— А ты не пойдешь? — спросила я.
Танамил покачал головой. Лицо его ничего не выражало.
— Я не могу идти дальше — я связан, — сказал он. — А кроме того, когда ты дойдешь до истока, я ничем не смогу тебе помочь. Освободить нас должен кто-то из народа твоего отца. Я же должен отыскать Канкредина. Твоя мать совершенно права.
— А! — протянула я. Я была разочарована. Я подозревала, что Танамил хочет вернуться обратно к Робин.
@GLAVA = 5
Танамил снова заиграл на своей свирели. Сперва она издала пронзительный вскрик, потом этот вопль перешел в сдавленные рыдания и стих. Вслед за этим что-то сверкнуло и скользнуло. Я узнала это ощущение. То же самое я чувствовала той ночью, в начало половодья, когда вглядывалась в темноту и даже не знала, насколько высоко поднимется вода в Реке. Но это длилось недолго.
Когда я увидела все таким, каким оно есть на самом деле, оказалось, что я нахожусь в русле реки, а по сторонам от меня высятся неясные очертания берегов, и вокруг бушует совсем другое наводнение. Это были люди. Призрачная толпа спешила мимо меня. Их становилось все больше, и все они появлялись слева и неслись куда-то вправо. У меня даже уши заболели от их топота. Этот топот не смолкал ни на миг, но при этом его почему-то было трудно расслышать. А люди ни на миг не останавливались, но их было трудно разглядеть. Только если я смотрела на кого-нибудь, а потом, поворачиваясь, следила за ним, пока он спешил мимо, мне удавалось отчетливо его разглядеть. Так мне удалось рассмотреть четверых мужчин из нашего народа, женщину-варварку, двух мальчишек-варваров и девушку, ровесницу Робин, которая не была похожа ни на варваров, ни на наших соплеменников. Никого из них я не знала. И все они куда-то торопились меж призрачных берегов.
— Это же те самые несущиеся люди, про которых твердил Гулл! — сказала я себе. — Души умерших! Теперь понятно! Река — это каждый, кто умер.
Но я заговорила вслух — и отвлеклась на собственные слова. И в следующий миг, когда я себя осознала, оказалось, что я несусь вместе с этой толпой, задыхаясь от бега. И единственное, чем я отличалась от них ото всех, так это тем, что я по-прежнему прижимала к себе мою накидку и чувствовала за пазухой тяжесть Одного.
Казалось, ничто не сможет остановить меня — так я спешила. Мне даже в голову не призодило остановиться, до тех самых пор, пока я не увидала вдали какое-то легкое смутное движение. Люди продолжали спешить, но в их движениях появилась неуверенность. Потом я увидела, что люди впереди начинают поворачивать, а некоторые, проходя мимо меня, направлялись в другую сторону. Им явно не хотелось этого делать, и они все пытались развернуться. Теперь даже топот толпы сделался беспорядочным.
До сих пор я бежала, словно во сне, когда не задумываешься над тем, почему происходит то или иное событие. Но теперь я посмотрела вперед и попыталась понять, что это там за светлые тени. И я увидела, что навстречу мне быстро движутся какие-то огромные стеклянистые фигуры. Они были прозрачные, но при этом зеленые и колышущиеся, словно состояли из воды. Хотя они находились еще далеко, ясно было, что он очень большие и приближаются очень быстро. Я понятия не имела, что произойдет со встревоженной толпой при встрече с этими стеклянными великанами. Но у меня возникло такое ощущение, будто за великанами — ничто, и мне показалось, будто я расслышала сквозь сбивчивый топот чей-то отчаянный крик. Голос был похож на мамин.
Я перепугалась. Я попыталась развернуться и убраться подальше от этих стеклянных существ. Но сделать это оказалось ужасно трудно. Толпа по-прежнему двигалась в другую сторону и несла меня с собой. Я закричала, призывая на помощь.
А потом я услышала, что сверху, с берега меня кто-то зовет.
— Танакви! Танакви! Как ты сюда попала, Танакви?
