Квартет Дейлмарка - Волшебные одежды

      — Но у нас нет берега, по которому это можно проследить! — огрызнулся Хэрн.
      — Ну, значит, мы выясним это как-нибудь иначе, — сказал Утенок.
      — Перестань меня злить! — сказал Хэрн. — И отпусти кошку.
      Тем утром, когда мы отплыли, Робин была какой-то особенно тихой. Конечно, я должна была заметить, что ей нехорошо, но у меня голова была занята другим. Чайки летели за нами и издавали горестные вопли. Я их боялась. Они смотрели на нас своими голодными глазами-бусинками. Когда они плыли по Реке, то казались какими-то неестественно легкими. Мне не верилось, что это и вправду просто птицы. В воздухе чувствовался какой-то свет, блеклый, меловый, как взгляд разъяренного Хэрна, и чайки кружили в нем. Холмы на обоих берегах были невысокими, каменистыми и безлесными; они вставали перед нами, словно стена тумана. Над ними свистел ветер. Все пространство между ними занимала Река. Теперь она стала серой, и ее покрывала сердитая рябь. Там, где вода встречалась с землей, вставали высокие волны с белыми гребнями. Волны накатывались на берег, становясь все выше, а потом делались чересчур высокими, и их белые гребни падали и разбивались об землю. Повсюду слышался лишь грохот этих волн да крик чаек. Я то и дело смотрела на Гулла, чтобы убедиться, что ему ничего не грозит. Мне было страшно.
      Хэрн с Утенком тоже начали бояться, когда обнаружилось, что мы больше не в состоянии править нашей лодкой. Здесь, среди стремящихся к морю вод, было столько пересекающихся течений, что никто из нас не мог с ними совладать. Иногда мы стрелой мчались вперед, а иногда еле ползли. А потом, около полудня, нас подхватил прилив и понес обратно к острову Лапушки. Мы поставили парус и принялись бороться с приливом, но нас все сильнее и сильнее сносило влево. За все утро мы проделали от силы две мили.
      — Думаю, нам лучше будет взять влево, — в конце концов сказал Хэрн, — и попытаться причалить где-нибудь там.
      — Да, давайте пристанем к берегу! — обрадовалась Робин. В ее восклицании прозвучал такой пыл, что мы все посмотрели на нее — и увидели, что она больна. Робин била дрожь, а лицо приобрело странный оттенок — совсем как у лилий в саду у тети Зары. Наверное, зря мы привезли Робин к морю.
      — Я причалю в первом же подходящем месте, — пообещал Хэрн.
      Утенок схватил одеяло и закутал Робин.
      — Робин, может, ты хочешь подержать Леди? — спросил он. Честно признаюсь: мне стало завидно, что они оба так заботятся о Робин. Я обнаружила, что мне трудно быть ласковой с ней — до сих пор трудно. Робин казалась такой уродливой, и дрожала неизвестно из-за чего. Надеюсь, я все-таки не выдала своих чувств. Я дала Робин Леди, но Робин словно забыла про нее, и Леди упала на дно лодки.
      — Возьми Младшего, — предложил Утенок.
      — Нет! — неожиданно твердо отрезала Робин.
      После бесконечного плавания по волнующейся серой воде мы наконец-то приблизились к берегу. Было уже хорошо за полдень. Все вокруг было белесым, преобладали коричневые и светло-желтые оттенки, а в воздухе появился новый запах, напоминающий запах свежепойманной рыбы. Это пахло море. А земля была не сплошной полосой, как мы привыкли, а состояла из цепочки песчаных островков. А настоящая земля — тоже покрытая песком — находилась где-то вдали. Между берегом и островками плескалась вода цвета песка, а об внешний край островков без устали бились волны. Я до сих пор не понимаю, как Хэрну удалось высадить нас на последний островок. Должно быть, он управляется с лодкой намного лучше меня.
      Это и был наш последний остров. Он весь состоял из взявшегося коркой песка и порос осокой и колючими кустами, скрюченными из-за постоянного ветра. Ветер выдувал углубления в песке. Мы отыскали самое большое углубление, обращенное спиной к тем местам, откуда мы пришли — отсюда они выглядели как синие горы, — и устроили там лагерь, и даже лодку подтащили поближе, чтобы соорудить для Робин хоть какое-то укрытие. Внизу обнаружилось место, куда течением прибивало всякие штуки.
