Падение Арконы

      Бывают идеи недоноски, бывают выкидыши.
      - Ну, что, Кот? Будем спать? - Игорь перебрался на софу и постучал ладонью по подушкам, - Ну, иди сюда, зверюга! Так уж и быть.
      И вдруг Кот запел Баюном, заурчал медоточивой гармонью, под звуки которой по телу Игоря разлилась приятная истома, и человек быстро заснул.
      В который раз в своих видениях Игорь брел по заколдованным тропам волшебной гущи. Впрочем, на этот раз лес был зимний. Ему казалось, что он проваливается в снег по пояс, вылезает на заледенелую обветренную поверхность, и снова проваливается. Странно, Игорь не чувствовал холода, более того, он не мог со всей определенностью сказать, во что одет, и как он вообще выглядит. Рядом шагал Влас, старец шел своей невозможной, невообразимой походкой, столь удивившей Игоря в их первую встречу.
      - Я здесь все пути ведаю. Главное, не отставай! - сказал ему Проводник.
      * * *
      - Что-то вороны раскричались? - молвил Василий, указав своему водчему на двух крупных и черных, как смоль, птиц- Не к добру это! Видать, опять каратели облаву затеяли.
      - Не боись. Прорвемся. Я тут все тропы знаю! Только, поспевай! Влас ускорил шаг и теперь сержанту приходилось за ним бежать, что не особенно удобно в лесу, полном глубокого снега.
      - А про воронов - люди брешут. Ониптицы в хозяйстве полезные. Иной раз и присоветовать что умное могут.
      Да, кстати, чуть не забыл! - Влас протянул парню небольшой сверток.
      - Что это?
      - Да, твой дружок просил матери его передать. Так что, не поленись, съезди к ней. Воля умирающего и для меня- закон.
      - Зинченко? - изумился Василий.
      - Он самый. Постучал под вечер. И говорит, мол, передай Акулине Гавриловне. Ну, перед делом нашим, значит, и пришлось пообещать уважить его просьбу.
      - Что ты несешь, старик?
      - Вот и дорога! - оборвал его Влас, переваливая через бугор.
      За ним вскарабкался и Василий.
      Внизу, по ту сторону, у подножия склона извивалась черно- коричневой змеей довольно широкая дорога. Странный цвет объяснялся тем, что по ней медленно продвигалась вперед моторизованная колонна гитлеровцев.
      - Тоже мне, проводник нашелся, - подумал Василий.
      - Стой! - двое в форме сельской полиции направили на русских дула винтовок.
      - Кто такие? Откуда! Чего шляетесь по лесу?
      - Да мы свои.
      - Оно и видно, что свои. Михаил!
      - Я!
      - Держи-ка этих своих на мушке! - приказал полицай напарнику.
      - Здешние мы...- быстро заговорил усатый небритый парень в ушанке и тулупчике, поправляя топор за поясом- вот, по дрова пошли. Холодно. Мороз.
      Но Василию не поверили - Ну-ка, спускайтесь сюда! Вниз и по-одному. Да не вздумайте драпать! - скомандовал тот, что постаршеИшь, по дрова они вышли. Здесь до ближайшей деревни версты три с гаком. Уж мне ли не знать.
      - Контра. Фрицам продался!
      - Что ты сказал, щенок! - не расслышал полицай.
      - Ты постой тут, Вася. А я с ними пойду, договорюсь! - подмигнул сержанту Влас и шагнул вперед, поправляя на голове высокую меховую шапку.
      - Почему остановились? - Курт подозвал к машине фельдфебеля.
      - Заминка, господин капитан. Партизан поймали.
      - Где они?
      - А вот, один, сюда топает.
      Вальтер посмотрел в ту сторону, куда указывал проводник.
      По склону к ним спускался высокий старик в серебристом, как паутина, шерстяном плаще, в широкополой не по сезону шляпе, надвинутой на глаза, из под которой виднелась седая борода, заплетенная в косу. Странный русский опирался на длинную гладкую палку. У ног его виляя хвостом крутилась огромная овчарка.
      - Руки вверх, дед! И быстро... Смотри, без шуток! - скомандовал полицай.
