Часовые Запада (Маллореон - 1)

      - Ну, я и выложил ей напрямик, что не потерплю всей этой чепухи. Я сказал, что они уже давно знакомы и пора с этим покончить.
      - Ты был просто очарователен, - саркастически заметила она.
      - Сенедра, да в чем же дело?
      - Не важно. Продолжай. Вечно ты тянешь кота за хвост.
      - Я? Это ты меня все время перебиваешь.
      - Да рассказывай же, Гарион. Он пожал плечами.
      - Да вот, собственно, почти и все. Он сделал ей предложение, она согласилась; потом я повел их в церковь.
      - Слова, Гарион, - настаивала она. - Слова. Что именно он сказал?
      - Ничего потрясающего. Что-то вроде "ты согласна взять меня в мужья, Нерина".
      - Ах, - проговорила Сенедра дрогнувшим голосом. Он поразился, увидев слезы у нее на глазах.
      - Да в чем же дело? - спросил он.
      - Не важно, - ответила она и вытерла глаза тонким носовым платком. - А что она ответила?
      - Она сказала, что у нее не было времени, чтобы обдумать ответ, поэтому я приказал ей согласиться.
      - И?..
      - Она сказала: "Я беру вас в мужья, господин Мандореллен, всем сердцем".
      - Ах, - снова проронила Сенедра и опять поднесла платок к покрасневшим глазам. - Как это прекрасно.
      - Ну, если ты так считаешь, - сказал он. - Мне это показалось слишком затянутым.
      - Иногда ты просто безнадежен, - произнесла она. Затем грустно вздохнула. - Мне никогда не делали формального предложения.
      - Разумеется, делали, - возмущенно произнес он. - Разве ты не помнишь всю эту церемонию, когда вы с толнедрийским послом вошли в Тронный зал?
      - Это я тебе делала предложение, Гарион, - напомнила она ему, тряхнув золотыми кудрями. - Я предстала перед твоим троном и спросила тебя, согласен ли ты взять меня в жены. Ты согласился, и на этом все завершилось. Меня ты никогда об этом не просил.
      Он, нахмурив брови, задумался.
      - Не может быть, чтобы не просил.
      - Никогда.
      - Ну, раз уж мы поженились, значит, это не так уж и важно, правда?
      Лицо молодой женщины окаменело. Он перехватил ее застывший взгляд.
      - Ну неужели же это так важно, Сенедра? - спросил он у нее.
      - Да, Гарион. Важно. Он вздохнул.
      - Ну ладно. Придется мне это сделать.
      - Что сделать?
      - Предложение. Выходи за меня замуж, Сенедра.
      - Это все, на что ты способен?
      Он окинул ее долгим, внимательным взглядом. Надо признаться, что вид у нее был очень соблазнительный. Одетая в бледно-зеленое платье, все в оборочках и кружавчиках, она сидела на стуле, выпрямив спину, капризно прикусив губу. Гарион поднялся с места, подошел к ней и элегантно опустился на колени. Взяв ее маленькую ручку в свои ладони, он испытующе заглянул ей в лицо, пытаясь изобразить то безграничное обожание, которое было написано на лице Мандореллена, когда он делал предложение прекрасной Нерине.
      - Согласны ли вы, ваше императорское величество, взять меня в мужья? спросил он. - Я почти ничего не могу предложить вам, кроме честного, любящего сердца и вечной преданности.
      - Ты что, смеешься надо мной? - с подозрением спросила Сенедра.
      - Нет, - сказал он. - Ты хотела официального предложения, вот я тебе его и сделал. Ну?
      - Что "ну"?
      - Ты согласна выйти за меня замуж? Она лукаво поглядела на него, глаза ее сверкнули. Затем она нежно взъерошила ему волосы.
      - Я подумаю, - ответила Сенедра.
      - Что значит - подумаешь?
      - Кто знает? - кокетливо сказала она. - Может, найдутся претенденты получше. Поднимайся, Гарион. Если ты так и будешь стоять на полу, твои штаны отвиснут на коленях.
      Он поднялся на ноги.
      - Ох уж эти женщины! - воскликнул он, театрально заламывая руки.
