Море Дирака

      Карстнер откинулся на подушки и прикрыл глаза.
      - Да, я принес вам привет... От Янека... Слава богу, что все так кончилось... Что это была за стена?
      - Какая стена?
      - Перед чердачной лестницей. Я уж думал, что мне конец. Только она вдруг исчезла... А потом появилась опять.
      - Наверное, у вас был жар. Никакой стены перед чердачной лестницей нет.
      - Но она была...
      - Ее не было.
      Человек с седыми висками больше не улыбался. Спокойно и уверенно он смотрел на Карстнера.
      - Да, вы, правы. Это от переутомления. Никакой стены не было, - тихо ответил Карстнер.
      - Ну, вот видите... Если вам мешает свет, я погашу.
      - Нет, благодарю. Я не буду спать. Если можно, дайте мне поесть.
      - Хорошо, - сказал человек и опять засмеялся.
      Карстнер подумал, что никогда еще не видел таких веселых и умных глаз.
      - Постойте! - позвал Карстнер, когда человек был уже в дверях. - Не уходите. Значит, эсэсовцы за мной тоже не гнались?
      Человек развел руками непринужденным жестом популярного конферансье.
      - Где вы меня нашли?
      - На улице. Возле дома.
      - Не на седьмом этаже? И я могу, не опасаясь, выйти на улицу?
      - Вы мыслите удивительно нелогично, дорогой мой. Если вас вчера никто не преследовал, это не значит, что так будет сегодня, завтра, через месяц. К человеку, который знаком с Янеком, гестапо всегда питает известный интерес.
      - Да, - сказал Карстнер. - И у меня нет документов.
      - Ну, вот видите! У вас слабое здоровье, вы даже потеряли сознание на улице. Из одного лишь чувства сострадания вам нужно помочь... Надеюсь, вы меня поняли?
      - Да. Мне очень повезло, что я потерял сознание именно у вашего дома...
      - Вот ваши документы, - сказал человек с седыми висками.
      Карстнер внимательно рассмотрел заграничный паспорт, удостоверение личности, солдатскую книжку и брачный контракт. Документы выглядели безукоризненно.
      - Почти как настоящие, - сказал он.
      - Бланки, во всяком случае, настоящие.
      - Когда мне нужно уходить?
      - Сегодня. Вот железнодорожный билет и разрешение на выезд в Данию. Теперь деньги... Тысяча марок и на сто марок мелочи. А это семьдесят английских фунтов пятифунтовыми купюрами.
      - Это же целое состояние!
      - Не обменивайте за один раз больше одной купюры.
      - Фальшивые?
      - Нет, настоящие. Только номер у них одинаковый.
      - Ну, ясно, фальшивые.
      - Если будете пускать в ход по одной, их примут даже в Сити.
      - Местного производства? - спросил Карстнер, кивнув головой на закрытую дверь, за которой гудели какие-то электрические приборы.
      - Нет. Здесь просто частная физическая лаборатория... Один мой друг вынужден был оставить университет Марии-Августы. Теперь он работает здесь.
      Карстнер спрятал документы и деньги во внутренние карманы нового, тщательно отглаженного пиджака.
      - Сегодня к вечеру будет хорошая погода. Небо чистое, ясный, спокойный закат... Вы уверены, что человек, который послал вас в Маллендорф, умер?
      - Я последний, кто видел его в живых. Это было в лесу...
      Карстнер оборвал рассказ на полуслове. Он понял, что человек с седыми висками знал о нем все.
      - Забудьте обо всем, кроме того, что вы солидный коммерсант, отправляющийся в деловую поездку, - сказал человек.
      - Обо всем?
      - Да. Как вы уже однажды забыли о Ремерсе, Лиззи Мерперт, о супругах Юлиус из "Алой розы".
      - Хорошо... Вы только скажите мне, была ли та стена?
      - Нет.
      - Я могу еще раз увидеть это место?
      - Зачем?
      - А потом... когда все это кончится, вы скажете мне больше, чем сегодня?