      - Я те сейчас покажу, кому тут лапы к верху подымать! - пробасил старец и полез в карман плаща.
      - Граната! Стреляйте! - крикнул кто-то.
      - Ах, ты так! - полицай разрядил в старика винтовку, но к его удивлению дед не упал.
      - Твою мать, неужели промазал?! - он дал второй, а затем третий выстрел.
      - А ну, давайте все разом! - захохотал старик.
      В тот же миг серая собака Ивана прыгнула на предателя, разом откусив ему голову. Да и не овчарка это вовсе, а волчище, каких поискать.
      Гитлеровцы старательно в упор расстреливали деда из автоматов, но тот стоял, заговоренный, и смеялся. Затем он вытянул руку, на которую откуда ни возьмись приземлился здоровенный ворон, и приветствовал Хозяина: Харр! Харр!
      Тут к своему ужасу Курт увидел, как этот старик свободной рукой поправляет край этой дурацкой шляпы. Как ее поля медленно приподымаются, обнажая открытый, широкий лоб мыслителя, мохнатые брови, и единственное страшное око. Это был глаз, пронизывающий своим взором насквозь, проникающий в самую подноготную, глаз, срывавший маски, то был леденящий душу глаз Великого Одина.
      - Боже мой! - застонал Вальтер.
      - Думаете, сварганили себе железки - и самые сильные ? Ну, да я вас ужо поучу, - Один легонько толкнул высоченную корабельную сосну, та, не выдержав прикосновения, подалась вперед и начала тяжело, медленно и верно падать.
      Как только грянули первые выстрелы, Василий камнем упал в снег. Перекатился, уходя от пули, и замер, обомлев. Влас стоял, окутанный кольцами распоясавшейся метели.
      Разудалый Дед Мороз. Пространство ревело в его честь. Скрипели лесные великаны. Гигантская сосна рухнула на танк, сплющив, размозжив, размазав его в лепешку. Следовавшая за ним машина с офицерами исчезла среди вечнозеленой хвои.
      За этой сосной повалились и другие, перегораживая путь.
      - Ура! Бей фрицев!
      - За Родину!
      - За Сталина!
      С обеих сторон на дорогу высыпали партизаны.
      - Васька, ты чего? Ранили? -как ни в чем ни бывало ухнулся рядом в снег Кондрат.
      - Не, скорее контузили. Посмотри на дорогу. Видишь там бородатого деда. Ну, лесника такого кряжистого, Власа.
      - Да, где?. Ни черта ни ведать! Никакого старика мы в отряде не держим.
      - Да, вон! Там!
      - Это, Вась, Госпожа Метелица фрицу Кузькину мать кажет.
      - Может и так ? - засомневался он, потому что его недавний водчий исчез, испарился, пропал, словно бы и не приютил старец Василия в своей странной обители, будто бы и не случилось ничего.
      Лишь искристый снег да морозный ветер лепили в воздухе замысловатые фигуры.
      ГЛАВА ПЯТАЯ. СТРЕЛА СТРИБОГА
      "А лишь дохнул бы он! - летели бы дубравы,
      Как в летний день в степи летит сухой ковыль,
      И от высоких гор стояла б только пыль."
      ( П.Д.Бутурлин, "Стрибог")
      "Волхвы рекли: Закон смены и равновесия Яви и Нави есть Правь. И Белый Свет и Чернобог ведают, что есть над ними Справедливость.
      И Род решил, что никогда он не вернется обратно в лоно Ничто. Потому следом за Жизнью всегда будет Покой Безвременья, но никогда уж не будет Первородного Ничто.
      Справедливость в Обновлении, и в Движении- Справедливость. Ибо Покой тоже не вечен, он лишь хранит в себе старое Время- предвестие новой Жизни. И эта новая Жизнь обречена на Покой.
      Маг тот - кто следует Высшей Справедливости всегда и во всем. Однако, это вовсе не значит, что он никогда и ничего не делает чрезмерно. Былое вдруг застывает в камне, исчерпав себя. Свет вспыхнувшего солнца будит ростки под покровом земли. Талые воды собрав силу вешних ручьев рушат и прорывают плотины под действием одной, последней капли- так велика их незаметная сила.
