Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Перемените обстановку

ModernLib.Net / Детективы / Чейз Джеймс Хэдли / Перемените обстановку - Чтение (стр. 1)
Автор: Чейз Джеймс Хэдли
Жанр: Детективы

 

 


Джеймс Хэдли Чейз

Перемените обстановку

Глава 1 

Первые признаки стали заметны только через месяц после аварии. Это можно было назвать замедленным шоком, хотя доктор Мелиш подобрал какое-то другое название, но он приверженец своему профессиональному жаргону, который для нас с вами звучит как ахинея; тем не менее, он имел в виду именно замедленный шок.

За месяц до аварии я парил в разреженной атмосфере успеха. Взять, к примеру, хотя бы мою работу. Ради того, чтобы заполучить ее, я трудился как раб и, наконец, добился своего: стал главным комиссионером самой первоклассной ювелирной фирмы в Парадайз-Сити — «Люс и Фремлин». Она стоит на одной ступени с «Картье» и «Ван Клеев и Арпелс». В нашем городе каждая лавка, магазин и ювелирная фирма стараются перещеголять других, потому что этот город — место, где миллионеры спускают свои денежки, где типы с набитыми бумажниками, кинозвезды и любители пускать пыль в глаза выставляют напоказ свое богатство.

«Люс и Фремлин» считается лучшей в своей области и должность эксперта по бриллиантам приносила мне годовой доход в шестьдесят тысяч долларов, что даже в этом городе с его самой высокой на флоридском побережье стоимостью жизни — деньги не маленькие.

У меня был «мерседес» с откидным верхом, квартира с двумя спальнями, выходящими окнами на океан, маленький банковский счет и тысяч на восемьдесят акций и облигаций.

Мой шкаф был набит хорошими костюмами. Я был высоким и, по мнению многих, красивым парнем и лучшим игроком в гольф и скуом в загородном клубе. Теперь вам, наверно, ясно, что я имел в виду, говоря, что парил в облаках успеха… но, погодите: сверх всего этого у меня была Джуди.

Я упоминаю о ней последней, потому что она была самым ценным моим достоянием.

Джуди была брюнетка, хорошенькая, умная и добрая. Мы познакомились в загородном клубе, и она оказалась хорошим игроком в гольф. Если я давал ей шесть очков форы, она побеждала меня — а это значит, что она умела играть.

Она приехала в Парадайз-Сити из Нью-Йорка собирать материалы для биографии судьи Сойера. Она быстро акклиматизировалась в Парадайз-Сити, приобрела популярность и через несколько недель стала неотъемлемой частью молодой компании в клубе. Мне потребовалось четыре недели и раундов тридцать гольфа, чтобы убедиться, что Джуди именно та девушка, которая мне нужна. Позже она сказала, что почувствовала во мне своего мужчину гораздо скорее. Мы обручились.

Когда мой босс Сидни Фремлин, принадлежавший к той породе щедрых, несколько ошеломляющих в своей экспансивности педерастов, которые — если вы им нравитесь — не знают, как вам угодить, услышал про обручение, он настоял на устройстве званого вечера. Сидни обожал вечеринки. Он пообещал позаботиться о финансовой стороне и сказал, что вечер нужно обязательно устроить в клубе и пригласить всех, буквально всех. Я отнесся к затее довольно безразлично, но Джуди идея явно пришлась по душе, поэтому я согласился.

Сидни знал, что я едва ли не лучший знаток бриллиантов в нашем деле и без меня высокий класс его фирмы понизился бы, примерно, так же, как падает репутация французского ресторана с уходом шеф-повара, и что я нравлюсь всем его клиентам, которые советовались со мной и спрашивали мое мнение при покупках.

Сидни высоко ценил меня, а когда ты в почете у Сидни, он готов достать для тебя звезду с неба.

Все это было месяц назад. Я вспоминаю этот вечер подобно тому, как человек, сходящий с ума от зубной боли, грызет на больном зубе.

