Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Перемените обстановку

ModernLib.Net / Детективы / Чейз Джеймс Хэдли / Перемените обстановку - Чтение (Весь текст)
Автор: Чейз Джеймс Хэдли
Жанр: Детективы

 

 


Джеймс Хэдли Чейз

Перемените обстановку

Глава 1 

Первые признаки стали заметны только через месяц после аварии. Это можно было назвать замедленным шоком, хотя доктор Мелиш подобрал какое-то другое название, но он приверженец своему профессиональному жаргону, который для нас с вами звучит как ахинея; тем не менее, он имел в виду именно замедленный шок.

За месяц до аварии я парил в разреженной атмосфере успеха. Взять, к примеру, хотя бы мою работу. Ради того, чтобы заполучить ее, я трудился как раб и, наконец, добился своего: стал главным комиссионером самой первоклассной ювелирной фирмы в Парадайз-Сити — «Люс и Фремлин». Она стоит на одной ступени с «Картье» и «Ван Клеев и Арпелс». В нашем городе каждая лавка, магазин и ювелирная фирма стараются перещеголять других, потому что этот город — место, где миллионеры спускают свои денежки, где типы с набитыми бумажниками, кинозвезды и любители пускать пыль в глаза выставляют напоказ свое богатство.

«Люс и Фремлин» считается лучшей в своей области и должность эксперта по бриллиантам приносила мне годовой доход в шестьдесят тысяч долларов, что даже в этом городе с его самой высокой на флоридском побережье стоимостью жизни — деньги не маленькие.

У меня был «мерседес» с откидным верхом, квартира с двумя спальнями, выходящими окнами на океан, маленький банковский счет и тысяч на восемьдесят акций и облигаций.

Мой шкаф был набит хорошими костюмами. Я был высоким и, по мнению многих, красивым парнем и лучшим игроком в гольф и скуом в загородном клубе. Теперь вам, наверно, ясно, что я имел в виду, говоря, что парил в облаках успеха… но, погодите: сверх всего этого у меня была Джуди.

Я упоминаю о ней последней, потому что она была самым ценным моим достоянием.

Джуди была брюнетка, хорошенькая, умная и добрая. Мы познакомились в загородном клубе, и она оказалась хорошим игроком в гольф. Если я давал ей шесть очков форы, она побеждала меня — а это значит, что она умела играть.

Она приехала в Парадайз-Сити из Нью-Йорка собирать материалы для биографии судьи Сойера. Она быстро акклиматизировалась в Парадайз-Сити, приобрела популярность и через несколько недель стала неотъемлемой частью молодой компании в клубе. Мне потребовалось четыре недели и раундов тридцать гольфа, чтобы убедиться, что Джуди именно та девушка, которая мне нужна. Позже она сказала, что почувствовала во мне своего мужчину гораздо скорее. Мы обручились.

Когда мой босс Сидни Фремлин, принадлежавший к той породе щедрых, несколько ошеломляющих в своей экспансивности педерастов, которые — если вы им нравитесь — не знают, как вам угодить, услышал про обручение, он настоял на устройстве званого вечера. Сидни обожал вечеринки. Он пообещал позаботиться о финансовой стороне и сказал, что вечер нужно обязательно устроить в клубе и пригласить всех, буквально всех. Я отнесся к затее довольно безразлично, но Джуди идея явно пришлась по душе, поэтому я согласился.

Сидни знал, что я едва ли не лучший знаток бриллиантов в нашем деле и без меня высокий класс его фирмы понизился бы, примерно, так же, как падает репутация французского ресторана с уходом шеф-повара, и что я нравлюсь всем его клиентам, которые советовались со мной и спрашивали мое мнение при покупках.

Сидни высоко ценил меня, а когда ты в почете у Сидни, он готов достать для тебя звезду с неба.

Все это было месяц назад. Я вспоминаю этот вечер подобно тому, как человек, сходящий с ума от зубной боли, грызет на больном зубе.

Джуди пришла около семи. Вечеринку назначили на девять, но мы условились пораньше, потому что хотели поговорить о доме, в котором будем жить, когда поженимся. У нас на выбор было три варианта: дом типа ранчо с большим садом, пентхаус и деревянное шале за городом. Я высказался в пользу пентхауса, но Джуди склонялась к ранчо — из-за сада. Мы провели час или около этого, обсуждая все за и против, но в конце концов Джуди убедила меня, что сад необходим.

— Когда появятся дети, Ларри… нам понадобится сад.

Не сходя с места, я позвонил Эрни Траули, представителю строительной компании, с которым мы имели дело, и сказал ему, что завтра зайду уже для внесения задатка за ранчо.

Мы вышли из квартиры, чувствуя себя на седьмом небе, и отправились в загородный клуб, за милю от Сити, на дороге, мой мир разлетелся вдребезги.

На перекрестке сбоку вылетела машина и врезалась в нас как эсминец, таранящий подводную лодку. Одно короткое мгновение я видел машину, старый потрепанный «кадиллак» с обалдевшим от страха парнем за рулем, но ничего не мог сделать. Машина ударила нас сбоку и швырнула через шоссе. Теряя сознание, я подумал о Джуди.

С той же мыслью я очнулся в отдельной палате роскошной клиники, оплаченной Сидни Фремлином, который сидел у моей постели, плача в шелковый платок.

Раз уж мы заговорили о Сидни Фремлине, разрешите описать его. Он был высокий, гибкий с длинными волосами, а о его возрасте можно было только гадать — где-то между тридцатью и пятидесятью. Сидни нравился всем: в нем была теплота и ошеломляющая сердечность. Он обладал блестящими художественными способностями и имел особый дар создавать причудливые ювелирные украшения.

Его партнер. Том Люс, занимался финансовой стороной дела. Люс не отличал бриллиант от горного хрусталя, но он знал, как приумножить состояние. Его и Сидни считали богатыми, а прослыть богатым в Парадайз-Сити — значит попасть в категорию чертовски состоятельных людей. В то время как Люс, пятидесятилетний, дородный и с лицом, которому позавидовал бы бульдог, пребывал за стеной, Сидни порхал по демонстрационному залу, если только не занимался у себя в кабинете созданием какой-нибудь новинки. Большинство старых клуш я предоставлял ему. Они его обожали, но богатые молодые дамочки, состоятельные бизнесмены, подыскивающие необычный подарок, и те, кто получил в наследство бабушкины драгоценности и хотели вставить камни в новую оправу или оценить их, шли ко мне.

Гомосексуалисты — странные твари, но я с ними лажу. Я убедился, что очень часто у них находишь больше таланта, больше доброты, больше верности, чем у обычных «настоящих мужчин», с какими сталкиваешься в нашем изобильном Сити.

Конечно, у монеты есть и оборотная сторона, которая бывает отталкивающей: их ревность, их вспыльчивый нрав, их язвительность и зловредность, какой позавидует любая женщина.

Сидни обладал всеми достоинствами и недостатками среднего гомо. Мне он нравился, и мы отлично ладили.

С расплывшейся от слез косметикой, с опухшими глазами Сидни дрожащим голосом сообщил мне новость. Джуди умерла на операционном столе.

Мне, по его словам, повезло: сотрясение мозга и сильно рассечен лоб, но через неделю я буду ходить, как часы.

Именно так он и выразился: ходить, как часы. Такая у него была манера говорить. Он учился в английской частной школе, пока его не вышибли за попытку соблазнить учителя физкультуры.

Я не мешал ему рыдать надо мной, но сам над собой слез не проливал. Когда я полюбил Джуди и думал прожить с нею до скончания века, где-то в глубине меня зародилось чувство счастья, хрупкое, как яичная скорлупа. Я знал насколько оно хрупко, всерьез рассчитывать на длительное счастье в том мире, где мы живем, вряд ли имеет смысл, но думал и надеялся, что наша скорлупа уцелеет в течение некоторого времени. Когда он сказал, что Джуди умерла, я почувствовал, как скорлупа треснула и мой красочный мир стал черно-белым.

Через три дня я встал на ноги, но не таким, как прежде. Похороны были тяжелыми. Явились все члены загородного клуба, из Нью-Йорка прилетели отец и мать Джуди, и я плохо их запомнил, но они показались мне хорошими людьми.

Мать Джуди сильно напоминала свою дочь и это расстроило меня. Я вернулся домой с облегчением. Сидни не отходил от меня, и я молил бога, чтобы он ушел и оставил меня в покое, но он сидел и не уходил и, пожалуй, если вспомнить, то его присутствие пошло мне на пользу. Наконец, около десяти он встал и сказал, что пойдет домой.

— Возьми месяц отпуска, Ларри, — сказал он. — Играй в гольф, съезди куда-нибудь. Приди в себя. Ее ничем не вернешь, но тебе жить дальше… так что поезжай, а когда вернешься — работай как проклятый.

— Я приду завтра и буду работать как проклятый, — сказал я. — Спасибо за все.

— Никаких завтра! — Он даже топнул ногой. — Я хочу, чтобы ты отдыхал месяц… это приказ!

— Чушь! Как раз работа-то мне и нужна, и я буду работать! Завтра увидимся.

Я считал свое решение правильным. Разве я смог бы разъезжать по стране, играя в гольф, когда у меня из головы не выходила Джуди? За время своего короткого пребывания в клинике я все обдумал.

Скорлупа треснула и ее не собрать. Чем скорее я снова займусь продажей бриллиантов, тем лучше будет для меня. Я рассуждал ужасно трезво. Такое случается постоянно, говорил я себе. Любимые нами умирают. Те, кто строили планы, возводили воздушные замки, даже говорили торговцам недвижимостью, что решили купить ранчо, обнаруживают, что все пошло прахом и их планы разлетелись вдребезги. Это случается каждый день, — убеждал я себя. Я нашел свою девушку, мы думали о будущем и вот она умерла. Мне тридцать восемь лет.

При благоприятных обстоятельствах я могу рассчитывать еще на тридцать восемь. Я сказал себе, что нужно заново строить жизнь, опять браться за работу и, как знать, может быть потом мне встретится девушка, похожая на Джуди, и мы поженимся.

В глубине души я знал, что это просто глупости. Никто никогда не заменит Джуди. Она была моей избранницей и теперь о каждой девушке я буду судить по мерке Джуди, а при таком сравнении, конечно, проиграет любая.

Так или иначе, я вернулся в магазин, заклеив рассеченный лоб полоской пластыря. Я старался вести себя так, словно ничего не случилось. Друзья — а их у меня хватало — пожимали мне руку крепче обычного. Все они вели себя очень тактично, изо всех сил притворяясь, что Джуди никогда не существовало.

Хуже всего было иметь дело с клиентами. Они говорили со мной приглушенным голосом, не глядя на меня, и поспешно соглашались с любым моим выбором, вместо того, чтобы с удовольствием привередничать, как они делали это раньше.

Сидни порхал вокруг меня. Он явно решил отвлекать меня от мрачных мыслей.

Он то и дело выскакивал из своего кабинета с набросками, спрашивая моего мнения о них — чего никогда не делал раньше — с видом величайшего внимания выслушивал мои слова, потом исчезал только для того, чтобы через какой-нибудь час появиться снова.

Вторым по авторитету человеком в торговом зале был Терри Мелвилл, начинавший у «Картье» в Лондоне и обладающий внушительным, всеобъемлющим знанием ювелирного дела. Он был пятью годами моложе меня; невысокий, худой гомо с длинными волосами, синими глазами, узкими ноздрями и ртом, похожим на прорезанную ножом щель. Когда-то в прошлом Сидни увлекся им и привез в Парадайз-Сити, но теперь он ему надоел. Терри ненавидел меня, так же как я его. Он ненавидел меня за знание бриллиантов, я же ненавидел его за ревность, за мелочные попытки перехватить моих личных клиентов и за его ядовитую злобу. Его бесило, что Сидни так много сделал для меня, хотя я и не педераст. Они постоянно ссорились. Если бы не деловые качества Терри, да еще, может быть, какая-нибудь грязь, припасенная им на Сидни, тот наверняка избавился бы от него.

Когда Сэм Гобл, ночной охранник, отпер дверь и впустил меня в магазин, Терри, уже сидевший за своим столом, подошел ко мне.

— Сочувствую твоему несчастью, Ларри, — сказал он. — Могло быть и хуже, и ты тоже мог погибнуть.

В его глазах было подлое злорадное выражение, вызвавшее у меня острое желание ударить его. Я видел, что он рад случившемуся.

Я кивнул и прошел мимо него к своему столу. Джейн Берлоу, моя секретарша, полная, солидная, лет под сорок пять, принесла мне почту. От ее печальных глаз и попытки улыбнуться у меня защемило сердце. Я притронулся к ее руке.

— Бывает, Джейн, — сказал я. — Не надо ничего говорить… что тут слова… спасибо за цветы.

Сидни, хлопотавший вокруг, пониженные голоса клиентов, и Терри, злобно следящий за мной из-за своего стола, сделали этот день едва переносимым, но я вытерпел до конца.

Сидни хотел пригласить меня пообедать с ним, но я отказался. Рано или поздно мне предстояло столкнуться с одиночеством и чем раньше, тем лучше. В прошедшие два месяца мы с Джуди всегда обедали или у меня, или у нее в квартире, теперь всему этому пришел конец. Я раздумывал, не поехать ли в загородный клуб, но решил, что не в состоянии выдержать молчаливое сочувствие, и потому купил сандвич и остался дома в одиночестве, думая о Джуди. Не слишком удачная идея, но этот первый день дался мне с трудом. Я сказал себе, что через два-три дня моя жизнь войдет в колею… но получилось иначе.

Не только моя скорлупка счастья рассыпалась при аварии. Я не ищу оправданий, а просто передаю то, что сказал мне потом психиатр. Полагаясь на себя, я верил, что смогу изгнать все это из сознания, но пережитое травмировало мой рассудок. Это выяснилось только потом, когда психиатр объяснил, что именно психической травмой объясняется мое поведение.

Нет смысла углубляться в подробности. Суть в том, что в последующие три недели я расклеился как умственно, так и физически. Я стал терять интерес к вещам, из которых до той поры складывалась моя жизнь: к работе, гольфу, одежде, контактам с людьми и даже к деньгам.

Хуже всего, конечно, получилось с работой. Я начал делать ошибки: сначала маленькие упущения, потом, с течением времени, все более серьезные. Я нашел, что меня не интересует желание Джонса приобрести платиновый портсигар с рубиновыми инициалами для его новой любовницы. Он получил портсигар, но без инициалов. Потом я забыл, что миссис Ван Слей особо заказала золотые часы с календарем для своего маленького чудовища — племянника, и послал ему золотые часы без календаря. Она явилась в магазин, словно галион под всеми парусами и крыла Сидни, но как — он едва не заплакал. Это дает некоторое представление о том, насколько я сдал. За три недели я натворил уйму подобных ошибок. Зовите это несобранностью, зовите, как хотите, но на Сидни сыпались шишки, а Терри злорадствовал.

Кроме того, раньше за состоянием моей одежды следила Джуди. Теперь я забывал ежедневно менять рубашку — какая разница. Я всегда стригся раз в неделю. Теперь же впервые за все время, сколько себя помню, я ходил с заросшей шеей… какая разница. И так далее, и так далее.

Я перестал играть в гольф. «Черт подери, кто кроме ненормального станет бить по маленькому белому мячику, загоняя его невесть куда, а потом идти за ним?» — спрашивал я себя. Отдаленные воспоминания.

Спустя три недели после смерти Джуди, Сидни вышел из своего кабинета в зал, где я сидел, тупо уставившись в стол, и спросил, могу ли я уделить ему несколько минут.

— Только несколько минут, Ларри… не больше.

Я почувствовал укоры совести. На моем подносе для входящей почты лежала груда писем и заказов, на которые я даже не взглянул. Часы показывали три, а письма и заказы лежали передо мной с девяти утра.

— Мне нужно просмотреть почту. Сидни, — сказал я. — У тебя что-нибудь важное?

— Да.

Я поднялся. При этом я взглянул в сторону Терри, сидевшего за своим столом поодаль. Он наблюдал за мной с издевательской улыбкой на лице. Его поднос для входящей корреспонденции был пуст. Что там про него ни говори, но Терри был работягой.

Я прошел в кабинет вслед за Сидни, и он закрыл дверь так, словно она была из яичной скорлупы.

— Садись, Ларри.

Я сел. Он заметался по просторному кабинету, словно мотылек в поисках свечки. Желая вывести его из затруднения, я спросил:

— Ты чем-то озабочен, Сидни?

— Я озабочен тобой. — Он вдруг остановился и горестно посмотрел на меня.

— Я хочу просить тебя об одном, очень важном одолжении.

— О каком же?

Он опять запорхал по комнате.

— Сядь ты, ради бога! — рявкнул я на него. — Какое одолжение?

Он метнулся к столу и сел. Достав шелковый платок, он принялся вытирать лицо.

— Какое одолжение? — повторил я.

— Дело не идет на лад, правда, Ларри? — спросил он, не глядя на меня.

— Что не идет на лад?

Он спрятал платок, набрался решимости, оперся локтями о полированную поверхность стола и кое-как заставил себя посмотреть мне в лицо.

— Я хочу попросить тебя об одолжении.

— Ты уже говорил. О каком одолжении?

— Я хочу, чтобы ты повидался с доктором Мелишем.

Ударь он меня по лицу, я бы не удивился до такой степени. Я подался назад, глядя на него во все глаза.

Доктор Мелиш был самым дорогим, самым молодым психиатром в Парадайз-Сити.

Это говорит о многом, если учесть, что в нашем городе один психиатр приходится, примерно, на каждые пятьдесят жителей.

— Как тебя понимать?

— Я хочу, чтобы ты встретился с ним, Ларри. Счет я оплачу. По-моему, тебе нужно с ним поговорить. — Он поднял руку, прерывая мои протесты. — Минутку, Ларри, дай мне возможность сказать. — Он сделал паузу и продолжал:

— Ларри, с тобой не все ладно. Я знаю, через какое испытание ты прошел. Разумеется, твоя ужасная потеря оставила след. Все это я могу понять. Сам я на твоем месте просто не пережил бы… я уверен! Восхищаюсь твоей решимостью вернуться и продолжать работу, но у тебя ничего не вышло. Ты ведь понимаешь это, правда, Ларри? — Он смотрел на меня умоляюще. — Понимаешь?

Я потер ладонью подбородок и замер, услышав скребущий звук щетины.

«Проклятие, — подумал я. — Забыл побриться утром». Встав, я пересек комнату и подошел к большому зеркалу, в котором Сидни так часто любовался собой. Я уставился на свое отражение, чувствуя тошный холодок внутри. Неужели этот неряха — я? Я посмотрел на заношенные манжетки рубашки, перевел взгляд на туфли, не чищенные пару недель.

Я медленно вернулся к креслу и сел. Посмотрел на Сидни, который наблюдал за мной. На его лице отражалась озабоченность, доброта и волнение. Я еще не настолько опустился, чтобы не суметь представить себя на его месте. Я подумал о своих ошибках, о не уменьшавшейся груде писем и о том, как я выгляжу. Вопреки вере в себя и фасаду мужества (подходит ли здесь такое определение?) со мной все-таки, как он выразился, не все было в порядке.

Он медленно и глубоко вздохнул.

— Послушай, Сидни, давай забудем про Мелиша. Я уволюсь. Ты прав. Что-то пошло не так. Я уберусь отсюда к черту, а ты предоставь Терри его шанс. Он молодец. Обо мне не беспокойся, я и сам перестал о себе беспокоиться.

— Ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле, — спокойно сказал Сидни.

Теперь он полностью овладел собой и перестал мельтешить и суетиться. — Уйти я тебе не дам, так как такая потеря дорого мне обойдется. Тебе нужно приспособиться к ситуации, и доктор Мелиш поможет тебе это сделать. Ты выслушай, Ларри. Я в прошлом много для тебя сделал и надеюсь, что ты считаешь меня своим другом. Теперь пора и тебе кое-что для меня сделать. Я хочу, чтобы ты пошел к Мелишу. Уверен, он сумеет привести тебя в порядок.

Может быть понадобится месяц или два. Но по мне хоть год. Твое место всегда останется за тобой. Ты много значишь для меня. Повторяю: ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле. Тебе крепко досталось, но все снова войдет в норму. Сделай хоть ради меня это… пойди к Мелишу.

И я пошел к Мелишу.

Сидни был прав, следовало сделать хотя бы это, но я не надеялся на доктора Мелиша, пока не познакомился с ним. Он был маленький, тощий, лысеющий, с проницательными глазами. Сидни уже вкратце проинформировал его, так что он все знал о моем прошлом, о Джуди и о последовавшей реакции.

Незачем вдаваться в подробности. У нас состоялось три беседы и, наконец, он вынес свой приговор. Все сводилось вот к чему: я нуждался в полной перемене обстановки. Мне следовало уехать из Парадайз-Сити по крайней мере на месяц.

— Как я понял, вы не садились за руль с момента аварии, — сказал он, протирая очки. — Обязательно купите машину и привыкайте водить ее. Ваша проблема в том, что вы считаете свою утрату чем-то исключительным. — Он поднял руку, прерывая мои возражения. — Я знаю, что вам не хочется это признавать, но тем не менее именно здесь скрыта ваша проблема. Советую вам общаться с людьми, чьи проблемы серьезней вашей. Тогда ваша собственная представится вам в правильной перспективе. У меня есть племянница, которая живет в Люсвиле. Она работает в бюро социальной опеки и нуждается в бесплатных помощниках. Предлагаю вам поехать туда поработать. Я уже звонил ей. Буду совершенно откровенен. Когда я рассказал о вас, она заявила, что ей ни к чему неуравновешенная личность. Ей трудно управляться одной и если придется заниматься еще и вашими проблемами, то вы ей не подходите. Я сказал, что вы будете помогать и не доставите никаких хлопот. Мне не сразу удалось уговорить ее, и теперь дело за вами.

Я покачал головой.

— Вашей племяннице будет от меня польза, не больше чем от дырки в голове, — сказал я. — Нет… это дурацкая затея. Я что-нибудь найду. Договорились, я уеду на три месяца. Мне…

Он повертел в пальцах очки.

— Моей племяннице нужна помощь, — сказал он, пристально глядя на меня. Неужели вам не хочется помочь людям, или вы решили, что другие обязаны все время помогать вам?

При такой постановке вопроса возразить было нечего. Что я теряю? Сидни оплатит мне время, необходимое для поправки. Я избавлюсь от магазина с его сочувственно приглушенными голосами и глумливой ухмылкой Терри. Пожалуй, это идея. По крайней мере что-то новое, а мне так хотелось чего-нибудь нового!

Довольно вяло я возразил.

— Но у меня нет квалификации для такой работы и я ничего в ней не смыслю.

Я буду скорее для нее обузой, чем помощником.

Мелиш взглянул на часы. Было заметно, что он уже думает о следующем пациенте.

— Если племянница говорит, что вы ей пригодитесь, значит у нее найдется для вас дело, — сказал он нетерпеливо. — Почему бы нам не попробовать?

Почему бы и нет? Я пожал плечами и сказал, что поеду в Люсвил.

Первым делом я купил «бьюик» с откидным верхом. Путь домой потребовал напряжения всей моей воли. Я дрожал и обливался потом, пока не поставил машину на стоянку. Минут пять я сидел за рулем, потом заставил себя запустить двигатель и выехал на оживленную главную улицу, прокатился вдоль приморского бульвара, снова повернул на главную улицу, а потом к дому. На этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.

Сидни пришел проводить меня.

— Через три месяца, Ларри, — сказал он, пожимая мою руку, — ты вернешься и по-прежнему будешь лучшим специалистом по бриллиантам. Удачи тебе, и поезжай с богом.

И вот, с чемоданом с одеждой, без веры в будущее я отправился в Люсвил.

Нужно отдать должное доктору Мелишу — он действительно обеспечил мне перемену обстановки.

Люсвил, расположенный миль за пятьсот к северу от Парадайз-Сити, оказался большим, беспорядочно разбросанным промышленным городом, окутанным вечным облаком смога. Его заводы занимались в основном переработкой известняка.

Известняк, к вашему сведению, перемалывают на известь, цемент, строительные и дорожные материалы. Это главная отрасль промышленности во Флориде.

Ведя машину на малой скорости, я добрался до Люсвила только через два дня. Как оказалось, я стал нервным водителем, и каждый раз, когда мимо проносилась машина, я вздрагивал, но продолжал путь и, проведя ночь в мрачном мотеле, прибыл наконец в Люсвил, чувствуя себя на пределе нервов и сил.

Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже начала оседать цементная пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое стекло и корпус машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие лучи солнца не в состоянии были пронизать пелену смога и цементной пыли, нависшую над городом. Вдоль шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные заводы, и грохот размалываемой породы звучал как отдаленный гром.

Я нашел отель «Бендикс», рекомендованный доктором, как лучший в городе, в переулке, неподалеку от главной улицы.

Он являл собой унылое зрелище, его стеклянные двери покрывала цементная пыль. В вестибюле стояли ветхие бамбуковые кресла, а столом администратора служила маленькая конторка, позади которой висела доска с ключами.

За конторкой громоздился высокий расплывшийся человек с длинными баками.

Этот субъект выглядел так, словно побывал в стычке, и теперь зализывал свои раны.

Он не торопясь занес меня в книгу регистрации. Печальный бой-негр взял мой чемодан и проводил в номер на третьем этаже, выходивший окнами на многоквартирный дом. Мы поднимались на лифте, который шел рывками, скрипя и содрогаясь, и я порадовался, когда вышел из него целым и невредимым.

Оказавшись в номере, я огляделся по сторонам. По крайней мере здесь имелось четыре стены, потолок, туалет и душ, но больше ему нечем было похвастать. Ничего не скажешь, перемена обстановки была полная!

Парадайз-Сити и Люсвил также несхожи между собой, как «роллс-ройс» и помятый, сменивший трех хозяев "шевроле… " и может быть такое сравнение оскорбительно для «шевроле».

Я вынул вещи из чемодана, повесил одежду в шкаф, потом разделся и встал под душ. Решив взяться за себя, я надел чистую рубашку и один из лучших костюмов. Я взглянул на свое отражение в засиженном мухами зеркале и почувствовал прилив уверенности в себе. По крайней мере я снова выглядел как человек с положением, пожалуй, немного поблекший, но все же несомненно не лишенный веса. «Поразительно, — сказал я себе, — как способны преобразить человека, даже такого человека, как я, дорогой, хорошо сшитый костюм, белая рубашка и хороший галстук».

Доктор Мелиш дал мне телефон племянницы. Он сказал, что ее зовут Дженни Бакстер. Я набрал номер, но никто не подходил. Слегка раздраженный, я минут пять прохаживался по комнате, затем позвонил еще раз. Опять никакого ответа.

Я подошел к окну и выглянул. Улица внизу была полна народа. Прохожие, сновавшие во всех направлениях, выглядели неряшливо, большинство казались грязными. Здесь были в основном женщины, вышедшие за покупками. Уйма ребятни — давно не мывшихся, если судить по внешнему виду. Машины, запрудившие мостовую, были покрыты цементной пылью. Позже я узнал, что цементная пыль была главным врагом города, худшим даже, чем скука, считавшаяся врагом номер два.

Я снова набрал номер Дженни Бакстер и на сей раз услышал женский голос.

— Алло?

— Мисс Бакстер?

— Да.

— Говорит Лоуренс Карр. Ваш дядя, мистер Мелиш… — Я сделал паузу. Или она знает обо мне, или нет.

— Ну, конечно. Где вы?

— В отеле «Бендикс».

— Вы не подождете еще часик, а к тому времени я уже закончу?

Вопреки ее учащенному дыханию — словно она только что бегом проследовала шесть лестничных маршей, (как я узнал позже, именно так и обстояло дело голос звучал энергично и деловито.

Я был не в настроении торчать в этом убогом номере.

— А если мне подъехать? — спросил я.

— О, да… приезжайте. У вас есть адрес?

Я ответил утвердительно.

— Тогда приезжайте, когда вам будет удобно, хоть сейчас, — и она положила трубку.

Я спустился с третьего этажа по лестнице. Мои нервы по-прежнему были в скверном состоянии и я не желал иметь дело со скрипучим лифтом. Я спросил дорогу у боя-негра. Он сказал, что Медокс-стрит находится в пяти минутах ходьбы отсюда, от отеля. Поскольку мне лишь с трудом удалось найти место для машины, я решил идти пешком.

Шагая по главной улице, я заметил, что на меня обращают внимание.

Постепенно до меня дошло, что люди глазеют на мой костюм. Когда идешь по главной улице в Парадайз-Сити, встречаешь конкурентов на каждом шагу. Там прямо-таки приходится хорошо одеваться, но здесь, в задыхающемся от смога городе, все казались мне оборванцами.

Я нашел Дженни Бакстер в служившей ей офисом комнате на шестом этаже большого запущенного дома без лифта. Я вскарабкался по лестнице, чувствуя под воротничком шершавую цементную пыль. Перемена обстановки? (Ничего не скажешь, Мелиш подобрал мне чудную обстановку).

Дженни Бакстер было тридцать три года. Высокая, примерно, пять футов девять дюймов, с массой неопрятных черных волос, заколотых на макушке и, казалось, готовых в любой момент рассыпаться, худая. По моим стандартам ее фигуре не хватало женственности. Ее груди были маленькими холмиками, не привлекающими сексуально — совсем не такими как у других женщин, которых я знал в Парадайз-Сити. Она выглядела слегка истощенной. Невзрачное серое платье, надетое на ней, она, должно быть, сшила сама — ничем другим нельзя объяснить его покрой и то, как оно висело на ней. Хорошие черты, нос и губы превосходны, но что заворожило меня, так это глаза — честные, умные и проницательные, как у ее дяди.

Она что-то быстро писала на желтом бланке и, когда я вошел в комнату, подняла голову и посмотрела на меня.

С чувством неуверенности я остановился на пороге, недоумевая, за каким чертом явился сюда.

— Ларри Карр? — У нее был низкий и выразительный голос. — Заходите.

Едва я шагнул в комнату, раздался звонок телефона. Она взмахом руки указала мне на второй из двух находившихся в комнате стульев и сняла трубку.

Ее реплики — в основном короткие «да» и «нет» — звучали энергично и сухо.

Похоже она владела техникой контроля над собеседником, не дававшей разговору затянуться.

Наконец, она положила трубку на рычаг, провела карандашом по волосам и улыбнулась мне. Улыбка моментально преобразила ее. Это была чудесная, открытая улыбка, теплая и дружеская.

— Извините. Эта штука звонит, не переставая. Значит, вы хотите помогать?

Я сел.

— Если сумею. — Я сам не знал, искренне ли говорю.

— Но только не в таком красивом костюме.

Я выдавил улыбку.

— Конечно, но вина тут не моя. Ваш дядя не предупредил меня.

Она кивнула.

— Дядя — прекрасный человек, но его не интересуют детали. — Она откинулась на спинку стула, разглядывая меня. — Он рассказал мне о вас. Буду откровенна. Я знаю о вашей проблеме и сочувствую, но она меня не интересует, потому что я… У меня сотни своих проблем. Дядя Генри говорил, что вам нужно оправиться, но это ваша проблема и, по-моему, вы сами должны ее решить. — Она положила руки на усеянный пятнами бювар и улыбнулась мне. Пожалуйста, поймите. В этом страшном городе нужно очень много сделать, очень многим помочь. Мне не хватает помощника и у меня нет времени на сочувствие.

— Я и приехал помогать. — В моем голосе против воли прорвалось раздражение. За кого она меня принимает? Что ей от меня требуется?

— Если бы я только могла поверить, что вы действительно хотите помочь, произнесла она.

— Я уже сказал. Я приехал помогать. Так что же я должен делать?

Она достала из ящика смятую пачку сигарет и предложила мне.

Я извлек золотой портсигар, недавний подарок Сидни ко дню рождения.

Портсигар был не из простых. Он обошелся ему в тысячу пятьсот долларов, и я гордился им. Если угодно, называйте это символом положения. Даже некоторые из клиентов с интересом поглядывали на него.

— Закурите моих? — сказал я.

Она посмотрела на сверкающий портсигар.

— Это настоящее золото?

— Это? — Я повертел портсигар в руке, чтобы она могла разглядеть его во всех подробностях. — О, само собой.

— Но ведь он очень дорогой?

Мне показалось, что цементная пыль сильнее заскребла шею под воротником.

— Мне это подарили… полторы тысячи долларов. — Я протянул портсигар ей.

— Не желаете попробовать моих?

— Нет, спасибо. — Она вытащила сигарету из своей мятой пачки и с трудом оторвала взгляд от портсигара. — Будьте с ним поосторожней, — продолжала она. — Могут украсть.

— Так здесь воруют?

Она кивнула и прикурила от золотой зажигалки, подаренной мне одним клиентом.

— Полторы тысячи долларов? За такие деньги я смогла бы месяц кормить десять моих семей.

— У вас десять семей? — Я убрал портсигар обратно в задний карман. Неужели?

— У меня две тысячи пятьсот двадцать две семьи, — сказала она спокойно. Выдвинув ящик обшарпанного стола, она достала план улиц Люсвила и разложила его на столе передо мной. План был расчерчен фломастером на пять секций, они были помечены цифрами от 1 до 5. — Вам следует знать, с чем вы столкнетесь, — продолжала она. — Давайте объясню.

И она рассказала, что в городе занимаются социальной опекой пять человек, все профессионалы. За каждым закреплена определенная секция города; ей досталась худшая. Она на секунду подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Другие от нее отказывались, вот я и взяла. Я провела здесь уже два года. Моя работа — оказывать помощь там, где в ней по-настоящему нуждаются.

Я могу пользоваться фондами, далеко не соответствующими нуждам. Я посещаю людей, составляю сводки. Данные нужно обрабатывать и заносить на карточки. Она постучала карандашом по секции номер пять на плане. — Мой участок.

Здесь, пожалуй, сосредоточено все самое худшее в этом ужасном городе. Почти четыре тысячи человек, включая детей, которые перестают быть детьми, когда им исполняется семь лет. Вот здесь… — Ее карандаш переместился с обведенной секции номер пять и уткнулся в точку сразу же за чертой города, находится Флоридский Исправительный дом для женщин. Это очень трудная тюрьма, там не только трудные заключенные, но и условия трудные. В ней содержатся главным образом с большими сроками и многие из них — неисправимые преступницы. Еще три месяца назад посещения не разрешались, но я в конце концов убедила заинтересованных лиц, что смогу принести пользу.

— Зазвонил телефон и после короткого разговора, состоящего из ее обычных суховатых «да» и «нет», она положила трубку. — Мне разрешено иметь одного бесплатного помощника, — продолжала она, словно нас и не прерывали. Бывает, люди вызываются, как вызвались вы. Вашей обязанностью будет содержать в порядке картотеку, отвечать на звонки, в неотложных случаях справляться самому до моего прихода, перепечатывать мои сводки, если вы сумеете разобрать мой ужасный почерк. В общем, будете сидеть за этим столом и распоряжаться в мое отсутствие.

Я заерзал на неудобном стуле. О чем, черт подери, думал Мелиш, или он не знал. Ей нужен не человек в моем положении, а энергичная секретарша, привычная к канцелярской работе. Занятие было определенно не для меня.

Я так и сказал ей со всей вежливостью, на какую был способен, однако в моем голосе невольно прозвучало недовольство.

— Это работа не для девушки, — возразила Дженни. — Моим последним добровольным помощником был пенсионер — счетовод. Ему было шестьдесят пять лет и нечем было заняться кроме игры в гольф и бридж. Он ухватился за возможность помогать мне и продержался две недели. Я не обижалась на него, когда он ушел.

— Выходит, ему надоело?

— Нет… не надоело. Он испугался.

Я недоуменно уставился на нее.

— Испугался? Наверно работы было слишком много?

Она улыбнулась своей теплой улыбкой.

— Нет. Ему нравилось работать. Удивительно, сколько он успел сделать.

Впервые моя картотека была в полном порядке. Нет… он не выдержал встречи с тем, что иногда входит в эту дверь, — и она кивнула на дверь тесного офиса.

— Лучше сказать вам сразу, Ларри… эту секцию города терроризирует молодежная банда. Она известна полиции как банда Джинкса. Им от десяти до двадцати лет. Их человек тридцать. Верховодит Страшила Джинкс — так он себя называет. Вообразил себя каким-то мафиозо. Он свиреп и крайне опасен, и ребята рабски ему подчиняются. Полиция ничего не может с ним поделать, так как он очень хитер. Попадались многие из банды, но Страшила — никогда. Помолчав, она продолжала. — Страшила считает, что я лезу не в свои дела. Он думал, что я передаю сведения полиции. По его мнению, все те, кому я стараюсь помочь, должны обходиться без помощи. Он и его компания в грош не ставят своих родителей, потому что те принимают пособия, которые я могу для них достать: молоко для малышей, одежду, уголь и так далее, и потому, что я помогаю им в затруднениях, скажем с квартплатой и наймом… все свои заботы они разделяют со мной. Страшиле кажется, что я вмешиваюсь, и он затрудняет мне жизнь. Они часто приходят сюда и пробуют запугать меня. — Снова теплая улыбка. — Я их не боюсь, но до сих пор им удавалось спугнуть моих добровольных помощников.

Я слушал, но не верил. Какой-то сопляк… мне это показалось чепухой.

— Я что-то не вполне вас понимаю, — сказал я. — Вы хотите сказать, что этот мальчишка напугал вашего приятеля-счетовода и тот сбежал? Как ему удалось такое?

— Он большой мастер убеждать. Но не надо забывать, что за эту работу не платят. Мой приятель-счетовод все мне объяснил. Он уже не молод, вот и решил, что ради работы не стоит рисковать.

— Рисковать?

— Они пригрозили ему, как обычно… если не уйдет, они с ним повстречаются как-нибудь темным вечером. Они способны на любую жестокость. Она посмотрела на меня и ее лицо вдруг стало серьезным. — У него жена и уютный домик, и он решил уйти.

Я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. Я хорошо знал уличную шпану. Кто не читал о них? Темный вечер, ты идешь по улице и вдруг на тебя набрасывается свора маленьких свирепых дикарей. Для Них не существует никаких запретов. Пинок в лицо может лишить набора приличных зубов, пинок в пах может сделать человека импотентом.

Но может ли такое случиться со мной?

— Вы не обязаны предлагать свои услуги, — сказала Дженни. Похоже, она прочла мои мысли. — С какой стати? Дядя Генри не думает о деталях, я ведь вам говорила.

— Давайте выясним один вопрос, — сказал я. — Должен ли я понимать вас так, что эти ребята — этот Страшила, могут угрожать мне, если я буду работать с вами?

— О, да. Рано или поздно он станет вам угрожать.

— Эти угрозы что-нибудь значат?

Она погасила сигарету в пепельнице со словами:

— Боюсь, что да.

Перемена обстановки?

Я задумался. Внезапно я осознал, что за время разговора с этой женщиной, ни разу не вспомнил о Джуди. Такого не случалось со времени аварии. Может быть, пинок в лицо или в пах будет способствовать перемене во мне?

— Когда приступать к работе? — спросил я.

Ее теплая улыбка согрела меня.

— Спасибо… вы приступите, как только купите себе свитер и джинсы и, пожалуйста, не пользуйтесь этим замечательным портсигаром. — Она встала. Мне уже нужно идти. Вернусь не раньше четырех. Тогда я и объясню вам систему регистрации и как вести картотеку, после чего вы станете полноправным сотрудником.

Мы спустились с шестого этажа, вышли на улицу и я проводил ее до покрытого цементной пылью «фиата». Она медлила включать мотор.

— Спасибо за желание помочь. Думаю, мы сработаемся. — Секунду-другую она присматривалась ко мне в маленькое боковое окошко. — Я сочувствую вашему горю. Все устроится… нужно только набраться терпения, — сказала она и отъехала.

Я стоял на краю тротуара, чувствуя, как на меня оседает цементная пыль, которую влажная жара превращала в едкий, грязный пот.

Дженни Бакстер понравилась мне. Глядя ей вслед, я раздумывал, что меня ждет. Легко ли меня испугать? Я не имел понятия, но когда дойдет до дела, узнаю.

По узкой, шумной улице я вышел на Майн-стрит в поисках свитера и джинсов.

Я ничего не почувствовал, когда это случилось. Грязный, оборванный малец лет девяти внезапно налетел на меня, заставив пошатнуться. Он издал громкий неприличный звук и пустился наутек.

Лишь вернувшись в отель, я обнаружил, что мой дорогой пиджак разрезан бритвой, а золотой портсигар исчез.

Глава 2

Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок, чтобы заявить о краже портсигара. К моему удивлению оказалось, что я не слишком расстроен его потерей, но я знал, что Сидни будет огорчен, и было только справедливо по отношению к нему постараться получить его назад.

Дежурная комната была полна цементной пыли и запаха немытых ног. На длинной скамье у стены сидели человек десять ребят, грязных, оборванных и угрюмых. Их маленькие темные глаза следовали за мной, когда я подходил к дежурному сержанту.

Сержант был здоровенной глыбой мяса с лицом, похожим на кусок сырой говядины. Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки жирной шеи стекал пот, смешиваясь с цементной пылью. Он катал взад и вперед по листу бумаги огрызок карандаша, а когда я подходил к нему, слегка приподнялся, чтобы выпустить газы.

Малыши на скамейке захихикали.

Пока я рассказывал о пропаже, он, не переставая, катал карандаш взад и вперед. Потом вдруг поднял голову и взгляд его свиных глазок прошелся по мне с интенсивностью газовой горелки.

— Вы приезжий? — спросил он. Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика.

Я подтвердил, добавив, что приехал совсем недавно и буду работать с мисс Бакстер, служащей социальной опеки.

Он сдвинул фуражку со лба и, не поднимая глаз от своего карандашного огрызка, вздохнул и вытащил бланк заявления. Он велел мне заполнить его, а сам вновь принялся катать карандаш.

Я заполнил бланк и вернул ему. В графе «стоимость украденного» я вписал 1500 долларов.

Он прочел написанное, потом его массивное лицо напряглось и, отодвинув бланк обратно ко мне, уткнув грязный палец в графу «стоимость украденного», он спросил своим сиплым голосом:

— Это что такое?

— Столько стоит портсигар, — сказал я.

Он что-то пробурчал себе под нос, глянул в упор на меня, потом снова уставился на бланк.

— Мой пиджак порезали бритвой, — сказал я.

— Вот как? Пиджак вам тоже стоит полторы тысячи баксов?

— Пиджак стоит триста долларов.

Он фыркнул, выпуская воздух через мясистые ноздри.

— Можете описать мальчишку?

— Лет девяти, волосы темные, встрепанные, черная рубашка и джинсы, ответил я.

— Видите его здесь?

Я повернулся и посмотрел на сидящих рядком ребят. Большинство из них были темноволосые, встрепанные, большинство одеты в черные рубашки и джинсы.

— Мой мальчишка мог бы быть любым из них, — сказал я.

— Угу. — Он сверлил меня взглядом. — Вы уверены насчет стоимости его?

— Уверен.

— Угу. — Он потер потную шею, потом положил бланк на стопку таких же. Если мы его найдем, дадим вам знать. — Пауза. Затем:

— Долго здесь пробудете?

— Два или три месяца.

— С мисс Бакстер?

— Да.

Секунду он изучал меня, потом медленная презрительная улыбка проползла по его лицу.

— Посмотрим.

