Сводные тетради - Тетрадь первая

 
      После него — Ионафан и Егорушка. Ионафана — дай Бог кончить к 1-му января 1923 г.!

* * *

      Для М?лодца: II ворота — задача — ее любовь (тяготение) и его любовь (отказ).

* * *

      Маруся — М?лодцу: — Пей, пей мою кровь!

* * *

      Еще две встречи. Сегодня только предупреждает (искушает). — Можешь от меня легко отделаться, только скажи, что видела и мигом сгину и никогда не вернусь. А не скажешь: мать помрет.
 
      […]
      Слов не внемлет.
      Тихим голосом (в себя):
      — Лучше в землю.

* * *

      Последняя встреча.
 
      Маруся, я загубил брата и мать, черед за тобой. Я в себе не волен. Земно прошу тебя: скажи правду. Скоро пробьет полночь, я буду спрашивать. А потом — беги к попу, мой дом на самом конце, с краю (чтоб легче вставать!) пусть выроют и вобьют мне в глотку осиновый кол. — Маруся, я люблю тебя пуще…

* * *

      Блаженная смерть — рожь — звон — пчела — она цветок — душу пьет — одна кровиночка. — Эту оставлю. — (NB! на разживу!)
 
      Последние слова Маруси: — Я великая грешница. Выносите меня, девки, под порогом и похороните на перекрестке. — Голубок. —

* * *

      NB! Третьи ворота: уже после смерти матери (продав). — Вспляшем! — Пляска. Она пуще его. (Как всякая она — всякого его.) — «Приходи». Смерть от него — блаженство.

* * *

      NB! дохлятина
 
      (проклятия)

* * *

      Моя русая коса!
      Зачем, русая, росла?

* * *

      Дальше: Под порогом.
 
      Пляска (столбняк: огненный столп) — вспляшем! — ужас девок — пляшет одна (одни). — Черед за тобой! — Откажись! — Мой дом на погосте — четвертый с краю, пусть выроют, да вобьют мне в глотку осиновый кол. — Беги к попу! — Не хочу я твоей кровки красной, не хочу я твоей муки смертной, я тебя пуще жизни… Отталкивает. Она закидывает ему руки вокруг шеи. — Полночь. — Вопрос. — Ответ.
 
      Ночь. Луч. — Жужжание. — Шмель. — Цветок. — Блаженная смерть. Последняя кровиночка: «А вот эту оставлю. На разживу».
 
      Утро. Девки. — «Как я грешница великая пред Богом — Выносите меня, девки, под порогом!»
 
      Вынос: Мать с братцем — на кладбище, Марусю на перекресток. Братнин гроб полегчал. — Голубок.

* * *

      Слова: скоропомощный, тишать, мирственный, жестоко полюбить, подрумяночка, блудяга, виноватиться, игольны ушки, вреда (существ<ительное>).

* * *

      И снова утро сливами
      И листьями увенчано.
      Забытое! — счастливое! —
      Девичество! — Младенчество!
 
      От всей глубокомыслицы
      Столичной — душу выправить.
      Уже в живых не числиться:
      Зарытой быть! Забытой быть!
 
      Такою нищей женщиной
                обуться |
      Уснув — одеться | не во что!             схватиться не за что
      Проснуться — дом бревенчатый! —
      Такой богатой девочкой
 
      В синь широковетвистую |
                 — и с листьями |
      Рви — ибо         тысячи!
      Улыбчивая истина:
      Девичество! Мальчишество!

* * *

      Девичество! — Девчончество!       не кончится

* * *

      (В лесу, на дереве. Дальше начало «Деревьев»: В смертных изверясь, — 5-го нов<ого> сент<ября> 1922 г. Когда обидой опилась. Дальше — опять М?лодец.)

* * *

      Варианты:
 
      Чтоб ни спых ни сполох
      Потревожить не мог
      Промеж тех четырех
      Прямохожих дорог…

* * *

      1. Чтоб вам кровушки не высосала жильной —
         Схороните меня, девки, на развилье
      2. Как я          честн?й не заслужила —
         Схороните меня, девки, на развилье
      3. Как виновному не велено с безвинным —
         Хороните меня, девки, на развилье
      4. Чтобы душенькам не снилася безвинным —
         Хороните меня, девки, на развилье
      5. Чтобы дождички следы мои | размыли —
                           скорей меня |
         Схороните меня, девки, на развилье
      6. Чтобы дождички грехи мои замыли —
         Схороните меня, девки, на развилье
      7. Как я горенки не выслужила зимней —
         Хороните меня, девки, на развилье
      8. Как я с нежитью и в смерти неразрывна —
         Хороните меня, девки, на развилье

* * *

      ан — порх голубок
      На сестрин гробок

* * *

      Мечта о 2-ой части
 
      (Дай Бог кончить к Рождеству!)