      Сенедра наградила его одним из тех быстрых, исподлобья, взглядов, от которых, пока он не раскусил, что это просто притворство, у него всегда слабели колени.
      - Разве ты меня больше не любишь? - спросила она дрожащим голосом, изображая маленькую девочку.
      - Послушай, мы ведь договорились, что это больше не повторится?
      - Но это же особый случай, дорогой, - ответила она. А затем, рассмеявшись, соскочила со стула и обвила руками его шею. - Ах, Гарион, - смеясь проговорила она. - Я безумно тебя люблю.
      - Надеюсь, что так оно и есть, - произнес он и, крепко обняв свою драгоценную жену, поцеловал ее в губы.
      На следующее утро, одевшись довольно небрежно, Гарион постучал в дверь личных покоев Сенедры.
      - Да? - откликнулась она.
      - Это Гарион, - сказал он. - Можно мне войти? Воспитание Польгары не прошло для него бесследно. В Сендарии ему так прочно привили хорошие манеры, что, даже будучи королем, он всегда спрашивал разрешения прежде, чем войти к кому-нибудь в комнату.
      - Конечно, - ответила она.
      Отворив дверь, он оказался в комнате, сплошь отделанной драпировками из розового атласа и светло-зеленого бархата. Арелл, любимая фрейлина Сенедры, смущенно поднялась со стула и склонилась в реверансе. Арелл была племянницей сенешаля Бренда, дочерью его младшей сестры. Она представляла собой образец алорийской женской красоты - высокая, светловолосая и полногрудая, с обернутыми вокруг головы косами, глубокими голубыми глазами и нежно-молочным цветом кожи. Они с Сенедрой стали близкими подругами и много времени проводили вместе, шепчась и хихикая. Арелл всегда густо краснела, когда в комнату заходил Гарион. Он не мог понять почему, но втайне подозревал, что Сенедра рассказывает своей фрейлине кое-какие интимные подробности их супружеской жизни, которые следовало бы держать при себе.
      - Я отправляюсь в город, - сказал Гарион своей жене. - Тебе что-нибудь нужно?
      - Я предпочитаю сама ходить по магазинам, - ответила Сенедра, расправляя складки на своем атласном утреннем платье. - Все равно ты купишь что-нибудь не то.
      Он хотел было ей на это ответить, но передумал.
      - Как хочешь. Увидимся за обедом.
      - Как прикажет мой господин, - ответила Сенедра, делая вид, будто опускается на колени.
      - Прекрати.
      Она состроила ему гримаску, а потом вдруг подбежала, обвила руками за шею и поцеловала. Гарион повернулся к Арелл.
      - Моя госпожа, - поздоровался он, вежливо поклонившись.
      Арелл, стоявшая поодаль, наблюдала за супругами с откровенным интересом и, как показалось Гариону, с некоторым ехидством. В ответ на приветствие своего государя она снова вспыхнула и сделала реверанс.
      - Ваше величество, - с уважением произнесла фрейлина.
      Покидая личные покои королевы, Гарион пытался догадаться, что же такого Сенедра поведала Арелл, что вызывает все эти румянцы и странные взгляды. Он был, однако, искренне благодарен этой светлово лосой девушке. После вмешательства тетушки Пол, которой удалось положить конец размолвке, причинившей королевской чете так много страданий, Сенедра снова стала покушаться на все свободное время Гариона. И только Арелл, эта светловолосая красавица, умела увлечь беседой и разными женскими заботами несколько взбалмошную королеву, что позволяло Гариону заниматься своими делами и не ощущать при этом чувство вины. В общем, он понял, что быть женатым - дело неплохое, но иногда Сенедра немного пережимает.
      В коридоре его поджидал второй сын Бренда, Кейл, державший в руке лист пергамента.
      - Думаю, что это заслуживает вашего незамедлительного внимания, ваше величество, - церемонно произнес он.