Я подняла голову, думая, что увижу там папу. Наверное, я все это время ждала, что увижу папу среди несущихся душ. Но я увидела, что вдоль берега бежит светловолосый парень в выцветшей красной накидке, и всматривается в толпу. Он был крепче и сильнее Танамила, но казался таким же радостным. Я уцепилась за каменистый выступ и уставилась на него, разинув рот.
— Ну наконец-то! — обратился он ко мне. — Матерь сказала, что ты где-то здесь. Не иди туда. Там маги. Выбирайся сюда, на берег.
И он протянул мне руку.
— Гулл! — воскликнула я.
— Ну а кто еще, по-твоему, это мог бы быть? — спросил он и вытащил меня на берег.
— Но ты… ты взрослый, — пролепетала я. — Что же получается, душа человека — она сразу взрослая?
Гулл рассердился.
— Я — не моя душа. Я — это я весь. Пошли. Нам еще довольно далеко идти.
И он быстро зашагал по высокому берегу, навстречу людскому потоку, а я изо всех сил старалась от него не отставать. Берег был каменистый и неровный — совершенно не похожий на проторенный тропки, проложенные вдоль Реки.
— Почему ты взрослый? — тяжело дыша, выпалила я.
— Потому, что я родился на пять лет раньше тебя, — сказал Гулл, не сбавляя шага. Я все-таки начала отставать. Гулл это заметил и притормозил. — Извини. Я смотрю, ты нагруженная. Что это ты несешь?
— Мою накидку, — задыхаясь, сказала я. — Но Один куда тяжелее. Знаешь, он же теперь сделался золотым!
— Давай я понесу накидку, — сказал Гулл и забрал ее у меня. Мне сразу сильно полегчало.
— Какая красота! — сказал Гулл, когда накидка оказалась у него в руках. — Наверное, это лучшая из твоих вещей. А для чего ты ее сделала?
Потом он улыбнулся мне.
— Знаешь, Танакви, я ужасно рад тебя видеть.
Гулл всегда говорит только то, что думает. И мне было очень приятно услышать от него эти слова. И пока мы шли вдоль берега, над головами мчащихся душ, я под непрестанный шум их шагов объяснила Гуллу про накидку. Стеклянные маги Канкредина остались где-то позади, и их больше не было видно. Все вокруг было неясным и расплывчатым. Единственным ярким пятном был Гулл. Наверное, уже по этому одному я должна была понять, что он — не просто душа. Но несмотря на то, что он постоянно находился при нас, Гулл ничегошеньки не знал про наши приключения. Гулл сказал, что даже то время, когда он находился рядом с нами еще в своем теле, он припоминает очень смутно. А я обнаружила, что во время рассказа то и дело говорю что-нибудь вроде «Ты же помнишь — Робин тогда была больна» или «Ну, ты и сам наверняка знаешь, что из себя представляет наш король!»
Завершив свою повесть, я спросила у Гулла:
— Как по-твоему, что же мне нужно сделать, чтобы освободить Одного?
Оказалось, что Гулл тоже ничегошеньки не знает.
— Я надеялся, что ты это знаешь, — сказал он. Меня охватило смятение.
— Но ты же должен знать! — взвыла я. — Я же не могу никого сюда позвать, потому что его должен освободить кто-то из нашей семьи!
— Да, я знаю. Мы его связали, мы и освободим, — отозвался Гулл. — Не волнуйся так. Давай лучше подумаем.
Хорошо, когда рядом такой спокойный человек как Гулл. Чего-чего, а спокойствия мне всегда не хватало.
— У тебя при себе Один, — сказал Гулл, — и накидка-заклинание, на которой изображено, как Канкредин поймал Одного, а затем меня. А Танамил сказал, что это очень удачно получилось — что ты не увидела одеяние Канкредина целиком… Танакви, я понял! На твой накидке его заклинание нарушено! Тебе нужно попробовать надеть накидку на Одного в присутствии Орета!
Когда Гулл произнес это имя, оно эхом раскатилось над руслом Реки. Мчащиеся люди остановились и задрали головы, обратив к нам белые лица.