* * *

      Действующие лица:
 
      Маруся
 
      Барин
 
      Слуга
 
      Голубок
 
      Белый стан:
 
      Барин, Голубок (потом — сын)
 
      Темный:
 
      Слуга, Гости.
 
      Гости здесь то же что девки в 1-й части. Слуга — тайный слуга (орудие) М?лодца, враг Голубка (братца). Голубок над Марусей (четою). Слуга — гонитель Голубка. Единственная (кроме Голубка) явная невинность — Барин.
 
      Барин: веселый, трезвый (непременно соединить!), исполняющий все желания Маруси, задаривающий и т. д.
 
      Три условия Маруси: 1) никогда гостей, ничего красного в доме и пять лет (годов) без обедни. К концу пятого года у нее рождается сын. (Братец простил!) Вместо голубка — люлька. К концу (катастрофе) сгущение всего: Маруся, стосковавшись, нарушает обет и становится цветком (м. б. соблазн — слуги?), слуга доносит, барин, раздосадованный, зовет гостей — все гости в красном! — (бесы!) — похвальба — издевка гостей, барин заставляет Марусю идти в церковь — крестить сына — и: Херувимская. Херувимская: апофеоз М?лодца. Явный отлет в ад.

* * *

      II часть
 
      (Начата 12/25 Октября 1922 г. — С Богом!)

* * *

      Эй, звоночки, звончей вдарим!
      и т. д.
 
      Варианты:
 
      …Нов у барина глазок,
      Скок у барина легок
      Брови сдвинув, рот разинув
              на белом на снежке           NB!
              : розан размалинов        | розмаринов
      В разлазоревом горшке

* * *

      Где крестом дорога
      Сошлась — с снегом вровень,
      Глядит барин: розан
             намалеван…

* * *

      Где крестом дорога
      Сошлась — дар дарован!
      Глядит барин: розан
      Точно намалеван.

* * *

      Посередь снегов — столбок,
      Под столбом — глаза ожег!..

* * *

      — На всё, барин, очередь,
      На всё, барин, заповедь!
      Спешит барин — мочи нет! —
      Цветочек выкапывает
 
      Полны варежки нагреб,
      По коленочко в сугроб
 
      — Инде ж, барин, писано,
      Чтоб саван — весну рожал?
      С цветочками, с листьями,
      А сам-то — что уголь-жар!

* * *

      В обе рученьки бьет,
      К самой душеньке жмет

* * *

      На всю жызть, моя сласть!
      Кажный листик обтряс.

* * *

      Шапка наземь, шубка настежь —
      К самой душеньке прижал!

* * *

      Жесты: распахнуть шубу, спрятать цветок.
 
      NB! усилить перекресток и жар цветка.

* * *

      Постепенность
 
      (без сына)
 
      I глава — Барин. Барин — слуга — Цветок. Слуга указывает, барин выкапывает и увозит.
 
      II глава: Цветок. В двух словах любовь барина к цветку (муравленый горшок, поливка, не надышится). На сцену — слуга: «Ты вот так-то и так-то, а попробуй-ка не поспать нынче ночью…» Барин не спит. Превращение. Дает ей пройтись по комнатам (спящая), хватает за обе руки, разговор. Три Марусиных условья: пять лет без обедни, изгнать красный цвет, не принимать гостей: А цветок мой — от соблазну — сожги. Барин соглашается. — Спят.
 
      III глава: Барин уезжает. Слуга заманивает Марусю в «особую светелку» где цветок. Маруся не удерживается и ночью становится цветком. («Зачем не сжег?!»)
 
      IV глава: Приезд барина, донос слуги, гнев барина: враз нарушает все три условия, или — барин приезжает в ночь, застает Марусю цветком — объяснение — угрозы и вечером: пир.
 
      V глава — Херувимская.

* * *

      Постепенность:
 
      III глава. К концу пятого года. Рождение сына. (Кто-то простил.) Барин советуется со слугой, как бы порадовать барыню: назови гостей, устрой крестины — развеселится.
 