      Связать Время, удержать его, протянуть сквозь его кольца путеводную нить, способна лишь Воля Рода, именуемая Велесом... Лишь Стрела Стрибога неудержимо пронзает Безвременье и сметает Покой.
      Маг - это тот, кто преодолевает барьер невозможного двумя способами. Он копит Силу, предъявляя ее миру в удобный момент, чтобы совершить новый скачок вперед. Он ищет и находит неизведанные коридоры меж входом и выходом. Не ищите легких путей- ищите пути короткие, ибо не каждый короткий путь легок.
      Не верьте ни в какое высшее предназначение человеческого рода вцелом. Есть лишь зачастую неосознанное стремление отдельных личностей к недостижимой цели. Они задаются вопросом - "Почему я живу?". Другой вопрос был бы бессмысленным, поскольку маги ведают о невозможности достичь всеобъемлющего Рода.
      Почему я вынужден отдавать себя под власть иллюзорного Идеала? Только лишь затем, чтобы противостоять низшему, животному, примитивнейшему в себе, и вместе с тем простому и естественному? Что хуже- бессмысленное желание жить или желание бессмысленной жизни?
      Рано или поздно всякий человек задается вопросом о цели и причинности собственного бытия. Если я живу - значит это кому-то нужно. А если нет-то зачем же я живу. Только лишь потому, что это необходимо мне самому! Или по велению всемогущего Рода? Стоит ли, будто дурак с писаной торбой, рыскать по умным книгам и закоулкам разума, силясь отыскать ответ, почему же я живу, тогда как можно просто жить, ничего не зная о мучительности подобных изысканий. Впрочем, это муки человека, бессильного осуществить полное самовыражение!
      Вот тут то и возникает мысль о тщетности попыток освободить собственную волю из под Воли Рода. Куда там, если даже бессмертные боги не способны к полной свободе- мойры определяли жребий олимпийцев, а норны- светлых асов.
      Что есть Воля Мага? Каковы его цели?
      Состоится ли маг вообще, если не убежден в первенстве Высшего или отрицает собственное предназначение?
      Маг тот - кто всегда противостоит навязанным ему внешним обстоятельствам, если они чужды его принципу собственного развития и совершенствования.
      За это мага и не любят. Именно за то, что свобода от духовных и светских уз вовсе не делает его бессильным и ничтожным, слабым, одиноким и растерянным. Поэтому он и будет гонимым до тех пор, пока тайная власть кучки убежденных в себе мерзавцев не уступит место власти свободных индивидов, полностью распоряжающихся лишь собственными мозгами и результатом лишь своего труда..."
      Так передал Игорю старый волхв- хоть и нет боле старика на Белом Свете, но скупые строчки дедовской тетради хранят об Олеге память.
      И снова, и снова он был Ингваром - ругом с таинственного острова. И опять брел он по лесу, разыскивая зачарованную поляну, магический Перекресток Межвременья.
      ... Миновав высокий ельник, Ингвар раздвинул ветки. Удивленному взору Игоря предстало могучее ветвистое дерево, макушкою упиравшееся в небеса. Под навесом густой листвы беспробудным сном спал его отец.
      * * * Тяжело перевалившись через гряду, к ее подножию спускался человек. Можно было подумать, что он пьян, но тянувшийся за ним кровавый след свидетельствовал о другом. Воин отрешенно взирал на зловещую картину отгремевшего боя.
      Витязя знали под именем Святобор. По тем временам он мог уже считаться стариком, ибо давно разменял четвертый десяток лет, грозных лет бесчисленных схваток и битв, беспокойных лет проведенных в тягостных раздумьях и молениях, лучших лет отцовства и воспитания сына. То был не простой воин. То был волхв- Стрибожий избранник. Самый неудержимый клинок на всем южном побережье Варяжского моря. Самый неутомимый из жрецов стремительного бога.
      Святобор брел, переступая через обезображенные трупы врагов и товарищей, пугая ленивое толстое воронье. Вот, он споткнулся о что-то грязно- белое и упал, уткнувшись лицом в пожухлую траву. Причиной его падения была исковерканная туша Световидова коня. В боку мертвого животного глубоко засел обломок копья. Половина морды начисто отсутствовала, снесенная датским боевым топором.