      - Я бы очень хотел, чтобы мы с вами дожили до тех дней. Когда они придут, многое покажется не столь уж важным. Наступит переоценка ценностей во всемирном масштабе... Только что стало известно о покушении на Гитлера.
      - Что?
      Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми висками усталые морщины. И глаза где-то на самом дне хранили горечь.
      - Вы правы, - тихо сказал Карстнер. - Сегодня важно только одно... Все остальное должно отойти на задний план. Мне уже пора?
      - Скоро за вами заедет машина.
      - Тогда расскажите мне о покушении. Я уже понял, что оно не удалось.
      Человек молча кивнул и вышел из комнаты. Он скоро вернулся, неся большой красно-коричневый чемодан.
      - Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы в дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла.
      ...Отправление экспресса "Гамбург - Копенгаген" почему-то задержали на два часа. Карстнер решил на всякий случай пообедать. Он зашел в привокзальную пивную и сел за длинный деревянный стол.
      - Обед у нас отпускается только по мясным талонам, - сказал кельнер. За деньги можно получить только пиво.
      "Чуть не влопался!" - подумал Карстнер и, повернувшись к кельнеру, пояснил:
      - Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне ведь они будут ни к чему.
      Кельнер понимающе кивнул.
      - А где можно поесть за деньги?
      - Вы приезжий?
      - Я из Кеппеника, но неоднократно бывал в Гамбурге по делам фирмы.
      - Тогда вы легко найдете "Адлон". Это близко, нужно только перейти через площадь.
      - Знаю.
      - Там отпускают без карточек. Но цены...
      Карстнеру вдруг стало страшно покидать душную, накуренную пивную, куда-то идти, пересекать большую пустынную площадь.
      "Слишком долго я был оторван от всего этого... Можно погореть на каких-нибудь мелочах, о которых не имеешь ни малейшего представления", подумал он и, улыбнувшись, сказал:
      - Для "Адлона" я не слишком-то богат, приятель.
      Кельнер задумался и молча оглядел Карстнера.
      - Могу предложить вам суп из бычьих хвостов, картофельный салат и шарлотку с грушевым джемом, - неожиданно улыбнулся он.
      - Спасибо, дружище! И пива. Дайте мне кружку доброго гамбургского пива.
      - Без талонов это все обойдется в двадцать четыре марки.
      - Вот вам тридцать. Принесите две кружки!
      Кельнер принес суп из бычьих хвостов и две высокие фаянсовые кружки пива. В прозрачной водице плавал кусочек настоящего куриного яйца. Да и на вкус она показалась Карстнеру превосходной. Зато пиво здорово горчило.
      "Это оттого, что я отвык", - подумал он.
      Насвистывая "Лили Марлен", кельнер поставил перед ним салат и шарлотку. Карстнер благодарно кивнул.
      За окном завыли сирены. Хрипящий репродуктор объявил о надвигающейся волне бомбардировщиков. Станция отключила город, и свет погас. Кельнер чиркнул спичкой и зажег перед Карстнером тусклую коптилку. Такие же коптилки затеплились и на соседних столах.
      Карстнер заволновался, что не попадет из-за воздушной тревоги на свой экспресс.
      - Все равно до отбоя ни один поезд не тронется с места. Так что сидите лучше здесь, - успокоил его кельнер.
      - Почему?
      - Искры из паровозных труб хорошо заметны с воздуха.
      - Ах, так...
      От первых разрывов мелко задрожали бутылки на буфете. Застучали пулеметы.
      Хлопнула дверь. На пороге выросли темные фигуры эсэсовцев с бляхами на груди. Один из патрульных остался стоять в дверях, двое других медленно прошли в зал.
      "Мне, как всегда, везет", - подумал Карстнер.
      - Всем оставаться на местах! Проверка документов.
      Эсэсовцы медленно обходили столы, подолгу разглядывая документы в свете сильного электрического фонаря.
      Тоскливое предчувствие сдавило горло Карстнера. Он осторожно потрогал внутренний карман, проверяя, на месте ли документы.
      "Лучше бы я остался в купе... Хотя они, наверное, и по вагонам проверяют".