      Утенок только охнул, когда все это увидел.
      Там плавали дохлые курицы, утонувшие крысы, головки капусты и прочие кошмарные останки. Но кроме этого там были бревна, и ветки, и водоросли. Из них получился неплохой костер. Мы закутали Робин в накидки и одеяла, но она по-прежнему продолжала дрожать. Мы предложили ей поесть, но она отказалась.
      — Я не могу! Лучше дайте мне воды.
      — Вода! — воскликнула я.
      Мы с Хэрном переглянулись. В кувшине еще оставалось чуть-чуть воды, но здесь, на острове, ее не было. Я спустилась к серому потоку и попробовала воду. Здесь Река уже смешивалась с морем, а море — оно соленое. Не знаю, откуда эта соль берется, но морскую воду пить нельзя.
      — И что же нам теперь делать? — шепотом спросила я.
      — Мы не можем забрать лодку, — так же шепотом ответил Хэрн. — Робин без нее замерзнет. А течение здесь кошмарное. И я не вижу тут ни одного ручья.
      Мы беспомощно посмотрели на невысокий песчаный берег. И, конечно же, Утенок не нашел ничего лучшего, как именно в этот момент громко заявить:
      — Пить хочу — просто помираю!
      — Заткнись! — хором рявкнули мы на него.
      Но Робин уже приподнялась, опираясь на руку. Одеяла свалились с нее. Робин стучала зубами, а губы у нее сделались серо-синие.
      — А что, вода закончилась? Я сейчас схожу и наберу…
      — Ляжь сейчас же! — потребовала я, сердито зыркнув на Утенка. — Я сама наберу.
      Я взяла кувшин и заковыляла вверх по склону песчаного холма. Я понятия не имела, что же мне делать. Я просто впала в глубокое уныние. Я уже потом поняла, что большие открытые пространства всегда нагоняют на меня тоску. Вот и на озере было примерно то же самое. Я ведь выросла среди холмов, где полно было уютных закутков. Здесь же земля была какая-то неправильная. Плоская равнина, серый песок, серая Река и какая-то странная фиолетово-серая дымка. Эта дымка ограничивала обзор. Впрочем, тут все равно не на что было смотреть. Единственное, за что мог зацепиться взгляд, так это за широкую полосу стремительно несущейся серой воды, отделяющей меня от берега. Мне ни в какую не верилось, что я смогу через нее перебраться.
      И все же я двинулась вниз, к этому проливу. Я лелеяла робкую надежду — вдруг там вода окажется не соленой? И тут я услышала со стороны пролива крики Утенка. Он вопит так, только когда на самом деле перепуган.
      — Помогите! — орал он.
      Я помню, что бросила кувшин и помчалась к проливу, вспахивая серый песок и оставляя за собой борозду. Но это был не Утенок. Этот мальчишка был намного младше Утенка. Его несло течением, а он молотил руками по серой воде и орал не умолкая. На какой-то кошмарный момент я застыла, словно вкопанная, глядя на него. Но, видимо, я не просто так стояла и смотрела — когда-то же я успела сбросить башмаки и накидку.
      — Плыви! — крикнула я мальчишке. — Плыви, если хочешь жить!
      Он меня услышал. Он с новой силой замолотил руками и ногами, поднимая фонтаны брызг, но я увидела, что он совершенно не умеет плавать. Я с разбегу влетела в воду. Я помню, что я завизжала. Здешняя вода была куда холоднее, чем в Реке у Шеллинга, а вместо дна здесь была какая-то топкая дрянь. Тут можно было либо плыть — либо тонуть в грязи. И я поплыла изо всех сил. Я никогда прежде не плавала во время половодья — папа это запрещал. Но мне кажется, что возле нас течение никогда не бывало таким сильным, как здесь — даже в первую ночь половодья. Мои ноги понесло в сторону прежде, чем я оказалась на плаву. Неудивительно, что этот мальчишка так вопил. Я плыла изо всех сил, и все никак не могла переплыть этот узкий пролив.
