Море Дирака

      У него дрожали колени от страха, и в области желудка возникла томная слабость. И тем не менее он упорно продолжал уменьшать лицо. Это был миг утоления жажды. Чувство всепобеждающей власти остро и больно пронизало все его существо. На лбу выступили крупные градины пота, он криво улыбался мертвыми, бескровными губами. Он, который всю жизнь подхалимничал перед вышестоящими, вознесся в заоблачные высоты Сопротивления и Несогласия. Ему было плохо, очень плохо, но он уже не мог остановиться. Лицо из высшей инстанции уменьшалось, его зычный рев перешел в теноровое журчание, затем в повизгивание, писк, и... все. Лицо перестало существовать.
      - Вот так, - сказал Иван Фомич пустому коридору.
      Он пошел прочь из института. Один. Величественный. Прекрасный в своем неподражаемом ореоле великой Уменьшающей Силы. Он вышел во двор и глянул на Москву глазами Наполеона.
      - Я вас всех могу уменьшить! - крикнул он деревьям и пустым автомашинам.
      Никто ему не возразил. Возражать было некому.
      - И вас тоже! - Это заявление относилось к проспекту, простиравшемуся за институтской оградой.
      - И вас! - Он ткнул рукой на горизонт, где высились кремовые высотные здания. Волна самоуважения захлестнула его и понесла на своем гребне, гордая, могучая.
      Он может. Он может даже... Берегитесь теперь!
      Берегитесь, сопротивленцы, несоглашатели, скептики, оптимисты, гении и дураки! Вы, и вы, и вы, и вы - все вы берегитесь Ивана Фомича. Он может. Раньше не мог, а теперь может. И плохо будет вам, если вы осмелитесь. Он вас всех уменьшит.
      По асфальтовой дорожке к Ивану Фомичу шел человек. Пафнюков присмотрелся и узнал в нем своего лаборанта.
      - Иван Фомич, - сказал лаборант, - вас везде разыскивают. Вы срочно понадобились директору. Поднимитесь, пожалуйста, в его кабинет.
      - Директору? - Иван Фомич даже задохнулся от гнева. Как он мог понадобиться самому себе? Глупый парадокс. Он никогда не был нужен самому себе. - Какому директору?
      Иван Фомич рассердился неуместной шутке зазнавшегося лаборанта и тотчас приказал ему уменьшиться. Но тот почему-то не уменьшался. Он стоял, вытянувшись во все свои сто семьдесят восемь сантиметров, и нагло глядел в глаза.
      Ивана Фомича охватил страх. Он резко повернулся и вбежал в институт. По коридорам и лестницам ходили, говорили и улыбались молодые и немолодые сотрудники обоих полов. Ничто не говорило о том, что несколько мгновений назад они были уменьшены до нуля.
      Подавленный и опечаленный Иван Фомич стал подниматься по обшарпанным ступеням.
      Таковы были странные и несколько трагикомичные видения, посетившие трех героев нашего повествования после того, как Мильч нанес злополучный удар кувалдой по Черному ящику. И сам Мильч тоже не избежал последствий своего необдуманного поступка.
      Мильчу стало жутковато - такой звук еще никогда не вырывался из недр Черного ящика.
      Возможно, аппарат испортился, и в нем перегорали обмотки, плавились предохранители, пробивались конденсаторы, рождая протяжный, высокий, тоскливый вой. Возможно.
      Но Мильчу слышалась и песня.
      Песня-крик, полная сожаления, отчаяния, мольбы.
      Лебединая песня Черного ящика. Или жалоба, высказанная на неизвестном языке и обращенная к человечеству, единственным представителем которого в данный момент, к сожалению, являлся Мильчевский Роберт Иванович. Все может быть. Что мы знаем о Черном ящике? Ведь наше знание о нем представляет тот же Черный ящик, и любое объяснение здесь одинаково неуместно. Во вселенную можно швырять булыжники, планеты и галактики, и это не скажется на ее плотности.
      Внезапно Черный ящик смолк.
      Только в ушах Мильча еще мгновение оставалось "Ааа!", звонкое и далекое, как умирающее в горах эхо.