      Прямо перед Карстнером появилась широкая, в нетерпении раскрытая ладонь. Он поднял глаза. У его стола остановился верзила с нашивками унтерштурмфюрера.
      - Ну?!
      Карстнер нащупал пальцами заграничный паспорт и вытащил его из кармана. Унтер-штурмфюрер включил фонарь. Осветил фотографию. Направил резкий свет Карстнеру в глаза. Бросил паспорт на стол.
      - Командировочное удостоверение!
      Карстнер достал командировочное удостоверение.
      - Почему не в армии?
      - У меня язва двенадцатиперстной кишки.
      - Дайте солдатскую книжку.
      Карстнер полез в карман. Солдатской книжки там не было. Он вытащил брачное свидетельство, медицинскую карточку, справку о расовой полноценности, плацкарту - солдатской книжки не было. Он отчетливо помнил, как человек с седыми висками вместе с остальными документами дал ему и солдатскую книжку. Фельдфебель запаса Пауль Дитрих, легко ранен на Сомме в 1915 году, награжден "железным крестом", размер противогаза третий. Там говорилось и о язве двенадцатиперстной кишки.
      Все это тревожно вспыхивало в памяти Карстнера, пока он лихорадочно ощупывал свои карманы. Он даже заглянул под стол, не упала ли случайно туда эта проклятая книжка.
      - Ну?!
      - Я, кажется, оставил солдатскую книжку дома, господин унтер-штурмфюрер, - упавшим голосом сказал Карстнер.
      Теперь он был совершенно спокоен. Он знал, что сейчас его заберут. Самое страшное уже случилось. Все остальное не стоит волнения. Просто ему предстоит еще раз пережить это. Вряд ли оно надолго затянется.
      - Вам придется пойти с нами.
      - Возможно, солдатская книжка лежит в чемодане, господин унтер-штурмфюрер. Мой чемодан в купе экспресса "Гамбург-Копенгаген". Если вы позволите...
      - Дайте вашу плацкарту.
      Он взял плацкарту и осветил ее фонарем. В репродукторе объявили отбой.
      - Ташке! - Унтер-штурмфюрер подозвал второго эсэсовца. - Всех проверили?
      - Точно так, унтер-штурмфюрер. Все в порядке.
      - На шестом пути вы найдете экспресс "Гамбург-Копенгаген". Получите там чемодан вот по этой плацкарте.
      Карстнер понял, что все кончено. Он подумал, что не хватает только, чтобы при обыске у него нашли английские фунты с одинаковым номером. Унтерштурмфюрер стоял к нему спиной и разговаривал с Ташке. Неуловимым движением руки, на которое способны только карманные воры и люди, прошедшие концентрационные лагеря, он вытащил бумажник и по уклону далеко задвинутых под стол ног спустил его На пол. Бумажник упал без звука.
      - Пойдете с нами, - обернулся к нему унтерштурмфюрер.
      - Но мой поезд, господин офицер... Я же не успею на поезд...
      - Поедете следующим. Мы дадим вам справку.
      - Но...
      - Не валяй дурака! На выход, живо!
      Теперь с ним разговаривали настоящим языком. Пререкаться далее не было смысла. Карстнер встал из-за стола и пошел к двери.
      2
      "Сказал я ей: "Дарю тебе сердце мое", - а она отвечает: "Ну что ж, для него у меня есть футляр на "молнии"..." И увидел я, что сия девица лицом благообразна и умом находчива. И тогда порешил я приобщить одну особу к лику святых путем медленной пытки на костре любви..."
      - Мильч! К тебе пришли.
      Лаборант электрофизической лаборатории Роберт Мильчевский спрятал мелко исписанный лист бумаги в стол.
      Черти, не дают творчески поработать! Похоже, что Вадька так и не получит завтра этого письма. Придется дописывать дома. Неприятно. В отделе создается явно нездоровая атмосфера. Скоро дело дойдет до того, что весь рабочий день придется посвятить выполнению плана или беседе с посетителями. Грустно, девушки.