      IV Пир
 
      V Херувимская

* * *

      1. Как с двенадцатым, с последним — в самый звон
        Как встряхнется-встрепенется стебель-сон
      2. Как с двенадцатым, с последним — следом в след —
        Как встряхнется-встрепенется стебель |-цвет
                                               зелень |
      3. Как с двенадцатым, с последним, сроком в срок,
        Как встряхнется-встрепенется стебель-сок

* * *

      Красное приданое,
      Бусы коралловые
      Стан запрокидывает,
      Руки выламывает

* * *

      Платье одергивает,
      Дрему отряхивает

* * *

      С красного сборчатого
      Дрему отряхивает

* * *

      Белы    |
      Светлы | мраморные стены,
      А ее стена — без тени

* * *

           — да с костью ль?
      Страшная гостья!

* * *

      Светлы месячные игры.
      Посередке: стол неприбран

* * *

      Востры бариновы лыжи

* * *

      2-го ноября по-новому — переезд в чудную — почти аю-райскую — хату, предпоследнюю в деревне, почти в лесу. (Наша лесная дорога: въезд.) Низкая, три окошка, кафельная печка (белый с голубым изразец) — старик и старушка, причем старушка глуха и глупа.
 
      Здесь я непременно должна кончить М?лодца. — К Рождеству.
 
      — Дай Бог! —

* * *

      В щечки — ладошками
      Вперлась —

* * *

      Зал в два света

* * *

      —    в два цвета,
      Зал в два света

* * *

      Ручки стиснула
      Месяц | — ливнями,
      Слезы |
      Ну поистину —
      Дева дивная

* * *

      Платье — красного атласа
               …
      Красным морем пролилася
      Середь лунных | морей
            мертвых |

* * *

      Ручку правую сдружила
      А и с левой рукой…

* * *

      Белизну я воспринимаю не как отсутствие цвета, а как присутствие.

* * *

      Куды ни глянь —
      Вьется! Вот-вот
      В лунную стклянь
      Рыбой уйдет
 
      Куды ни кинь —
      Клином! Вот-вот
      В лунную хлынь |
                   синь |
      Дымом уйдет…

* * *

      1. Подивился барин дичи…
      — Может грех какой девичий:
      Co-сна, во-сне…
      — Не знаю, н?…
 
      2. Подивился барин сдаче:
      — Может грех какой ребячий:
                   …во сне…
      — Не зна — ю, не…
 
      3. Подивился барин вздору:
      — Может грех такой, который

* * *

      Долго ль — вместе лечь?
      (Дольше — вести бечь!)

* * *

      Мой последний сказ —
      В нужный день и час…

* * *

      Листья ли с древа рушатся,
      Розовые да чайные?
      То   |
      Нет | — с покоренной русости
      Ризы ее, шелка ее.
 
      Ветви ли в воду клонятся
      К водорослям да к ржавчинам?
      То   |
      Нет | — без души, без помысла
      Руки ее упавшие.
 
      Смолы ли в траву пролиты,
      В те ли во льны кукушечьи?
      То   |
      Нет | — по щекам на коврики
      Слезы ее, — ведь скушно же!
 
      Барин, не тем ты занятый,
      А поглядел бы зарево!
      То в проваленной памяти
      Зори ее: глаза его!

* * *

      Расставаться — ленятся…

* * *

      (Конец первой черновой М?лодца: черная тетрадка с белой наклейкой.)
 
      ВТОРАЯ ЧЕРНОВАЯ МOЛОДЦА
 
      (черная средней толщины, без наклейки)
 
      Черновая для М?лодца
 
      (Тетрадь подарена Сережей 1/14 ноября 1922 г. в Чехии, в Горних Мокропсах, близь Праги. Начата 2/15 ноября 1922 г., в день рождения моей матери. Ей сейчас было бы 53 года. Сейчас, когда переписываю — почти 63 г.)

* * *

      II ч<асть>
 
      Глава третья
 
      Ровно выстрел пушечный
      Часы-сроки грянули, —
      И в снегах подушечных
      Молодая барыня

* * *

      Никого не слушавши
      Часы-сроки грянули…

* * *

      Из письма к Б. П.
 
      (NB! Обе черновые М?лодца приходятся посредине зеленой с черным тетради, т. е. тогда Б. П. еще не уехал.)
 
