Семья Стерлинг - Тот первый поцелуй

Натаниель стоял у окна и повернулся, когда Элизабет вошла в комнату. Она молча показала ему пачку денег. Он засмеялся от радости.

— Благодарю, мне послал вас Всевышний.

Он взял деньги и засунул пачку во внутренний карман сюртука. Затем на секунду остановился и посмотрел на Элизабет. Непонятное выражение промелькнуло на его лице, что-то похожее на сожаление.

Элизабет взглянула на дверь.

— Натаниель, торопитесь, — умоляюще попросила она, — Морган вот-вот вернется.

В его глазах вспыхнули озорные огоньки. —

— Подарите мне поцелуй, — объявил он с чарующей непринужденностью, некогда покорившей ее в Лондоне. — Один последний поцелуй, Элизабет, и меня как не бывало.

— Нет, Натаниель! Это неприлично!

Он расхохотался громким веселым смехом.

— Разве я когда-нибудь следовал приличиям? Боже мой, Элизабет, всего-навсего один поцелуй. Я не уйду, пока вы не согласитесь.

Элизабет открыла рот, чтобы протестовать, но было поздно. Схватив за плечи, он привлек ее к себе, его рот прижался к ее губам.

Странно, но она ничего не почувствовала: ни волнения, ни жара, ни проникновенной дрожи, как это было с Морганом. Прежнее волшебство исчезло без следа. Элизабет, пожалуй, несколько дольше, чем следовало, задержала поцелуй, но она хотела точно убедиться, что Натаниель ей безразличен.

Теперь в этом не было сомнения.

Она высвободилась из его объятий.

— Торопитесь, Натаниель, — вновь повторила она.

Кивнув головой и помахав на прощание, он исчез за дверью в темноте коридора. Только уверившись, что его никто не заметил, Элизабет с облегчением вздохнула. Если бы Морган знал, что здесь побывал Натаниель, он пришел бы в неописуемую ярость.

Морган знал.

И он действительно был в неописуемой ярости, потому что через тонкие кружевные занавески увидел силуэты мужчины и женщины, слившиеся в долгом страстном объятии.

Морган не спускал глаз с окна спальни Элизабет. Вскоре за углом он услыхал шелест раздвигаемых кустов и глухие шаги.

Это определенно был Натаниель. Морган сжал кулаки, но не пошел за ним. Он не решился. Притронься он к брату хоть пальцем, он разорвал бы его на куски.

Войдя в дом, Морган направился прямо в библиотеку. И к графину с бренди. Он налил рюмку почти до краев, но не стал пить. Сжав челюсти, он смотрел на янтарную влагу, словно ее творцом был сам дьявол.

Снова его высокомерная супруга унизила его и довела до состояния, когда он презирал себя за слабость и глубину падения. Он напомнил себе, что поддайся он пороку, и исчезнет разница между ним и пьяницей отцом, между ним и Натаниелем.

Но соблазн погрузиться в забытье, обрести покой был непреодолим, слишком велик, чтобы с ним бороться.

Морган опрокинул рюмку в рот, и огненная жидкость потекла, обжигая горло.

Когда графин опустел, его мысли были в беспорядке, он смутно понимал, что делает, но его гнев разгорелся с еще большей силой.

Он поднялся на второй этаж к себе в спальню и секунду, насупившись, созерцал дверь, ведущую в комнату Элизабет.

Постепенно горечь поборола в нем все остальные чувства. Он вспомнил, как выглядела она в то утро, ее обнаженное тело рядом с ним. Он снова видел ее нежную беззащитную шею, хрупкие белые плечи, такие женственные и покорные в своей слабости. Такие, как она сама… Нет, тут он ошибался. Элизабет никак нельзя было назвать уязвимой, она била уверенной и сильной и знала, чего добивается.

Совсем как Амелия.

Он бросил сюртук на кровать, проклиная себя за то, что оказался слепым глупцом. Он был обманут дважды. Дважды. Сначала Амелией и вот теперь Элизабет.