Джуди пришла около семи. Вечеринку назначили на девять, но мы условились пораньше, потому что хотели поговорить о доме, в котором будем жить, когда поженимся. У нас на выбор было три варианта: дом типа ранчо с большим садом, пентхаус и деревянное шале за городом. Я высказался в пользу пентхауса, но Джуди склонялась к ранчо — из-за сада. Мы провели час или около этого, обсуждая все за и против, но в конце концов Джуди убедила меня, что сад необходим.

— Когда появятся дети, Ларри… нам понадобится сад.

Не сходя с места, я позвонил Эрни Траули, представителю строительной компании, с которым мы имели дело, и сказал ему, что завтра зайду уже для внесения задатка за ранчо.

Мы вышли из квартиры, чувствуя себя на седьмом небе, и отправились в загородный клуб, за милю от Сити, на дороге, мой мир разлетелся вдребезги.

На перекрестке сбоку вылетела машина и врезалась в нас как эсминец, таранящий подводную лодку. Одно короткое мгновение я видел машину, старый потрепанный «кадиллак» с обалдевшим от страха парнем за рулем, но ничего не мог сделать. Машина ударила нас сбоку и швырнула через шоссе. Теряя сознание, я подумал о Джуди.

С той же мыслью я очнулся в отдельной палате роскошной клиники, оплаченной Сидни Фремлином, который сидел у моей постели, плача в шелковый платок.

Раз уж мы заговорили о Сидни Фремлине, разрешите описать его. Он был высокий, гибкий с длинными волосами, а о его возрасте можно было только гадать — где-то между тридцатью и пятидесятью. Сидни нравился всем: в нем была теплота и ошеломляющая сердечность. Он обладал блестящими художественными способностями и имел особый дар создавать причудливые ювелирные украшения.

Его партнер. Том Люс, занимался финансовой стороной дела. Люс не отличал бриллиант от горного хрусталя, но он знал, как приумножить состояние. Его и Сидни считали богатыми, а прослыть богатым в Парадайз-Сити — значит попасть в категорию чертовски состоятельных людей. В то время как Люс, пятидесятилетний, дородный и с лицом, которому позавидовал бы бульдог, пребывал за стеной, Сидни порхал по демонстрационному залу, если только не занимался у себя в кабинете созданием какой-нибудь новинки. Большинство старых клуш я предоставлял ему. Они его обожали, но богатые молодые дамочки, состоятельные бизнесмены, подыскивающие необычный подарок, и те, кто получил в наследство бабушкины драгоценности и хотели вставить камни в новую оправу или оценить их, шли ко мне.

Гомосексуалисты — странные твари, но я с ними лажу. Я убедился, что очень часто у них находишь больше таланта, больше доброты, больше верности, чем у обычных «настоящих мужчин», с какими сталкиваешься в нашем изобильном Сити.

Конечно, у монеты есть и оборотная сторона, которая бывает отталкивающей: их ревность, их вспыльчивый нрав, их язвительность и зловредность, какой позавидует любая женщина.

Сидни обладал всеми достоинствами и недостатками среднего гомо. Мне он нравился, и мы отлично ладили.

С расплывшейся от слез косметикой, с опухшими глазами Сидни дрожащим голосом сообщил мне новость. Джуди умерла на операционном столе.

Мне, по его словам, повезло: сотрясение мозга и сильно рассечен лоб, но через неделю я буду ходить, как часы.

Именно так он и выразился: ходить, как часы. Такая у него была манера говорить. Он учился в английской частной школе, пока его не вышибли за попытку соблазнить учителя физкультуры.

Я не мешал ему рыдать надо мной, но сам над собой слез не проливал. Когда я полюбил Джуди и думал прожить с нею до скончания века, где-то в глубине меня зародилось чувство счастья, хрупкое, как яичная скорлупа. Я знал насколько оно хрупко, всерьез рассчитывать на длительное счастье в том мире, где мы живем, вряд ли имеет смысл, но думал и надеялся, что наша скорлупа уцелеет в течение некоторого времени. Когда он сказал, что Джуди умерла, я почувствовал, как скорлупа треснула и мой красочный мир стал черно-белым.

