Вам — задание (№1) - Вам — задание

Это, очевидно, заметил и командир полка, потому что, выйдя из машины, пошутил, обращаясь к майору:

— Вы, Николай Кузьмич, наверное, специально оставили лейтенанта в полку. Присмотришься к вам обоим: ни дать ни взять, родные братья, даже походка одинаковая! — И спросил у Купрейчика: — Как себя чувствуете?

— Спасибо, товарищ подполковник, нормально.

— Ну что ж, раз нормально, значит к бою готов.

— Так точно, готов.

— Чего-чего, а боев на нас с тобой хватит.

— Пока почти их не было, товарищ подполковник. Если честно сказать, то не пойму, почему мы отступать должны... — Эти слова прозвучали у Купрейчика как-то резко и зло.

Подполковник хмуро, одними уголками губ улыбнулся, посмотрел почему-то вверх, на небо, затем взглянул туда, где недавно стояли у грузовика Миронов и Купрейчик, и только после этого как-то глухо и недовольно ответил:

— А ты этот вопрос задай командующему или в Москву позвони в Наркомат обороны, а у меня, брат, не спрашивай, потому что не знаю.

И не желая больше на эту тему говорить, командир полка обратился к Миронову:

— Разведка ушла вперед по маршруту?

— Так точно, как было приказано.

— Следите, чтобы далеко не отрывались, в любой момент маршрут может быть изменен.

— Меня воздух волнует...

— Меня тоже, — прервал майора командир, — накликаете!

Он повернулся к стоявшему у задней дверки машины начальнику штаба:

— Аким Иванович, проследи, чтобы зенитчики и слухачи не дремали, в любой момент могут налететь.

Миронов спросил:

— Разрешите начинать движение и нам?

— Движение, майор, начинайте когда хотите, но мне информацию по обстановке обеспечьте.

Миронов и Купрейчик, откозыряв, двинулись к своей крытой брезентом полуторке. Только они приблизились к опушке, как послышались крики: «Воздух! Воздух!»

В безоблачном небе из-за леса появились фашистские самолеты. Оглушительно и резко ударили зенитки, которые, как оказалось, были недалеко.

6

ВОЛОДЯ СЛАВИН

В городе обстановка с каждым днем становилась сложнее. Оккупанты чувствовали, что сопротивление становится все более организованным и упорным. Стараясь подавить его, фашисты шли на все: почти ежедневно устраивали облавы, за появление в ночное время без специальных пропусков люди расстреливались на месте. Обыски устраивались уже не в отдельных домах, а в целых кварталах, искали подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, даже тех, кто по данным гестапо до войны был передовиком труда.

Фашисты одних расстреливали или вешали сразу же, других, прежде чем убить, долго и изощренно пытали.

Город будто начисто вымер. Но это была только кажущаяся тишина... Почти ежедневно, то в одном, то в другом конце города проводились диверсии.

Не сидел без дела и Михаил Иванович Славин. Он часто уходил из дома, где-то пропадал, бывало, целыми ночами.

Изредка к нему приходили незнакомые люди. Вместе с хозяином дома они закрывались в отдельной комнате, о чем-то говорили.

Но отец по-прежнему был хмур, неразговорчив. Его похудевшее, заросшее щетиной лицо светлело лишь тогда, когда тишину города нарушал очередной взрыв.

Со слов соседей Володя знал, что подпольщики вывели из строя подстанцию, поджигали поезда на запасных путях. Вооруженные до зубов фашисты осмеливались ходить по улицам только группами, особенно ночью. Многие из них бесследно пропадали даже днем.

Однажды вечером, когда Володя уже ложился спать, отец привел незнакомого мужчину и, обращаясь к матери, сказал:

— Анастасия! Посмотри за улицей да заодно и Бориса Плоткина встретишь. Скажи, пусть заходит к нам.

Мать накинула старый отцовский пиджак, вышла во двор. Михаил Иванович заглянул в Володину комнату, громко спросил:

— Вова, спишь?

Сын не ответил. Он притворился спящим, чтобы услышать, о чем будут говорить мужчины. Вскоре пришел Плоткин. Володя знал, что он до войны вместе с отцом работал в типографии.