Красный туман ярости застлал ему глаза, вновь он представил себе Элизабет и Натаниеля, их губы слиты в поцелуе, руки страстно обнимают друг друга.

Прямо перед ним висела та самая подаренная ею картина с изображением клипера. Морган сорвал ее со стены и швырнул на пол. Удар был такой силы, что рама разбилась на куски. Так же как и его сердце.

Элизабет приостановилась. Она уже готовилась лечь спать и одним коленом опиралась на кровать, другая босая нога зарылась в мягкий ворс ковра. Насторожившись, Элизабет склонила голову набок, она точно слышала, как что-то тяжелое упало на пол в комнате Моргана.

Все замерло.

Желтая полоска светилась под дверью Моргана. Очень тихо, на цыпочках, она подкралась к двери и снова напряженно прислушалась.

Ни звука.

Сдерживая дыхание, Элизабет взялась за ручку и медленно повернула, движимая силой, которой не могла противостоять. Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. На полу меж осколков разбитой рамы лежала картина, та самая, что она подарила мужу.

Этот разгром не мог быть случайностью.

Страшная боль сжала ее грудь. Так вот что за шум она слышала в соседней комнате! Она пошатнулась, как от удара.

Внезапно дверь широко распахнулась, и Элизабет отдернула руку. Подняв голову, она в растерянности и ужасе смотрела на возникшую прямо перед ней высокую фигуру мужа.

Он вглядывался в нее с пугающей напряженностью покрасневшими, горящими глазами. Они стояли так близко, что между ними нельзя было просунуть руку, и Элизабет почувствовала резкий запах спиртного.

Морган был пьян.

За все это время Элизабет никогда не видела, чтобы он даже прикасался к спиртному, и вот теперь он был пьян. Она пришла в ужас.

С криком она повернулась, чтобы броситься бежать, но Морган оказался быстрее. Сильные руки взяли ее в плен и прижали к широкой груди. Сопротивление было напрасным, еще три шага, и он втащил ее к себе в комнату.

Боясь двинуться или вздохнуть, Элизабет посмотрела ему в лицо. На этот раз в его взгляде читались все его чувства, и Морган был столь ужасен, что Элизабет почти поверила, что он сам убил Амелию…

— Морган, — воскликнула она. — Что случилось? Что с тобой?

Он отпустил ее, но, продолжая разглядывать, медленно обошел ее вокруг. Сердце Элизабет неистово колотилось, она вздрогнула, когда загрубелый палец потрогал нежную ямочку между ее ключицами. Прикосновение было подобно ласке летнего ветерка и противоречило злобному выражению его глаз.

Всего шаг отделял их друг от друга, но, казалось, между ними лежал целый океан.

— Прошу тебя, Морган, оставь меня в покое, — с трудом выговорила она. — Ты пьян.

— Верно, Элизабет, я пьян. Очень пьян. — Он улыбался неестественной улыбкой. — Но позволь мне спросить, дорогая, не хочешь ли ты мне что-то рассказать?

Элизабет побелела: он знал, в этом не было сомнения.

— Неужели, — начала она, еле шевеля губами, — неужели ты видел…

Его улыбка исчезла.

— Ты угадала, Элизабет. — Его голос был полон издевки. — Я видел свою добродетельную жену в любовном объятии с моим собственным братом.

У Элизабет пересохло во рту. Она хотела отвести глаза и не могла. Взгляд Моргана прожигал насквозь, до самой глубины души.

— А теперь все-таки откройся мне. Если бы я не видел тебя с Натаниелем, ты бы сама мне призналась?

Элизабет судорожно сглотнула. Она не могла вымолвить ни слова.

Я его предупреждал, чтобы он не являлся без приглашения. Так вот, скажи мне, Элизабет, ты сама пригласила его к себе в спальню?

— Нет! — Наконец голос вернулся к ней. — Морган, ты ошибаешься!

— Я ошибаюсь, Элизабет? Я застал вас, когда вы обнимались, скажи мне, в чем моя ошибка.

Морган был неумолим, она видела приговор в его глазах, ей оставалось только упрашивать.