      Мильч отер пот со лба и подошел к аппарату. Он прикоснулся к стенкам и сразу же отдернул руку. Чудовищно горячо! Так ящик еще не нагревался. Никогда он не был так раскален. Никогда!
      Мильч с тревогой осмотрел аппарат и только теперь увидел у своих ног чемодан.
      Маленький спортивный чемодан: серая фибра, стальные нашлепки на восьми углах, вмятина над замком, захватанная, изношенная ручка на ржавых кольцах. Бесконечно знакомая ручка, бесконечно знакомый чемодан. Мильч усмехнулся.
      Еще несколько секунд назад его очень раздражало гудение Ящика, но сейчас он был совершенно спокоен. Он ничему не удивлялся. Да и что могло бы его удивить?
      Он почувствовал, будто ему предстоит участвовать в некоей игре, и он готов был в ней покорно участвовать и исполнять все, что ему прикажут; хотя - смешное дело! - кто мог бы ему приказывать? Ведь в лаборатории был только он один. И все же его не оставляло ощущение, будто все происходит не совсем по его воле, а как бы со стороны. И тем не менее Мильч успокоился, узрев перед собой чемоданчик: старый добрый чемоданчик, сослуживший хорошую службу валютчикам. Он не раз бывал в руках потерявших ныне свободу передвижения Патлача и Антона. Говорят, его даже касались пальцы самого Турка... Одним словом, это был славный трудяга, и Мильч умилился этой встрече. Руки сами потянулись к вожделенной добыче. Замок щелкнул, но...
      Лицо Мильча вытянулось. Вместо ожидаемых драгоценностей Мильч увидел пустоту. Чемодан был пуст. Там лежала лишь сложенная вдвое бумажка.
      Бросив негодующий взор на Черный ящик и прошипев сквозь зубы ругательство, Роберт развернул листок. На левой стороне его отливали тисненые золотом буквы: "Пригласительный билет".
      А справа мелким шрифтом было набрано:
      Уважаемый товарищ!
      Сегодня (и больше никогда) Вы приглашены к 16 часам на Большой аукцион.
      Адрес Б.А. - универмаг "Москва", 4-й этаж, отдел готового мужского платья.
      Обратиться к продавцу Солнечному И.М.
      Примечание: Личная безопасность не гарантируется. Билет передаче во вторые руки не подлежит.
      Мильч посмотрел на часы. Двадцать минут четвертого - только доехать.
      В универмагах людей обычно невпроворот. Мильч купил стаканчик пломбира и стал на эскалатор. Он не ощущал вкуса мороженого, не чувствовал толчков, почти ничего не видел. Ему было тревожно: он готовился к встрече с неизвестностью. "Личная безопасность не гарантируется". "Личная безопасность..." Эта фраза сидела в мозгу прочно, как корешок сломанного зуба в челюсти. Глупость какая-то, личная безопасность не гарантируется, а что гарантируется... общественная, что ли? И что может произойти в универмаге? С точки зрения инженера техники безопасности, универмаг не является объектом, чреватым серьезными травмами. Ну, отдавят ногу, прижмут малость, что еще? Мильч успокаивал себя, но тревога не уходила. Он глотал мороженое, словно надеялся заморозить страх.
      - Солнечный? Вы к Солнечному? - Девушка растянула напомаженные губки в ехидную улыбочку.
      Это рассердило Мильча.
      - Если б мне нужен был Лунный или Юпитерский, я бы вам сказал, но пока речь идет о Солнечном, и я прошу вызвать именно этого товарища.
      Девушка издала звук, средний между "фе!" и "фу!" повернулась спиной и махнула рукой куда-то в угол. Мильч посмотрел: там в очень нелепой позе стоял молодой человек с чистой розовой кожей и кофейными волосами.
      - Это Солнечный?
      Девушка фыркнула и, не поворачиваясь, выдавила:
      - Дверь за манекеном!
      Мильч обогнул псевдоэлегантную фигуру манекена и увидел дверь. Сзади послышались возгласы покупателей: "А почему без очереди? На каком основании? Своих небось из-под прилавка обслуживаете!" - и что-то еще, очень знакомое и очень старое. Девушка что-то отвечала, но он уже ничего не слышал. Толкнул дверь и вошел.