      Кейл был настоящим воином, высоким, широким в плечах, как и его отец и братья, к тому же он отличался недюжинным умом, образованностью, сдержанностью и благоразумием и достаточно много знал о Риве и ее гражданах, чтобы разбираться в ворохе прошений, жалоб и предложений, отделяя действительно важное от незначительного. Когда Гарион впервые сел на престол, он сразу понял, что ему необходим человек для управления штатом чиновников, и выбор естественным образом пал на Кейла. Ему было года двадцать четыре, он носил аккуратно подстриженную каштановую бороду. Результатом долгих часов, проведенных над книгами и документами, стали слегка прищуренные глаза и глубокая складка между бровями. Поскольку они с Гарионом много работали вместе, то вскоре сделались добрыми друзьями. Гарион высоко ценил советы Кейла и всегда прислушивался к его суждениям.
      - Это серьезно? - спросил он, беря в руки пергамент и пробегая по нему глазами.
      - Может оказаться, что да, ваше величество, - ответил Кейл. - Спор идет о владении одной долиной. Обе семьи, вовлеченные в него, довольно могущественны, и мне кажется, что нам следует поскорее уладить это дело, пока оно не зашло слишком далеко.
      - Есть у какой-нибудь из сторон неоспоримые доказательства на право собственности? Кейл покачал головой.
      - Обе семьи уже несколько веков сообща пользуются этой землей. Однако в последнее время между ними возникли какие-то трения.
      - Понятно, - кивнул Гарион. Он задумался. - Что бы я ни решил, или одна сторона, или другая обязательно останется в претензии, так?
      - Весьма вероятно, ваше величество.
      - Ладно. Пускай лучше они обе будут недовольны. Сочини что-нибудь вроде официальной декларации о том, что их долина теперь принадлежит мне. Пускай они рвут и мечут, а через недельку я разделю эту землю точно посередине и дам каждой семье по половине. Они так разозлятся на меня, что забудут о своей вражде. Я не хочу, чтобы этот остров превратился в новую Арендию.
      Кейл рассмеялся.
      - Очень практичное решение, Бельгарион, - сказал он.
      Гарион лукаво улыбнулся ему в ответ.
      - Ты забыл, что я вырос в Сендарии? А там хитроумие и практичность ценятся как высшие добродетели. И еще - оставь в центре долины полосу земли шириной в сотню ярдов. Назови это государственной землей и запрети этим склочникам, ступать на нее. Тогда они не столкнутся лбами на границе. - Он отдал пергамент Кейлу и последовал дальше по коридору, весьма довольный собой.
      В то утро дела в городе привели его в лавку одного знакомого молодого стеклодува, искусного ремесленника по имени Джоран. Предлогом для визита послужила покупка набора хрустальных кубков, заказанного им в подарок Сенедре. Но истинная его цель была, однако, гораздо серьезнее. Будучи воспитан среди низкого сословия, Гарион прекрасно знал, что нужды и чаяния простого народа редко удостаиваются внимания тех, кто сидит на троне. Ему было просто необходимо иметь в городе пару ушей - не затем, чтобы шпионить и вынюхивать, подслушивая разглагольствования подвыпивших горожан, а чтобы иметь ясную, непредвзятую картину реальных нужд своего народа. Для исполнения этой задачи он выбрал Джорана.
      Осмотрев кубки, мужчины удалились в небольшое помещение в подсобной части лавки Джорана.
      - Я получил твою записку, как только вернулся из Арендии, - сказал Гарион. - Неужели дела и в самом деле так плохи?
      - Боюсь, что да, ваше величество, - отвечал Джоран. - Налоговая система не продумана, и это вызывает массу нареканий.
      - По-видимому, в мой адрес?
      - А кто у нас король в конце концов?
      - Спасибо, - сухо произнес Гарион. - Чем же в первую очередь вызвано недовольство?
      - Налоги - это изначально не самая приятная вещь, - заметил Джоран, - но их можно вынести, пока все платят одинаково. Людей раздражают привилегии.
      - Привилегии? Как это?
      - Дворяне освобождены от торгового налога. Разве ты не знал об этом?
      - Нет, - ответил Гарион. - Не знал.