      Наверное, меня вынесло на этого тонущего мальчишку просто потому, что я была тяжелее. Поскольку я пыталась плыть вперед, меня несло наискосок. В общем, я старалась выгребать туда, где я видела его в последний раз. А он опять ушел под воду. Я уже подумала, что он утонул, и что пора думать о собственном спасении, но тут светловолосая голова вынырнула из воды — просто-таки мне в руку. Я вцепилась мальчишке в волосы и потащила его за собой.
      Тут начался сущий кошмар. Паника мальчишки передалась и мне. Мы оба молотили по воде, орали и то и дело погружались с головой. Я рявкнула на него, чтобы он умолк, а он завизжал, чтобы я проваливала и оставила его в покое, и принялся обзываться. Я же обозвала его крабомордым недоумком и стукнула. В общем, вода вокруг нас так и кипела. Пока мы дрались, течение протащило нас мимо этого участка берега, и я увидела, что нас несет в море. Я попыталась ухватиться за берег — а рука ушла в него по самый локоть. Я до сих пор иногда вижу это во сне. Берег был мягким, словно творог. Но все-таки мне как-то удалось выбраться на него из засасывающей воды, и теперь нас принялся засасывать уже этот творожный берег. Я барахталась на нем и волокла беднягу за волосы. В общем, я как-то выползла на твердый песок и разревелась от облегчения.
      Мальчишка тоже разревелся. Он стоял на четвереньках, и вода текла у него с волос и изо рта. Лицо у него все было в синих и красных пятнах, а голые ноги вообще сделались фиолетовыми. Он был одет в какую-то дурацкую тунику и штаны — в них, небось, было холодно, даже пока он не промок. Мальчишка дрожал. Я тоже.
      — Заткнись, — сказала я ему. — Все уже в порядке.
      Мальчишка посмотрел на меня так, словно это я была во всем виновата.
      — Все, ты спасен, — сказала я. — Мной. Перед тобой человек, который вытащил тебя оттуда. Кстати, а как ты туда свалился?
      Кажется, мальчишка сам этого толком не понимал. Во всяком случае, пробормотал он нечно невнятное.
      — Ага, ясно, — сказала я. — Ты валял дурака и поскользнулся. Где ты живешь?
      Мальчишка посмотрел на меня искоса. Кажется, он сказал: «Не скажу», — но я не уверена. Он все еще не мог говорить нормально.
      — А что ты скажешь? — поинтересовалась я.
      — Я сказал, что меня туда столкнули какие-то местные.
      Он произнес это очень громко и отчетливо, и вызывающе посмотрел на меня. Обычно так смотрят, когда нагло врут.
      — Врешь, — сказала я. Но я это сказала, не подумавши. Этот вредный мальчишка был варваром. Наши мокрые волосы были одного цвета. Я подумала было, что если бы я дала ему утонуть, то отомстила бы хотя бы за папу. Но что стал бы с ним делать папа? В общем, не могла я там стоять и смотреть, как он тонет.
      — Шел бы ты домой и переоделся в сухое, — сказала я. — Где тут можно взять воды?
      Мальчишка снова посмотрел на меня искоса и указал на пролив у меня за спиной.
      — Очень смешно! — возмутилась я. — Ты чего, издеваешься?
      Мальчишка быстро покачал головой.
      — Мне нужна питьевая вода. Я как раз ее искала, когда услышала твои вопли.
      Он осторожно посмотрел на меня краем глаза. Возможно, он понял, что я не из варваров. В общем, он почему-то относился ко мне с опаской и почтением.
      — Вода там, — сказал он и кивком указал на песчаный холм над нами.
      — Покажи, — потребовала я.
      И мы, дрожа вовсю, побрели прочь от берега. Мы поднялись на один песчаный холм и обогнули другой. Ветер был пронизывающий. Меж двух холмов обнаружился странный ручеек, очень спокойный и мелкий. Он вытекал из песчаного склона на высоте моего роста и вместо того, чтобы течь к реке, уходил в песок у моих посиневших ног, и исчезал в нем. Я попробовала воду. Вода оказалась хорошей.