      Человек, стоявший перед ним, был сед и строг. Казалось, он все знает и все понимает. А если и не очень понимает, то всегда может проконсультироваться со сведущими людьми. Одним словом, Мильч почувствовал, что перед ним Солнечный. Чисто формально это подтверждалось наличием серебряной короны вокруг лысеющего черепа.
      Мильч открыл было рот, чтобы спросить, что и как, но его прервали.
      - Посмотрите, услышите и поймете, - сказал Солнечный.
      Голос его был тусклый, невзрачный; таким голосом милиционеры говорят с нарушителями уличного движения. Не понравился Мильчу этот голос. Было в нем какое-то несоответствие с праздничной внешностью Солнечного.
      - Не совсем обычный аукцион, - сказал Солнечный и пошел вперед.
      Мильч двинулся за ним по узкому коридору.
      Они попали, наконец, в просторное помещение - что-то вроде амфитеатра в большом, плохо освещенном зале. Солнечный остановился и, повернувшись к Мильчу, сказал:
      - Скоро начнется. Побудьте здесь, осмотритесь, пообвыкните. Я пойду, возможно, там еще кто-нибудь подошел.
      Мильч принялся осматриваться. Он находился внутри очень большого и очень высокого зала, напоминавшего театр. Полукругом спускались наклонные галереи, на одной из них находился Мильч. Все они под разными углами устремлялись к одному месту - туда, где обычно находится сцена. Но сцены там не было, вместо нее темнело продолговатое тело, напоминавшее не то постамент памятника, не то длинный стол, накрытый черной скатертью. Приглядевшись, Мильч понял, что это действительно стол, но все же полной уверенности в этом не было. Вообще у него ни в чем не было полной уверенности. Например, снизу из зала до него доносились голоса, и он даже различал серые человеческие фигуры на паркете, но опять же было не ясно, есть там люди или нет. Во всем чувствовалась какая-то зыбкость, неустойчивость, неопределенность. Это не походило на сон, совершенно ясно, что Мильч не спал, но он все же устроил проверку. Ущипнул себя, ударил локтем по перилам, надавил глазное яблоко. От щипка стало больно, в локте рассыпались тысячи иголок, а эксперимент с глазом окончился безуспешно из-за темноты трудно было различить, двоятся ли предметы или сохраняется присущее галлюцинациям статус-кво.
      Сзади послышались шаги. Мильч оглянулся. Солнечный. Он был не один, рядом с ним шла тоненькая девушка.
      - Чего же вы ждете? Идите вниз.
      Мильч осторожно спустился вперед по наклонному полу. Солнечный и девушка следовали за ним. Оказались в зале. При их появлении серые фигуры на полу и у стен зашевелились. Сонные движения, шорох, покашливание. Все это напоминало рассветный час на вокзале, когда заспанные пассажиры готовятся к посадке. Зевки, потягивание, приглушенные голоса.
      Вспыхнул свет, яркий, неожиданный, словно разорвалась бомба.
      - Начинаем, начинаем! - закричал Солнечный.
      Он уже стоял у стола, покрытого темно-зеленым сукном, в руках у него был молоток; рядом сидели такие же как он, седоватые мужчины. Бумаги, папки, графины с водой. Вполне деловая атмосфера. Рабочая обстановка настоящего аукциона.
      Серые тени рядом с Мильчем претерпели чудесное превращение. Они обрели живые человеческие лица, внимательные, заинтересованные глаза, возраст, положение, характер. Их оказалось довольно много. Тоненькая девушка рядом с Мильчем была нежной блондинкой лет семнадцати. Чуть дальше стоял пожилой мужчина в очках - должно быть, научный работник или коммерческий директор солидного предприятия. Были здесь и несколько пенсионеров и два-три школьника. Казалось, что в этом зале собрались представители всех общественных и возрастных групп населения. Вон работяга - должно быть, строитель, в заляпанной известкой спецовке. А это не то манекенщица, не то артистка.