— Думаете, мне столько не продержаться?

Он засопел и снова принялся катать карандаш.

— Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи баксов, а? Ну надо же!

— Да.

Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:

— Сидеть смирно, стервецы, не то я к вам подойду!

Я вышел и уже в дверях услышал, как он говорит другому копу, подпиравшему грязную стену.

— Еще один тронутый.

Часы показывали двадцать минут второго. Я отправился на поиски ресторана, но на главной улице видимо их не было. В конце концов я удовлетворился гамбургером в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, которые с подозрением смотрели на меня и сразу отводили взгляд.

Выйдя из бара, решил пройтись. Люсвил не мог предложить ничего, кроме пыли и нищеты. Я обошел район, отмеченный на карте Дженни, как пятый сектор.

Я оказался в мире, о существовании которого и не догадывался. После Парадайз-Сити мне казалось, что я спустился в ад. На каждой улице во мне немедленно распознавали чужака. Люди сторонились меня, а некоторые оглядывались на меня и перешептывались. Ребята свистели вслед, другие издавали громкие непристойные звуки. Я ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычной женщиной.

Провести два года в таком аду и сохранить способность к теплой, сердечной улыбке — немалое достижение.

Когда я вошел, она сидела за столом и быстро писала на желтом бланке. При моем появлении она подняла голову и встретила меня той теплой, сердечной улыбкой, о которой я думал.

— Так-то лучше, Ларри, — сказала она, оглядев меня, — гораздо лучше.

Садитесь и я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в шутку.

Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?

— Умею. — Я сел. Подумал, не сказать ли ей о портсигаре, но решил промолчать. По ее словам у нее слишком много своих забот, чтобы выслушивать еще и мои.

В течение получаса она объясняла мне свою систему, показала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон.

В шестом часу она взяла несколько бланков и пару авторучек и заявила, что ей надо уходить.

— Закрывайте в шесть, — сказала она. — Если бы вы смогли перед уходом отпечатать эти три сводки…

— Конечно. Куда вы направляетесь?

— В больницу. Надо навестить трех старушек. Мы открываем в девять утра.

Возможно, я не сумею придти до полудня. Завтра мой день посещения тюрьмы.

Импровизируйте, Ларри. Не теряйтесь с ними и за нос себя водить тоже не давайте. Если им что-нибудь будет нужно, скажите, что поговорите со мной. Махнув на прощание рукой, она исчезла.

Я отпечатал сводки, обработал их и занес на карточки, затем распределил по ящикам. Меня удивило и немного разочаровало молчание телефона — он словно знал, что Дженни здесь нет и никто не ответит.

Впереди был целый вечер, заполнить его было нечем, оставалось только вернуться в отель. Поэтому я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, что много я не поработал. Начав читать картотеку, я увлекся. Они раскрывали живую картину преступлений, нищеты, отчаяния и безденежья, захватившую меня, как первоклассный детектив. Я начал понимать происходящее в пятой секции этого одолеваемого смогом города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжал читать. Время перестало существовать. Я так увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Даже если бы я не погрузился в чтение до такой степени, мне все равно не расслышать бы, как ее открывают. Это было проделано украдкой, дюйм за дюймом, и лишь когда на стол упала тень, я понял, что в комнате кто-то есть.

Я был ошарашен. Этого, конечно, и добивались. При тогдашнем состоянии моих нервов я, должно быть, подскочил на месте дюймов на шесть. Я поднял глаза, чувствуя, как у меня сжимаются мышцы живота. Уронил ручку и она покатилась под стол.

Мне никогда не забыть первую встречу со Страшилой Джинксом. Я не знал, кто он, но когда на следующее утро я описал его Дженни, она сказала, что это был именно он.

Вообразите высокого, очень худого юнца, лет двадцати двух. Темные волосы, спутанные и сальные, свисали ему на глаза. Худое лицо было цвета застывшего бараньего сала. Глаза, похожие на черные бусинки, находились вплотную к тонкому, хрящеватому носу. У него были вялые красные губы, на которых блуждала глумливая ухмылочка. Одежда его состояла из грязной желтой рубашки и несусветных штанов, отделанных кошачьим мехом на бедрах и по краям штанин.

Тонкие, но мускулистые руки были покрыты татуировкой. Кисти с тыльной стороны пересекали непристойные надписи. Тонкую, почти не существующую талию, стягивал семидюймовой ширины кожаный ремень, усаженный острыми медными гвоздями — страшное оружие, если ударить им по лицу. От него едко воняло грязью. Мне казалось, что если он встряхнет головой, на стол посыпятся вши.

Меня удивило, как быстро я справился с испугом. Я отодвинул свой стул назад, чтобы иметь возможность быстро вскочить на ноги. Сердце гулко колотилось, но я полностью владел собой. В памяти мелькнул разговор с Дженни и ее предупреждение, что местная шпана жестока и крайне опасна.

— Привет, — сказал я. — Вам что-нибудь нужно?

— Ты новый батрак? — У него оказался неожиданно низкий голос, что еще усиливало угрожающее впечатление.

— Верно, я только что приехал. Чем могу помочь?

Он окинул меня взглядом. За его спиной я уловил движение и понял, что он не один.

— Позови своих друзей или, может, они стесняются? — сказал я.

— Им и там хорошо, — отозвался он. — Ты бегал к копам, верно, дешевка?

— Дешевка? Новое имя для меня?

— Точно, дешевка.

— Ты зовешь меня дешевка… я буду звать тебя вонючка… идет?

Из коридора послышался приглушенный смешок, сразу пресекшийся. Маленькие глазки Страшилы загорелись и превратились в красные бусинки.

— Больно ты умен…

— Именно. Выходит нас пара, верно, вонючка? Чем могу служить?

Медленно и неторопливо он расстегнул ремень и взмахнул им.

— Хочешь получить вот этим по твоей поганой роже, дешевка? — спросил он.

Я оттолкнул стул назад и, вскочив, подхватил пишущую машинку.

Хочешь получить вот этим по твоей поганой роже, вонючка? — спросил я.

Лишь несколько часов назад я спрашивал себя, легко ли меня испугать.

Теперь я знал ответ… нелегко.

Мы молча смотрели друг на друга, потом он медленно и неторопливо застегнул ремень, а я под стать ему неторопливо опустил машинку.

Казалось, мы оба вернулись к исходной позиции.

— Не задерживайся у нас, дешевка, — сказал он. — Такие типы, как ты, нам не нравятся. Больше не ходи к легавым. Мы не любим типов, которые ходят к копам. — Он бросил на стол пакет из засаленной коричневой оберточной бумаги.

— Безмозглый дурак не знал, что это золото, — и он вышел, оставив дверь открытой.

Стоя неподвижно, я прислушивался, но они ушли так же беззвучно, как и появились. Впечатление было жутковатое. Похоже, они нарочно двигались подобно призракам.

Я развернул пакет и обнаружил свой портсигар, вернее то, что от него осталось. Кто-то, вероятно, при помощи кувалды, превратил его в тонкий, исцарапанный лист золота.

В ту ночь, впервые после смерти Джуди, она не приснилась мне. Вместо этого мне снились глаза, похожие на глаза хорька, с издевкой смотревшие на меня, и низкий, угрожающий голос, произносивший вновь и вновь: «Не задерживайся у нас, дешевка».

Дженни не показывалась в офисе до полудня. Я провел несколько часов за работой над алфавитным указателем и дошел до буквы 3. Пять или шесть раз звонил телефон, но каждый раз звонившая женщина бормотала, что хотела поговорить с мисс Бакстер, и клала трубку. У меня побывало трое посетительниц, пожилых, неряшливо одетых женщин, которые удивленно таращились на меня и пятились в коридор, тоже говоря, что им нужна мисс Бакстер. Улыбаясь своей самой лучезарной улыбкой, я спрашивал, не могу ли я чем-нибудь помочь, но они удирали, как испуганные крысы.

Около половины двенадцатого, когда я стучал по клавишам пишущей машинки, дверь с треском распахнулась и парнишка, в котором я сразу узнал воришку, высунул мне язык и, издав губами презрительный звук, метнулся за дверь. Я не порывался догонять его.

Когда прибыла Дженни, ее волосы выглядели так, словно вот-вот упадут ей на лицо, улыбка была не такой теплой, как обычно, и в глазах светилась тревога.

— В тюрьме серьезные неприятности, — сказала она. — Меня не пустили. Одна из заключенных сошла с ума. Пострадали две надзирательницы.

— Это скверно?

Она села, глядя на меня.

— Да… — Пауза, затем она спросила:

— Все нормально?

— Конечно. Вы не узнаете свою картотеку, когда у вас найдется время взглянуть на нее.

— Какие-нибудь сложности?

— Вроде того. Вчера вечером ко мне тут наведался один тип. — И я описал его наружность. — Это что-нибудь вам говорит?

— Это Страшила Джинкс. — Она приподняла руки и беспомощным жестом уронила их на колени. — Быстро он за вас взялся.

Фреда он не трогал целых две недели.

— Фред? Ваш приятель-счетовод?

Она кивнула.

— Рассказывайте, что здесь произошло?

Я рассказал, умолчав только о портсигаре, что ко мне явился Страшила и порекомендовал не задерживаться в городе надолго. После того, как мы обменялись угрожающими жестами, он убрался.

— Я предупреждала вас, Ларри. Страшила опасен. Вам лучше уехать.

— Как же вы-то пробыли здесь два года? Разве он не пытался вас выставить?

— Конечно, но у него есть своеобразный кодекс чести. Он не нападает на женщин и, кроме того, я твердо ему заявила, что он меня не испугает.

— Меня ему тоже не напугать.

Она покачала головой. Прядь волос упала ей на глаза. Она раздраженно заколола ее шпилькой на место.

— Ларри, в этом городе храбрость — непозволительная роскошь. Раз Страшила не хочет, чтобы вы здесь оставались, вам придется уехать.

— Неужели вы серьезно говорите?

— Да, ради вашего же блага. Вы должны уехать. Я справлюсь одна. Не надо еще больше усложнять положение, пожалуйста, уезжайте.

— Никуда я не поеду. Ваш дядя прописал мне перемену обстановки. Извините за эгоизм, но я больше озабочен своей проблемой, чем вашими. — Я улыбнулся ей. — С тех пор как я приехал сюда, я не думаю о Джуди. Ваш город пошел мне на пользу. Я остаюсь.

— Ларри! Вас могут избить!

— Ну и что? — Нарочно меняя тему разговора, я продолжал:

— Тут заходили три старушки, но не пожелали со мной говорить — им были нужны вы.

— Прошу вас, Ларри, уезжайте. Говорю вам. Страшила опасен.

Я взглянул на свои часы. Четверть первого.

— Надо поесть. — Я встал. — Я скоро вернусь. Можно где-нибудь в этом городе получить приличный обед? До сих пор я живу на одних гамбургерах.

Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, потом развела руками, признавая свое поражение.

— Ларри, я надеюсь вы сознаете, что вы делаете и на что идете?

— Вы говорили, что вам нужен помощник… вот вы его и получите. Давайте не будем драматизировать. Так как насчет приличного ресторана?

— Хорошо, раз вы так хотите. — Она улыбнулась мне. — Луиджи, на третьей улице, в двух кварталах влево от вашего отеля. Хорошим его не назовешь, но и плохим тоже. — Тут зазвонил телефон и я вышел, слыша за спиной ее привычные «да» и «нет».

После посредственного обеда — мясо оказалось жестким, как старая подметка — я зашел в полицейский участок.

На скамейке у стены одиноко сидел парнишка лет двенадцати с подбитым глазом. Из носа у него капала на пол кровь. Наши взгляды встретились и какая же ненависть была в его глазах!

Я подошел к столу сержанта, который по-прежнему катал взад и вперед свой карандаш, тяжело дыша носом. Он поднял голову.

— Опять вы?

— Чтобы избавить вас от лишних хлопот, — сказал я, не понижая голоса, уверенный, что мальчишка, сидевший на скамейке, принадлежит к банде Страшилы. — Я получил свой портсигар обратно. — Я положил расплющенный кусок золота на бювар перед сержантом.

Он посмотрел на остатки портсигара, поднял, повертел в потных ручищах, потом положил на стол.

— Вчера вечером Страшила Джинкс вернул его мне, — сказал я.

Он уставился на смятый портсигар.

Я продолжал невозмутимым голосом.

— Он сказал, будто они понятия не имели, что это золото. Вы сами видите, что они с ним сделали.

Он прищурился, разглядывая сплющенный кусок металла, потом коротко фыркнул носом.

— Полторы тысячи баксов, а?

— Да.

— Страшила Джинкс.

— Да.

Он откинулся на спинку кресла и сдвинул фуражку на затылок. Долго присматривался ко мне с насмешкой в свиных глазках и, наконец, спросил:

— Будете подавать жалобу?

— А стоит?

Мы смотрели друг на друга в упор. Казалось, можно было расслышать, как скрипят его непривычные к мыслям мозги.

— Сказал вам Страшила, что портсигар украл он?

— Нет.

Он извлек мизинцем немного цементной пыли из мясистой ноздри, внимательно осмотрел найденное, затем вытер палец об рубашку.

— Свидетели были, когда он его возвращал?

— Нет.

Он сложил руки, наклонился вперед и посмотрел на меня с презрительной жалостью.

— Слушайте, приятель, — сказал он своим сиплым, сорванным голосом, — если вы рассчитываете остаться в этом проклятом городе, не подавайте жалобу.

— Спасибо за совет… не буду.

Наши взгляды встретились и он сказал, понизив голос до шепота:

— Говоря неофициально, приятель, на вашем месте я поскорее убрался бы из этого города. Простофили, которые берутся помогать мисс Бакстер, долго не выдерживают, и мы ничего тут не можем поделать. Я, конечно, говорю неофициально.

— Он случайно не из банды Джинкса? — спросил я и повернулся к парнишке, который сидел, наблюдая за нами.

— Верно.

— У него кровь.

— Угу.

— Что с ним случилось?

Взгляд свиных глазок стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.

— Вам-то какая забота. Если вам нечего больше сказать, шагайте отсюда, и он снова принялся катать свой карандаш.

Я подошел к парнишке.

— Я работаю у мисс Бакстер, — сказал я. — Мое дело — помогать людям. Могу я чем-нибудь помочь…

Я не успел договорить.

Парнишка плюнул мне в лицо.

В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного.

Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно спрашивала, нет ли у меня каких-нибудь затруднений, и снова убегала. Меня поражало, как она может поддерживать такой темп. И еще мне казалось странным, что она вечно носит одно и то же невзрачное платье и не заботится о своей внешности.

Я перепечатывал сводки, классифицировал их, заносил на карточки и продолжал наводить порядок в картотеке…

Очевидно, разошелся слух, что я стал официальным помощником, потому что старые, увечные и немощные стали приходить ко мне со своими заботами.

Большинство пыталось надуть меня, но я спрашивал у них фамилии и адреса, вкратце записывал суть их жалоб и обещал поговорить с Дженни. Когда в их бестолковые головы просачивалось, что им не удалось меня обвести, они начинали обращаться со мной по-приятельски и дня четыре мне это нравилось, пока я не обнаружил, что их болтовня не дает мне работать. После этого я не давал им засиживаться.

К своему удивлению я находил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я раньше не догадывался. Для меня явилось полной неожиданностью письмо от Сидни Фремлина, в котором он спрашивал о моих успехах и когда я собираюсь возвращаться в Парадайз-Сити.

Лишь читая письмо, я осознал, что забыл Парадайз-Сити, Сидни и шикарный магазин с его богатой клиентурой. Вряд ли имело смысл описывать Сидни мои занятия в Люсвиле. Скажи я ему о них, от слег бы в постель от отчаяния, и потому я написал, что думаю о нем (я знал, как он обрадуется этому), что мои нервы по-прежнему в плохом состоянии, что Люсвил обеспечил мне перемену обстановки и что я скоро снова ему напишу. Я надеялся этим успокоить его, примерно, на неделю.

На шестой день все переменилось.

Я пришел в офис, как обычно, около девяти. Входная дверь была открыта настежь. С первого взгляда было ясно, что замок сломан. Плоды моих шестидневных трудов, старательно отпечатанные сводки и карточки были грудой свалены на пол и облиты смолой. Нечего было и думать что-нибудь спасти смолу ничем нельзя было смыть.

На столе красовалась надпись, сделанная моим красным фломастером:

«Дешевка, убирайся домой».

Меня удивила собственная реакция. Думаю, обычный человек испытывал бы гнев, чувство безнадежности, а может быть бессилия, но я реагировал иначе. Я похолодел и на меня нахлынула неведомая до тех пор злоба. Я посмотрел на свою работу, погубленную глупым, злым юнцом, и принял его вызов: «Ты со мной так, и я с тобой так же».

На уборку ушло все утро. Я торопился, не желая, чтобы Дженни узнала о случившемся. К счастью, этот день отводился у нее для посещений, и я не ожидал ее раньше пяти часов вечера. Я принес банку бензина и отчистил пол от смолы. Испорченные сводки и карточки я снес в мусорный бак.

Появлявшимся несколько раз старушкам я говорил, что у меня нет для них времени. Они изумленно смотрели на погром и уходили. Одна из них, толстуха, лет под семьдесят, задержалась в дверях и наблюдала, как я отмываю пол.

— Я сделаю это, мистер Ларри, — сказала она. — Я к этому привычней.

Наверно злость в моем взгляде, когда я поднял голову, испугала ее. Она ушла.

К четырем часам я закончил уборку. На телефонные звонки я не обращал внимания. Сев за стол, я снова принялся за картотеку. В четверть шестого прибежала Дженни. С усталым видом она опустилась на стул по другую сторону стола.

— Все в порядке? — Она принюхалась. — Бензин? Что-нибудь случилось?

— Маленькое происшествие… пустяки, — сказал я. — Как у вас?

— Нормально… как всегда. О вас начинают говорить, Ларри.

Вы нравитесь старушкам.

— Это шаг в верном направлении. — Я откинулся на спинку стула. Расскажите мне о Страшиле. У нас есть на него карточка?

Она застыла, не сводя с меня глаз.

— Нет. А почему вы спросили?

— Есть у нас что-нибудь на него? Где он живет?

Она продолжала пристально смотреть на меня.

— Зачем вам понадобилось знать, где он живет?

Я выдавил небрежную улыбку.

— Я тут думал о нем. Интересно, нельзя ли найти с ним контакт, не сумею ли я как-нибудь поладить с ним… я имею в виду — подружиться. Как вы думаете?

Дженни покачала головой.

— Нет… абсолютно нет! Со Страшилой никто не сможет подружиться. Плохо придумали, Ларри. — Она замолчала, приглядываясь ко мне. — Что-нибудь случилось?

— Случилось? — Я улыбнулся ей. — Просто я подумал, нельзя ли изобразить из себя доброжелателя, готового помочь… если бы потолковать с ним… но не буду с вами спорить… вы лучше меня знаете его…

— Все-таки что-то случилось! Я знаю Страшилу! Пожалуйста, скажите мне!

— Ничего не случилось. Беда в том, Дженни, что на вас иногда нападает желание драматизировать события. — Я опять улыбнулся ей. Вдруг я почувствовал прилив вдохновения. — Если у вас нет более приятных планов на вечер, может быть пообедаете со мной?

У нее расширились глаза.

— Пообедать? С радостью.

По выражению ее лица я понял, что это, вероятно, первое приглашение, полученное ею со времени приезда в этот забытый богом город.

— Здесь должно найтись какое-нибудь место, где мы сможем прилично пообедать? От Луиджи я не в восторге. Куда можно пойти? Расходы не имеют значения.

Она хлопнула в ладоши.

— Вы это серьезно, что расходы не имеют значения?

— Именно. С самого приезда сюда я ничего не потратил и у меня полно денег.

— Тогда в «Плаза»… это в пяти милях от города. Я там никогда не была, но мне рассказывали.

— Отлично. Я все устрою.

Она посмотрела на свои часы и вскочила.

— Нужно идти. Через пять минут у меня встреча.

— Так значит вечером… в восемь часов. Приходите в отель. У меня машина.

Договорились?

Она кивнула, улыбнулась и убежала. Несколько минут я сидел, думая о ней, потом набрал номер полиции и попросил соединить с сержантом. После недолгого ожидания в трубке послышался его сиплый голос.

— Говорит Карр… помните меня? — сказал я.

До меня донеслось его тяжелое дыхание.

— Полторы тысячи баксов… правильно?

— Точно. Вы можете мне сказать, где обитает Страшила Джинкс… где его логово?

Длительная пауза, потом он спросил:

— Чего это вы надумали?

— Хочу с ним встретиться. Нам давно надо потолковать.

— Ищете неприятностей?

— Я — сотрудник опеки, забыли? Я прошу у вас информацию.

Снова длинная пауза. Я представил, как он, задумавшись, катает карандаш.

Наконец, он сказал:

— Угу — сотрудник опеки. — Опять пауза, затем:

— Его нора в доме 245, Лексингтон. Банда собирается в кафе Сэма на десятой улице. — Снова пауза, тяжелое дыхание, потом он сказал:

— Не лезьте на рожон, приятель. Заварушки в этом городе приходится расхлебывать нам, а мы не любим работать.

— Вас можно понять, — отозвался я и положил трубку.

В телефонной книжке я нашел номер ресторана «Плаза» и заказал столик на восемь сорок.

Но Страшила опередил меня.

Дженни прибыла в отель ровно в восемь. Я едва узнал ее. Она заплела волосы в косу и туго закрутила ее вокруг головы. На ней было черное с белым платье, которое превратило ее из старомодной и плохо одетой неряхи в соблазнительную женщину. Явно довольная и гордая собой, она выжидательно улыбнулась мне.

— Сойдет?

Я надел один из своих лучших костюмов. Она была первой женщиной, которую я пригласил в ресторан со времени утраты Джуди.

— Вы выглядите чудесно, — сказал я, не покривив душой.

Мы подошли к стоянке, где я оставил свою машину.

Все шины были спущены, а водительское сидение исполосовано бритвой.

Поперек ветрового стекла шла надпись большими белыми буквами:

«ДЕШЕВКА, УБИРАЙСЯ ДОМОЙ».

Нельзя сказать, что вечер блестяще удался. Да и как могло быть иначе?

Дженни расстроилась из-за машины, хотя я и сдерживался, подавляя в себе жгучую ненависть к Страшиле Джинксу. Я отвел ее обратно в отель и усадил в шаткое бамбуковое кресло, а сам позвонил в агентство проката. Машина прибыла через пятнадцать минут. Пока мы ждали, я старался успокоить Дженни.

— Послушайте, это все чепуха, — сказал я. — Отдам машину в ремонт… это не проблема. Не обращайте внимания… я уже и забыл.

— Но, Ларри, неужели вы не понимаете, что этот маленький мальчишка не оставит вас в покое до тех пор, пока вы не уедете? Вы должны уехать! Он может что-нибудь с вами сделать. Это зверь! Он ни перед чем не остановится.

Он…

— Дженни! — Мой резкий тон сразу заставил ее замолчать.

— Мы ведь собрались пообедать. Хватит о Страшиле. Давайте поговорим о нас. Вы чудесно выглядите. Почему вы всегда носите свое ужасное серое платье?

Она непонимающе посмотрела на меня, потом беспомощно пожала плечами.

— О, вы об этом? Посмотрите, как одеты прохожие на улицах. Это моя маскировка. Потому-то я и просила вас носить свитер и джинсы. Здесь приходится одеваться в соответствии с ролью.

— Да. — Я понимал, насколько она права. — Я провел здесь только восемь дней, но картина мне ясна. Вы и вправду думаете, что можете помочь этим людям? Нет, подождите… говорю вам, я получил представление о ваших подопечных. Эти люди — попрошайки. Они постоянно норовят сжульничать. Они только берут. Неужели работа в таких условиях такая уж распрекрасная идея?

Вам не кажется, что вы бегом поднимаетесь по эскалатору, который движется вниз?

После минутного раздумья она спокойно возразила:

— Кто-то ведь должен этим заниматься. Один из пятидесяти действительно нуждается в помощи. Если я сумею помочь этому одному, значит я работаю не напрасно.

Подкатила заказанная машина. Я расписался, и мы отправились за город.

Ресторан «Плаза», расположенный на склоне холма с видом на огни Люсвила, оказался шикарным и дорогим заведением. Готовили здесь хорошо. Оркестр негромко играл твист. Вокруг было полно толстых пожилых мужчин и толстых расплывшихся женщин. Все громко разговаривали. Это была хорошо знакомая обстановка по Парадайз-Сити.

Мы ели, разговаривали, но хорошее настроение не приходило, потому что мы оба думали об испорченной машине, о Страшиле и о серой, убогой жизни Люсвила, но мы думали об этом про себя.

Потом я отвез Дженни домой, было уже одиннадцать часов.

Она поблагодарила за очаровательный вечер. Выражение ее глаз показывало насколько она обеспокоена.

— Ларри… прошу вас, будьте же реалистом. Возвращайтесь в свой город.

— Я подумаю. Давайте как-нибудь еще проведем вечер вместе. — Я притронулся к ее руке. — В следующий раз повеселимся, как следует, — и, попрощавшись, я поехал к себе.

Переодевшись в свитер и джинсы, я спустился в вестибюль и спросил печального боя-негра, как найти Десятую улицу. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. После повторного вопроса сказал, что до нее добрых полчаса ходу и начал было объяснять дорогу, но я остановил его.

Я вышел на жаркую, пыльную от цемента ночную улицу и подозвал такси. На углу Десятой я расплатился и зашагал по тускло освещенной улице, вдоль которой стояли мусорные баки, которые издавали такое зловоние, словно в каждом из них лежал гниющий труп.

Вокруг сновал народ, главным образом пожилые пьяницы, старухи… люди, лишенные крова. Дальше картина менялась. Неоновые лампы заливали грязный тротуар резким белым светом. Теперь я старался держаться в тени. Здесь располагались обычные дешевые танцульки, клубы со стриптизом, кинозалы, в которых крутили порнографические фильмы, бары и кафе. Эту часть улицы населяла молодежь. Парни с длинными волосами, девчонки в коротеньких шортах и прозрачных блузках мельтешили кругом и шумели. У большинства были транзисторы, извергавшие оглушительную поп-музыку.

Чуть дальше я увидел мигающую вывеску: «Кафе Сэма».

Все также держась в тени, я прошел мимо кафе. Перед ним ровной шеренгой стояли восемь мотоциклов «хонда», блестящих и мощных. С рулей у них свисали защитные шлемы. Кафе было набито битком.

Я дошел до конца улицы и повернул обратно. Найдя неосвещенный, вонючий подъезд, я вступил в темноту. Отсюда я мог наблюдать за кафе. Я прислонился к стене и стал ждать. Тлевший внутри меня гнев на Страшилу теперь разгорелся во мне сильней. Я думал об испорченной картотеке и об изуродованной машине.

Около полуночи начался массовый выход из кафе. Вопя и перекрикиваясь, ребятня высыпала на улицу и разбежалась во всех направлениях. Потом вразвалочку вышли восемь тощих юнцов во главе со Страшилой. Все были одеты в одинаковую униформу: желтые рубашки, штаны, отделанные кошачьим мехом и широкие пояса, усаженные гвоздями. Они оседлали свои мотоциклы, нахлобучили шлемы и в следующую секунду воздух задрожал от дьявольского рева мощных моторов, работающих на холостых оборотах. Потом они рванули с места.

Запомнив номер мотоцикла Страшилы, я дошел до перекрестка, дождался проезжавшего такси и вернулся в отель. Растянувшись на неудобной постели, я стал ждать. Пока тянулось ожидание я выкурил бесчисленное множество сигарет.

Пожар ненависти бушевал в моей груди. Около трех часов я встал с кровати и тихо спустился по лестнице в холл. Ночной дежурный крепко спал. Я вышел на улицу и отправился на поиски такси. Наконец я нашел машину с дремлющим водителем.

Я попросил его отвезти меня на Лексингтон. Поездка заняла всего десять минут. Город спал. Отсутствие машин позволяло гнать, не сбавляя скорости.

Водитель остановился на углу улицы.

— Подождите меня, — сказал я, — я скоро вернусь.

Я шел по пустынной, безлюдной улице, пока не сравнялся с домом номер 245.

Это было логово Страшилы. Я остановился, увидев у тротуара блестящую «хонду». Сверил номер. Это была его машина.

Я оглянулся по сторонам, желая убедиться в отсутствии свидетелей. Тогда повалил мотоцикл на пол и отвинтил колпачок бензобака. Когда бензин разлился широкой лужей вокруг мотоцикла, я чиркнул спичку, отступил назад и бросил горящую спичку в лужу.

Глава 3

На следующее утро по дороге в офис я зашел в магазин скобяных товаров и купил черенок для лопаты. Принес его с собой и поставил сбоку возле стола, где его не было видно, но я мог схватить его одним быстрым движением. Я подозревал, что он может мне понадобиться.

Дженни прибежала около десяти с пачкой неизменных желтых формуляров в руке и одетая в невзрачное серое платье. Я с трудом узнал в ней женщину, с которой вчера вечером был в ресторане.

Она еще раз поблагодарила меня за приглашение, спросила, хорошо ли я спал, и я ответил, что спал отлично — ложь, разумеется, поскольку я вряд ли вообще сомкнул глаза. Она присмотрелась к моей работе и по выражению ее лица я понял, что она удивлена тем, что я дошел только до буквы В. Она ведь не знала, что Страшила испортил всю картотеку, а я не собирался говорить ей.

Вскоре она убежала.

Я стучал по клавишам машинки, но не переставал прислушиваться. Было одиннадцать часов, когда появился Страшила с семью дружками. Они вошли так бесшумно, что хотя я все время держался настороже и ждал его, меня застали врасплох.

Если бы не его садистское желание покрасоваться, я не имел бы ни единого шанса. Наверно он чувствовал себя в полной безопасности с семью дружками-верзилами за спиной.

Он остановился перед столом со злорадным предвкушением, глядя на меня красными глазами-пуговками, полными лютой ненависти.

Очень медленно он начал расстегивать ремень.

— Получай, дешевка, вот тебе за…

Но я уже справился с шоком, вызванным его появлением, и в следующую секунду действовал. Войди он с занесенным для удара поясом, я ничего не успел бы сделать, но ему хотелось посмотреть, как я корчусь от страха.

Одним движением я вскочил, отшвырнул стул, схватил палку и ударил. Мне было наплевать, убью я его или нет. Я вложил в удар всю силу обеих рук и вес своего тела. Моя ярость не уступала его.

Удар палкой пришелся ему по лицу. Два зуба вылетели и упали на мой стол.

Из носа у него хлынула кровь. Челюсть его отвисла, глаза закатились. Он упал и остался лежать на полу бесформенной вонючей грудой.

Я даже не задержался, чтобы взглянуть на него. Как разъяренный бык я обежал стол, размахивая окровавленной палкой.

Семерых его дружков вынесло в коридор. Я лупил их направо и налево, обезумев от неистовой ярости. Они посыпались вниз по лестнице, сбивая друг друга с ног в желании поскорее оказаться на улице. Я гнался за ними до площадки второго этажа, дубася их по согнутым спинам. Здесь я остановился, а они с топотом понеслись дальше, похожие на испуганных крыс.

В дверях появились лица. Под изумленными взглядами я поднялся обратно в офис. Мне противно было к нему прикасаться, но я не желал, чтобы он оставался здесь. Я схватил его за грязные, сальные волосы и поволок по коридору на лестницу. Там я дал ему пинка, он полетел кувырком и с грохотом приземлился на нижней площадке.

Я вернулся в комнату, убрал палку в шкаф и позвонил в полицию. Меня соединили с сержантом.

— Это Карр… помните такого? Полторы тысячи баксов?

Было слышно, как он тяжело сопит, переваривая сообщение.

— А теперь вы с чем? — спросил он, наконец.

— Заходил Страшила, — сказал я. — Он хотел переделать мне лицо своим ремнем с гвоздями. Пришлось обойтись с ним немножко круто. Вы послали бы сюда скорую… похоже ему срочно необходим уход и забота, — и я положил трубку.

Несколько минут я сидел неподвижно, разбираясь в своих ощущениях. Я посмотрел на свои руки, лежащие на столе. Они не дрожали. Я совершенно не чувствовал никакого внутреннего напряжения — словно после хорошей игры в гольф — и это удивляло меня. Вся стычка заняла две минуты. Я совершил нечто такое, что еще три недели назад, — даже меньше, счел бы невозможным. Я встретился лицом к лицу с восемью головорезами, одного искалечил, а других обратил в бегство. И теперь, когда все было позади, я не испытывал потрясения. Мне только хотелось закурить, что я и сделал. Потом, зная, что примерно через час придет Дженни, я достал из шкафа тряпку и вытер кровь Страшилы. Запихивая тряпку в корзину для мусора, услышал сирену санитарной машины.

Я не потрудился выйти в коридор. Сидя за машинкой, продолжал работать над картотекой. Через некоторое время вошли два копа.

— Что тут случилось? — спросил один. — Из-за чего весь шум? — Оба ухмылялись и выглядели вполне довольными.

— Приходил Страшила, начал буянить, ну и я с ним не церемонился, — сказал я.

— Ага… мы его видели… Поднимайтесь, приятель, сержант хочет поговорить с вами.

По дороге в участок они сообщили мне результат футбольного матча, который только что слушали по радио. Для копов они вели себя вполне прилично.

Я подошел к столу сержанта, который катал свой карандаш, но на сей раз, кажется, без особого увлечения.

Он посмотрел на меня, сузив свиные глазки, засопел, почесал под мышкой, потом сказал:

— Выкладывайте. Что случилось?

— Я говорил вам по телефону, сержант, — отозвался я. — Страшила заявился с семью дружками и угрожал мне. Я вышвырнул его, а остальные убрались сами.

Вот и все.

Он с любопытством посмотрел на меня, сдвинул фуражку на затылок и фыркнул носом.

— Я только что получил заключение врача, — сказал он. — У подонка челюсть вдребезги, восьми зубов как не бывало и ему еще повезло, что остался жив.

Чем вы его ударили? Кирпичом?

— Торопясь уйти, упал он с лестницы, — сказал я без всякого выражения.

Он кивнул.

— Вроде как споткнулся, а?

— Вроде.

Долгая пауза, потом я спросил:

— Вы видели его ремень? Он весь утыкан заостренными гвоздями. Этим ремнем он собирался бить меня по лицу.

Он опять кивнул, не спуская с меня глаз.

— Стоит ли нам плакать по нему, сержант? — продолжал я.

— Если вы считаете, что я должен послать ему цветы, я пошлю … если вы и вправду так считаете.

Он снова начал катать карандаш.

— Он может подать жалобу… телесные повреждения. Нам пришлось бы расследовать.

— Так может подождем, пока он пожалуется?

Свиные глазки опять остановились на моем лице и он перестал катать карандаш.

— Угу… это мысль. — Он посмотрел мимо меня и обвел взглядом пустую дежурку. По той или иной причине никто в тот момент не нуждался в помощи полиции и мы были в комнате одни. Он наклонился вперед и просипел:

— Каждому полицейскому в городе хотелось сделать с этим сукиным сыном то, что сделали вы. — Его похожее на кусок сырого мяса лицо расплылось в широкой, дружеской улыбке. — Но смотрите, мистер Карр. Страшила вроде слона: он не забывает.

— У меня много работы, — сказал я с лицом, по-прежнему лишенным всякого выражения. — Я могу вернуться к своим делам?

— О, конечно. — Он откинулся назад и его взгляд стал задумчивым. — Шофер такси сообщил, что прошлой ночью видел, как загорелся мотоцикл… мотоцикл Страшилы. Вы, случайно, ничего об этом не знаете?

— А должен?

Он кивнул.

— Правильный ответ, но не зарывайтесь, мистер Карр. Мы должны сохранить в городе закон и порядок.

— Когда у вас найдется свободная минутка, сержант, — отозвался я, попробуйте сказать это Страшиле.

Мы посмотрели друг другу в глаза, потом я повернулся и вышел.

В офисе я застал Дженни. Разумеется она была там и уже знала обо всем. Я и не надеялся сохранить происшествие в секрете. Она была бледна и дрожала.

— Вы могли его убить! — воскликнула она. — Что вы с ним сделали?

— Он стал буянить… вот и нарвался. — Я обошел стол и сел. — Ему давно причиталось. Я говорил с полицией. Они веселятся, как ребята на вечеринке.

Так что давайте про него забудем.

— Нет! — В ее глазах вдруг вспыхнул гнев, который я никак не ожидал увидеть. — Думаете, вы герой, да? Ничего подобного! Я знаю, вы сожгли его мотоцикл. Вы сломали ему нос и челюсть! Вы такой же жестокий и злобный, как и он! Я не потерплю, чтобы вы здесь оставались! Вы портите все, чего я стараюсь добиться! Я хочу, чтобы вы ушли!

Я изумленно посмотрел на нее.

— Вы еще скажите, что пойдете в больницу и будете сидеть у его постели.

— Незачем плоско острить. Я хочу, чтобы вы ушли!

Меня начала разбирать злость, но я овладел собой.

— Послушайте, Дженни, посмотрите же в лицо фактам. С головорезами вроде Страшилы нужно обращаться именно так, как с животными, да они и есть животные, — сказал я. — Предположим, я сидел бы сложа руки и позволил ему содрать ремнем кожу с моей физиономии. Тогда вы были бы довольны?

— Вы чуть не убили его! Не хочу с вами разговаривать! Поднимайтесь и уходите!

— Ладно. — Я встал и вышел из-за стола. — Я поживу в отеле еще пару дней.

— У двери я остановился и оглянулся на нее. — Дженни, беда в том, что хорошие люди редко бывают реалистами. Страшила — свирепое животное. Ладно… ступайте, держите его за ручку, если вам так хочется. У каждого есть право на собственное мнение, но будьте осторожны. Еще не родилось животное опасней и свирепей Страшилы.

— Я не желаю вас слушать! — Она повысила голос. — Дядя ошибся, послав вас сюда! Вы совершенно не годитесь для социальной работы! Вы не можете и никогда не сможете понять, что люди отзываются на доброту! Я работаю здесь два года, а вы пробыли десять дней… Вы…

И тогда я вспылил.

— Погодите! — Пораженная резкостью моего тона она умолкла. — Чего вы добились за два года своей добротой? Люди не ценят доброту! Все, что им от вас нужно, это талон на обед или подачка. Они примут подачку, даже если ее швырнут им под ноги. Все те женщины, от которых вам нет покоя — просто попрошайки. Вы уверены, что они не смеются над вами? Страшила годами терроризировал ваш сектор. Даже полиция не могла с ним справиться, а я вот справился и может быть вы убедитесь, что я сделал больше для этого района города за десять дней, чем вы за два года.

— Уходите!

Я видел, что причиняю ей боль, но мне было все равно. Я сделал то, на что ни у кого в этом жалком городишке не хватало смелости: прищемил хвост Страшиле Джинксу, и здорово прищемил.

Я оставил ее одну и зашагал к отелю. По дороге я заметил, что прохожие больше не сторонятся меня, некоторые даже улыбались мне. Новости расходятся быстро. Коп, стоявший на краю тротуара, дружески подмигнул мне.

Я вдруг стал популярной личностью в Люсвиле, но это не доставило мне радости: Дженни испортила мой триумф. Я просто не мог понять, как она может быть такой бестолковой. Я спрашивал себя, что теперь буду делать. Может быть через день-другой она поостынет и мы опять сможем работать вместе.

Парадайз-Сити казался таким далеким. Я не хотел возвращаться туда — во всяком случае пока.

Почувствовав, что проголодался, я зашел в ресторан Луиджи. Два пожилых официанта просияли, увидев меня. В прошлый раз они меня игнорировали. Когда я начал есть, к столику подошел толстый пожилой мужчина с пятнами от еды на костюме. Он представился как Херб Лессинг.

— У меня аптека за углом. Хочу вам сказать: по-моему, вы сделали хорошее дело. Этот ублюдок получил по заслугам. Может быть, теперь у меня будет покой по ночам. — Он помолчал, обдавая меня дыханием, потом добавил:

— Я считаю, что вы сослужили этому городу хорошую службу.

«Интересно, — подумал я, — что сказала бы Дженни, если бы слышала его». Я кивнул, поблагодарил и снова занялся едой.

После ленча, не желая возвращаться в отель, я от нечего делать пошел в кино. Фильм не смог отвлечь меня от мыслей о Дженни.

После кино я, не спеша, дошел до отеля и поднялся к себе в номер.

«Вы такой же жестокий и злобный, как и он!»

Я закурил сигарету и лег на кровать, думая о ее словах. В конце концов я решил, что, может быть, она и права. Со мной что-то происходит. Я вспомнил безумную ярость, овладевшую мной, когда я ударил Страшилу и набросился на его дружков. Правда, меня спровоцировали, но я понимал, что три месяца назад ни в коем случае так бы не поступил. Не авария ли была причиной этому приступу безудержной ярости? Может, у меня в голове выбило с места какой-то винтик? Не посоветоваться ли с доктором Мелишем? Потом я решил, что не стоит беспокоиться. В первый раз со времени утраты Джуди я почувствовал неодолимую, настойчивую потребность в женщине.

«Что со мной происходит, черт подери, — недоумевал я. — Пожалуй, лучшим решением будет посещение местного борделя — в таком городе, как Люсвил, должен быть бордель. Портье наверняка знает».

Я посмотрел на часы: четверть седьмого. Сбрасывая ноги с постели, я сказал себе, что найду женщину, хорошо пообедав в «Плаза», а завтра будет видно.

Когда я выходил из комнаты, зазвенел телефон. Беря трубку, я не знал, что этот звонок изменит все мою жизнь.

— Мистер Карр? Говорит О'Халлоран… сержант из городской полиции.

Я узнал его сиплый, сорванный голос.

— Да, сержант?

— Я пытался вас отыскать, а после вспомнил, что вы остановились в «Бендиксе».

— Да? — Я сразу насторожился, все мысли о женщине исчезли и я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. — Какие-нибудь неприятности?

— Да… можно сказать. — Всхрапнув носом, он продолжал:

— Мисс Бакстер упала с лестницы. Она в больнице.

Я слышал замедленные удары своего сердца.

— Она сильно расшиблась?

— Ну, ничего опасного, но сильно. — Он умолк, снова всхрапнул носом и добавил:

— Сломаны запястье, лодыжка, трещина в ключице… здорово упала.

— Где она?

— В городской больнице. Подумал, что надо вас известить.

— Спасибо, — сказал я.

Послышался звук, озадачивший меня. Опять, что ли, катает свой карандаш?

— На верхней площадке натянули проволоку, — сказал он. — Между нами говоря, думаю, что для вас.

Тлеющий огонек ярости начал разгораться во мне.

— В самом деле? — сказал я и повесил трубку.

В течение нескольких минут я стоял, мрачно уставясь в противоположную стену. Натянутая на лестнице проволока предназначалась мне. Со всеми своими дурацкими идеями о доброте, Дженни пострадала вместо меня. Падение могло стоить ей жизни.

Я позвонил портье и попросил соединить меня с городской больницей. Когда дали больницу, я спросил, можно ли навестить мисс Бакстер. Какая-то сестра ответила, что до завтра нельзя, мисс Бакстер дали снотворное. Я поблагодарил и повесил трубку.