      - Теоретически у дворян есть свои сословные обязанности - собирать и содержать войско и так далее. Но так было раньше, теперь времена изменились и государство само содержит армию. Однако если дворянин вздумает заняться торговлей, то не должен платить никаких налогов. Единственная разница между ним и другими купцами состоит в том, что ему посчастливилось родиться с титулом. У него такая же лавка, как и у меня, и занимаемся мы одним и тем же - только я должен платить налог, а он нет.
      - Да, это несправедливо, - согласился Гарион.
      - И что еще хуже, чтобы уплатить налог и не прогореть, мне приходится повышать цену, а дворянин может ее сбить и переманить к себе моих покупателей.
      - С этим надо разобраться, - сказал Гарион. - Льготы мы отменим.
      - Знати это не понравится, - предостерег его Джоран.
      - Им и не должно все нравиться, - ответил Гарион.
      - Вы очень справедливый король, ваше величество.
      - Справедливость тут ни при чем, - возразил Гарион. - И сколько дворян в городе занимаются коммерцией?
      Джоран пожал плечами.
      - По моим подсчетам, несколько десятков.
      - А сколько здесь всего купцов?
      - Сотни.
      - Так пускай меня лучше ненавидит пара десятков человек, чем несколько сотен.
      - Я об этом не подумал, - признался Джоран.
      - А мне вот приходится, - с горечью ответил Гарион.
      На следующей неделе с Моря Ветров подул пронизывающий шквальный ветер, принеся на скалистый остров слякотную осеннюю погоду. Ривский климат никак нельзя было назвать мягким и приятным, а этим летом так часто штормило, что риванцы уже свыклись с непрекращающимся косым дождем. Однако Сенедра выросла на юге, под безоблачным небом Тол-Хонета, и от сырой прохлады, проникавшей в цитадель всякий раз, когда небо серело и набухало от сырости, у нее портилось настроение. Обычно она пережидала непогоду, уютно устроившись в зеленом бархатном кресле у огня, укрывшись теплым одеялом, с чашкой горячего чая в руках и читала какую-нибудь толстенную книжку - как правило, арендийский роман, подробно повествующий о сказочно галантных рыцарях и томно вздыхающих дамах, которым постоянно угрожало какое-нибудь злодейство. Однако, если ненастье затягивалось, она обычно откладывала книгу и отправлялась на поиски других развлечений.
      Однажды поздним утром, когда ветер завывал в дымоходе, а ветер хлестал по стеклам, Сенедра заглянула в кабинет, где Гарион внимательно изучал подробный доклад о производстве шерсти на королевских землях на Севере. На плечах у маленькой королевы была отделанная горностаем зеленая бархатная накидка. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
      - Чем занимаешься? - спросила она.
      - Читаю про шерсть, - ответил он.
      - Зачем?
      - Думаю, что мне следует об этом знать. Все кругом с такими серьезными физиономиями рассуждают о шерсти. Кажется, для них это очень важно.
      - Тебя и в самом деле это занимает?
      Гарион пожал плечами.
      - Это помогает разобраться со счетами. Сенедра прошла к окну и поглядела на дождь.
      - Неужели это никогда не кончится? - воскликнула она наконец.
      - Возможно, со временем.
      - Я, пожалуй, пошлю за Арелл. Мы спустимся. в город и пройдемся по лавкам.
      - На улице довольно сыро, Сенедра.
      - Я могу надеть плащ, от небольшого дождичка я не растаю. Дай мне, пожалуйста, денег.
      - Я тебе вроде только на прошлой неделе давал.
      - Я их потратила. Мне нужно еще.
      Гарион отложил доклад в сторону и подошел к стоявшему у стены тяжелому шкафу. Вынув ключ из кармана камзола, он отпер шкаф и выдвинул верхний ящик. Сенедра подошла поближе и с любопытством заглянула внутрь. Ящик был до половины заполнен монетами - золотыми, серебряными и медными, перемешанными в одну кучу.
      - Откуда у тебя все это? - воскликнула она.
      - Да вот, получаю время от времени, - ответил он. - Не носить же мне их с собой - так что я их туда и бросаю. Я думал, ты об этом знаешь.
      - Откуда же мне знать? Ты ведь ничего не рассказываешь. Сколько там у тебя? Он пожал плечами.