      Только о себе Мильч не смог бы сказать, кого он здесь представляет. Вероятно, это не имело значения, так как никто друг на друга не смотрел. Все взоры были устремлены вперед, к зеленому столу, за которым начиналось великое таинство продажи. Солнечный между тем говорил что-то не очень понятное. Во всяком случае, Мильчу показалось, что выступавший не внес ясности в процедуру предстоящего аукциона. А Мильчу очень хотелось ясности. Всерьез ли все это? И на каком основании? Какую организацию представляет Солнечный? Кто разрешил? Мильч хорошо знал, что не может быть такого крупного мероприятия, как этот аукцион, без соответствующей постановляющей бумаги. Должны были и в газетах писать, но Мильч газет не читал. Сложная получилась ситуация.
      Мильча грыз червь сомнения, и очевидно, не его одного. Девушка рядом сказала:
      - Стульев нет, и посидеть негде. Странное сборище.
      "При чем тут стулья? - подумал Мильч. - Дело не в стульях, хотя и стулья - это тоже фактик. На всех приличных аукционах не то что стулья, а глубокие, вместительные кресла полагаются. Там к покупателю с уважением относятся". Мильч был уверен, что кресла на аукционе просто необходимы. Впрочем, сам он никогда еще в аукционах не участвовал.
      - До сих пор, - продолжал философствовать Солнечный, - между вещью и ее будущим владельцем существовал определенный активационный барьер в виде цены. Преодолеть этот барьер могли только те, овеществленный труд которых равнялся или превышал указанную цену. Наш же Большой аукцион основан на совершенно иных принципах. Мы убираем денежную границу между покупателем и вещью, как категорию гносеологическую и в значительной мере себя изжившую. Но взамен мы вводим другой барьер, тоже определенным образом связанный со стоимостью предмета; хотя, как нам кажется, более органичный и более, как бы это вам сказать...
      Он повертел рукой в воздухе. Зал напряженно молча слушал.
      - ...приближенный к натуре человека. Критерием приобретения на нашем Аукционе является желание. Успехи нейрофизиологии сделали возможным оценивать желание в конкретных единицах, которые мы условно назвали желами. Жел - это производное от слова "желание". Сила желания измеряется специальным прибором - желометром. Макс Петрович, продемонстрируйте, пожалуйста!
      Макс Петрович - лысый, сгорбленный, в старческих веснушках, которые были видны даже с конца зала, где стоял Мильч, - выкатил откуда-то из-за сцены нечто вроде пушки на длиннющем лафете. По бокам ее торчали два раструба, похожие на уличные репродукторы времен первых пятилеток.
      - Вот это, - хрипло сказал Макс Петрович и похлопал по раструбу, - мы направляем на покупателя, а вот это - на объект, предмет купли-продажи, так сказать. И... регистрируем. В желах, значит.
      - Это "вот это", как тяни-толкай, - сказал кто-то из зала.
      Мильч засмеялся.
      - Желуди не деньги, у соседа не занимать, - заметил маляр.
      - Тихо, товарищи! - закричал Солнечный, поднимая руки над головой. Наш Аукцион экспериментальный, нужна строгая дисциплина. Аппарат проверен только в лабораторных условиях, а посему соблюдайте осторожность. Каждый из вас получит проводок, который нужно закрепить на локте левой руки. Проводок пронумерован. Желометр показывает силу желания по максимальной величине, соответствующий номер вы увидите на этом экране.
      Солнечный указал на круглый зеленоватый экран в глубине сцены.
      - Сейчас мы начнем показ экспонатов. Приготовьтесь. Купит тот, кто сильнее хочет купить. Желайте, друзья!
      Какой-то шустрый молодой человек протянул Мильчу конец тоненькой проволочки с металлической пластинкой. На ней стояла цифра "13". "Везет же!" - подумал Мильч. Он закатал рукав и приклеил пластинку на сгибе локтя.
      "В сущности, весь этот Аукцион дикая бессмыслица, - размышлял Мильч. Желание не может служить эквивалентом стоимости. Это чушь и дичь! Самые необузданные желания у лентяев и бездельников. Богатым окажется, тот, кто не умеет и не любит работать".