— Нет, Морган, ты ошибаешься! Натаниель действительно приходил, но я его не ждала и не приглашала. У него неприятности, Морган. Ему нужны деньги, и я… Я отдала ему ту сумму, что лежала к шкатулке. На хозяйственные расходы…

— А что еще ты отдала ему, Элизабет? Что еще?

Слова прозвучали, как пощечина, Элизабет побледнела, но стояла на своем. Разве есть что-нибудь на свете сильнее правды?

— Я не обманываю тебя, Морган. Натаниель меня поцеловал. Он отказывался уходить, пока меня не поцелует. Но если ты хочешь кого винить, то вини меня. Я должна была сразу его остановить, но я хотела увериться раз и навсегда, что мои прежние чувства к нему умерли. Неужели ты не понимаешь? Умерли! Я ничего не почувствовала и думала только о тебе!

В его взгляде мелькнула теплота, но челюсти по-прежнему были стиснуты.

— Тогда докажи мне, Элизабет. Докажи, что ты меня любишь.

Перчатка была брошена, Элизабет оставалось только ее подобрать. Она должна принять вызов, иначе навсегда лишится его доверия.

Очень медленно Элизабет приблизилась к мужу, у нее подкашивались ноги, и несколько шагов казались бесконечными. Она облизала сухие губы.

— Я не знаю, что ты от меня хочешь, — сказала она неуверенно.

— Поцелуй меня, Элизабет. Мы с Натаниелем братья, а у братьев все пополам. Даже их жены. Ты согласна?

Элизабет сжалась от обиды. И почему только он постоянно издевается над ней? Но отступать было поздно, он мог никогда ее не простить.

А что значит простить? Морган О'Коннор был из тех, кто никогда не прощает. Он еще не простил Натаниелю некую неведомую ей вину! Непонятным образом Элизабет знала, что это именно так.

— Я жду, Элизабет.

С внутренним трепетом она положила самые кончики пальцев ему на плечи и, приподнявшись на цыпочки, боязливо прижалась губами к его губам.

Морган оставался холодным и неподвижным, его губы были сурово сжаты. Он словно окаменел и не отзывался на ласку, хотя Элизабет ощущала, что внутри он был как натянутая струна. Она попыталась расшевелить его, прикасаясь к его губам то с одной, то с другой стороны, и кончила тем, что прикрыла его рот своим, безмолвно умоляя смягчиться. Ее ладони в неосознанной ласке легли ему на затылок. Языком она обвела красивую линию его рта. Его губы чуть приоткрылись, и их дыхание смешалось.

У Элизабет кружилась голова, когда наконец она отодвинулась от него. Они смотрели в глаза друг другу, и его по-прежнему светились, но уже не гневом, а голодной жаждой, столь сильной, что Элизабет оробела.

— Раздень меня, — приказал Морган; его голос стал хриплым.

Сердце подпрыгнуло, и Элизабет чуть не пустилась наутек, но в то же время роль зачинщицы и соблазнительницы, этого она не могла отрицать, действовала на нее странно возбуждающе.

Она прикоснулась к пуговицам на его рубашке и, несмотря на внутреннее волнение, быстро расстегнула их. Морган молча подчинился, когда она сняла с него рубашку и бросила ее на пол.

Следующими были брюки. Элизабет стала перед ним на колени. Здесь задача оказалась труднее: пуговицы не поддавались из-за давления плоти под ними. Когда же наконец она с ними справилась, то рывком стянула брюки, и вслед за рубашкой они упали на пол; Морган ногой отшвырнул их в сторону. Ничто больше его не стесняло.

Он было наклонился, чтобы поднять ее с колен, но Элизабет остановила его легким движением головы. Подняв лицо, она робко и просительно смотрела вверх на мужа, положив руки на его узкие поджарые бедра.

Его руки застыли у нее на плечах. Мгновение, почти не дыша, они оставались неподвижными.

Затем она прикоснулась губами к его плоти. Языком, неторопливо и с остановками, продолжила осторожное знакомство, отчего его плоть еще больше увеличилась в размерах.