      - Понятия не имею.
      - Гарион! - Она была явно шокирована. - Ты их даже не считал?
      - Нет. А что, надо?
      - Ты явно не толнедриец. Но это же ведь не вся королевская казна?
      - Нет. Казна хранится в другом месте. А это так, на личные расходы.
      - Их надо пересчитать, Гарион.
      - У меня, право же, нет на это времени, Сенедра.
      - Тогда я этим займусь. Ну-ка, вытащи ящик и поставь его на стол.
      Он послушался, слегка поворчав на то, что не королевское это дело ворочать тяжести, а потом встал за спиной Сенедры и с интересом наблюдал, как она считает деньги. Гарион и представить не мог, какое истинное удовольствие можно получать, перебирая монеты и складывая их в столбики. Сенедра сама вся сияла, словно новенькая монетка, ее ручки ловко сортировали разномастные кружочки. Несколько монеток оказались потускневшими, и тогда она, прервав счет, тщательно отполировала их носовым платком.
      - Ты вроде бы собиралась в город, - напомнил ей Гарион, присаживаясь за другой край стола.
      - Не сегодня, пожалуй.
      Сенедра продолжала увлеченно считать. На лоб ей все время падал непослушный завиток, который она, не отвлекаясь от своего занятия, сдувала прочь. При этом у нее был такой серьезный вид, что Гарион невольно засмеялся.
      Она резко вскинула голову.
      - Что здесь такого смешного? - сердито спросила она.
      - Ничего, дорогая, - ответил он и снова погрузился в работу под аккомпанемент веселого перезвона.
      Лето подходило к концу, а известия с южных широт продолжали радовать Гариона. Король Ургит в Хтол-Мургосе отступил еще дальше в горы, и продвижение войска маллорейского императора Каль Закета еще более замедлилось. Маллорейская армия понесла значительные потери при первых же попытках преследовать мургов в скалистой местности, что несколько остудило пыл ее военачальников. Гарион с огромным удовлетворением получил новости об этом наступившем на юге затишье.
      Уже близилась осень, когда из Алгарии пришло сообщение о том, что двоюродная сестра Гариона Адара подарила Хеттару второго сына. Сенедра пришла в дикий восторг и глубоко запустила руку в денежный ящик Гариона, чтобы купить подходящие подарки для матери и для ребенка.
      Но в начале осени до них дошло, однако, не столь радостное известие. В печальных выражениях генерал Вэрен сообщал о том, что здоровье отца Сенедры, императора Рэн Боуруна XXIII, резко пошатнулось, и советовал им поторопиться в Тол-Хонет. К счастью, небо было ясным, и корабль, на котором отправились в путь ривский король и его безутешная маленькая жена, легко бежал по волнам, подгоняемый крепким ветерком. Через неделю они добрались до Тол-Хорба, расположенного в широком устье Недраны, и двинулись вверх по реке к толнедрийской столице Тол-Хонету.
      Не успели они пройти и нескольких миль, как корабль их встретила флотилия белых и золотых барж, которые сопровождали их до самого Тол-Хонета. На баржах толпились юные толнедрийки, они разбрасывали лепестки роз по водной глади Недраны и приветствовали принцессу империи традиционными песнопениями.
      Гарион стоял рядом с Сенедрой на палубе корабля, слегка нахмурившись.
      - Мне думается, эти приветствия не совсем уместны, - сказал он.
      - Таков обычай, - объяснила ему Сенедра. - Членов императорской семьи всегда сопровождает почетный эскорт.
      Гарион прислушался к словам песни.
      - В Толнедре что, ничего не слышали о твоем замужестве? - спросил он. Они приветствуют принцессу империи, а не ривскую королеву.
      - Мы - провинциальный народ, Гарион, - объяснила Сенедра. - В глазах толнедрийцев принцесса империи гораздо важнее, чем королева какого-то далекого острова.