— Я покажу тебе, где расположен его исток, — негромко произнес Гулл. Эхо стихло, и люди понеслись дальше.
— Я никак не привыкну к тому, что какие-то вещи — они одновременно и одно и то же, и не одно и то же, — призналась я. — Один — не Река. Тогда что он — эта золотая статуя?
— Один существовал прежде Реки. Он ее создал, — сказал Гулл. Вид у него сделался очень серьезный. Он явно задумался, как бы получше мне все объяснить. Гулл не так споро соображает, как Хэрн или Утенок. — Сотворив Реку, он оказался связан — в качестве Одного. В некотором смысле, он — это Река. По крайней мере, ее исток.
— Но река — это души людей, — сказала я. — И еще вода.
— Да, верно, — согласился Гулл. — Но… ну, если что-то и вправду является Рекой, так это Матерь.
— Матерь?! — изумилась я.
— Я не знаю, как это объяснить, — сказал Гулл. — Но я много говорил с Матерью. Наверное, Одному это не особенно нравится, но он мне не мешал. Видишь ли, Матерь не связана, — но она попала в немилость, из-за того, что вышла замуж за нашего отца. Она мне много всего порассказывала. Ты даже представить себе не можешь, какие на свете есть необычайные места и удивительные Бессмертные. Мне бы хотелось, когда мы будем свободны, отправиться взглянуть на них. Честно тебе скажу, это мне нравится куда больше, чем то, чем предстоит заняться Хэрну!
Я помню, что в тот момент, когда Гулл это произнес, я смотрела вниз, на русло Реки. В этом месте оно сузилось и превратилось в скалистую расщелину, и по нему мчалось куда меньше людей.
— А чем предстоит заняться Хэрну? — спросила я.
Гулл рассмеялся.
— Не скажу! Ты мне не поверишь!
— А что, ты знаешь, кто из нас чем будет заниматься? — нетерпеливо спросила я. — А я?
— Этого я тебе сказать не могу, — отозвался Гулл. — Это совсем бы не пошло тебе на пользу. Но вот наш Маллард — он станет могущественным волшебником. Это я могу сказать. А теперь нам нужно спуститься. Смотри, держись покрепче. Камни здесь скользкие.
Склоны расщелины были влажные. Я впервые увидела здесь хоть какую-то влагу. Казалось бы, можно было бы ожидать, что здесь будет расти мох или какая-нибудь зелень — но нет. Тут не было ничего, кроме влаги. Я спустилась вниз, то и дело оскальзываясь и изо всех сил цепляясь за камни. Гулл спустился следом. Он двигался куда увереннее, но я заметила, что он тоже осторожничает.
Когда мы добрались до низа, оказалось, что каменные стены вздымаются над нашими головами, а внизу царит полумрак. То есть, тут было темно, но при этом все было какое-то желтовато-зеленоватое, и нам было видно, что находится вокруг. Я посмотрела назад, в узкий проход. Там, где мы стояли, было пусто. Но позади нас то и дело появлялись люди, по двое-трое или маленькими группками, и все они спешили прочь. Я так и не смогла заметить, откуда же они берутся. Перед нами же высилась скала и какая-то темная дыра странной формы.
— Нам туда, — сказал Гулл. Он пригнулся и шагнул в эту дыру. Я двинулась за ним следом. Мне трудно объяснить, что я чувствовала в тот момент. Нет, я не боялась. Я по-прежнему шла, словно во сне. Но при этом ужас был частью этого сна — да такой ужас, что если бы я спала на самом деле, я бы уже проснулась от собственных воплей. Но Гулл шел вперед, и я за ним. Внутри оказалось тихо и спокойно. Стоило мне войти в отверстие, как мне сразу стало видно, что там внутри. Это оказалась пещера; зеленоватый свет падал на ее дальнюю скальную стену, образуя очертания фигуры со склоненной головой и носом, который не был ни прямым, ни крючковатым, а как-то и таким, и таким одновременно. Я посмотрела на отверстие, сквозь которое мы вошли. Оно было точно такой же формы. И такой же, как тень, образовавшаяся при тканье на моей накидке. В пещере было сыро. Капли влаги мерцали на всем, словно роса — только роса никогда не собирается в струйки и не капает. Вокруг царила тишина, и мы стояли посреди этой тишины.