      …Мой любимый вид общения — потусторонний: сон. Я на полной свободе.
 
      …Письмо не слова, а голос. (Слова мы подставляем.)
 
      Я не люблю встреч в жизни: сшибаются лбами. Две глухие стены. (Брандмауэра, а за ними — Brand! ) Так не проникнешь. Встреча должна быть аркой, еще лучше — радугой, где под каждым концом — клад. (O? l’аrc en ciel a pos? son pied… )
 
      Но тем не менее — захудалое, Богом забытое (вспомянутое!) кафэ — лучше в порту (хотите? (Nordsee!) ), с деревянными залитыми столами, в дыму — локоть и лоб —
 
      Но я свои соблазны оставляю тоже в духе.

* * *

      Сейчас расстаются на слишком долго, поэтому хочу — ясными и трезвыми словами: — на сколько и когда. Потому что я — так или иначе — приеду. Теперь признаюсь Вам в одной своей дурной страсти: искушать людей (испытывать) непомерностью своей правдивости. Давать вещь так, как она во мне и во вне — есть. Испытание правдой. Кто вынесет? Особенно если эта правда, в данный час, — Осанна! Моя Осанна! Осанна моего данного (вечного) часа. Я не умеряю своей души (только — жизнь). А так как душа — это никогда: я, всегда: ты (верней — то) — то у другого или руки опускаются (трусливое, хотя тоже правдивое: «да ведь я не такой!») или земля ходит под ногами, а на земле — я, и ноги по мне. Принимаю и это.
 
      Я знаю, что в жизни надо лгать (скрывать, кроить, кривить). Что без кройки платья не выйдет. Что только устрашишь другого потоком ткани. Что в таком виде это не носко — и даже невыносимо. Но мои встречи — не в жизни, вне жизни, и — горький опыт с первого дня сознания — в них я одна (как в детстве: «играю одна»).
 
      Потому что ни другому, ни жизни резать не даю. Моя вина — ошибка — грех, что средства-то я беру из жизни. Так ведя встречу нужно просто молчать: ВСЁ внутри. Ведь человек не может вынести. (Я бы могла, но я единственный из всех кого встретила — кто бы могла! Я всему большому о себе верю. Только ему. Нет — слишком большого!)
 
      А потом меня обвиняют в жестокости. Это не жестокость. Свет перестал брезжиться (пробиваться) через тебя, через эту стену — тебя, ты темный, плотный, свет ушел — и я ушла.
 
      К чему сейчас всё говорю? А вот. (Соблазн правдой!) — Вы сейчас мой любимый русский поэт, и мне нисколько не стыдно сказать Вам, что только для Вас и именно для Вас сяду в вагон и приеду. Ездят же чтобы купить себе пальто.
 
      Никогда не поверю, что Вы есть. Вы есть временами, потом Вас нет. (Ваше исчезновение на кладбище.)
 
      То, что Вы пишете о себе (русло, наклон, плоскость) правильно. Вы — слушайте внимательно — как сон, в который возвращаешься (возвратные повторные сны). Не сон, действующее лицо сна. — Или как город: уезжаешь — и его нет, он будет когда ты вернешься.
 
      Так, в жизни я Вас наверное не пойму, не соберу, буду ошибаться, нужен другой подход — разряд — сонный. Разрешите вести встречу так: поверьте! Разрешите и отрешитесь.
 
      Не думайте: мне всё важно в Вашей жизни, вплоть до нового костюма и денежных дел — я ведь насквозь-сочувственна! и в житейских делах проще простого (родней родного!), быт — это ведь общий враг, в каждом костюмном деле мы — союзники! Я не занимаюсь лизанием сливок (с меня их всегда лизали, оставляя мне обездушенную сыворотку быта, топя меня в ней! Подыхай, т. е. живи как хочешь, будь прохвостом, только пиши хорошие стихи, а мы послушаем (полижем!)), но — пока я Вам (о чем очень, глубже чем Вы думаете, горюю) в бытовой жизни не нужна — будем жить в вне-бытовой. Но если бы Вам — предположение — почему-либо понадобилось приехать в Прагу, я бы узнала нынешнюю валюту, и гостиницу — и всё чего не знаю.

* * *

      Глава IV Пированьице
 
      — Здор?во! Здор?во!
      С морозу! С морозу!
      Живи да не вдовствуй!
      С морозцу! С морозцу!
 
      — С морозу — да угости!
      — С дороженьки поднеси!
 