      Мильч вышел в институтский коридор. Солнечный свет из огромного окна падал на серый пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего дня подметками докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.
      Театр начинается с гардеробной, так полагал великий режиссер. Наука кончается в коридоре, так думал Мильч. Зато начинаются дипломатия и сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают союзы. Мильч посмотрел по сторонам, отыскал посетителя.
      Возле окна стоял молодой человек, нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной головы развевалось радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок поднимал и опускал легчайшие ангельские крылья.
      Мильчевский сразу узнал эту фигуру, тонкую и подвижную, похожую на вопросительный знак, поставленный самой природой в момент создания сего творения. Это был Патлач собственной персоной. Патлач - назло густо набриолиненным волосам, Патлач - как отрицание новенького, только что с плеч заезжего туриста костюмчика, Патлач - как выражение внутренней разболтанной патлатой сущности.
      Мильч поморщился. Появление Патлача в коридоре научного института его шокировало. По его мнению, Патлач вообще был персона нон грата, хотя и вполне пригоден для специального потребления...
      - Хм, - сказал Патлач вместо приветствия. - Качаешь науку с боку на бок?
      - Ты озверел? Чего ты явился? Как нашел меня? Я же...
      Патлач прищурился.
      - Совершенно срочно нужно получить с одного нобелевского лауреата небольшой должок за контрабандный японский транзистор.
      Мильч покраснел.
      - Была же договоренность на конец того месяца, - проговорил он.
      - Что делать, времена меняются, цены подымаются, - беспечно сказал Патлач. - Нужны башли. Сегодня.
      - Я сейчас не могу, - глухо ответил Мильч.
      Патлач помолчал, расковыривая носком узкой туфли шов на пластиковом полу.
      - Я так и думал. Эти мне Эйнштейны без сберкнижки. Тогда вот... - Он вынул из кармана пиджака плоскую длинную коробку. - Небольшая услуга. Пусть полежит денька два здесь. В субботу ты принесешь ее к "Веге".
      - Нет, - сердито сказал Мильч. Его и без того тонкие губы сжались в ниточку.
      - Не надо, - мирно сказал Патлач.
      - Что не надо? - возмутился Мильч.
      - Не надо спорить. Моя просьба - пустяк, и ее следует исполнить.
      В голосе Патлача было что-то заставившее Мильча протянуть руку к коробке. Еще не опустив ее в карман, он обнаружил, что собеседника уже нет. Был и исчез. Растаял, как эфемерида. Мильч тихонько ругнулся и пошел в лабораторию. Хорошо, что никто не видел.
      "Обыкновенный шантаж, - размышлял он, садясь за столик, заваленный диаграммами от электронных потенциометров. - Сначала ты покупаешь у своего полуприятеля импортный приемник. Очаровательную, сверкающую, безотказную штучку. Назло соседям и друзьям, на зависть случайным знакомым и прохожим. Их клейкие взгляды греют твою душу. Ты единственный обладатель вещи редкостной, почти уникальной. Потом тебе говорят, что твой идол контрабандный. Может быть, кого-то где-то схватят, и тебе придется фигурировать. Процесс, огласка, реакция на работе, реакция дома, реакция в институте. Сплошная химия! И вот неуверенной рукой ты впервые берешь краденую вещь, чтобы спрятать ее от усталой, сбившейся с ног милиции. Ты уже преступник. Ты преступник, ты соучастник. Мильч, ты не посочувствовал майору Петрову с проницательным взглядом светло-серых глаз, и бедняга будет курить до утра в своем кабинете папиросы "Казбек". Ты покатился по дорожке, усеянной розами и шипами комфорта.
      А что делать? За красивую жизнь приходится платить устойчивым советским рублем и красными кровяными тельцами. Тельца объединяются. Золотой с эритроцитом".
      - Роби, о чем замечтался? Готовь решетку. Дифрактометр запустим после обеда.
