Перемените обстановку

— Я и приехал помогать. — В моем голосе против воли прорвалось раздражение. За кого она меня принимает? Что ей от меня требуется?

— Если бы я только могла поверить, что вы действительно хотите помочь, произнесла она.

— Я уже сказал. Я приехал помогать. Так что же я должен делать?

Она достала из ящика смятую пачку сигарет и предложила мне.

Я извлек золотой портсигар, недавний подарок Сидни ко дню рождения.

Портсигар был не из простых. Он обошелся ему в тысячу пятьсот долларов, и я гордился им. Если угодно, называйте это символом положения. Даже некоторые из клиентов с интересом поглядывали на него.

— Закурите моих? — сказал я.

Она посмотрела на сверкающий портсигар.

— Это настоящее золото?

— Это? — Я повертел портсигар в руке, чтобы она могла разглядеть его во всех подробностях. — О, само собой.

— Но ведь он очень дорогой?

Мне показалось, что цементная пыль сильнее заскребла шею под воротником.

— Мне это подарили… полторы тысячи долларов. — Я протянул портсигар ей.

— Не желаете попробовать моих?

— Нет, спасибо. — Она вытащила сигарету из своей мятой пачки и с трудом оторвала взгляд от портсигара. — Будьте с ним поосторожней, — продолжала она. — Могут украсть.

— Так здесь воруют?

Она кивнула и прикурила от золотой зажигалки, подаренной мне одним клиентом.

— Полторы тысячи долларов? За такие деньги я смогла бы месяц кормить десять моих семей.

— У вас десять семей? — Я убрал портсигар обратно в задний карман. Неужели?

— У меня две тысячи пятьсот двадцать две семьи, — сказала она спокойно. Выдвинув ящик обшарпанного стола, она достала план улиц Люсвила и разложила его на столе передо мной. План был расчерчен фломастером на пять секций, они были помечены цифрами от 1 до 5. — Вам следует знать, с чем вы столкнетесь, — продолжала она. — Давайте объясню.

И она рассказала, что в городе занимаются социальной опекой пять человек, все профессионалы. За каждым закреплена определенная секция города; ей досталась худшая. Она на секунду подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Другие от нее отказывались, вот я и взяла. Я провела здесь уже два года. Моя работа — оказывать помощь там, где в ней по-настоящему нуждаются.

Я могу пользоваться фондами, далеко не соответствующими нуждам. Я посещаю людей, составляю сводки. Данные нужно обрабатывать и заносить на карточки. Она постучала карандашом по секции номер пять на плане. — Мой участок.

Здесь, пожалуй, сосредоточено все самое худшее в этом ужасном городе. Почти четыре тысячи человек, включая детей, которые перестают быть детьми, когда им исполняется семь лет. Вот здесь… — Ее карандаш переместился с обведенной секции номер пять и уткнулся в точку сразу же за чертой города, находится Флоридский Исправительный дом для женщин. Это очень трудная тюрьма, там не только трудные заключенные, но и условия трудные. В ней содержатся главным образом с большими сроками и многие из них — неисправимые преступницы. Еще три месяца назад посещения не разрешались, но я в конце концов убедила заинтересованных лиц, что смогу принести пользу.

— Зазвонил телефон и после короткого разговора, состоящего из ее обычных суховатых «да» и «нет», она положила трубку. — Мне разрешено иметь одного бесплатного помощника, — продолжала она, словно нас и не прерывали. Бывает, люди вызываются, как вызвались вы. Вашей обязанностью будет содержать в порядке картотеку, отвечать на звонки, в неотложных случаях справляться самому до моего прихода, перепечатывать мои сводки, если вы сумеете разобрать мой ужасный почерк. В общем, будете сидеть за этим столом и распоряжаться в мое отсутствие.

Я заерзал на неудобном стуле. О чем, черт подери, думал Мелиш, или он не знал. Ей нужен не человек в моем положении, а энергичная секретарша, привычная к канцелярской работе. Занятие было определенно не для меня.

Я так и сказал ей со всей вежливостью, на какую был способен, однако в моем голосе невольно прозвучало недовольство.

— Это работа не для девушки, — возразила Дженни. — Моим последним добровольным помощником был пенсионер — счетовод. Ему было шестьдесят пять лет и нечем было заняться кроме игры в гольф и бридж. Он ухватился за возможность помогать мне и продержался две недели. Я не обижалась на него, когда он ушел.