Начинало смеркаться и тени сгущались. Выйдя из отеля, я дошел до здания, где помещался офис Дженни, и поднялся на шестой этаж. Ярость внутри меня росла и росла. У меня все еще оставался ключ, который я забыл отдать ей. Я отпер дверь, включил свет, подошел к шкафу и достал палку. Положил ее на пол у стола в таком месте, чтобы ее не было видно. Все остальные конторы в здании были закрыты, свет горел только в моем окне. Я надеялся, что это соблазнит дружков Страшилы подняться для расправы со мной. Я страстно желал, чтобы они клюнули на приманку, что даст мне возможность дорваться до них и спустить с них шкуры.

Я прождал до половины двенадцатого, а потом, захватив палку, закрыл офис и спустился на улицу. Поймав такси, велел отвезти меня на Десятую улицу.

Когда мы приехали, я расплатился и подождал, пока такси отъедет, потом зашагал по улице, пустынной в этот час, хотя и клубы, и кафе еще работали.

Приблизился к кафе Сэма. Перед ним аккуратной шеренгой стояли семь сверкающих мотоциклов. Шум, вырывающийся из кафе, раздирал барабанные перепонки. Держа палку под мышкой, готовый к драке, я отвинтил колпачки с бензобаков, затем повалил их набок так, чтобы из них вылился бензин.

Из кафе вышли девушка в мини-юбке и парень с ожерельем на шее. Они остановились и изумленно уставились на меня.

— Эй! — несмело окликнул парень, — не тронь мотоциклы.

Не обращая на него внимания, я шагнул в сторону и закурил сигарету.

Девочка испустила крик, похожий на блеяние овцы, а парень метнулся обратно в кафе. Я отошел и щелчком послал горящую спичку в лужу бензина.

Последовал взрыв, ослепительная вспышка, потом взметнулось пламя. Жар заставил меня отступить на другую сторону улицы.

Семеро юнцов в грязных, желтых рубашках и отделанных кошачьим мехом штанах высыпали из кафе, но тут же попятились, остановленные жаром. Я наблюдал. Ни у кого из них не хватило духу вытащить хотя бы один мотоцикл из разбушевавшегося пламени. Они просто стояли и смотрели, как «хонды», вероятно, их единственная любовь, сгорают в огне.

Я ждал, сжимая палку в обеих руках, мысленно уговаривая их броситься на меня, чтобы я смог измолотить их: но они не решились. Как глупые, вонючие бараны они стояли и глядели на гибель игрушек, которые им позволяли чувствовать себя мужчинами, и не трогались с места.

Через пять минут мне надоело, и я ушел.

Хотя Дженни, находящаяся в больнице, и не знала этого, я чувствовал, что поквитался за нее.

Я спал без сновидений и проснулся в девятом часу, разбуженный телефонным звонком. Я снял трубку.

— Мистер Карр… вас тут спрашивает полицейский, — сказал портье с укором в голосе.

— Я сейчас спущусь, — сказал я. — Попросите его подождать.

Торопиться я не стал. Побрился, принял душ и надел дорогую спортивную рубашку и брюки, после чего спустился в скрипучем лифте.

Сержант О'Халлоран, массивный, в одной рубашке без мундира, в сдвинутой на затылок фуражке, заполнял собою одно из бамбуковых кресел. Он курил сигарету и читал местную газету.

Я подошел и сел рядом.

— Доброе утро, сержант. Выпьете со мной кофе?

Он опустил газету и, аккуратно сложив, положил ее на пол.

— Через полчаса мне на дежурство, — сказал он своим сиплым, сорванным голосом, — но я решил зайти. Обойдемся без кофе. — Он уставился на меня своими свиными глазками, холодными, как лед, и твердыми, как алмаз. — Ночью на Десятой был чертовский пожар.

— В самом деле? — Я ответил ему таким же взглядом. — Я еще не видел газеты.

— Сгорело семь дорогих мотоциклов.

— Кто-нибудь подал жалобу?

Он заложил толстые ноги одна на другую.

— Пока нет, но могут.

— И тогда вам, конечно, придется расследовать?

Он подался вперед и в его свиных глазках блеснул красный огонек.

— Вы начинаете меня беспокоить, Карр. Такой холодный, безжалостный сукин сын еще не появлялся в нашем городе. Хочу вам кое-что сказать неофициально: выкиньте еще один номер вроде вчерашнего и у вас будут неприятности. Вы чуть не спалили эту проклятую улицу. Хватит.

Я не испугался.

— Представьте ваших свидетелей, сержант, и только тогда говорите о неприятностях, но не раньше. Я ни в чем не признаюсь, но, по-моему, местная полиция не в силах справиться с ублюдками вроде Страшилы Джинкса и подобных ему, так что непонятно, с чего вы начинаете блеять, когда другие делают это за вас. — Я встал. — Если хотите чашку кофе, присоединяйтесь. Я иду пить кофе.

Он сидел, уставясь на меня, и вертел в руках недокуренную сигарету.

— Говорю вам… кончайте. Еще одна такая выходка, и вам не миновать каталажки. Ваше счастье, что мне по душе мисс Бакстер. Она делает нужное дело. Может, вы думаете, что надо свести счеты, но пора и честь знать. Я не стал вмешиваться, когда вы обломали Страшилу. Он получил по заслугам, но вот ночная ваша проделка мне не нравится. — Он тяжело поднялся на ноги и встал передо мной. — Чувствую я в вас что-то такое. Похоже вы позаковыристей, чем эта банда безмозглых стервецов. Если я прав, то вы можете нарваться на крупные неприятности.

— Вы это уже говорили, — отозвался я вежливо. — Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?..

— Угу.

— Тогда, опять-таки, неофициально, сержант, идите вы в… — Я встал, пересек пыльный холл и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи, кретинского вида, юнцов, стоящих с мокрыми глазами над останками своих мотоциклов, доставила мне немалое удовольствие.

Часов в десять я вышел из отеля и направился в единственный в городе цветочный магазин. Купив букет красных роз, я зашагал к городской больнице.

Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал улыбкой. После долгого ожидания меня, наконец, пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч.

Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном. Она еще не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь и оставил его семерых дружков без мотоциклов, что было равносильно для них стать кастратами.

— Привет, Дженни! Как дела? — спросил я.

Она печально улыбнулась.

— Я не ожидала увидеть вас. Думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами конец.

Я пододвинул стул и сел.

— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?

— Я не могу ничего забыть. Зря я сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы… какие чудесные.

Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных мотоциклах.

— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали, как себя чувствуете.

Она состроила гримасу.

— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.

— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.

Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.

— Ларри… если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились.

Из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода… Вы не согласитесь заняться им вместо меня?

Дело особого рода.

Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, мне бы сказать, что это занятие для одних дураков, но меня подталкивала судьба.

— Конечно… что за дело?

— Завтра в одиннадцать из тюрьмы освобождают одну женщину. Я навещала ее и дала ей обещание. — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не могу разочаровывать ее. Если меня там не окажется… если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее потратила… так не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось, и почему я не могла выполнить обещание, быть с ней поласковей и отвезти ее домой?

"Господи! — думал я, — как можно быть такой простушкой! " Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие кружившие вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил помочь ей.

— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.

Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой.

— Спасибо, Ларри… вы сделаете доброе дело.

— Как я ее узнаю?

— Ее одну освобождают завтра. У нее рыжие волосы.

— Тогда это просто. За что ее посадили… или мне не следует спрашивать?

— Нет, не следует. Разве это имеет какое-нибудь значение? Она отсидела свой срок…

— Да. И куда мне ее везти?

— У нее дом неподалеку от шоссе 3. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.

Появилась медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.

— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.

— Рея Морган.

— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все произошло.

Сестра выгнала меня из палаты.

Удаляясь от больницы, я думал, что впереди у меня большая часть дня, которую нечем было заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра в одиннадцать встреча с Реей Морган изменит все.

В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход в исправительный дом, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль.

Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней.

Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ и темно-синие брюки, с запыленными и стоптанными туфлями на ногах. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Это были большие глаза, и они смотрели на мир с подозрением, циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня опытом.

— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.

Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного не испытывал раньше. Я реагировал на ее медленный, изучающий взгляд так, как реагировал бы всякий мужчина.

— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.

У нее был низкий, хриплый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза.

Протягивая пачку сигарет, я сказал:

— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?

— Дайте прикурить.

Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипал гнев.

— Вы слышали, что я сказал?

Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.

— И что с ней?

Равнодушие, звучавшее в ее голосе, сказало мне лучше всяких слов, какой простофилей была Дженни.

— Сломала лодыжку и запястье и перелом ключицы, — ответил я.

Она сделала еще одну затяжку.

— Так и будем тут торчать? Я хочу домой: ведь вас для этого прислали… отвезти меня домой.

Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула дверцу.

Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.

— А ну, вылезай, сука! — заорал я на нее. — Можешь идти пешком! Я тебе не фрайер, вроде Дженни! Вылезай или я тебя вытащу!

Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.

— Я и не считаю тебя фрайером. Не бурчи кишками, я заплачу. Отвези меня домой и я заплачу за проезд.

Мы посмотрели друг на друга. И тут мною овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом, дороге.

Теперь ее зеленые глаза казались мне омутом обещания.

Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе.

Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:

— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.

— Ты знай помалкивай. Чем больше я тебя слушаю, тем меньше ты мне нравишься.

Она рассмеялась.

— А ты штучка, парень!

Она небрежно опустила свои пальцы на мое бедро. Я отбросил ее руку.

— Заткнись и сиди смирно, а то пойдешь пешком! — рявкнул я на нее.

— Ладно. Дай еще сигарету.

Я кинул ей пачку и вырулил на шоссе. Через пять минут быстрой езды мы проехали мимо ресторана «Плаза».

— А он все еще тут, — заметила она.

Я вдруг вспомнил, что эта женщина провела четыре вода за решеткой. Эта мысль встряхнула меня. Я отпустил педаль газа.

— Куда везти? — спросил я, не глядя на нее.

— Еще миля, а там первый дорожный знак слева.

Следуя ее указаниям, через милю я свернул с шоссе на дорогу.

Время от времени я посматривал на нее. Она сидела, отодвинувшись от меня, глядя в ветровое стекло. В профиль ее лицо казалось высеченным из мрамора: такое же холодное и жесткое.

Я думал о ее словах: «Я заплачу за проезд». Вкладывала ли она в них тот же смысл, который придавал им я? Вожделение окатывало меня волнами горячей крови. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такое неистовое желание, и это потрясло меня.

— Далеко еще? — спросил я осипшим голосом.

— Повернешь налево в конце дороги и мы на месте, — сказала она и выбросила окурок в открытое окошко.

Я проехал еще немного и повернул налево. Впереди показалась узкая дорожка, и я замедлил ход. В конце дорожки стоял дощатый одноэтажный дом с верандой, заброшенный, ветхий, убогий.

— Это твой дом?

— Он самый.

Я затормозил, рассматривая постройку. Мне казалось, что худшего места для жилья и быть не может. Дом окружали буйные заросли сорняков, некоторые в пять футов высотой. Ограда повалилась и исчезла под сорняками, несколько железных бочек из-под горючего, пустые консервные банки и клочья бумаги усыпали подходы к дому.

— Трогай! — нетерпеливо сказала она. — Что рот разинул?

— Это в самом деле твой дом?

Она закурила еще одну сигарету.

— Здесь жил мой никудышный дурачок-папаша. Это все, что он нам оставил, сказала она. — Тебе-то какая забота? Не хочешь ехать дальше, могу дойти и так.

— Нам? Кому это нам?

— Мне и брату. — Она открыла дверцу и выскользнула из машины. — Пока, мистер Благодетель. Спасибо, что подвез, — и она направилась к дому, быстро и широко шагая по неровной, усыпанной мусором, земле.

Я подождал, пока она дойдет до двери, потом запустил мотор, проехал до конца дороги, где она терялась в траве, там остановился и, выйдя из машины, двинулся к дому.

Входная дверь была открыта. Я заглянул в тесную прихожую. Слева виднелась отворенная дверь в комнату. Я услышал мужской голос, говоривший:

— Господи! Никак вернулась!

По мне прокатилась волна холодного горького разочарования «Я заплачу за проезд» оказалось обманом.

Я шагнул вперед и Рея, услышав меня, обернулась.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.

Показался мужчина, видимо, брат: высокий, мощного сложения, с такими же густыми каштановыми волосами и зелеными глазами, с угловатым лицом. Он был одет во что-то наподобие грязного мешка и замызганные джинсы. На вид он казался несколькими годами моложе ее: двадцать четыре, может меньше.

— Это кто?

— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Сотрудник бюро опеки.

Мы уставились друг на друга, и я немедленно возненавидел его, когда он издал короткий глумливый смешок.

— И что только к тебе не липнет, — сказал он Рее. — То хмыри какие-то… теперь вот опекун из бюро.

— Ох, заткнись! — огрызнулась она. — Он никого не кусает. Есть какая-нибудь еда в этой вонючей дыре?

Я переводил взгляд с сестры на брата. Они были из чуждого мне мира.

Вспомнился Парадайз-Сити с его богатыми, жирными старухами и их собаками, суетящийся и мельтешащий Сидни, чистая, привлекательная молодежь в несусветных нарядах, и все же эта убогая обстановка имела для меня что-то притягательное.

— Как насчет помыться? — сказал я. — Я угощу вас обоих обедом.

Мужчина отпихнул Рею в сторону и двинулся ко мне.

— По-твоему, мне нужно мыться?

— Конечно. Еще бы не нужно… от тебя воняет.

Рея, наблюдавшая со стороны, рассмеялась и встала между нами.

— Это мое, Эл. Не трогай его.

Поверх ее плеча мужчина сверлил меня злобным взглядом сверкающих глаз. Я ждал его первого движения. Я чувствовал острое желание ударить его. Наверно, он понял это по выражению моего лица, потому что отвернулся и, пройдя через застекленную грязную комнату, толчком распахнул дверь и исчез за нею.

— Ничего себе возвращение домой, — сказал я. — Хотите угощу обедом?

Она окинула меня изучающим взглядом. Изумрудно-зеленые глаза смотрели с язвительной насмешкой.

— И приспичило же тебе! — сказал она. — Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда!

Это звучало как вызов и обещание, и я улыбнулся ей.

— Я буду в отеле «Бендикс»… в любое время, — сказал я и, выйдя из дома, направился к машине.

«Рано или поздно, — говорил я себе, — мы сойдемся. Это будет событие, которого стоит ждать».

Я вернулся в Люсвил, съел ленч у Луиджи, потом купил винограда и поехал в больницу.

Дженни казалась более оживленной. Она бодро улыбнулась, когда я сел на стул возле ее постели. у. — Как прошла поездка? — спросила она, поблагодарив за виноград.

Я описал ей встречу с Реей Морган. Сказал, что встретил ее, отвез домой и распрощался, добавив, что ее брат показался мне прохвостом и не обрадовался моему приходу.

Но Дженни не так легко было провести. Она испытующе посмотрела на меня.

— Что вы о ней думаете, Ларри?

Я пожал плечами.

— Кремень. — Я старался сделать вид, что Рея мне безразлична. — Я сказал ей, что с вами случилось несчастье и вы послали меня.

Она улыбнулась своей теплой улыбкой.

— Это ее не интересовало, правда?

— Да… не интересовало.

— И все-таки вы не правы, Ларри. Люди отзываются на доброту.

— Она — нет.

— Да, это верно, но большинство отзываются, хотя, конечно, не все. Она трудный случай.

— Лучше и не скажешь.

После долгой паузы она спросила:

— Что вы намерены делать? Ведь здесь вы не останетесь?

— Скажите мне одну вещь. Вы уже в больнице два дня. Много у вас было посетителей, кроме меня?

Задавать этот вопрос было низостью с моей стороны, но я хотел убедиться.

— Только вы, Ларри. Больше никого, — и она вновь улыбнулась.

— Значит, ни одна из тех старух, которые осаждают вас просьбами, не зашла вас навестить.

— Это ничего не доказывает, Ларри. Вы не понимаете. Они все очень бедны, а приходя в больницу, принято что-то приносить. Им нечего принести, вот они и не идут.

Я кивнул.

— Спасибо за разъяснение.

Неожиданно она спросила:

— А как ваша проблема, Ларри?

— Проблема? — Долю секунды я не понимал, о чем она говорит, потом вспомнил, что считаюсь человеком с проблемой, что я оплакиваю потерю Джуди, что я побывал в автомобильной аварии, что не мог сосредоточиться на работе и получил от ее дяди совет переменить обстановку. За последние два дня я начисто позабыл об этой проблеме.

— Мне кажется, проблемы больше нет, — сказал я.

— Я так и подумала. Тогда вам лучше вернуться. Этот город — чуждая для вас стихия.

Я подумал о Рее.

— Я задержусь еще ненадолго. Принести вам что-нибудь завтра?

— Вы ангел, Ларри. Спасибо… хорошо бы что-нибудь почитать.

Я купил «Соглашение» Элла Казана и послал ей в палату, решив, что эта книга как раз по ней.

Глава 4

Я подъехал к зданию, где размещался офис Дженни, и поднялся на шестой этаж. После визита к Дженни я вернулся к себе в отель. В течение получаса, проведенного в унылом, маленьком номере, я думал о Рее Морган. Ходил взад и вперед, а из головы не шли эротические мысли о ней. Я так отчаянно желал ее, что казалось в моей крови свирепствует вирус. Воображая, как раздев, я овладею ею, я обливался потом, но напоминал себе о ее словах: «И приспичило же тебе! Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда!»

Но я не простофиля вроде Дженни.

Когда она станет моей — а в этом я не сомневался — она не будет стоить мне ни цента.

Но сначала следовало побольше узнать о ней. У Дженни должно быть ее досье, и я хотел прочесть его. Это могло помочь мне в достижении цели.

Придя к такому выводу, я отправился в контору Дженни. У дверей остановился. Через тонкие филенки доносился стук пишущей машинки и это удивило меня. Я постучал, повернул ручку и вошел.

За столом сидела худая, пожилая женщина. Ее лицо выглядело так, словно его вырубили тупым топором из тикового дерева. Затиснутая в угол сидела девушка-подросток, неуверенно тыкавшая одним пальцем в клавиши машинки. Обе уставились на меня, будто я свалился с луны.

— Я — Ларри Карр, — представился я и улыбнулся деревяшке своей самой приятной улыбкой. — Я работал с Дженни Бакстер.

Она была профессиональным работником социальной опеки — не то, что Дженни — такую не проведешь. Я легко представил себе, как разбегаются наши старушки, завидев ее.

— Да, мистер Карр? — ее голосу позавидовал бы коп.

— Решил вот зайти, — сказал я, переводя взгляд на картотеку, стоявшую позади девчонки, прекратившей печать. Она была явно недавней выпускницей средней школы, совершенно бесполой и занудой с виду. Где-нибудь в этих ящиках, думал я, найду историю Реи Морган. — Если могу помочь… Недоконченная фраза выжидательно повисла в воздухе.

— Помочь? — деревяшка застыла. — У вас есть квалификация, мистер Карр?

— Нет, но у меня… — Я замолчал. Зря трачу слова. Ей наверняка все обо мне известно.

— Благодарю вас, мистер Карр, — она окинула меня жестким взглядом. — Мы прекрасно обойдемся.

— Я просто подумал, что надо бы зайти, — попятился к выходу. — Я живу в отеле «Бендикс». Если понадобится помощь, только позвоните.

— Мы не будем вас беспокоить, мистер Карр. — Потом она добавила с кислой гримасой. — Мисс Бакстер всегда подбирала дилетантов. У меня другие методы.

— Могу себе представить, — сказал я и, шагнув в коридор, закрыл за собой дверь.

Я предпочел бы все сделать легальным путем, но если старая корова так повернула, придется иначе. У меня все еще оставался ключ.

Так что я спустился с шестого этажа и вышел на пыльную от цемента улицу.

Было пять часов и я зашел в бар напротив, сел в углу, откуда мог наблюдать за подъездом. Потом закурил, заказал пиво и стал ждать.

Время шло. Люди входили и выходили. Со мной пытался заговорить пьянчужка, но я отмахнулся от него. После второй, не спеша выпитой кружки пива, я увидел, как из подъезда появились деревяшка и девушка-подросток. Они пошли по улице. Деревяшка держала руку помощницы властной хваткой, словно ожидая, что откуда-нибудь выскочит мужчина и изнасилует девчонку.

Я не торопился. Выпил третью кружку пива, выкурил еще одну сигарету, потом встал и вышел на улицу. Было уже четверть шестого. Навстречу мне из здания вышли три хихикающих девушки в мини-юбках. Через час стемнеет. Я не хотел зажигать света в комнате, так как могут заметить. Я стал подниматься по лестнице на шестой этаж. Владельцы контор кончали работу и уходили домой.

Они шмыгали мимо меня: низенькие и высокие, толстые и худые, некоторые со своим секретарями. Они не обращали на меня внимания. Уж очень им не терпелось вернуться в свои неуютные дома, чтобы поужинать, посмотреть телевизор, а потом лечь в постель со своими тоскливыми женами.

Когда я добрался до площадки шестого этажа, из соседнего офиса вышла женщина со сморщенным лицом, захлопнула дверь и бочком проскочила мимо меня, как будто я был бостонским Душителем.

Я отпер дверь Дженни, проскользнул в комнату, закрыл дверь и повернул ключ.

Понадобилось минут десять, чтобы найти досье Реи Морган. Я уселся за стол, прочитал его с таким же чувством, с каким читал бы собственное.

Дженни потрудилась на славу. Записи были сделаны ее размашистым почерком.

Должно быть, она сочла сведения слишком щекотливыми, чтобы отдать их помощнику для перепечатки.

Рее Морган, как я узнал, исполнилось двадцать восемь лет. В возрасте восьми лет она предстала перед законом как трудновоспитуемая и ее послали в исправительный дом. В возрасте десяти лет она попалась на краже губной помады и духов в магазине самообслуживания. Ее снова отправили в исправительное заведение. В возрасте тринадцати лет она вступила в половую связь с одним из служащих администрации. Их накрыли с поличным и через несколько часов, перед прибытием полиции, он перерезал себе горло. Ее перевели в дом с более строгим режимом. Через год она сбежала. Годом позже ее задержали, когда она стала заниматься проституцией, предлагая себя водителям грузовиков на шоссе в Нью-Йорк. Она вновь предстала перед законом и была направлена на психиатрическое лечение. Оно не принесло успеха, потому что она улизнула и два года была неизвестно где. Потом ее арестовали в Джексонвиле вместе с тремя мужчинами, которые пытались ограбить банк.

Адвокат ссылался на ее несовершеннолетие и ей дали год. К тому времени ей должно было исполниться семнадцать. Отсидев срок, она исчезла из виду и снова всплыла тремя годами позже. На сей раз в компании двоих мужчин, задумавших ограбление ювелира. Она была за рулем. Двое, вооруженные игрушечными пистолетами, вошли в дешевый ювелирный магазин в Майами. Они были дилетантами и раскисли, когда появился охранник с крупнокалиберным пистолетом в руках. Рея могла уехать, но осталась и была арестована. С учетом прошлого она получила четыре года. Снова выйдя на свободу, с тремя сообщниками участвовала в налете на бензоколонку. На этот раз ей дали на всю катушку, и она угодила за решетку еще на четыре года. На этом пока заканчивалась ее биография.

Я бросил папку на стол и закурил. Теперь, познакомившись с ее прошлым, я заинтересовался ее братом. Я поискал в папках, но ничего не нашел Очевидно, Дженни не имела с ним дела, но я был уверен, что он и Рея — одного поля ягоды.

В сгущающихся сумерках я сидел за столом и думал о Рее. Думал о жизни, которую она вела, и чувствовал, что завидую ей. Вспомнил собственную монотонную домашнюю жизнь и ласковую мать, умершую, когда мне было пятнадцать, и отца, который работал в алмазных копях, нажил уйму денег, неудачно вложил их и умер, сломленный. Рея жила порочной жизнью, но не сломилась. Едва вырвавшись из тюрьмы, она вновь становилась на уготованную ей судьбой преступную дорожку. Она, по крайней мере, обладала волей и энергией. Пусть ее воля была направлена на зло, но она подняла флаг и неслась вперед.

Зло?

Я раздавил окурок сигареты и закурил другую.

Меня учили, что воровать дурно, но так ли это в условиях того современного мира, в котором я живу? Не следует ли скорее считать это борьбой за выживание наиболее приспособленного? Смелой войной одного человека против полиции? Разве это не лучше, чем тоскливое существование людей, паразитирующих на Дженни?

Половина моего рассудка говорила, что я не прав, но другая половина возражала. Я понимал, что Рея неожиданно стала самым главным существом в моей жизни. Она привлекала меня сексуально, но сверх того я еще и завидовал ее смелости, вероятно превосходившей мою собственную. У меня вдруг возникло желание испытать все то, что испытала она. Ее преследовала полиция, и вот теперь я хотел познать это на собственном опыте. Я представлял себе ее ощущения в тот момент, когда она увидела, что дело принимает скверный оборот, и все же не ударилась в панику, не отъехала от ювелирного магазина.

Я завидовал ей Мне захотелось узнать, не струшу ли я в подобных обстоятельствах.

Темнело. Я засунул папку обратно в ящик, вытряхнул пепел от своих сигарет и два окурка в конверт, а конверт положил в карман. Деревяшке незачем знать, что в офисе кто-то побывал. Спускаясь по лестнице, я продолжал думать о Рее и ее брате в их убогой развалюхе и, как ни странно, завидовал им.

Что мне следовало сделать, так это забрать свои вещи из отеля «Бендикс» и вернуться в Парадайз-Сити. Следовало поговорить с доктором Мелишем и отдаться в его руки. Следовало рассказать ему, что я встретился с женщиной с прошлым, закоренелой уголовницей и сексуальная одержимость ею стала для меня навязчивой идеей. Следовало признаться ему, что теперь я чувствовал непреодолимое стремление повторять все совершенное ею, постараться объяснить, что мы должны быть на равных, когда я овладею ею, я не лучше ее, она не лучше меня. Следовало поведать ему о неотвязно преследовавшей меня мысли, что раз я мужчина, а она женщина, я способен проделать лучше все то, что проделала она. Может быть он помог бы мне. Не знаю, потому что я не предоставил ему такой возможности.

Я не выехал из отеля и не сбежал в Парадайз-Сити.

Я сидел в мрачном баре над засохшим сандвичем и стаканом пива и думал о Рее. Наконец, я не выдержал, сел в «бьюик» и поехал к ее дому.

Она притягивала меня с магической силой, которой я не мог противостоять.

У поворота На грунтовую дорогу я остановил машину, выключил огни и остаток пути прошел пешком. Приближаясь к дому, я слышал оглушительный грохот джаза, разносившийся над кучами мусора. За поворотом дорожки я увидел освещенные окна.

Я дошел до повалившейся ограды и встал в тени дерева, глядя на окна так же, как человек, заблудившийся в сожженной солнцем пустыне, смотрит на оазис, не зная, что это мираж.

Ночь была жаркая, воздух неподвижен. Окна были открыты. Я увидел силуэт, пересекший светлый прямоугольник… брат. Значит он здесь! Я осторожно двинулся вперед, пробираясь между пустых жестянок, бочек из-под горючего и прочего мусора, стараясь ступать бесшумно, хотя эти предосторожности были излишни. За грохотом транзистора меня бы не услышали, сколько ни шуми.

С глухо колотящимся сердцем я подобрался достаточно близко, чтобы заглянуть в окно, сам оставаясь незамеченным.

Теперь я отчетливо видел брата Реи. Он топтался по комнате в такт музыке, с открытой банкой консервов в одной руке и с ложкой в другой. Переступая и притопывая, он в то же время набивал рот каким-то клейкого рода месивом. Я пошарил взглядом по комнате и увидел позади него Рею. Она сидела, лениво развалясь в ободранном кресле, обитом потрескавшейся кожей, из дыр которой торчала грязная набивка. На ней был красный халат и брюки, которые казались нарисованными на ее теле. У меня учащенно забилось сердце при виде ее длинных ног и стройных бедер. Из тонких губ ее жесткого рта торчала сигарета. Она смотрела в потолок с лицом столь же лишенным выражения, как мраморная маска, а он продолжал дерганье, раскачивался и притопывал под музыку, суя в рот ложку за ложкой.

Глядя на нее, я гадал, о чем она может думать. Ну и пара! Так говорила здравая часть моего рассудка, но другая завидовала.

Неожиданно Рея наклонилась вперед и резким движением выключила транзистор, стоявший на стуле рядом. Наступившая тишина была подобно удару.

— Кончай! — крикнула она. — Что ты вечно кривляешься, будто какой придурок проклятый?

Ее брат стоял неподвижно, ссутулясь, протянув перед собой руки. Его поза выражала угрозу.

— Черт тебя подери, какая муха тебя укусила? — проревел он. — Включи!

Она подхватила транзистор, вскочила на ноги и с неистовой силой швырнула его о стену. Корпус разбился и посыпались батарейки.

Он подскочил к ней и отвесил ей оплеуху, от которой она покачнулась, едва не упав. Выкрикнув грязное ругательство, он снова ударил.

В ту же секунду я метнулся вперед. Ярость бушевала внутри меня, как лесной пожар. Я ворвался в комнату в тот момент, когда он занес руку для новой затрещины.

Перехватив его запястье, я рывком развернул его к себе и двинул кулаком в лицо. Он пошатнулся и отлетел в сторону. Я прыгнул вслед за ним, когда он еще не восстановил равновесие и был полуоглушен, и ударил его в пах.

С глухим стоном он упал на колени. Стоя над ним, я сцепил руки и ударил его по шее. Мне было наплевать, убью я его или нет, как в тот раз со Страшилой.

Он растянулся у моих ног без сознания.

Я повернулся и взглянул на Рею, которая стояла, прислонившись к стене. На ее левой щеке виднелся кровоподтек. Она все еще была слегка оглушена полученными затрещинами, но ее глаза были устремлены на неподвижное тело брата.

— С ним ничего страшного, — сказал я. — Не беспокойся о нем. Ты как, в порядке? — Пламя бешенства затухало внутри меня. — Я тут оказался случайно.

Она опустилась на колени около брата и перевернула его.

Из носа у него сочилась кровь, но он дышал. Подняв голову, она посмотрела на меня сверкающими зелеными глазами.

— Убирайся! Тебя сюда не звали! — злобно бросила она. — Убирайся и больше не суйся сюда.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза.

— Когда надумаешь, — сказал я, — найдешь меня в отеле «Бендикс». Я буду ждать.

Я вышел в жаркую, темную ночь, чувствуя ноющую боль в костяшках пальцев после удара, нанесенного ему в лицо, но безразличный ей.

На обратном пути в Люсвил я говорил себе, что сделал шаг вперед. Я показал ей, что я настоящий мужчина, по сравнению с которым ее брат ничего не стоит. Но этого недостаточно. Я должен доказать себе, что я смелее, чем она.

Когда я вошел в свой унылый маленький номер, звонил телефон. Я взял трубку.

— Ларри… мой дорогой, милый мальчик!

Я сразу перенесся в недавнее прошлое. Так говорить не мог никто, кроме Сидни Фремлина.

Я опустился на кровать.

— Привет, Сидни.

Он сказал, что давно пытается дозвониться мне. Он не знает, сколько раз вызывал отель, но меня никогда не оказывалось на месте. Его укоризненный тон не произвел на меня никакого впечатления.

— Как поживаешь, Ларри? Когда ты вернешься? Ты мне нужен!

Мое сознание перестало воспринимать его журчащий голос, я снова вспоминал Рею, ее, вспухшее от ударов, лицо.

— Ларри! Ты слушаешь?

— Я вернусь, — сказал я. — Дай мне еще немного времени. Вероятно, через месяц… годится?

— Месяц? — взвизгнул он. — Но, Ларри, ты мне нужен сейчас же! О тебе постоянно спрашивают. Скажи, как ты себя чувствуешь? Не смог бы ты вернуться на следующей неделе?

— Разве Терри не справляется с работой?

— Терри? — Его голос поднялся на одну октаву. — Не говори мне о нем! Он совершенно… невозможен! Вернись, Ларри, и я его вышвырну!

Он надоел мне и я оборвал его.

— Вернусь, но не раньше, чем через месяц.

— Месяц? — Голос Сидни поднялся до писка.

— Именно, — и я повесил трубку.

Пройдя в ванную, я подставил ноющую руку под струю холодной воды. Снова зазвонил телефон. Это наверняка Сидни. Я игнорировал звонки. После долгих попыток телефон умолк.

Я растянулся на кровати. От мыслей мне начинало казаться, будто во мне десять футов росту. «Я — парень, что надо!» — говорил я себе. «Страшила… семеро его головорезов… а теперь вот я расправился с братом Реи».

Скоро она придет ко мне. Я не сомневался в этом и хотел, чтобы все получилось именно так — она придет и отдастся мне. Я был готов ждать.

Но сначала я должен встать на одну доску с ней.

Обычно побудительной причиной для преступления служат деньги, но я в деньгах не нуждался. Сидни платит мне 60 тысяч в год. Обдумывая преступление, я отчетливо понял, что нахожусь в единственной в своем роде позиции. Я хочу совершить преступление с целью пережить то же напряжение, то же волнение, ту же опасность, какие пережила Рея, но мне не нужно украденное, чем бы оно не оказалось. Удовлетворение мне даст сам факт похищения, конечный продукт не имеет значения.

«Необходимо сделать первый шаг», — говорил я себе. По некоторым размышлениям я решил сначала угнать машину. Вероятно, это нетрудно. Я поезжу на ней по городу, а после оставлю ее неподалеку от места, с которого угнал.

Сделав это, я стану вором, а я этого и хотел, ведь и Рея была воровкой.

Шансы попасться — незначительны, но я все же испытаю чувство опасности и подвергнусь некоторому риску… ничего другого мне не нужно.

Не хватит ли раздумывать? Пора действовать. Я посмотрел на часы. Восемь минут первого.

Все в том же приподнятом настроении я надел пиджак, погасил свет и вышел из комнаты. Не пользуясь лифтом, я бесшумно спустился по лестнице, прошел через вестибюль, где дремал ночной дежурный, и выскользнул на жаркую ночную улицу.

Украсть машину оказалось сложнее, чем я предполагал. Я подошел к ближайшему паркингу, но наткнулся на делавшего обход охранника, который подозрительно посмотрел на меня, нащупывая дубинку, когда я замешкался у входа.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил он с требовательной интонацией в голосе.

— Только не вас, — бросил я и поспешил уйти.

Я исходил множество улиц, уставленных машинами, бампер к бамперу. У какой бы машины я ни останавливался посмотреть, не открыта ли ее дверца, каждый раз кто-нибудь появлялся из темноты, на ходу окидывая меня внимательным взглядом.

Я вспотел и мое сердце громко стучало. Это было то самое напряжение, которого я желал, и приходилось признаться, что оно мне совсем не нравится.

Только в час ночи, когда меня уже покидало мужество, я, наконец, нашел незапертую машину с ключом в зажигании.

«Наконец-то нашел!» — подумал я и вытер вспотевшие ладони о свои джинсы.

Я оглядел пустынную улицу, потом с отчаянно бьющимся сердцем отворил дверцу и скользнул за руль.

Нетвердой рукой я повернул ключ зажигания и нажал педаль газа. Послышался слабый звук, напоминающий урчание, через секунду-другую совершенно заглохший. Пот струился у меня по лицу, я ничего не видел в темноте. Я нащупал выключатель, нажал его и загорелся свет: слабый, желтый, едва тлеющий огонек, который быстро померк.

Я пытался угнать машину с разряженным аккумулятором!

Мои нервы не выдержали. С меня было довольно напряжения на одну ночь. Я вышел из машины, тихо прикрыл дверцу и зашагал по улице. Меня мучила жажда, а мышцы ног дрожали так, словно я пробежал милю.

«Так вот оно какое напряжение, — думал я, — а ведь всего то и сделал, что попытался угнать машину. Тысячи подростков проделывают такое каждый день, а я не сумел. Хороший же из меня вор! То-то посмеялась бы Рея, узнай она о моих жалких похождениях!»

Я начинал сознавать, что на пути честности, бывшей моим уделом на протяжении тридцати с лишним лет, и нечестности — есть препятствия, для преодоления которых требуется побольше дерзости и отваги, чем было у меня в настоящий момент.

На углу в конце улицы находился бар, открытый всю ночь. Я зашел выпить пива.

В баре было только трое посетителей: неизбежный пьяный, толстая немолодая шлюха и гомосексуалист, мальчик лет восемнадцати, в вишневом костюме, с волосами до плеч и с дорогими золотыми часами на тонком запястье. Он жеманно улыбнулся мне и тут, при виде его часов, у меня появилась идея. Я отнес свое пиво на дальний столик, потом посмотрел прямо на него. В один миг он оказался рядом.

— Мы можем стать друзьями? — спросил он с волнением. — Я уверен, ты так же одинок, как и я.

Я окинул его взглядом.

— Цена?

— Десять долларов… со мной ты чудесно проведешь время.

— У тебя есть где?

— Дальше по улице есть отель… меня там знают.

Я допил пиво и встал.

— Тогда чего мы ждем?

Мы вышли в жаркую темноту и пошли по улице. Время от времени он беспокойно улыбался мне, словно боясь потерять. Он отодвинулся, когда мы проходили мимо копа, который уставился на нас, а потом сплюнул на мостовую.

— Нам недалеко, милый, — сказал мальчик, — как раз в конце улицы.

Я оглянулся назад. Копа не было видно, вокруг ни души. Мы поровнялись с проходом между домами, уставленным вонючими помойными баками.

Я схватил его и втолкнул в проход. Он издал испуганный писк протеста, но это был не более чем писк. Я ударил его, ударил с удовольствием, потому что он принадлежал к иной породе. Мой кулак врезался в его челюсть и я, придерживая, опустил его обмякшее тело прямо в грязь, головой на груду картофельных очистков. Склонившись над ним, я снял с его руки часы вероятно подарок влюбленного клиента. Быстро оглядевшись по сторонам, я зашагал прочь, направляясь к своему отелю.

Проходя мимо вонючего помойного бака, я задержался, чтобы бросить в него часы. Присыпал их отбросами и пошел дальше.

Теперь я и впрямь казался себе великаном. Я сделал первый шаг. Я стал вором!

На следующее утро я проснулся от беспокойного сна и услышал голос, отчетливо звучавший в моем сознании. Голос говорил: «Ты должен уехать отсюда сегодня утром и вернуться в Парадайз-Сити. Ты должен пойти к доктору Мелишу и рассказать, что с тобой творится. Ты должен рассказать ему о твоей вчерашней выходке и просить помощи».

Я проснулся окончательно и огляделся вокруг. Голос звучал так громко и отчетливо, что мне казалось в комнате кто-то есть.

Потом я понял, что слышал его во сне, и снова уронил голову на подушку.

О возвращении не могло быть и речи. Я не желал, чтобы мне помогали. Я подумал о Рее и вожделение было так сильно, что пришлось вылезти из постели и стоять под холодным душем, пока не остыл жар моего тела. Затем я побрился, надел свитер и джинсы и спустился в ресторан, где выпил две чашки скверного кофе. Здесь же завтракало несколько коммивояжеров, одновременно листая свои записные книжки. Никто из них не обращал на меня внимания. Я закурил сигарету и стал вспоминать вчерашнюю ночь.

Что за жалкая выходка? Как издевалась бы Рея, узнай она о моих подвигах!

Как глупо я провалил операцию с угоном машины! А потом этот глупенький педерастик. Такое может сделать кто угодно! Чем я рисковал? Я украл у него часы, вероятно, самую дорогую для него вещь. Здесь нечем гордиться. Я вспомнил, как Страшила Джинкс обозвал меня дешевкой. Судя по событиям прошедшей ночи, решил я, это имя подходит ко мне, как нельзя лучше.

Но сегодня ночью будет иначе. Я твердо решил, что этой ночью поднимусь на ступеньку выше, нужно только разработать план действий. Я сидел, курил и думал, и, наконец, составил план операции.

Выйдя из отеля, я сел в «бьюик» и выехал из города. Миль за сто севернее по шоссе находился городок, называвшийся Джейсонов — Полустанок, чистенький и процветающий, жители которого специализировались на выращивании апельсинов. На его главной улице, забитой грузовиками, толпились скупщики апельсинов, заключавшие сделки. Я нашел место для машины и зашагал по горячему асфальту в поисках магазина. В универмаге самообслуживания пришлось протискиваться через толпу покупателей, запасавшихся на конец недели: волнующаяся масса людей, для которых я был невидимкой.

Я протиснулся в закусочную, съел сандвич с мясом и выпил пива, затем поднялся по эскалатору в отдел игрушек. Там попросил у девушки-продавщицы показать мне игрушечный пистолет, упомянув несуществующего племянника. Она предложила на выбор множество револьверов, пистолетов и даже кольт. Я остановился на пистолете «беретта», который агент 007 сделал знаменитым. Он был точной копией настоящего и выглядел угрожающе. После этого я спустился на нижний этаж и купил сумку на ремне с буквами ТВА, отпечатанными на боках.

Оттуда прошел в отдел мужской одежды и, поискав на вешалках, купил красный пиджак с черными накладными карманами: пиджак, который легко запоминается. В отделе, где торговали всякой всячиной, купил парик и зеркальные очки, через которые можно видеть, самому оставаясь анонимным.

Все покупки уложил в сумку.

Я вернулся в Люсвил в шестом часу. По дороге в отель, проезжая мимо городской больницы, вспомнил, что не навестил Дженни, и она, наверно, не знает, что и думать. Чья-то машина выехала со стоянки, и я поставил свою машину на ее место, повинуясь первому побуждению. Несколько минут сидел, стараясь решить, хочется ли мне снова увидеть Дженни. Я был склонен отказаться от встречи, но что-то притягивало меня к ней. Я вылез из машины, подошел к книжному киоску и купил «День шакала» Форсайта и классический роман Грама Юрина «Власть и Слава».

— А я о вас думала, — сказала Дженни, поблагодарив за книги. — Хотела бы я, чтобы вы уже были дома.

— Не беспокойтесь по пустякам. — Я улыбнулся ей, думая, как она непохожа на Рею. — Я еще недостаточно крепок для развеселой жизни в Парадайз-Сити.

— Но чем же вы занимаетесь?

Я пожал плечами.

— Да так. Этот город заинтересовал меня.

— Вы повредили руку?

Мои пальцы еще не зажили после удара, нанесенного брату Реи.

— Неполадка в машине… полез поправлять, гаечный ключ сорвался. Как вы, Дженни?

— Поправляюсь. Лодыжка медленно срастается.

Я сказал ей о деревяшке и девчонке.

— Я ей пришелся не ко двору.

— Мисс Метис очень профессионально относится к работе. — Дженни покачала головой. — Вы обиделись?

— Не сказал бы. — Помолчав, я спросил ее о том, что мне хотелось узнать.

— Скажите мне одну вещь, Дженни… брат Реи Морган… с виду он тертый малый. На что он живет, вы не знаете?

— Фел?

— Это его так зовут… Фел Морган?

— Фелдон… Он внук Фелдона Моргана. Его назвали в честь деда. Того застрелили, когда он грабил банк.

— В самом деле? Вы знаете, чем он зарабатывает на жизнь?

— Что-то, связанное с неисправными машинами… продает металлолом… в таком роде. Почему вы спрашиваете?

— Да из-за их дома… Ну и местечко! Не думал я, что человек хоть с каким-то заработками станет жить в такой ужасной дыре.