      Ее приготовят другие. Вернее, она уже готова и ждет новых рук и новых глаз. Самая легкомысленная конструкция, придуманная людьми, - это тюремная решетка. Ни одну любовницу не ласкают так долго и жадно, не спуская с нее взгляда, как это неостроумное сооружение из металла. Поклонники у нее не переводятся. Неужели же карие с поволокой глаза Роберта Мильча должны будут созерцать стальную абстракцию, ставшую на его пути к комфорту? Что же, это не исключено. Возможно, майор Петров уже записал эту коробку под тридцать шестым номером в длинном списке вещественных доказательств. А возможно... Все возможно.
      Мильч осмотрелся.
      Вот стол, диаграммы, приборы, друзья, окно, солнце за ним. Но... где я? Меня уже нет здесь, я ушел в иные дали... А может, выбросить? Есть же канализация, она собирает всякие отбросы. Так почему бы ей не принять в свое лоно ошибки, промахи и неудачи людей? Канализация для дефектов разума и души. Отличная система: человек нагрешил, наблудил, накуролесил, потом понял, сходил куда надо и очистился.
      Но, может, ничего страшного? Просто прием. Ловкий ход Патлача, чтобы затянуть в их капеллу. А капелла у них страшная. Но тогда, чтобы скомпрометировать меня, нужно пустить по этому следу майора Петрова. Возможно, что этот сероглазый товарищ уже набирает номер телефона нашего института, и тогда... Срочно выбросить!
      Подумаешь, деньги за транзистор! Деньги я отдам через месяц. Контрабанда? А откуда мне знать?
      Мильч встает и идет, придерживая полу пиджака.
      - У вас болят зубы, Роберт? - спрашивает его кандидат физико-математических наук Епашкина.
      - Одаряет же природа людей, - отвечает Мильч. - В вашем лице, Ольга Ивановна, блестяще сочетаются врач-электрик и физик-терапевт.
      - Вам следует еще поработать над своим остроумием, Роберт, - говорит Епашкина. - В таком виде оно недопустимо для пользования в общественных местах.
      - Мой юмор носит камерный характер. Я горжусь этим.
      Мильч бежит в туалет. Запирается, судорожно срывает обертку с коробки и открывает ее. Дюжина золотых часов-крабов. Лежа на черном бархате, они напоминают членистое тело неведомого насекомого. Мильч несколько секунд оцепенело смотрит на часы, затем осторожно вынимает одну пару.
      - Швейцария, - шепчет он.
      Из забеленного окна падает тусклый зимний свет я, отразившись от золота, желто-зеленой слизью ложится на лицо лаборанта.
      Прекрасные вещи. Изумительные вещи! Многодневный человеческий труд. Неужели же он должен погибнуть? За что? Скормить продукт цивилизации, прогресса и техники этой эмалированной белой глотке? А впрочем, металл нельзя отправить таким путем в канализацию. Он не преодолеет барьеров, расставленных инженерами.
      Мильч закрывает коробку и выходит. Видит бог, товарищ Петров, я хотел быть честным! Но я не могу ради этого дать пощечину своей бабушке. Дилемма очевидная: или бабушка, или честь. Я за бабушку. Это она твердила мне на протяжении всего моего затянувшегося детства, что я должен беречь вещи, уважать вещи, любить вещи. Их делали люди. Я не хочу обидеть людей и оскорбить память моей бабушки. Считайте меня соучастником, майор Петров!
      Мильч прошел в лабораторию. Сотрудники возвращались с обеда, обмениваясь впечатлениями о сегодняшнем меню. Аспирант Вася расхваливал гуляш, механик Андрей Борисович превозносил лангет, а младший научный сотрудник, кандидат наук Интерсон, страдавший язвой желудка, определил обед одним словом - "помои". Он питался протертым супом и рисовой кашей.
      - Вам, Кулешов, следует изменить фамилию на Гуляшов, - ядовито заметил Интерсон, обращаясь к Васе. - Тогда ваше пристрастие к этим осколкам барашка под томатным соусом будет генетически оправдано.
      Вася не заметил вольного обращения Интерсона со словом "генетика".
      - Ваша беда в том, Леонид Самойлович, - сказал Вася, - что вы не занимаетесь спортом. Займитесь физкультурой, и у вас появится огромная потребность в мясе. Вы случайно не турист?