— Выходит, ему надоело?

— Нет… не надоело. Он испугался.

Я недоуменно уставился на нее.

— Испугался? Наверно работы было слишком много?

Она улыбнулась своей теплой улыбкой.

— Нет. Ему нравилось работать. Удивительно, сколько он успел сделать.

Впервые моя картотека была в полном порядке. Нет… он не выдержал встречи с тем, что иногда входит в эту дверь, — и она кивнула на дверь тесного офиса.

— Лучше сказать вам сразу, Ларри… эту секцию города терроризирует молодежная банда. Она известна полиции как банда Джинкса. Им от десяти до двадцати лет. Их человек тридцать. Верховодит Страшила Джинкс — так он себя называет. Вообразил себя каким-то мафиозо. Он свиреп и крайне опасен, и ребята рабски ему подчиняются. Полиция ничего не может с ним поделать, так как он очень хитер. Попадались многие из банды, но Страшила — никогда. Помолчав, она продолжала. — Страшила считает, что я лезу не в свои дела. Он думал, что я передаю сведения полиции. По его мнению, все те, кому я стараюсь помочь, должны обходиться без помощи. Он и его компания в грош не ставят своих родителей, потому что те принимают пособия, которые я могу для них достать: молоко для малышей, одежду, уголь и так далее, и потому, что я помогаю им в затруднениях, скажем с квартплатой и наймом… все свои заботы они разделяют со мной. Страшиле кажется, что я вмешиваюсь, и он затрудняет мне жизнь. Они часто приходят сюда и пробуют запугать меня. — Снова теплая улыбка. — Я их не боюсь, но до сих пор им удавалось спугнуть моих добровольных помощников.

Я слушал, но не верил. Какой-то сопляк… мне это показалось чепухой.

— Я что-то не вполне вас понимаю, — сказал я. — Вы хотите сказать, что этот мальчишка напугал вашего приятеля-счетовода и тот сбежал? Как ему удалось такое?

— Он большой мастер убеждать. Но не надо забывать, что за эту работу не платят. Мой приятель-счетовод все мне объяснил. Он уже не молод, вот и решил, что ради работы не стоит рисковать.

— Рисковать?

— Они пригрозили ему, как обычно… если не уйдет, они с ним повстречаются как-нибудь темным вечером. Они способны на любую жестокость. Она посмотрела на меня и ее лицо вдруг стало серьезным. — У него жена и уютный домик, и он решил уйти.

Я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. Я хорошо знал уличную шпану. Кто не читал о них? Темный вечер, ты идешь по улице и вдруг на тебя набрасывается свора маленьких свирепых дикарей. Для Них не существует никаких запретов. Пинок в лицо может лишить набора приличных зубов, пинок в пах может сделать человека импотентом.

Но может ли такое случиться со мной?

— Вы не обязаны предлагать свои услуги, — сказала Дженни. Похоже, она прочла мои мысли. — С какой стати? Дядя Генри не думает о деталях, я ведь вам говорила.

— Давайте выясним один вопрос, — сказал я. — Должен ли я понимать вас так, что эти ребята — этот Страшила, могут угрожать мне, если я буду работать с вами?

— О, да. Рано или поздно он станет вам угрожать.

— Эти угрозы что-нибудь значат?

Она погасила сигарету в пепельнице со словами:

— Боюсь, что да.

Перемена обстановки?

Я задумался. Внезапно я осознал, что за время разговора с этой женщиной, ни разу не вспомнил о Джуди. Такого не случалось со времени аварии. Может быть, пинок в лицо или в пах будет способствовать перемене во мне?

— Когда приступать к работе? — спросил я.

Ее теплая улыбка согрела меня.

— Спасибо… вы приступите, как только купите себе свитер и джинсы и, пожалуйста, не пользуйтесь этим замечательным портсигаром. — Она встала. Мне уже нужно идти. Вернусь не раньше четырех. Тогда я и объясню вам систему регистрации и как вести картотеку, после чего вы станете полноправным сотрудником.

Мы спустились с шестого этажа, вышли на улицу и я проводил ее до покрытого цементной пылью «фиата». Она медлила включать мотор.

— Спасибо за желание помочь. Думаю, мы сработаемся. — Секунду-другую она присматривалась ко мне в маленькое боковое окошко. — Я сочувствую вашему горю. Все устроится… нужно только набраться терпения, — сказала она и отъехала.