      — Спасибо, — сказала я. — А теперь можешь идти домой. Но я бы тебе советовала сказать дома правду. Если ты примешься плести небылицы насчет местных, которые столкнули тебя в воду, я об этом как-нибудь узнаю, приду и надаю тебе.
      Не хватало еще, чтобы он стал сваливать собственные дурацкие выходки на наших людей!
      — Угу, ладно, — пробормотал мальчишка, ковыряя песок босой ногой. Заметно было, что я произвела на него сильное впечатление. Он был намного младше Утенка.
      — Вот и хорошо, — сказала я. — Давай, иди.
      И мальчишка исчез, подняв фонтан песка — я даже договорить не успела. Он так и не потрудился сказать «спасибо». Неблагодарное варварское отродье!
      Я присела рядом с ручейком, с интересом разглядывая его. С тех пор я успела узнать, что здесь, в Устье, такие ручейки — штука обычная. Но до того момента мне не приходилось видеть ничего подобного. Я немного покопалась в песке, но так и не поняла, откуда же он вытекает. Потом я заметила, что продрогла до костей, и сообразила, что нести воду мне не в чем. Я встала и поковыляла к берегу — окоченевшие ноги плохо меня слушались. В конце концов, я увидела наш островок.
      Берег, на котором я стояла, был немного повыше, и мне было хорошо видно, как Утенок с Хэрном обеспокоенно склонились над вспаханным песком — в том самом месте, где я влетела в пролив.
      — Эй! — крикнула я. — Где там кувшин?
      Утенок с Хэрном так и подскочили. Я расхохоталась. Они сперва уставились на море, почему-то решив, что я должна быть там. Это было очень глупо с их стороны, потому что за то время, пока я копалась в песке у ручья, начался отлив, и вода в проливе теперь текла в другую сторону. Пролив сделался уже, мельче и куда спокойнее.
      Утенок сбегал и подобрал кувшин. Хэрн принялся орать и спрашивать, как я перебралась через пролив, а я попыталась рассказать про это варварское отродье, но из-за ветра ни ему, ни мне ничего не было слышно толком. Тут к берегу галопом примчался Утенок с кувшином в руках и ринулся прямиком к воде. Тут до меня дошло, что он собирается переправиться через пролив.
      — Стой! — заорала я на него, вспомнив про топкое дно. — Я все равно уже мокрая!
      Если бы я сказала ему про грязь и течение, это бы его не остановило. Так что я сама поспешила обратно. Ноги вязли в грязи, но по сравнению с тем, что тут творилось прежде, это были пустяки. Вода дошла мне до колен — я настолько продрогла, что она казалась мне теплой, — а потом до пояса, но не больше. А течение сделалось совсем слабым. Если б я сама не испытала, каково тут было совсем недавно, то, наверное, и не поверила бы.
      — И чего было орать? — поинтересовался Утенок, когда я выбралась на их берег. — Я прекрасно тут перешел бы.
      — Я же тебе сказала — я все равно уже мокрая, — сказала я. Я забрала у него кувшин и побрела обратно. На этот раз вода доходила мне всего до середины бедра, и я сказала себе, что никогда не пойму этот прилив.
      Когда я вернулась обратно с полным кувшином, пролив сделался еще уже. Теперь это был бодрый соленый ручей, глубиной всего-то мне по колено. По обе стороны от ручья раскинулись широкие полосы коричневого песка, но ноги погружилась в него не глубже чем по щиколотку. Песок чавкал, вода утекала, а какие-то червяки кишели у меня под ногами.
      Хэрн забрал у меня кувшин с водой.
      — Хорошо, что прилив закончился.
      — Вовсе и не закончился, — сказала я. — Он идет вверх по Реке.
      — А почему здесь тогда так мелко? — спросил Утенок.
      — Наводнение спадает! — хором сказали мы. У нас сразу полегчало на душе. Все-таки мы не пропустили из-за Танамила тот момент, когда следовало разводить костер для Одного.
      — Какая жалость, что Робин заболела именно сейчас! — сказал Утенок.