      На двести шагов вперед коса меняла цвет с желто-коричневого на белопурпурный. Там упокоились навеки всадники Солнечного Бога - мертвые защитники сожженной и разграбленной Арконы.
      Ворон деловито выковыривал глаз у полуживого скакуна. Святобор рванулся вперед и отогнал падальщика.
      Птица нехотя поднялась на крыло. Затем воин, стиснув зубы, подарил коню быструю смерть.
      Долго-ли, коротко-ли брел богатырьневедомо, да вышел он к священной роще. Углубившись в пропахший дымом пожарищ лес и раздирая руками колючие кусты малины, он выбрался на поляну.
      Здесь Святобор опустился в изнеможении и закрыл очи. Последнее, что уловил его потухший взгляд - это маленький дубовый росток, тянущий к солнышку редкие нежные листочки среди синих созвездий дикого базилика. Дальше он ничего не помнил, и не заметил он, как эта жалкая поросль поднялась, превратившись в молодое, жаждущее воды и света деревце. Затем дубок вдруг начал раздаваться вширь, и мощные корни, толстыми длинными змеями проникли в самое чрево Матушки Земли. То ли там, то ли где еще черпало дерево волшебную силу, вскоре над спящим ругом склонился настоящий зеленый гигант.
      И прилетали две птицы, и садились они на ветку этого дуба, не на вершину, потому макушки им не достать, а на простую веточку, с которой если смотреть, то видать сами Рипейские горы.
      И пела вещая Гамаюн, и молчала мудрая Сирин. И вели разговор птицы вольные, птицы вечные и могучие:
      - На море на океане, на острове Буяне лежит бел да горюч камень. А на камне том стоял Храм Велик, из того же камня вытесан, солоной водой морскою полит.
      - Ай, не камень там, сестрица, лежит, а китовый прах! О Стрибе память, о Ветрогоне. Ай, не вода там, сестрица, кипит и не дождь стучит! То горючи слезы Желины по сынам, да мужьям росским, по их женам, да детишками малым. Потому, стоял тот Храм, а ныне уж нет его. И пирует лютый ворог на развалинах, и уносят волны лодьи погребальные.
      - Вижу, вижу я, сестра, лодью Велеса, лодью Водчего непреклонного. Черным лебедем уплыла она, за реку Время великую, за воды ее беспредельные. Только в лодке той не старик лежит, молодец лежит, не живой лежит.
      - Чей он сын, сестра? Чей он брат, сестра? Муж ли молодец, аль неженатым пал. Почему он мертв, коль не пела я, не вела своих сладких песенок.
      Отвечала Гамаюн сестре старшей, птице Счастья, птице Смерти:
      - Игорь он, Святоборов сын. Ингвар то, Всеволодов брат. И хоть мужем пал, неженатым был. Неженатым был, да сына родил. А что в лодке он - знать Недоля то, что не пела ты - это Долюшка. И несет его необычный челн, к дому самого Коровича. И ни жив, ни мертв Святоборов сын, значит, Велему цена плачена. Миновал его взмах кривой косы, Так начертано, так назначено.
      Но, смотри сестра, что за удалец!?
      - То отец его, Святобор уснул.
      - Смертным сном, сестра, иль устал боец?
      - Нет, на этот раз Мару обманул.
      - Ты не пой ему - не его черед.
      - Не открою уст, больно надобно.
      - Знаю все, что с ним будет наперед.
      - Чу, молчи, сестра! Не рассказывай. Он не спит уже, веки лишь сомкнул. Обмануть меня не удастся. Ты вставай-ка, хитрый волхв, да смелее будь. Отвечай все, как есть, не лукавствуя!
      Тут восстал Святобор в богатырский рост, птицам кланялся до сырой Земли:
      - Вы простите мне, птицы вещие, птицы вольные, птицы мудрые! Я не хитростью, да не корыстью по земным иду по дороженькам. Меня ненависть по земле ведет, куда сердце - туда ноженьки. Помогите мне, боги сильные, боги грозные и бессмертные! Где искать мне злого ворога, разорителя, я не ведаю. Коль найду - не ждет пусть пощады враг. Он упьется своею победою.