Через три дня я встал на ноги, но не таким, как прежде. Похороны были тяжелыми. Явились все члены загородного клуба, из Нью-Йорка прилетели отец и мать Джуди, и я плохо их запомнил, но они показались мне хорошими людьми.

Мать Джуди сильно напоминала свою дочь и это расстроило меня. Я вернулся домой с облегчением. Сидни не отходил от меня, и я молил бога, чтобы он ушел и оставил меня в покое, но он сидел и не уходил и, пожалуй, если вспомнить, то его присутствие пошло мне на пользу. Наконец, около десяти он встал и сказал, что пойдет домой.

— Возьми месяц отпуска, Ларри, — сказал он. — Играй в гольф, съезди куда-нибудь. Приди в себя. Ее ничем не вернешь, но тебе жить дальше… так что поезжай, а когда вернешься — работай как проклятый.

— Я приду завтра и буду работать как проклятый, — сказал я. — Спасибо за все.

— Никаких завтра! — Он даже топнул ногой. — Я хочу, чтобы ты отдыхал месяц… это приказ!

— Чушь! Как раз работа-то мне и нужна, и я буду работать! Завтра увидимся.

Я считал свое решение правильным. Разве я смог бы разъезжать по стране, играя в гольф, когда у меня из головы не выходила Джуди? За время своего короткого пребывания в клинике я все обдумал.

Скорлупа треснула и ее не собрать. Чем скорее я снова займусь продажей бриллиантов, тем лучше будет для меня. Я рассуждал ужасно трезво. Такое случается постоянно, говорил я себе. Любимые нами умирают. Те, кто строили планы, возводили воздушные замки, даже говорили торговцам недвижимостью, что решили купить ранчо, обнаруживают, что все пошло прахом и их планы разлетелись вдребезги. Это случается каждый день, — убеждал я себя. Я нашел свою девушку, мы думали о будущем и вот она умерла. Мне тридцать восемь лет.

При благоприятных обстоятельствах я могу рассчитывать еще на тридцать восемь. Я сказал себе, что нужно заново строить жизнь, опять браться за работу и, как знать, может быть потом мне встретится девушка, похожая на Джуди, и мы поженимся.

В глубине души я знал, что это просто глупости. Никто никогда не заменит Джуди. Она была моей избранницей и теперь о каждой девушке я буду судить по мерке Джуди, а при таком сравнении, конечно, проиграет любая.

Так или иначе, я вернулся в магазин, заклеив рассеченный лоб полоской пластыря. Я старался вести себя так, словно ничего не случилось. Друзья — а их у меня хватало — пожимали мне руку крепче обычного. Все они вели себя очень тактично, изо всех сил притворяясь, что Джуди никогда не существовало.

Хуже всего было иметь дело с клиентами. Они говорили со мной приглушенным голосом, не глядя на меня, и поспешно соглашались с любым моим выбором, вместо того, чтобы с удовольствием привередничать, как они делали это раньше.

Сидни порхал вокруг меня. Он явно решил отвлекать меня от мрачных мыслей.

Он то и дело выскакивал из своего кабинета с набросками, спрашивая моего мнения о них — чего никогда не делал раньше — с видом величайшего внимания выслушивал мои слова, потом исчезал только для того, чтобы через какой-нибудь час появиться снова.

Вторым по авторитету человеком в торговом зале был Терри Мелвилл, начинавший у «Картье» в Лондоне и обладающий внушительным, всеобъемлющим знанием ювелирного дела. Он был пятью годами моложе меня; невысокий, худой гомо с длинными волосами, синими глазами, узкими ноздрями и ртом, похожим на прорезанную ножом щель. Когда-то в прошлом Сидни увлекся им и привез в Парадайз-Сити, но теперь он ему надоел. Терри ненавидел меня, так же как я его. Он ненавидел меня за знание бриллиантов, я же ненавидел его за ревность, за мелочные попытки перехватить моих личных клиентов и за его ядовитую злобу. Его бесило, что Сидни так много сделал для меня, хотя я и не педераст. Они постоянно ссорились. Если бы не деловые качества Терри, да еще, может быть, какая-нибудь грязь, припасенная им на Сидни, тот наверняка избавился бы от него.