      — Тут неподалеку варвары, — сказала я. — Можно ли при них разводить костер? Я вытащила из воды какого-то варваренка.
      — Ну, с этим ничего не поделаешь, — сказал Хэрн и вздернул голову — он всегда так делает, когда принимает решение. — Я не позволю никаким варварам, волшебники они или нет, вмешиваться в дела Одного. Давайте собирать дрова.
      Для Одного разводят специальный костер. Его следует разжигать от огня, взятого из нашего очага. Обычно мы разводили этот костер за домом, на берегу Реки. И теперь я, дрожа и шлепая к нашему лагерю, от души надеялась, что Одному это не покажется слишком странным — что мы развели для него костер на этом несчастном островке. Обычно мы устраивали праздник, но сейчас я понимала, что нам не до праздника. А потом я увидела Робин.
      Робин стало хуже. Она дрожала — совсем как я, — но при этом сбросила с себя одеяла и большую часть одежды. Робин сказала, что ей очень жарко.
      — Очень пить хочется! — пожаловалась она.
      Я дала ей напиться и снова укрыла ее одеялами. Одежду Робин надевать не стала. Она отбросила ее в сторону, и теперь на ней умостились кошки.
      — Ну, раз ты не хочешь одеваться, я сама ее надену, — сказала я. — А то я вся мокрая.
      Я настолько продрогла, что у меня просто не было сил лезть в лодку, копаться в тюках и выискивать там свою запасную одежду. Я натянула нижнюю рубашку Робин и ту кошмарную синюю юбку. Моя накидка, ясное дело, осталась сухой, как и башмаки, и я их надела. Кошки подошли и снова расселись на юбке, прямо поверх меня, и это помогло мне согреться. Но Робин продолжала дрожать и выглядела еще ужаснее, чем раньше.
      — Что-то я совсем разболелась, — сказала она.
      — У тебя опять речная лихорадка, — сказала я. — Это скоро пройдет.
      — А где мальчишки? — спросила Робин.
      — Гулл в лодке, — ответила я. — Хэрн и Утенок собирают дрова для Одного. Половодье заканчивается.
      Робин снова подхватилась.
      — Ох, я должна за этим присмотреть! Они же вечно что-нибудь напутают!
      — Ляг обратно, — сказала я. — Они прекрасно могут развести костер здесь, чтобы тебе все было видно, и ты прямо отсюда скажешь им, что и как делать. Но если ты будешь вскакивать, я скажу им, чтобы они тебя не слушались.
      Я обращалась с Робин так же, как всегда — то есть, без особой доброты. Я старалась быть терпеливой, но больная Робин сделалась еще доставучее здоровой.
      Хэрн с Утенком притащили кучу дров. Они притащили эти колючие кусты чуть ли не со всего острова. Они были полны решимости устроить хороший костер, вопреки всем сложностям. Они расчистили в песке, немного повыше нашей стоянки, ровную площадку, и сложили на ней дрова для костра, руководствуясь указаниями Робин. Времени на это ушло много, зато получилось хорошо.
      Когда все было готово, Хэрн, как глава нашей семьи, забрал Одного из лодки и поместил в нишу, которую мы соорудили в центре кострища. Один выглядел так же, как и всегда: темный, суровый, усеянный небольшими блестками. Трудно было поверить, будто он знает, что происходит. Робин сидела между мной и Утенком, а Хэрн тем временем поджег дрова уголком, взятым из нашего горшка для углей.
      — Да очистишься ты от праха! — хором сказали мы. — Возвращайся к нам в своей истинной силе!
      Мы всегда так говорили. Потом мы сидели и смотрели на бушующее на ветру пламя. Костер наш все-таки казался меньше, чем на самом деле. При этом освещении языки пламени казались бледными и иззубренными. Но вскорости они поглотили Одного. Горящие ветки вылетали из костра, поднимались над гребнем холма, кружили на ветру и падали в воду.
      Мы смотрели на огонь и думали, что никогда еще не разводили такого хорошего костра. И тут мы услышали крики.
      — Что это? — спросил Робин.
      — Эй, там, на острове!
      — Я схожу, — сказал Хэрн. Естественно, мы с Утенком отправились вместе с ним.