Я стоял на краю тротуара, чувствуя, как на меня оседает цементная пыль, которую влажная жара превращала в едкий, грязный пот.

Дженни Бакстер понравилась мне. Глядя ей вслед, я раздумывал, что меня ждет. Легко ли меня испугать? Я не имел понятия, но когда дойдет до дела, узнаю.

По узкой, шумной улице я вышел на Майн-стрит в поисках свитера и джинсов.

Я ничего не почувствовал, когда это случилось. Грязный, оборванный малец лет девяти внезапно налетел на меня, заставив пошатнуться. Он издал громкий неприличный звук и пустился наутек.

Лишь вернувшись в отель, я обнаружил, что мой дорогой пиджак разрезан бритвой, а золотой портсигар исчез.

Глава 2

Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок, чтобы заявить о краже портсигара. К моему удивлению оказалось, что я не слишком расстроен его потерей, но я знал, что Сидни будет огорчен, и было только справедливо по отношению к нему постараться получить его назад.

Дежурная комната была полна цементной пыли и запаха немытых ног. На длинной скамье у стены сидели человек десять ребят, грязных, оборванных и угрюмых. Их маленькие темные глаза следовали за мной, когда я подходил к дежурному сержанту.

Сержант был здоровенной глыбой мяса с лицом, похожим на кусок сырой говядины. Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки жирной шеи стекал пот, смешиваясь с цементной пылью. Он катал взад и вперед по листу бумаги огрызок карандаша, а когда я подходил к нему, слегка приподнялся, чтобы выпустить газы.

Малыши на скамейке захихикали.

Пока я рассказывал о пропаже, он, не переставая, катал карандаш взад и вперед. Потом вдруг поднял голову и взгляд его свиных глазок прошелся по мне с интенсивностью газовой горелки.

— Вы приезжий? — спросил он. Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика.

Я подтвердил, добавив, что приехал совсем недавно и буду работать с мисс Бакстер, служащей социальной опеки.

Он сдвинул фуражку со лба и, не поднимая глаз от своего карандашного огрызка, вздохнул и вытащил бланк заявления. Он велел мне заполнить его, а сам вновь принялся катать карандаш.

Я заполнил бланк и вернул ему. В графе «стоимость украденного» я вписал 1500 долларов.

Он прочел написанное, потом его массивное лицо напряглось и, отодвинув бланк обратно ко мне, уткнув грязный палец в графу «стоимость украденного», он спросил своим сиплым голосом:

— Это что такое?

— Столько стоит портсигар, — сказал я.

Он что-то пробурчал себе под нос, глянул в упор на меня, потом снова уставился на бланк.

— Мой пиджак порезали бритвой, — сказал я.

— Вот как? Пиджак вам тоже стоит полторы тысячи баксов?

— Пиджак стоит триста долларов.

Он фыркнул, выпуская воздух через мясистые ноздри.

— Можете описать мальчишку?

— Лет девяти, волосы темные, встрепанные, черная рубашка и джинсы, ответил я.

— Видите его здесь?

Я повернулся и посмотрел на сидящих рядком ребят. Большинство из них были темноволосые, встрепанные, большинство одеты в черные рубашки и джинсы.

— Мой мальчишка мог бы быть любым из них, — сказал я.

— Угу. — Он сверлил меня взглядом. — Вы уверены насчет стоимости его?

— Уверен.

— Угу. — Он потер потную шею, потом положил бланк на стопку таких же. Если мы его найдем, дадим вам знать. — Пауза. Затем:

— Долго здесь пробудете?

— Два или три месяца.

— С мисс Бакстер?

— Да.

Секунду он изучал меня, потом медленная презрительная улыбка проползла по его лицу.

— Посмотрим.

— Думаете, мне столько не продержаться?

Он засопел и снова принялся катать карандаш.

— Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи баксов, а? Ну надо же!

— Да.

Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:

— Сидеть смирно, стервецы, не то я к вам подойду!

Я вышел и уже в дверях услышал, как он говорит другому копу, подпиравшему грязную стену.

— Еще один тронутый.

Часы показывали двадцать минут второго. Я отправился на поиски ресторана, но на главной улице видимо их не было. В конце концов я удовлетворился гамбургером в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, которые с подозрением смотрели на меня и сразу отводили взгляд.

Выйдя из бара, решил пройтись. Люсвил не мог предложить ничего, кроме пыли и нищеты. Я обошел район, отмеченный на карте Дженни, как пятый сектор.