— А где… где же Один? — шепотом спросила я.
— Здесь, — отозвался Гулл. — Разве ты не чувствуешь? Все вокруг — это он.
Его слова сбили меня с толку. Не могла же я надеть накидку на всю пещеру! Будь я тут одна, я бы наверняка повела себя не лучше Робин — принялась плакать и заламывать руки. Но со мной был Гулл, и он держался совершенно спокойно. В конце концов я вытащила из-за пазухи золотую статуэтку Одного. Она была такая маленькая, что это смотрелось просто нелепо, но с этим я уже ничего не могла поделать. Я осторожно поставила ее на влажные камни, так, чтобы она оказалась в центре зеленого пятна в форме человеческой тени.
— Дай сюда накидку, — попросила я Гулла. Гулл передал мне ее, и я накрыла ею статуэтку, так, что голова изваяния оказалась снаружи, а все остальное было скрыто складками ткани. Я расправила накидку и отступила на шаг.
Ничего не произошло.
— Мы что-то сделали неправильно! — возопила я. — Что же нам делать? Мы должны что-нибудь сделать, пока сюда не добрался Канкредин!
— Погоди, — сказал Гулл. — Разве ты не чувствуешь?
В пещере начало теплеть. Буквально за те мгновения, пока Гулл произносил свои слова, леденящий холод сменился температурой тела. Мы с Гуллом тут же вспотели и покрылись крупными каплями пота, как стены пещеры — испариной. От нас начал подниматься пар.
Но на этом все и закончилось. Мы стояли и ждали, но ничего не происходило. Небольшая золотая статуэтка так и стояла, укутанная моей накидкой. Желтовато-зеленый свет тоже не изменился; единственное — к нему примешались струйки пара.
— И что же нам делать? — спросила я.
— Ты уже что-то сделала, — задумчиво отозвался Гулл. — Здесь никогда прежде не было так тепло. Но мне кажется, этого недостаточно. Думаю, нам нужно сделать что-то еще — только я пока не понимаю, что именно.
Мы еще постояли, но опять ничего не произошло. В конце концов я, не выдержав, крикнула:
— Дедушка! Дедушка, подскажи мне, что нужно сделать!
Что-то скользнуло, и в пещере позеленело. Я не видела больше ни скал, ни Одного в моей накидке — только лишь Гулла. Он наклонился и сделался бледным и каким-то размытым, как человек, который плывет под водой. Потом и его не стало видно. Я стояла в каком-то белом месте, а где-то рядом ревела несущаяся вода. Потом снова что-то скользнуло. На этот раз по пещере словно пронесся холодный ветер. Я задрожала — но после жары, воцарившейся в пещере, этот ветер меня даже обрадовал. А потом я вдруг очутилась на открытом склоне холма, и с небес лился золотистый закатный свет. Первым, что я увидела, были тяжелые дождевые тучи. Они плыли по зеленому небу прочь, на запад, и на них играли золотые отблески. Зеленый склон у меня под ногами резко уходил вниз. Откуда-то справа доносился шум воды, падающей с высоты, и эхо звенело, словно колокол. А рядом со мной вода текла с крутой скалы и разливалась по земле, и над ней поднимались струйки пара, словно дымок над костром.
Я почувствовала, что на глаза у меня наворачиваются слезы, но удержалась и не стала плакать.
— Дедушка выгнал меня, — сказала я себе. — Я бы сказала, что это неблагодарность.
Потом я глянула на то, что держала в руках. Я думала, что это ко мне вернулась накидка. Но нет. Я сжимала в руках бобину с темной, слегка поблескивающей шерстяной пряжей. И я больше не чувствовала за пазухой привычной тяжести Одного.
