номера! Что это? Совпадение? Случайность? Что же это такое наконец? Что происходит в мире?
      Черныш торопливо и нервно написал записку Еремину:
      "Кончайте допрос, Иван Сергеевич, кажется, в ваших сетях рыбка, которую мы искали!"
      Еремин вроде не очень остался доволен таким вмешательством. Но виду не показывает. Продолжает свое дело.
      Когда задержанных увели, Иван Сергеевич набросился на Черныша. Что тот себе думает? Или криминалисты все такие? А может быть. Черныш по молодости лет страдает хроническим нахальством?
      Но Черныш не обижался, он почти не слушал следователя. Он показал Еремину квитанции. Вот они, звенья одной цепи! Вот!
      - Задержанные говорят, что эти часы они с рук купили для своих девушек, - пояснил Еремин, - а затем поссорились и решили продать, вот и снесли на комиссию.
      - Откуда у них такие деньги? - спросил Черныш.
      - Копили.
      - Ах, копили? Вот оно что! - иронизировал Черныш. - Ну, тогда мы тоже кое-что накопили для наших друзей. Им придется подготовиться к более серьезному разговору.
      Он выпалил свое открытие. Еремин слегка покраснел.
      - Как?! Здесь тоже одинаковые номера?
      - Точно!
      - Как же я этого не заметил? - недоумевал Еремин.
      После двухчасового допроса парни "раскололись", выдали "хазу", где устраивал оргии фарцовщик Вова по кличке Патлач.
      С большими трудностями удалось извлечь из комиссионных женские часики. Они были препровождены для изучения в Институт криминалистики.
      Черныш заслуженно гордился. Его теория как будто подтверждалась.
      - Смотрите, - говорил он Гладунову, - опять все тот же сон. Каждый дефект на этих швейцарских часах воспроизведен с ошарашивающей точностью. Это такие же часы-"близнецы", как и наши фальшивки.
      - Абсолютной идентичности не существует в природе, - сердился Гладунов. - Неоднородность, неравномерность - это такое же свойство материи, как и движение. Не следует забывать материалистическую философию, мой милый. По крайней мере в макромире это так, - добавляет он. - Только атомы да частицы все на одно лицо.
      - Да, но факт, так сказать, налицо, - шутил Черныш. - Вес часиков совпадает до шестого знака. Вещь неслыханная!
      Гладунов почесывал потный затылок, обросший неровной, кустистой порослью седых волос.
      - Но поймите, дорогой, чудес в природе нет. Все реально, все основывается на существующих законах. Во всяком деле не может быть отступления от основных законов природы, предполагать чудеса в нашем деле было бы просто неразумно. Ведь так невозможно будет раскрыть преступление!
      Гладунов задумался, потом, тряхнув головой, сказал:
      - У меня есть такое правило. Когда дело абсолютно неясно, я коплю факты. Факты, факты, факты... А потом либо эти факты сами выстраиваются в какую-то последовательность, либо исследователь найдет закономерность, которая подчиняет их все одной общей идее.
      - Вот как, - улыбнулся Черныш. - Когда мы говорили с вами первый раз, здесь звучали несколько другие основы теории криминалистики. Помните, я пришел к вам тогда проситься в аспирантуру? Профилактика преступлений и прочее.
      Гладунов улыбнулся.
      - Милый Гришенька, а зачем человеку диалектика? Она порой усложняет ему жизнь, но чаще помогает. Что тогда было на дворе? Май, весна, теплынь. А сейчас? Март, снег, мороз. Должно же что-то измениться.
      Черныш рассмеялся.
      - Ну, четыре мнения на год, в соответствии с временами года, это не так уж много. В этом есть своя определенность и постоянство. Совсем неплохо. Ничуть не хуже одной-единственной неизменной точки зрения.
      Черныш посмотрел в окно, путь к которому преграждали многочисленные шкафы и столы. За перегородками по-прежнему раздавались голоса, трещали телефонные звонки, стучали машинки. А за окном был март, которого эти озабоченные люди не замечали, не привыкли замечать. По крайней мере в рабочее время.