Он запустил руки в ее волосы.

— Элизабет, — прошептал он и снова уже громко:

— Элизабет!

Испытываемое Морганом наслаждение возбуждало Элизабет, пальцами она вцепилась в его бедра, Морган запрокинул голову и громко застонал от удовольствия. Когда его терпение истощилось, он поднял ее на ноги и вместе с ней рухнул на кровать; с невольным вскриком она схватила его за плечи и торопливо притянула к себе. Это было яростное и бурное слияние, со страстным бесстыдным шепотом и стонами восторга…

Первое из многих за эту ночь.

Возможно, это был только сон.

Но, пробудившись, Морган обнаружил рядом свою жену, обнаженную и прекрасную. И хотя болела голова, а во рту пересохло, прошлая ночь была самой необыкновенной в его жизни.

А также самой горькой. Воспоминания нахлынули, словно волна прилива.

«Я не обманываю тебя, Морган. Натаниель меня поцеловал. Он отказывался уходить, пока не поцелует меня. Я должна была сразу его остановить, но я хотела увериться раз и навсегда, что мои прежние чувства к нему умерли. Неужели ты не понимаешь? Умерли! Я ничего не чувствовала и думала только о тебе».

Морган сжал зубы, он не мог так просто забыть увиденное. И все же, несмотря ни на что, он хотел верить каждому слову Элизабет.

Но разве мог он это сделать?

Все события были повторением прошлого. Амелия и Натаниель, и вот теперь Элизабет и Натаниель. Конечно, следовало признать, что Элизабет увлеклась Натаниелем задолго до того, как он с ней встретился, но ни Элизабет, ни Амелия не смогли устоять перед лживым обаянием брата.

Этого ему не забыть. А что если все повторится снова? Что если Элизабет опять не устоит?

Подложив руку под голову, Морган смотрел, как постепенно розовел потолок от первых, еще слабых лучей солнца. Его терзали беспокойные мысли. Он застонал, вспомнив, с какой бешеной страстью двигались под ним ее бедра. Сладкие и мучительные мгновения… Неужели Элизабет ему лгала? Ее губы могли лгать, но только не ее тело. Ее тело получало наслаждение от его объятий.

А что если ей так же нравились объятия Натаниеля?

Опять же Натаниель, в какую историю он снова попал? Элизабет утверждала, что у него неприятности, что ж, это очень похоже на брата. У него талант попадать во всяческие истории. А может быть, это еще очередной обман или способ заручиться сочувствием Элизабет?

Когда Элизабет наконец проснулась, Морган уже принял ванну и оделся. В светло-сером сюртуке, брюках и жилете, высокий и стройный, муж был для Элизабет образцом мужской красоты. Он запер небольшой кожаный саквояж и, подняв голову, перехватил вопросительный взгляд Элизабет. Он подошел и сел на край кровати, очень близко, но не касаясь Элизабет.

— Я сейчас уезжаю по делам в Нью-Йорк, — объяснил он. — Меня не будет несколько дней.

Элизабет медленно села, прикрывая простыней обнаженную грудь и приглаживая спутанные длинные пряди волос. Морган казался приветливым, но был сдержан и задумчив. Вопрос напрашивался сам собой.

— Ты еще сердишься на меня за вчерашнее?

Она задержала дыхание в ожидании ответа. Его взгляд потемнел.

Не знаю. Наверное, я еще сомневаюсь в тебе.

Откровенно говоря, я часто спрашиваю себя, кто тебе по-настоящему дорог. Я или Натаниель.

Элизабет замерла. В его тоне не было ничего оскорбительного, он не старался причинить ей боль, а просто говорил правду, как она есть. Элизабет протянула руку и прикрыла его ладонь своей.

— Мне понятны твои сомнения, но я повторю тебе то, что сказала Натаниелю. Я вышла замуж за тебя, Морган, и не за кого другого, — подчеркнула она. — И я всегда буду тебе верна.

«Как и мое сердце», — добавила она про себя.

Глаза цвета грозовых туч вглядывались в ее лицо, будто хотели проникнуть в самые глубины ее души. Элизабет не опустила своих глаз под его пристальным взглядом.