Я чувствовала себя брошеной. Теперь я поняла, как себя чувствовала Робин тем утром, когда мы проснулись и обнаружили, что Танамил нас покинул. Я поняла, что чувствует Хэрн, когда понимает, что потерпел поражение. Но никому из них не довелось потерять Гулла во второй раз. Я побрела вместе со своей странной бобиной по мокрой траве. Я то ли не обратила внимания на то, что одежда у меня сухая, хотя ей бы полагалось быть мокрой, то ли это казалось мне неважным. Я шла и тихо радовалась холодному ветру, касающемуся лица. Я сказала себе, что собираюсь посмотреть на эту грохочущую воду, которую слышно аж сюда.
Наверное, я могла бы в нее броситься — но мне пришлось остановиться прежде, чем я добралась до края обрыва. Слишком уж высоким и крутым оказался этот склон. Вокруг раскинулся зеленый край с фиолетовыми холмами; казалось, будто весь мир лежит у меня под ногами, и от этого начинала кружиться голова. Почти у самых моих ног брала начало Река. Она рушилась белым водопадом с дернистого выступа и устремлялась куда-то вниз. Водопад ревел, и все внизу исчезало в пелене мельчайших водяных брызг — они висели в воздухе, словно дым, — и маленьких радуг. А за этой пеленой — тоже далеко внизу — я, кажется, разглядела то самое озеро, на котором нас застал ливень. Отсюда оно выглядело как яркий ромб. От взгляда с такой высоты у меня закружилась голова. Пришлось отвернуться от озера и состредоточиться на моей высокой черной тени, лежащей на земле.
— Что же я сделала не так? — спросила я сама себя. С тех самых пор, как там, на старой мельнице на меня снизошло понимание, я была преисполнена гордости и уверенности в себе. И вот теперь до меня дошло, что я сама себе помешала понять все правильно — из-за того, что очень гордилась своей сообразительностью.
— Но как же быть с Канкредином? — сказала я. Я попыталась еще раз взглянуть на раскинувшуюся внизу землю — проверить, не видно ли Канкредина, — но так и не смогла ничего толком рассмотреть. Одна лишь сплошная зелень и синева, и такая высота, что голова кругом идет.
Я посмотрела на свою тень на земле. Рядом с ней лежала другая, повыше, с длинным носом. Я застыла, словно вкопанная.
— Дедушка, это ты? — спросила я.
Его голос напоминал шум водопада.
— Спасибо тебе, внучка, — сказал он. — Ты очень помогла мне. Ты убрала руки Канкредина с моего горла.
— Но чего же я не сделала? — спросила я.
Он ответил не сразу, а когда все-таки ответил, голос его был печален.
— Никто не просил тебя, чтобы ты что-либо делала — сверх того, что уже сделала твоя семья. В конце концов, я не слишком-то по-доброму обошелся с твоей матерью.
— Я знаю, — отозвалась я. — Но знаете, Клости — мой папа — он ничуточки не похож на Кенблит. Может, вы бы ее простили?
Он снова помолчал, прежде чем ответить, печально и нерешительно:
— Я очень хитер, внучка. Будь моя воля, ты бы… тебя бы здесь сейчас не было.
И тут до меня дошло, что дедушка не просто связан и опечален, и придавлен стыдом и одиночеством, — но что он еще и толком не знает, как разговаривать с обычным человеком вроде меня. До этого мгновения мне и в голову не приходило, что его можно любить. Мне захотелось повернуться и посмотреть на него, но я не осмелилась. Я посмотрела вниз, на его тень, и сказала:
— Дедушка, скажи, что нужно сделать, чтобы освободить тебя? Я хочу тебя освободить. Это не из-за Канкредина, и не из-за Матери, и даже не из-за Гулла. Это просто ради тебя самого.
И снова последовала пауза.
— Я… я признателен тебе, — сказал он. — Если ты говоришь искренне, Танакви, — подумай про окончание твоей первой накидки — про то место, где ты говоришь о Канкредине. Как ты его выткала?
— Выпуклым тканьем, как мне показал Танамил, — ответила я.
— Тогда вспомни вторую накидку, которая сейчас натянута на твоем ткацком станке, — сказал он. — Ты рассказывала там, как вы встретились с королем, и что он сказал вам про меня. Ты использовала там то же самое тканье?