— О да, некоторым просто безразлично, где и как жить. — Она сделала гримасу. — Меня тревожит Рея. Она так легко может снова попасть в беду. От брата мало толку. Она одержима мыслью разбогатеть, никак не может примириться с фактом, что если хочешь денег, то нужно их заработать… она говорит, что не хочет ждать так долго. Я столько с ней говорила, но ее не прошибешь. Начинаю думать, что она безнадежна. Неловко говорить такое о ком бы то ни было, но Рея может оказаться неисправимой. Я чувствую, что скоро она опять ввяжется в какое-нибудь темное дело и тогда уже попадет в тюрьму на долгие годы.

— Что же, это ее забота, — сказал я. — Но теперь я вижу, какое у вас нелегкое занятие.

Она приподняла руки и уронила их на простыню.

— Я не жалуюсь. Это моя работа. — Помолчав, она продолжала:

— Человек должен сам прожить свою жизнь. Время от времени я замечаю, что мне удалось повлиять на кого-то, и это чувство вознаграждает за все. — Она улыбнулась мне. — Не могу ли я повлиять на вас, Ларри, хотя бы немножко? Не согласились бы вы все-таки вернуться домой и забыть этот город… просто, чтобы порадовать меня?

Я на секунду задумался. Дженни — всеобщая доброжелательница, человек, поднимающийся по эскалатору, который движется в обратном направлении. У меня на уме было другое. Представлялся удобный случай втереть ей очки. Она будет прикована к постели еще недели две и не сможет проверить.

Я притворился, что колеблюсь, потом кивнул, как бы придя к решению.

— Хорошо, Дженни, считайте, вы на меня повлияли, — сказал я. — Я уеду. Вы правы, здесь я зря теряю время. Очень не хочется покидать вас. Вы были мне хорошим другом, но вы правы. Я уеду завтра же утром.

Может быть я переиграл. Может быть, она была сообразительней, чем мне казалось. Она печально посмотрела на меня.

— Я убедилась, что человек должен сам прожить свою жизнь. Очень немногие следуют советам. Я стараюсь, но люди не слушают, так что здесь я ничего не могу поделать, правда?

Неожиданно мне захотелось рассказать ей, что со мной происходит. Я знал, что никогда не откроюсь доктору Мелишу, но в ее испытующем взгляде, поднятом на меня с подушки, было что-то побудившее меня довериться ей.

Потом моим сознанием овладела Рея и момент для признаний миновал.

Я прикоснулся к ее пальцам, выдавил улыбку, произнес несколько банальностей насчет того, чтобы не терять связи в будущем, и вышел из больницы уже полностью поглощенный мыслями о том, что мне предстояло совершить сегодня вечером.

У себя в номере я распаковал покупки. Надел пиджак, потом парик и очки. С пистолетом в руке прошел в ванную, где висело зеркало в рост человека.

Посмотрел на свое отражение.

Вид у меня был весьма несимпатичный, и я был уверен, что никто не смог бы меня узнать. Я злобно оскалил зубы и вышло довольно устрашающе. Вскинув пистолет, прицелился в свое отражение и прорычал:

— Ни с места, ограбление!

Если бы такая грозная фигура, подобная той, которая отражалась в зеркале, вошла в мой офис в Парадайз-Сити, я без колебаний выложил бы все бриллианты из сейфа.

Удовлетворенный, снял очки, парик и пиджак и аккуратно уложил их вместе с пистолетом в сумку. Я был уверен, что, не поленившись съездить за ними в другой город, лишил полицию возможности добраться до меня, проследив их происхождение.

Я был доволен собой.

Теперь надо дождаться полуночи и тогда я стану настоящим преступником. Я лежал на кровати и пункт за пунктом перебирал в уме предстоящую операцию, заучивал слова, которые произнесу. Убедившись, что все заучено наизусть, уснул, радуясь наступающей дремоте. Это доказывало, что мои нервы в порядке.

Около девяти проснулся и спустился в закусочную напротив, где поужинал тефтелями со спагетти. Я ел, не спеша. Выйдя из закусочной, вернулся в отель, захватил сумку и пошел за машиной, которую оставил в конце улицы.

Я выехал из города и покатил по шоссе. В пяти милях от Люсвила находилась бензозаправочная станция компании «Калтекс». Я ни разу не останавливался там, но часто проезжал мимо. Дела у них всегда шли бойко и я знал, что они не закрываются на ночь.

Проезжая мимо, я замедлил скорость. Толстый, мощного телосложения мужчина, заправлял машину. Больше никого поблизости не было видно. Я решил, что этот человек заступил на ночную смену и работает один.

При первой же возможности развернулся и поехал обратно в Люсвил.

Следующие два часа провел в ночном кинотеатре, где смотрел старый вестерн.

Он оказался достаточно увлекательным, чтобы приковать мое внимание.

Когда зажегся свет, я вышел с толпой зрителей на жаркую пыльную улицу и сел в машину.

Прежде чем завести мотор неподвижно просидел несколько секунд.

«Пора», — подумал я, и был несколько обескуражен, заметив, что у меня сильнее забилось сердце, а ладони покрылись потом.

Ярдов за триста от станции обслуживания находилась площадка для стоянки машин. Я завернул туда, выключил двигатель и огни. Впереди ритмично вспыхивали яркие буквы: Калтекс. Выйдя из машины и отступив в тень, надел пиджак, парик и очки. У меня так дрожали руки, что я уронил игрушечный пистолет, доставая его из сумки. Несколько минут лихорадочно шарил в траве, прежде чем найти его.

Сердце стучало, как молот. Секунду я колебался, не в силах решить вернуться в отель или продолжать задуманное.

Потом перед моим мысленным взором возникла Рея, ее рыжие волосы и циничные зеленые глаза, и это придало мне решимости.

Я быстро зашагал вдоль травянистой кромки шоссе к огням станции обслуживания.

Лишь изредка мимо проносились машины.

Приближаясь к станции, я замедлил шаг. Держась в тени, медленно продвигался вперед. Теперь я отчетливо видел маленький, хорошо освещенный офис. Толстяк-служитель с сигаретой, свисающей с нижней губы, смотрел ночную телепередачу.

От нервного напряжения мое сердце билось так неистово, что я дышал с трудом. Несколько минут я стоял неподвижно, наблюдая за ним. Шоссе было пустынно. Если действовать, то сейчас.

Я услышал собственное бормотание: «Рехнулся? Ведь ты можешь угодить в тюрьму!» Но я двинулся вперед, до боли сжимая рукоятку игрушечного пистолета.

Ночной дежурный поднял голову, когда я толчком распахнул стеклянную дверь. При виде меня он насторожился, а потом, заметив пистолет, окаменел.

— Это ограбление! — прорычал я, но довольно неубедительно. Я был испуган не меньше его.

Мы уставились друг на друга. Он был лет пятидесяти, толстый, седеющий, с виду типичный семьянин со спокойными карими глазами и решительным ртом человека, привычного к ответственности за близких.

Он оправился от испуга. Его пристальный взгляд остановился на пистолете в моей руке и вдруг утратил напряженность.

— Тут нет никаких денег, сынок, — сказал он спокойно. — Не повезло тебе.

— Давай деньги или эта штука выстрелит. — Мне сделалось тошно от дрожи в моем голосе. Я знал, что выгляжу не грознее мыши.

— У нас тут система, сынок, — сказал он, разговаривая как с ребенком. Ночной сейф. Все, что я получаю, до последнего бакса идет вон в тот стальной ящик и только босс может открыть его.

Я уставился на него. По моему лицу струился пот.

— Я подарил сыну такой же пистолет на Рождество, — продолжал он. — Он прямо-таки помешался на Джеймсе Бонде. — Толстяк перевел взгляд на освещенный экран телевизора. — Шел бы ты себе, а? Может я отсталый, но вот нравится мне Поб Хоуп. — Он благодушно рассмеялся, потому что Хоуп как раз произнес: «У меня даже пузо с брюшком».

Совершенно уничтоженный, я вышел на темное шоссе и вернулся к своей машине. Сев в нее, я поехал в город.

Глава 5

Оказавшись у себя в номере, я повалился на кровать, охваченный отчаянием.

Дешевка!

Насмешка Страшилы звучала у меня в ушах.

— Да… Дешевка!

Болела голова. Я дрожал от разочарования и стыда. Я трус!

Что-то не так в моем механизме! Видимо, лишь выведенный из себя, я способен к решительным действиям, но в спокойном состоянии я не грознее мыши!

Я отчетливо понимал, что моя жалкая попытка состязаться с Реей, оказалась мертворожденной. Я знал, что не решусь на вторую попытку, убежденный, что она неминуемо приведет к моему аресту. Я безнадежный, никчемный, малодушный дилетант! Мне повезло с толстяком-дежурным на станции. Едва взглянув на пистолет, он узнал в нем игрушку и отмахнулся от меня с пренебрежением, которого я заслуживал.

Мои мысли переключились на Рею. Мое тело мучительно желало ее и я больше не убеждал себя, что сошел с ума, что ее порочность и злоба способна погубить меня. Песня сирены неумолимо звучала у меня в ушах и я не в силах был ей противиться.

Я помнил ее слова:

«Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда». Помнил, как она выглядела, говоря это: зеленые глаза, полные обещания, тело слегка вытянутое в мою сторону, чувственная улыбка.

И теперь мне было наплевать, какой будет цена! Куда девалась высокомерная уверенность, что я получу ее задаром! Я должен обладать ею, пусть даже на ее собственных условиях. Чего она потребует? Дженни написала в досье Реи, что та была проституткой. А если предложить ей двести долларов? Это чертовски высокая цена для шлюхи. Она не сможет отказаться от двухсот долларов! Может быть овладев ею, я избавлюсь от этого наваждения.

Я начал успокаиваться, хотя у меня по-прежнему болела голова. В нетерпении я слез с кровати, проглотил восемь таблеток аспирина и запил водой. Я снова лег и стал ждать, когда подействуют таблетки. «На деньги купишь все, — говорил я себе, — хватило бы денег. Я куплю ее!» «Она одержима мыслью разбогатеть», — сказала Дженни. «Рея, — убеждал я себя, — с радостью ухватится за двести долларов.» Для меня уже не имело значения, то, что я покупаю ее за деньги. Непреодолимая похоть мучила меня, требуя увидеть ее в постели обнаженной. Стоит мне овладеть ею, удовлетворить эту похоть и я вернусь в Парадайз-Сити и забуду о ней.

С такими мыслями я, наконец, заснул.

На следующее утро, чувствуя себя гораздо увереннее, я зашел в банк и обменял на деньги пять стодолларовых дорожных чеков. «Просто на всякий случай, — говорил я себе. — Предложу ей две сотни и, если понадобится, подниму до пяти, но я не сомневался, что она обрадуется и двумстам».

Я вернулся к своему «бьюику», завел мотор и тут, включая сцепление, вспомнил о ее брате. Не застану ли я там и его? Что если он торчит в их убогой лачуге?

Мои пальцы с силой стиснули руль. Если он дома, я не смогу сделать свое предложение.

При мысли об этом затруднении во мне прокатилась волна мучительной досады и разочарования. Я выключил зажигание, вылез из машины и зашагал по улице.

Было еще слишком рано. Часы на здании муниципалитета били десять. Я с трудом сдерживал нетерпение. Придется подождать, по крайней мере, до полудня, но и тогда я не мог иметь уверенности, что он уйдет на работу.

Я шел бесцельно, никого не видя. Мысль о Рее жгла мое воображение.

Так я и бродил, пока часы муниципалитета не пробили одиннадцать. К тому времени я готов был лезть на стену. Зайдя в бар, заказал двойной скотч со льдом.

Виски немного успокоило меня. Я закурил и собрался заказать еще порцию, когда увидел на другой стороне улицы Фела Моргана, вылезавшего из потрепанного «бьюика», выпуска 1960 года.

Я поспешно расплатился и пошел к выходу из бара. Фел уже удалялся по улице, засунув руки в карманы джинсов. Грязная белая майка в обтяжку обрисовывала его мощную мускулатуру.

Я проследил за ним до склада металлолома. Остановившись, я наблюдал, как он вошел и помахал толстяку в комбинезоне, возившемуся с громадным куском ржавого металла.

С сильно бьющимся сердцем и прерывисто дыша, я повернулся и устремился к тому месту, где оставил машину. Сев за руль «бьюика», я рванул по шоссе номер три.

Через двадцать минут я трясся по грунтовой дороге, ведущей к дому Морганов. Я непрерывно бормотал про себя: «Пожалуйста, Господи, пусть она будет дома».

Тормозя перед домом, я увидел, что входная дверь распахнута. Я выключил мотор и остался сидеть за рулем, стискивая его обеими руками, слыша глухой стук своего сердца и неотрывно глядя на открытую дверь.

Я сидел так минуты две или около этого, потом вышел из машины, и снедаемый сексуальной горячкой, медленно пошел к дому по заросшему сорной травой и усыпанному мусором двору.

Когда я приблизился к открытой двери, на пороге гостиной появилась Рея.

Мы остановились, глядя друг на друга.

Она принарядилась со времени нашей последней встречи. На ней было обтягивающее хлопчатобумажное платье, едва доходившее ей до колен. Она была без чулок и босой. Ее шею обвивали дешевые синие бусы. Лицо хранило обычное холодное и бесстрастное выражение, а зеленые глаза смотрели так же цинично.

— Привет, — произнесла она своим хрипловатым голосом, от которого по моему телу пробежал трепет. — Чего надо?

Стараясь придать своему голосу твердость, я сказал:

— Ты отлично знаешь, чего мне надо.

Она бросила на меня изучающий взгляд, а потом отступила назад.

— Зайди-ка лучше и поговорим об этом.

Я прошел вслед за ней в убогую маленькую комнатку. На столе стоял отколотый кофейник и две грязные чашки. Жестяная пепельница, наполненная окурками, заменяла настольное украшение.

Под моим неотступным взглядом она подошла к поломанному креслу и опустилась в него. Ее платье задралось до самых бедер и, когда она закинула ногу на ногу, мелькнули голубые трусики.

— Ты вроде собрался ждать, пока я приду к тебе. — Она потянулась за пачкой сигарет, лежавшей на столе.

— Сколько? — хрипло спросил я. — Брось сигарету! Говори сколько и давай начинать!

Она чиркнула спичкой, закурила и издевательски улыбнулась.

— Ишь ты! Как тебя скрутило, — сказала она.

Дрожащей рукой я достал из заднего кармана две стодолларовые бумажки и бросил ей на колени.

— Давай, за дело!

Она взяла деньги и посмотрела на них с ничего не выражающим лицом, потом подняла глаза на меня. Я надеялся увидеть в них огонек алчности, даже удовольствия, но вид этого холодного лица-маски мгновенно привел меня в уныние.

— Интересно, за что же это? Две сотни баксов? У тебя не все дома.

Эти были самые правдивые слова, какие мне довелось от нее услышать, но я не обратил на них внимания. Я желал ее с неотступной и нетерпеливой страстью, близкой к безумию, и был намерен добиться своего.

Я вытащил остальные три стодолларовые бумажки и швырнул ей. Хотя вожделение толкало меня к ней, я никогда и никого так ненавидел, как ненавидел в этот момент ее.

— Это больше, чем ты стоишь, но все равно, бери! — сказал я грубо. — А теперь давай-ка!

Нарочито медленно она сложила пять купюр и положила их на стол Откинувшись на спинку кресла и глядя на меня, она медленно выпустила дым из своих ноздрей.

— Было время, когда я ложилась за доллар, — сказала она. — Было время, когда я ложилась за двадцать долларов. Было время, когда я ложилась за сто долларов. Когда несколько лет подряд торчишь в камере, есть время подумать.

Я знаю, чего хотят мужчины. Я знаю, чего тебе надо, и знаю, что у меня это есть, и хочу денег: не сто долларов и не пятьсот, и не пять тысяч. Я хочу настоящих денег. В этой стране водятся старые, жирные дураки, которые сидят на миллионах. Я считаю на миллионы. Я найду такого старого жирного дурака и продам ему свое тело за настоящие деньги. Пусть не сразу, но найду. — Она презрительно указала пальцем на деньги, лежавшие на столе. — Забери их.

Дешевка. Я не раздвину ног, пока не найду типа с такими деньгами, какие нужны мне.

Я стоял и смотрел на нее, не зная, что делать.

— Тебе не нужны пятьсот долларов?

— Твои пятьсот долларов — нет.

Похоть так одолевала меня, что я утратил остатки гордости.

— Ну почему же нет? Пятьсот долларов за полчаса. Давай… бери деньги и за дело.

— Ты слышал, что я сказала, мистер Бриллиантовый Ларри Карр.

Я замер и в изумлении уставился на нее.

— Как ты сказала?

— Я знаю, кто ты. Фел докопался. Он записал номер твоей машины и навел справки в Парадайз-Сити. Ты там хорошо известная фигура, верно.

Бриллиантовый Ларри Карр?

Красный сигнал тревоги загорелся в тумане безумия, окутывавшем мой мозг, предупреждая, что надо бежать от этой женщины и больше не встречаться с ней, но я уже не способен был рассуждать разумно и через секунду красный огонек потускнел и погас.

— Какая разница, кто я? — возразил я. — Я такой же, как все остальные мужчины! Бери деньги и раздевайся!

— Если ты их не берешь, детка, возьму я, — сказал Фел у меня за спиной.

Я резко обернулся и увидел, что он стоит, прислонясь к косяку, и наблюдает за мной с гнусной улыбочкой.

Его вид раздул искру уже знакомой мне дикой ярости и, должно быть, он понял это по моим глазам.

— Легче, парень, — сказал он. — Я на твоей стороне. Эта сука только разыгрывает недотрогу. Хочешь, станет сейчас у меня как шелковая?

Рея проворно вскочила на ноги и схватила деньги со стола, скомкав их в кулаке.

— Только подойди, сволочь, — зарычала она на брата, — и я вырву твои проклятые гляделки!

Он рассмеялся.

— И ведь вырвала бы, — сказал он мне. — Что если нам поостыть немного, да потолковать по-свойски? Мы уже тут о тебе говорили. Можно бы поладить. Как насчет обмена кое-каких камешек, с которыми ты имеешь дело, на Рею?

Я изумленно уставился на него.

— Что скажешь, парень? — продолжал он. — Она согласится. Сама же все и придумала, когда я сказал ей, кто ты. Без камешков ты ее не получишь. Давай договариваться.

— Верни деньги, — сказал я ей.

Она язвительно улыбнулась, качая головой.

— Я передумала. Мне пригодятся эти пятьсот баксов, даже если они твои. И не пробуй их отнять. Мы с Фелом запросто тебя успокоим. Обдумай хорошенько предложение Фела. Если очень захочешь, получишь свое, но только за бриллианты. Не за один бриллиант, а за целую кучу. Подумай. А пока… убирайся отсюда!

Я взглянул на Фела и увидел, что он держит в руке короткий железный ломик.

— Даже и не пробуй, парень, — сказал он. — Я просто раскрою тебе башку. В прошлый раз ты застал меня врасплох, но теперь я приготовился. Так что смотри. А теперь катись.

Он посторонился, освобождая мне дорогу. Я ненавидел его.

Ее я тоже ненавидел, но в то же время желал ее каждой клеткой своего тела.

Я вышел из дома и, вдыхая горячий, насыщенный смогом воздух, зашагал по сорной траве и мусору к своему «бьюику».

Я не помню, как я доехал до отеля. Я полностью пришел в себя, лежа на кровати, когда утренний свет серебрил цементную пыль на стекле противоположного окна.

Меня переполняло безнадежное уныние. Даже Рея зовет меня Дешевка! Боже!

Как я ненавидел ее! Мне вдруг захотелось покончить с собой. Я лежал на кровати и спрашивал себя: «А почему бы и нет!» Самоубийство стало казаться мне лучшим выходом. Зачем мне жить? Зачем позволять этой женщине мучить меня и дальше?

Но как это сделать? Бритва? Я бреюсь электрической. Снотворное? У меня осталось только шесть таблеток. Выброситься в окно?

Я мог упасть на голову какому-нибудь из прохожих на людной улице.

Я возбужденно огляделся. Здесь не было ничего, способного выдержать мою тяжесть, если я повешусь.

Машина? Да! Я сяду в машину, разгонюсь и врежусь в дерево. Да! Так и сделаю!

Соскочив с кровати, я зашарил по карманам, ища ключи от машины. Я нигде не мог их найти. Куда я мог их деть? Обведя комнату диким взглядом, я увидел их на пыльном комоде. Когда я шагнул к комоду, зазвонил телефон.

Какое-то время я колебался, потом сорвал трубку с рычага.

— Ларри… мой дорогой мальчик!

Черное облако уныния рассеялось при звуке голоса Сидни Фремлина.

Чувствуя, что весь дрожу и обливаюсь потом, я упал на кровать.

— Привет, Сидни. — Мой голос напоминал карканье.

— Ларри, ты должен вернуться! — По его голосу я сразу догадался, что он в каком-то серьезном затруднении. Его интонация наводила на мысль о пчеле, которая попалась в бутылку и жужжит, как сумасшедшая.

— В чем дело? — спросил я, вытирая с лица пот тыльной стороной ладони.

— Ларри, золотко, я просто боюсь говорить по телефону!

Какой-нибудь отвратительный субъект может нас подслушать. Ты просто обязан вернуться. Миссис П. хочет продать, ты сам знаешь что! Сам я не справлюсь — только ты, умница, сумел бы это сделать! Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать, правда, Ларри!? Это абсолютный, страшный, полнейший секрет!

Ну, скажи, что ты понял!

Миссис П.

Я медленно перевел дыхание, мысленно переносясь на пять лет назад, когда успешно провел свою крупнейшую сделку с бриллиантами для фирмы «Люс и Фремлин». Миссис Генри Джексон Плессингтон — жена одного из богатейших торговцев земельными участками во Флориде, а богаче и не бывает, — пожелала бриллиантовое колье. Она была давним клиентом «Люса и Фремлина». До моего поступления к ним Сидни продал ей несколько мелочей, среди которых не было ничего по-настоящему ценного. Но когда на сцене появился я, то познакомившись с ней и узнав, как богат ее муж, я увидел возможность сбыть ей что-нибудь грандиозное. Когда я сообщил о своем замысле Сидни, он разволновался и заявил, что я слишком честолюбив, но я пустил в ход обаяние ив разговоре с этой немолодой женщиной подчеркнул, что ее достойно только самое лучшее. Она реагировала на такой подход, как растение реагирует на порцию удобрения. Вслед за тем я подвел разговор к бриллиантам. Я сказал, что мечтаю создать бриллиантовое колье, которое превзойдет и затмит все другие. Я объяснил, какие старания понадобились бы мне для подбора гармонирующих между собой камней. Мне доставило бы удовольствие, добавил я, сознавать, что мое произведение будет принадлежать ей. Она упивалась моими словами с удовольствием кошки, лакающей сливки.

— Но откуда мне знать, что оно мне понравится? — спросила она. — У нас с вами могут оказаться разные вкусы.

Именно такого вопроса я ждал и заранее приготовил на него ответ. Я сказал, что не только покажу ей эскиз, но и закажу у знакомого гранильщика-китайца из Гонконга стеклянную модель колье. Тогда она сможет оценить его сама. Макет обойдется примерно в пять тысяч. Естественно, если она пожелает, чтобы по нему изготовили настоящее колье, эти пять тысяч мы сбросим со счета.

Она дала согласие.

Я попросил Сидни сделать эскиз колье на бумаге. Он обладал особым даром к проектированию такого рода вещей и создал настоящий шедевр.

— Но, Ларри, в бриллиантах это будет стоить целое состояние! — воскликнул он, когда мы рассматривали эскиз. — Она никогда не пойдет на это! Оно обойдется в миллион!

— Оно обойдется дороже, — сказал я. — Предоставь все мне. Я уговорю ее, она уговорит мужа. Он богат до неприличия.

Миссис П. одобрила эскиз, и это был первый шаг. Я надеялся, что она сразу закажет колье из бриллиантов, но ей еще надо было обработать мужа, а кроме того ей пришлась по душе моя идея сначала увидеть стеклянный макет.

Моему знакомцу из Гонконга потребовалось два месяца на изготовление стеклянного колье — и как он его сделал! Только очень опытный эксперт сумел бы отличить эти камни от настоящих бриллиантов. Работа была настолько хороша, что у меня появилось опасение, как бы миссис П. не удовлетворилась макетом, чтобы потом хвастать перед знакомыми, что колье настоящее.

Я явился к Плессингтонам в их огромную виллу, выходившую на море, с двумя машинами, стоящими на площадке. Зорко следя за выражением ее лица, я выложил колье на черную бархатную подушечку. Она чуть не упала в обморок. Затем я застегнул колье на ее толстой шее и подвел к высокому зеркалу.

После чего я пустил в ход все свое профессиональное красноречие.

— Конечно, как вы сами видите, миссис Плессингтон, — сказал я, — оно сделано из стекла. Вы также видите, что в камнях нет жизни (это была неправда), но я хочу, чтобы вы представили, как каждое стеклышко загорается живым огнем… огнем бриллиантов.

Зачарованная, она стояла, глядя на свое отражение: тучная, пожилая женщина с отвислой грудью и шеей, начавшей собираться в складки.

— Даже Элизабет Тейлор позавидовала бы такому колье, какое мы сделаем.

И пока ей не пришла в голову вредная мысль удовлетвориться стеклом вместо бриллиантов, я расстегнул и снял колье.

— Но сколько оно будет стоить?

Это, конечно, самый главный вопрос. Я объяснил, что для создания такого колье из бриллиантов придется искать подходящие камни по всему свету. Когда они будут собраны, их огранят лучшие мастера, потом их оправят в платину, что тоже должно быть сделано специалистами. Все это стоит денег. Я развел руками и одарил ее чарующей улыбкой. Мы оба знали, что за колье будет заплачено не ее деньгами. Ей придется вытянуть их из мужа. Я упирал на тот факт, что бриллианты вечны. Они никогда не падают в цене. Деньги ее мужа будут хорошо вложены.

Подождав, пока она усвоит информацию, я небрежно бросил, что колье будет стоить, примерно, полтора миллиона долларов.

Она и глазом не моргнула. Да и чего бы ей волноваться?

Платить-то придется мужу. Она сидела с мечтательным выражением в глазах, груда жира в облегающем платье. Я догадывался о чем она думает.

Так что в конце концов миссис П. получила свое колье, самую дорогую вещь, когда-либо проданную фирмой «Люс и Фремлин», и притом только благодаря мне.

Окончательная стоимость колье составила миллион восемьсот тысяч долларов.

Миссис П. и ее колье вызвали немалый шум в прессе. В газетах появились ее фотографии с колье на шее и с мужем, маячившем на заднем плане с таким видом, будто он надкусил зеленую айву. Она щеголяла с колье в казино, в опере, в загородном клубе и была на седьмом небе…

Но через месяц одну из ее подруг, владелицу колье, которое я постеснялся бы предложить любому из своих клиентов, огрели по голове, а колье украли.

Женщина так и не оправилась от удара и нуждалась в постоянном присмотре сиделки.

Это нападение до смерти напугало миссис П., которая только теперь сообразила, что ее бриллианты ценой в миллион восемьсот тысяч долларов могут навлечь на нее смертельную опасность. Она немедленно сдала его в сейф ее банка и отказывалась надевать его.

Все это происходило пять лет тому назад, теперь же, по словам Сидни, она хотела его продать. Мы с Сидни знали, что за последние пять лет миссис П. пристрастилась к игре. Каждый вечер ее можно было видеть в казино за азартной игрой. Муж не вмешивался, потому что помимо продажи здоровенных ломтей Флориды и возведения небоскребов повсюду, где только для них находилось местечко, имел еще одно увлечение. Он был страшным бабником. В то время как его жена проводила большую часть ночи за игрой, сам он предавался постельным развлечениям с любой приглянувшейся ему девчонкой. Но Плессингтон знал счет своим деньгам и время от времени осведомлялся о проигрышах жены и устраивал ей взбучку. Миссис Плессингтон никогда не выигрывала. Зная все это, нетрудно было догадаться, что теперь она по уши залезла в долги и решила продать колье, пока муж не дознался об их размерах.

— Ларри? — донесся голос Сидни сквозь потрескивание электрических разрядов. — Ты слышишь?

Мне было наплевать на миссис П., на ее колье, да и на самого Сидни, если на то пошло. В моей голове засела жгучая мысль о Рее.

— Я слушаю, — сказал я.

— Ради бога, сосредоточься, Ларри, — настойчиво произнес Сидни. Пожалуйста… ради меня. Ты должен вернуться! Не могу представить, чем ты занимаешься в этом ужасном городе! Ну, скажи же, что ты вернешься и поможешь мне!

Снова судьба направляла меня. Несколькими минутами раньше я думал о самоубийстве. Если бы Сидни попросил меня заняться не перепродажей колье Плессингтонов, а чем-нибудь другим, я бросил бы трубку. Но это колье было вершиной моих достижений. Создав его, я приобрел репутацию одного из лучших специалистов по бриллиантам.

Мрачное настроение вдруг покинуло меня. Быть может, новая перемена обстановки излечит меня от маниакального влечения к Рее, но я хотел оставить себе лазейку на всякий случай.

— Я еще не поправился. Сидни, — сказал я. — У меня иногда болит голова и я не могу сосредоточиться. Если я вернусь и продам то, о чем ты просишь, сможешь ты мне дать дополнительный отпуск, если понадобится?

— Конечно, милый мальчик! Мало этого. Я дам тебе один процент от выручки, а если захочешь, то сможешь отдыхать еще шесть месяцев. Справедливей некуда, не так ли?

— Сколько она за него хочет?

Он снова зажужжал, прежде чем ответить:

— Я еще не обсуждал с ней этот вопрос. Ей не терпится получить деньги. Я сказал, что проконсультируюсь с тобой, а ты уж поговоришь с ней.

Я вновь заколебался, подумал о Рее, потом решился.

— Хорошо. Я сейчас же выезжаю. Послезавтра буду у тебя.

— Не надо на машине. Найми воздушное такси. Я оплачу расходы, — сказал Сидни. — Ты не представляешь, какое это для меня облегчение! Давай пообедаем вдвоем где-нибудь в тихом местечке. Встретимся около девяти в «Ла Пальме»… согласен?

Это был один из самых дорогих и изысканных ресторанов в Парадайз-Сити.

Сидни явно хотел задобрить меня.

— Договорились, — ответил я и положил трубку.

Во время двухчасового полета до Парадайз-Сити в кабине маленького самолета, мысль, подобная черной змее, вползающей в комнату, незаметно пробралась в мой мозг.

В этой стране полно старых жирных дураков, которые сидят на миллионах.

Так сказала Рея. Зачем ждать, пока я стану старым, жирным и глупым?

Почему бы сразу не завладеть огромным богатством?

Я думал о колье миссис П. Миллион восемьсот тысяч долларов! Я был уверен, что будучи экспертом по бриллиантам, зная крупнейших торговцев бриллиантами во всем мире, не встречу никаких затруднений с продажей камней при условии соблюдения осторожности. Эти люди с руками оторвут все, что я им предложу. Я часто продавал им бриллианты от имени Сидни, который всегда требовал оплаты наличными. Партнеры по сделке никогда не возражали, и Сидни тоже платил наличными, покупая у них, а самое главное, они признавали мою подпись.

После разборки колье, продажа камней различным коммерсантам не составит труда. При моем положении в фирме я мог действовать без всяких опасений, поскольку сам Сидни больше не поддерживал контактов с этими людьми.

Отношения с ними осуществлял я. Они уплатят мне наличными, уверенные, что деньги пойдут Сидни, на самом же деле я положу их в швейцарский банк. Легче всего будет продать колье, но украсть его так, чтобы меня никто не заподозрил — дело другое.

Я воспринимал это как вызов. Может быть, я ничего не стою, когда речь идет о грабеже, и трушу при попытке угнать машину, но операция по похищению колье, хотя и представляла собой проблему, по крайней мере, позволяла мне действовать в своей стихии.

В течение следующего часа под монотонный гул мотора маленького самолета, уносившего меня в Парадайз-Сити, я перебирал в уме методы и средства.

Я нашел Сидни, сидящего в уединенном алькове за бокалом двойного мартини.

Метрдотель ресторана «Ла Пальме» проводил меня к нему с почтением, достойным члена королевской семьи.

Как обычно ресторан был полон, и мне пришлось задержаться у нескольких столиков, отвечая на вопросы моих клиентов о здоровье, но в конце концов я добрался до алькова, и Сидни стиснул мою руку.

— Ларри, дорогой мальчик, ты просто не представляешь, как я ценю твой приезд! — выпалил он и в глазах его блеснули слезы. — Ты плохо выглядишь… у тебя усталый вид. Как ты себя чувствуешь? Утомился в полете? Я ненавижу себя за то, что вытащил тебя раньше времени, но ты ведь понимаешь меня, правда?

— Я в полном порядке, — сказал я. — Не суетись по пустякам, Сидни.

Долетел я прекрасно.

Но он не успокоился. Первым делом он заказал двойной мартини для меня, а когда метрдотель ушел, принялся расспрашивать, как мое здоровье, чем я занимался и скучал ли по нему.

Привычный к его жужжанию, я прервал его.

— Послушай, Сидни, давай о деле. Я немного устал и после обеда хочу лечь, так что давай не тратить время на разговоры о моем здоровье.

Принесли мартини, и Сидни заказал икру, суфле из омара и шампанское.

— Ничего, как ты думаешь? — спросил он. — Это все легкое и питательное, и ты потом будешь хорошо спать.

Я сказал, что заказ отличный.

— Значит, она хочет продать колье? — начал я, когда метрдотель ушел, щелкнув пальцами двум официантам, чтобы те обеспечили нам первоклассное обслуживание.

— Она пришла вчера… колыхаясь, как студень, — сказал Сидни. — Я знаком с бедняжкой не первый год, и она считает меня одним из ближайших друзей. Она призналась, что ей просто необходима большая сумма денег, только Генри ничего не должен узнать. Сначала я подумал, что она хочет просить взаймы и у меня прямо-таки голова пошла кругом от попыток придумать какую-нибудь отговорку, но она тут же все выложила. Она вынуждена продать колье, и Генри не должен — повторяю — не должен ничего знать сколько я дал бы ей.

— Опять проигралась?

— Она не сказала, но конечно… Полагаю, что она в долгах на многие тысячи. Я, понятно, как только почуял куда она клонит, сразу выпустил дымовую завесу. Я сказал, что дело должен вести ты. Ты мой специалист по бриллиантам и на твое молчание можно положиться. Я сказал, что ты в отъезде, но как только вернешься, я направляю тебя к ней. Бедняжка чуть не обмочилась. Она не может ждать и спросила, когда ты вернешься, так как дело очень, очень спешное. Я ответил, что постараюсь вызвать тебя к сегодняшнему вечеру. На этом мы и разошлись. Ну вот, ты и вернулся. Ты встретишься с ней утром, Ларри? Ты не представляешь, в каком она состоянии. Она маленькая глупышка и мне не хочется видеть, как она страдает. Ты ведь повидаешься с ней, да?

— Для этого я и приехал.

Принесли икру, и я начал намазывать тост маслом.

— Ты имеешь какое-нибудь представление, сколько она хочет?

— Насчет этого я и не заикнулся. Я не хотел портить тебе игру и не задавал никаких вопросов. Все в твоих руках, Ларри.

Я намазал на масло икру.

— Дело может оказаться не простым. Сидни. Ты, конечно, понимаешь, что колье придется разобрать? Нечего и думать продавать его в теперешнем виде.

Опять поднимется шумиха и если Плессингтон увидит на фото какую-нибудь другую женщину с нашим колье, миссис П. придется плохо. Я кое-что надумал, пока летел. Мы сами могли бы чертовски неплохо заработать на этой сделке.

Можно даже продать камни за два миллиона долларов, но сработать нужно очень аккуратно.

Сидни вытаращил глаза.

— Два миллиона?

— Вот как я себе это представляю: я встречаюсь с миссис П., объясняю, что если она хочет от нашего имени продать колье в его теперешнем виде, мы дадим ей миллион восемьсот тысяч — столько же, сколько и заплатила она сама. Из твоих слов ясно — а я укажу ей, что повторная продажа колье вызовет такой же интерес прессы, как и первая — что стоит ей понять это, как она перепугается и не позволит нам продать его в таком виде. Тогда я объясню ей, что если колье разобрать, стоимость его значительно понизится. Камни придется продавать по отдельности и мы не сможем предложить ей больше девятисот тысяч… половину первоначальной цены. Если она согласится, а она может согласиться — тогда ты платишь ей девятьсот тысяч и колье становится нашим.

— Я поднял руку, видя, что он готов прервать меня. — Дай мне закончить. Ты должен спроектировать бриллиантовое ожерелье, в которое войдут все камни от колье, я закажу ожерелье Чану в Индии или на Ближнем Востоке и сбуду ему ожерелье за два миллиона. И тогда ты заработаешь миллион сто тысяч долларов, а это, по-моему, очень даже выгодная сделка.

Он откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел на меня.

— Но мы не можем так поступать! — воскликнул он с возмущенным видом. Нельзя же наживаться такими методами на этой бедняжечке.

— Это бизнес, Сидни, — сказал я, накладывая себе еще икры. — Спроси Тома, можем ли мы так поступить.

Он всплеснул руками.

— У Тома не душа, а счетная машина и кассовый аппарат вместо сердца.

— Потому-то ты и ешь икру.

Несколько минут он задумчиво жевал.

— Ты действительно думаешь, что сможешь продать ожерелье за два миллиона?

— А почему бы и нет? — Я был уверен, что не смогу, но мне нужна была приманка для Сидни. — Даже Бартони могут купить его за такую сумму, но тебе придется спроектировать ожерелье, перед которым любое другое покажется дешевкой.

У него загорелись глаза. Такие задачи Сидни обожал.

— Я сумею, уверен! Какая замечательная идея, Ларри! Умница мы моя!

Я понял, что обработал его и начал успокаиваться. Мы молча выпили шампанского, потом я осторожно ступил на очень тонкий лед.

— Понадобится время. Сидни. Мне придется слетать в Гонконг. Чан проработает над ожерельем не меньше месяца. На его продажу уйдет три, а то и пять месяцев. Что станет тем временем с миссис П.?

Он изумленно уставился на меня. Эта мысль не приходила ему в голову.

— Я знал, что это слишком хорошо, чтобы поверить! Она не может ждать!

По-моему, она не сможет ждать и недели!

Подошел официант и убрал тарелку. Мы сидели молча, пока не подали суфле из омара и официант удалился.

И тогда я бросил свою бомбу, не зная, взорвется она или нет.

— На мой взгляд, Сидни, если мы хотим, чтобы сделка состоялась, тебе придется одолжить ей деньги до продажи ожерелья.

Он широко раскрыл глаза.

— Девятьсот тысяч? — Его голос поднялся до писка.

— Ссудишь их ей под шесть процентов, а ожерелье в конце концов продашь за два миллиона, — сказал я. — Спроси Тома, бывают ли сделки выгодней.

— Но мне не по средствам одолжить ей такие деньги!

— Я не говорю, чтобы ты одалживал ей деньги. Одолжит фирма.

— Том никогда ни под каким видом никому не одолжит, даже самому Никсону.

— Ладно, тогда деньги дашь ты. Твой банк позволит тебе превысить кредит.

Что ты потеряешь? Ожерелье будет твоим. Даже если я не смогу получить за него два миллиона — а я думаю, что смогу — свою цену мы всегда получим. Даже в этом случае ты удвоишь свои деньги. Да ну же, Сидни… такой шанс бывает раз в жизни!

В раздумье он отправил в рот вилку с суфле, и я заметил вдруг появшееся в его глазах выражение алчности.

— Тому не обязательно знать об этом, правда? — сказал он.

— Я имею в виду, если я вношу деньги — мои собственные личные деньги тогда и те деньги, которые ты вернешь от продажи ожерелья тоже будут моими личными деньгами… не правда ли?

— Правильно… минус один процент моих комиссионных.

Он взглянул на меня, слегка прищурясь, и я понял, что он не подумал об уплате моих комиссионных.

— Да… один процент тебе, — было заметно, что он пытается произвести подсчет в уме.

— Ты дашь мне восемнадцать тысяч долларов, вычти еще девятьсот тысяч миссис П. и прибавь еще шесть процентов на твою ссуду, и у тебя останется приблизительно восемьсот восемьдесят тысяч чистой прибыли. — По-моему, совсем недурно.

Он подумал еще немного и сказал:

— У меня есть идея даже лучше, Ларри, дорогой мальчик. Что если ты попробуешь убедить миссис П. продать колье сразу за семьсот пятьдесят тысяч?

В конце концов деньги-то не ее. Я мог бы продать акции для покрытия этой суммы и тогда колье стало бы моим, и я мог бы и не беспокоиться из-за Тома, правильно? Если я так сделаю, а ты продашь ожерелье за два миллиона, я мог бы получить миллион с четвертью… довольно заманчиво, не правда ли?

— Я думал, ты не хочешь наживаться на бедняжке, — сказал я, прикидываясь, что шокирован.

Он беспокойно заерзал.

— В конце концов, ты сам сказал, что это бизнес. — Он сделал паузу, вглядываясь в мое лицо. — Как тебе кажется, сумеешь ты убедить ее продать за такую цену?

— Попытка не пытка. — Я покончил с остатками суфле.

— Ларри, посмотри завтра, что можно сделать. Я уверен, у тебя получится.

— Сидни щелкнул пальцами, подзывая официанта, и заказал кофе. — Послушай, я вот что сделаю… добудь колье за семьсот пятьдесят тысяч и я дам тебе два процента. Справедливей некуда, согласен?

— И оплатишь билет на самолет до Гонконга и все расходы, — сказал я, зная что никакого Гонконга не будет.

— Естественно, дорогой.

— Терри знает о миссис Плессингтон?

— Не упоминай об этом скверном мальчишке! Право же, мне следует избавиться от него! — Сидни покраснел от раздражения. — Честное слово, он становится совершенно, ну совершенно невозможным!

— Это к делу не относится… знает он или нет?

— Конечно, нет!

— Ты уверен? Миссис Плессингтон приходила к тебе. Разве он не поинтересовался, что ей нужно?

— Мы даже не разговариваем!

— Он не мог подслушать? — Мысль о Терри заставляла меня нервничать. Он слишком хорошо разбирался в бриллиантах, чтобы я мог чувствовать себя в безопасности.

— Нет… нет! Когда приходила миссис Плессингтон, он был занят с клиентом.

— Слушай, Сидни, он не должен ничего знать. Собственно, никто не должен знать, а то пронюхает Том. Строго говоря, сделка должна проходить через фирму. У Тома будут все причины для недовольства, если он узнает про нашу затею.

Сидни опять тревожно заерзал. Он знал это не хуже меня.

— Если я куплю колье на свои деньги, — сказал он несколько вызывающе, Том будет здесь ни при чем.

— Но миссис Плессингтон — клиент фирмы, — указал я.

Я хотел внушить ему чувство вины. — Слушай-ка, Сидни, чтобы фирма осталась в стороне, тебе лучше работать над эскизом дома, а не в офисе. Если я достану колье, его тоже лучше держать дома.

Ему неоткуда было знать, что это условие существенно для моего плана.

Он не колебался.