Когда Сэм Гобл, ночной охранник, отпер дверь и впустил меня в магазин, Терри, уже сидевший за своим столом, подошел ко мне.

— Сочувствую твоему несчастью, Ларри, — сказал он. — Могло быть и хуже, и ты тоже мог погибнуть.

В его глазах было подлое злорадное выражение, вызвавшее у меня острое желание ударить его. Я видел, что он рад случившемуся.

Я кивнул и прошел мимо него к своему столу. Джейн Берлоу, моя секретарша, полная, солидная, лет под сорок пять, принесла мне почту. От ее печальных глаз и попытки улыбнуться у меня защемило сердце. Я притронулся к ее руке.

— Бывает, Джейн, — сказал я. — Не надо ничего говорить… что тут слова… спасибо за цветы.

Сидни, хлопотавший вокруг, пониженные голоса клиентов, и Терри, злобно следящий за мной из-за своего стола, сделали этот день едва переносимым, но я вытерпел до конца.

Сидни хотел пригласить меня пообедать с ним, но я отказался. Рано или поздно мне предстояло столкнуться с одиночеством и чем раньше, тем лучше. В прошедшие два месяца мы с Джуди всегда обедали или у меня, или у нее в квартире, теперь всему этому пришел конец. Я раздумывал, не поехать ли в загородный клуб, но решил, что не в состоянии выдержать молчаливое сочувствие, и потому купил сандвич и остался дома в одиночестве, думая о Джуди. Не слишком удачная идея, но этот первый день дался мне с трудом. Я сказал себе, что через два-три дня моя жизнь войдет в колею… но получилось иначе.

Не только моя скорлупка счастья рассыпалась при аварии. Я не ищу оправданий, а просто передаю то, что сказал мне потом психиатр. Полагаясь на себя, я верил, что смогу изгнать все это из сознания, но пережитое травмировало мой рассудок. Это выяснилось только потом, когда психиатр объяснил, что именно психической травмой объясняется мое поведение.

Нет смысла углубляться в подробности. Суть в том, что в последующие три недели я расклеился как умственно, так и физически. Я стал терять интерес к вещам, из которых до той поры складывалась моя жизнь: к работе, гольфу, одежде, контактам с людьми и даже к деньгам.

Хуже всего, конечно, получилось с работой. Я начал делать ошибки: сначала маленькие упущения, потом, с течением времени, все более серьезные. Я нашел, что меня не интересует желание Джонса приобрести платиновый портсигар с рубиновыми инициалами для его новой любовницы. Он получил портсигар, но без инициалов. Потом я забыл, что миссис Ван Слей особо заказала золотые часы с календарем для своего маленького чудовища — племянника, и послал ему золотые часы без календаря. Она явилась в магазин, словно галион под всеми парусами и крыла Сидни, но как — он едва не заплакал. Это дает некоторое представление о том, насколько я сдал. За три недели я натворил уйму подобных ошибок. Зовите это несобранностью, зовите, как хотите, но на Сидни сыпались шишки, а Терри злорадствовал.

Кроме того, раньше за состоянием моей одежды следила Джуди. Теперь я забывал ежедневно менять рубашку — какая разница. Я всегда стригся раз в неделю. Теперь же впервые за все время, сколько себя помню, я ходил с заросшей шеей… какая разница. И так далее, и так далее.

Я перестал играть в гольф. «Черт подери, кто кроме ненормального станет бить по маленькому белому мячику, загоняя его невесть куда, а потом идти за ним?» — спрашивал я себя. Отдаленные воспоминания.

Спустя три недели после смерти Джуди, Сидни вышел из своего кабинета в зал, где я сидел, тупо уставившись в стол, и спросил, могу ли я уделить ему несколько минут.

— Только несколько минут, Ларри… не больше.

Я почувствовал укоры совести. На моем подносе для входящей почты лежала груда писем и заказов, на которые я даже не взглянул. Часы показывали три, а письма и заказы лежали передо мной с девяти утра.