      - Нет, я не турист. Я язвенник, - ответил Интерсон, зарываясь в бумаги.
      Последним пришел Геннадий.
      - Что я видел! - воскликнул он.
      Не ходившая на обед Епашкина оторвалась на секунду от манометра Мак-Леода, подняла очки на лоб и молча посмотрела на Геннадия.
      - Я видел, как забирали одного типа в нашем переулке. Чистая работа! Идет мне навстречу мимо нашего института длинный парень. Из стиляг. Урод классический. Нос бананом, глаза - булавки, так и бегают по сторонам. К нему подошли двое, один показал какую-то книжку, парень туда-сюда, они его под ручки, в машину - и будьте здоровы! Операция длилась тридцать секунд. Здорово!
      - Ты засекал время?
      - Ребята, наверное, поехали на именины. Тебе, Геннадий, придется на время воздержаться от чтения книг "Библиотеки военных приключений".
      Мильч похолодел. Патлача взяли! Взяли на выходе из института. Взяли длинного Патлача, без взаимности любившего красивую жизнь. Нужно что-то срочно предпринять. Поехать домой, сославшись на головную боль и ревматические явления в суставах? Отпадает. Если Патлач расколется, майор Петров прежде всего заявится на квартиру. Значит, нужно прятать здесь. Но не в столе, конечно.
      Внезапно Мильча осенило. Есть! Как это он сразу не сообразил? Склад! Лабораторный склад для хранения приборов и оборудования. Комната-коридор в полуподвале с одиноким окошком в углу. Отличное убежище.
      Через несколько минут Мильч плотно притворил за собой дверь склада. Теперь нужно придумать, куда спрятать. Не ровен час кто-нибудь нагрянет за прибором и обнаружит продукцию швейцарской фирмы. Можно, конечно, положить в ящик, где лежит барахло, но... это все равно, что прятать в стол. Если Патлач... Да, нужна нейтральная почва, ничейная зона, заброшенный островок.
      Взор Мильча остановился на металлическом шкафу, стоявшем под складским окном. Толстый, в палец, слой пыли покрыл его. Серо-зеленая окраска во многих местах облезла.
      На шкафу висел амбарный замок, который не запирался. Мильч отомкнул замок и заглянул внутрь шкафа. Там хранились ветошь, банки с маслом, согнутые кольцом дюралевые трубки и прочий невыразительный хлам.
      Мильч быстро засунул коробку с часами под ветошь, захлопнул шкаф и вышел со склада.
      Два часа, остававшиеся до конца работы, тянулись медленно, как ожидание в парикмахерской перед праздником. Наконец все ушли, кроме, конечно, Епашкиной. Мильч задержался под предлогом проверки схемы регистрирующего потенциометра. Кто-то сегодня жаловался, что прибор барахлит.
      Епашкина вновь и вновь запускала вакуумную установку. Насосы мягко стучали, Ольга Ивановна не сводила глаз со шкалы манометра. Мильч бросал пламенные взгляды на кандидата физико-математических наук. Он видел только чистый выпуклый лоб Епашкиной и глаза, казавшиеся за толстыми стеклами очков крохотными голубыми льдинками.
      Пропади ты пропадом, мадемуазель! Неужели твоя страстность не может найти более достойного объекта, чем этот Мак-Леод? Разве свет клином сошелся на манометре, придуманном шотландцем? Уважаемая, оторвите на секунду взгляд от стеклянной завитушки и обратите его на прекрасный внешний мир! Там кипит настоящая жизнь, там сосредоточены простые удовольствия, из которых и слагается то, что мы именуем радостью. Все там, за окном: бархатное пиво, сигареты "Лорд", "Венский балет на льду"...
      Наверное, сгорела эта лампа. Вечно они горят, проклятые! Надежность, безнадежность. Нужно проверить...
      - До свиданья, Роберт, - над самым ухом Мильча пропела Епашкина.
      Мильч вздрогнул и посмотрел на часы. Было без четверти восемь. Закрыв дверь за Ольгой Ивановной, он ринулся на склад.