      Черныш вышел из института поздно вечером. Но вместо того чтобы заспешить привычной торопливой походкой к автобусу и побыстрее уехать домой, медленно поплелся по улице, оглядываясь по сторонам, вдыхая запахи, впитывая шум и свет большого города.
      Ему было хорошо и немного тревожно. Московская весна в разгаре. Сквозь асфальт и камень, сквозь бетонные основания домов-громадин, а может быть, просто с полей через многокилометровые завесы из дыма, бензиновой гари, дыханья теплоцентралей в город пробился тяжелый, пряный дух весны. Он вполз на улицы и улегся прямо на тротуарах, большой, ленивый, томный, с синими глазами. Он задирал прохожих, стучался в окна и, конечно, не пропускал ни одной юбки. Он придавал людям силы, сулил надежды на яркое, радостное лето, смеялся над бюрократами, завистниками, кляузниками, чинушами и недотепами. Он был веселым, беспечным и добрым, этот дух весны, и он нравился Чернышу.
      Странная штука человеческая память, думал Черныш. Как она работает и почему выхватывает из жизни то или иное?
      Он надолго запомнил этот мартовский вечер, хотя ничего особенного в нем не было. Светили рекламы и лампы дневного света, шуршали шины и взвизгивали тормоза, двигались люди... Свет, ночь, свет, ночь, чье-то лицо безмятежно, а рядом усталое, поникшее лицо, чей-то смех и чей-то всхлип, и нет ни в чем определенности, последовательности, порядка. Но помнишь этот вечер, всю жизнь помнишь, как смерть друга, как рождение ребенка.
      Что же было потом? Он пришел домой... и все. Почему же он до сих пор помнит этот вечер? Ведь тогда ничего не произошло, абсолютно ничего не произошло.
      На другой день его пригласил к себе Еремин. Оказывается, они решили взять фарцовщика Вову с контрабандной продукцией. Потом Черныш присутствовал при его допросе.
      Патлач оказался невыразительным, каким-то серым парнем. Но самое главное - у него не было контрабанды. Повезло Патлачу. Пришлось отпустить. Еремин только руками развел.
      - Просто удивительно, куда он успевает девать свой товар. Берем мы его не в первый раз, и каждый раз осечка. Сейчас мы достоверно знали, что у него дома припрятано. И снова... ерунда.
      Черныш пожал плечами. Это звучало наивно. Мало ли куда можно спрятать товар? Наконец, просто выкинуть...
      - Он не знал, что мы собираемся его брать, - сказал Еремин.
      Пожалуй, из встречи с Патлачом больше всего Чернышу запомнилась следующая деталь. Случайно вышло так, что Черныш вышел с ним из здания прокуратуры почти одновременно. Фарцовщик вежливо пропустил Черныша в дверь и сказал:
      - До свиданья, Григорий Ильич.
      Черныш оглянулся. Патлач уже стоял возле такси и смотрел на него безмятежным взглядом человека с чистой совестью. Возможно, он слышал, как Еремин обращался к нему...
      - Всего, - коротко сказал Черныш и зашагал к троллейбусной остановке.
      Он еще некоторое время чувствовал на спине пристальный взгляд Патлача. Тогда он подумал, что это подозрительный, очень подозрительный тип, и нужно будет сказать Еремину... А впрочем, что говорить, тот и сам не дурак, все отлично понимает. У него просто нет улик.
      С другой стороны, совершенно не исключено, что Патлач не посвящен в тайну часов-"близнецов". Это перекупщик и спекулянт, и многие вещи приходят ему в руки настолько сложными путями, что до истоков и не докопаться. Но все же что-то здесь было...
      Затем Черныш простудился, и ему пришлось несколько дней лежать. Ночью поднялась температура, начались уколы, банки...
      Только на пятый день он почувствовал себя совсем хорошо. Настрого приказал товарищам не появляться к нему с апельсинами и яблоками. Они в несметном количестве скапливались в тумбочке, под кроватью, на столе. Тетка с постным лицом выгребала их из разных углов комнаты.