      Мильч не был самокритичен. Что поделаешь, таковы люди. Наше судейское жало направлено острием в сторону соседа. И это естественно. В противном случае мы бы умирали еще при рождении.
      - Роберт, помогите мне подвязать эту дурацкую проволоку, - услышал он над ухом мелодичный голосок соседки.
      Откуда она знает его имя? Мильч посмотрел на девушку; та с видом старой знакомой протягивала ему руку.
      - Вы меня знаете?
      - Здесь все друг друга знают. Мы же все бронтозавры - последние стяжатели.
      Еще чего недоставало! Мильч нахмурился, но больше расспрашивать не стал.
      В это время на сцену двое рабочих стали выносить вещи, предназначенные к распродаже. Роберт как во сне смотрел на связки черно-бурых лисиц, манто, костюмы, меховые шапки, расшитые золотыми драконами халаты, все это мелькало перед зрителями, словно кадры дешевого кинофильма.
      - Эй, начальство! Не мельтешите, мы не успеваем!
      - А вы не торопитесь. Это еще не аукцион, а эмоциональная зарядка, вы должны внутренне подготовиться к акту максимального желания, снисходительно разъяснил сидевший рядом с Солнечным человек, похожий на официанта.
      Когда груда вещей в углу сцены превысила человеческий рост, Солнечный встал и стукнул молотком. Свет в зале погас, освещенной осталась только сцена, где показывали вещи, да зеленый экран, на котором выплясывали жирные светящиеся цифры.
      - Сто тридцать желов номер двадцать первый! Сто тридцать за это чудесное манто! Кто больше? Женщины, напрягитесь, неужели только двадцать первый номер имеет право носить норку?.. Ага, двести один жел номер десятый, проснулась - то-то, никому не хочется упускать столь великолепную вещь. Кто больше?
      Солнечный выкрикивал эти слова перед напряженно молчащим залом. Мильч наблюдал за распорядителями, которые перебегали от стола к экрану, что-то поправляли, перешептывались. Рядом страстно замычали. Мильч оглянулся. Его соседка, стиснув руки, смотрела на манто гипнотизирующим взглядом. Если б этот взгляд имел материальную силу, каждая ворсинка манто была б расщеплена пополам или даже вообще распылена до молекулярного состояния. Внезапно впереди раздался крик. Высокий пронзительный голос принадлежал немолодой женщине.
      - Это безобразие! У вас машина не работает! Я так хочу, хочу, а ничего не показывается!
      - Минуточку, минуточку, - поднял руку Солнечный, - сейчас проверим. Ваш номер?
      - Тридцать второй.
      - Макс Петрович, пожалуйста, посмотрите контакт тридцать второго.
      Макс Петрович засеменил к экрану, что-то там поколдовал, щелкнул выключателем раз, другой - и цифры с экрана исчезли. Макс Петрович покачал головой и поспешил к пульту управления, затем вернулся, прошел в зал и приблизился к возмущенной женщине. В наступившей тишине все услышали его голос:
      - Она, того... поверх нейлона датчик привязала.
      Все загалдели, а Солнечный сказал:
      - Ну, гражданочка, вы сами виновны. Ваше желание оказалось изолированным от прибора. Сейчас все исправим.
      - И нас и нас проверьте! - послышались женские голоса.
      - Товарищи, успокойтесь, все было проверено перед началом Аукциона. То, что произошло с тридцать вторым номером, - чистая случайность, и сейчас мы увидим...
      Макс Петрович щелкнул выключателем, и на экране вспыхнула цифра "611". Указатель остановился против N_32.
      - Ого! Тридцать второй хочет манто с силой в шестьсот одиннадцать желов! Женщина была права, как видите. Шестьсот одиннадцать - раз, кто больше?.. Шестьсот одиннадцать - два... - Солнечный поднял молоток.
      - У вас провода перепутаны! - истерично крикнула соседка Мильча.
      - Этого не может быть. Три! Продано. - Солнечный с сияющей улыбкой обратился в зал. - Можете получить товар.