— Мне нужно просмотреть почту. Сидни, — сказал я. — У тебя что-нибудь важное?

— Да.

Я поднялся. При этом я взглянул в сторону Терри, сидевшего за своим столом поодаль. Он наблюдал за мной с издевательской улыбкой на лице. Его поднос для входящей корреспонденции был пуст. Что там про него ни говори, но Терри был работягой.

Я прошел в кабинет вслед за Сидни, и он закрыл дверь так, словно она была из яичной скорлупы.

— Садись, Ларри.

Я сел. Он заметался по просторному кабинету, словно мотылек в поисках свечки. Желая вывести его из затруднения, я спросил:

— Ты чем-то озабочен, Сидни?

— Я озабочен тобой. — Он вдруг остановился и горестно посмотрел на меня.

— Я хочу просить тебя об одном, очень важном одолжении.

— О каком же?

Он опять запорхал по комнате.

— Сядь ты, ради бога! — рявкнул я на него. — Какое одолжение?

Он метнулся к столу и сел. Достав шелковый платок, он принялся вытирать лицо.

— Какое одолжение? — повторил я.

— Дело не идет на лад, правда, Ларри? — спросил он, не глядя на меня.

— Что не идет на лад?

Он спрятал платок, набрался решимости, оперся локтями о полированную поверхность стола и кое-как заставил себя посмотреть мне в лицо.

— Я хочу попросить тебя об одолжении.

— Ты уже говорил. О каком одолжении?

— Я хочу, чтобы ты повидался с доктором Мелишем.

Ударь он меня по лицу, я бы не удивился до такой степени. Я подался назад, глядя на него во все глаза.

Доктор Мелиш был самым дорогим, самым молодым психиатром в Парадайз-Сити.

Это говорит о многом, если учесть, что в нашем городе один психиатр приходится, примерно, на каждые пятьдесят жителей.

— Как тебя понимать?

— Я хочу, чтобы ты встретился с ним, Ларри. Счет я оплачу. По-моему, тебе нужно с ним поговорить. — Он поднял руку, прерывая мои протесты. — Минутку, Ларри, дай мне возможность сказать. — Он сделал паузу и продолжал:

— Ларри, с тобой не все ладно. Я знаю, через какое испытание ты прошел. Разумеется, твоя ужасная потеря оставила след. Все это я могу понять. Сам я на твоем месте просто не пережил бы… я уверен! Восхищаюсь твоей решимостью вернуться и продолжать работу, но у тебя ничего не вышло. Ты ведь понимаешь это, правда, Ларри? — Он смотрел на меня умоляюще. — Понимаешь?

Я потер ладонью подбородок и замер, услышав скребущий звук щетины.

«Проклятие, — подумал я. — Забыл побриться утром». Встав, я пересек комнату и подошел к большому зеркалу, в котором Сидни так часто любовался собой. Я уставился на свое отражение, чувствуя тошный холодок внутри. Неужели этот неряха — я? Я посмотрел на заношенные манжетки рубашки, перевел взгляд на туфли, не чищенные пару недель.

Я медленно вернулся к креслу и сел. Посмотрел на Сидни, который наблюдал за мной. На его лице отражалась озабоченность, доброта и волнение. Я еще не настолько опустился, чтобы не суметь представить себя на его месте. Я подумал о своих ошибках, о не уменьшавшейся груде писем и о том, как я выгляжу. Вопреки вере в себя и фасаду мужества (подходит ли здесь такое определение?) со мной все-таки, как он выразился, не все было в порядке.

Он медленно и глубоко вздохнул.

— Послушай, Сидни, давай забудем про Мелиша. Я уволюсь. Ты прав. Что-то пошло не так. Я уберусь отсюда к черту, а ты предоставь Терри его шанс. Он молодец. Обо мне не беспокойся, я и сам перестал о себе беспокоиться.

— Ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле, — спокойно сказал Сидни.