      Гладунов прислал записку; ее однажды вечером привез Яриков. Он, казалось, был немного смущен своей миссией, но вскоре оправился и спокойно заговорил ровным, тихим голосом:
      - У нас все по-старому. Тихон Саввич очень много работает. Видел Захарова, он говорит, что прогресса нет. Под прогрессом Захаров, наверное, понимает обнаружение преступников. Так что дела не очень важные.
      Яриков еще некоторое время перечислял события, не заслуживающие, с точки зрения Черныша, никакого внимания, затем замолк.
      - Вы знаете, - нерешительно сказал он, - Варенька сделала перевод...
      - Какой перевод?
      - Немецкой книжки, которую выдала нам "Анна".
      - Ах, это... Августа Карстнера, кажется?
      - Ну да.
      - И что же?
      - Боюсь сказать вам что-нибудь определенное, - задумчиво заметил Иван Степанович, - слишком все это фантастично. Но прочесть следует обязательно.
      - С удовольствием, - обрадовался Черныш. - Делать мне нечего, чувствую себя хорошо, отчего же? Буду читать!
      - Нет, здесь не просто чтение нужно, а изучение глубокое, внимательное, понимаете? Потому что на первый взгляд это почти мистика. Но многое там будет вам интересно.
      - И в этой книжке действительно есть ответ на все наши вопросы? Черныш с некоторым сомнением принял стопку тетрадей.
      - Как вам сказать, Гришенька... Сами увидите. Но что-то здесь определенно есть.
      - Спасибо, большое вам спасибо!
      - Ну что вы... Какие уж там могут быть благодарности... Мы ведь еще побеседуем с вами об этом, Гришенька? Правда?
      - Обязательно!..
      Яриков долго молчит, потом начинает прощаться. Оставшись один. Черныш перелистывает страницы школьных тетрадей, исписанных старательным, разным почерком. "Буквы как бублики - поджаристые, румяные, веселые", - думает он и принимается за чтение.
      4
      August Karstner. Die Wand. Ein Dokumentarbe richt,
      Deutscher Militarverlag, Berlin, 1963, s.121 - 12 д.
      Приобщено к делу 23.3.19... года.
      После ареста семь дней я пробыл в Центральной следственной тюрьме города Гамбурга. Меня допрашивали только один раз. Этого, впрочем, оказалось вполне достаточно, чтобы всю жизнь носить вставные зубы. Гестапо довольно скоро установило мое истинное лицо, чему немало способствовал вытатуированный на моей руке лагерный номер. Обстоятельства побега были им более или менее ясны. Об этом они почти не спрашивали. Но их очень интересовали имена приютивших меня людей. И адреса, конечно, тоже.
      - Кто вас снабдил этими документами? Где вы получили одежду? Кто вам помог добраться до Гамбурга? - Четыре часа эти вопросы вдалбливали мне в мозг всеми доступными способами.
      Я их запомнил наизусть.
      Наконец мне пообещали жизнь.
      - Назовите только фамилии и адреса людей, изготовивших документы, сказал следователь, массируя костяшки пальцев.
      Фамилии я не знал, адрес старался забыть. Я боялся, что назову его в бреду, выдохну окровавленным горлом, приходя в сознание на паркетном полу кабинета, прокричу беззубым ртом в минуту нестерпимой боли.
      - Не надейся легко умереть. Смерть нужно заслужить.
      Они страшно торопились. Теперь я понимаю: причиной этого были вести с Восточного фронта.
      Тогда же я понял только, что им наплевать и на меня и на тех, кто прятал меня от полиции. Зато им почему-то очень важно было знать, кто делал документы.
      Иногда за четыре часа удается прожить целую жизнь. Боль не отнимает у человека волю и разум. Она заставляет его думать в ускоренном темпе; скорее, чем думают палачи. И скорее, чем до их сознания доходит твое молчание. Обостренным восприятием я догадался, что документы для них сейчас самое важное.
      - Документы я добыл себе сам.
      - Где? Как? Когда?