Наконец он молча взял руку жены и переплел ее пальцы со своими. Контраст был удивительным: его загорелая кожа и ее белоснежная, его длинные сильные пальцы и ее хрупкие и нежные. Он вздохнул и чуть улыбнулся.

— Мне пора, — сказал он и, прикоснувшись губами к ее руке, встал.

Элизабет почувствовала его настроение и нежелание ее покидать, и ликование охватило ее душу. Морган уже был около двери, когда она негромко позвала:

— Морган…

Он обернулся, держа в руке саквояж.

Элизабет соскочила с постели и, закутавшись в простыню, чтобы прикрыть наготу, подбежала к нему и остановилась. Ее щеки порозовели, маленькая ладонь легла ему на грудь.

— Поскорее возвращайся домой, — прошептала она и, закрыв глаза, протянула ему свои губы.

Свободной рукой Морган обнял ее, губами прижался к ее губам, долгий поцелуй вызвал желание, которое уже не было им подвластно. Элизабет приникла к его груди, чувствуя ответный отклик.

— Мне пора, — пробормотал он, глядя на ее влажные губы.

— Пора, — подтвердила Элизабет. — Тебе надо торопиться.

Блеск ее полуприкрытых глаз был одновременно насмешливым и страстным. Она обвила его шею руками. Простыня упала на пол у ее ног. За ней последовал саквояж Моргана.

Стон вырвался из его груди, он подхватил ее на руки. Прошло немало времени, прежде чем они наконец распрощались друг с другом.

Элизабет напевала, открывая дверь в свою спальню. Анни стояла посередине комнаты, уперев руки в бока, и в недоумении смотрела на нетронутую кровать хозяйки.

Элизабет негромко кашлянула, и Анни испуганно повернула к ней румяное лицо. Она перевела растерянный взгляд с Элизабет на полуоткрытую дверь в спальню Моргана, затем снова на хозяйку. Элизабет не могла удержаться от звонкого смеха при виде ее изумления.

— Доброе утро, Анни, — приветствовала она горничную, которая тут же пришла в себя.

— Доброе утро, — отозвалась та с улыбкой. — Прекрасная погода сегодня, мэм.

Остаток дня прошел в ленивом отдыхе. Элизабет приняла ванну и долго лежала в воде, наслаждаясь воспоминаниями о недавних часах.

Морган был скуп на похвалу, но сколько слов он шептал ей о своей страсти, неутолимом голоде, о том, как возбуждало его бурное необузданное движение ее бедер, какое наслаждение доставляли ему ее рот и руки, ласкавшие его плоть.

А ведь он был человеком, который таил свои чувства глубоко в душе и открывал их только избранным.

Элизабет в задумчивости остановилась около комода. Сама того не замечая, она положила руку на сердце, где затеплился пока еще слабый огонек надежды.

Впервые она спросила себя, одно ли плотское желание движет Морганом. Возможно, это нечто большее, чем обычная тяга мужчины к женщине, любой женщине, для утоления своей голой страсти. Совсем недавно она лежала в его объятиях в сладком забытьи после любви, и им не нужны были никакие слова. Его руки не только охраняли и защищали ее, в объятиях Моргана она становилась частью его, и это-чувство особой близости превосходило все остальные. Могла ли она надеяться, что Морган ее любит?

Она боялась надеяться… И вопреки всему надеялась.

Элизабет вздохнула, пробуждаясь от снов. Внезапно она заметила, что крышка ее шкатулки для украшений приоткрыта. Она заглянула внутрь и обнаружила, что черный бархатный футляр для ожерелья был пуст, и тут же вспомнила, что накануне не убрала свой жемчуг.

Но ожерелья не было и на туалетном столике. Нахмурившись, Элизабет смотрела на то самое место, где оставила ожерелье. Она почти не сомневалась, что положила его именно сюда, но, видимо, память ей изменила.

Элизабет обыскала все вокруг, ожерелья нигде не было.