— Да… все остается строго между нами. — Он с доверием посмотрел на меня. — Ты поможешь с ожерельем, Ларри?

Ну и нахал, черт его подери, подумал я. Ведь знает, что без меня не сможет ни сделать ожерелье, ни уговорить миссис Плессингтон расстаться с колье за такую возмутительную цену, и тем не менее, собираясь получить большой куш и выкинуть Тома из сделки, он предлагает мне жалкие два процента.

— Ты знаешь, на меня можно положиться, — ответил я.

Во время полета в аэротакси, обдумывая как украсть колье без риска, я испытывал угрызения совести из-за Сидни, потому что в случае успешного выполнения моего плана, ему предстояло понести ущерб, но теперь, когда он показал свою алчность, упреки совести затихли.

Скажи он мне: «Слушай, Ларри, давай поделим поровну. Ты берешь на себя всю работу, а я предоставляю капитал», и я отказался бы от своей затеи, но раз он проявил себя таким проклятым жадюгой и эгоистом, предложив мне только два процента, я, не сходя с места, решил осуществить план. Ему наплевать на миссис Плессингтон, так чего мне беспокоиться о нем?

Сцену, которую устроила мне миссис Плессингтон, лучше забыть. Она не назвала Сидни вором прямо, но это подразумевалось. Она плакала и заламывала свои толстые руки. Она неистово металась по просторной комнате, выставляя себя в самом нелепом виде. Она обвинила меня во лжи, напомнив, как я уверял ее, будто ее бриллианты никогда не потеряют ценности. На это я возражал, что колье придется разобрать и, если она подождет с год или около этого, я обеспечу ей не менее полутора миллионов за камни и платину, но поскольку она требует деньги сразу. Сидни не может предложить ей больше.

Наконец, она утихомирилась. Что ни говори, на три четверти миллиона долларов не начихаешь, особенно если теряешь не свои деньги. До сих пор ей не приходило в голову, что попытка продать колье в его теперешнем виде неизбежно приведет к огласке, и это соображение в конце концов укротило ее.

Она сказала, что примет чек, выписанный Сидни, который я держал наготове, но добавила, что никогда больше не будет иметь дела с фирмой «Люм и Фремлин».

Я сделал несколько приличествующих случаю тактичных замечаний, хотя мне было наплевать на это.

И тут она выкинула нечто настолько неожиданное, что я на какой-то момент онемел.

— Вы должны, по крайней мере, отдать мне стеклянное колье, — сказала она.

— Хоть это вы обязаны сделать! Если муж захочет взглянуть на колье, я смогу показать ему имитацию. Он не заметит разницы.

Она, естественно, не знала, что стеклянное колье было осью, на которой вращался мой план. Загрести два миллиона долларов без него — мой план просто переставал существовать.

Пять лет назад, после того как Сидни доставил настоящее колье миссис Плессингтон, он спросил у меня про стеклянный макет. В Сидни была жилка скупости, и он терпеть не мог лишних трат. Я сказал, что он в сейфе, а что?

Он спросил, нельзя ли вернуть это Чану в обмен на кредит… тысячи три долларов? Зачем нам стеклянная копия?

Я гордился им как своим творением. В то время мне повезло на бирже и я чувствовал себя богачом. Я сказал, что верну копию Чану и спрошу, сколько он за нее предложит, но сделал иначе. Я сохранил колье в качестве сувенира.

Когда Сидни спросил про него, я сказал, что Чан заплатил лишь две тысячи пятьсот, и дал ему свой личный чек.

И вот теперь миссис Плессингтон требовала копию.

Справившись с секундной растерянностью, я сказал, что ее сломали и использовали камни для других макетов.

Услышав такие слова, она едва не лопнула и принялась настаивать, чтобы мы немедленно изготовили для нее новую копию. Я обещал все устроить, но просил учесть, что на это потребуется не менее трех месяцев. Ей пришлось удовлетвориться этим.

Мы вместе отправились в банк в ее «роллс-ройсе» и она забрала колье из хранилища. Оно лежало в шикарном кожаном футляре, обитом внутри черным бархатом. Я не видел колье уже года четыре. От его красоты у меня захватило дух. Я подал ей чек, а она мне колье.

Она чуть не бегом поднялась из хранилища, торопясь перевести чек на свой счет. Я оставил ее за разговором с управляющим и взял такси до дома.

Открыв стенной сейф, я достал стеклянное колье. Положил копию и оригинал рядом на стол и стал их рассматривать.

Сидни был дизайнер и только. Он не разбирался в бриллиантах и я был уверен, что он не отличит один от другого. Изумительная работа Чана была бы способна обмануть даже Терри. Присмотревшись, он, конечно, отличил бы подделку, но Терри не представится случая рассмотреть их. Об этом я позаботился.

Я положил стеклянное колье в кожаный футляр, а настоящее в пластиковый, который убрал к себе в сейф.

Потом позвонил Сидни в магазин и сказал, что все прошло гладко. Он, как обычно, зажужжал словно пчела, попавшая в бутылку, и назначил встречу у себя в пентхаусе через полчаса.

Пентхаус Сидни был великолепен. Его окна выходили на море. В нем имелась прекрасная, со вкусом обставленная гостиная, четыре спальни, плавательный бассейн, фонтан в холле и все прочие штучки, которым богатый педераст умел найти применение.

Когда я позвонил, он уже ждал меня.

— Как она реагировала? — спросил он, вводя меня в просторную комнату, поглядывая на сверток в коричневой бумаге, который я нес в руке.

— Как и следовало ожидать. Она не назвала тебя вором прямо, но это подразумевалось. Она сказала, что больше ее ноги у нас не будет.

Сидни вздохнул.

— Я догадывался, что бедняжка именно так и отреагирует. Что же, отнесемся к этому мужественно. В конце концов, она ничего не потратила у нас за последние годы. — Он не сводил глаз со свертка. — Оно здесь?

Наступил критический момент. Я стал так, чтобы на меня падал солнечный свет, сдернул, оберточную бумагу и открыл футляр. Солнце заиграло в стекле, и Сидни с восторгом уставился на колье.

— Оно изумительно, Ларри! Какая красота! Ах ты, умница! Теперь надо браться за работу. — Он отобрал у меня футляр, еще раз полюбовался колье, потом закрыл крышку. Первая, самая важная проверка, кажется, прошла успешно.

— Я набросаю несколько эскизов, о потом мы их обсудим. Буду работать весь уик-энд.

— Сидни, я оставил в Люсвиле свою машину. Завтра я слетаю туда и пригоню ее назад. Я возьму отгул на понедельник. Ладно?

— Конечно! А я тем временем приготовлю кое-что, над чем мы вместе поработаем. — Я смотрел, как он подходит к Пикассо, снимает его и открывает стенной сейф, спрятанный за картиной. Я знал эту модель сейфа. Очень сложная система, в такой не заберешься без того, чтобы тебе на голову не свалилась целая орава полицейских. Он положил футляр в сейф, захлопнул дверцу и, повесив картину на место, повернулся ко мне с сияющей улыбкой. — Во вторник оставь вечер свободным, Ларри. Приходи сюда. Устроим маленький ужин вдвоем, а после сможем просмотреть мои эскизы… скажем, в восемь?

— Отлично. Ну, ладно, Сидни, я поехал в магазин.

В такси я думал о том, что меньше чем через сутки я увижу Рею.

Глава 6

В двенадцатом часу я затормозил перед домом Морганов. Входная дверь была открыта, но никаких других признаков жизни я не видел.

Выйдя из машины, я пересек двор, заросший сорной травой, и заглянул в гостиную.

Рея сидела за столом, разложив перед собой газету. Она подняла голову с насмешливым выражением в зеленых глазах.

Ее вид пробудил во мне мучительное вожделение. «Господи! — подумал я. Вот это женщина! Самая волнующая, самая дьявольская, самая желанная женщина в мире!» Одетая все в то же дешевое бумажное платье и те же дешевые голубые бусы, она казалась олицетворением губительной похоти.

— Ты? — Она откинулась в кресле. — Чего надо, дешевка?

Безумная ярость, с которой я не мог совладать, поднялась во мне. Я сделал три стремительных шага вперед и дал ей оплеуху, отбросившую ее назад.

— Не смей называть меня так! — заорал я и приготовился, ожидая, что она вскочит и кинется на меня, но она не пошевелилась. Она сидела неподвижно, прижав ладонь к лицу, с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Четко сработал, парень, — сказал Фел, входя в комнату ленивой походкой.

— Так с ней, сукой, и надо. Я догадывался, что мы скоро тебя увидим. Будь как дома.

Я игнорировал его, не сводя глаз с Реи.

— Тронь меня еще раз и пожалеешь, — сказала она, но в ее голосе не чувствовалось уверенности.

Мое бешенство начало утихать и я вдруг подумал, что до сих пор обращался с ней неправильно, упрашивая и пресмыкаясь. Я вспомнил, как третировал ее брат. Может быть, она уважает мужчин, которые не церемонятся с нею?

— Назови меня еще раз так и снова получишь, — сказал я. Отодвинув плечом Фела, я подошел к исковерканному креслу и сел. — Я пришел для разговора.

Если не струсите, мы втроем могли бы прикарманить кое-какие бриллианты.

Рея уставилась на меня, как на сумасшедшего, но Фел разразился громким смехом.

— Видишь? Я говорил тебе, в нем есть перец, глупая ты корова, — сказал он Рее. — А ты никак не верила. Я же говорил, он парень не промах. Я-то знаю… я таких примечаю за милю.

— Заткнись! — огрызнулась Рея, по-прежнему глядя на меня. — И как же тебя понимать?

— Хоть у меня и есть кое-какие деньги, — сказал я, — мне не хватает… а кому хватает? Вы хотите денег, так почему бы вам не примкнуть ко мне и не раздобыть их?

С заблестевшими глазами и напряженным лицом она подалась вперед.

— Как?

— Вы не поленились узнать, кто я, ну а я не поленился узнать о вас. Я знаю, что ты участвовала в двух паршивеньких налетах и оба раза отхватила по четыре года. Детские забавы. Если у вас с братом хватит воображения и смелости, вас ждет полмиллиона.

Фел втянул воздух с резким, свистящим звуком, а Рея застыла, сжимая кулаки.

— Ты серьезно? Полмиллиона? — спросил Фел голосом, похожим на карканье.

— Я пришел не для того, чтобы валять дурака. Именно так.

Полмиллиона вам на двоих, полмиллиона мне.

— Меня не проведешь, — резко бросила Рея. — Что скрывается за твоей трепотней? Или ты вообразил, что меня можно одурачить такой чепухой, а? Я не вчера родилась! Полмиллиона! Ха!

— А, да заткни ты свою проклятую глотку! — заорал на нее Фел. — Сама ты городишь чепуху. Говорю тебе, этот парень в порядке. — Он повернулся ко мне.

— Говори дальше, мистер… чего ее слушать? У нее всегда было ума с горошину. Что это там про полмиллиона? Иисусе! Вот бы мне такие деньжата!

— Они лежат себе и нас дожидаются, — сказал я. — Вам всего-то дел, что войти и взять их, потом уйти.

— Войти в этот ваш магазин и обчистить его, так что ли? — недоуменно спросил Фел.

— Не говори глупости! Поди попробуй — глазом не успеешь моргнуть, как окажешься за решеткой. Нет… это работенка легкая, безопасная и простая.

— А ты что будешь делать? — вмешалась Рея, глядя на меня холодно и подозрительно. — Стоять в стороне, пока мы работаем, а если дело сорвется, тебя только и видели?

— Промаха быть не может. Все очень просто, — сказал я. — Я организую дело и продаю бриллианты. Без меня не будет и денег. Но если вы струсили, скажите сразу и я найду кого-нибудь другого.

— Смотри-ка ты! До чего переменился парень с тех пор, как заходил сюда в прошлый раз! — В голосе Фела звучала благоговейная нотка. — С чего бы это, мистер?

— С вас, вот с чего, — сказал я. — Из-за вас и начал думать. — Я посмотрел на Рею. — Я решил не ждать, пока стану старым, жирным и глупым.

Решил разбогатеть сейчас.

Ее глаза не утратили своего недоверчивого выражения.

— Ладно, что за дело? — спросила она, хмурясь, но я понял что заинтересовал ее. — Нечего ходить вокруг да около. О чем ты толкуешь?

Я был готов к этому вопросу. Достав из бумажника фотографию колье, я положил ее на стол перед Реей.

— Вот о чем. Здесь бриллиантов на миллион восемьсот тысяч долларов.

Фел подошел и склонился над столом, заглядывая через плечо сестры. Я пристально наблюдал за ними и по выражению алчности, сразу появившемуся на их лицах, понял, что они попались на мою удочку, так же, как перед этим попался Сидни.

Потом Рея подняла на меня глаза.

— Мы можем задремать на двадцать лет, если погорим.

— Черт! — взорвался Фел. — Ты кончишь ныть? Тебе обязательно нужно всегда совать свои проклятые палки в колеса? Заткнулась бы лучше!

— Я побывала в тюрьме… а ты нет, — сказала она. — Дурак ты и говоришь по-дурацки.

— Никакой тюрьмы не будет, — вмешался я. — Дайте объяснить.

И я рассказал им о колье миссис Плессингтон, показал газетные вырезки и фотографии, на которых она была снята с колье на шее. Я рассказал им о ее больших карточных долгах, из-за которых она вынуждена тайно продать колье и о том, как мой босс купил его по бросовой цене, и как мы с ним решили сделать из колье ожерелье, чтобы продать с большой выгодой. Паршивый скупердяй предложил мне только два процента с выручки, закончил я, — вот я и решил забрать колье. В моем положении я могу без риска продать камни за миллион. Я разделю его с вами пополам, — и пользуясь любимым выражением Сидни, я добавил:

— Справедливей некуда, правда?

Рея смотрела на меня испытующе и недоверчиво.

— Что-то ты больно расщедрился, а? — Ее холодные, недоверчивые глаза шарили по моему лицу. — Что у тебя на уме? Ты, по-моему, знаешь, что мы пошли бы на дело и за десятую долю цены. Что ты задумал?

Я понял, что переборщил. Она, конечно, была права. Предложи я им пятьдесят тысяч, они все равно ухватились бы за них с радостью, но теперь было поздно пятиться. Я совершил промах и теперь следовало усыпить ее подозрения. Я бесстрастно встретил ее твердый, пристальный взгляд.

— Мне кажется, — начал я, — поскольку вы проделаете самую опасную часть работы, то получите половину. Вы останетесь довольны и будете держать язык за зубами. Я вовсе не хочу, чтобы вы начали тянуть из меня деньги после дела. Чтобы избежать этого и обезопасить себя от шантажа, я и делю куш пополам.

— Этот парень думает на два хода вперед… у него котелок варит, возбужденно сказал Фел. — Твоя правда, мистер. Полмиллиона и ты о нас больше не услышишь!

— Опасная часть работы? — Рея моментально заметила еще один мой промах. Ты говорил, дело будет простое и легкое. В чем тогда опасность?

— Мне следовало сказать «активная часть работы», а не опасная, но риска все равно не избежать. — Я говорил себе, что с ней нужно держаться настороже. В отличие от своего легковерного дурака брата, она требует такого же деликатного обращения, как мешок с гремучими змеями.

Она долго не сводила с меня пристального взгляда и, наконец, спросила:

— Так что мы должны делать?

— Прежде всего вам надо придать себе более респектабельный вид: брат и сестра в отпуске. Купите себе поприличнее одежду на те деньги, которые украли у меня. Потом вы поедете в Парадайз-Сити и остановитесь в мотеле «Пирамида». Зарегистрируйтесь как Джон и Мэри Холл. — Я достал золотой карандаш и написал номер своего телефона на полях газеты, лежавшей на столе.

— Позвоните мне во вторник после полуночи и сообщите номер вашей комнаты. Я не хочу спрашивать о вас у портье. В среду вечером я приеду к вам в десять часов и разъясню все необходимые детали. Дело можно провернуть в следующую пятницу, но я скажу точно, когда мы встретимся в среду.

— Ты еще не сказал, как мы будем действовать, — сказала Рея, наблюдая за мной. Я хочу знать.

— Мы с боссом будем работать над эскизом ожерелья у него дома и колье будет лежать на столе. Оно понадобится нам для образца — Вам только и дела, что войти, связать нас, чтобы не могли мы поднять тревогу, забрать колье и уйти. Вот так все легко и просто.

— Не, ей-богу! — воскликнул Фел — Неужели и вправду так просто? И никаких фликов? Мы просто заходим и берем эту чертову штуковину?

— Именно. — Я встал. — Есть еще вопросы?

— Нам брать пистолеты? — спросил Фел.

— Конечно, но не заряженные. Никто не будет сопротивляться. Они нужны вам только для острастки… вы поняли? Не заряженные.

— Ясно, я запросто раздобуду пару пушек.

— Подробности обсудим в среду. Организацию предоставьте мне Ваше дело приодеться, держаться респектабельно и не привлекать внимания — Я взглянул на Рею. — Хочешь о чем-нибудь спросить?

Она хмуро вглядывалась в меня.

— В чем здесь подвох? — спросила она. — Я носом чую, здесь что-то не так: полмиллиона баксов без труда, без риска, без копов. Темнишь! Какую игру ты затеял?

Я повернулся к Фелу.

— Ты сможешь найти кого-нибудь себе в напарники? Она мне уже осточертела.

В конце концов, двое мужчин лучше, чем мужчина и недоверчивая сука.

Он осклабился.

— Не обращай на нее внимания. Она всегда такая. Во вторник вечером мы будем в мотеле, мистер.

— Если вы не дадите о себе знать до полуночи вторника, я пойму, что вы струхнули, и найду других.

Это была моя прощальная реплика.

За пять лет работы у Сидни я много раз бывал у него в пентхаусе. Берт Лоусон, ночной вахтер, знал меня и всегда весело приветствовал, открывая мне дверь.

В десять вечера стеклянная дверь в подъезде запиралась.

Закрыв дверь, Лоусон уходил к себе в дежурку и проводил остаток ночи перед телевизором. Он выходил только для того, чтобы впустить случайного гостя или ответить на телефонный звонок, что редко нарушало его покой.

Четверо богатых обитателей дома, включая Сидни, имели свои ключи от парадного и после десяти открывали двери сами. За исключением Сидни, все они были пожилыми людьми и если и выходили по вечерам, то очень редко. Это облегчало мою задачу. Входная дверь запиралась на автоматический замок.

Когда приходило время закрывать, Лоусон опускал защелку у предохранителя и после этого дверь можно было открыть только воспользовавшись ключом. Я не предвидел никаких затруднений с посещением Сидни после десяти вечера. Лоусон впустит меня. Я поднимусь в лифте на последний этаж, потом спущусь в вестибюль. К тому времени он вернется к себе в дежурку смотреть телевизор Мне нужно только прошмыгнуть через вестибюль, поставить замок на предохранитель, а потом подняться по лестнице в пентхаус Сид ни.

Входная дверь Сидни тоже была снабжена автоматическим замком. Вечно забывая ключи, он редко запирал ее, зная, что дверь дома всегда охраняется днем и запирается на ночь. Если в вечер нападения ему случится запереть дверь, когда я буду у него, я сумею найти предлог, чтобы открыть ее. Я мог бы оставить чемоданчик в прихожей и выйти за ним, пока Сидни работает за столом, и поставить замок на предохранитель. Главное, чтобы Рея и Фел ворвались в пентхаус неожиданно и захватили Сидни врасплох. Я был уверен, что страх парализует его. Увидев пистолеты, он не посмеет и пальцем шевельнуть. Я не ожидал никаких неожиданных действий с его стороны, но мне, во избежание подозрений, придется разыграть из себя храбреца. Фел оглушит меня ударом пистолета. Мне не улыбалась эта перспектива, но было необходимо застраховаться от всяких подозрений. Я перенес сотрясение мозга при автомобильной аварии, поэтому Фел не должен бить меня по голове, а только по лицу.

Занятый этими мыслями, я вел машину к Парадайз-Сити. Я почти не сомневался, что Рея и Фел проглотили крючок, несмотря на ее подозрительность. Но если они воображали, что я позволю им уйти с бриллиантами на миллион восемьсот тысяч долларов, то их ждало разочарование.

Трюк заключался в том, чтобы подсунуть им стеклянное колье. Во время полета в Парадайз-Сити я почувствовал, что Рея начинает вызывать у меня опасения. Теперь, возвращаясь домой в «бьюике», я спрашивал себя, так ли уж мне хочется близости с ней. Я испытывал к ней вожделение, но оказалось, что миллион долларов влечет меня сильнее. Подвернись мне возможность переспать с ней, как с потаскушкой, которой она и была, я бы воспользовался ею, но последний наш разговор показал мне, какая это холодная, черствая и жестокая тварь, лишенная всякого проблеска чувства.

Миля за милей оставалась позади и у меня постепенно складывался план, как использовать ее и брата в качестве пешек. В отличие от своего брата-идиота она отнеслась ко мне с подозрением. В среду вечером придется вести себя с ней очень осторожно. Все пойдет прахом, если, подобно дикой кошке, почуявшей западню, поняв инстинктом, что это ловушка, она откажется от дела. Без нее и Фела мой план сорвется. Я не имел никаких других связей с преступным миром Не мог же я спрашивать первых встречных, не желают ли они принять участие в краже драгоценностей.

Итак, все зависело от того, как пройдет наша встреча в среду. Я был уверен, что она явится в мотель, но до той поры у нее будет время все обдумать и постараться понять, в чем заключается подвох и почему я, как дурак, предложил им полмиллиона. Выражение ее холодных, зеленых глаз сказало мне, что я не убедил ее своим объяснением.

Но в одном я был уверен, ей никогда не догадаться, что колье поддельное.

Я считал, что оставив колье в их руках, я усыплю их подозрения. Колье послужит приманкой для ловушки, и я был убежден, что мысль о такой приманке никогда не придет ей в голову. Завладев колье, она почувствует себя хозяйкой положения. Она будет уверена, что теперь я не в состоянии надуть ее.

Когда во вторник утром я появился в магазине, Джейн Боумен, моя секретарша, сказала, что Сидни не придет. Ему нездоровится. Я догадался, что он бьется над проектом ожерелья и задача оказалась трудной. Я подумал, не позвонить ли ему, но Терри наблюдал за мной, и я решил позвонить во время перерыва.

В то утро бизнес шел бойко. До перерыва я продал бриллиантовую брошь, браслет и обручальное кольцо.

Воспользовавшись телефоном-автоматом, я позвонил Сидни. Голос его звучал подавленно.

— Ларри, золотко, это будет непросто. Я весь уик-энд делал наброски и прикидки и начинаю немного отчаиваться.

Это было непохоже на Сидни, но я знал, как трудна его задача.

— Сделать два миллиона долларов никогда не бывает просто, Сидни, — сказал я. — У тебя уже есть, что показать мне сегодня вечером?

— Показать? — Его голос поднялся до писка. — Сотни и сотни набросков. Мне уже тошно на них смотреть.

— Не волнуйся. Я зайду в девять и мы их разберем… идет?

— Сколько в тебе уверенности! Да. Я закажу Клоду очаровательный обед… приходи пораньше. Приходи в восемь.

— Извини, я буду занят. Я приду, — сказал я и повесил трубку.

Я хотел, чтобы работая над колье, мы встретились попозже. Это играло важную роль в моем плане.

Клод, толстый, добродушный педераст одно время работавший в Париже у «Максима» помощником шеф-повара, был для Сидни чем-то наподобие Пятницы. Его рабочий день продолжался с восьми утра до десяти вечера. Он приходил и уходил точно во время. Он превосходно готовил и содержал роскошное жилье Сидни в безукоризненном порядке с помощью двух цветных женщин, выполнявших грязную работу.

В тот вечер, в начале десятого, он открыл дверь на мой звонок и просиял, увидев меня. Я был одним из его немногих любимцев.

— Добрый вечер, мистер Ларри. Разрешите выразить мою радость по поводу вашего выздоровления. — Его радужное приветствие были искренне. — Входите, пожалуйста. Мистер Сидни вас ждет. — Понизив голос, он продолжал:

— Обед почти готов. Так что прошу вас, не засиживайтесь слишком долго за коктейлями.

Я пообещал и прошел в просторную комнату, где застал Сидни за письменным столом с бокалом мартини.

— Ларри! Как я рад тебя видеть… Это совершенный ад! Иди, посмотри.

Я подошел к большому шейкеру и щедро налил себе мартини, после чего опустился в одно из больших кресел.

— Потом, Сидни. Сначала, давай пообедаем.

— У меня просто гудит голова. — Прихватив стакан. Сидни подошел к креслу, стоявшему рядом с моим, и сел. — Я начинаю сомневаться в успехе. Боже!

Прошлой ночью я не мог заснуть! Я все думал, что отдал этой ужасной женщине три четверти миллиона! Наверно, я потерял остатки ума! Я уже начинаю задумываться, верну ли вообще когда-нибудь свои деньги!

— Успокойся… вернешь с лихвой. Будет, Сидни, не тревожься зря. После обеда мы во всем разберемся. — И несмотря на явное отсутствие интереса с его стороны, я принялся рассказывать, как прошел день в магазине, что я продал и кому, добавив, что о нем многие спрашивали.

За этой болтовней, я покончил со своим мартини к тому моменту, когда Клод объявил, что обед подан. Это был отменный обед: фаршированные яйца чайки, за которыми последовали котлеты из баранины, одно из коронных блюд «Максима».

После обеда мы вернулись в гостиную. Я слышал, как ушел Клод, захлопнув за собой входную дверь. Я гадал, спустил ли он предохранитель замка.

— Я только зайду в маленькую комнатку, — сказал я, — а после давай займемся делом.

Когда Сидни сел за письменный стол, я вышел в прихожую, увидел, что предохранитель поднят и дверь не заперта, потом прошел в туалет, спустил воду и вернулся в гостиную.

В течение следующего получаса мы рассматривали эскизы Сидни. Для меня это было пустой тратой времени, поскольку я знал, что никакого ожерелья не будет, но приходилось играть роль до конца. Среди множества набросков я отобрал три, которые, как я сказал ему, были близки к идеалу.

— Ты действительно так считаешь, Ларри? Или ты говоришь это только по доброте? — Сидни смотрел на меня с тревожным ожиданием.

— Ты смотришь на колье, когда работаешь?

— Нет, зачем? — Он удивленно раскрыл глаза. — Я держу его в сейфе.

— То-то и оно! — Я прищелкнул пальцами. — Вот почему у тебя не получается. Достань колье и положи на стол. Оно тебя вдохновит.

Он изумленно посмотрел на меня, потом его лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Знаешь, а ведь мне это и в голову не приходило! Умница! Вероятно, ты совершенно прав!

Он повторил церемонию со снятием Пикассо и открыванием сейфа. Я знал, что он мне полностью доверяет, и все же открывая сейф, он повернулся так, чтобы я ничего не мог видеть за его спиной. Он потратил уйму денег на сейф и теперь только ему, и никому больше, принадлежало право знать, как он открывается.

Он положил колье на стол. Я передвинул настольную лампу так, чтобы свет падал прямо на стеклянную имитацию. Она и в самом деле выглядела прекрасно.

Он сел и несколько минут всматривался в колье, потом выбрал лучшие эскизы и стал их изучать.

— Ты прав, Ларри, золотко. У меня здесь неверная градация. Ах, какой я глупый! Да, кажется, я могу сделать кое-что получше. — Он принялся лихорадочно набрасывать рисунок, а я наблюдал за ним, куря сигарету. Через полчаса, после трех неудачных попыток, он закончил набросок настолько впечатляющий, что я почувствовал — необходимо унять его энтузиазм, иначе следующая встреча окажется излишней, а мне она была необходима.

— Вот оно! Я это чувствую! — возбужденно воскликнул он. — Посмотри.

У него получилось как раз то, что нужно.

— Очень хорошо, — сказал я нарочито вялым тоном.

— Это именно то, что нужно! Ты видишь, как я расположил большой камень?

Почему я раньше не догадался!

— Превосходно. — Я нахмурился, потом покачал головой.

— Разве тебе не кажется, что здесь все на своем месте? — спросил он с тревогой.

— Почти. Я мог бы продать это за полтора миллиона, но ведь мы хотели два.

— Больше никаких камней я докупать не стану, если ты это имел в виду. Голос Сидни стал капризным.

— Нет… нет, конечно, нет. Композиция идеальная, меня смущает оправа.

Слишком классическая, пожалуй. Не надо спешить, Сидни, дай мне подумать над ним. Я приду к тебе в пятницу вечером. Уверен, к этому времени мы найдем решение.

— В пятницу вечером? — Он открыл свою записную книжку-календарь и полистал ее. — В пятницу не получится. Я обещал пообедать со скучнейшим субъектом и никак не смогу отменить встречу. Вот в четверг я свободен.

— Отлично. — Я встал, прикидывая, что для окончательной подготовки операции у меня остается вся среда и четверг до десяти вечера… должно хватить. — Я приду в десять. И тогда следующий ход — Гонконг.

— Приходи пораньше, Ларри. Клод приготовит для тебя что-нибудь особенное.

— Извини. Раньше не смогу. Я обедаю с Джонсонами, (ложь) … боже, помоги мне! Ее интересует бриллиантовая брошь. Когда я получу более или менее ясное представление, чего она хочет, то попрошу тебя сделать для нее несколько эскизов.

— Эта противная старая карга? — Сидни вздохнул. — Всегда только старые и толстые.

— У них есть деньги.

Я убрал эскиз в бумажник.

— Как ты себя чувствуешь, Ларри? У тебя неважный, все-таки вид, — сказал Сидни, провожая меня к двери.

— Нормально. Я очень устал. Когда продам ожерелье, было бы, пожалуй, неплохо отправиться в морское путешествие… если ты не будешь возражать.

— Продай ожерелье, золотко, и отправляйся хоть на Луну, если пожелаешь, а я оплачу все расходы.

Когда он закрыл дверь, я задержался на площадке, прислушиваясь. Он не опустил предохранитель замка.

Похоже, все выходило по-моему.

Я вернулся к себе в половине двенадцатого. Усевшись со стаканом виски, я занялся оценкой ситуации.

При условии, что Рея и Фел заглотнули крючок и пойдут на дело, дальнейшее не представит трудностей. Они легко проникнут в дом и в пентхаус Сидни.

Я помнил, что Рея известна полиции. Ей придется надеть перчатки. Если она оставит хоть один отпечаток, мне несдобровать. Я был уверен, что попавшись, они выдадут и меня.

Но неизбежно ли вмешательство полиции?

Сидни находился в щекотливом положении. Если он вызовет полицию, Плессингтон узнает, что его жена продала колье. Положим, Сидни на это наплевать, но ему далеко не безразлично, узнает ли обо всем его партнер. Том Люс. Между ними может возникнуть непоправимый разлад, потому что — и мы оба это понимали — Сидни поступает неэтично. Люс жестокий человек и запомнит предательство, а этого по-моему убеждению. Сидни захочет избежать любой ценой. Том для него важнее, чем я при всех моих профессиональных познаниях.

Но готов ли Сидни безропотно распрощаться с тремя четвертями миллиона долларов? Как ни богат он, потеря такой огромной суммы была бы для него разорительной. После некоторого размышления я решил, что Сидни вполне способен примириться с убытком, лишь бы не навлечь — на себя гнев Тома Люса, а также опасаясь ущерба, который могла бы причинить фирме миссис Плессингтон, жалуясь всем его богатым клиентам, что на него нельзя положиться. Если он сам об этом не подумает, я ему подскажу.

Если он не обратится в полицию, мне нечего бояться. Я продам колье, камень за камнем, и припрячу деньги в Швейцарии, поработаю у Сидни еще три-четыре месяца, а потом уволюсь под предлогом плохого здоровья. Затем отправлюсь в Европу и осяду где-нибудь, скорее всего в Швейцарских Альпах, со своим миллионом долларов.

Тут я вспомнил о Рее с Фелом. Как они поведут себя, узнав, что украли стекляшку, а не бриллианты? Эта парочка может оказаться такой же опасной и беспощадной, как Страшила. Будучи замешаны в ограблении, они не посмеют донести, но зато могут приняться за меня сами.

Размышляя над этим, я нашел выход. Мы условились, что во избежание подозрений Фел изобьет меня рукояткой пистолета. Воспользовавшись этим, я разыграю нервный кризис и заявлю, что больше не в состоянии работать и должен уехать немедленно. Я все так устрою, что пройдет дней десять, прежде чем Рея и Фел обнаружат, что украли подделку. Тем временем я уже буду в Европе, недосягаемый для их мести. Оттуда я напишу Сидни, сообщив о своем решении не возвращаться.

Занятый мыслями, я сидел, забыв о виски, когда в три минуты пополуночи зазвонил телефон.

Дрогнувшей рукой я снял трубку.

— Карр слушает.

Фел сказал:

— Домик 35.

Я медленно перевел дыхание.

— Она с тобой?

Фел издал смешок.

— А ты как думал.

— Завтра вечером в десять, — сказал я и положил трубку.

Следующий день тянулся бесконечно. К счастью, дела в магазине шли вяло и у меня было время поразмыслить.

Терри следил за мной. Наконец, подстрекаемый любопытством, он фланирующей походкой приблизился к моему столу.

— Ты чем-то озабочен, Ларри? — спросил он, сверля меня своими злыми маленькими глазками. — У тебя ужасно задумчивый вид.

— Голова болит, — отрывисто сказал я, довольный представившимся случаем показать, что мое здоровье все еще остается плохим.

— Я очень огорчен, — он выглядел огорченным не больше, чем человек, нашедший на улице десять долларов. — Ты слишком рано вернулся. Не могу понять, зачем ты так срочно понадобился Сидни. Иногда он так невнимателен к людям. Я вполне мог справиться и с твоей и со своей работой. Почему ты не пойдешь домой и не полечишь свою бедную голову? Мы с миссис Варлоу отлично управимся без тебя.

Я уже готов был послать его к чертям, когда сообразил, что для Моей игры полезней прикинуться больным.

— Пожалуй, я так и сделаю. — Я встал. — Если ты в самом деле считаешь, что вы обойдетесь без меня…

По его удивленному выражению я догадался, что он не ожидал такого ответа.

Без Сидни, а теперь еще без меня, ему придется туго.

Но он принял этот вызов с радостью. Направляясь к стоянке, я гадал, как продвигается у Сидни работа над проектом оправы. Решив предупредить его о своем намерении побыть дома, я позвонил ему из телефонной будки.

— Сидни, у меня адски болит голова. Терри говорит, что управится один, так что я ухожу домой.

— Бедненький! Конечно, иди. — Он разволновался. — Сейчас же еду туда… нельзя оставлять магазин на Терри. Я сделал четыре прелестных эскиза. Они так тебе понравятся! Ты не хотел бы зайти ко мне вечером?

— Да нет, пожалуй. Я уж отдохну сегодня дома, если ты не возражаешь.

— Отдохни обязательно.

Я не сразу поехал домой. Зайдя в свой банк, я взял три тысячи долларов дорожными чеками. Потом отправился в туристическое бюро и навел справки о самолетах, отбывающих в Сан-Франциско. Один из рейсов был в пятницу в пять утра. Я сделал у себя отметку и спросил, нужно ли заказывать место. Агент заверил, что на столь ранний рейс можно без труда достать билет перед самым вылетом, так как половина мест всегда пустует.

Я вернулся домой и засел за окончательную разработку плана ограбления.

Когда подошло время ленча, я послал за сандвичами и к трем часам пришел к выводу, что предусмотрел все до мельчайших подробностей.

В четыре часа позвонил Сидни и осведомился о моем самочувствии. Я ответил, что головная боль прошла, но я все еще чувствую себя не очень хорошо.

Он с беспокойством спросил, уверен ли я, что поправлюсь до пятницы, и я ответил, что да, уверен, и завтра же буду на работе в обычное время.

В восемь часов я зашел в ресторанчик за углом и легко пообедал, потом вернулся домой и смотрел телевизор до девяти сорока пяти. Захватив сумку с париком, очками и красным пиджаком с черными накладными карманами, но оставив дома игрушечный пистолет, я спустился в гараж, сел в машину и поехал в мотель «Пирамида». Я выбрал для Морганов этот мотель, потому что его жилые помещения располагались в отдельных кабинах — домиках и в нем обычно останавливалась молодежь, направлявшаяся в Майами. Если Рея и Фел оделись соответствующим образом, они будут неразличимы в толпе.

Я поставил машину перед мотелем и дальше пошел пешком.

Найти их не представляло никакого труда. На каждом домике светился большой знак с его номером.

Ночной воздух содрогался от шума транзисторов и пронзительных голосов из телевизоров. Никто не видел, как я постучал в дверь домика 35, которая немедленно открылась, словно меня с нетерпением поджидали. Я вошел и Фел закрыл дверь у меня за спиной.

Я не сразу узнал Рею, которая стояла у стола, глядя на меня своими холодными зелеными глазами. На ней был кроваво-красный брючный костюм с белым воротником и манжетами. Ее рыжие волосы не висели по плечам, а были собраны в высокую прическу, к тому же она их вымыла.

При виде ее меня снова пронзило вожделение и по ее насмешливой улыбке я понял, что она заметила это. Я повернулся к Фелу. Даже ему удалось придать себе респектабельный вид. Он подстриг волосы и надел коричневый спортивный пиджак с бутылочно-зелеными брюками. Белый свитер с отложным воротничком завершал его наряд.

— Вы отлично выглядите, — сказал я, кладя сумку на стол.

— У вас есть еще одна смена одежды?

— Да. Мы смекнули, что эти шмотки легко описать копам, — ответил Фел, ухмыляясь. — После дела мы превращаемся в хиппи.

Ну что ж, по крайней мере, они работают головой, подумал я. Я обошел стол и сел.

— Раз вы оба здесь, надо понимать, что операция — дело решенное… так?

— Мы пришли послушать тебя, — сказала Рея жестко. — Растолкуй нам все полностью, тогда мы решим.

Я ждал этого и только пожал плечами.

— Операция состоится завтра вечером.

— Завтра вечером? — Фел непроизвольно повысил голос. — Куда ты вдруг заторопился?

— Какая разница — завтра вечером или на этой неделе? У меня все готово.

Чем раньше сделаем дело, тем скорее получим деньги.

Фел оглянулся на Рею.

— Пусть говорит, — сказала она и, сев поодаль от меня, закурила.

— Завтра вечером, ровно в десять тридцать, вы явитесь в Веллингтон Корт на бульваре Рузвельта. — Я вынул из бумажника сложенный лист бумаги и положил на стол. — Здесь все записано и указано, как туда добраться. Завтра утром побывайте там, просто взгляните на дом, проезжая мимо, чтобы потом наверняка найти его. Засеките время на дорогу отсюда до Веллингтон Корт, чтобы вечером знать, когда пора выезжать. В такой час поблизости найдутся свободные места для машины. Поставьте машину, с непринужденным видом подойдите к входной двери. Она будет не заперта. Быстро поднимайтесь по лестнице. Лифтом не пользуйтесь. Ночной сторож будет смотреть телевизор у себя в дежурке, и лифт может вызвать помехи на экране, так что идите по лестнице. Когда доберетесь до верхнего этажа, поверните направо и увидите дверь Фремлина… номер четыре. Дверь будет незаперта. Тихо откройте и входите. Вы окажетесь в маленьком вестибюле, прямо перед вами — дверь в гостиную. Послушайте за дверью. Вы услышите, как мы с ним разговариваем.

Тогда врывайтесь. Поэнергичней, с пистолетами в руках, и кричите, чтобы мы не двигались с места. Насчет Фремлина вам нечего беспокоиться. Он обалдеет от страха и будет просто сидеть и таращить на вас глаза. Ну, а теперь наступает самая хитрая часть операции. — Я повернулся к Фелу, который сидел, поставив локти на колени и подперев подбородок руками, и слушал с напряженным вниманием. — Мне придется разыграть из себя героя. Это отведет от меня подозрения в соучастии, а иначе будет невозможно продать бриллианты.

Я вскочу и кинусь на тебя. Ты ударишь меня пистолетом по лицу.

Фел удивленно воззрился на меня.

— Получить по лицу пистолетом:

— не шутка, будет больно, — сказал он.

— Знаю, но так надо, и пусть это выглядит поубедительней. Если выбьешь зуб, плакать не стану. Миллион — большие деньги.

— Ты и вправду хочешь, чтобы я огрел тебя пистолетом?

— По лицу. Не по голове. Запомни хорошенько. Не по голове, а по лицу.

Понял?

— Почему не поберечь красоту, мистер? Может быть, лучше стукнуть легонько по черепушке?

— У меня было сотрясение мозга. Бить по голове опасно.

— Угу. — Он опять посмотрел на Рею, но та сидела молча с непроницаемым лицом и настороженными глазами.

— Я падаю, — продолжал я. — Вы беретесь за Сидни. Захватите с собой рулончик двухдюймового пластыря. Свяжете его и заткнете рот. То же самое сделаете со мной. Колье найдете на столе. Забирайте его и уходите. Помолчав, я продолжал:

— Вот и вся операция. Проще простого. Не будет ни сопротивления, ни полиции и, если вы свяжете нас хорошенько, то нам придется ждать до восьми утра, когда придет слуга Фремлина и освободит нас. — Я закурил сигарету и спросил:

— До сих пор все ясно?

— Ты хочешь его о чем-нибудь спросить? — обратился Фел к Рее. — По-моему, это здорово.

— Пока нет. — Она стряхнула пепел на ковер. — Давай дальше, — бросила она мне.

— Вам нужно алиби, — продолжал я. — История у вас будет такая: вы выехали из Люсвила в понедельник утром, направляясь во Фриско. Рея надеялась получить там работу и ты повез ее. Это объяснит, почему вас не было дома два дня и в вечер ограбления. Утром в пятницу Рея поймает пятичасовый самолет во Фриско. Ты, Фел, сразу после налета поедешь в машине обратно в Люсвил. В пятницу вечером ты должен быть дома. Всем, кто будет интересоваться, скажешь, что Рея уехала во Фриско искать работу. Алиби скорее всего не понадобится, но на всякий случай необходимо его приготовить.

— Ага. — Фел кивнул. — Толково.

Я достал из бумажника дорожные чеки и бросил их на колени Рее.

— Вот вам на расходы. Получить билет до Фриско очень легко. Фамилию и адрес назовешь фальшивые. Остановись в скромном отеле и ищи работу. Это на случай, если полиция станет проверять. Когда пройдет десять дней, возвращайся в Люсвил… не раньше… ты поняла?.. десять дней.

Только теперь она задала свой первый вопрос.

— Ну, а как быть с колье? Сунуть это тебе в карман перед тем как смотаемся, чтобы ты мог его продать?

— Если тебе кажется, что ты здорово придумала — сделать такое на глазах Сидни — значит, у тебя не все дома, — сказал я, сразу насторожившись. Колье вы забираете с собой и прячете у себя дома. Кто его возьмет, Фел или ты — дело ваше.

Сузив глаза, она пристально посмотрела на меня.

— С чего это ты стал такой доверчивый? А если мы убежим с ним? Тогда ты останешься в дураках, верно?

Я улыбнулся ей.

— Ну и что? Неужели ты воображаешь, что вы сможете его продать? Его нужно разобрать. Ладно, предположим, вы его разберете. Мы брались за дело ради миллиона. Вы убедитесь, что невозможно найти скупщика краденого, который согласился бы иметь с ним дело, а если такой и найдется, то обчистит вас как липку. Вот почему я могу доверить вам. Я знаю людей, которые уплатят мне за камни самую высокую цену и не станут задавать вопросов… вы их не знаете.