Я оказался в мире, о существовании которого и не догадывался. После Парадайз-Сити мне казалось, что я спустился в ад. На каждой улице во мне немедленно распознавали чужака. Люди сторонились меня, а некоторые оглядывались на меня и перешептывались. Ребята свистели вслед, другие издавали громкие непристойные звуки. Я ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычной женщиной.

Провести два года в таком аду и сохранить способность к теплой, сердечной улыбке — немалое достижение.

Когда я вошел, она сидела за столом и быстро писала на желтом бланке. При моем появлении она подняла голову и встретила меня той теплой, сердечной улыбкой, о которой я думал.

— Так-то лучше, Ларри, — сказала она, оглядев меня, — гораздо лучше.

Садитесь и я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в шутку.

Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?

— Умею. — Я сел. Подумал, не сказать ли ей о портсигаре, но решил промолчать. По ее словам у нее слишком много своих забот, чтобы выслушивать еще и мои.

В течение получаса она объясняла мне свою систему, показала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон.

В шестом часу она взяла несколько бланков и пару авторучек и заявила, что ей надо уходить.

— Закрывайте в шесть, — сказала она. — Если бы вы смогли перед уходом отпечатать эти три сводки…

— Конечно. Куда вы направляетесь?

— В больницу. Надо навестить трех старушек. Мы открываем в девять утра.

Возможно, я не сумею придти до полудня. Завтра мой день посещения тюрьмы.

Импровизируйте, Ларри. Не теряйтесь с ними и за нос себя водить тоже не давайте. Если им что-нибудь будет нужно, скажите, что поговорите со мной. Махнув на прощание рукой, она исчезла.

Я отпечатал сводки, обработал их и занес на карточки, затем распределил по ящикам. Меня удивило и немного разочаровало молчание телефона — он словно знал, что Дженни здесь нет и никто не ответит.

Впереди был целый вечер, заполнить его было нечем, оставалось только вернуться в отель. Поэтому я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, что много я не поработал. Начав читать картотеку, я увлекся. Они раскрывали живую картину преступлений, нищеты, отчаяния и безденежья, захватившую меня, как первоклассный детектив. Я начал понимать происходящее в пятой секции этого одолеваемого смогом города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжал читать. Время перестало существовать. Я так увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Даже если бы я не погрузился в чтение до такой степени, мне все равно не расслышать бы, как ее открывают. Это было проделано украдкой, дюйм за дюймом, и лишь когда на стол упала тень, я понял, что в комнате кто-то есть.

Я был ошарашен. Этого, конечно, и добивались. При тогдашнем состоянии моих нервов я, должно быть, подскочил на месте дюймов на шесть. Я поднял глаза, чувствуя, как у меня сжимаются мышцы живота. Уронил ручку и она покатилась под стол.

Мне никогда не забыть первую встречу со Страшилой Джинксом. Я не знал, кто он, но когда на следующее утро я описал его Дженни, она сказала, что это был именно он.

Вообразите высокого, очень худого юнца, лет двадцати двух. Темные волосы, спутанные и сальные, свисали ему на глаза. Худое лицо было цвета застывшего бараньего сала. Глаза, похожие на черные бусинки, находились вплотную к тонкому, хрящеватому носу. У него были вялые красные губы, на которых блуждала глумливая ухмылочка. Одежда его состояла из грязной желтой рубашки и несусветных штанов, отделанных кошачьим мехом на бедрах и по краям штанин.

Тонкие, но мускулистые руки были покрыты татуировкой. Кисти с тыльной стороны пересекали непристойные надписи. Тонкую, почти не существующую талию, стягивал семидюймовой ширины кожаный ремень, усаженный острыми медными гвоздями — страшное оружие, если ударить им по лицу. От него едко воняло грязью. Мне казалось, что если он встряхнет головой, на стол посыпятся вши.

Меня удивило, как быстро я справился с испугом. Я отодвинул свой стул назад, чтобы иметь возможность быстро вскочить на ноги. Сердце гулко колотилось, но я полностью владел собой. В памяти мелькнул разговор с Дженни и ее предупреждение, что местная шпана жестока и крайне опасна.

— Привет, — сказал я. — Вам что-нибудь нужно?

— Ты новый батрак? — У него оказался неожиданно низкий голос, что еще усиливало угрожающее впечатление.

— Верно, я только что приехал. Чем могу помочь?

Он окинул меня взглядом. За его спиной я уловил движение и понял, что он не один.