Беспокойство зародилось в ее душе, она призвала на помощь Анни, и они вместе обшарили все ящики, закоулки и щели под мебелью и за ней, но все безрезультатно.

Когда Анни ушла по другим делам, Элизабет попыталась припомнить события прошлого вечера.

Вернувшись домой от Портеров, она сразу начала готовиться ко сну. Расчесывая щеткой волосы, она заметила на шее ожерелье и сняла жемчуг как раз перед появлением Натаниеля…

Натаниелъ…

— Нет, — сказала она испуганно. — Не может быть.

Страшное подозрение зародилось у нее в душе. Натаниель пришел за деньгами. Элизабет ужаснулась своим подозрениям, но что иное она могла предположить? Натаниель оставался у нее в комнате, пока она ходила за деньгами в кабинет Моргана. «Натаниель, о Натаниель, как ты мог?»

Не прошло и десяти минут, как Элизабет, вся в напряжении и сжав губы, уже ехала в экипаже к Натаниелю. Она надеялась, что ошибается и что Натаниель не виновен в краже ожерелья. Она боялась поверить в это не потому, что жемчуг был подарком Моргана и нужно объяснить его исчезновение, ей было страшно за Натаниеля.

Экипаж едва успел остановиться перед невзрачным кирпичным домом, как Элизабет уже выскочила из него, не дожидаясь помощи Виллиса, который еще сидел на козлах. Занятая своими мыслями, Элизабет лишь мельком взглянула на высокого худого человека в коричневом котелке, который появился из ближайшего переулка.

— Ждите меня здесь, — коротко приказала она Виллису. — Я скоро вернусь.

И с грозным видом зашагала по дорожке к дому, чувствуя, как с каждой секундой в ней нарастает гнев. Она громко постучала в дверь медным молотком.

Но Натаниель не спешил появляться.

При любых иных обстоятельствах Элизабет не стала бы упорствовать и удалилась, решив, что Натаниеля нет дома. Но сейчас она еще громче застучала в дверь кулаком. Возможно, он отсыпается после вчерашних излишеств и ничего не слышит. Если так, то она его все равно разбудит. У нее к нему серьезное дело.

Не дождавшись ответа, Элизабет застучала еще сильней. Виллис некоторое время наблюдал за ней, затем сдвинул на затылок шляпу.

— Может, я помогу вам, мэм?

— Нет, благодарю вас, Виллис.

Элизабет снова повернулась к дверям и схватилась за ручку, чтобы с силой потрясти ее.

Дверь отворилась сама собой.

Значит, этот несчастный все-таки был дома! Элизабет толкнула дверь и вошла в дом.

— Натаниель! — позвала она. — Натаниель, выходите, я знаю, что вы здесь.

Ответом было полное молчание.

Нет, не совсем, какой-то звук слышался из глубины дома. Слишком сердитая, чтобы думать об осторожности, Элизабет двинулась в гостиную и остановилась на пороге, недовольно созерцая представ перед ней картину. Портьеры были плотно задернуты, и в комнате царил полумрак. Прошло некоторое время, прежде чем глаза Элизабет привыкли темноте. Наверное, этот лентяй все еще нежится в постели. Она уже собралась обыскать спальню, когда до ее слуха донесся слабый стон.

Только тогда Элизабет разглядела фигуру, распластанную у камина. Он лежал лицом вниз, повернув голову в сторону. Элизабет подошла к нему.

— Натаниель! — строго позвала она. — Натаниель, ради Бога, ведь уже давно за полдень! Неужели у вас нет здравого смысла…

Внезапно она замолчала. Сердце бешено заколотилось. Широко открытыми глазами Элизабет смотрела на большое темное пятно на полу. Она в ужасе вскрикнула. Это была кровь!

В одно мгновение Элизабет опустилась на колени и попыталась повернуть его на спину.

— Натаниель! — звала она. — Натаниель! Ей удалось повернуть его на бок, и он застонал.

— Слава Богу, вы живы! — вырвалось у нее с рыданием.

Его лицо было мертвенно бледным, рубашка красной от пропитавшей ее крови.