      - Я украл их в автобусе и приклеил свою фотографию... Они хранились в тайнике вместе с одеждой. Я устроил все это давно, еще до первого ареста. На случай возможного побега.
      - Где тайник?
      - В лесу Вайнвальде.
      - Точнее!
      - Точнее объяснить невозможно... Но я мог бы найти его и показать.
      Чем чаще оказываешься лежащим на полу, тем скорее постигаешь тайну, как не приходить в сознание. Сознание делает слабым и уязвимым. Беспамятство единственная защита. Я научился оттягивать возвращение памяти и боли.
      - На бланках не обнаружено подчистки или вытравливания. Это были чистые бланки. Кто и где их достает? У нас уже имеются точно такие же экземпляры. Обычным типографским способом нельзя достичь такой идентичности. Как изготовлены эти бланки?
      Значит, они поймали еще кого-то из "друзей Янека" и те не сказали им ничего. И я не скажу.
      - Почему удостоверения личности часто имеют совпадающие номера?
      Действительно, почему? Английские фунты тоже ведь были с одним номером.
      - Где изготовляется иностранная валюта? Почему четыре стофунтовых банкнота выпущены за одним номером?
      - У меня не было никаких банкнотов, - говорю я совершенно бессознательно.
      Нужно напряженней следить за своими словами, особенно теперь, когда они добрались до главного.
      - Но вы должны знать о них! Банкноты и документы имеют один и тот же источник.
      Неужели они что-то нащупали? Если бы знать, что им известно.
      - Английская разведка снабжает вас фальшивыми деньгами? Поставляются ли вам фальшивые рейхсмарки?
      Ах, вон оно в чем дело! Документы и деньги, оказывается, изготовляет Интеллидженс сервис... - Это я соображаю уже на полу.
      Чувствую, что вот-вот отключусь.
      - Направьте этого специалиста в ведомство Крюгера. Он может еще пригодиться.
      Это сказал, по-видимому, тот тип в штатском, который сидит в углу. За все время это его первые слова.
      - Оттуда еще никто не уходил, - добавил следователь.
      Наконец мне удалось отключиться. В сознание я пришел уже в камере. С тех пор я не могу побороть ненависти к электрическому току. Если бы можно было, я бы жил при свечах. Но это уже сугубо личное.
      Мой рассказ об аресте и допросе можно было бы закончить. Хочется сказать лишь несколько слов о ведомстве Крюгера. Это поможет читателю понять, почему мне была на время дарована жизнь. Основные подробности о деятельности этого ведомства мне стали известны после войны. В нижеследующем разделе мною были использованы следующие документы:
      1) "Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками", М., 1961; 2) "Protokoll des Sachsenhausen - Prozess".
      Когда для гитлеровского рейха настали черные дни, гитлеровские бонзы все большие надежды стали возлагать на тайную войну. Но для вербовки агентов в странах антигитлеровской коалиции требовались огромные средства. Чем сильнее нацистов лупили на фронтах, тем большие суммы приходилось им тратить на подкупку отщепенцев - предателей всех мастей.
      С каждым часом уменьшались финансовые возможности коричневой империи, зажатой в огненное кольцо войны. Внешнеторговые связи резко сократились, валютные фонды были крайне истощены, а германская марка совершенно не котировалась на международном рынке. Лишенная всех иностранных кредитов, Германия вынуждена была расходовать последние остатки валюты только на ввоз из нейтральных стран стратегического сырья.
      Тогда-то и была сделана последняя ставка банкрота. Секретная служба при непосредственном участии финансовых воротил представила фюреру план массовой подделки иностранных банкнотов.
      На фальшивые деньги предполагалось закупить за границей недостающее истощенной империи сырье. Это было тем более заманчиво, что однажды, еще в первую мировую войну, такая афера увенчалась успехом. Будущий президент гитлеровского рейхсбанка Яльмар Шахт закупил тогда в Бельгии на фальшивые франки большую партию товаров.