— Позови своих друзей или, может, они стесняются? — сказал я.

— Им и там хорошо, — отозвался он. — Ты бегал к копам, верно, дешевка?

— Дешевка? Новое имя для меня?

— Точно, дешевка.

— Ты зовешь меня дешевка… я буду звать тебя вонючка… идет?

Из коридора послышался приглушенный смешок, сразу пресекшийся. Маленькие глазки Страшилы загорелись и превратились в красные бусинки.

— Больно ты умен…

— Именно. Выходит нас пара, верно, вонючка? Чем могу служить?

Медленно и неторопливо он расстегнул ремень и взмахнул им.

— Хочешь получить вот этим по твоей поганой роже, дешевка? — спросил он.

Я оттолкнул стул назад и, вскочив, подхватил пишущую машинку.

Хочешь получить вот этим по твоей поганой роже, вонючка? — спросил я.

Лишь несколько часов назад я спрашивал себя, легко ли меня испугать.

Теперь я знал ответ… нелегко.

Мы молча смотрели друг на друга, потом он медленно и неторопливо застегнул ремень, а я под стать ему неторопливо опустил машинку.

Казалось, мы оба вернулись к исходной позиции.

— Не задерживайся у нас, дешевка, — сказал он. — Такие типы, как ты, нам не нравятся. Больше не ходи к легавым. Мы не любим типов, которые ходят к копам. — Он бросил на стол пакет из засаленной коричневой оберточной бумаги.

— Безмозглый дурак не знал, что это золото, — и он вышел, оставив дверь открытой.

Стоя неподвижно, я прислушивался, но они ушли так же беззвучно, как и появились. Впечатление было жутковатое. Похоже, они нарочно двигались подобно призракам.

Я развернул пакет и обнаружил свой портсигар, вернее то, что от него осталось. Кто-то, вероятно, при помощи кувалды, превратил его в тонкий, исцарапанный лист золота.

В ту ночь, впервые после смерти Джуди, она не приснилась мне. Вместо этого мне снились глаза, похожие на глаза хорька, с издевкой смотревшие на меня, и низкий, угрожающий голос, произносивший вновь и вновь: «Не задерживайся у нас, дешевка».

Дженни не показывалась в офисе до полудня. Я провел несколько часов за работой над алфавитным указателем и дошел до буквы 3. Пять или шесть раз звонил телефон, но каждый раз звонившая женщина бормотала, что хотела поговорить с мисс Бакстер, и клала трубку. У меня побывало трое посетительниц, пожилых, неряшливо одетых женщин, которые удивленно таращились на меня и пятились в коридор, тоже говоря, что им нужна мисс Бакстер. Улыбаясь своей самой лучезарной улыбкой, я спрашивал, не могу ли я чем-нибудь помочь, но они удирали, как испуганные крысы.

Около половины двенадцатого, когда я стучал по клавишам пишущей машинки, дверь с треском распахнулась и парнишка, в котором я сразу узнал воришку, высунул мне язык и, издав губами презрительный звук, метнулся за дверь. Я не порывался догонять его.

Когда прибыла Дженни, ее волосы выглядели так, словно вот-вот упадут ей на лицо, улыбка была не такой теплой, как обычно, и в глазах светилась тревога.

— В тюрьме серьезные неприятности, — сказала она. — Меня не пустили. Одна из заключенных сошла с ума. Пострадали две надзирательницы.

— Это скверно?

Она села, глядя на меня.

— Да… — Пауза, затем она спросила:

— Все нормально?

— Конечно. Вы не узнаете свою картотеку, когда у вас найдется время взглянуть на нее.

— Какие-нибудь сложности?

— Вроде того. Вчера вечером ко мне тут наведался один тип. — И я описал его наружность. — Это что-нибудь вам говорит?

— Это Страшила Джинкс. — Она приподняла руки и беспомощным жестом уронила их на колени. — Быстро он за вас взялся.

Фреда он не трогал целых две недели.

— Фред? Ваш приятель-счетовод?

Она кивнула.

— Рассказывайте, что здесь произошло?

Я рассказал, умолчав только о портсигаре, что ко мне явился Страшила и порекомендовал не задерживаться в городе надолго. После того, как мы обменялись угрожающими жестами, он убрался.

— Я предупреждала вас, Ларри. Страшила опасен. Вам лучше уехать.

— Как же вы-то пробыли здесь два года? Разве он не пытался вас выставить?