      - Много ль толку, Святобор, в мести кровной, что съедает тебя заживо. Ты ступай, богатырь, сквозь волшебный бор, и покой тебе будет наградою. Ты олегом стань, им достоин быть. Коль олегом быть - себя победить.
      - Русичей жизнь была вольною, словно птичий полет. Цветасто ткали жены полотно. Кузнец ковал металл.
      Варили руги мед. И сурицу в честь Солнца, сам Браги захмелел бы, пригубив. Шли бражники с музыкою веселой, хозяек и детишек разбудив.
      Пока Свет стоит - надо мстить врагу, за обиды да позор матери. Я б обрел покой, только не могу. Жжет мне разум Христово распятие. Не учил ли нас добрый Белобог, не завет ли то свет Сварожичей: верх над Правдою Кривда не возьмет, без худых людишек да их помощи.
      - Мы промеж себя не сильны решить, что есть Правда, что Кривда с Ложью. Нас полегче ты о чем спроси, а помочь ты моли Стрибога.
      Наклонялись дубравушки, тучи по небу не плывут- летят, то спускалась на дуб птица третья, птица Стратим сильнокрылая.
      Как ударилась Стратим оземь вдруг, как взметнулись по воздуху перышки. Встал пред русичем сам Стрибог, буйных ветров дед и гонитель туч.
      И ужаснулся богатырь, и склонился он пред могучим богом.
      * * * Росту Стрибог был огромного. Головы на две выше волхва. Втрое шире Святобора в плечах. Его шумное дыхание пригибало к земле травы и кусты. Грива нечесаных волос и густая вилообразная борода колыхались под стать растительности. На ремне через плечо он перекинул яровчатые гусли, за спиною виднелся тугой лук в десять локтей, каких и в Англии и, вообще, на Свете не сыскать, у пояса был сагайдак- колчан со стрелами.
      - Славен будь, Неудержимый Стрибог!
      - Здравствуй и ты, верный Святобор!
      - Аль не скажешь, Неистовый, где искать мне ныне врагов моих да обидчиков.
      - Была бы воля, а враг всегда найдется, - усмехнулся Стрибог, и от его трубного голоса вновь закачались макушки вековых деревьев- Вы за этим что ли вызывали меня, хвостатые вещуньи?
      - Сам такой! - раздалось в ответ.
      Видел Святобор, как грозный бог стрелу вынимал, да не заметил, как на тетиву накладывал- птицы оказались проворнее и исчезли с глаз, избежав возмездия. Знали не понаслышке, каков Стриба в гневе.
      - Помоги! Сделай милость! Уж отмщу я сполна за смерть сына, за смерть друзей! За позор златокудрого кумира Арконы!
      - Ох, беда с этими говоруньями. Спал бы я себе, да почивал в хоромах северных, так нет же. Разбудили, растревожили. Ну, да ладно. Помогу я, Святобор, твоей кручине. Ты возьми-ка, богатырь, этот чудесный лук. Да попробуй-ка согнуть его...
      Мой черный лук - не чета оружию сребролукого Свентовита. Наверное, когда-то и он посылал живительные золотые лучи! Но с тех пор, как светозарный дал его на время неразумному Эвриту, а Тарх этот лук отобрал и напоил стрелы ядом одной гадины- с тех пор лук несет лишь смерть, окажись он в руках смертного. Тарх подарил его другу Фильке, именно он и убил князя Бориса под Троей. И погибло бы еще много славных богатырей, кабы я не отобрал у людей опасную игрушку.
      Принял Святобор волшебное оружие, и вмиг оно стало ему в пору, уменьшившись в размерах. Но даже теперь лук был шести локтей и с превеликим трудом согнул его богатырь, натянув тетиву. Словно струну на гуслях, осторожно тронул ее смертный - зазвенела тугая тетива, взяв мрачные низкие ноты.
      - Аж дух захватывает! - наконец, завороженно вымолвил человек.