      Вот досада, на складе всего одна лампочка, и та тусклая, запыленная. Ничего не видно, Днем хоть свет из окошка падает. Мильч судорожно рылся в шкафу. Сначала ему показалось, что коробки в том месте, куда он ее сунул, нет. Пришлось выгрести все содержимое шкафа на пол. Коробка лежала на дне, в углу. Мильч взял ее и вытер рукавом. Он подумал, что, собственно, ситуация не изменилась, и часы по-прежнему нельзя нести домой. Пусть они сегодня еще побудут здесь. А завтра... Впрочем, если Патлача взяли, то передавать товар некому, и придется держать его у себя неопределенно долгое время. Несколько мгновений Мильч стоял в раздумье, поглаживая коробку испачканными пальцами.
      Наконец он решился. Этот шкаф станет тайником. Благо в него заглядывают раз в год по обещанию. Мильч принялся исследовать шкаф, отыскивая подходящее место для коробки. Внутри этот странный сейф был совершенно гладкий, без выступов и полочек. Только вверху Мильч нащупал нарезку, напоминавшую патрон для электролампочки. Значит, шкаф можно осветить, легче будет работать. Мильч принес электрошнур, подсоединенный к клеммам главного рубильника лаборатории, и лампу. Она ввинтилась довольно легко. Мильч стал искать концы, чтобы подвести ток, но их не оказалось. Напрасно ощупывал он шкаф изнутри и снаружи. Поверхность его была холодной и гладкой, как тело рыбы. Странно, патрон, вмонтированный в корпус, есть, а подводки нет. Мильч с усилием отодвинул шкаф от стены. Спинка шкафа была гладкой, как полированный стол. Может, провода сняли? Кому-нибудь понадобился электрошнур? Наверное, так и есть.
      Мильч осторожно положил шкаф набок и осмотрел его днище. Прямо по центру он увидел четыре дырочки, расположенные крест-накрест. Штепсель в эти дырочки не входил, Мильчу пришлось разобрать его и вставить туда оголенные концу проводов. Лампочка не загоралась. Мильч изменил положение концов - безрезультатно!
      Обозленный лаборант рывком возвратил шкаф в вертикальное положение и проверил насадку лампочки. Она слегка раскачивалась - значит, не было контакта. Мильч влез в шкаф и начал подгонку лампочки. Она упрямо не хотела гореть. Мильч махнул рукой на освещение и решил работать в полумраке. Хорошо бы соорудить в шкафу двойное днище и спрятать коробку там. Мильч уложил собственность Патлача на дно шкафа и отправился на поиски материала, из которого следовало изготовить ложное днище. На складе ничего подходящего не оказалось, и он перенес поиски в лабораторию. Довольно скоро удалось найти большой кусок темно-серого твердого пластмассового листа. Отлично. Вдруг до ушей Мильча донесся шум. "Трэк, трэк!" - словно треснуло стекло. Звук шел со склада. Мильч бросился туда, не выпуская из рук пластмассы.
      В дверях он остановился. Ага, загорелась-таки, упрямая! Внутренность шкафа светилась. Голубой с лиловым свет лился на пыльный пол, где четко отпечатались рифленые подметки Мильча. Странный свет, как от сварки. Мильч подошел ближе и заглянул внутрь. Из его горла вырвался судорожный всхлип.
      Лампочка в шкафу не горела. Светились его днище и стенки. Они стали прозрачными и мерцающими, как экран телевизора. Под светящимся покровом пролегли тонкие прожилки красных проводов. Трубки, сферы и диски таяли, дрожали, как мираж в пустыне. Казалось, это неустойчивое изображение неведомого аппарата, запечатленное внутри шкафа, вот-вот исчезнет. Но оно все проявлялось, вырисовывалось, пока не приобрело материальную четкость. Тогда началось движение.