      На противоположном берегу, за ручьем — все, что осталось от бурного пролива, — стояла шеренга варваров.
      — Эй, вы! — кричали они. — Идите сюда!

@GLAVA = 8

      Сперва мне показалось, будто эти варвары — чудовищно высокие, и головы у них странной формы. Но потом я поняла, что на них железные шапки с высокой макушкой. Странными они казались из-за украшений из перьев, пучков меха и разноцветных кисточек. Одеты они были в туники, вроде той, которая была на мальчишке, но еще на них были высокие сапоги, перчатки с крагами и бьющиеся на ветру тяжелые плащи — этот наряд казался несколько более теплым. Все это были сильные, рослые мужчины. Трое опирались на копья. Еще двое держали какие-то штуковины вроде короткой дощечки с лучком на конце. Мы поняли, что это и есть те самые арбалеты, про которые нам рассказывал дядя Кестрел — те, которые могут прострелить двух человек за раз.
      — Нас выдал огонь, — сказал Хэрн. — Давайте притворяться, будто мы тоже варвары.
      — А как мы это сделаем? — спросила я. — У нас же Один в костре!
      — Тихо! — шикнул на меня Хэрн. Варвары снова принялись кричать и требовать, чтобы мы подошли к ним.
      — А зачем? — крикнул в ответ Хэрн. — Чего вам надо?
      Варвары продолжали кричать и подзывать нас. Мы не могли толком расслышать их слов.
      — Они что, говорят что-то про короля? — удивился Утенок. Непонятные крики и кивки продолжались, но никто из варваров даже не попытался перейти через пролив. Они, как и я до того, боялись, что могут утонуть в этой грязи. Но поскольку мы не трогались с места, те двое, у кого были арбалеты, прицелились в нас.
      — Наверное, нам лучше будет подчиниться, — сказал Хэрн. — Танакви, пойди скажи Робин, чтобы она лежала тихо и присматривала за Одним. Только не беспокой ее.
      Они с Утенком собрались подойти к варварам, пока я буду бегать успокаивать Робин. Никогда им этого не прощу! Но когда я вернулась к нашей стоянке, Робин спала, кошки свернулись вокруг нее клубочками, а костер Одного полыхал вовсю. Я подбросила в него еще дров и со всех ног помчалась обратно. И подоспела как раз вовремя: Хэрн с Утенком вошли в воду. Я подобрала подол юбки и зашлепала следом за ними.
      Варвары оказались выше, чем я думала. На них были железные жилеты, и выглядели эти штуки еще более странно, чем шапки. У всех варваров была смуглая кожа и длинные носы, как у Хэрна, а из-под железных шапок спускались волосы, такие же светлые, как наши, или немного потемнее, цвета песка. Мы смотрели на варваров, а те, с не меньшим интересом, на нас.
      — Все именно так, как рассказал Кед! — заметил один из них. — Кто бы мог подумать! Скажите, уважаемые, кто из вас недавно вытащил мальчика из воды?
      Варвары говорят с каким-то странным акцентом, и из-за него их трудно понять. Они повышают голос не там, где надо. Потому-то я еще тогда плохо понимала этого сопляка-варваренка. Когда говоришь с ними, приходиться вслушиваться изо всех сил, как будто ты вдруг сделался глуховат.
      — Э-э… ну, я, — сказала я.
      Варвар удивленно приподнял бровь. В волосах у него виднелась седина, а сам он выглядел как важная особа.
      — Малый сказал, что это был парень.
      — На мне была одежда моего брата, — объяснила я.
      — Она промокла, и ей пришлось переодеться, — добавил Утенок.
      — Если это, по вашему мнению, важно, — сказал Хэрн.
      Варвары выслушали нас очень внимательно, сосредоточенно хмурясь. Наверное, им тоже трудно было разбирать нашу речь.
      — Это важно, уважаемые, — сказал тот седой варвар, — я должен знать, кого же мне отвести к королю.
      Он несколько виновато кашлянул.
      — А не затруднит ли вас всех троих пройти со мной?