— Конечно, но у него есть своеобразный кодекс чести. Он не нападает на женщин и, кроме того, я твердо ему заявила, что он меня не испугает.

— Меня ему тоже не напугать.

Она покачала головой. Прядь волос упала ей на глаза. Она раздраженно заколола ее шпилькой на место.

— Ларри, в этом городе храбрость — непозволительная роскошь. Раз Страшила не хочет, чтобы вы здесь оставались, вам придется уехать.

— Неужели вы серьезно говорите?

— Да, ради вашего же блага. Вы должны уехать. Я справлюсь одна. Не надо еще больше усложнять положение, пожалуйста, уезжайте.

— Никуда я не поеду. Ваш дядя прописал мне перемену обстановки. Извините за эгоизм, но я больше озабочен своей проблемой, чем вашими. — Я улыбнулся ей. — С тех пор как я приехал сюда, я не думаю о Джуди. Ваш город пошел мне на пользу. Я остаюсь.

— Ларри! Вас могут избить!

— Ну и что? — Нарочно меняя тему разговора, я продолжал:

— Тут заходили три старушки, но не пожелали со мной говорить — им были нужны вы.

— Прошу вас, Ларри, уезжайте. Говорю вам. Страшила опасен.

Я взглянул на свои часы. Четверть первого.

— Надо поесть. — Я встал. — Я скоро вернусь. Можно где-нибудь в этом городе получить приличный обед? До сих пор я живу на одних гамбургерах.

Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, потом развела руками, признавая свое поражение.

— Ларри, я надеюсь вы сознаете, что вы делаете и на что идете?

— Вы говорили, что вам нужен помощник… вот вы его и получите. Давайте не будем драматизировать. Так как насчет приличного ресторана?

— Хорошо, раз вы так хотите. — Она улыбнулась мне. — Луиджи, на третьей улице, в двух кварталах влево от вашего отеля. Хорошим его не назовешь, но и плохим тоже. — Тут зазвонил телефон и я вышел, слыша за спиной ее привычные «да» и «нет».

После посредственного обеда — мясо оказалось жестким, как старая подметка — я зашел в полицейский участок.

На скамейке у стены одиноко сидел парнишка лет двенадцати с подбитым глазом. Из носа у него капала на пол кровь. Наши взгляды встретились и какая же ненависть была в его глазах!

Я подошел к столу сержанта, который по-прежнему катал взад и вперед свой карандаш, тяжело дыша носом. Он поднял голову.

— Опять вы?

— Чтобы избавить вас от лишних хлопот, — сказал я, не понижая голоса, уверенный, что мальчишка, сидевший на скамейке, принадлежит к банде Страшилы. — Я получил свой портсигар обратно. — Я положил расплющенный кусок золота на бювар перед сержантом.

Он посмотрел на остатки портсигара, поднял, повертел в потных ручищах, потом положил на стол.

— Вчера вечером Страшила Джинкс вернул его мне, — сказал я.

Он уставился на смятый портсигар.

Я продолжал невозмутимым голосом.

— Он сказал, будто они понятия не имели, что это золото. Вы сами видите, что они с ним сделали.

Он прищурился, разглядывая сплющенный кусок металла, потом коротко фыркнул носом.

— Полторы тысячи баксов, а?

— Да.

— Страшила Джинкс.

— Да.

Он откинулся на спинку кресла и сдвинул фуражку на затылок. Долго присматривался ко мне с насмешкой в свиных глазках и, наконец, спросил:

— Будете подавать жалобу?

— А стоит?

Мы смотрели друг на друга в упор. Казалось, можно было расслышать, как скрипят его непривычные к мыслям мозги.

— Сказал вам Страшила, что портсигар украл он?

— Нет.

Он извлек мизинцем немного цементной пыли из мясистой ноздри, внимательно осмотрел найденное, затем вытер палец об рубашку.

— Свидетели были, когда он его возвращал?

— Нет.

Он сложил руки, наклонился вперед и посмотрел на меня с презрительной жалостью.

— Слушайте, приятель, — сказал он своим сиплым, сорванным голосом, — если вы рассчитываете остаться в этом проклятом городе, не подавайте жалобу.

— Спасибо за совет… не буду.

Наши взгляды встретились и он сказал, понизив голос до шепота:

— Говоря неофициально, приятель, на вашем месте я поскорее убрался бы из этого города. Простофили, которые берутся помогать мисс Бакстер, долго не выдерживают, и мы ничего тут не можем поделать. Я, конечно, говорю неофициально.