Элизабет поднялась и, подхватив юбки, бросилась бежать. Как безумная, она выскочила наружу и помчалась по дорожке к экипажу.

— Виллис! — звала она во весь голос. — Идите сюда быстрее!

Глава 22

— Ножевые раны, — озабоченно пояснил Стивен. — Две. Боюсь, зрелище не из приятных.

Холодок страха пробежал у Элизабет по спине. Стивен прав: раны были ужасными. Одна длинная рваная на левом плече, другая прямо под ребрами на правом боку.

Они находились в кабинете Стивена, и Натаниель лежал, вытянувшись на высоком узком столе. По пути сюда Виллис что было мочи гнал лошадей. Растерянная и напуганная, Элизабет буквально ворвалась к Стивену в дом, экономка наверняка приняла ее за невменяемую.

Стивен разрезал рубашку Натаниеля и бросил окровавленные лоскуты в таз. Плечо было перевязано тугим жгутом, сделанным из нижней юбки Элизабет. Эта рана показалась ей особенно опасной, и она попыталась остановить кровотечение. Разрезав жгут ножницами, Стивен тоже швырнул его в таз.

Свежая яркая кровь залила рану, и Элизабет содрогнулась. Стивен принялся осушать плечо салфеткой.

— Обе раны очень глубокие, особенно эта, — пробормотал он. — И ту, и другую придется зашивать, иначе не остановить кровотечения.

Взгляд Элизабет был прикован к Натаниелю. qh был бледен, как мертвец, кожа белее простыни, на которой он лежал. Он не двигался и неровно, еле слышно дышал.

— Он все еще не очнулся. Это нормально? — спросила Элизабет, стараясь подавить отчаяние в голосе.

— Сейчас нет оснований для беспокойства. — Стивен выпрямился. — К тому же лучше зашить раны, пока он без сознания. Так как? Вы мне поможете? А то я позову миссис Хейл.

Миссис Хейл была той самой экономкой, а также помогала Стивену как медицинская сестра.

Элизабет проглотила слюну.

— Я помогу, — храбро ответила она.

Вымыв руки, она подошла к столу и приготовилась к худшему. Не отводя глаз, она держала поднос с инструментами и бинтами, мужественно наблюдала, как Стивен действует иглой, раз за разом прокалывая кожу Натаниеля и протаскивая нитку.

Наконец рваные края были соединены, обе раны зашиты, и с последним стежком Элизабет почувствовала себя почти героиней. Стивен прикрыл обе раны белоснежной марлей. Странно, но как только с ужасной работой было покончено, Элизабет охватила слабость, и к горлу подступила тошнота.

— Все в порядке, вы молодец, Элизабет. Стивен повернулся и обнаружил, что его добровольная помощница еле держится на ногах.

— Вам дурно?

Неуверенная улыбка появилась на ее губах, ослабевшие колени дрожали и подгибались.

— Боюсь, мне как-то не по себе, — призналась Элизабет и покачнулась.

Стивен усмехнулся, быстро выхватил у нее из рук поднос с инструментами и подставил ей стул.

— Садитесь, — приказал он. — Дышите глубже, но не задерживайте выдох. Вот так.

Через несколько минут головокружение прошло, и Элизабет открыла глаза.

— Вам лучше? Вот и прекрасно. У вас уже порозовели щеки.

Он держал пальцы на ее пульсе.

— Прошу вас, Стивен, я уже хорошо себя чувствую.

— Здесь я командую, Элизабет, — объявил он с добродушной улыбкой.

— Мне неловко, что вы заботитесь обо мне, а бедный Натаниель… — Она смолкла, и ее тревожный взгляд опять возвратился к Натаниелю. — Он выздоровеет?

Стивен отпустил ее руку, но успокаивающе потрепал по плечу:

— Думаю, он справится. Вопрос в том, надо ли его класть в больницу.

— Это так необходимо? — Элизабет кусала губу. — Мне бы очень не хотелось оставлять его одного в больнице.

— Ближайшие несколько дней он будет нуждаться в уходе. Ему необходимы покой и тишина.