— Да, — сказала я. Ведь тогда король внушал мне благоговейный трепет… И тут мне отчетливо, словно наяву, представилась накидка, и протянувшася от кромки до кромки выпуклая лента с рассказом про короля.
— Ну конечно же! — воскликнула я. — Ты был связан дважды! Канкредином и Кенблит!
И я снова чуть не обернулась, чтобы посмотреть на него, но опять не посмела.
— Я сам в этом виноват, — сказал дедушка. Он произнес это задумчиво, как будто говорил сам с собою. Наверное, так он говорил на протяжении многих веков, пока оставался один. — Я не могу никого просить о том, чтобы нас освободили, поскольку сам во всем виноват. В первый раз я свалял дурака. Во второй раз я свалял еще большего дурака — решил, что смогу избавиться от первых уз как раз своевременно, чтобы встретить свой вернувшийся народ. Я допустил, чтобы Канкредин захватил меня врасплох. А я ведь знал Канкредина! Он унаследовал мои способности, но когда я понял, что он использует их наихудшим из возможных способов, было уже поздно.
— Канкредин? Канередин — один из Бессмертных? — не удержавшись, выпалила я.
— Он — мой потомок, — сказал дедушка. — Весь народ, который вы именуете варварами, происходит от меня. Они покинули эти земли, а теперь вернулись обратно. Канкредин подобен тебе — в нем тоже сошлись две линии, — но он злоупотребил своим наследием. А теперь он желает занять мое место.
— А ты не можешь его остановить? — спросила я. К этому моменту меня прямо-таки трясло — так мне хотелось оглянуться и взглянуть на моего дедушку. Но я не могла.
— Я смогу его остановить, если буду свободен, — сказал дедушка. — Обещаю тебе.
И я, не удержавшись, повернулась. Я так боялась посмотреть назад, что опустилась на колени, прижимая бобину с нитками к груди. Боюсь, у меня вырвался испуганный скулеж. Но я все-таки повернулась.
За спиной у меня стоял Карс Адон, и его длинная тень лежала на земле рядом с моей. Он неловко улыбнулся мне. А больше никого не было видно.
— Не пугайся, — сказал Карс Адон. — Я сделал так, чтобы их не было видно. Я побоялся, что ты можешь шагнуть через край, если мы появимся все.
@GLAVA = 6
Не знаю, действительно ли тень все это время принадлежала Карсу Адону. Думаю, что нет. Зато я точно знаю другое: в глубине души я думала про Карса Адона ничуть не меньше, чем Хэрн. И я так обрадовалась, увидев его живым и невредимым, что расплакалась и схватила его за руку. Рука была холодная и твердая, сполшные костяшки — в общем, такая, какой я ее запомнила.
Карс Адон — он всегда был очень вежливый и чопорный — жутко смутился. Он отнял руку и попятился.
— Пожалуйста, не плачь, — сказал он. Потом решил, что ведет себя слишком неприветливо и добавил: — Я очень рад тебя видеть. Мы про вас вспоминали и думали, что же с вами случилось дальше.
— Ты не видел Одного? — спросила я. — Я разговаривала с моим дедушкой.
Карс Адон посмотрел на меня как-то странно. Но он был слишком вежлив, чтобы выказывать свои чувства.
— Здесь никого не было, — сказал он. — О ком ты говоришь?
— Его зовут Адон, как и тебя, — пояснила я, — и еще Амил, и…
— Тсс! — шикнул на меня Карс Адон. Видно было, что он исполнился благоговейного страха. — Ты хочешь сказать, что здесь был наш Великий Отец?
Я кивнула. И снова заплакала — оттого, что Один ушел, а я так его и не увидела.
— Так это поэтому над водой, текущей с горы, внезапно стал подниматься дым? — спросил Карс Адон.
— А что, обычно его нету? — спросила я, хлюпая носом.
— За все то время, пока мы находимся здесь, мы ни разу его не видали, — ответил Карс Адон.
Услышав это, я приободрилась.
— Значит, я все-таки кое-чего добилась, — сказала я и перестала плакать.