      Песнопения сопровождали их на всем пути вверх по реке. Едва показались белые стены Тол-Хонета, с крепостных стен раздались звуки фанфар. На мраморной набережной почетных гостей встречал отряд легионеров в блестящих шлемах с развевающимися на них перьями и с алыми знаменами в руках, чтобы по широким улицам столицы эскортировать к императорскому дворцу. Генерал Вэрен, профессиональный военный, человек плотного телосложения с коротко подстриженными курчавыми волосами и заметной хромотой, встретил их у дворцовых ворот. Он был мрачнее тучи.
      - Мы не опоздали, дядюшка? - спросила Сенедра с ноткой испуга в голосе.
      Генерал кивнул, затем заключил маленькую королеву в объятия.
      - Тебе понадобится все твое мужество, Сенедра, - сказал он ей. - Твой отец серьезно болен.
      - Есть какая-нибудь надежда? - спросила она упавшим голосом.
      - Надежда всегда есть, - ответил Вэрен, но уверенности в его словах не было.
      - Могу я его теперь видеть?
      - Конечно. - Генерал хмуро поглядел на Гариона. - Ваше величество, кивнув, произнес он.
      - Ваше высочество, - ответил Гарион, вспомнив, что хитроумный отец Сенедры несколько лет назад, "усыновил" Вэрена, и, следовательно, тот являлся наследником императорской короны.
      Вэрен, прихрамывая, провел их по мраморным коридорам огромного дворца в уединенное крыло к двери, по обе стороны которой стояли на страже легионеры в сверкающих латах. Появился Морин, камергер императора, облаченный в коричневую мантию. Морин заметно состарился с того времени, когда Гарион видел его в последний раз, и у него на лице ясно читалось беспокойство о слабеющем императоре.
      - Морин, дорогой, - сказала Сенедра, порывисто обнимая лучшего друга своего отца.
      - Маленькая моя Сенедра, - нежно произнес он в ответ. - Я так рад, что ты успела. Он все время тебя зовет. Он знает, что ты должна приехать, и, кажется, только на этом и держится.
      - Он в сознании? Морин кивнул:
      - Часто дремлет, но сознания еще не терял.
      Сенедра отстранила его, расправила плечи и старательно изобразила на лице ясную оптимистичную улыбку.
      - Хорошо, - сказала она. - Давайте зайдем.
      Рэн Боурун лежал на широкой кровати под золотистым балдахином. Он никогда не обладал внушительной фигурой, а болезнь сделала его похожим на скелет. На бледном, осунувшемся лице императора резко выделялся заострившийся нос. Рэн Боурун лежал с закрытыми глазами, каждый вдох давался ему с трудом.
      - Отец? - едва слышно, почти шепотом проговорила Сенедра.
      Император приоткрыл один глаз.
      - Ну, - раздраженно произнес он, - наконец-то явилась.
      - Я выехала сразу же, как только узнала о твоей болезни, - сказала она ему, наклоняясь к постели, чтобы поцеловать его в щеку.
      - Все равно, ты заставила себя долго ждать, - проворчал он.
      - Но теперь, когда я приехала, давай подумаем, как тебе, помочь.
      - Не надо меня успокаивать, Сенедра. Мои врачи от меня отказались.
      - Да что они понимают? Мы, Боуруны, никогда не умрем.
      - Неужели кто-то издал такой указ без моего ведома? - Император поглядел через плечо дочери на своего зятя. - Прекрасно выглядишь, Гарион, - сказал он. - И пожалуйста, не трать даром времени на уверения о том, как прекрасно я выгляжу.
      - Да уж, выглядишь ты, прямо скажем, не блестяще, - ответил Гарион.
      Рэн Боурун в ответ оскалил зубы в усмешке. Затем снова обратился к дочери.
      - Ну что, Сенедра, - довольным голосом сказал он, - из-за чего мы сегодня с тобой подеремся?
      - Подеремся? Кто сказал, что мы собираемся драться?
      - Мы всегда с тобой деремся. Я давно этого ждал. Я не припомню по-настоящему хорошей драки с того раза, когда ты украла моих легионеров.
      - Одолжила, отец, - автоматически поправила она.
      - Ты так это называешь? - Он лукаво подмигнул Гариону. - Жаль, что тебя там не было, - хихикнул он. - Эта девчонка довела меня до припадка, а потом стянула все мое войско, пока я бился в судорогах с пеной у рта.