      Пр?мерзли, продр?гли!
      С д?роги! С дор?ги!
 
      Пр?стыли, захолодали!
                , топи баню!
 
                                         безназв?нные! |
      Здравствуй, гости, князья-други безымянные! |
 
      Ручьи-реки-дожди-ливни разливанные…
 
      (Вино)

* * *

      Линия: Барин велит барыне выйти с сыном. Слуга без барыни: один, без канпаньи. «Говорит: не слышу. Говорит: не выйду». Три слова еще — тебе на ушко. Смех гостей: уродка! Барин сам за ней, приводит. — Хороша да некрещёна! Дворянское слово.

* * *

      …Как не первенца качаю,
      А меньшого | братца
          родного |

* * *

      Записи.
 
      Я в жизни никогда не делала того, что не хочу и никогда — того, что хочу.

* * *

      Обед не ст?ит, чтоб его готовили. (Лучше — сырой!)

* * *

      Когда-то, С. М. В. — мне: «Комната, где готовят — кухня, поэтому не: „Какая грязная комната“, а: „Какая чистая кухня“».

* * *

      Я не могу делать то, чего не хочу.
 
      Могу только не делать того, что хочу.

* * *

      Как невозможно мне делать то, чего не хочу!
 
      И как легко не делать того, что хочу!

* * *

      Делать то, чего не хочу для меня — невозможность.
 
      Не делать того, что хочу — обычное состояние.

* * *

      Так, не могу сказать, что не хочу готовить обеда, могу только сказать, что пока готовлю обед страстно хочу писать стихи.
 
      Только потому обед и сварен.

* * *

      Сейчас, 10 л. спустя, даю такую формулу: все мои не хочу были духовные: у меня не было физических не хочу — очевидно из-за глубокой демократичности тела, до меня привыкшего…
 
      А так как обед — и мытье полов — и так далее — и очень далее, ибо конца этому нет — вещи порядка явно-физического, я их безропотно и делала, и делаю, и буду делать.
 
      Я ни к чему не чувствую отвращения, кроме — Но это бы заняло десять томов.

* * *

      Летаргия: усиливающийся звон, скованность (мертвость) тела, единственное живое — дыхание, единственное сознание: дышать. И вдруг — сразу — отпускает. Это не сон: <пропуск двух-трех слов> только полная беззащитность слуха и тела: не хочу слушать и не могу прервать, хочу двинуться и не могу начать. Раздвоение сущности: тело — мертво и существует только в сознании. На кровати ничего нет кроме страха перестать дышать.
 
      Отличие от сна: во сне я — живу, о том что я сплю — только вспоминаю, кроме того во сне (сновидении) я свободна: живу призрачным телом. А здесь умираю живым.
 
      Это у меня с двенадцати лет, и это у меня двенадцати лет называлось карусель.
 
      Варианты: возглас (чаще издевательский), иногда — одна интонация (от которой — холодею) — среди полного бдения (но всегда в темноте) иногда впрочем и посреди чтения — интонация издевки или угрозы — затем: постель срывается, летаем — я и постель — вокруг комнаты, точно ища выхода окна: простор, постели нет, я над городом, лесом, морем, падение без конца, знаю, что конца нет.
 
      Либо: воздушное преследование, т. е. я по воздуху, те — по земле, вот-вот достанут, но тогда уже я торжествую, ибо — те не полетят.
 
      Но всё: и только звон, и полет с постелью, и пасть-не упасть и погоня — всё при полном сознании скованности тела лежащего на постели — даже когда я с постелью вылетела в окно — всё как спазма, меня свело и, если не отпустит — смерть. И сквозь всё: погоню, полет, звон, выкрики, единственный актив и физический звук собственного дыхания.
 
      Когда мне было четырнадцать лет мне наш земский тарусский врач (Иван Зиновьевич Добротворский, свойственник отца) в ответ на рассказ сказал, что от глаз — зрения. Но я тогда уже поняла, что глаза не при чем, раз всё дело в слышимом и — больше! — раз ничего не вижу. Другие (не врачи) клонили к отделению астрального тела и прочему, но им я тоже не верила, видя, что я живая, попадаю в теорию, мой живой — смертный — страх в какой-то очень благополучный (и сомнительный) разряд. Не зная ни медицины ни мистики вот что
 
      — сердце, мстящее мне ночью за то, что делаю с ним днем (тогда, 12-ти лет — наперед мстящее: за то, что буду делать!), вернее платящееся за мою <сверху: нашу> дневную — исконную — всяческую растрату. И наполнение этого ужаса — звуковыми, т. е. слуховыми, т. е. самыми моими явлениями. Если бы я жила зрительной жизнью (чего бы быть не могло) я бы этот ужас видела, т. е. вместо интонаций — рожи, м. б. даже не рожи, а мерзости без названия, словом то, что в зрительной жизни соответствует интонации (голосовому умыслу).
 