— Он случайно не из банды Джинкса? — спросил я и повернулся к парнишке, который сидел, наблюдая за нами.

— Верно.

— У него кровь.

— Угу.

— Что с ним случилось?

Взгляд свиных глазок стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.

— Вам-то какая забота. Если вам нечего больше сказать, шагайте отсюда, и он снова принялся катать свой карандаш.

Я подошел к парнишке.

— Я работаю у мисс Бакстер, — сказал я. — Мое дело — помогать людям. Могу я чем-нибудь помочь…

Я не успел договорить.

Парнишка плюнул мне в лицо.

В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного.

Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно спрашивала, нет ли у меня каких-нибудь затруднений, и снова убегала. Меня поражало, как она может поддерживать такой темп. И еще мне казалось странным, что она вечно носит одно и то же невзрачное платье и не заботится о своей внешности.

Я перепечатывал сводки, классифицировал их, заносил на карточки и продолжал наводить порядок в картотеке…

Очевидно, разошелся слух, что я стал официальным помощником, потому что старые, увечные и немощные стали приходить ко мне со своими заботами.

Большинство пыталось надуть меня, но я спрашивал у них фамилии и адреса, вкратце записывал суть их жалоб и обещал поговорить с Дженни. Когда в их бестолковые головы просачивалось, что им не удалось меня обвести, они начинали обращаться со мной по-приятельски и дня четыре мне это нравилось, пока я не обнаружил, что их болтовня не дает мне работать. После этого я не давал им засиживаться.

К своему удивлению я находил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я раньше не догадывался. Для меня явилось полной неожиданностью письмо от Сидни Фремлина, в котором он спрашивал о моих успехах и когда я собираюсь возвращаться в Парадайз-Сити.

Лишь читая письмо, я осознал, что забыл Парадайз-Сити, Сидни и шикарный магазин с его богатой клиентурой. Вряд ли имело смысл описывать Сидни мои занятия в Люсвиле. Скажи я ему о них, от слег бы в постель от отчаяния, и потому я написал, что думаю о нем (я знал, как он обрадуется этому), что мои нервы по-прежнему в плохом состоянии, что Люсвил обеспечил мне перемену обстановки и что я скоро снова ему напишу. Я надеялся этим успокоить его, примерно, на неделю.

На шестой день все переменилось.

Я пришел в офис, как обычно, около девяти. Входная дверь была открыта настежь. С первого взгляда было ясно, что замок сломан. Плоды моих шестидневных трудов, старательно отпечатанные сводки и карточки были грудой свалены на пол и облиты смолой. Нечего было и думать что-нибудь спасти смолу ничем нельзя было смыть.

На столе красовалась надпись, сделанная моим красным фломастером:

«Дешевка, убирайся домой».

Меня удивила собственная реакция. Думаю, обычный человек испытывал бы гнев, чувство безнадежности, а может быть бессилия, но я реагировал иначе. Я похолодел и на меня нахлынула неведомая до тех пор злоба. Я посмотрел на свою работу, погубленную глупым, злым юнцом, и принял его вызов: «Ты со мной так, и я с тобой так же».

На уборку ушло все утро. Я торопился, не желая, чтобы Дженни узнала о случившемся. К счастью, этот день отводился у нее для посещений, и я не ожидал ее раньше пяти часов вечера. Я принес банку бензина и отчистил пол от смолы. Испорченные сводки и карточки я снес в мусорный бак.

Появлявшимся несколько раз старушкам я говорил, что у меня нет для них времени. Они изумленно смотрели на погром и уходили. Одна из них, толстуха, лет под семьдесят, задержалась в дверях и наблюдала, как я отмываю пол.

— Я сделаю это, мистер Ларри, — сказала она. — Я к этому привычней.

Наверно злость в моем взгляде, когда я поднял голову, испугала ее. Она ушла.

К четырем часам я закончил уборку. На телефонные звонки я не обращал внимания. Сев за стол, я снова принялся за картотеку. В четверть шестого прибежала Дженни. С усталым видом она опустилась на стул по другую сторону стола.

— Все в порядке? — Она принюхалась. — Бензин? Что-нибудь случилось?

— Маленькое происшествие… пустяки, — сказал я. — Как у вас?

— Нормально… как всегда. О вас начинают говорить, Ларри.