Теперь он полностью овладел собой и перестал мельтешить и суетиться. — Уйти я тебе не дам, так как такая потеря дорого мне обойдется. Тебе нужно приспособиться к ситуации, и доктор Мелиш поможет тебе это сделать. Ты выслушай, Ларри. Я в прошлом много для тебя сделал и надеюсь, что ты считаешь меня своим другом. Теперь пора и тебе кое-что для меня сделать. Я хочу, чтобы ты пошел к Мелишу. Уверен, он сумеет привести тебя в порядок.

Может быть понадобится месяц или два. Но по мне хоть год. Твое место всегда останется за тобой. Ты много значишь для меня. Повторяю: ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле. Тебе крепко досталось, но все снова войдет в норму. Сделай хоть ради меня это… пойди к Мелишу.

И я пошел к Мелишу.

Сидни был прав, следовало сделать хотя бы это, но я не надеялся на доктора Мелиша, пока не познакомился с ним. Он был маленький, тощий, лысеющий, с проницательными глазами. Сидни уже вкратце проинформировал его, так что он все знал о моем прошлом, о Джуди и о последовавшей реакции.

Незачем вдаваться в подробности. У нас состоялось три беседы и, наконец, он вынес свой приговор. Все сводилось вот к чему: я нуждался в полной перемене обстановки. Мне следовало уехать из Парадайз-Сити по крайней мере на месяц.

— Как я понял, вы не садились за руль с момента аварии, — сказал он, протирая очки. — Обязательно купите машину и привыкайте водить ее. Ваша проблема в том, что вы считаете свою утрату чем-то исключительным. — Он поднял руку, прерывая мои возражения. — Я знаю, что вам не хочется это признавать, но тем не менее именно здесь скрыта ваша проблема. Советую вам общаться с людьми, чьи проблемы серьезней вашей. Тогда ваша собственная представится вам в правильной перспективе. У меня есть племянница, которая живет в Люсвиле. Она работает в бюро социальной опеки и нуждается в бесплатных помощниках. Предлагаю вам поехать туда поработать. Я уже звонил ей. Буду совершенно откровенен. Когда я рассказал о вас, она заявила, что ей ни к чему неуравновешенная личность. Ей трудно управляться одной и если придется заниматься еще и вашими проблемами, то вы ей не подходите. Я сказал, что вы будете помогать и не доставите никаких хлопот. Мне не сразу удалось уговорить ее, и теперь дело за вами.

Я покачал головой.

— Вашей племяннице будет от меня польза, не больше чем от дырки в голове, — сказал я. — Нет… это дурацкая затея. Я что-нибудь найду. Договорились, я уеду на три месяца. Мне…

Он повертел в пальцах очки.

— Моей племяннице нужна помощь, — сказал он, пристально глядя на меня. Неужели вам не хочется помочь людям, или вы решили, что другие обязаны все время помогать вам?

При такой постановке вопроса возразить было нечего. Что я теряю? Сидни оплатит мне время, необходимое для поправки. Я избавлюсь от магазина с его сочувственно приглушенными голосами и глумливой ухмылкой Терри. Пожалуй, это идея. По крайней мере что-то новое, а мне так хотелось чего-нибудь нового!

Довольно вяло я возразил.

— Но у меня нет квалификации для такой работы и я ничего в ней не смыслю.

Я буду скорее для нее обузой, чем помощником.

Мелиш взглянул на часы. Было заметно, что он уже думает о следующем пациенте.

— Если племянница говорит, что вы ей пригодитесь, значит у нее найдется для вас дело, — сказал он нетерпеливо. — Почему бы нам не попробовать?

Почему бы и нет? Я пожал плечами и сказал, что поеду в Люсвил.

Первым делом я купил «бьюик» с откидным верхом. Путь домой потребовал напряжения всей моей воли. Я дрожал и обливался потом, пока не поставил машину на стоянку. Минут пять я сидел за рулем, потом заставил себя запустить двигатель и выехал на оживленную главную улицу, прокатился вдоль приморского бульвара, снова повернул на главную улицу, а потом к дому. На этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.

Сидни пришел проводить меня.

— Через три месяца, Ларри, — сказал он, пожимая мою руку, — ты вернешься и по-прежнему будешь лучшим специалистом по бриллиантам. Удачи тебе, и поезжай с богом.