      Норка оказалась слишком мала для ее обладательницы. В зале послышались злорадные смешки. Атмосфера Аукциона накалялась. Но женщину это не смутило. Она сгребла покупку и заявила:
      - Ничего. Пригодится. Продам за нормальные рубли. - И, гордая, довольная собой, прошла в зал.
      Мильч видел, как человек, сидевший рядом с Солнечным, прошептал ему на ухо несколько слов. Солнечный затряс головой.
      - Товарищи, здесь возникают опасения насчет возможной спекуляции со стороны лиц, обладающих, так сказать, большой силой желания. Но я думаю, эти страхи преждевременны, тем более что эксперимент всегда предполагает некоторый риск...
      Судя по выкрикам из зала, мнение присутствующих разделилось.
      - Преждевременны! - кричали одни.
      - Ограничить, ограничить! - кричали другие. - Они такого нажелают себе, все из-под носа уведут!
      - Тихо! Тихо! - Солнечный поднял молоток. - Я полагаю, мы продолжим в том же духе, дальнейшее покажет...
      - Продолжим! - одобрительно загудела толпа.
      Для Мильча все, что происходило потом, слилось в фейерверк странных, несвязанных между собой сцен. Он хорошо запомнил буйный хохот покупателей, когда сороковой номер "выхотел" себе набор роскошного женского белья. Сороковым номером оказался школьник. Он помнит, как соседка жарким шепотом предлагала ему объединить желания и тем самым подавить конкурентов. Мильч указал ей на чисто технические трудности ее проекта, ведь все они были занумерованы. Очевидно, подобная мысль пришла не только соседке. Когда продавался обеденный сервиз, экран показал максимальную в этот день силу желания - свыше семи тысяч желов. Солнечный был потрясен, но, увидев указатель, пляшущий между двумя номерами, пригрозил лишить виновных права участия в Аукционе. Соседка Мильча, ее звали Зина, оказалась удивительно слабосильным существом. Она только бледнела, таращила глазки и стонала, но ничего не могла "выхотеть". Мильчу даже жалко ее стало, беднягу, и он пообещал себе, что приобретет что-нибудь для нее, когда пойдут стоящие вещи. Мильч пытался определить общие закономерности Аукциона.
      Лидировали в основном женщины. Изредка кое-что перепадало мальчишкам. Пожилые и совсем старые почти не выигрывали в этой бешеной гонке желаний. Очень бледно выглядели и солидные мужчины. Даже когда пошли чисто мужские вещи - электробритвы, рюкзаки, лодки, удочки, ласты, спортивная обувь, экран показывал всего сто-двести желов. Только когда в луче света, направленном на сцену, появилась модель "Москвича", сила мужских желаний прыгнула вверх, и у некоторых номеров достигла восьмисот-девятисот желов. Но это, конечно, не шло ни в какое сравнение с рекордами в женском многоборье.
      Мильч ожидал ювелиризделий. Его не трогали наряды, сервизы, мебель. Его сердце, он это твердо знал, могло открыться навстречу только маленьким, прихотливо изогнутым кусочкам металла. Мильч ожидал золота.
      Наконец Солнечный сказал:
      - Перед вами последний экспонат - кресло-кровать, модернизированное и усовершенствованное.
      - Как последний?! А ювелирные?
      Мильч был не одинок в своих потаенных мечтах. Этот возглас принадлежал почтенному пенсионеру. Старичок тоже мечтал взять реванш у женщин.
      - Не будет, - твердо сказал Солнечный, - чтоб не разжигать. Да и накладно.
      Толпа разочарованно вздохнула. Вздох Роберта был громче всех. На экране появились отрицательные показатели желаний.
      "Возьму хоть этот стул, - решил Мильч, - а то останусь с пустыми руками, как Зинка".
      "Взять" кресло оказалось делом простым: на него почти не было желающих. Мильч оттащил приобретение в угол сцены и спросил распорядителя:
      - А как с доставкой?
      - Собственноручно, - ответил тот и злорадно ухмыльнулся.
      Мильч выругался.