      Прямо странно: отчень это он вел себя так вежливо? Наверное, чтобы мы меньше боялись. Но люди с арбалетами по-прежнему держались настороженно и не убирали стрелы с тетивы — и постоянно оглядывались по сторонам. Я тоже посмотрела по сторонам и подумала, что они, наверное, собираются стрелять не в нас.
      Хэрн держался очень хорошо. Он толком не понял, о чем его спрашивает этот человек, но повел себя так, как будто что-то обдумывает.
      — Мы с радостью встретимся с вашим королем, — сказал он и изящно склонил голову.
      — Сюда, пожалуйста, — сказал варвар. Он развернулся и зашагал прочь. Другой копьеносец выпростал копье из складок плаща, обогнал седого и пошел впереди. На копье оказался флаг, украшенный какими-то разноцветными гербами. Мы шагали следом за ним по песчаным холмам, и нам чудилось, будто мы снова в Шеллинге и идем в Речной процессии. До сих пор я видела только те флаги, которые употреблялись в религиозных целях, но на этом флаге, который вился у нас над головами, не было никаких изображений, которые могли бы быть связаны с религией.
      Идти пришлось недалеко. Мы взобрались на высокий берег — тут песок был посуше и брался коркой. Берег порос деревьями, и все они росли под наклоном, как будто повернулись спиной к морю. И там, за еще одной песчаной рекой, обнаружилось скопление домов — не больше Шеллинга. Как позднее сказал Утенок, мы бы перепугались до смерти, если бы знали, что разбили лагерь в двух шагах от короля варваров. Предполагалось, что мы должны бы были узнать королевский лагерь с первого взгляда. Но это была просто куча потрепанных шатров и хижин, выстроенных их плавника. Она казалась беднее самого бедного селения, какое мне только доводилось видеть. И однако же над хлипкими крышами реяли флаги, горделиво и набожно.
      — Что ж это за король, к которому мы идем? — одними губами произнес Хэрн.
      Но мы с Утенком не были настроены столь презрительно. Арбалетчики могли перестрелять нас здесь с таким же успехом, как и во дворце.
      Седой варвар вошел в один из потрепанных шатров. Мы остались ждать снаружи, в компании флага и арбалетов. Поскольку это был шатер, мы слышали сквозь хлопанье полога на ветру, о чем говорят внутри. Слышать-то слышали, а вот понимали с трудом.
      — Лорд, я привел сюда троих юных волшебников, — услышала я, — и плохо понимаю, что делать дальше.
      Следующие слова заглушило хлопанье полога. Потом послышалось:
      — Я думаю, лорд, что на этот раз Кед сказал правду. Их трудно понять, а по одежде они похожи на местных.
      Потом они заговорили так быстро, что я вообще перестала что-либо разбирать. Потом посланец сказал:
      — Да, лорд, я согласен. Возможно, это именно то, что вам было нужно.
      Мы все это время стояли у шатра, и нам было не по себе. Мы не знали, зачем мы понадобились королю. Мы думали про Гулла и про Танамила. И нам чудилось что-то зловещее в том, что хотя в лагере было полно варваров, они не сбегались поглазеть на нас, как это непременно сделали бы жители Шеллинга. Я только заметила, что девушки и женщины с металлическими кувшинами идут к речке за водой и стараются пройти мимо нас. Возможно, им вовсе и не нужна была вода. Это просто был повод взглянуть на нас. Среди них не было ни одной, которая могла бы сравниться с Робин, но зато мне понравились их облегающие одежды. Мужчины и мальчишки тоже подыскивали какие-нибудь поводы, чтобы пройти мимо нас. Один принялся убирать какой-то хлам. Другой провел мимо нас рослого коня. Какой-то мальчишка брел с мешком от одной хижины к другой. В общем, за нами постоянно исподтишка наблюдали, и от этого становилось неуютнее всего.
      Наконец посланец вышел и приподнял полог шатра, пропуская нас внутрь.
      — Пожалуйста, заходите. Мой лорд ждет вас.
      К этому моменту мы уже немного привыкли к их манере речи. Мы вошли в шатер. Все мы помнили о Гулле и держались настороженно. Король встал, приветствуя нас. Он это сделал из вежливости. Но Утенка настолько одолели мысли о Гулле, что он выпалил:
      — Здесь никто не заберет мою душу!