Но Элизабет уже не слушала его, она строила планы:

— Можно ли его перевозить?

— Да, но очень осторожно.

— А что, если я заберу его к нам? У нас довольно прислуги, чтобы за ним присматривать.

— Я совсем не против, и я могу к вам заезжать так же, как в больницу.

Стивен замялся, словно что-то хотел добавить.

— В чем дело, Стивен? Говорите! — настаивала Элизабет.

Он колебался.

— Я подумал, а что скажет на это Морган.

— Морган на несколько дней уехал в Нью-Йорк. Мы не можем дожидаться его возвращения, чтобы решить, как поступить с Натаниелем. К тому же он вряд ли будет возражать, если его больной брат на время поселится в его доме. У нас достаточно места. Мне кажется, я должна сейчас же забрать с собой Натаниеля.

Элизабет твердо стояла на своем, но это была лишь пустая бравада. Она боялась даже представить реакцию Моргана. Только в одном Элизабет была уверена: она скоро о ней узнает.

«Поскорее возвращайся домой». С тех самых пор, как Морган покинул Бостон, он только и мечтал поскорей вернуться домой.

Он не мог поверить тому, что случилось. Элизабет его поразила и доставила ему величайшее наслаждение своим необычайным прощанием. Сколько раз прежде он представлял себе, что держит в объятиях теплую, трепещущую и полную страсти Элизабет. Как он изнемогал от желания зажечь в ней тот же пламень; но действительность превзошла его самые безумные мечты.

Все дни он думал об Элизабет. Засыпал с воспоминанием о сладости ее поцелуев и просыпался утром с прежней жаждой. После такого расставания Морган был неспособен думать о чем-нибудь другом. Он тешил себя надеждой, что теперь наконец между ними рухнули все преграды.

В ней было все, что мог пожелать мужчина; все, чем Морган хотел обладать.

Но пылающая страсть, сжигавшая его тело, была не просто плотским желанием, а чем-то гораздо большим.

И еще одно не давало ему покоя. Как Морган ни пытался, он не мог избавиться от грызущего его сомнения. Он терзался, что Натаниель целовал Элизабет и, самое главное, что она, по собственному признанию, позволила ему целовать себя.

«Натаниель прохвост и пройдоха», — шептал ему голос разума.

«Но она могла запретить ему целовать себя», — вступал в спор другой голос.

«И наконец, самое главное: ей незачем было обо всем рассказывать. Она могла возложить всю вину на Натаниеля, но она этого не сделала».

Амелия всегда твердила о своей невиновности.

Но Элизабет не была Амелией, в конце концов признал Морган. И, наверное, пришло время посмотреть правде в глаза. Элизабет обладала сердечностью, открытостью и добротой, каких у Амелии не было и в помине.

Элизабет ему подходила, как никогда не подходила и не могла подходить Амелия. И вместе с этим признанием на душу Моргана опустились незнакомые ему покой и тишина. Впервые за всю жизнь ему выпал шанс стать по-настоящему счастливым, каким он никогда не был.

Разве мог он его упустить?

С ликующим сердцем, будто на крыльях, Морган не вошел, а легкой походкой влетел в свой дом. Он возвращался домой, как моряк после разлуки, проведший в море бесконечно долгие месяцы.

Он поставил саквояж на блестевший, натертый воском пол.

— Элизабет! Симмонс! — позвал он. — Я вернулся.

Ответом ему было только громкое эхо, разнесшееся по просторной передней. Морган нахмурился, он ждал совсем другой встречи.

Симмонс появился из библиотеки и заспешил ему навстречу.

— Я не сразу понял, что вы вернулись, сэр!

Симмонс потянулся за саквояжем. — Хотите, чтобы я распаковал ваши вещи?

Морган рассеянно кивнул.

— Моя жена дома, Симмонс?

— Да, конечно, сэр. Она сейчас занимается мистером Натаниелем.

Морган, уже поставивший ногу на первую ступеньку лестницы, встал как вкопанный. Его недоуменный взгляд остановился на старом Симмонсе.