И вот, с чемоданом с одеждой, без веры в будущее я отправился в Люсвил.

Нужно отдать должное доктору Мелишу — он действительно обеспечил мне перемену обстановки.

Люсвил, расположенный миль за пятьсот к северу от Парадайз-Сити, оказался большим, беспорядочно разбросанным промышленным городом, окутанным вечным облаком смога. Его заводы занимались в основном переработкой известняка.

Известняк, к вашему сведению, перемалывают на известь, цемент, строительные и дорожные материалы. Это главная отрасль промышленности во Флориде.

Ведя машину на малой скорости, я добрался до Люсвила только через два дня. Как оказалось, я стал нервным водителем, и каждый раз, когда мимо проносилась машина, я вздрагивал, но продолжал путь и, проведя ночь в мрачном мотеле, прибыл наконец в Люсвил, чувствуя себя на пределе нервов и сил.

Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже начала оседать цементная пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое стекло и корпус машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие лучи солнца не в состоянии были пронизать пелену смога и цементной пыли, нависшую над городом. Вдоль шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные заводы, и грохот размалываемой породы звучал как отдаленный гром.

Я нашел отель «Бендикс», рекомендованный доктором, как лучший в городе, в переулке, неподалеку от главной улицы.

Он являл собой унылое зрелище, его стеклянные двери покрывала цементная пыль. В вестибюле стояли ветхие бамбуковые кресла, а столом администратора служила маленькая конторка, позади которой висела доска с ключами.

За конторкой громоздился высокий расплывшийся человек с длинными баками.

Этот субъект выглядел так, словно побывал в стычке, и теперь зализывал свои раны.

Он не торопясь занес меня в книгу регистрации. Печальный бой-негр взял мой чемодан и проводил в номер на третьем этаже, выходивший окнами на многоквартирный дом. Мы поднимались на лифте, который шел рывками, скрипя и содрогаясь, и я порадовался, когда вышел из него целым и невредимым.

Оказавшись в номере, я огляделся по сторонам. По крайней мере здесь имелось четыре стены, потолок, туалет и душ, но больше ему нечем было похвастать. Ничего не скажешь, перемена обстановки была полная!

Парадайз-Сити и Люсвил также несхожи между собой, как «роллс-ройс» и помятый, сменивший трех хозяев "шевроле… " и может быть такое сравнение оскорбительно для «шевроле».

Я вынул вещи из чемодана, повесил одежду в шкаф, потом разделся и встал под душ. Решив взяться за себя, я надел чистую рубашку и один из лучших костюмов. Я взглянул на свое отражение в засиженном мухами зеркале и почувствовал прилив уверенности в себе. По крайней мере я снова выглядел как человек с положением, пожалуй, немного поблекший, но все же несомненно не лишенный веса. «Поразительно, — сказал я себе, — как способны преобразить человека, даже такого человека, как я, дорогой, хорошо сшитый костюм, белая рубашка и хороший галстук».

Доктор Мелиш дал мне телефон племянницы. Он сказал, что ее зовут Дженни Бакстер. Я набрал номер, но никто не подходил. Слегка раздраженный, я минут пять прохаживался по комнате, затем позвонил еще раз. Опять никакого ответа.

Я подошел к окну и выглянул. Улица внизу была полна народа. Прохожие, сновавшие во всех направлениях, выглядели неряшливо, большинство казались грязными. Здесь были в основном женщины, вышедшие за покупками. Уйма ребятни — давно не мывшихся, если судить по внешнему виду. Машины, запрудившие мостовую, были покрыты цементной пылью. Позже я узнал, что цементная пыль была главным врагом города, худшим даже, чем скука, считавшаяся врагом номер два.

Я снова набрал номер Дженни Бакстер и на сей раз услышал женский голос.

— Алло?

— Мисс Бакстер?

— Да.

— Говорит Лоуренс Карр. Ваш дядя, мистер Мелиш… — Я сделал паузу. Или она знает обо мне, или нет.

— Ну, конечно. Где вы?

— В отеле «Бендикс».