      - Нет спасения от его призрачных далекоразящих стрел, нет им преград. Лук мой не знает промаха! - сказал суровый бог- Владей им, Святобор, пока не сгинет твой злейший враг. Но большего ты не проси. Гоню я тучи грозовые, и с корнем вывернуть могучие дубы под силу мне. Вздымаю волны я на море, и сокрушительным ударом ломаю айсберги и льды. Но есть превыше воля, которую и мне не преступить... Теперь, закрой глаза! Но лишь откроешь их - узришь ты путников, и следуя за ними, найдешь успокоение терзаниям.
      - Спасибо! - начал было Святобор, но властный взгляд Стрибога заставил его поберечь благодарственные слова на потом.
      Он почувствовал всей кожей, всей своей непрочной сущностью, как бурный, стремительный порыв ветра поднял тело над землей, как неукротимым ураганом понес куда-то ввысь, превратив лицо в колыхающийся студень.
      * * * Когда любопытство взяло верх, и волхв приоткрыл глаз, потом открыл и второй- он стоял на выжженном солнцем поле, крепко сжимая в кулаке кибит лука за верхний из его рогов. У ног он увидел вечно полный стрелами колчан Стрибога и сафьяновый налуч, сложенный поверх него, а также пару своих мечей, воткнутых в суглинок.
      Стрелы были самыми разными, кипарисовыми, березовыми, тростниковыми, кленовыми или тисовыми, но как он вскоре убедился, хозяин лука всегда доставал из тула именно ту из них, что была необходима, можно кайдалик с плоским железком или обыкновенную севергу, а хочешь- длинную дардесстрелу или барбилон с зубчатым наконечником. В кармане на боковой стороне колчана хранилась крепкая круглая тетива, и как потом оказалось, она не знала сносу.
      Лишь только он разобрался со снаряжением и выбрался на более- менее заметную дорогу, ведущую через поле, как невдалеке замаячили две фигуры.
      Святобор ускорил шаг и вскоре догнал странную парочку- это были мертвецки пьяный франк и его более трезвый слуга. Веселый рыцарь горланил незатейливую песенку, а его попутчик, и главным образом лошадь простолюдина, изнывали под тяжестью доспехов их тучного хозяина. Несмотря на это балладу изредка прерывали едкие замечания на ломаном французском:
      Во славу милых сердцу дам Тра- та- та, тра- та- та!
      В поход собрался наш Бертрам.
      Трам- та- та, да трам- та- та!
      И если б не один порок, Тра- ля- ля, тра- ля- ля!
      Сам черт сравниться б с ним не мог.
      Трал- ля- ля, эх, трал- ля- ля!
      - Ведь, пил безбожно сэр Бертрам, как не советуем мы вам!
      - Ио- го- го! Иого- го! - откликнулась лошадь слуги.
      - Молчит, дурак! Тебе ли судить благородного сира! Запомни, доброе винцо греет душу!
      - Я что? Я ничего, хозяин! Это моя кобыла...
      - Тогда замолкните....замолчите... А, какая разница! Оба... Вдвоем... Тишина!
      Раз едет лесом на коне...
      Тра- та- та, тра- та- та!
      И видит замок на горе...
      Трам- та- та, да трам- та- та!
      Он надевает свой шелом Тра- ля- ля, тра- ля- ля!
      На всякий случай, если что!
      Трал- ля- ля, эх, трал- ля- ля!
      - А в замке том, небось, дракон ?
      - Угу!
      И впрямь, ведь там живет дракон!
      Крадет маньяк девиц и жен!
      - Сэр Родж... Простите, сир Роже! Вы не могли бы опустить припев? Это портит балладу...
      - Заткнись, скотина, и слушай дальше, если ни на грош не разбираешься в высоком искусстве рифмопле...
      рифмо- сло- же- ния.
      "Эй, змей гремучий, вылезай!
      Кулак могучий мой узнай!
      Стучит в ворота сэр Бертрам.
      Тарам- парам, парам- тарам!
      - Сэр рыцарь! Может быть, нам сделать привал. Глядите! Вон и солнышко к закату клонится!
      На мощной городской стене Тра- ля- ля, тра- ля- ля!
      Мелькает белый силуэт...
      Трал- ля- ля, эх, трал- ля- ля!
      Глаза бросают томный взгляд Тра- та- та, тра- та- та Вот так все женщины глядят...
      - Сир!