      - Одолжила! - воскликнула Сенедра.
      Рэн Боурун снова захихикал, но смех перешел в раздирающий горло кашель. Когда приступ миновал, он закрыл глаза и задремал, пока Сенедра стояла, наклонившись над ним.
      Приблизительно через четверть часа в комнату неслышно вошел Морин с маленьким пузырьком и серебряной ложечкой.
      - Время принимать лекарство, - обратился он к Сенедре. - Не думаю, чтобы это здорово помогало, но мы все равно следуем предписаниям врачей.
      - Это ты, Морин? - спросил император, не открывая глаз.
      - Да, Рэн Боурун.
      - Из Тол-Рейна что-нибудь слышно?
      - Да, ваше величество.
      - Что они говорят?
      - Боюсь, что и там сезон уже тоже закончился.
      - Но хоть одно-то дерево с ягодами должно было где-нибудь остаться, устало произнес император.
      - Его величество пожелал отведать свежих ягод, - объяснил Морин Сенедре и Гариону.
      - Не просто каких-нибудь ягод, Морин, - прохрипел Рэн Боурун. - Вишен. Я хочу вишен. Тому, кто сейчас принесет мне спелых вишен, я готов пожаловать титул Великого герцога.
      - Не капризничай, отец, - принялась увещевать его Сенедра. - Вишни уже два месяца как отошли. Хочешь съесть вкусный спелый персик?
      - Я не хочу персиков. Я хочу вишен!
      - Но где ж их взять, если на дворе осень.
      - Разве дождешься чего-нибудь от слуг, если родная дочь не хочет мне услужить, - обвинил он Сенедру.
      Гарион наклонился вперед и, прошептав на ухо жене: "Я сейчас вернусь", вместе с Морином вышел из комнаты. В коридоре им встретился генерал Вэрен.
      - Ну как он? - спросил генерал.
      - Капризничает, - ответил Гарион. - Вишен хочет.
      - Я знаю, - вздохнул Вэрен. - Он уже две недели их просит. Это очень похоже на Боуруна - требовать невозможного.
      - Здесь в саду растут вишневые деревья?
      - Да, есть пара штук. А что?
      - Мне надо бы с ними поговорить, - как ни в чем не бывало объяснил Гарион.
      Вэрен бросил на него подозрительный взгляд. - В этом нет ничего аморального, - заверил его Гарион.
      Вэрен махнул рукой и отвернулся. - Прошу тебя, Бельгарион, - проговорил он страдальческим голосом, - не пытайся мне это объяснить. Я даже слышать об этом не хочу. Если ты хочешь это сделать, то делай поскорее, но только не пытайся, пожалуйста, убедить меня, будто это естественно и нормально.
      - Ладно, - согласился Гарион. - Так как пройти в сад?
      Все оказалось легче легкого. Гарион много раз видел, как Бельгарат-волшебник проделывал нечто подобное. Не прошло и десяти минут, как он уже стоял в коридоре у комнаты больного с корзиночкой темно-бордовых вишен.
      Вэрен взглянул на ягоды, но ничего не сказал. Гарион тихонько отворил дверь и вошел внутрь.
      Рэн Боурун сидел на постели, опираясь на подушки.
      - Не понимаю, почему бы и нет, - говорил он Сенедре. - Почтительная дочь уже давно подарила бы отцу с полдюжины внуков.
      - Успеется, отец, - ответила она. - Почему всех это так беспокоит?
      - Потому что это важно, Сенедра. Даже ты не настолько глупа, чтобы... - Он оборвал себя на полуслове, недоверчиво глядя на корзинку в руке Гариона. - Где ты это взял? - спросил он.
      - Не думаю, чтобы тебе было это очень интересно, Рэн Боурун. Почему-то толнедрийцев подобные вещи приводят в расстройство.
      - Не из воздуха же ты их вылепил? - с подозрением спросил император.
      - Нет. Я просто кое о чем попросил деревья в вашем саду. Они с радостью согласились мне помочь.