— Если тебе уже лучше, — сказал Карс Адон, — думаю, тебе следует пойти с нами. Нам нужно уходить отсюда. Говорят, что Канкредин движется вверх по Реке, вместе с огромной стеной воды. А поскольку он не известил меня ни о чем, я полагаю, что теперь он враждует и со мной.
— Угу, — сказала я. — Он хочет сам стать королем.
Карс Адон скривился.
— Спасибо. Мне следовало бы догадаться. Теперь я понимаю, что мог бы догадаться об этом, еще когда мой отец был жив.
Он постоял несколько мгновений, нервно теребя в руках край плаща, потом сказал:
— Я в большом долгу перед твоей семьей. Если бы не твой брат, я до сих пор сидел бы, как мышь, под подолом у Канкредина, и мечтал… мечтал о славе. И на меня в любую минуту могли бы наступить. Хэрн помог мне увидеть, до чего же это нелепо.
Я подумала, что Хэрн порадовался бы, если бы услышал это.
— Пойдем в наш лагерь, — попросил Карс Адон. — Мне хочется наконец-то отблагодарить тебя.
— Ох! Но я не могу! Мой станок с неоконченной накидкой сейчас в лагере у нашего короля, а мне нужно как-то заполучить ее и закончить, пока Канкредин не добрался сюда. Ты просто не поверишь, насколько это важно!
Я быстро взглянула через край обрыва, на крохотную полоску озера, — и тут же отвела взгляд.
— Так там ваш король? — спросил Карс Адон. Его вдруг охватило какое-то странное нетерпение. Мне тогда показалось, что он пропустил мимо ушей мои слова про накидку, но позднее я обнаружила, что ошибалась.
— Да, — сказала я. — Мы добрались до этого озера сегодня днем.
Карс Адон пришел в восторг.
— Это все меняет! — заявил он. — Мы остаемся здесь. Я пошлю кого-нибудь вниз, поговорить с вашим королем, и они смогут поговорить и насчет твоего станка с накидкой. Думаю, Хэрн скажет, что это правильно. Пойдем со мной!
Он закутался в плащ и зашагал прочь от края обрыва. Он сильно хромал — я верно догадалась тогда. Заметив, что я не иду за ним, Карс Адон остановился и окликнул меня.
— А твои братья там, с королем?
— Да, — отозвалась я.
— Тогда все будет хорошо, — сказал он и зашагал дальше.
Я легко нагнала его — из-за хромоты он шел медленно. Когда мы вместе стали спускаться вниз по склону, я спросила, не был ли он ранен.
Карс Адон слегка покраснел и покачал головой.
— Я таким родился, — сказал он.
Под обрывом, среди деревьев нас встретили шестеро варваров, судя по виду — из их знати. Лица у них были мрачные и встревоженные — такое впечатление, будто варвары постоянно так выглядят, — но мне подумалось, что сейчас они и вправду обеспокоены. Один из них спросил:
— Прикажете сворачивать лагерь, лорд?
— Я обнаружил другой способ разрешить наши трудности — куда получше, — сказал Карс Адон. — Здесь рядом находится местный король. Мы встретим Канкредина вместе.
Он захромал вниз по склону и потянул меня за собой, а эти шестеро важных особ двинулись за нами следом. Из их разговора я поняла, что они уже несколько дней пытаются уговорить Карса Адона покинуть эту стоянку и уйти подальше от Канкредина. Канкредина они боялись до дрожи, даже сильнее, чем боялась Робин. И из-за этого их страха я начала понимать, насколько силен Канкредин. Но было совершенно очевидно, что Карса Адона с души воротит при одной лишь мысли о том, что он побежит от Канкредина. Он искал повод остаться, и нашел его в моих словах.
Важные варвары твердили, что благоразумие и осторожность — залог безопасности. Кто сможет противостоять величайшему из магов? Карс Адон, не отвечая, шел вперед. Лишь когда мы добрались до утоптанной торпы среди сосен, он бросил через плечо:
— Я уже был благоразумен и осторожен — и чуть не потерял все кланы. Теперь же я намерен положиться на нашего Великого Отца.