      - Вперед, бездельник, Том!
      "А, так он из тех норманнов, что осели на острове,"- догадался Святобор.
      - Только вперед! Завтра мы должны быть в Альденбурге. Туда же прибудут маркграф Альбрехт и даже Генрих Вельф.
      В их свите есть немало доблестных норманнов, хотя я считаю, что не пристало благородным рыцарям обивать ступени у чьего бы то ни было кресла, тем более немецкого.
      "Отлично- подумал Святобор, - и мне туда же".
      - Я слышал, господина маркграфа прозвали Бранденбургским Медведем...
      - А он такой и есть.
      Поскольку лошади рыцаря и его слуги давно уже не знали, что такое галоп, предпочитая неспешный шаг, ругу ничего не стоило бы обогнать их. Но то ли его заинтересовало продолжение этой глупой баллады, то ли мелькнула удачная мысль - Святобор поправил лук за плечом и вновь обратился в слух. В поле его внимания попадали лишь значимые строки развернувшегося повествования, а припев разудалой песенки он пропускал мимо ушей:
      Бертрам решетку сносит прочь!
      Освободить Ее не прочь.
      Восторгом вся душа полна, Как от зеленого вина!
      Вдруг, выползает сам дракон, Живого места нет на нем.
      Хоть скользок и броня притом, Да нализался в доску он.
      Бертран коню в поддых ногой!
      И гадину зовет на бой:
      "Иль меч тебя мой сокрушит, Иль станем мы с тобой дружить?
      Коль не отдашь Инесс добром, Не быть ли битому, дракон?
      Купился бедный сэр Бертрам На "кроткий взор и гибкий стан".
      - Да, ради бога! Забери Дракон Бертраму говори На кой мне ляд семейна жизнь ?!
      А ты, Бертрам, теперь молись!
      Взгляни на мой несчастный вид!
      Я ныне полный инвалид, А никакой не джентльмен, Чтоб упустить такой момент!
      Дурак ты, милый мой Бертрам!
      Не пей так много по утрам!
      И вот что, друг, прошу учесть!
      В ней что-то дьявольское есть!
      - В ней что-то дьявольское есть! - вставил Том.
      - Иого- го! Иого- го! - откликнулась его лошадь.
      Однако, сэр Роджер все-таки догорланил балладу до логического конца:
      "Прощай, красавица Инесс!
      Тра- та- та, тра- та- та!
      Сказал дракон и вмиг исчез.
      Трам- та- та, да тра- та- та!
      Доподлинно известно нам:
      Почил безвременно Бертрам!
      Дослушав сей скорбный эпилог, Святобор решил поближе познакомиться с исполнителем баллады, тем более, это соответствовало его плану.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ. ДРУЖБА ДРУЖБОЙ...
      "Что вредоноснее какого бы то ни
      было порока? - Деятельное сострада
      ние ко всем неудавшимся и слабым:
      христианство ..." (Фридрих Ницше)
      Утром Кот куда-то пропал. Наверное, вылез в форточку. Игорь по этому поводу особо не горевал. Переписав файлы на дискету, он отправился к Всеславу, который недавно снял комнату в коммуналке на Самотеке.
      Тренер был в веселом расположении духа.
      Всеслав тяжело переживал развал общины и поэтому иногда позволял себе пропустить одну- другую рюмочку, чего ранее с ним не случалось.
      Спиртное согревало, отвлекало от горьких мыслей о недолговечности сущего. Вот в таком, слегка расслабленном состоянии, наш герой и застал своего бывшего тренера.
      - Игорь! Сколько лет!? Сколько зим!?
      Заходи!
      Он тут же потянул друга за рукав внутрь комнаты, где усадил в кресло, сунув под нос пухлый томик Толстого.
      - Ты смотри, во как Лексей Константиныч дает!
      Следует отметить, что последний год Игорь вообще не касался художественной литературы, поскольку давно переболел детской начитанностью. Тем не менее вскоре Игорь разделил восторг Всеслава:
      Он вдруг сказал народу:
      "Ведь наши боги дрянь, Пойдем креститься в воду!"
      И сделал нам Иордань.
      "Перун уж больно гадок!