Только и всего.

Она подумала над моими словами и впервые несколько смягчилась.

— Ладно, положим, — сказала она, — но что будет, когда ты продашь камни?

Тебе надо продать колье. А что если ты сбежишь с ним и оставишь в дураках нас?

Она выражала вслух то, о чем я уже думал. Я предвидел такой вопрос с ее стороны и приготовился к нему.

— Фел останется дома, чтобы все выглядело как обычно, — сказал я, — но ты поедешь со мной под видом секретарши. Ты будешь в курсе всех сделок и будешь знать, сколько мне уплачено за каждый камень. Платить будут наличными. Ты сразу будешь получать на руки половину от продажи каждого камня. Убедилась теперь, что вас не обманут?

Она откинулась на спинку кресла, внимательно глядя на меня. Я выбил почву у нее из-под ног. Она больше не могла найти никаких возражений.

— Ладно, вот только бы ты не смылся, пока я не смогу видеть.

Я вновь улыбнулся ей.

— Даже если я и захочу, у меня не будет такой возможности.

Идея заключается в том, чтобы нам все время быть вместе. — Я сделал паузу, а затем добавил, глядя на нее в упор:

— даже ночью… это входит в условие договора.

Фел загоготал.

— Вот это по мне, парень! Братишка! Вас два сапога пара!

Рея неожиданно улыбнулась жесткой, холодной улыбкой, но тем не менее улыбнулась.

— Договорились, — сказала она. — Ладно, мы согласны.

Я медленно и глубоко вздохнул с облегчением.

— Хорошо. Теперь давайте условимся насчет остального, а потом я поеду домой. Во-первых, вы оба надеваете перчатки. Это очень важно. Если вы оставите хотя бы один отпечаток в пентхаузе Фремлина, не будет никакого миллиона. — Взмахом руки я указал на сумку. — Я прихватил наряд для Фела.

Взгляните.

Фел открыл сумку и достал парик, очки и пиджак. Ухмыляясь, он надел парик и очки и стал рассматривать себя в зеркале.

— Ух ты! Классно! Я даже сам себя не узнаю.

Я посмотрел на Рею.

— Убери волосы под косынку, купи себе такие же очки, надо спрятать твои зеленые глаза. После дела сразу же переодевайтесь. Купите дешевый чемодан, уложите в него все свои вещи и выкиньте где-нибудь в безопасном месте. Пусть этим займется Фел… вы поняли?

Она кивнула. Теперь она казалась далеко не такой враждебной, как раньше, и я понял, что и она проглотила приманку.

Я постучал пальцем по лежавшей на столе бумаге.

— Здесь все написано, — сказал я. — Все, что я вам говорил. Перечитайте несколько раз, пока не выучите на память каждый ход, потом уничтожьте. — Я встал. — Как будто все. Завтра вечером в десять тридцать. — Я опять взглянул на Фела. — Помни же, по лицу, а не по голове. Бей сильней, чтобы выглядело убедительно.

Он сделал гримаску.

— Лучше тебя, чем меня.

Я остановился в дверях и оглянулся на них.

— Лучше остаться без двух зубов, чем без миллиона долларов, — сказал я и вышел.

Глава 7

Четверг прошел так, как и следовало ожидать. Я нервничал, несмотря на старание держать себя в руках, и Сидни, жужжавший и мельтешивший вокруг, чуть не свел меня с ума. Он без конца выскакивал из своего кабинета, крутился по залу, бросая на меня заговорщицкие взгляды, а потом снова исчезал. Терри, конечно, почувствовал, что происходят какие-то события, и следил за мной недобрым, настороженным взглядом.

Наконец я решил прекратить это. Я вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Ради бога, Сидни, надо же сдерживаться. Ты ведешь себя так, словно сбежал от Марии.

Он широко раскрыл глаза.

— Я? Я спокоен, как епископ. Как тебя понимать?

— Спокоен, как епископ, который нашел у себя в постели девчонку.

Он захихикал.

— Ну, может быть, я самую-самую чуточку возбужден. Я просто не могу дождаться вечера! Ты будешь в абсолютном восторге.

— Потерпи до вечера и перестань мельтешиться вокруг меня.

Терри грызет ногти от любопытства.

Он понял намек и весь остаток дня не показывался из кабинета, но, уходя в шесть часов, не смог удержаться и подмигнул мне. Я ответил ему хмурым взглядом, и он удалился немного смущенный.

Терри немедленно встал и приблизился ко мне.

— Из-за чего такое волнение? — спросил он. — Он весь день прыгает как шарик на резинке. У вас что-нибудь затевается?

Я начал убирать на столе.

— Почему ты не спросишь у него? Если он захочет, чтобы ты знал, то, конечно, скажет.

Терри оперся ладонями о стол и наклонился вперед. В его глазах светилась ярость.

— Ты меня ненавидишь, правда?

Я встал.

— Не больше, чем ты меня, Терри, — сказал я и через зал направился в туалет.

Десятью минутами позже я ехал домой. Через неделю, а может быть и раньше, говорил я себе, я буду в Антверпене, занятый переговорами с одним из крупнейших в мире торговцев бриллиантами. Я предложу ему десять камней покрупнее, но не самый большой. Его я собирался отвезти в Хаттон Гарден в Лондоне. Уолсес Бернстейн давно просил меня подыскать камень высшего класса.

Он намекнул, что он предназначен для одного из членов королевской семьи. Я не сомневался, что он с руками оторвет большой камень, не споря о цене.

Потом из Лондона в Антверпен, затем в Гамбург и, наконец, в Швейцарию. К тому времени я буду обладателем миллиона долларов. Эта сумма, вложенная в восьмипроцентные облигации, обеспечит мне пожизненный доход в восемьдесят тысяч долларов. Я обращусь за швейцарским видом на жительство для иностранцев, уплачу налог, и буду устроен на всю жизнь.

Я был доволен тем, как повел себя с Реей. Теперь я не сомневался, что она перестала относиться ко мне с подозрением, а это было очень важно. Услав ее во Фриско, а Фела в Люсвил, я обеспечил себе свободу маневрирования.

Многое теперь зависело от того, вызовет ли Сидни полицию после ограбления. С ним необходимо проявить крайнюю осторожность. Он будет в ужасном состоянии и разъярен до бешенства. Когда он такой, он с трудом поддается контролю. Нужно будет предостеречь его и не один раз, что если делом займется полиция, Том Люс, наверняка, узнает о случившемся. Все зависело от того, что перевесит: ярость Сидни или его страх перед Люсом, и я делал ставку на второе.

В четверть седьмого я поднялся к себе. Вспомнив, что предполагается, будто я обедаю с Джонсонами, я принял душ, побрился и переоделся в темный костюм. Хотя я проделывал все это медленно, у меня все-таки оставалось еще три с половиной часа для начала акции.

Я налил себе почти неразбавленного виски, включил телевизор, но не мог сосредоточиться и выключил его. Я бродил взад и вперед по комнате, волнуясь и нервничая, то и дело поглядывая на часы. В желудке поднималась смутная тошнота, но виски прогнало это ощущение. Ни с того, ни с сего я вдруг вспомнил Дженни. Повинуясь внезапному побуждению я решил поговорить с ней.

Полистав записную книжку, я нашел телефон городской больницы Люсвила и позвонил.

После недолгого ожидания послышался голос Дженни.

— Алло?

— Приветствую. — Я сел, неожиданно для себя чувствуя, как меня покидает напряжение. — Говорит ваш старый коллега. Как здоровье, Дженни?

— Ларри! — Радость в ее голосе сразу подняла мне настроение. — Как мило, что вы позвонили. У меня все отлично. Я даже уже могу ковылять с палочкой.

— Уже ходите… это замечательно! Когда вас выписывают?

— В конце будущей недели. Я жду не дождусь поскорее выбраться отсюда и снова начать ходить. Скажите, Ларри, а у вас-то все хорошо?

Интересно, как она реагировала бы, скажи я ей, что готовлюсь совершить ограбление.

— Полный порядок. Опять работа… дела. Вот договорился пообедать с клиентами. Как раз кончил одеваться и вдруг вспомнил о вас.

— Я тоже о вас думала. Как я рада, что вы уехали из этого города, Ларри.

Люсвил не для вас.

— Наверно. И все же я по нему скучаю… и по вас. — Мне вдруг захотелось снова ее увидеть, но я понимал, что это невозможно. Через четыре-пять дней я отправлюсь в Европу и вероятно никогда уже не вернусь. Мне вспомнились ее небрежно причесанные волосы, ее глаза, ее энергия и доброта. — Через несколько дней я должен выехать в Европу… бизнес. Иначе съездил бы повидаться с вами.

— О! — Пауза, затем она продолжала:

— Вы долго пробудете в отъезде?

— Точно не знаю… в зависимости от обстоятельств. Может быть придется завернуть и в Гонконг. Да… это займет порядочный срок.

— Понятно… Что ж, доброго пути, — в ее голосе вдруг появилась безжизненная нотка, сказавшая мне, что она расстроена. Я смотрел в стену, ничего не видя. Я думал об одиночестве, которое ждало меня впереди.

Изгнанник в чужой стране… Я даже не знаю ни одного языка. Все выглядело бы совсем иначе, будь со мной Дженни. С такими деньгами мы могли бы устроить чудесную жизнь. Такие мысли крутились в моей голове в то время, как она говорила:

— У вас, наверно, светит солнце. Здесь оно ужасное. Бывают дни, когда так хочется настоящего солнышка.

Я думал о том, как весело и интересно было бы показывать ей Гонконг, но тут же с чувством тягостного уныния осознал, что теперь уже поздно. Я не мог сказать: «Поедем со мной!» Не мог вот так, безо всякой подготовки, ошарашить ее своим предложением. И потом, она еще не может ходить. Нет… поздно.

Уезжать нужно через несколько дней после ограбления, пожалуй, в следующий понедельник. Оставаться чересчур опасно.

— Солнце здесь чудесное, — сказал я, уже жалея, что позвонил. — Я буду писать, Дженни. Ну, ладно, время позднее. Берегите себя.

— И вы тоже.

Мы обменялись еще несколькими словами, и я положил трубку. Я сидел, уставясь в стену. Неужели я люблю ее? Я задумался. Мне начинало казаться, что это так, но вот любит ли меня она? Может быть, оказавшись в безопасности в Швейцарии, я напишу ей и поведаю о своих чувствах. Попрошу ее приехать туда для разговора. Пошлю ей авиабилет. Мне казалось, что она согласится приехать.

Я посмотрел на часы: ждать еще больше двух часов. Больше не в состоянии торчать в четырех стенах, я вышел из дома и поехал в магазин «Интерфлора», открытый допоздна. Я сделал заказ на посылку роз для Дженни и написал открытку, в которой обещал скоро связаться с нею. Понимая, что нужно чего-нибудь поесть, я поехал оттуда в отель «Спэниш Бэй» и прошел в закусочную, где взял сандвич с копченой семгой и стакан водки.

Подошел и сел рядом один из моих клиентов, Джек Кэлшот, богатый биржевой маклер с лицом пьяницы. Мы поговорили о всяких пустяках. Потом он сказал, что подыскивает браслет с изумрудами и рубинами и выразительно подмигнул: Не для жены, сам понимаешь. Я нашел такую штучку — огонь-девушка, только нужен подход. Найдется что-нибудь в таком роде, Ларри?

Я ответил, что это не проблема, и пусть завтра зайдет в магазин.

Следующий час я провел, выслушивая его болтовню. С ним было полезно поддерживать знакомство — я не раз получал от него хорошие биржевые советы.

Где-то в глубине сознания у меня вертелась мысль, что скоро все изменится еще одна перемена обстановки. Интересно, найду ли я друзей в Швейцарии? Судя по тому, что я слышал о швейцарцах, они не особенно приветствуют иностранцев, но, по крайней мере, там будет американская колония, среди которой можно завести знакомства.

Наконец, стрелка моих часов доползла до без четверти десять. Я попрощался с Кэлшотом, который пообещал зайти завтра около десяти. Садясь в «бьюик», я подумал о Феле и внутренне поежился. «Получить по лицу пистолетом — не шутка, будет больно». «Миллион долларов никогда не дается легко», — сказал я себе.

Когда я позвонил у дома Сидни и Лоусон шел через вестибюль открывать, я увидел Клода, выходившего из лифта.

Лоусон открыл дверь и оба поздоровались со мной.

Когда Лоусон вернулся к себе рысцой, это говорило о том, что по телевизору идет хорошая передача. Клод сказал:

— Мистер Сидни сегодня очень возбужден, мистер Ларри. Я с трудом уговорил его пообедать. Надеюсь, вы поможете ему успокоиться.

Подумав о предстоящем налете, я решил, что это маловероятно.

— Приложу все старания, Клод, — ответил я. — Доброй ночи. — И я пошел к лифту. Выйдя наверху из кабины, я проворно спустился по лестнице. Достигнув вестибюля, я остановился, огляделся, затем быстро пересек вестибюль, повернул механизм дверного замка, поставил его на предохранитель и поспешил к лестнице. Как я и предвидел, открыть входную дверь оказалось совсем просто.

Сидни примчался на звонок и распахнул дверь настежь.

— Входи, милый мальчик! — воскликнул он. — Его глаза искрились. — Обед, наверно, был ужасный?

— Скверный. — Я закрыл дверь и, взяв его под руку, провел в гостиную, зная, что дверь осталась незапертой. — Она колеблется. Я не думаю, чтобы ее муж захотел тратиться, но я повстречал Кэлшота и ему нужен браслет с изумрудами и рубинами. Он придет завтра… очередная цыпочка.

— Бог с ним… иди посмотри мои эскизы.

Идя вслед за ним к столу, я взглянул на часы. Десять минут одиннадцатого.

Через двадцать минут здесь будет твориться черт знает что. Я почувствовал, что слегка вспотел и, достав платок, вытер ладони.

— Смотри! — Он разложил на столе четыре эскиза. — Как тебе нравится?

Я склонился над ними, почти ничего не видя от волнения.

— Тебе не кажется, что вот этот превосходен? — Он положил свой длинный изящный палец на второй с краю рисунок.

Я овладел собой и усилием воли прогнал пелену, застилавшую глаза. В течение нескольких секунд я разглядывал эскизы. Он превзошел себя. Тот, на который он показывал, был лучшим образцом ювелирного дизайна, когда-либо виденного мною. Я выпрямился.

— Ты гений, Сидни! Ошибки быть не может! Это как раз то, что нужно, и я даю слово, что продам это за два миллиона.

Он жеманно улыбнулся, извиваясь от удовольствия.

— Мне, правда, казалось, что здесь все как надо, ну а теперь, раз ты так говоришь…

— Давай сравним его с колье.

Он удивился.

— Но зачем?

— Я хочу сравнить огранку камней с твоим рисунком. — Я заговорил хриплым голосом и был вынужден остановиться, чтобы прочистить горло.

— Понимаю… да…

— Он повернулся, пересек комнату, снял картину и повторил свой секретный ритуал с дверцей сейфа.

Я посмотрел на часы: еще пятнадцать минут.

Он принес колье и положил на стол.

— Садись, Сидни, и давай сравним их.

Он обошел стол, а я стал у него за спиной, и мы оба посмотрели сперва на колье, потом на рисунок.

— Изумительно, — сказал я. — Ты прекрасно уловил душу камней.

Представляешь, как это будет выглядеть, когда Чан сделает ожерелье? Мне не терпится отвезти это ему.

Он обернулся в кресле.

— Когда ты сможешь выехать?

— В понедельник. Завтра зайду в бюро путешествий. В Гонконге буду где-нибудь в среду. Придется провести неделю с Чаном, чтобы убедиться, что он начал правильно, потом я вылечу обратно.

Он кивнул.

— Хорошо. Как, по-твоему, сколько тебе понадобится времени для его продажи?

— Дело нелегкое. Не знаю. Я уже составил список, кому предложить. На эту работу у Чана уйдет два месяца. Как только он закончит, я приступлю.

— Ты не можешь мне дать хоть какое-то представление?

Я смотрел на него, не понимая, куда он клонит.

— Вряд ли это возможно, Сидни. Может месяц, а может и восемь месяцев. Два миллиона не мелочь.

Он заерзал в кресле.

— Видишь ли, Ларри, я застраховал колье на девять месяцев. На этот период я добился особого тарифа, но взносы все-таки чертовски высоки. Если мы не продадим его в течение девяти месяцев, придется платить больше, а мне не хотелось бы.

Я замер, прикованный к месту.

— Ты его застраховал?

— Ну, конечно, дорогуша. Не вообразил же ты, что я отпущу тебя в Гонконг, в такую даль, не застраховав его? С тобой может случиться все, что угодно.

Может произойти несчастный случай — Боже упаси! Три четверти миллиона чертовски большая сумма, чтобы ею рисковать.

— Да. — Мое сердце гулко колотилось. — Где ты его застраховал?

— Как всегда… в «Нэйшнл Финделита». У меня вышла страшная стычка с этим ужасным Мэддоксом! Я его ненавижу! Он такой материалист! В конце концов пришлось пойти к одному из директоров, чтобы получить скидку. Мэддокс хотел взять с меня чуть ли не вдвое.

Мэддокс!

— Мне тоже приходилось иметь с ним дела, и я считал его самым тертым, упорным и проницательным из всех экспертов по страховым искам, человеком, который нюхом чует преступление даже прежде, чем оно задумано. Он и его помощник Хармас Стив раскрыли больше страховых афер и посадили в тюрьму больше людей, пытавшихся обманом получить деньги, чем все остальные страховые инспекторы, вместе взятые.

Зная, что я побледнел, я отвернулся и медленно подошел к большому окну с раздвинутыми шторами.

Паника парализовала мой рассудок. Ограбление отменяется! Нужно его остановить! Но как? Мозг отказывался работать, однако я понимал, какие роковые последствия имела бы попытка осуществить мой замысел теперь, когда на заднем плане появился Мэддокс.

Как ни проворна полиция Парадайз-Сити, ей далеко до Мэддокса. Я вспомнил случай, когда шеф полиции Террел был рад получить помощь от следователя Мэддокса, Стива Хармаса, и именно Хармас раскрыл кражу ожерелья Эсмальди, а также убийство.

— В чем дело, Ларри?

— Голова разбаливается, чтоб ее! — Я обхватил голову руками, пытаясь сообразить, что делать. В следующую секунду я понял, как до смешного просто предотвратить ограбление. Нужно только пересечь комнату, выйти в прихожую, спустить предохранитель замка и Рея с Фелом не смогут войти.

Что они станут делать? А что они смогут сделать, кроме как уйти и при следующей встрече изругать меня.

— Я принесу тебе аспирин, — сказал Сидни, вставая. — Нет ничего лучше аспирина, золотко.

— Ничего, я сам найду, — я двинулся к двери. — Он в ванной, в шкафчике, верно?

— Позволь мне…

Тут дверь с треском распахнулась и я понял, что опоздал.

Позже, вспоминая этот вечер, я имел возможность понять, почему операция закончилась катастрофой. Вина за ошибку целиком лежала на мне.

Несмотря на длительное обдумывание и тщательную разработку плана, я совершенно неправильно представлял, как будет реагировать Сидни в критической обстановке. Я был так уверен, что этот изящный, изнеженный педераст с его суетливыми повадками трусливее мыши и съежится от ужаса при малейшей угрозе насилия! Если бы не ошибка в оценке его характера, я не оказался бы в своем теперешнем положении, но я был убежден, что он не доставит хлопот и не задумывался над этой важнейшей частью операции.

Я шел к двери, а Сидни выходил из-за стола, когда дверь распахнулась и ворвался Фел, а за ним Рея.

Фел надел парик и очки. В руке у него был кольт. Сзади него Рея, спрятавшая рыжие волосы под черной косынкой, закрывавшая лицо огромными зеркальными очками, с пистолетом тридцать восьмого калибра в обтянутой перчаткой руке, тоже выглядела грозно.

— Стоять на месте! — завопил Фел леденящим кровь голосом. — Руки вверх!

Я двигался к нему. И хотел остановиться, но ноги несли меня сами. Мы были почти рядом, когда он взмахнул рукой. Я уловил его движение и попытался увернуться, но ствол пистолета с сокрушительной силой ударил меня по лицу и внутри моего черепа полыхнула белая вспышка. Я упал навзничь, ошеломленный ударом, чувствуя, как по лицу стекает в рот теплая кровь. Мой правый глаз стремительно заплывал, но левый отмечал происходящее.

Я видел, как Сидни схватил нож, служивший для вскрывания писем: антикварный предмет, обошедшийся ему не в одну тысячу долларов, которым он очень гордился. Он бросился на Фела, словно разъяренный бык, бледный, как пергамент, с выпученными глазами. У него был вид человека не только взбешенного до неистовства, но и одержимого жаждой убийства.

Я видел, как Рея попятилась и вскинула пистолет, оскалив зубы в свирепой гримасе. В тот момент, когда Сидни сделал выпад в сторону Фела, который стоял неподвижно, словно остолбенев, блеснула вспышка и раздался грохот.

Острие кинжала впилось в руку Фела и брызнула кровь. Затылок Сидни лопнул красным грибом и он повалился с глухим стоном.

Клубы порохового дыма поднимались к потолку. Фел сделал несколько неверных шагов назад, зажимая руку. Кое-как я поднялся на четвереньки.

Я уставился на тело Сидни. Что-то ужасно белое с кровью начало сочиться у него из затылка. Он был мертв. Это я понимал. Сидни! Мертв! У меня во рту что-то отделилось. Я выплюнул зуб на персидский ковер. На четвереньках подполз к нему, желая прикоснуться к нему, вернуть его к жизни, но в тот момент, когда я почти добрался до него, надо мной появилась тень Реи.

Я замер, стоя на четвереньках, и, роняя капли крови изо рта, поднял голову. Напротив стояло большое зеркало. Я увидел ее отражение. Огромные зеркальные очки, белые зубы, губы, растянутые в злорадной усмешке, делали ее похожей на демона, явившегося из ада.

Она держала пистолет за ствол. Уставясь на ее отражение, я видел, как она размахнулась и обрушила на мою голову сокрушительный удар рукояткой.

Когда ко мне вернулось сознание, я еще не знал, что пять дней пробыл в коматозном состоянии, перенес операцию мозга, и что врачи дважды отступались от меня, считая мертвым.

Первой весточкой из мира жизни, в который я возвращался, словно всплывая сквозь темную воду, был звук человеческой речи. Я всплывал все выше и выше, не захлебываясь, чувствуя только ленивое, происходившее помимо воли, движение к поверхности и вслушиваясь в голос, звучавший где-то совсем рядом, и слова говорившего постепенно приобретали смысл. Он говорил:

— Слушайте, док, сколько еще, по-вашему, мне придется торчать здесь, дожидаясь, когда парень очнется? Я нужный человек в управлении. Пока я сижу здесь, дело стоит. Господи, да ведь я просидел здесь пять распроклятых дней!

Управление? Полиция? Пять дней?

Я лежал неподвижно, уже чувствуя в голове пульсирующую боль. Второй голос произнес:

— Он может выйти из комы в любую минуту, а может лежать так несколько месяцев.

— Месяцев? — первый повысил голос. — Неужели вы ничего не можете сделать… скажем, укол какой или еще что-нибудь? Если я просижу здесь несколько месяцев, то сам впаду в такое же состояние и тогда у вас на руках будет два пациента.

— Сожалею… но придется ждать.

— Здорово… ну и что мне делать? Заняться йогой?

— Неплохая мысль, мистер Лепски. Это часто приносит очень большую пользу.

Наступила пауза, затем человек, которого назвали Лепски, спросил:

— Значит, вы не можете вытащить его из этой проклятой комы?

— Нет.

— И так может продолжаться месяцами?

— Да.

— Черт! И везет же мне! Ладно, док, выходит, придется мне сидеть.

— Похоже на то.

Последовал звук шагов, пересекающих комнату, открылась и закрылась дверь и человек, по имени Лепски, фыркнул, встал и заходил по комнате. Его беспокойные движения служили звуковым фоном для моих раздумий над услышанным. Если бы только не так сильно болела голова и мысли были пояснее.

Усилием воли я заставил себя вспомнить прошлое. Я снова увидел тот страшный момент, когда Рея убила Сидни, видел, как она поднимает пистолет, видел вспышку, слышал грохот и видел, как голова бедного смельчака Сидни взрывается, превращаясь в месиво крови и мозгов.

Какой же я дурак! Почему я недооценивал его храбрость? Я вспомнил, как он бросился на Фела с кинжалом для разрезания бумаг в руке… на что сам я никогда не отважился бы, видя направленный на меня пистолет. Это был сумасшедший, безрассудный, но великолепный поступок, на который способен только настоящий храбрец. Когда они ворвались в комнату. Сидни, наверно, сразу понял, что им нужно колье, но не знал, что колье, которое он пытался защитить, было стеклянным, и он отдал жизнь понапрасну.

Итак, он мертв. Теперь я понял, в какое невообразимо скверное положение я попал, и у моей постели сидит полицейский, ожидая, когда я приду в себя и заговорю. Подозревают ли они, что я как-то замешан в ограблении и убийстве?

Нет, это, конечно, маловероятно. Как реагировал Мэддокс, узнав, что его фирме придется платить три четверти миллиона долларов? Зная его, следует ожидать, что, не желая выплачивать такую огромную сумму, он будет копать, копать и копать, пока не отыщет какое-нибудь доказательство моей причастности к убийству.

Что ж, у меня есть время. Если я буду лежать тихо, не подавая виду, что уже пришел в себя, мне может быть удастся придумать какой-нибудь выход… какой-нибудь способ спастись.

Я услышал, как открылась дверь. Женский — голос сказал:

— Ваш ленч готов, мистер Лепски. Я посмотрю за ним.

— Ладно, детка. Если он хотя бы моргнет, зовите меня. Что за ленч?

— Тушеная говядина.

— Это точно говядина, а не собачатина?

Она захихикала.

— У сестры-хозяйки пропала кошка.

— Вот-вот! Фу ты! До чего же я невезучий! — Затем дверь закрылась.

Я слышал, как сестра села, потом зашелестели книжные страницы. Я вернулся к своим размышлениям.

Рея и Фел унесли стеклянное колье, Фел ранен. Привлек ли выстрел чье-нибудь внимание? Не увидел ли их кто-нибудь, когда они выходили? Может быть они уже арестованы и все рассказали. Может быть именно поэтому меня разыскивают. Я не сомневался, что если Рея попалась, она выдаст меня. Но как об этом узнать? По выражению ее лица, мелькнувшему в зеркале, я понял, что она хотела убить меня, так же, как и Сидни.

Но если я выживу… а я, видимо, выживу… и если их схватили, они не будут молчать.

Мне хотелось поднять руки и сжать ими мою больную голову, но я преодолел побуждение. Нужно выиграть время. Нужно притвориться, что я все еще без сознания.

А если Рея и Фел скрылись? Что они будут делать? Они похитили колье, стоимостью, как им казалось, не менее миллиона долларов. Они знали, что любой неверный шаг обернется для них катастрофой. Предпримут ли они попытку продать его? Я предупредил их, что ни один мелкий скупщик краденого не притронется к нему. Не будут ли они настолько безрассудными, чтобы теперь, когда над ними повисло обвинение в убийстве, обращаться к барыге? И все же я подозревал, что Рея, с ее врожденной алчностью, может оказаться неспособной противиться искушению, и попытается обратить колье в деньги.

Но зачем думать о них? Раз мне суждено выжить, надо подумать о себе.

Предположим, полиция или Мэддокс — особенно Мэддокс — заподозрят меня?

Предположим, они получат ордер и откроют мой сейф? Как они будут реагировать, обнаружив настоящее колье?

И тут я увидел проблеск надежды… выход из положения и, боже милосердный, как я в нем нуждался!

Я лежал неподвижно, но моя больная голова работала на полных оборотах и, наконец, мне стало казаться, что я могу спастись… если только полиция не настигла Рею и Фела. При этом условии, я буду в безопасности. Я смогу надеть намордник Мэддоксу. Смогу вернуться в магазин. Теперь, когда Сидни мертв, Том Люс предложит мне стать партнером. Без моего опыта магазин может перестать приносить доход.

У меня вдруг спала тяжесть с души, сменившись спокойствием и надеждой.

Все еще может устроиться, но лишь при условии, что Рея и Фел не попались.

Хотя почему они должны попасться? Даже если их видели выходящими из дома, никто не в состоянии их опознать. Пока они не сделают какую-нибудь глупость, вроде попытки продать колье, ни им, ни мне, конечно же, ничего не грозит.

Но Рея? Я вспомнил слова Дженни!

«Она одержима мыслью разбогатеть. Она никак не желает примириться с фактом, что если хочешь денег, их надо заработать… она говорит, что не хочет ждать так долго».

Но Рея далеко не глупа. Она наверняка осознает, несмотря на соблазны поскорее получить деньги, что стоит ей попытаться продать колье и она пропала.

В этот момент я услышал стук в дверь, сестра встала и пересекла комнату.

— Хелло, мисс Бакстер, — сказала она.

— Как он? — спросила Дженни.

— Все так же.

Дженни здесь!

Лишь большим усилием воли я заставил себя не открывать глаз. Слишком рано. Нужно сделать вид, что я возвращаюсь к жизни медленно, так, чтобы иметь возможность отступить в притворный обморок, если полиция станет прижимать меня. Сознание того, что Дженни приехала в Парадайз-Сити и интересуется моим состоянием, подействовало на меня, как бодрящая инъекция.

— Можно на него посмотреть?

— Конечно.

Я лежал, закрыв глаза, и с сильно бьющимся сердцем прислушивался к движениям у моей постели.

— Как плохо он выглядит. — Огорчение в голосе Дженни очень много для меня значило.

— Ничего удивительного. Он перенес операцию мозга и держался на волоске, но доктор Саммерс говорит, что теперь опасность позади. Надо только подождать, пока он придет в себя.

Прохладные пальцы прикоснулись к моему запястью… пальцы Дженни. Меня подмывало открыть глаза, взглянуть на нее, увидеть ее небрежно зачесанные волосы и выражение доброты в заботливых глазах, но для этого еще не пришло время. Ради собственной безопасности я должен был ждать.

Потом послышался звук открывавшейся двери и другой голос, голос Лепски:

— Если это была кошка сестры-хозяйки, то мне по душе ленч из кошки.

Приветствую, мисс Бакстер, — продолжал он. — Видите, он без изменений.

— Да. — Я услышал вздох Дженни. — Вы известите меня, когда он придет в себя, сестра?

— Конечно.

Шорох, шаги. Я не осмеливался даже приподнять век, слыша, как Лепски устраивается на стуле возле меня.

Потом закрылась дверь… Дженни ушла.

— Она мне нравится, — сказал Лепски. — Есть в ней что-то такое… Влюблена в него… верно?

— Да, — согласилась сестра.

— Угу. — Наступила длинная пауза, затем Лепски продолжал:

— Пару месяцев назад меня произвели в детективы первого разряда. Трудно в это поверить, как мною помыкают. Сижу и сижу в этой проклятой палате день за днем! Они хотят внушить мне, будто это очень важно.

— Я просто не могу понять, в чем тут дело, — сказала сестра. — Вот вы бы мне объяснили. Я читала все газеты, но там ничего толком не сказано, написано только, что мистера Фремлина убили. Как все это понимать?

— Строго между нами, мы и сами не знаем. Ждем, пока Карр очнется и расскажет, что же там стряслось. Мы считаем, что украдена какая-то большая ценность, только не знаем, какая. Значит, не понимаете, в чем тут дело… Ну так нас с вами пара.

Я слушал с напряженным вниманием.

— Но ведь у вас есть какие-то улики? — спросила сестра.

— Детка, вы читаете слишком много детективов. — В голосе Лепски звучала горечь. — Нам только известно, что мужчина и женщина ворвались к Фремлину, убили его, вывели из строя Карра и смылись. У нас есть их описание внешности. Ночной сторож слышал выстрел и видел, как они выходили. От его описания, правда, нет никакого толку. Значит, все зависит от того, что видел и знает Карр. Вот я и сижу здесь. Ясна картина?

— Я рада, что я не полицейский.

— Ну, так нас с вами пара. — После продолжительной паузы Лепски спросил:

— А что на ужин?

— Вы же только что поели, мистер Лепски.

— Неважно. Я предусмотрительный человек. Так что на ужин?

— Не знаю. Все зависит от настроения повара.

— Вот как? А если сказать ему, что я приду и подниму ему настроение, если он состряпает что-нибудь вкусненькое?

Сестра захихикала.

— Так говорить неприлично, мистер Лепски.

— Да. Сидишь тут и смотришь на этого парня. Вы уже уходите?

— Конечно ухожу, а то вы еще вздумаете и мне поднять настроение.

— Хорошая мысль. Если бы я не был солидным женатым человеком…

Я услышал, как закрылась дверь.

Выходит, они не знают о краже колье. Пусть Лоусон видел Рею и Фела.

Лепски правильно сказал, это не имеет никакого значения. Они были переодеты и имели все шансы остаться неузнанными.

Обдумав ситуацию, я решил не подавать признаков жизни в течение еще хотя бы нескольких часов. Нельзя давать Лепски заподозрить, что я слышал его разговор с сестрой.

Я лежал тихо и думал, а время шло. Болела голова, раздражала возня Лепски. Время от времени заглядывала сестра. Наконец, появился доктор и я решил — теперь можно. Услышав, как он здоровается с Лепски, я зашевелился, тихо застонал и взглянул в склонившееся надо мной лицо, потом зажмурился.

— Он приходит в себя.

— Да ну! Вот это новость! — воскликнул Лепски.

Я вновь открыл глаза, поднес руку к голове, полной тупой боли, и потрогал бинты.

— Как вы себя чувствуете, мистер Карр? — спросил доктор.

— Где я? — Классическая реплика человека, очнувшегося от беспамятства.

— Вам незачем волноваться. Вы в городской больнице. Как вы себя чувствуете?

— Болит голова.

— Сейчас будет лучше. Только лежите спокойно, мистер Карр.

— Сидни… они его убили…

— Ни о чем не тревожьтесь. Я сделаю вам укол и вы отдохнете. Некуда торопиться. Времени сколько угодно…

— Эй! Погодите! Я хочу с ним поговорить! — с лихорадочной торопливостью сказал Лепски. — Это очень важно.

— Пока никаких разговоров с моим пациентом, — отрезал док. — Сестра…

Секундой позже я почувствовал прикосновение тампона, а потом укол иглы.

Медленно погружаясь в забытье, я подумал, что время работает на меня. Я не особенно рвался к разговору с полицией, но знал, что в предстоящей партии покера мои карты сильнее.

Меня разбудило солнце. Я пошевелился, приподнял голову, потом, моргая, огляделся вокруг. Головная боль прошла. Сознание было ясным. В противоположном конце комнаты у окна стоял высокий, худой, сильно загорелый человек, в котором я угадал полицейского. Возле кровати сидела привлекательная сестра. Она встала и наклонилась надо мной, увидев, что я зашевелился.

— Хэлло, мистер Карр… теперь лучше вам?

— Мне совсем хорошо. — Я поднес руку к голове. — Что случилось?

— Не волнуйтесь, я позову доктора Саммерса.

Она отошла к телефону и на меня спикировал Лепски. Я увидел над собой бледные жесткие глаза, глаза копа.

— Привет, мистер Карр, — сказал он, понизив голос. — Я очень рад видеть вас снова живым. Не имеете желания поговорить?

— Кто вы… врач?

В следующую секунду сестра оттолкнула его от кровати.

— Пока нельзя, — заявила она. — Вы не будете с ним говорить, пока не разрешит доктор Саммерс.

— Вот это да! — сказал Лепски и отошел обратно к окну.

Через минуту торопливо вошел толстый, невысокий человек в белом халате.

Он пощупал мой пульс, одарил меня сияющей улыбкой и сказал, что дела у меня идут отлично и не надо ни о чем тревожиться.

— Мистер Карр, вас хотят кое о чем спросить — человек из полиции. Вы расположены говорить? Если вы чувствуете себя пока неважно, так и скажите, не стесняйтесь.

— Это насчет Сидни Фремлина? — Я говорил нарочито хриплым, едва слышным голосом.

— Да.

Я закрыл глаза и несколько секунд молчал. Я хотел показать им, что чувствую себя все еще очень плохо.

— Хорошо.

Врач повернулся и поманил Лепски.

— Только несколько минут.

Лепски подошел и встал рядом.

— Мистер Карр… могу догадаться, как вы себя чувствуете, но дело серьезное. Вы можете рассказать, что произошло. Совсем коротко… скажите только, что у вас там такое случилось, как вы попали в эту переделку.

Я отметил, что в его голосе нет враждебности, а это определенно означало, что меня ни в чем не подозревают.

Шепотом, словно находясь на пределе сил, я сказал:

— Мы с Сидни работали. Распахнулась дверь, вбежали двое — мужчина и женщина. Фремлин хотел остановить их. Женщина застрелила его, а после ударила меня.

— Над чем вы работали?

— Над эскизом для бриллиантового ожерелья.

— Есть какие-нибудь догадки, что им было нужно?

— Бриллиантовое колье.

— Какое колье?

— Мы переделывали колье в ожерелье. Колье лежало на столе… Они его забрали?

— Мы ничего не нашли, когда приехали, — сказал Лепски, наклоняясь вперед и пристально глядя на меня. — Какое колье? Сколько оно стоило?

«Пожалуй для первого раза достаточно», — решил я и обессилено закрыл глаза.

— Все, хватит, — сказал доктор Саммерс, — теперь ему нужно отдыхать.

Лепски застонал.

— Док, это убийство. Мне нужно поговорить с ним. Эй! Мистер Карр!

Я открыл глаза, уставился на него, потом закрыл их окончательно. Опять почувствовал укол и погрузился в забытье, слыша протесты Лепски.

Когда я пришел в себя, рядом сидел другой человек. Он был высокий, худой и симпатично некрасивый, с непринужденной, спокойной манерой держать себя.

— Как самочувствие, мистер Карр?

Позади него маячила сестра.

— Немного болит голова, — сказал я, закрыл глаза, пошевелил головой, потом вновь посмотрел на него. — Кто вы?

— Стив Хармас, — ответил он. — Я представляю страховую компанию «Нейшнл Финелита».

По моей спине побежали мурашки, холодные мурашки.

Так вот он, человек, о котором я столько слышал: человек, раскрывающий обманы, аферы и убийства, правая рука Меддокса. Он, должно быть, гораздо опаснее Лепски. Я был уверен в этом, но дальше тянуть было нельзя. Пришла пора раскрыть карты. Нужно убедить его, иначе мне крышка.

— Есть желание поговорить? — спросил Хармас. — Его голос звучал негромко, спокойно, и он держался так, словно сидел у постели хорошего знакомого, но это не обмануло меня.

— Да. — Я притворился, будто делаю усилие и приподнялся так, чтобы смотреть на него, не задирая голову. — Валяйте.

— Буду краток, мистер Карр. — В его голосе не было враждебности, но глаза смотрели настороженно. Я ни секунды не заблуждался на его счет. — Вы знали, что мистер Фремлин застраховал колье на три четверти миллиона долларов?

— Да… он мне говорил.

— Как мы понимаем, колье украдено. Судя по тому, что вы сказали Лепски, они охотились именно за колье. Сейф мистера Фремлина был открыт… И никаких следов колье. Они взяли его?

— Нет.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Нет? Вы уверены.

— Да.

Его взгляд выразил сомнение.

— Вы знаете, где оно?

Пора, подумал я, надо выкладывать своего туза.

— Да, знаю… оно в сейфе у меня на квартире.

Наступила долгая пауза, в течение которой Хармас испытующе смотрел на меня.

— В вашем сейфе, мистер Карр? Я не вполне понимаю вас.

Я закрыл глаза и притворился, что отдыхаю, потом сказал, глядя на него:

— Могу вас заверить, колье не украдено. Было два колье.

Оригинал с бриллиантами и стеклянная копия. Мы работали с копией.

Хармас с присвистом выпустил воздух сквозь зубы.

— Вот это новость! Отлично! Мой босс думал, что нам придется раскошеливаться на три четверти миллиона! Нет, вы серьезно?

— Да. Фремлин боялся хранить настоящее колье у себя в квартире. Он попросил меня подержать его в моем сейфе. Если только воры не побывали у меня в квартире, колье до сих пор там.

— Нельзя ли мне проверить, мистер Карр? У босса инфаркт за инфарктом, и я хотел бы избавить его от страданий.

— Валяйте. Ключ от квартиры найдете в кармане пиджака. — Я назвал ему адрес. — Комбинации сейфа К-11-04. Проверьте, — и я закрыл глаза.

— Отдыхайте, мистер Карр, и ни о чем не волнуйтесь, — сказал он и вышел.

Я перевел дыхание. Этот ход наверняка отвел от меня подозрение, но риск оставался. Если полиция поймает Рею и Фела Морган, они все выложат, и тогда моя ловко придуманная версия расползется по всем швам.

Глава 8

Сержант Фред Хесс, шеф отдела по расследованию убийств, был низеньким толстым человеком с густыми бровями и холодными глазами. Он производил впечатление пытливого и настороженного человека.

Через час после ухода Хармаса, Хесс в сопровождении Лепски, вошел в палату и направился прямо ко мне.

— Мистер Карр… Я Хесс из городской полиции, отдел убийств, — сказал он голосом, похожим на звук пересыпаемого гравия. — Доктор Саммерс говорит, что вы еще не совсем оправились и не можете дать показания по всей форме, но я надеюсь, вы согласитесь ответить на несколько вопросов.

— Я в полном порядке, — сказал я. — У доктора Саммерса самые лучшие намерения, но он поднимает шум из-за пустяков.

Это понравилось Хессу и он слегка усмехнулся, потом подвинул стул и сел возле постели. Лепски отошел к окну, уселся и достал записную книжку.

У меня было достаточно времени, чтобы в деталях продумать свою историю, и я чувствовал себя довольно уверенно.

— Ладно, мистер Карр, тогда может вы расскажете мне об этом колье. Хармас говорит, что убийцам досталась подделка. Это верно?

— Если колье там нет, значит они унесли поддельное.

— Они поймут, что украли подделку?

— Нет, она одурачит кого угодно, кроме лучших экспертов. Но чтобы вам все стало ясно, лучше начать сначала.

Он посмотрел на меня сощурившись и кивнул.

— Очень хорошо.

И я рассказал ему, как миссис Плессингтон пожелала иметь колье, как я заказал стеклянную модель, чтобы она могла решить, нравится ли ей композиция. Я объяснил, что Сидни хотел продать копию после того, как она купила колье, но я решил сохранить ее в качестве сувенира своей крупнейшей сделки. Я сказал, что Сидни согласился (первая ложь) и что заплатил ему за сувенир три тысячи долларов. Затем я рассказал Хессу об азартной игре миссис Плессингтон и о том, как ударившись в панику из-за своих проигрышей, она попросила Сидни продать колье. Я объяснил, почему сделку пришлось держать в секрете, и как мы с Сидни надумали переделать колье в ожерелье. Для предотвращения возможной огласки Сидни решил работать над ожерельем дома.

— Но Сидни боялся держать колье у себя в квартире, и я предложил пользоваться для работы копией, — продолжал я. — Потом он попросил меня положить оригинал в мой сейф.