      Немалые надежды также возлагались на подрыв экономики враждебных Германии государств. Здесь у нацистов тоже был некоторый опыт. Еще в 1918 году отпечатанные в берлинской тайной типографии миллионы фальшивых рублей были брошены на снабжение орудовавших на территории Советской России контрреволюционных банд. Но фашистские наследники германского милитаризма мыслили гораздо шире. Они намеревались буквально захлестнуть противостоящий им лагерь потоком фальшивых ассигнаций. Гитлер и Гиммлер не забывали и о "пятой колонне". Оплачивать услуги этих международных отрядов предателей собирались тоже фальшивыми деньгами.
      Так при Главном управлении имперской безопасности был создан особый центр по изготовлению фальшивых денег, главой которого стал оберштурмбаннфюрер СС Бернхард Крюгер. В прошлом взломщик, Крюгер возглавлял до этого группу "Технических вспомогательных средств" VI управления.
      Эта группа, обосновавшаяся в сером доме на Дельбрюкштрассе в Берлине, снабжала гестаповскую агентуру подложными документами. У Крюгера был целый музей с образцами всевозможных документов из всех стран мира: от красноармейской книжки до свидетельства о благонадежности, выданного полицией Токио.
      Первые опыты по изготовлению фальшивых денег были предприняты еще в 1940 году под кодовым наименованием "Операция Андреас". Сначала изготовили образцы английских фунтов стерлингов. Их легче, чем любую другую валюту, удавалось обменивать на настоящие в английских владениях или нейтральных странах. Хождение же фунт имел во всех частях света.
      Все же понадобилось около трех лет, прежде чем эсэсовцы наловчились печатать почти неотличимые от подлинников банкноты достоинством в пять, десять, двадцать и пятьдесят фунтов стерлингов. Лишь после этого они смогли приступить к изготовлению пятисот- и тысячефунтовых купюр.
      Над этим в поте лица трудился целый научно-исследовательский институт. Прежде всего требовалось подобрать бумагу, которая точно соответствовала бы оригиналу по фактуре. Клише и печать не должны были отличаться от него ни рисунком, ни цветом. Ничтожный штрих, малейшая разница в оттенках могли загубить всю операцию. Наконец, нацистам нужно было, чтобы номера серий хотя и заранее рассчитанные, максимально соответствовали подлинным. Приходилось учитывать все: подписи ответственных лиц казначейства и даты выпуска денег. Фальшивые деньги необходимо было немедленно сбывать или обменивать на настоящие. Для этого требовалась широко разветвленная и тщательно законспирированная шпионская сеть, охватывающая почти все государства мира. Все здесь было поставлено на широкую ногу. Ведь производство фальшивых денег было очень важным звеном в преступной цепи тотальной войны.
      К лету 1943 года ведомство Крюгера уже ежемесячно выдавало пачки с сотнями тысяч поддельных фунтов стерлингов. В этом и заключалась секретная "операция Бернхард", названная так по имени Крюгера.
      Фабрика штурмбаннфюрера-уголовника находилась в концентрационном лагере Заксенхаузен. Два огромных барака - N_18 и N_19 - оборудовали самыми новейшими машинами. Бараки окружили несколькими ярусами колючей проволоки, которая постоянно находилась под током. Вооруженной до зубов охране было приказано стрелять во всякого, кто только приблизится к проволоке. Даже заместитель коменданта концлагеря не знал, что творится в бараках N_18 и N_19.
      А в бараках день и ночь трудились сто тридцать хефтлинков. Они проделывали все операции по изготовлению денег: от производства бумаги до печатания. Специальные бригады занимались только тем, что загрязняли новенькие кредитки, придавая им вид денег, побывавших в обращении. В больших вращающихся барабанах перемешивались банкноты разных серий, после чего их заклеивали в пачки. Теперь они ничем не отличались от тех, которые хранились в сейфах, английских банков.
      Как только кто-нибудь из заключенных заболевал, его немедленно отправляли в отдельную газовую камеру. Бараки N_18 и N_19 мог покинуть только пепел тех, кто печатал фальшивые деньги.
      Меня доставили в барак N_19. С моноклем в глазу, при свете яркой настольной лампы я должен был сличать только что отпечатанные образцы с оригиналами.