      Когда его спихнем, Увидите, порядок Какой мы заведем!"
      Послал он за попами В Афины и Царьград, Попы пришли толпами, Крестятся и кадят, Поют себе умильно И полнят свой кисет; Земля, как есть, обильна, Порядка только нет.
      - Занятно. Но я пришел по делу, - напомнил Игорь.
      - Выкладывай. Тебе кофе с молоком? - осведомился Всеслав.
      - Спасибо, я не пью кофе, если можно - чай, и не очень крепкий.
      - Итак?
      - Итак, в меня стреляли, - продолжил Игорь.
      - Вот это да?! Зачем? Кто?
      - Интуиция говорит, что вот эти ребята, - Игорь протянул Всеславу изрядно помятый в кармане сложенный вчетверо листок проспекта.
      Всеслав пробежал текст глазами.
      - Гм! Широко замахнулись. Но они вряд ли бы стали действовать столь примитивно, если б ты им серьезно насолил.
      Это обычное приглашение к сотрудничеству, каких тысячами раскидывают по почтовым ящикам. Так, в чем вы не сошлись?
      - Я тебе вовсе не сказал, что меня хотели убить, - сказал Игорь, совершенно ясно, это была проверка.
      Видишь, и тебе тут же пришли в голову веские доводы против участия Интеллектуального Братства в грязных делишках. Вывеска обязывает. Они все верно рассчитали, и никто до них не докопается.
      - Знаешь, по-моему в последнее время ты стал излишне...
      - Ну, договаривай, Всеслав! Мнительным?
      Осторожным? Нет, Всеслав, я не страдаю манией преследования. Если не ошибаюсь, мне не стоило и к тебе заходить.
      - Не вижу в этой бумажке ничего криминального. Они в лучшем случае утописты. Делать людям нечего.
      Нет, если в тебя действительно стреляли...
      - Всеслав! Ну, что ты говоришь? Они продырявили мою дверь в трех местах. Дырки величиной с кулак.
      Помповое ружье. Правда, теперь я ученый...
      - ...Хорошо! Но может, это просто кто-то сводит счеты?
      - Нет, Всеслав! Речь идет о моих разработках, о моей книге. По правде, мне очень нравится их постановка вопроса. Но вот то основное в чем мы расходимся окончательно и бесповоротно: я считаю, что единственным законом личной и общественной жизни может быть лишь внутренний нравственный закон каждого. Я был бы им Братом, если бы мне оставили мою собственную совесть, мое собственное представление о справедливости, а не навязывали в качестве чего-то несомненного справедливость Братства, Совета, Магистра. Им не угодило, что моя книга, а они как-то о ней проведали, не подлежит их принципу "свободного распространения"... По-ихнему я занимаюсь "умышленным сокрытием информации", однако, оставляю за собой святое право что-то рассказывать всем, а что-то утаивать до поры до времени.
      - Узнаю прежнего Игоря. Раньше тебе не нравилось христианство.
      - Я и сейчас не признаю его милосердия!
      - взбеленился Игорь, - А знаешь почему? Потому что институт Христа, как и это пресловутое Братство, искажает мои представления о Справедливости. И не надо меня уверять, Всеслав, что христианская справедливость есть милосердие. Иегова, да и Христос, милосердны далеко не всегда, хотя, возможно по-своему они и справедливы. У язычников- русов, и не мне это тебе говорить, не было понятий Добро и Зло, их заменяли более объемлющие Правда и Кривда. Скажи-ка, злой ли Сатана? Злой и гадкий- ответит любой школьник. А бог какой? Выходит, добрый! Так почему же служители Господни, Церковь, всякие там Ордена, да Монашества, призывая к всепрощению от имени Христа, развили такую кипучую деятельность, что вырезали и втоптали в грязь целые народы?!
      И наш в том не исключение! От какого- такого великого добра это сделано? Я сужу, пусть судят и меня. Но по Кривде все кругом, ох и по Кривде!
      - Так и пишут же - Правда к небесам вознеслась, а Кривда- по Земле бродит, - усмехнулся Всеслав, а затем уже серьезно добавил- По-моему, основная заслуга христианства именно в том, что оно утвердило понятия Зла и Добра.