      Исконная и северная Wilde Jagd сердца, которого в своей простоте не знает — и не может знать — латинская раса.
 
      Вся мистическая, нет — мифическая! — Wilde Jagd крови по жилам.
 
      Так — умру.

* * *

      Предисловие к М?лодцу:
 
      Эта вещь написана вслух, не написана, а сказана, поэтому, думаю, будет неправильно (неправедно!) читать ее глазами.
 
      Спойте вслед!
 
      Что могла — указала ударениями, двоеточиями, тирэ (гениальное немецкое Gedankenstrich , та <пропуск одного слова> морщина между бровями, здесь легшая горизонталью).
 
      Остальное предоставляю чутью и слуху читателя: абсолютному слуху абсолютного читателя.

* * *

      Зная только одни августейшие беды, как любовь к нелюбящему, смерть матери, тоску по своему семилетию, — такое, зная только чистые беды: раны (не язвы!) — и всё это в прекрасном декоруме: сначала феодального дома, затем — эвксинского брега — не забыть хлыстовской Тарусы, точно нарочно данной отродясь, чтобы весь век ее во всем искать и нигде не находить — я до самого 1920 г. недоумевала: зачем героя непременно в подвал и героиню непременно с желтым билетом. Меня знобило от Достоевского. Его черноты жизни мне казались предвзятыми, отсутствие природы (сущей и на Сенной: и над Сенной в виде — неба: вездесущего!) не давало дышать. Дворники, углы, номера, яичные скорлупы, плевки — когда есть небо: для всех.
 
      То же — toutes proportions gard?es — я ощущала от стихов 18-летнего Эренбурга, за которые (присылку которых — присылал все книжки) — его даже не благодарила, ибо в каждом стихотворении — писсуары, весь Париж — сплошной писсуар: Париж набережных, каштанов, Римского Короля, одиночества, — Париж моего шестнадцатилетия.
 
      То же — toutes proportions encore mieux gard?es — ощущаю во всяком Союзе Поэтов, революционном или эмигрантском, где что ни стих — то нарыв, что ни четверостишие — то бочка с нечистотами: между нарывом и нужником. Эстетический подход? — ЭТИЧЕСКИЙ ОТСКОК.

* * *

      У женщины — творчество всегда нарушенная норма. — А у мужчин, очевидно, обычное состояние?

* * *

      Ж. Занд на Майорке, пиша свои многотомные — прекрасные — романы, учила детей, чинила и готовила.
 
      Шопен просто сходил с ума.

* * *

      Скифская страсть к бессмертью. (Мое — «отыграюсь!».)

* * *

      Сон про Ахматову. (Волосы — лес — раздорожье.)

* * *

      Сон про Блока. (Два шага по земле, третий — в воздух.)

* * *

      Люди не требовательны, но я — требовательна. Потому так пишу (из жил).
 
      Люди требовательны, но я — не требовательна. Потому так хожу (одеваюсь).

* * *

      Я сню свои сны (волевое).

* * *

      Снить, тьмить. Мра (смерть).

* * *

      Мне сон не снится, я его сню.

* * *

      Попытка главы десятой и последней — «Херувимская»
 
      (Дай Бог!)
 
      Рай проспишь

* * *

      Вставай, барыня!
      Рай проспишь!

* * *

      Линия:
 
      Слуга будит барыню.
 
      Перед рассветом: голоса, голос — над барыней и над барином (спят врозь). Барыне голос: не езди, не сдавайся и — чем больше голос убеждает — тем она (обратное). («Сыном поплатишься» (Проклятьице). — Трижды.) — Над барином: Спьяну хвастал. Брось дворянскую спесь. (Слово.)
 
      Слуга стучит к барыне:
 
      — Вставай, барыня, —
      Рай проспишь!
      Сначала к барину: — Обедню проспишь. Царство проспишь. Барин: — Не поеду. Барыня: — Не поеду. Слуга — лицемерно — потакает (что дворянское слово — ветер носит!).
 