      - Как только твое зрение ослабеет - отправишься в крематорий, предупредил меня начальник барака - эсэсовец. - Но не вздумай беречь глаза. Упустишь темп - в крематорий. Вообще все вы рано или поздно попадете в крематорий. Но ты можешь несколько отсрочить этот неприятный момент. Понял?
      - Так точно, господин обершарфюрер! Крематорий рано или поздно ожидает всех. Люди смертны.
      - Пофилософствуй еще - и попадешь туда вне очереди.
      Я был единственным из заключенных барака N_19, который не попал в крематорий. Искренне надеюсь, что я пережил и обершарфюрера.
      Однажды в наш блок приехал колоссального роста гауптштурмфюрер. Через несколько минут меня вызвали в комнату начальника барака. Там был только один гауптштурмфюрер. Он вежливо поздоровался со мной и пригласил сесть.
      - Вам знаком этот документ? - спросил он, протягивая мне удостоверение, отобранное у меня при аресте.
      - Так точно, господин гауптштурмфюрер!
      - На допросе вы дали показания, что сами изготовили это?
      - Так точно, господин...
      Он оборвал меня досадливым жестом:
      - Отбросим ненужные формальности. Нам, интеллигентным людям, они только мешают... Ведь вы же журналист, господин Карстнер?
      - Бывший журналист, господин гауптштурмфюрер.
      - Это не имеет значения. Я читал ваши блестящие статьи, и они доставили мне истинное наслаждение, невзирая на то, что я, естественно, не разделял ваших взглядов. Поверьте, что я охотно помогу вам вновь занять достойное место... Но помогите мне сначала, камрад, я обращаюсь к вам, как к офицеру запаса рейхсвера, - помогите мне разрешить один вопрос. Дело вот в чем, он достал несколько чистых бланков и протянул их мне. - Взгляните на эти бланки. Не правда ли, они очень похожи друг на друга?
      Бланки действительно были очень похожи.
      - Чему же удивляться, господин гауптштурмфюрер, - бланки отпечатаны на одинаковой бумаге, с одного клише.
      - Присмотритесь внимательней. Вооружитесь атрибутами вашей новой профессии и присмотритесь внимательней. - Он протянул мне монокль. - Не кажется ли вам странным, что вот эта царапина, оставленная, очевидно, ногтем, повторяется на всех восьми экземплярах? Это отнюдь не общий типографский дефект. Обратите внимание также на это сальное пятнышко - вы найдете его в левом углу на любом бланке. В лупу также отлично видна и эта крохотная складка... В чем тут дело, господин Карстнер?
      - Я не разбираюсь в этих делах, господин гауптштурмфюрер.
      - Ваша скромность похвальна, дорогой Карстнер, но не совсем уместна. Вы же показали себя прекрасным контролером печатаемой здесь... продукции. О вас отзываются очень хорошо. Но если вы так уж принижаете себя из ложной скромности, очевидно полагая, что это не ваша область, то уж такие образцы, несомненно, относятся к вашей компетенции. - Он достал из бумажника и протянул мне несколько пятифунтовых банкнотов, точь-в-точь похожих на те, что я получил от человека с седыми висками. Серия и номер на них были такими же (я почему-то запомнил: ОР N_183765).
      - Что вы скажете об этом, Карстнер?
      - Отлично сделанные копии, господин гауптштурмфюрер. Это единственное, что я могу сказать!
      - Единственное? Право, Карстнер, вы щепетильны, как девушка! Неужели вы опасаетесь каких-то враждебных мер с нашей стороны только за то, что участвовали в нелегальном производстве этих пятифунтовок? Стыдитесь, Карстнер. Вы же видели наш размах. Наоборот, мы рады будем заполучить такого отличного специалиста.
      - Вы ошибаетесь, господин гауптштурмфюрер. Я не участвую в изготовлении купюр. Я только сижу на контроле. Да мы и не печатаем пятифунтовые. Девятнадцатый барак выпускает банкноты минимальным достоинством в сто фунтов.