      Закрывая Аукцион, Солнечный заявил:
      - Мы благодарим всех присутствующих. Получены интересные данные, набрана значительная статистика. Обработка должна выявить новые закономерности, благодарю вас, друзья.
      Участники Аукциона расходились, унося добычу. Зал опустел. Мильч с досадой рассматривал свое кресло. Дурацкий Аукцион, потеря времени, больше ничего...
      Как-то так получилось, что в зале не осталось ни одного человека, кроме Мильча. Мильч закурил сигарету и опустился в свое кресло.
      Тотчас под сиденьем что-то щелкнуло, из подлокотников выскочили две пластмассовые лапы (Мильчу они показались теплыми, как человеческие руки), вырвали сигарету и отбросили ее прочь. Красный огонек описал в темноте эффектную дугу.
      Спинка кресла откинулась, лапы повалили Мильча и так крепко прижали к пористой набивке, что он не мог даже пошевелиться.
      - Э-э-э... помогите, - робко пропищал Мильч, дрыгая ногами.
      Никто не отозвался. Было слышно только сопение Мильча да поскрипывание кресла. Еще четыре лапы, выдвинувшись откуда-то снизу, начали торопливо срывать с него одежду.
      - Караул! - прошептал Роберт.
      Лапа прикрыла ему рот. Через несколько секунд владелец сказочного Рога оказался совершенно голым. Он лежал словно в саркофаге. Краем глаза видел, что свободные лапы раздирают в клочья пиджак, брюки, белье.
      - Там же документы! - задушевно просипел Мильч в жесткую пластмассовую ладонь.
      Лапы еще яростнее принялись кромсать ни в чем не повинную материю. Сделав свое черное дело, они вновь утонули в обшивке кресла.
      Шло время. Мильч начал замерзать. Его тело покрылось пупырышками, как после купания на холодном ветру.
      Наконец он ухитрился укусить лапу, которая все еще зажимала ему рот. К его удивлению, она отдернулась, словно живая, но тотчас возвратилась и закатила ему увесистую пощечину.
      - Сволочь, - сказал Мильч и вздрогнул.
      Он увидел, как из кресла возникла лапа со шприцем, в котором была какая-то подозрительная голубоватая жидкость.
      - Не надо! - в ужасе прошептал Мильч и сразу же взвыл от острой боли в бедре.
      Когда укол был сделан, кресло успокоилось. Все лапы спрятались, и Мильч только по инерции оставался лежать в позе уснувшего йога. Сообразив, что ему возвратили свободу, он вскочил и злобно пнул босой ногой чудо-кресло.
      - Ууу!..
      Из кресла выдвинулась лапа, погрозила пальцем, сжалась в кулак и спряталась. Мильч тотчас же отскочил в сторону.
      - Хотя бы туфли оставила!
      Он почему-то считал, что кресло женского рода.
      - Чем бы прикрыться?
      Но в зале не оказалось подходящего материала. Зал был до удивления пустым. Как назло, как нарочно, в нем отсутствовали занавески, покрывала, скатерти, накидки, портьеры, потерянные носовые платки и другие предметы, из которых так легко соорудить набедренную повязку жителя Микронезии или тогу римского сенатора. Осторожно ступая по пыльному полу, Мильч на цыпочках двинулся к выходу. Он дрожал от холода и стыда.
      Странным и непонятным для себя образом обнаженный Мильч сразу же попал в отделение мужского готового платья. Он отлично помнил, как долго вел его на Аукцион Солнечный, и справедливо полагал, что обратный путь окажется столь же протяженным. Ан нет, все вышло иначе.
      Мильч толкнул дверь и, как пробка от шампанского, влетел в переполненный людьми отсек универмага. Ошеломленный и ослепленный, он дал было задний ход, но дверь за его спиной захлопнулась и обратно уже не впускала. Свет, тепло, шум... Он заметался, ища спасения. Оно пришло в лице манекена в вечернем костюме. Мильч спрятался за спину молодого человека с нарисованными волосами и, мелко дрожа, притаился. Как это ни удивительно, но его не заметили.