— Вы не подождете еще часик, а к тому времени я уже закончу?

Вопреки ее учащенному дыханию — словно она только что бегом проследовала шесть лестничных маршей, (как я узнал позже, именно так и обстояло дело голос звучал энергично и деловито.

Я был не в настроении торчать в этом убогом номере.

— А если мне подъехать? — спросил я.

— О, да… приезжайте. У вас есть адрес?

Я ответил утвердительно.

— Тогда приезжайте, когда вам будет удобно, хоть сейчас, — и она положила трубку.

Я спустился с третьего этажа по лестнице. Мои нервы по-прежнему были в скверном состоянии и я не желал иметь дело со скрипучим лифтом. Я спросил дорогу у боя-негра. Он сказал, что Медокс-стрит находится в пяти минутах ходьбы отсюда, от отеля. Поскольку мне лишь с трудом удалось найти место для машины, я решил идти пешком.

Шагая по главной улице, я заметил, что на меня обращают внимание.

Постепенно до меня дошло, что люди глазеют на мой костюм. Когда идешь по главной улице в Парадайз-Сити, встречаешь конкурентов на каждом шагу. Там прямо-таки приходится хорошо одеваться, но здесь, в задыхающемся от смога городе, все казались мне оборванцами.

Я нашел Дженни Бакстер в служившей ей офисом комнате на шестом этаже большого запущенного дома без лифта. Я вскарабкался по лестнице, чувствуя под воротничком шершавую цементную пыль. Перемена обстановки? (Ничего не скажешь, Мелиш подобрал мне чудную обстановку).

Дженни Бакстер было тридцать три года. Высокая, примерно, пять футов девять дюймов, с массой неопрятных черных волос, заколотых на макушке и, казалось, готовых в любой момент рассыпаться, худая. По моим стандартам ее фигуре не хватало женственности. Ее груди были маленькими холмиками, не привлекающими сексуально — совсем не такими как у других женщин, которых я знал в Парадайз-Сити. Она выглядела слегка истощенной. Невзрачное серое платье, надетое на ней, она, должно быть, сшила сама — ничем другим нельзя объяснить его покрой и то, как оно висело на ней. Хорошие черты, нос и губы превосходны, но что заворожило меня, так это глаза — честные, умные и проницательные, как у ее дяди.

Она что-то быстро писала на желтом бланке и, когда я вошел в комнату, подняла голову и посмотрела на меня.

С чувством неуверенности я остановился на пороге, недоумевая, за каким чертом явился сюда.

— Ларри Карр? — У нее был низкий и выразительный голос. — Заходите.

Едва я шагнул в комнату, раздался звонок телефона. Она взмахом руки указала мне на второй из двух находившихся в комнате стульев и сняла трубку.

Ее реплики — в основном короткие «да» и «нет» — звучали энергично и сухо.

Похоже она владела техникой контроля над собеседником, не дававшей разговору затянуться.

Наконец, она положила трубку на рычаг, провела карандашом по волосам и улыбнулась мне. Улыбка моментально преобразила ее. Это была чудесная, открытая улыбка, теплая и дружеская.

— Извините. Эта штука звонит, не переставая. Значит, вы хотите помогать?

Я сел.

— Если сумею. — Я сам не знал, искренне ли говорю.

— Но только не в таком красивом костюме.

Я выдавил улыбку.

— Конечно, но вина тут не моя. Ваш дядя не предупредил меня.

Она кивнула.

— Дядя — прекрасный человек, но его не интересуют детали. — Она откинулась на спинку стула, разглядывая меня. — Он рассказал мне о вас. Буду откровенна. Я знаю о вашей проблеме и сочувствую, но она меня не интересует, потому что я… У меня сотни своих проблем. Дядя Генри говорил, что вам нужно оправиться, но это ваша проблема и, по-моему, вы сами должны ее решить. — Она положила руки на усеянный пятнами бювар и улыбнулась мне. Пожалуйста, поймите. В этом страшном городе нужно очень много сделать, очень многим помочь. Мне не хватает помощника и у меня нет времени на сочувствие.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12