      Все, что было как бы нарисовано на стенках и днище, сошло с них и, материализовавшись, замкнулось внутри шкафа в фигуру поразительной формы. По центру было большое овальное отверстие, срезанное на одну треть днищем, поднявшимся кверху вместе с коробкой Патлача. В такое отверстие свободно могла бы пройти голова человека. Остальные детали расположились вокруг овала в каком-то произвольном гипнотическом танце. Они непрерывно меняли свое положение, излучая свет и звук. Сотни радужных бликов, отраженных внутренностью шкафа, слепили Мильча. Он с ужасом смотрел на коробку с часами, растворившуюся в потоках света. В плотном воздухе повисла жужжащая, убаюкивающая мелодия. Пчелиный хор...
      Внезапный удар сбил Мильча с ног. Наступила полная тьма. Лежа на полу, Мильч осторожно ощупал себя. Кажется, цел. Он вскочил на ноги. Что это было? Что же это такое? Или Мильч сошел с ума от страха? Сияющий, как врата рая, шкаф... Это было или только привиделось? Нет, здесь, на затылке, кажется, имеется вещественное доказательство. Да и свет почему-то не горит. Что за взрыв?
      Мильч ощупью пробирался к выходу, натыкаясь в темноте на острые углы, металлических стоек. До него донесся запах горелой резины. Переступая порог, он схватился рукой за провод. Провод был мягкий и горячий. Матерчатая изоляция легко расползалась под пальцами.
      В лаборатории неистовствовал телефон. Мильч с трудом нашарил аппарат.
      - Что вы там включаете?! - орал дежурный электрик. - У нас полетели все вставки!..
      - Ничего мы не включаем, - сказал Мильч. - Может, это у высоковольтников?
      - Вы мне голову не морочьте! Я знаю схему энергопитания института. Это ваша секция! Проверьте, нет ли где короткого.
      - Хорошо, я проверю, - сказал Мильч и положил трубку.
      Он сидел в темноте, схватившись за голову. Руки у него дрожали. Ведь он мог погибнуть! Что это за аппарат? Откуда он взялся? Старый, ржавый шкаф. Кажется, в нем перевозили какую-то аппаратуру из Германии после войны. Простоял двадцать лет, и никто... Неужели никто не догадался подвести к нему ток? Но как теперь быть? Возможно, это что-то вроде бомбы, какой-нибудь запал...
      В лаборатории вспыхнул свет. Мильч вскочил и бросился к рубильнику. Сильным рывком он отключил питание шкафа. Затем осторожно снял провода с клемм и, наматывая их на согнутый локоть, пошел на склад. Сильно пахло жженой изоляцией.
      Шкаф стоял по-прежнему грязный, пыльный и пустой. Мильч выдернул из-под него концы провода и сунул моток в дальний угол. Затем подошел к шкафу и тупо уставился на него.
      Его охватил панический ужас, и он хотел было бежать, но вспомнил о коробке с часами. Что с ней? Мильч осторожно протянул вперед правую руку и пригнулся. Левой он задел за дверцу и вздрогнул - металл был теплый.
      Резкий стук в двери заставил его выпрямиться. Стучались в лабораторию. Стучавшие, казалось, хотели высадить филенки дверей.
      Мильч заметался. Его руки торопливо подхватывали ветошь и забрасывали в шкаф, туда же полетели банки с маслом и дюралевые трубки. Повесив ржавый амбарный замок, он выбежал со склада.
      - Почему запираешься? - грозно спросил главный электрик Иванов громовым басом. - Что натворил?
      - Это определенно у них, Викентий Павлович, - сказал дежурный техник. Слышите, как резиной пахнет?
      - Я ничего особенного не включал. Свет да паяльник. Ремонтирую потенциометр, - устало сказал Мильч.
      ...На следующий день Мильч отправился в "Вегу" сразу же после работы.
      Было еще рано, и кафе пустовало. Официанты расставляли на черных столиках посуду. Красные керамические пепельницы походили на бычьи сердца. Из музыкантов был только Эдик. Он сидел за роялем и лениво перебирал клавиши.
      Патлач расположился в нише, у самого окна. Мильч подсел к нему. Они выпили по рюмке коньяку.
      - Ну, бродяга, ты меня вчера просто ошарашил, - сказал Роберт.