Это заставило лордов умолкнуть.
Внизу возник лагерь варваров. Он был очень велик. Над шатрами реяло множество флагов. А вокруг раскинулась благодатнейшая из всех долин, какие мне только доводилось видеть. Она была обращена на юг, и потому здесь было тепло, и повсюду в изобилии росли цветы. Вечерний воздух был напоен их благоуханием.
— Я собрал все оставшиеся кланы — как и обещал твоему брату, — сказал мне Карс Адон, горделиво вскинув голову. Мне прямо-таки послышалось пение труб. — Я хочу основать свое королевство в этой долине.
Мне не в чем было его упрекнуть. Долина и вправду была прекрасна, и до его прихода тут никто не жил.
Когда мы дошли до шатров, первым, что я увидела, была компания темноволосых парней в накидках, которые увивались вокруг трех девушек-варварок. Они вели себя очень вежливо — предлагали им помочь донести кувшины с водой, и все такое, — но я была потрясена. Мы обошли шатер, и там обнаружилась почти та же самая картина: какие-то нахальные девчонки в накидках уговаривали двух ребят-варваров покатать их на лошадях.
Карс Адон перехватил мой взгляд.
— Ваши люди уже давно начали приходить сюда, — сказал он. — Они бегут от Канкредина. Я заключаю с ними договоры — как и говорил тебе тогда. Как ты думаешь, Хэрн бы это одобрил?
Уж не знаю, что сказал бы на это Хэрн. Договоры — это, конечно, хорошо, но результатом их стало много хихиканья и заигрывания, и очень странный лагерь. Вежливые, спокойные варвары незаметно, исподтишка разглядывали моих соплеменников. Те же сбивались в кучки и глазели в открытую. Некоторые из моих соплеменников, похоже, были не в курсе, что они заключили какой-то договор. Некоторые шипели вслед Карсу Адону. Некоторые сидели, глядя куда-то вдаль, и не заботились даже о себе. Карс Адон объяснил, что к большинству из них Канкредин подобрался слишком близко.
— Боюсь, Канкредин причинил какой-то вред их душам, — сказал он. — Они думают, будто находятся у нас в плену. Нам приходится кормить их.
Он вздохнул.
— Мне часто хотелось, чтобы твой брат оказался здесь и все им объяснил.
Мы прошли в шатер Карса Адона — он где-то раздобыл белый шатер такой величины, что в нем можно было бы давать представление, и над ним гордо реял тот самый яркий флаг, — и там поужинали. Еда была очень простая — совсем не такая, которую требовал подавать себе наш король, — но трапеза здорово сбивала с толку. Варвары выставляют на стол все блюда сразу, но тебе не полагается ничего делать самому. Тебе все подносят и накладывают мальчишки-слуги. Я заметила среди них Кеда, но он постоянно держался у противоположного края стола. Он до сих пор меня боялся.
Я сидела, ела, и меня переполняли очень странные, смешанные чувства. Я робела — но при этом чувствовала себя как дома; при нашем короле мне никогда не бывало так легко и покойно. Когда я это осознала, то решила было, что я предательница. Но потом я подумала, что в этом лагере полно моих соплеменников, и что мой дедушка перенес меня туда, где мы встретились с Карсом Адоном, как будто хотел, чтобы эта встреча состоялась. Карс Адон непрерывно рассказывал мне о своих планах, и это было самым странным.
— Ты согласна? — то и дело спрашивал он. — Как ты думаешь, Хэрну это понравится?
Это все из-за Хэрна. Даже странно, что Хэрн произвел на Карса Адона такое же сильное впечатление, как Карс Адон — на Хэрна. Они совсем недолго разговаривали. Но каждый после этого разговора много думал о другом и — как оказалось — пытался жить, подражая другому. Точнее, тому, каким он этого другого представлял. Похоже, Карс Адон приписал Хэрну кучу достоинств, которыми тот на самом деле вовсе не обладал. Хотя — откуда мне знать? Хэрн явно отнесся к Карсу Адону точно так же, и теперь Карс Адон из кожи вон лез, лишь бы соответствовать этому идеалу.