      - За какого потрясающего парня ты вышла замуж, Сенедра! - воскликнул Рэн Боурун, жадно пожирая вишни глазами. - Поставь-ка их сюда, мой мальчик.
      Сенедра наградила своего мужа ослепительной улыбкой, взяла у него корзиночку и поставила рядом с отцом. Потом рассеянно взяла одну ягодку и положила ее в рот.
      - Сенедра! Прекрати лопать мои вишни!
      - Я просто проверяю, спелые они или нет, отец.
      - И болвану ясно, что они спелые, - сказал Рэн Боурун, вцепившись в корзинку. - Если хочешь вишен, пойди и нарви сама. - Он не спеша выбрал самую сочную ягоду. - Восхитительно, - произнес он, причмокивая и щурясь от наслаждения.
      - Только зачем выплевывать косточки на пол, отец? - упрекнула его Сенедра.
      - Мой пол, хочу - и плюю на него, - огрызнулся он. - И вообще ты ничего не понимаешь. В этом вся прелесть - выплевывать косточки.
      Он съел еще несколько вишен.
      - Не будем обсуждать, откуда они взялись, Гарион, - великодушно сказал он. - Строго говоря, это противозаконно - заниматься колдовством в Толнедрийской империи, но можно разочек закрыть на это глаза.
      - Спасибо, Рэн Боурун, - улыбнулся Гарион. - Я тебе очень благодарен.
      Ополовинив корзинку, император удовлетворенно вздохнул.
      - Мне уже лучше, - сказал он. - Севенна обычно приносила мне вишни в такой же корзине.
      - Моя мама, - сказала Сенедра Гариону. Взгляд Рэн Боуруна затуманился.
      - Я так по ней тоскую, - тихо произнес он. - Жить с ней было невыносимо, но я с каждым днем по ней все больше тоскую.
      - Я ее плохо помню, - задумчиво проговорила Сенедра.
      - А я помню ее очень хорошо, - сказал Рэн Боурун. - Я бы всю империю отдал за то, чтобы еще хоть разок с ней увидеться.
      Сенедра взяла его изможденные руки в свои и вопросительно поглядела на Гариона.
      - Ты можешь? - Глаза ее были влажными от слез.
      - Я не совсем уверен, - в замешательстве ответил он. - Я, кажется, знаю, как это делается, но я никогда не видел твоей матери, и мне надо бы... - Он замолчал, собираясь с мыслями. - Вот тетушка Пол смогла бы, но... - Гарион подошел к постели умирающего императора. - Попробуем, - сказал он, взяв за руки Сенедру и ее отца.
      Это оказалось невероятно трудно. Память Рэн Боуруна была затуманена возрастом и долгой болезнью, а у Сенедры сохранились только отрывочные воспоминания о матери. Гарион сконцентрировался и сосредоточил всю свою волю. На лбу его выступили капельки пота, когда он напряженно пытался соединить все эти зыбкие воспоминания в единый образ.
      Свет, проникавший сквозь тонкие занавески на окнах, потускнел, как будто на солнце нашло облачко, раздался негромкий звон, словно где-то залились золотые колокольчики. Комната вдруг наполнилась едва уловимым лесным ароматом запахом мха, листьев и хвои. Стало еще темнее, а звон и запах сделались ощутимее.
      А затем у изножья постели умирающего императора возникло неясное, окутанное дымкой свечение. Оно становилось все ярче, пока не возник зримый образ Севенны. Она была немного выше своей дочери, но Гарион сразу же понял, почему Рэн Боурун так обожал свое единственное дитя. У любимой жены императора были такие же прекрасные волосы, рассыпающиеся непослушными кудрями, оливковая, с золотистым отливом кожа и такие же огромные зеленые глаза, светившиеся любовью.
      Севенна медленно обошла вокруг кровати, и тут Гарион увидел, откуда исходил звон колокольчика. В ушах у Севенны были золотые сережки в форме желудя, так нравившиеся ее дочери, внутри которых всякий раз, когда она поворачивала голову, мелодично позвякивали два крошечных язычка. Гариону вдруг ни с того ни с сего пришло на ум, что точно такие же сережки лежат у его жены на туалетном столике в Риве.