— Одну минутку, мистер Карр, — перебил меня Хасс. До сих пор он сидел молча, сохраняя на лице бесстрастное выражение. — Я хотел бы выяснить один вопрос. Мы осмотрели оба сейфа, ваш и мистера Фремлина. Сейф Фремлина лучше и он был соединен сигнализацией с полицией, а ваш нет. С чего это он решил, что хранить колье у вас безопаснее и надежнее?

Я ожидал этого вопроса и заранее подготовил ответ.

— Сидни нервничал, — сказал я. — Он считал, что вряд ли кому-нибудь вздумается искать в моем сейфе что-то стоящее, тогда как сам он, по его мнению, мог привлечь внимание грабителей.

— Ага, — Хесс почесал нос. — Нервничал, а? То есть боялся, что к нему могут забраться?

— Он заплатил за колье из своих собственных денег. Хотя он и застраховал его, ему хотелось уменьшить риск.

— Я спрашиваю не об этом, мистер Карр. Он нервничал?

— Да.

— Тогда почему же он не запирал входную дверь?

— Он вечно забывал ключи. Его слуга скажет вам то же самое. Он не боялся оставлять дверь незапертой, потому что знал, что парадную дверь внизу всегда держат на замке.

— А вот в вечер ограбления ее не заперли. Почему так получилось?

— Не знаю. Когда я пришел в одиннадцатом часу, дверь была заперта.

Пришлось звонить Лоусону, сторожу, чтобы он меня впустил. Клод, слуга мистера Фремлина, как раз уходил домой, и мы с ним остановились на пару слов, но Лоусон вернулся к себе в дежурку. Может быть, он забыл запереть после ухода Клода.

— Лоусон говорит, что не поднимал предохранитель замка, так что когда дверь захлопнулась за Клодом, замок сработал бы автоматически, — сказал Хесс.

— Но вот ведь не сработал? Иначе те двое не смогли бы войти, верно?

— Угу. — Наморщив лоб, Хесс опустил взгляд на свои толстые загорелые руки. — Лоусон услыхал выстрел и выглянул из дежурки, когда убийцы выходили из лифта. Оба держали пистолеты. Лоусон не герой. Он спрятался, но сам успел их разглядеть.

Помолчав, он продолжал:

— Когда человек напуган, на его свидетельство скорее всего нельзя положиться. Я хотел бы, чтобы вы описали мне тех двоих, как вы их запомнили, мистер Карр.

— Не воображайте, будто я не испугался, — сказал я. — Все случилось так быстро. Дверь распахнулась и ворвались те двое, вопя на нас во всю глотку. Я шел в ванную за аспирином и наткнулся прямо на них. Мужчина сразу ударил меня по лицу и я упал. — Продолжая рассказ, я описал, как Сидни бросился на мужчину и как женщина выстрелила в него, а потом, когда я подполз к Сидни, оглушила меня.

— Так это сделала женщина? Это она застрелила Фремлина и ударила вас?

— Да.

— Мужчина был ранен?

— Сидни ударил его кинжалом.

— Угу. Мы знаем группу крови с кинжала, — сказал Хесс. Он говорил небрежно, но от его слов у меня вдруг мороз пошел по коже. Группа крови?

Один маленький шаг к уличению Фела в случае его поимки.

— Давайте сперва займемся мужчиной, мистер Карр, — продолжал Хесс. — Вы сумеете его описать?

— Он плотного сложения, — сказал я, — ростом, примерно, с вас (моя вторая ложь). На нем был парик, большие зеркальные очки и красный пиджак с черными накладными карманами. — Я с усталым видом приложил руку к голове. — Вот и все, что я запомнил.

— Плотного сложения и, примерно, пять футов и восемь?

— Да.

— Лоусон говорит, что он высокий, около шести футов и худой.

Больше всего я рассчитывал на путаницу.

— У меня осталось другое впечатление.

— Так. — Хесс вздохнул. — Похоже, в таких случаях свидетели всегда путают. — Он пожал плечами. — Но парик, очки и пиджак сходятся. — А как насчет женщины?

— Она как-то не очень мне запомнилась, я только обратил внимание на большие зеркальные очки, которые закрывали ей лицо. Кажется она была крупная и довольно мощно сложена для женщины. У меня создалось впечатление, что ей около сорока пяти: зрелая женщина. На ней были красные брюки, а волосы спрятаны под черной косынкой.

Открылась дверь и вошел доктор Саммерс.

— Я думаю, сержант, на сегодня хватит, — сказал он твердо. — Я сказал двадцать минут.

— Да, да, — Хесс встал. — Ну, что же спасибо, мистер Карр.

Отдыхайте. Спасибо за помощь. Мы еще увидимся.

Он вышел из палаты вместе с Лепски.

Доктор Саммерс пощупал мой пульс, сказал, что мне надо вздремнуть и что ленч принесут примерно через час. После его ухода я стал перебирать в памяти разговор с Хессом. Как будто все шло гладко. Меня только Немного беспокоила новость о группе крови, но тут уж я ничего не мог поделать. Я знал, что моя судьба зависит от того, останутся ли Рея и Фел на свободе.

Но я не представлял, как их могут найти, если только Рея не попытается сбыть колье.

После ленча и короткого сна пришла сестра и сообщила, что меня хочет навестить мисс Бакстер.

— Вы в настроении принять еще одного посетителя, мистер Карр? — спросила она с понимающей улыбкой.

Я был в настроении.

Вошла Дженни с букетом красных роз и с корзиной винограда. Она остановилась у кровати и смотрела на меня с сияющим лицом, от которого у меня сильнее забилось сердце.

Ее волосы были уложены в аккуратную прическу. Одетая в темно-синюю юбку и белую блузку, она показалась мне восхитительной.

— Как ваше здоровье, Ларри?

Я широко улыбнулся ей.

— Мы поменялись ролями… розы и виноград те же. Как ваша лодыжка?

— Сносно. — Она неуклюже подошла к стулу возле кровати и села. — Скажите, как вы себя чувствуете?

— Теперь, когда вы здесь — отлично. — Я протянул руку и она взяла ее. Дженни… как чудесно. Спасибо, что пришли. Где вы остановились?

— О, в маленьком отеле. Когда я прочла о вас в газетах, то просто не могла не приехать.

— Очень печальное дело, — сказал я. — Сидни был моим другом. Никак не могу поверить, что его нет.

— Надо стараться не думать об этом. От таких мыслей нет никакого толка.

Ваше дело выздоравливать.

— Правильно. Помните, как я вам позвонил… в тот вечер, когда это случилось? Я думал, что прощаюсь с вами. Странно, как иногда все получается, правда?

Она кивнула.

— Доктор велел не утомлять вас. Надо уже уходить, — и она встала.

— Подождите! Вы же только что пришли!

— Я хотела повидать вас. Принести вам что-нибудь завтра?

— Сядьте ради Бога! Я хочу с вами поговорить. Вы надолго сюда приехали?

— На несколько дней.

— Только не говорите мне, что с такой ногой вы уже можете работать, Дженни.

— Нет… не могу, но… — Она улыбнулась. — Мне не по средствам здесь оставаться. Это, наверно, самый дорогой город в мире.

— Это точно. — Я помолчал, глядя на нее. — Не знаю, сколько мне придется здесь лежать. Может быть, даже несколько недель. Можно попросить вас об услуге?

— Конечно, Ларри.

— Перебирайтесь в мою квартиру.

Ее глаза расширились.

— Как можно!

— Это деловое предложение. Мне нужен человек, который бы присматривал за квартирой, отвечал на звонки, забирал почту, наводил порядок. Два раза в неделю туда приходит цветная женщина и, если за ней не присматривать, она ничего не будет делать. Вы можете занять вторую спальню. Я плачу сто долларов в неделю… на всем готовом. Вы сделаете мне одолжение, Дженни?

Пожалуйста…

Поколебавшись, она было замотала головой, но я добавил:

— Но вы также должны будете посещать меня ежедневно, чтобы я не чувствовал себя заброшенным и одиноким.

Она улыбнулась.

— Хорошо, Ларри, только без платы. У меня есть свои деньги. Честно… а иначе я не согласна.

Вошла сестра.

— Мисс Бакстер, мистеру Карру пора спать, — сказала она, улыбаясь Дженни.

— Сестра, будьте добры, дайте мисс Бакстер ключ от моей квартиры, попросил я. — Его брал мистер Хармас. Он, наверно, уже вернул его.

— Да, вернул. — Она посмотрела на Дженни, перевела взгляд на меня и едва заметно улыбнулась мне. — Идемте со мной, мисс Бакстер.

Дженни потрепала меня по руке.

— Я приду завтра после обеда, — и она вышла вслед за сестрой.

На другое утро, вскоре после визита доктора Саммерса, ко мне явился неожиданный посетитель. Я был в подавленном состоянии, потому что доктор сказал, что мне придется пробыть в больнице по крайней мере еще две недели.

Даже после возвращения домой нужно будет избегать переутомления.

Моим неожиданным посетителем был Том Люс. Он вошел в палату больше чем обычно похожий на бульдога, одетый в безукоризненный темный костюм. На его лысеющей голове блестели капли пота.

Мне редко приходилось иметь с ним дело, поскольку я всегда работал с Синди, но я знал его как сурового, жесткого, надежного человека и финансового волшебника.

— Ну вот, Ларри, — сказал он, усаживаясь возле меня. — Огорчен, что нахожу тебя в таком состоянии. Какой ужасный случай! Бедный Сидни! Вчера мы его похоронили. Сколько было цветов. Я велел положить венок от твоего имени на самом видном месте.

Я внутренне поежился. Хорошо, что меня там не было.

— Спасибо, Том. Я все еще не могу поверить в его смерть.

— Да. — Люс покачал головой. — Я говорил с доктором Саммерсом. Как я понял из его слов, Ларри, ты будешь выведен из строя еще на три или четыре месяца. Ты можешь предложить кого-нибудь себе в замену до твоего возвращения?

Я уже думал над этим вопросом.

— Вам понадобится дизайнер и ассистент для работы с Терри. Мне известно, что Ганс Кох хочет перейти на новое место. Он хороший дизайнер, конечно, ему далеко до Сидни, но вполне подходящий. Почему бы не написать ему? Он работает у Вернера в Антверпене. Потом есть Пьер Мартен. Он у Картье в Лос-Анджелесе. Думаю, он ухватится за такую возможность.

Люс делал пометки на обратной стороне конверта.

— Я сейчас же свяжусь с ними. Терри и мисс Барлоу очень перегружены. — Он снова сделал паузу, потом сказал:

— Ларри, тебе следует узнать сразу, что теперь ты старший партнер.

— Старший партнер? — Я удивленно уставился на него. — Ты хочешь сказать.

Том, что предлагаешь мне партнерство?

— Я это предложил бы тебе так или иначе, но Сидни завещал тебе все свои вклады, а это делает тебя старшим партнером и без моего участия. Я в высшей степени рад этому, Ларри. Я и не желал бы себе лучшего партнера.

Я почувствовал, как по моему позвоночнику прокатилась ледяная волна.

— Том, о чем ты говоришь? Я не понимаю.

— Я читал его завещание. В нем упомянуты еще несколько лиц, по основная часть его состояния, а оно значительно, переходит к тебе.

— Ко мне? — У меня сорвался голос.

— Да. Я захватил с собой копию завещания и опись имущества. Как тебе вероятно известно, я ведал всеми его делами. Сидни был очень привязан к тебе, Ларри. Как он пишет в своем завещании, ты станешь достойным преемником, и тут я с ним согласен.

Я ничего не мог с собой поделать и расплакался, сотрясаемый судорожными рыданиями. Как я ненавидел себя! Я был прямым виновником смерти Сидни! Если бы не моя затея украсть у него колье, он был бы жив до сих пор. И в ответ на мое предательство, он оставил мне свое состояние.

Вошла сестра, взглянула на меня и сразу погнала Люса из палаты, а потом позвала доктора Саммерса.

Я почувствовал укол в руку и погрузился в забытье.

Остаток дня я провел под действием снотворного. Придя на следующее утро, доктор Саммерс сказал, что запретил все посещения на три дня. Нельзя допустить повторения моего вчерашнего эмоционального срыва.

В некотором отношении я был даже рад этому. Хотя я и знал, что буду скучать по Дженни, но зато это давало мне возможность без помех обдумать свое будущее.

Я прочитал завещание Сидни. Он оставил свою прекрасную коллекцию фарфора Люсу. Клод получал сто тысяч долларов. Его секретарша и мисс Берлоу по десять тысяч каждая. Терри достались личные ювелирные украшения Сидни.

Остальное все доставалось мне.

Люс составил опись имущества Сидни. Его акции оценивались в полтора миллиона. Опись включала пентхаус и множество ценных картин, в том числе и, Пикассо. Еще машина и все содержание дома, и я знал, что сюда относится и колье миссис Плессингтон.

Прочтя список до конца, я был ослеплен. Потом сказал себе, что никак не могу принять все это, иначе мне никогда не жить в мире с самим собой. Так я считал в течение нескольких часов, пока не сообразил, что отказаться не только трудно, но и опасно. Поразмыслив еще, я начал убеждать себя, что не несу ответственности за смерть Сидни. Разве я не предупреждал Фела, чтобы он не заряжал оружие? Откуда мне было знать, что Рея до такой степени порочна, что не остановится перед убийством? Разве я сам не пострадал? Лишь по чистой случайности не убили и меня. Я был уверен, что Рея сознательно пыталась меня убить. Ведь она слышала, как я предупреждал Фела не бить меня по голове.

К концу второго дня непрестанных раздумий я начал сознавать, что означают для меня деньги и имущество Сидни. Я стану богатым. Я буду старшим партнером лучшей и старейшей ювелирной фирмы в Парадайз-Сити. Если пожелаю, смогу переселиться в пентхаус. А почему бы и нет? Я сделаю кое-какие изменения, но этот пентхаус один из лучших в городе, и я частенько мечтал, чтобы он был моим.

Я даже спрошу Клода, не согласится ли он и дальше заботиться о доме. Я не имел представления, сколько платил ему Сидни, но если Клод был ему по средствам, то теперь он по средствам и мне.

Потом мои мысли перескочили на Дженни. Хочу ли я жениться на ней?

Согласится ли она? Мы знали друг друга совсем недолго, но меня влекло к ней, а она, понятно, не приехала бы в Парадайз-Сити, если бы не испытывала ко мне таких же чувств.

Врач порекомендовал мне по выходе из больницы отправиться в длительное морское путешествие. Это казалось мне самым подходящим решением вопроса. Я попрошу ее поехать со мной, и мы сможем лучше узнать друг друга за это время, проведенное на корабле. Эта мысль возбуждала меня. Когда доктор Саммерс заглянул ко мне вечером, он сказал, что я поправляюсь на глазах.

— Смогу ли я завтра увидеть мисс Бакстер? — спросил я.

— Конечно. Я скажу сестре позвонить ей.

Когда сестра принесла ужин, я попросил ее дать мне газеты. Я считал, что пора поинтересоваться, что пишут газеты о Сидни об убийстве и обо мне.

После небольшой задержки — я догадался, что она ходила к доктору за советом — она принесла выпуски «Парадайз-Геральд» за последние пять дней.

— Мы не беспокоили вас почтой, мистер Карр, — сказала она, — но у нас набралось два мешка писем от ваших доброжелателей. Мисс Бакстер разбирает их у вас дома.

Я высказал свое одобрение и устроился с газетами.

В репортаже о событиях в квартире Сидни в тот роковой вечер сообщалось, что двое вооруженных людей, мужчина и женщина, ворвались в квартиру, когда мы с Сидни работали над эскизами бриллиантового ожерелья. Репортер писал, что я пытался оказать сопротивление, но получил ошеломительный удар по лицу и упал почти без сознания, и что Сидни, бросившийся на мужчину с ножом для разрезания бумаг, был застрелен женщиной.

Оба бандита скрылись прежде чем поднялась тревога. В момент бегства их заметил сторож и дальше приводилось подробное описание преступников. Он добавил, что полиция отказалась сообщить, похищено ли что-нибудь бандитами.

Это озадачило меня так же, как и репортера. Почему никто не упомянул о колье?

Заголовки во вчерашнем номере газеты подействовали на меня, как удар по лицу.

«Эксперт по бриллиантам наследует миллионы Фремлина».

Моя фотография красовалась на газетной странице рядом со статьей, в которой сообщалось, что я проработал у Фремлина пять лет. Меня считали одним из ведущих экспертов по бриллиантам и теперь, получив по завещанию большую часть его огромного состояния, я стал старшим партнером фирмы «Люс и Фремлин». Репортер вспомнил о моем обручении (каким далеким все это казалось мне теперь), рассказывал о гибели Джуди, о том, как по совету знаменитого психолога-психиатра, доктора Мелиша, я поехал в Люсвил, где работал среди бедняков, как вернулся в Парадайз-Сити и теперь, в результате смерти Фремлина, стал его преемником и миллионером.

Я читал и перечитывал статью, чувствуя, что холодею. Прочтут ли это Морганы? А если прочтут, то что предпримут? В течение нескольких минут я испытывал мучительный страх, потом овладел собой.

Что они могут сделать? Выдав меня, они выдадут и себя. Рея не дура. Они должны понимать, что для них это было бы равносильно самоубийству.

Но что, если их поймает полиция? Опасность таилась именно здесь. Если их поймают, они не станут молчать. В каком положении я окажусь тогда?

Я поразмыслил над этим. Располагая деньгами Сидни, я смогу нанять хорошего адвоката, а поскольку с самого начала я не делал тайны, где находится настоящее колье, и буду отрицать все, что они скажут, никакой суд, разумеется, не признает меня виновным.

Ладно, их пока еще не поймали. Может, они уже покинули страну. У них оставалось больше тысячи долларов из моих денег, достаточно, чтобы пробраться в Мексику и найти там убежище.

Я был рад приходу сестры со снотворным.

Часов в десять в палату вошла Дженни с новым букетом красных роз. Она сказала, что полюбила мою квартиру, отлично ладит с Сисси, моей цветной уборщицей, справляется с моей огромной почтой и что я выгляжу лучше.

— Я чувствую себя отлично, — сказал я. — Слушайте, Дженни, вы читали газеты? Вы знаете, что Сидни оставил мне все свои деньги?

Она кивнула.

— Я очень рада за вас, но понимаю, что вы испытываете.

Мы смотрели друг на друга.

— Сначала я думал отказаться, но потом понял, что все равно не верну Сидни.

— Вы не должны отказываться… он хотел, чтобы они достались вам.

— Да. — Я сообщил ей, что доктор Саммерс порекомендовал мне двухмесячное морское путешествие. По его мнению мне следует взять компаньона, который заботился бы, чтобы я не переутомлялся. Я взглянул ей в глаза. — Не согласились бы вы поехать, Дженни?

Она уставилась на меня, словно не веря своим ушам.

— Вы серьезно?

— Конечно, серьезно.

— О, Ларри… с большой радостью! — В волнении она захлопала в ладоши и я вспомнил, как она была возбуждена, когда в Люсвиле я пригласил ее пообедать.

— Нужно будет подготовиться. Недели через четыре я смогу ехать. Купите все из одежды, что вам необходимо, и не забывайте, что я очень богат. Все счета отсылайте в мой банк. Потом обратитесь в бюро путешествий и пусть они подготовят проспекты, и мы вместе их рассмотрим. Сделаете?

— Хорошо. Сегодня же.

Мы поболтали еще немного и она ушла.

Я откинулся на подушку, впервые за все время пребывания в больнице чувствуя себя более или менее беззаботным и счастливым… но это длилось недолго.

После обеда меня посетили сержант Хесс и Лепски.

— Несколько вопросов, мистер Карр, если вы не возражаете, — сказал Хесс, усаживаясь рядом.

Я взял себя в руки, готовясь услышать какую-нибудь неприятную новость.

— Я тоже хочу спросить вас, сержант, — сказал я. — Я прочел газеты. В них ни слова не говорится о колье… для этого есть какие-то причины?

— Конечно… Если мы разгласим, что колье украли, мистер Карр, — ответил Хесс, — то придется сообщить, что оно поддельное. Пока они воображают, что у них настоящее колье, они будут стараться продать его. Мы предупредили всех крупных скупщиков в стране. Если они попробуют его сбыть, мы их сцапаем.

— Понятно.

Я подумал об алчности Реи. Хватит ли у нее безрассудства пойти на такой риск?

Хесс поерзал на стуле.

— Я слышал, мистер Карр, что вы работали в бюро опеки в Люсвиле. Это верно?

У меня сильнее забилось сердце.

— Об этом писали в газетах, сержант. Тут нет никакого счета. После аварии доктор Мелит посоветовал мне переменить обстановку и послал меня поработать к своей племяннице, мисс Бакстер. А почему вы спрашиваете?

Вам что-нибудь говорит имя Реи Морган?

Каким-то чудом мне удалось встретить его спокойный, пристальный взгляд, сохранив на лице безразличное выражение.

— Да… Мисс Бакстер может сказать вам о ней больше чем — Вы имели дело с этой женщиной?

— Да. Когда мисс Бакстер попала в больницу, я вызвался встретить Рею Морган из тюрьмы и отвезти ее домой… так сказать в порядке опеки.

— Она знала, кто вы?

— Знала мое имя.

— А она знала, что вы работаете у «Люса и Фремлина»… вы упоминали ей об этом?

— Нет. Она мне не понравилась. Мы едва ли обменялись парой слов.

— Но она могла разузнать, кто вы такой?

— Вероятно, да. Но зачем ей?

— Я стараюсь заполнить некоторые пробелы, мистер Карр.

— Разве Рея Морган имеет какое-то отношение к вашему расследованию? — Я почувствовал, что у меня взмокли ладони.

— Мы начинаем так думать. Полиция Люсвила получила информацию от служащего бензоколонки неподалеку от Люсвила. Он прочитал в газетах описание убийц и позвонил сержанту О'Халлорану и рассказал, что на прошлой неделе на него напал человек, одетый точно в такой же наряд. Служащий велел ему убираться, что тот и сделал, и он больше не думал об этом случае, пока не прочел в газетах, что человека, по описанию похожего на несостоявшегося налетчика, разыскивают за убийство. О'Халлоран позвонил мне и я съездил в Люсвил. Такое совпадение показалось странным, мистер Карр. В Люсвиле появляется человек, похожий по описанию на убийцу, и вы тоже побывали в Люсвиле Вот мы с сержантом О'Халлораном и решили поискать кого-нибудь с уголовным прошлым, имевшего контакты с вами догадка, не больше, но полицейская работа чаще всего опирается на догадки, и мы узнали про Рею Морган. Стало совсем интересно, когда выяснилось что она живет вместе с братом. Вы видели ее брата?

Мне пришлось облизать пересохшие губы прежде чем ответить.

— Да. Он был дома, когда я привез ее.

— И вы ни разу при них не упоминали о своей профессии?

— В этом я уверен.

Несколько минут Хесс размышлял.

— У вас была машина?

— Да.

— Если бы им захотелось узнать о вас побольше, они могли бы проверить ваш регистрационный номер, верно?

— Но с какой стати? В конце концов, для них я был всего лишь служащим бюро, который подвез ее до дома.

— Угу. — Он помолчал. — Эти двое не могли быть теми, кто убил Фремлина?

Я выдержал паузу, словно вспоминая, и сказал:

— Не знаю. Все случилось так быстро. Не могу сказать.

— Вам не показалось, что человек, ворвавшийся в квартиру, похож фигурой на Моргана?

— Не думаю… я ведь говорил — у меня создалось впечатление, что тот был невысокий и плотный, а Морган высокий и худой.

Хесс кивнул.

— Н-да. — Нахмурясь, он почесал ухо. — Мы с О'Халлораном заглянули к Морганам домой… Они живут в настоящей лачуге. Дом оказался закрытым… внутри никого. Потом расспросили соседей. В последний раз их видели за два дня до убийства. Дорога сюда столько бы и заняла у них. Мы проверили все мотели и отели и кое-что нашли. — Он опять почесал нос. — Они остановились в мотеле «Пирамида» и выехали в вечер убийства. Тамошний клерк опознал Рею на фото. Скажите мне одну вещь, вы ведь с ней встречались и разговаривали. Как по-вашему, способна ли она на убийство?

Я вспомнил отражение Реи в зеркале в тот момент, когда она приготовилась для удара. Убийца? Да… она прирожденный убийца.

— На это я ничего не могу ответить, сержант, — сказал я охрипшим голосом.

— Откуда же мне знать?

— Угу… но у нее чертовски интересное прошлое. По-моему, это их работа.

Если Морган ранен в руку и группа крови сойдется, им, считай, крышка. — Он встал. — На них уже объявлен розыск. Мы их возьмем, вопрос только во времени. — Он кивнул Лепски и тот направился к двери. — Ладно, мистер Карр, думаю больше вас незачем беспокоить. Поправляйтесь.

Он вышел из палаты вслед за Лепски.

«Я сам себе выкопал могилу», — думал я.

Как у меня хватило глупости дать Фелу свой наряд, которым я уже пользовался при неудавшемся налете? Я предупредил их надеть перчатки и позаботился об алиби, но мне даже в голову не пришло, что служащий бензоколонки, запомнивший этот наряд, укажет полиции связь с Люсвилом.

Прошло лишь несколько дней, в течение которых я тешил себя уверенностью, что их невозможно найти, если они не попытаются сбыть колье. И полиция уже шла по их следам!

Охота началась. Сколько они продержатся? Если их поймают, они заговорят.

Радио Парадайз-Сити передавало последние известия каждые три часа. Я превратился в маниакального слушателя радио. Стоило диктору сказать «а теперь сводка новостей», как я напряженно застывал и с гулко колотящимся сердцем слушал.

Я ждал сообщения об их аресте.

Пока длилось трехчасовое ожидание, я едва отвечал сестре. Еда оставалась нетронутой. Все мое внимание было приковано к стрелкам часов, которые медленно ползли, отмеривая время до следующей передачи новостей.

Я понимал, что морское путешествие придется отменить. Одна мысль о том, что придется быть на корабле, отрезанном от новостей, все время гадая, не попались ли они, в каждом порту ожидая появления агентов, пришедших арестовать меня, сводила меня с ума.

Беспокойство не давало мне лежать в постели и на следующее утро, как только сестра вышла, я встал и принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Сначала у меня подгибались ноги, но я упорно продолжал ходить, чувствуя, что это возвращает мне силы.

Доктор Саммерс застал меня, стоящим у окна.

— Только не надо шума по пустякам, — сказал я. — Я хочу домой. Мне наплевать, как это отразится на моем здоровье. Если я поваляюсь на солнышке у себя на балконе, мне будет только лучше, уверен, а торчать здесь взаперти я больше не в состоянии.

Неожиданно для меня он согласился.

— Хорошо, мистер Карр, я распоряжусь насчет машины и после обеда можете отправляться домой. Вечером я заеду посмотреть, как ваши дела. Мне кажется, будет весьма разумно, если сестра Флеминг поедет с вами и останется у вас на несколько дней… просто на всякий случай.

— Она мне не нужна. Мисс Бакстер сможет обо мне позаботиться.

В четыре часа того же дня я был уже дома и сидел на балконе.

Здесь-то, когда Дженни вошла, неся поднос с чайной посудой, я и объявил ей, что морская поездка отменяется.

Потрясение и разочарование, отразившиеся в ее взгляде, вызвали у меня лишь раздражение. Я то и дело посматривал на часы. Передача новостей начнется через несколько минут.

— Но почему? — спросила Дженни. — Это было бы вам очень полезно. Что заставило вас передумать?

— Я имею право передумать, не так ли? — Огрызнулся я. — Пора заняться делами. Нужно еще распорядиться имуществом Сидни. Я теперь понял, что за два месяца на корабле подох бы со скуки.

— Ах, так. — Она опустила взгляд на свои руки и покраснела. — Но я заказала вещи, Ларри. Вы говорили…

— Ничего, все в порядке. Может еще съездим попозже… кто знает. Оставьте их себе. Вы это заслужили.

— Я не могу, Ларри. Предполагалось, что я буду у вас секретарем…

— Не морочьте мне голову. Оставьте их себе! — Я снова взглянул на часы.

— Спасибо. — В ее голосе, зазвучала холодная нотка. После долгой паузы она сказала:

— Пожалуй, надо возвращаться в Люсвил. Я уже совсем хорошо хожу. Думаю, вы обойдетесь без меня, правда?

Неожиданно я понял, что должен остаться один. Я должен проводить свое время в ожидании последних известий, и Дженни только мешала бы мне. Кроме того, если их поймают и они заговорят, я не хотел, чтобы Дженни была здесь, когда меня арестуют. Этого я не хотел ни в коем случае.

Не глядя на нее, я сказал:

— Хорошо, Дженни. Я понимаю. Вам так же хочется вернуться к своей работе, как мне к своей.

— Да.

— Хорошо… договорились. Я… — Видя, что подошло время сводки новостей, я умолк. — Одну минутку… я хочу послушать последние известия.

Пока я слушал все тот же надоевший вздор по международному положению, Дженни тихо встала и ушла в гостиную.

Когда болтовня кончилось, а об их аресте так и не было сообщено, я тоже вышел в гостиную. Дженни там не было. Поколебавшись, я вошел в комнату для гостей. Она укладывала вещи.

— Незачем так спешить, — сказал я неуверенно. — О чем вы думаете?

Она продолжала укладывать вещи.

— Через час уходит автобус. Если я на него попаду, послезавтра я буду уже у себя в бюро, а мне того и нужно.

— Да… понятно.

Испытывая отвращение к самому себе, я вышел из комнаты на балкон. Через двадцать минут она присоединилась ко мне.

— Берегите себя, Ларри. Не переутомляйтесь.

— Спасибо за то, что вы так меня выручили. Будем поддерживать связь. — Я не смел взглянуть на нее.

— Ведь вас что-то беспокоит, правда, — спросила она и положила ладонь на мою руку. — Расскажите мне. Вдвоем бывает проще найти выход из положения.

Как мне хотелось рассказать ей все. Но что толку? Чем она сможет помочь?

Никто мне не поможет.

— Все в порядке, Дженни, — сказал я коротко. — Не опоздайте на автобус.

Она смотрела на меня, и ее губы дрожали. Мне стало ясно, что она любит меня, но время для этого было упущено… как и для всего, к чему я прикасался теперь.

Я отвернулся. Через секунду я услышал, как захлопнулась входная дверь, и тогда я понял, что теперь окончательно остался один.

Глава 9

Следующие три дня я провел в одиночестве, заказывая еду в ресторане и слушая каждую передачу новостей.

Телефон не давал мне покоя: люди, справлявшиеся о моем здоровье, друзья, желающие навестить меня, в чьих голосах проскальзывала обида, когда я отвечал, что самочувствие пока не позволяет мне кого-либо принимать. Наконец я совсем перестал отвечать на звонки.

На третий день доктор Саммерс снял бинты. Не считая плеши на затылке, я был, по его мнению, как новенький. «Теперь, — сказал он, — самое время для морского путешествия». Я ответил, что подумаю, и поскорее выпроводил его.

Я начинал жалеть, что так обошелся с Дженни. В моем тогдашнем паническом состоянии было просто необходимо остаться одному, но теперь, когда страх отступил, я старался уверить себя, что Рею и Фела никогда не поймают. По всей вероятности они уже в Мексике или даже в Южной Америке, и я буду вынужден провести остаток своих дней, прикованный к радио, так и не услышав о них.

Не позвонить ли Дженни? Я объясню ей, что был не в себе и что теперь, как мне кажется, я способен выдержать морское путешествие. Не согласится ли она забыть о моем поведении и поехать со мной?

Я колебался. «Пожалуй, — думал я, — лучше выждать неделю-другую, а потом, если не будет никаких известий о Морганах, я уеду».

Я написал Дженни письмо, в котором старался объяснить свое поведение плохим самочувствием и сообщал, что теперь мне лучше и мы могли бы отправиться в ближайшее время, если она согласна ехать со мной. Но когда я перечитал письмо, оно показалась мне таким неискренним, что я порвал его.

На четвертый день я переборол себя и, взяв такси, поехал в магазин. В моем чемоданчике лежало колье миссис Плессингтон.

Мисс Берлоу, Пьер Мартен и Ганс Кох встретили меня шумными приветствиями.

Даже Терри, хотя и без особого энтузиазма, соизволил выразить надежду, что мне лучше.

Я прошел в кабинет Тома Люса и положил ему футляр с колье.

— Том… я хочу объяснить эту историю с колье, — сказал я.

Он взглянул на меня довольно холодно, кивнул и стал ждать продолжения.

Я рассказал ему правду: как Сидни попросил меня сохранить в секрете перепродажу колье, как я предупреждал его, что это неэтично и как он настоял на своем.

— Я все знаю, — спокойно сказал Люс. — Видишь ли, Ларри, от меня мало что укрывается. Я ведал акциями Сидни и когда он сказал, что хочет продать блок на сумму в три четверти миллиона и когда я услышал, что миссис Плессингтон по уши влезла в долги, об остальном было нетрудно догадаться. Меня это не волновало и я жалею, что это волновало Сидни.

— Колье теперь мое, — сказал я. — Я передаю его в распоряжение фирмы.

Том. Когда мы его продадим, переделав по проекту Сидни, все деньги получит фирма.

— Вот так и должен поступать партнер, — сказал он, — но фирма купит его у тебя по той цене, которую уплатил Сидни. Так будет по справедливости, согласен? Доход от продажи идет фирме.

— Отлично… купи мне акции, Том. Ты смотрел за делами Сидни, я буду очень благодарен, если ты займешься и моими.

Это ему понравилось. Мы заговорили о делах. Новые работники оправдали ожидания и даже Терри вел себя прилично.

— По-моему, тебе пока не стоит браться за работу, Ларри, — сказал Люс. У тебя нездоровый вид. Почему бы тебе не совершить морской круиз?

— Я думаю так и сделать, но только не теперь. Сначала мне нужно разделаться со всеми делами по наследству, обосноваться в пентхаусе, и потом, примерно через неделю, можно поехать.

Попрощавшись с Томом, я поехал к дому Сидни. Гарри Грегсон, дневной сторож, приветствовал меня, когда я приблизился к его столу.

— Рад вас снова видеть, мистер Карр, — сказал он. — До чего скверная история. Я скучаю по мистеру Сидни… он был джентльмен.

— Да. — После паузы я продолжал:

— Я переселяюсь в пентхаус, Гарри. У вас есть ключи?

— Да, сэр. Я читал об этом в газетах. Я сказал тогда и теперь скажу: всего вам наилучшего, мистер Карр. Местный персонал очень доволен, что вы будете здесь жить.

— Спасибо, Гарри.

— Там никого не было с тех пор, как ушла полиция Нужно прибраться перед вашим переездом.

— У вас есть адрес Клода, Гарри? Я хочу его пригласить к себе на работу.

— А чего ему не согласиться. Да, у меня есть его телефон. Одну минуточку… — Он вышел в дежурку и, поискав в ящике стола, вернулся с листком бумаги. — Я слышал, он здорово расстроен.

— Он не заходил сюда после…

— Нет, сэр. Он куда-то уехал, но сейчас наверно вернулся.

— Я позвоню ему. — Взяв бумажку и ключи, я продолжал:

— Спасибо, Гарри. Я пока только хочу немного оглядеться там и долго не задержусь.

Поднимаясь в лифте, я вспоминал тот роковой вечер. Я вздрогнул при мысли о том, что войду в дом Сидни в первый раз после его смерти.

Остановившись перед дверью, я колебался. У меня появилось чувство, близкое к тошноте. «Но ведь это глупо, — сказал я себе. — Сидни мертв Этот чудесный пентхаус теперь принадлежит мне… он станет моим домом! Нужно освободиться от этого комплекса вины. Я не виноват в его смерти! За долгие часы одиночества я вновь и вновь твердил себе это. Надо изгнать чувство вины из своего сознания».

Я вставил ключ в замок и шагнул в прихожую. Слыша слабое гудение кондиционера, я остановился, прислушиваясь. Неужели полиция оставила включенный кондиционер? Разве никто не заходил сюда, чтобы убедиться, что свет и кондиционер выключены?

Озадаченный, я толкнул дверь.

Передо мной с пистолетом в руке стоял Фел Морган.

Я стоял неподвижно, уставившись на пистолет, готовый выплюнуть смерть.

Сквозь двойные рамы приглушенно раздавались всевозможные звуки. Город продолжал жить своей жизнью.

Я перевел взгляд с пистолета на лицо Фела. В тот момент он опустил пистолет и сказал вздрагивающим и испуганным голосом:

— Господи Иисусе! Я думал пришли копы!

Тут я увидел, что он испуган еще сильнее меня, и приободрился, хотя у меня бешено колотилось сердце и пересохло в горле. Я во все глаза смотрел на него.

Что за ужасный вид? Он выглядел настоящей развалиной. Грязный и истощенный, с лицом, заросшим рыжей щетиной. Я чувствовал исходившую от него вонь. На нем был красный пиджак с черными накладными карманами, но его с трудом можно было узнать под слоем" грязи. Туфли были так заляпаны, словно он бродил по болоту. Глаза ввалились и смотрели испуганно, а губы судорожно дергались. Учащенное дыхание со свистом вырывалось сквозь его нечищеные зубы.

— Как услышал, что замок поворачивается, — произнес он дрожащим голосом, — чуть не обмочился со страху. Я думал здесь для меня будет надежное место на пару дней. — Он отвернулся от меня и повалился в мягкое кресло. Пистолет выскользнул из его рук и со стуком упал на толстый персидский ковер Сидни.

Фел закрыл глаза грязной рукой и заплакал.

Я закрыл дверь и на подгибающихся ногах направился к шкафчику с бутылками. Трясущимися руками я налил чистого виски в два стакана.

— Спокойно, — сказал я и поставил один стакан рядом с ним. — Возьми себя в руки. Вот, выпей.

Он поднял на меня взгляд, вытирая лицо тыльной стороной руки. В его глазах появилось выражение загнанного животного, сказавшее мне, что он опасен.

— Сволочь! — сказал он дрожащим голосом. — Ты втравил меня в это дело сладкими речами! Так тебе меня и вызволять.

Я выпил половину стакана, потом подошел и сел рядом с ним.

— Где Рея? — спросил я.

Он сжал кулаки и ударил себя по вискам. Я видел, что от страха он впал в истерику и это придавало мне уверенности.

— Фел! Возьми себя в руки! Где Рея?

— Не говори мне об этой суке! — И он забарабанил кулаками по коленям. Ты должен мне помочь! Ты втравил меня в это! Я видел газеты… меня ищут за убийство!

Я понял, что сумею с ним справиться.

— Я помогу тебе, но сперва мне надо знать, что случилось. Где Рея?

Он опять заплакал, сотрясаясь от рыданий. Я сделал большой глоток и откинулся в кресле, наблюдая за ним. Его страх и грязь вызывали во мне отвращение.

Я дал ему наплакаться вволю. Наконец у него кончились слезы, он вытер глаза рукой и мутно посмотрел на меня.

— Если меня поймают, то упекут в тюрьму на двадцать лет, — сказал он прерывисто, судорожно выталкивая из себя каждое слово. — Мне такого не выдержать! Не гожусь я для этого! Двадцать лет за решеткой! Живым я им не дамся!

— Перестань думать про одного себя, — сказал я. — Где Рея?

— Сука, моя проклятая сестричка! — Он вскочил, потряс над головой кулаком и опять сел. Он вел себя как сумасшедший. — Пистолеты были не заряжены!

Клянусь! Это она их зарядила! Это она! Она убила педика! Тебя хотела убить!

Ты же сам знаешь! Ты должен сказать фликам, что я тут ни при чем!

— Где Рея? — повторил я.

— Не веришь, да? Думаешь я такой же гад, как она, да? Нет! Она всегда была моим проклятьем! Не надо было принимать ее к себе! Не надо было слушать твой гладкий треп! Двадцать лет за решеткой! Мне такого не выдержать!

— Что ты здесь делаешь? — спросил я негромко, надеясь, что звук моего голоса успокоит его.

Он откинулся на спинку кресла, обхватив голову руками.

— Пошел ты с вопросами! Мне надо выбраться отсюда! Мне нужны деньги!

Машина. Я хочу отсюда убраться!

— Деньги я тебе дам, достану машину и помогу выбраться отсюда.

Он уставился на меня. Он трясся всем телом, но теперь в его глазах появился огонек надежды.

— Еще бы ты отказался! — сказал он хрипло. — Ты и твои проклятые миллионы! Ты-то не в накладе, верно?

Эти его слова были ошибкой. Я начинал испытывать к нему жалость, но сказанное им сразу заглушило во мне всякое чувство сострадания.

— Как она могла убить педика? — сказал он, тупо уставившись на свои грязные руки. — Поганая тварь! Знаешь, как — она обошлась со мной… со своим братом? — Он поднял на меня полные страдания глаза. — Мы рванули отсюда. Колье было у нее. За рулем была она. Ехала она быстро. Я ругал ее за стрельбу, но она на меня и не взглянула. Я думал, мы едем в Майами. Я ни во что не вмешивался, только и мог, что ругаться. Когда мы свернули на дорогу по болоту, она вдруг нажала на тормоза. Я заорал на нее, чтобы она не останавливалась. Как сейчас ее вижу. — Он снова с силой ударил кулаками по коленям. — Ее чертовы гляделки были вроде ледышек. «Задняя левая камера спустила, — говорит, — вылезай и побыстрей посмотри». Ну, я вылез и посмотрел Я и машину обойти не успел, как она, сука, была такова со всеми бриллиантами… и плевать ей, что будет… со мной. — Его голос прервался и он снова заплакал, раскачиваясь в отчаянии взад и вперед.

Я закурил. Я больше не боялся его, хотя и понимал, что он по-прежнему опасен. Бели полиция схватит его, он все расскажет. Глядя на него, я принял хладнокровное решение. Нужно заставить его молчать. Если я хочу обеспечить себе безопасность, иного выхода нет. Я сидел, курил и смотрел на него, пока он скулил и плакал. Его грязь, его вонь, его жалкое малодушие делали его в моих глазах столь же незначительным, как муха на стене.

Часы на здании муниципалитета пробили двенадцать.

— Ты, наверно, проголодался, Фел, — сказал я. — Я принесу тебе что-либо поесть.

— Проголодался? Я подыхаю с голода. И натерпелся же я! Я питался сырой рыбой и крабами в том проклятом болоте! Ты был там когда-нибудь? Это вонючее болото полно змей и крокодилов!

Я позвонил в ресторан и попросил, чтобы принесли мне ленч.

— Выйди на террасу, Фел, и не показывайся.

Он схватил стакан с виски, осушил его, потом вышел на террасу.

Я отнес его стакан в кухню, занятый только одной мыслью, как заставить его молчать? Я сознавал, что обдумываю убийство, но эта мысль не шокировала меня. Если я сумею избавиться от него, а потом и от Реи, то буду в безопасности, мало того, я смогу наслаждаться всеми благами мира.

Я вернулся в гостиную и сел. За пятнадцать минут, в течение которых я дожидался официанта, у меня в голове начал складываться план. Я считал, что с Фелом будет нетрудно покончить, другое дело Рея. Ладно, не все сразу.

Появился официант, кативший перед собой столик. При силе меня он просиял улыбкой.