      Линия голоса: не езди, не сдавайся, сыном ответишь, мужем ответишь. А уж коли — не гляди в левое окно, цельную обедню очи тупь. Дальше — не в моей власти. Был тебе верен. (Без местоимений, просто — голос. Не зовет никак.) А окликну — откажись: не я. (Не я, не я, — другому жена.)
 
      Над барином: — Не неволь жену, пять деньков еще <под строкой: всего> до сроку…

* * *

      Попытка «Херувимской»
 
      (— Дай Бог!)
 
      Рассвет

* * *

      Сонных очей — мечтаньице

* * *

      Рассвет, рассвет!
 
      Что — сер? что — сед?

* * *

      Что цедят? Молоко, вино — сквозь зубы.
 
      И бражник не цедит

* * *

      И цыган не кр?дет,
      И нищий не клянчит

* * *

      Харчевня, кабак, кабатчик, трактирщик, сбитенщик, кравчий, пивовар, постоялец, постоялый двор, целовальник, бражник, корчмарь, шильник, жид.

* * *

      Запись: — Тот кто обходится без людей — без того и люди обходятся. Так обходятся, напр., что дали Блоку умереть от голодной цинги. Окруженность в прямой зависимости от зазывания, привлечения. Что делают актеры? Выходят на улицу, сдирают с себя всё: — Вот я! И как хорош! (Бесстыдствуют.) Это делают и поэты, но действуя на более изысканное (глубокое, редкостное) чувство: слух — и душу (если есть!), зазывая к себе в духе, следов<ательно> уже менее окружены. (Есенин, зазывающий цилиндром либо онучами и Байрон — ручными леопардами — уже актеры: актеришки.)
 
      Но и здесь: желание или нежелание привлечь — всё. Даже при соизмеримом даровании, возьмите окруженность Белого и отчужденность Блока.
 
      — «Тебя рвут на части? Ты этого хочешь».
 
               …und suchen sch?ne Bilder
      Und sind ihr ganzes Leben so allein…

* * *

      Иуда разрываемый на части зрителями — вот божественность актера.
 
      Орфей разрываемый на части менадами — вот божественность поэта.
 
      Ибо — один против всех.
 
      Всякое иное разрывание на части — бесчестье.

* * *

      Люди ревнуют только к одному: одиночеству. Не прощают только одного: одиночества. Мстят только за одно: одиночество. К тому — того — за то, что смеешь быть один.

* * *

      Etre и avoir.
 
      Avoir — не мешает.
 
      Etre — МЕШАЕТ.
 
      Еще: Твое avoir не мешает (не может помешать) другим ?tre, хотя бы потому, что они твоим avoir — хотя бы с краю — пользуются, хочешь-не хочешь — присосеживаются.
 
      Твое ?tre МЕШАЕТ, спать не дает другим, ибо явное имущество и явно недоступное. Явно-недоступное преимущество.
 
      Те кому твое ?tre не МЕШАЕТ — сами сущие, т. е. имущие одного с тобой порядка: недоступного и неотъемлемого.

* * *

      А может быть (приписка 1932 г.) всё — наоборот, т. е. простая зависть к имущему и глубокое равнодушие к сущему: незамечание его. Мои завистники (естеству) что-то — как будто — из Царства Небесного!

* * *

      Ни одной вещи в жизни я не видела просто, мне — как восьми лет, в приготовительном классе при взгляде на восьмиклассниц — в каждой вещи и за каждой вещью мерещилась — тайна, т. е. ее, вещи, истинная суть. В восьмиклассницах тайны не оказалось, т. е. та простая видимость — бант, длинная юбка, усмешка — и оказалась их сутью — сути не оказалось! Но тогда я, восьмиклассница, перенесла взгляд на поэтов, героев, прочее, там полагая. И опять — врастя в круг поэтов, героев, пр., опять убедилась, что за стихами, подвигами и прочим — опять ничего, т. е. что стихи — всё, что они есть и могут, подвиги — всё, что они есть и могут, что поэт — в лучшем случае равен стихам, как восьмиклассница — банту, т. е. видимое — своей видимости, что это-то и есть то, для чего у меня — от бесконечного преклонения — никогда не было (и вопреки всему — не будет) — имени. (Говорю не совсем точно, ибо боюсь упустить.)