      Может быть, мы когда-нибудь и узнаем, что делал Мильч, мечтая стать человеком-невидимкой, но, наверное, никогда не будет разгадана тайна его переодевания. Голый испуганный молодой человек на глазах у сотен покупателей и десятков продавщиц сумел раздеть манекен и облачиться в его изысканный костюм! Это в равной степени замечательно и непостижимо.
      Разобрав манекен на составные части, Мильч взобрался на освободившуюся подставку, чтобы посмотреть в зеркало, к лицу ли ему вечерний туалет.
      - Смотри, Танюша, - услышал он рядом с собой голосок продавщицы и замер, - новый манекен поставили. Симпатичный, правда?
      - Ничего, - сказала Танюша.
      - Я видела, какой-то дядька в черном тут возился. Мне нравится новенький, только стоит он неправильно. Нужно поставить его получше.
      Мильч почувствовал, как тонкие девичьи руки вывернули ему локти, откинули назад голову и растопырили пальцы. Он не сопротивлялся и вскоре застыл в той нелепой позе, которая присуща интернационалу манекенов.
      - Вот так, - сказала девушка, и подруги удалились.
      Мильч стоял, стоял и чувствовал, как мускулы его деревенеют, а тело наливается холодной, каменной тяжестью.
      Зато когда наступил вечер и универмаг опустел, окаменевшие члены вновь обрели присущую им подвижность и гибкость. Подобно ожившей статуе Командора, Мильч сошел со своего пьедестала и пустился в обход новых владений. Универмаг принадлежал сейчас только ему. Меха, телевизоры, пылесосы, ковры, сейфы с накладными, фрукты и вина - все это было теперь его. Но первым делом он пошел, понятно, в ювелирный отдел. Шеренги часов в золотых и металлических корпусах, когорты колец и кулонов, легионы серег, эскадры портсигаров и армады лучезарных ожерелий встретили своего фельдмаршала молчаливым сиянием.
      Исполнилась мечта идиота. Мильч попал, наконец, в свой Рио-де-Жанейро. Он мог унести отсюда все, что только душе угодно. Но кто предпочтет часть целому? И как только пропел петух, Мильч, подобно испуганному привидению, шмыгнул на свое место. Взобрался на подставку и застыл в нелепой, но уже немного привычной позе. Инъекция синей жидкости оказалась прямо-таки чудодейственной. Когда веселая стайка продавщиц в черных шелковых халатиках наполнила помещение, Мильч уже успел совершенно окаменеть, даже мысли его сделались неподвижными, как отвердевший асфальт.
      Так протекали годы...
      Но, совершая однажды ночной обход, Мильч очутился в совершенно незнакомом помещении. Давно забытый мотив зазвучал в его душе. Он удивленно таращил глаза на заваленные бумагами столы, приборы, штативы с химическим стеклом. Короче говоря, Мильч очнулся. И может быть, впервые в жизни ему стало действительно страшно. Он задумался. Горько задумался. Черный ящик позволил Мильчу заглянуть в такие глубины собственной души, о которых он даже не подозревал. Впрочем, избитый штамп "глубины души" нисколько не выражает истинной сути. Души, как известно, вообще нет, что же касается глубин, и там, где Мильч ожидал увидеть черный бездонный колодезь, оказалась лишь крохотная грязная лужица. Это и сразило Мильча. Можно упиваться бездной порока, лелеять, употребим слова Эдгара По, демона извращенности, но какие сильные чувства вызовет мелкая и пошловатая обыденность? За что ты продал душу, Мильч? И кому продал? Добро бы Люциферу, а то колечкам и браслетам... На кой ляд они тебе? Хочешь владеть всем этим барахлом? Но ведь ты и владел им, когда был... манекеном... Хочешь остаться манекеном, Роби?
      И Мильч решил рассказать все.
      Вы слышите набат? Это ударил колокол, возвещающий начало развязки. Сейчас произойдет то, что должно было произойти с железной необходимостью. Линия Мильча должна пересечься с линией Черныша. В воле авторов было придумать, как совершится этот знаменательный эпизод, один из узловых моментов развития фабулы. Но над самим фактом неизбежного столкновения Мильча с Чернышом авторы уже не властны. Это неизбежность.