— С добрым утром, мистер Карр. Рад снова вас видеть. Метр посылает вам бутылку шампанского со своими наилучшими пожеланиями. Шеф сегодня постарался для вас.

Я дал ему два доллара на чай и, когда он ушел, выглянул на террасу, где Фел сидел, прислонясь спиной к балюстраде и подтянув колени к подбородку.

— Иди ешь, — сказал я.

Он протиснулся мимо меня, подошел к столу и уставился на еду, потом сел и начал есть. Он ел, как наголодавшаяся свинья, набивая рот едой, проглатывая огромные куски и громко давясь Меня так замутило от него, что я вышел на террасу и ждал там, пока он кончит, и за это время в моем сознании окончательно сформировался план. Я нашел способ отделаться от него раз и навсегда и притом безо всякого риска.

Услышав громкую отрыжку, я решил, что он закончил трапезу, и вернулся в гостиную. Бог знает, что подумает официант, когда придет за столиком, подумал я, глядя на разрушения. Фел измазал всю скатерть, от обширного выбора сыров ничего не осталось, корзинка, в которой раньше лежало шесть булочек, опустела. Всякие пятна усеяли не только скатерть, но и безукоризненную салфетку, которой был покрыт столик. Даже в корзине с фруктами ничего не осталось.

— Не беда, — сказал я себе, — хорошие чаевые все уладят.

Я посмотрел на Фела, который закуривал сигарету.

— Здорово! — сказал он. — И умеете же вы жить, жлобы богатые! Лучшей жратвы я в жизни не едал!

— Ты просто проголодался, — сказал я.

— Да-а… ты вот сидел себе в этой шикарной хате, а я там в темноте со змеями. — Он с ненавистью уставился на меня — Ладно, парень, ты втравил меня в эту кашу… ты и вытащишь, не-то гляди. Если копы меня заметут, я расколюсь. Оба сядем на двадцать годочков!

Сам того не зная, он приговаривал себя к смерти.

— Как ты сюда пробрался, Фел? — спросил я, садясь и тоже закуривая.

— Это очень просто… Ладно, неважно… мне нужна машин? и деньги.

— Можешь взять мою машину. Она стоит перед домом. Сколько тебе нужно денег?

Он с прищуром посмотрел на меня.

— Пятьдесят кусков Я кивнул.

— Столько я наберу. Какие у тебя планы, Фел?

— Я поеду в Ки Уэст. Там у меня есть приятель, и он переправит меня на Кубу. Как буду на месте, пошлю тебе свой адресок. — Он с ухмылкой посмотрел на меня, и я понял, что виски оказывает свое действие. — Тогда ты вышлешь мне пятьсот кусков и это уже будет окончательный расчет. И ты больше обо мне никогда не услышишь.

— Но я могу услышать о Рее.

— Это твоя забота. Я говорю за себя. У нее остались камушки, так зачем ей тебя доить? У меня нет ничего!

— Где она, Фел?

— Какое тебе дело? Оставь ее в покое. С ней, кроме беды, ничего не наживешь! Забудь о ней… она продаст побрякушку и сгинет. Забудь о ней.

Я подлил виски в его стакан. Он ухмыльнулся и, схватив стакан, осушил его.

— Черт! И здорово же, вы, ублюдки, живете! — Он потянулся за бутылкой и налил себе еще. — Моя проклятая сестрица! Знаешь что, парень? Ей наплевать на всех, кроме этого своего хмыря. Вот шпана-то! Вот дерьмо проклятое! Бьюсь об заклад она и сейчас с ним! С этой вонючкой она сразу разгорается.

— С моей машиной, Фел, у тебя все пойдет гладко, — сказал я. — Как только стемнеет… после десяти, садись в машину и поезжай.

Он полузакрыл глаза. Я видел, что он сильно опьянел.

— А как с деньгами?

— Это не проблема. Они у меня здесь.

Он вглядывался в меня. Я заметил, что он с трудом сфокусировал на мне глаза.

— Прямо здесь?

— Да.

— Кого ты будешь обдуривать? Ну-ка, давай поглядим.

— Успеешь. С кем это путается Рея?

— На кой он тебе сдался, такой кусок дерьма, как Страшила? — Он хихикнул.

— Друг! Ну и гнида! Сразу и видать, какая она безмозглая сука, бегать за такой вонючкой… он на десять лет… моложе ее.

— Страшила Джинкс? — спросил я.

— Ага… знаешь его?

— Встречались в Люсвиле…

— Точно. — Он развалился в кресле.

— Как это Рея связалась с ним?

— Спроси, что попроще! Она снюхалась с ним еще до того, как попала в тюрьму. Как вышла, так и кинулась к нему. Обалдеть! С таким-то хмырем! — Он насупился, покачал головой, потом потер глаза грязными руками. — Похоже перебрал я… спать охота.

— Давай, поспи.

Животный инстинкт заставил его выпрямиться.

— Покажи мне деньги, парень. Говоришь, они у тебя здесь, показывай.

Я только этого и ждал.

— Они в сейфе. — Я встал.

— В сейфе… в каком сейфе?

Я подошел к картине Пикассо, снял ее со стены, показывая находившийся за нею сейф.

— Ах, черт побери! — Фел, пошатнувшись, поднялся на ноги. — Я и не догадался там посмотреть! Деньги в той жестянке?

— Там.

— Валяй, парень… открывай!

Я повернул наборный диск, зная, что тем самым привожу в действие сигнал тревоги в полицейском управлении.

— Я не очень уверен, что знаю как его открывать, — сказал я. — Комбинацию я знаю, но здесь сложная система.

— Сложная, так сложная, — сказал Фел, дыша мне в затылок парами виски и всматриваясь в цифровой диск. — Ну и открывай.

Я покрутил ручку, зная, что патрульная машина уже устремилась сюда.

— Два, назад, один, пять, назад, восемь, шесть, назад, — бормотал я, крутя диск. Это была совсем не та комбинация, которую сообщил мне Люс. Из-за плохой памяти Сидни сейф отпирался простым набором 1-2-3. Я потянул ручку, потом покачал головой. — Наверно ошибся где-то. На, Фел, попробуй сам… я буду называть цифры.

— Я? Я пьяный в стельку! — Он покачнулся и навалился на меня, едва не сбив с ног. — Сам открывай! Давай! Открывай его к чертовой матери!

Я начал поворачивать наборный диск. Сколько еще придется ждать появления полиции? Меня прошиб пот.

Я опять начал вслух называть шифры, крутя диск.

— Ты что, не можешь открыть? — Фел не говорил, а рычал. — Дурачишь меня, да?

— Комбинация правильная, — сказал я. — Какого же черта он не открывается?

Зазвонил телефон. Мы оба обернулись и уставились на него. Я подошел к столу, снял трубку и сказал:

— Алло… да?

— Мистер Карр? Говорит Гарри. Тут у меня двое полицейских. У вас в порядке?

— Нет… вы ошиблись номером, — сказал я и положил трубку.

Я обернулся и увидел, как Фел, качаясь, пересекает комнату и как хватает с пола пистолет.

— Ошиблись номером? — повторил он, сузив глаза.

— Да. — Наши взгляды скрестились.

— Ты уж не задумал ли меня продать, ублюдок?

— А, заткнись! — с бешено бьющимся сердцем я вернулся к сейфу. В тот момент, когда я вновь принялся поворачивать диск, зазвенел дверной звонок.

Я обернулся и посмотрел на Фела, который застыл на месте, напряженно глядя через открытую дверь гостиной в прихожую.

— Откройте! — рявкнул резкий голос. — Полиция!

Фел вскинул пистолет и направил его на меня.

— Сволочь!

— Живо! Давай на террасу… я их задержу. — Я проскользнул мимо него, внутренне ежась от страха… выстрелит или нет?

Звонок зазвенел снова. Я был уже на террасе, Фел следовал за мной.

— Ты можешь спуститься… быстро! Возьми мою машину. Я задержу их разговорами.

Трясясь всем телом, беззвучно шевеля губами, Фел далеко перегнулся через балюстраду, чтобы посмотреть на балкон под нами. Я зашел ему за спину, потом подцепил пальцами края его штанов и рванул вверх.

Он издал вопль ужаса, его пистолет выстрелил, и он рухнул вниз головой в бездну в тот самый момент, когда послышался треск выломанной двери.

"Как просто все получилось, — думал я, ведя машину по шоссе в Люсвилу…

— так до смешного просто".

Я сделал первый важный шаг вперед: заткнул один рот. Теперь пора заняться Реей…

Сержант Хесс поднялся в пентхаус и допросил меня, но по его поведению и по тому, как он со мной обращался, я понял, что он считает меня невинной жертвой, лишь по счастливой случайности оставшейся в живых.

Я рассказал ему, что войдя в квартиру, сразу почувствовал чье-то присутствие, но прежде чем я успел войти, появился Морган с пистолетом в руке. Он грозил застрелить меня, если я подниму шум. Он потребовал еды, и я заказал для него в ресторане обед. Наевшись, он потребовал денег. Тогда-то мне и представился шанс. Я знал, что сейф Сидни соединен с полицейским управлением. Когда появилась полиция, Морган ударился в панику. Он выбежал на террасу и попытался спуститься на нижний балкон. Я хотел остановить его.

Он выстрелил в меня, сорвался с балкона и упал.

Все подтвердилось, когда Хесс осмотрел пентхаус. Судя по всему, Фел провел здесь ночь и грязные отпечатки его рук были повсюду.

— Ну вот, теперь мы знаем, что он с сестрой и были той парочкой, заметил Хесс. — Остается найти ее.

«Но я найду ее раньше», — подумал я про себя. Я рассказал ему, как она бросила брата и сбежала с колье. Здесь представлялась возможность сбить полицию со следа, и я ею воспользовался.

Морган сказал, что они собирались ехать в Ки Уэст, где у них есть знакомый, который переправит их на Кубу. Он был уверен, что, бросив его, она направилась именно туда.

Хесс сделал гримасу.

— Да! Если она там… нам до нее не добраться.

Газеты подняли большую шумиху вокруг смерти Фела. Я был уверен, что Рея прочла об этом, но она не могла знать, что Фел рассказал мне про Страшилу Джинкса. Может ее у него и нет, но попытаться стоило. Было необходимо заткнуть ей рот. Пока она жива, я не мог рассчитывать на будущее.

Дождавшись конца дознания по делу Фела, я сообщил Хессу, что желаю поехать во Фриско, чтобы переменить обстановку. Он просил не терять с ним контакта. Если Рею найдут, я буду главным свидетелем. Однако, по выражению его лица я понял, что он теперь не надеется на это.

Перед отъездом из Парадайз-Сити я позвонил Клоду и спросил, не согласится ли он работать у меня, так как переселяюсь в пентхаус.

— Я высоко ценю ваше предложение, мистер Ларри, — сказал он, — но я никогда не смогу ни у кого работать после мистера Сидни. Но если вам угодно, я постараюсь найти для вас надежного человека.

— Не трудитесь, — сказал я и повесил трубку.

Отказ толстого пожилого педераста вызвал у меня раздражение. Я платил бы ему не меньше чем Сидни… что он из себя воображает, черт возьми? Но поразмыслив немного, я понял, что он прав. Зачем ему теперь работать на кого-то? Ведь Сидни щедро позаботился о нем. Но я знал, что не в том настоящая причина отказа. Клод презирает меня, что я вселяюсь в дом Сидни… да и сам я начинал себя презирать.

Через три дня я сел в «бьюик» и отправился в Люсвил. Накануне я съездил в Майами и купил наряд хиппи: рубашку в крупных цветах, джинсы и теннисные туфли. Зайдя в одну из лавок, я купил автоматический пистолет тридцать восьмого калибра с коробкой патронов к нему. Оттуда я направился в магазин, где торговали всякой всячиной для маскарадов, и купил черный курчавый парик, широкий пояс с пряжкой-черепом и пружинный нож.

Вернувшись к себе, я набрал земли из цветочных горшков, смешал ее с растительным маслом и водой и старательно измазал рубашку и джинсы.

Не доезжая двадцати миль до Люсвила, я остановился в маленьком городке и поставил машину в гараж, потом зашел к торговцу подержанными машинами и купил потрепанный «шевроле».

На безлюдном пляже я переоделся в наряд хиппи и натянул парик. Я три дня не брился и, глядя теперь на себя в зеркальце, решил, что мог бы пройти неузнанным даже мимо Дженни.

Теперь я был готов действовать. Сидя за рулем и глядя сквозь пыльное ветровое стекло, я занялся оценкой ситуации.

Совесть меня не мучила из-за Фела Моргана. Я был уверен, что он шантажировал бы меня до конца моих дней. То, что я собирался сделать с Реей, тоже не вызывало у меня угрызений… выбирать приходилось между ее жизнью и моей.

Но я знал, что задача будет нелегкой. Возможно, она прячется вовсе не у Страшилы. Хотя какое-то чувство подсказывало мне, что она там, даже в этом случае предстояло еще заманить ее в ловушку, а потом убить.

Это будет столь же опасным делом, как выследить и убить пантеру.

Но это необходимо сделать.

Глава 10

Я въехал в Люсвил, когда было шесть часов. Из-за смога и цементной пыли я, подобно другим водителям, ехал с включенными фарами. Я чувствовал шершавое прикосновение пыли на коже под воротником и это пробудило во мне ностальгию.

Чтобы добраться до жилья Страшилы, следовало пересечь центр города, и я увяз в потоке машин.

Я оставил машину на стоянке, откуда было нетрудно добраться пешком до Лексингтона, после чего, захватив свою сумку, зашагал через трущобы до нужной улицы. Уже стемнело и уличные фонари горели. Если не считать нескольких пьянчуг, устроившихся на помойных баках, и цветной ребятни, улица в этот час была безлюдна. Напротив дома 245, где жил Страшила, стоял ветхий четырехэтажный многоквартирный дом. На его ступеньках сидели двое сопливых грязных белых мальцов. На стекле фрамуги над облупленной дверью виднелась надпись «Сдаются комнаты».

В такую удачу с трудом верилось. Я задержался, чтобы посмотреть на дом 245 на другой стороне улицы, потом стал подниматься по лестнице, обойдя ребят, которые подозрительно посмотрели на меня. Я вошел в подъезд, где воняло мочой, затхлым потом и кошками.

В открытых дверях стояла старая карга, ковыряя щепкой в остатках зубов.

Те волосы, которые у нее еще оставались, были заплетены в сальные косицы, напоминавшие крысиные хвостики. Ее комбинезон заскоруз от грязи. На вид ей было не меньше восьмидесяти, а то и больше.

Я остановился перед ней. Она окинула меня оценивающим" взглядом. По ее насмешливому выражению я понял, что она не в восторге от увиденного.

— Найдется комната, мамаша? — спросил я, ставя сумку.

— Не называй меня так, паршивый сопляк, — сказала она голосом, булькавшим от мокроты. — Я для тебя миссис Рейнолдс, заруби себе на носу.

— Ладно, миссис Рейнолдс. Есть комната?

— Двенадцать баксов в неделю, платить вперед.

— Можно посмотреть?

— Второй этаж, пятый номер. Ключ в замке.

Не прикасаясь к грязным перилам, я поднялся на второй этаж по скрипучей лестнице. Пятый номер находился в конце вонючего коридора.

Комната была примерно десять на десять. В ней имелась кровать, два жестких стула, шкаф и вытертый ковер. Обои возле окна отставали. На покрытой жирными пятнами скамейке стояла газовая плитка.

Оставив сумку, я спустился вниз, заплатил старой карге двенадцать долларов, а потом пошел в магазин, где купил провизии с расчетом на несколько дней. К горке консервов я добавил бутылку виски. Оттуда я заглянул в хозяйственный магазин и купил кастрюльку и сковородку.

Миссис Рейнолдс все еще подпирала притолоку, когда я вернулся.

— Где можно помыться? — спросил я.

Она глянула на меня, почесала под мышкой и ответила:

— Баня в конце улицы. Сортир на каждом этаже. Чего тебе еще?

Я отнес покупки к себе в комнату, закрыл и запер дверь, положил все на стол и тщательно осмотрел кровать. Простыни оказались довольно чистыми, но на двух тонких одеялах виднелись подозрительные пятна. Интересно, когда появятся клопы.

Перемена обстановки?

Я вспомнил роскошный пентхаус Сидни, доставшийся мне в наследство. Мне придется смириться с этой комнатушкой, если я хочу сохранить за собой пентхаус и миллион Сидни.

Выключив свет, я подтащил стул к окну и приступил к наблюдению. С другой стороны улицы на меня смотрели восемнадцать грязных окон, в пяти из них горел свет. Одно из них принадлежало Страшиле. Я не имел понятия, какое, но рано или поздно я найду его, если буду наблюдать достаточно терпеливо.

Я сидел, курил и наблюдал. В освещенных окнах двигались люди, главным образом молодежь в несусветных нарядах. На пятом этаже, в третьем окне слева, красивая молодая негритянка раскачивалась под неслышную мне музыку, поддерживая ладонями обнаженные груди. Наблюдая за ней, я почувствовал, как во мне шевельнулась похоть, и заставил себя отвести от нее взгляд.

Около восьми вечера я захотел есть. Опустив штору, я отошел от окна и зажег свет. Разогревая банку бобов, я услышал рев приближающегося мотоцикла.

Погасив газ и выключив свет, я поспешил к окну и сдвинул в сторону штору.

Страшила верхом на сверкающей, новенькой «хонде» тормозил перед домом 245.

Я смотрел, как он слезает с мотоцикла и горделивой походкой поднимается по ступенькам.

Наступил момент. Я увидел, как он исчез в темноте подъезда, и ждал, когда в одном из неосвещенных окон загорится свет. Дожидаясь, я наблюдал за негритянкой, которая надела блузку и что-то помешивала в кастрюльке.

После пятнадцатиминутного ожидания мне стало ясно, что в какой бы комнате ни жил Страшила, в ней уже и раньше горел свет, потому что с момента его прихода не осветилось ни одно окно. Означало ли это, что Рея находится в квартире Страшилы? Почему бы и нет? И чего ей сидеть в темноте? Я начал пристально вглядываться в каждое освещенное окно. Три из них не имели занавесок и я мог видеть тех, кто находится внутри. На двух оставшихся окнах висели тонкие занавески, но не до такой степени тонкие, чтобы сквозь них можно было что-нибудь рассмотреть. Одно было на третьем этаже, другое на верхнем, непосредственно над комнатой, занимаемой негритянкой. По-видимому, одна из этих комнат должна принадлежать Страшиле.

Я опустил штору, включил свет и вновь разогрел бобы. Для начала первый день принес неплохие результаты. Я делал успехи. Теперь я, по крайней мере, знал, что Страшила живет или на третьем этаже или на верхнем.

Я съел бобы, потом, погасив свет и подняв штору, снова уселся возле окна.

Около девяти свет в окне третьего этажа погас. Теперь я сосредоточил внимание на освещенном окне верхнего этажа. Я ждал уже почти час, когда за занавеской вдруг показалась тень. Я узнал силуэт этого Страшилы. Его ни с кем нельзя было спутать. Если бы я не наблюдал непрерывно, то пропустил бы этот мимолетный момент. Значит он живет на верхнем этаже, но там ли Рея?

Я сидел, не прекращая наблюдения. Окна гасли одно за другим. Негритянка взяла солидных размеров сумочку, подошла к двери и повернула выключатель.

Наконец во всем доме свет оставался только в окне Страшилы. Потом я увидел, как он сбежал по лестнице и оседлал свой мотоцикл. Машина разразилась оглушительным рокотом. Напялив шлем на грязную голову, он умчался, но свет в его окне продолжал гореть.

Это могло означать одно из двух: либо Страшиле наплевать на счета за электричество, либо там, наверху, прячется Рея.

Но как это узнать? Я был чужаком в районе. Слишком опасно соваться в дом Страшилы, пусть он казался теперь опустевшим.

Я закурил сигарету и обвел внимательным взглядом улицу внизу. Словно крысы, появляющиеся с наступлением темноты, улицу заполнили люди. Пожилые оборванные мужчины и женщины спускались по ступенькам домов и шаркающими походками отправлялись на поиски бара. И тут я заметил негритянку. Она стояла, прислонясь к ржавым перилам и раскачивалась всем телом, и тогда я понял, что она проститутка.

Я знал, что ее комната расположена как раз под конурой Страшилы. Вот мой шанс. Может быть мне удастся получить подтверждение того, что Рея там.

Я вспомнил, как негритянка полуголая танцевала у себя в комнате. Она была миловидна и прекрасно сложена. Я не прикасался к женщине со времени смерти Джуди — очень, очень давно, как мне теперь казалось.

Отодвинув стул, я встал, ощупью пробрался через неосвещенную комнату к двери и вышел в вонючий коридор.

Спускаясь по лестнице, я никого не встретил. Дверь миссис Рейнолдс была закрыта. Через тонкие филенки доносился звук телевизора. Я не спеша спустился по ступенькам на ночную улицу, окутанную облаками цементной пыли.

Уличная пена — юнцы, девчонки, пьяные и старики — водоворотом кипела вокруг меня. Я посмотрел через улицу на негритянку, уже приметившую меня.

Она смотрела в мою сторону. Я пересек улицу.

Когда я достиг противоположного тротуара, она двинулась ко мне.

— Привет, лапочка, — сказала она тихо, сверкнув в свете фонаря белыми зубами. — Скучаешь один?

Я остановился, глядя на нее. Ее кожа имела оттенок кофе, сильно разбавленного молоком. Лицо обрамляли черные волосы. У меня сразу вылетела из головы даже необходимость найти Рею и заткнуть ей рот. Я должен был разрядить напряжение, накопившееся в моем теле.

— И еще как, — сказал я хрипло. — Давай исправим это дело.

Она окинула меня испытующим взглядом больших черных глаз.

— Это обойдется тебе в десять баксов, лапочка, — сказала она. — Есть у тебя столько?

Я подумал о пяти сотнях, которые предлагал Рее.

— Есть, — ответил я.

— По виду у тебя нет и двух. — Она улыбнулась мне. — Ты здесь новенький, верно?

Я полез в задний карман и показал ей десятидолларовую бумажку. Ее тонкие коричневые пальцы выхватили деньги из моей руки с проворством ящерицы, глотающей муху.

— Пошли, лапочка, — сказала она. — Конец разговорам, пора за дело.

Она ввела меня в дом, который смердел еще хуже моего. Когда я вслед за ней поднимался по лестнице, она виляла задом перед моими глазами. Подъем был долгий и к тому времени, когда мы добрались до ее площадки, у меня едва не лопалась ширинка…

Она знала свое дело и не разочаровала меня. В прошлом, когда мне не хотелось увиваться за какой-нибудь девушкой, я брал шлюху. Расход никогда не оправдывал себя. Обычно они лежали, глядя в потолок, некоторые даже курили, большинство хихикало, но эта негритянка так сыграла свою роль, что я чувствовал, будто расшевелил ее, хотя и знал, что это не так. Когда все кончилось, я скатился с нее. Она не сделала того, что делает большинство из них — слезают с постели и начинают одеваться. Лежа рядом со мной, она потянулась за пачкой сигарет, раскурила две и дала одну мне.

— Определенно тебе это было нужно, лапочка, — сказала она, поглаживая груди.

— Да! Это действительно было мне нужно. — Теперь я испытывал блаженный покой и облегчение, словно лопнул мучивший меня нарыв. Я втягивал дым в легкие, глядя в потолок. И тут я впервые обратил внимание на шаги наверху.

Теперь я слышал шаги… легкие тук-тук-тук женских каблучков у себя над головой. Тогда я вспомнил Рею и причину, по которой оказался в этой убогой комнате в одной постели с голой молодой негритянкой.

Я прислушался. Женщина у меня над головой ходила взад и вперед, взад и вперед, не переставая.

Негритянка погасила окурок.

— Пора опять идти на работу, — сказала она. — Хорошо провел время?

— Что там такое? — спросил я, указывая на потолок.

— А какая тебе забота? — Она села прямо и спустила длинные ноги с кровати. — Поднимайся, лапочка, мне надо идти работать.

Я обхватил рукой ее тонкую талию и притянул к себе.

— Не спеши… мне надо еще на десятку.

Она распласталась по мне своим теплым телом.

— Ты серьезно?

— Хочешь деньги вперед?

— Только так, лапочка. Мне надо жить.

Я слез с постели, нашел свои штаны, достал еще десять долларов и подал ей. Когда я лег, она перекинула через меня ногу и начала покусывать мое ухо.

Я прислушивался к шагам над головой.

— Что там такое? — спросил я. — Похоже на марафон.

— Одна психованная. — Негритянка принялась гладить мне шею. — Она сводит меня с ума. День за днем, ночь за ночью, ходит, ходит. Если бы не Страшила, я поднялась бы и дала бы ей жару, но она подстилка Страшилы, а он большая куча… в этом сортире.

— Ты ее видела?

Она приподнялась на локте и уставилась на меня с выражением любопытства в больших черных глазах.

— К чему вопросы, лапочка? Давай, займемся делом.

Все время, пока мы разговаривали, я слышал шаги.

— Девчонка Страшилы?

— Ты его знаешь?

— Я знаю, какой он ублюдок.

Она успокоилась и опять опустилась на меня.

— Они влипли в какую-то историю. Он прячет ее от фликов, — невнятно пробормотала она, прижавшись губами к моей шее. — Она две недели сшивается там, никуда не выходит, только ходит по комнате и сводит меня с ума.

Теперь я знал все, что хотел знать. Я нашел Рею.

Вернувшись в свою убогую комнатенку, я лег на кровать, не зажигая света и не опуская штору. Свет уличных фонарей позволял различить предметы. Я испытывал приятную расслабленность: секс был тем, в чем я давно нуждался.

Сэди — негритянка сказала мне свое имя, когда я уходил — оказала на меня основательное терапевтическое воздействие.

Теперь я знал, что Рея прячется у Страшилы. Пока она жива, моя свобода и состояние подвергаются риску, постоянному риску. Если она попадет в руки полиции, ее показания изобличат меня. Я должен заставить ее молчать — но как?

И тут мне в голову пришла тревожная мысль. Что если она рассказала обо мне Страшиле? Если я заткну ей рот, то появится ли на моем горизонте Страшила, готовый к шантажу? Сказала ли она ему про колье? Станет ли она делиться столь важной информацией с такой мразью, как Страшила? Это следовало выяснить. Если она его во все посвятила, придется заткнуть рот обоим. Эта мысль не отпугнула меня. Я считал, что ни Рея, ни Страшила не имеют права на жизнь. Для меня они были опасными животными, а сам я охотником, но если удастся избежать двойного убийства, так будет проще и безопасней.

Так размышляя, я незаметно задремал, но около двух часов появились первые клопы. Остаток ночи я провел, сидя на жестком стуле и опустив голову на сложенные на столе руки.

В четвертом часу безмолвие ночи было расколото ревом мотоцикла. Стоя у окна, я смотрел, как Страшила поднимается к себе в комнату.

На другое утро, после скудного завтрака я отправился в баню. Примерно до полудня я, убивая время, слонялся по улицам, обходя стороной центр города. Я боялся наткнуться на Дженни. Купив порошок от клопов, я вернулся к себе и принялся за приготовление ленча из консервированной говядины. Густо посыпав простыни и матрац порошком, я лег и уснул.

Проснулся я в семь вечера. Подойдя к окну, я посмотрел вниз через улицу и увидел свет за занавесками Страшилы. В комнате ниже этажом Сэди что-то готовила на плитке. Внизу мотоцикла не было, следовательно. Страшилы не было дома.

Немного перекусив, я сел у окна с сигаретой и ждал до девяти часов, пока не увидел, что Сэди выходит.

Я достал из сумки пистолет и сунул его в задний карман, а потом спустился на улицу и подошел к Сэди, когда она вышла из подъезда.

— Привет, кошечка, — сказал я. — Как насчет маленькой разминки?

Она улыбнулась мне.

— Ну, ты даешь, парень. Ага… давай разомнемся.

У нее в комнате я достал сотенную бумажку и показал ей.

— Хочешь заработать столько, Сэди?

У нее расширились глаза.

— Ты хочешь каких-нибудь заковыристых штучек?

— Я хочу провести здесь ночь, — ответил я. — У меня в комнате клопы.

Она склонила голову набок и в ее глазах светилось любопытство.

— Где ты берешь все эти красивые бумажки, лапочка?

— Неважно. Так я сплю здесь или ухожу в отель?

Она протянула ладонь.

— Давай… ты спишь здесь.

Еще войдя в комнату, я услышал шаги Реи над головой.

— Твоя психованная все ходит, — сказал я, отдавая деньги Сэди.

— Не говори. Я уже привыкла. Теперь меня донимает, когда она перестает.

Она положила деньги в сумочку, потом подошла к кровати и сменила белье.

— Все самое лучшее, — заметил я, присоединяясь к ней, чтобы помочь.

— Когда лапочка платит сто баксов, он имеет право на чистые простыни, сказала Сэди. — Раз вся ночь наша, я приму душ. Хочется выпить или чего-нибудь поесть?

— Выпить не откажусь.

Она достала бутылку дешевого виски, принесла воду из-под крана и лед и оставила меня одного, пока принимала душ. Я сидел в старом кресле и слушал, как Рея вышагивает у меня над головой. Казалось, это мечется в клетке животное. Я думал о ней, вспоминал то время, когда испытывал к ней вожделение, но теперь она ничего для меня не значила — просто опасное животное. Если бы я смел, то поднялся бы наверх, пинком вышиб дверь и пристрелил ее, но я понимал, что это не самый безопасный способ закончить нашу маленькую драму. Когда я убью ее, то позабочусь, чтобы ничто не указывало на меня.

Эта ночь с Сэди была не такой бурной, как в прошлый раз: я утолил голод.

Мы заснули в объятиях друг друга.

Сэди спала крепко, но я парил между сном и бодрствованием. Я полностью проснулся, когда задребезжали стекла от рева приближающегося мотоцикла.

Сэди застонала и пошевелилась, потом повернулась на другой бок и опять заснула.

Внизу грохнула дверь. Потом я услышал тяжелые шаги Страшилы, с топотом поднимавшегося по лестнице. Стук каблуков Реи резко оборвался. Я слышал, как Страшила открыл дверь и с треском захлопнул ее.

— Слушай ты, сука, это последняя бутылка виски, которую я покупаю!

Его низкий угрожающий голос доносился сквозь потолок так отчетливо, словно он находился в комнате Сэди.

— Дай сюда! — Я сразу узнал голос Реи.

— Бери! Упейся насмерть! Мне-то чего беспокоиться?

Сэди тихо застонала во сне.

Наступила долгая пауза, затем Страшила снова заговорил.

— С меня хватит! Нечего тебе здесь делать! Хата мне нужна самому!

Выметайся и все!

— Заткнись, безмозглое отродье, ублюдок! — В голосе Реи звучала истерическая нотка, заставившая меня насторожиться. — Я остаюсь здесь! Мне некуда больше идти! Попробуй встать мне на пути и я прижму тебя к ногтю! Я ведь могу, Страшила! Фликам давно не терпится наложить на тебя лапы!

После длительного молчания Страшила сказал:

— Черт, что это все значит? Мне надо знать! Что ты там молола насчет того, чтобы остаться здесь, пока все не утихнет? Что случилось? Что ты натворила? За каким чертом тебя принесло сюда прятаться от копов? Где Фел? Я хочу знать. Хватит с меня твоего проклятого хождения и пьянок! Хата мне нужна самому, "без тебя.

— Да ну? — Лежа неподвижно, чувствуя тепло, идущее от тела Сэди, я слушал. Рея продолжала. — Я останусь здесь, пока не смогу уйти без риска.

Понятно? Для тебя я немало сделала. Кто купил тебе этот проклятый мотоцикл?

Почему ты не попробуешь сам что-нибудь заработать? На что ты годен, кроме как гонять на мотоцикле да хвастать, безмозглая ты мразь?

— Ладно. — Страшила понизил голос и мне приходилось вслушиваться, чтобы разобрать его слова. — Тогда выметайся! Валяй, скажи про меня фликам. Они меня не тронут, когда зацапают тебя! Так что собирай шмотки и выметайся!

— Выпей, Страшила.

— Я уже сказал… выметайся!

— Да, ладно, чего там. Вечно мы цапаемся. — В голосе Реи появилась плаксивая нотка. — Выпей, я хочу в постель… с тобой.

— Кому ты нужна? Сказано, катись!

— Я слышала, милый, но я хочу лечь.

— Я сыт тобой по горло, пьяная корова! Катись сама улаживать свои проклятые делишки и оставь меня в покое!

По звучавшей в его голосе злобе я вдруг отчетливо понял, что он говорит всерьез и не отступится от своего. Я соскользнул с кровати и торопливо натянул одежду. Возможно теперь-то и подвернется мой шанс! Она ничего ему не сказала! Значит, Страшила мне не опасен! Когда я надевал туфли, Сэди перевернулась на спину.

— Лапочка… где ты? — пробормотала она и опять заснула.

Страшила заорал:

— Вон!

Дверь наверху с треском распахнулась.

— Забирай свои проклятые шмотки! — Что-то грохнуло, потом дверь захлопнулась.

В тот же миг я выскочил в коридор. Тихонько прикрыв дверь Сэди, я сбежал в подъезд. Я стоял в темноте, прислонясь к стене, и слушал.

Рея спускалась по лестнице. Я слышал ее бормотание: «ублюдок… ублюдок».

В следующую минуту я увидел смутные очертания ее фигуры. Она ощупью пробиралась через подъезд, приближаясь к тому месту, где стоял я.

— Не спеши, детка, — тихо произнес я. — На улице копы.

Она резко остановилась, задохнувшись от неожиданности.

— Кто ты, черт побери? — она пыталась рассмотреть меня.

— Вроде тебя… пережидаю, — сказал я. Она тяжело привалилась к стене рядом со мной. Я чувствовал запах виски в ее дыхании.

— Пережидаешь? Как тебя понимать?

У нее заплетался язык. Она была пьяна в стельку.

— Я слышал. Хочешь, детка, смотаемся вместе? У меня машина. Я знаю надежное местечко за городом.

Она соскользнула на пол.

— Господи! Я пьяная! — В ее голосе звучал вопль отчаяния. — Я хочу умереть!

«Но не здесь», — подумал я. Грохот выстрела навлек бы на меня опасность.

Надо выманить ее в безлюдное место, а уж там пристрелить.

— Пошли, детка, — сказал я и, ухватив ее за — руку, поднял на ноги. Двинули.

Она всматривалась в меня.

— Ты кто? Я тебя не вижу. Кто ты такой, черт подери?

— Давай-давай… пошли.

Я вывел ее на пустынную улицу. Она шла спотыкаясь, и мне приходилось поддерживать ее. Под уличным фонарем она отстранилась от меня, и мы взглянули друг на друга. Я едва узнал ее. Она сильно постарела, а в рыжих волосах появилась седина. Ее глаза мерцали, будто в них горели лампочки. У нее был истощенный вид. Пошатываясь, она всматривалась в меня.

Она была одета в тот же брючный костюм, через плечо у нее висела сумка.

— Привет, кудлатый, — сказала она. — У тебя есть какие-нибудь волосы под этим париком?

— Шевелись, детка, — сказал я. — Моя машина в конце улицы. Давай уедем вместе.

Она пьяно разглядывала меня. Мой парик, густая борода, грязная одежда как будто придали ей уверенности.

— Ты тоже в бегах?

— Вроде того. Идем.

Она рассмеялась: жуткий, истерически пьяный звук.

— Мой брат умер, — сказала она. — Единственный человек, который меня понимал. Его убили копы.

Я взял ее под руку.

— Давай, пошли отсюда быстрее.

Она пошла со мной. Она была так пьяна, что растянулась бы, не поддержи я ее.

Петляя, мы двинулись вдоль пустынной улицы к тому месту, где я оставил машину.

Когда я отпирал дверцу, она прислонилась к машине, пристально глядя на меня.

— Мы не встречались, кудлатый?

— За что тебя ищут флики? — спросил я, садясь за руль.

— Зачем тебе это знать?

— Тоже верно… так ты садишься или нет?

Она открыла дверцу и шлепнулась рядом со мной. Мне пришлось тянуться через нее, чтобы захлопнуть дверцу.

— Куда мы едем, кудлатый?

— Не знаю куда ты, но знаю, куда еду я. Я мотаю на побережье. У брата есть катер, и он переправит меня на Кубу.

— На Кубу? — Она прижала руки к лицу. — Я тоже хочу туда.

— Вот и договорились… есть у тебя какие-нибудь деньги?

Она хлопнула по сумке.

— Здесь. Давай, кудлатый, поехали.

Когда мы выехали на шоссе, она заснула. Было четыре утра, еще час и начнет светать. Широкое шоссе было пустынно. По обеим сторонам дороги тянулись леса.

Я посмотрел на Рею. Ее голова откинулась к окну, глаза были закрыты. Все, что мне нужно было сделать, это сбавить ход, мягко притормозить, достать из кармана пистолет, прострелить ей голову и выкинуть тело на дорогу, а потом уехать. Здесь не было ничего трудного. Потом я избавлюсь от парика, брошу машину и на автобусе доеду до Сарасоты. Там я куплю новую одежду, сбрею бороду и, снова сев в автобус, вернусь в Литтл Джексон, где в гараже оставил свой «бьюик». Потом поеду к себе в Парадайз-Сити.

Этот план, промелькнувший в моей голове, был очень прост. Я воображал, что прикончить Рею будет необычайно трудно и опасно, но вот она сидит, погруженная в сон, полностью в моей власти. Остается только нажать спуск.

Я взглянул в зеркало. Длинное шоссе было погружено во мрак. Нигде ни малейшего признака приближения фар. Я плавно ослабил нажим на педаль акселератора. Машина начала терять скорость, катясь по инерции, и остановилась в тени большого дуба.

Я посмотрел на Рею, но она по-прежнему спала. Тогда я сунул руку в задний карман и мои пальцы ухватились за ручку пистолета. Я медленно вытащил его и отвел предохранитель.

Подняв пистолет, я прицелился ей в голову и положил палец на спусковой крючок, но на большее меня не хватило.

Я сидел, глядя на нее, в отчаянии целясь в нее из пистолета и понимая, что не смогу нажать на спуск, не смогу хладнокровно убить ее. В горячке я убил Фела, но у меня не хватало решимости застрелить спящую женщину.

Внезапно Рея открыла глаза.

— Смелее, Ларри Карр, — сказала она. — Докажи себе, что ты не трус.

Смелее… убей меня!

Ослепительные фары приближавшегося грузовика осветили кабину машины. Я мог отчетливо рассмотреть ее. Боже! Она выглядела ужасно. Глядя на нее, я не понимал, как мог когда-то испытывать к ней вожделение. Теперь это мне казалось каким-то страшным эротическим кошмаром. Она сжалась в комок в углу, глаза смотрели тупо, тонкие губы кривились в издевательской усмешке. У нее был вид сумасшедшей.

— Смелее… убей меня! — повторила она.

Грузовик с ревом пронесся мимо. Я вздрогнул от мелькнувшей в моем сознании мысли, что если бы я убил ее, грузовик поравнялся бы с нами именно в тот момент, когда я вытаскивал бы ее труп на дорогу.

Я выпустил пистолет. Он упал между нами на сиденье. Я понимал, что все кончено, и все вдруг стало мне безразлично.

— В чем дело, Дешевка? — спросила она. — Ведь ты же все обмозговал, верно? Кишка тонка? Может ты думал, что я не узнаю тебя в твоем дурацком парике?

Я смотрел на нее с ненавистью. Она была отвратительна мне, как прокаженная.

— Я скажу то же, что сказал твой дружок. Выметайся. Вон из моей машины.

Она следила за выражением моего лица.

— Не мечи икру. Колье у меня… Мы с тобой еще можем выкрутиться. — Она открыла сумку, пошарила в ней и вынула кожаный футляр для драгоценностей. Смотри… оно у меня! Миллион долларов! Ты говорил, что сумеешь его продать!

Мы можем вместе уехать в Гавану, можем начать новую жизнь вдвоем.

Вместе? С ней? Я содрогнулся.

— Продать его? Жить с тобой? — сказал я. — Я не стал бы жить с тобой даже если бы ты осталась последней шлюхой на свете! Это колье не стоит и десяти центов… оно поддельное.

Она застыла и подалась вперед. Ее зеленые глаза горели безумием.

— Врешь!

— Это стеклянная копия, несчастная дура, — сказал я. — Неужели ты воображала, что я позволю тебе и твоему брату-кретину унести на миллион долларов бриллиантов?

Она с присвистом втянула в себя воздух. Я ожидал вспышки неистовой ярости, но она, казалось, была уничтожена моими словами.

— Я предупреждала балбеса, — сказала она словно про себя. — Я знала, что ты змея с той самой минуты, как тебя увидела, но он не пожелал слушать. Он все твердил, что все будет в порядке, но я-то знала. — Она свободно откинулась на спинку сиденья.

— Ладно, мистер Дешевка Карр, выходит твоя взяла. Если меня поймают, то дадут пожизненное заключение. Я уже отсидела в тюрьме восемь лет. Я знаю, что это такое… а ты нет. Фел тоже не знал. Ему повезло, что он умер.

Я больше не мог вынести ее вида.

— Пошла вон! — сказал я. — Когда тебя арестуют, говори сколько угодно.

Мне уже на все наплевать. Вылезай и проваливай!

Казалось, она не слышала.

— Две недели я торчала взаперти в вонючей конуре, — сказала она. — Две недели! Каждую минуту ждала, что за мной придут копы. Господи! Выжить бы! Она закрыла лицо руками. Глядя на нее, я не испытывал жалости. Я хотел поскорее избавиться от нее, вернуться в Парадайз-Сити и там ждать прихода полиции.

— Убирайся! — заорал я на нее. — Ты прогнила насквозь.

Ты не нужна даже такой вонючке как Страшила. Пошла от меня к черту!

— Один Фел не мог без меня жить, — сказала она. — Но потом он сбежал от меня. — Она рассмеялась жестким, лающим смехом. — Что ж, похоже мне хана…

Интересно, каково это быть мертвым.

И тут я увидел, что она держит в руке мой пистолет.

— Брось его! — заорал я.

— Пока, Дешевка… придет и твое время.

Я рванулся к ней, но она отпихнула меня, вскинула пистолет и, приставив его к своей голове, нажала спуск.

Вспышка выстрела ослепила меня, а грохот оглушил. Я почувствовал на лице что-то мокрое и липкое и, содрогнувшись, вывалился из машины.

Я стоял и весь трясся, вытирая лицо платком, а из открытой дверцы машины вилась тонкая струйка порохового дыма.

Вот я сижу в последний раз в своем кабинете. Мне осталось только поставить свою подпись на бумаге об отставке. Это необходимо сделать хотя бы потому, что я дал слово при всех, что если не раскрою это преступление через месяц, то сам уйду с поста шерифа. Сегодня истекает этот срок, а я уверен, что это преступление никогда не будет раскрыто.

Последняя И единственная ниточка оборвалась два дня назад. Парень по имени Хэнк Брейг ухитрился утонуть в пьяном виде в какой-то луже.

Хотя я и считаю, что знаю гораздо больше об этом преступлении, чем официально известно, но доказать я уже ничего не смогу, даже если этого очень захочу. У меня нет ни одного факта, а если я все просто расскажу, то мне никто не поверит.

Итак, мне остается подвести итоги.

Ведь все началось немногим более двух месяцев назад…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12