      — Думаю, вы в этом разбираетесь куда лучше меня, — вежливо сказал король. — Но все-таки позвольте вас заверить, что об этом не может быть и речи.
      Он был не старше Гулла и не выше Хэрна. Мы стояли и глазели друг на друга, и обе стороны чувствовали себя неловко. Король и вправду был очень похож на Хэрна — только он был потоньше и вид у него был какой-то нездоровый. И, кажется, он прихрамывал — но этого я точно не скажу, потому что при разговоре с нами он почти все время сидел. Рядом с королем Хэрн выглядел на удивление рослым и крепким. Я уверена, что с тех пор, как мы уплыли из Шеллинга, Хэрн здорово подрос. Но у обоих была одинаковая посадка головы и одинаковые длинные носы, и оба они это знали. Они смотрели друг на друга со жгучим интересом; такой интерес перерастает либо в дружбу, либо в ненависть.
      — Я — Карс Адон, — сказал худощавый юный король, — сын Кинирена. Теперь, когда мой отец умер, кланы принесли клятву верности мне.
      Он вовсе не хвастался, говоря об этом. Он просто сказал об этом, как о факте, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Меня поразило, что он назвал себя Адоном. Это ведь одно из тайных имен нашего Одного, и его не произносят вслух.
      — Быть може, вы хотите присесть? — добавил король и неловко улыбнулся нам. И сам опустился на походное деревянное кресло, обитое кожей.
      Это кресло нельзя было назвать красивым, но это была единственная приличная вещь в шатре. Перед креслом кто-то поставил толстый чурбак, табуретку доярки и перевернутую корзину из ивовых прутьев. Хэрн сел на табурет, и я поняла, что он сделал это из вежливости — так он был ниже Карса Адона. Утенок выбрал корзину, а я очень осторожно примостилась на чурбак. Чурбак шатался.
      — Скажите, пожалуйста, — спросила я, — а ваше имя имеет какое-то значение?
      Карс Адон хорошо разбирал нашу речь.
      — Нет, — ответил он после короткой паузы. — Это просто имя. А что?
      — Просто наши имена всегда что-то означают, — объяснил Утенок. — Я вот — Маллард, он — Хэрн, а она — Танакви. А нашего отца звали Клости Улитка.
      Я заметила, что Карсу Адону это показалось до чрезвычайности странным, но он был слишком вежливым, чтобы так и заявить.
      — Я, как и Кед, принадлежу к клану Крепости, — сказал он и, как мне показалось, взглянул на нас выжидающе. — Я должен поблагодарить вас за то, что вы спасли Кеда. Я в долгу перед вами.
      Он говорил совершенно серьезно. По его тону я подумала, что тот мальчишка приходится ему братом.
      — Ну что вы, пустяки, — сказала я, и не стала добавлять, что этот Кед — неблагодарный звереныш. — А что, он приходится вам близким родственником?
      — Да нет, пожалуй, — неуверенно произнес Карс Адон. — Но он, конечно же, принадлежит к моему клану. И я благодарен вам, даже если он и не выказал благодарности. Нас осталось так мало… — Король вздохнул, но похоже было, будто он не привык давать волю печали. Карс Адон выпрямился и улыбнулся нам. — То, что рассказал Кед по возвращении, заставило меня послать за вами. Простите меня. Я знаю, что вам, волшебникам, приказывать не полагается. Но Кед клялся, что тот человек, который спас его, прошел по бурной воде, и не просто выдернул его из самого устья Реки, но еще и вынудил его сказать всю правду об этом происшествии. А когда Арин пришел за вами, он собственными глазами увидел, как вы трое спокойно прошли там, где его засосало бы с головой, и понял, что Кед сказал чистую правду. А всем нам известно, — очень серьезно произнес Карс Адон, — что всякий, кто способен совладать с этой чудовищной Рекой — настоящий волшебник. Хотя лично я склонен думать, — с улыбкой добавил он, — что для того, чтобы заставить Кеда сказать правду, нужна куда более могучая магия.