Михаил Иванович пригласил гостей в спальню. Володя через тонкую стенку хорошо слышал их беседу. Незнакомый мужчина, обращаясь к отцу Владимира и Плоткину, сказал:

— По решению руководства подполья вам, товарищи, необходимо устроиться на работу в типографию.

— На какую работу? — возмутился отец. — Мы здоровые люди и будем бить фашистов.

— Не горячитесь, Михаил Иванович! Нам нужно организовать регулярный выпуск газет и листовок. Это не менее грозное оружие в борьбе с оккупантами. Так что никаких возражений. Идите и работайте. Задания будете получать от меня. А сейчас я пошел. Скоро наступит комендантский час.

— А кто уничтожит предателя? — спросил отец.

— Придется вам это задание выполнить, — ответил гость.

Володя слышал, как мужчины вышли в кухню, а затем — в коридор. Минут через пять отец и мать вернулись домой. Ох, как хотелось Володе в этот момент вскочить, подбежать к отцу, сказать, что он тоже будет бить фашистов. Но, немного подумав, он решил иначе: «Сейчас соваться к батьке нельзя. Узнает, что слышал разговор, может по шее надавать...»

На следующее утро Володя с соседскими мальчишками провел против немцев первую «боевую» операцию. На заброшенной стройке нашелся карбит. Принесли пустые бутылки, заполнили водой, вырезали деревянные пробки. В бутылки с водой засыпали карбит и обернули их старыми тряпками. Это для того, чтобы они не разбились, когда их надо будет бросать. После этого мальчишки притаились за забором, благо уже наступили вечерние сумерки.

Вскоре по улицам медленно начала двигаться колонна тяжелых грузовиков. Ребята прочно закупорили бутылки, и в кузовы полетели самодельные «заряды».

Отбежав в дальний угол осеннего сада, мальчишки остановились под старой грушей, весело переговаривались и смеялись: «Вот будет переполох, когда наши „гранаты“ начнут рваться!» Ребята, конечно, понимали, что существенного вреда их «гостинцы» немцам не причинят. Но хлопот непременно зададут.

Ночью Володя проснулся от шума. Это пришел отец. Он был в хорошем настроении. Все обступили его. Он обнял мать, сына, дочку:

— Нет, не быть им здесь хозяевами! Не будет гадам покоя ни днем ни ночью!

— Папа, что случилось?

Отец хитро улыбнулся:

— Это длинная сказка, сынок. Как-нибудь потом расскажу.

Только позже Володя узнал, что не избежал сурового возмездия предатель, его покарали патриоты-подпольщики, среди них был и отец Володи.

Предателя выслеживали целую неделю. Он почти не появлялся на улице один. Словно чувствуя опасность и спасая свою шкуру, на работу он ходил в окружении трех-четырех полицейских или немецких солдат. Многих подпольщиков он хорошо знал в лицо, и немцы словно ищейку водили его по улицам, базару, нередко сажали его утром на заводской проходной, где он, ощупывая глазами каждого проходящего мимо рабочего, отыскивал патриотов. По указке предателя фашисты схватили уже четырнадцать человек, среди них девять были активными подпольщиками. Патриоты понимали: чем дольше на свободе будет находиться предатель, тем больше погибнет их товарищей. Поэтому торопились обезвредить иуду.

Жил предатель один, на втором этаже небольшого двухэтажного дома. Соседями его были семьи четырех полицаев. Рядом стоял большой одноэтажный дом, где поселился немецкий офицер. Дом охранялся.

Долго советовались между собой подпольщики, прежде чем придумали смелый и дерзкий план.

Под вечер у дома, где жили полицаи, остановились две подводы с дровами. Шестеро мужчин начали не торопясь носить дрова в сараи. Полицаев в это время дома не было. Открыли сараи и указывали грузчикам, куда сложить дрова, их жены.

Так получилось, что только сарай одного предателя остался без дров. Посоветовавшись, «грузчики» решили ждать хозяина. Они сели прямо у ворот на виду у немецких часовых и стали есть. Достали несколько бутылок самогона и, громко переговариваясь между собой, жестами приглашая немцев присоединиться, распили их. Часовые, конечно, не могли отлучиться с поста и понимающе улыбались.

Вскоре появились и хозяева. Они были довольны, что не забыли о них в управе и прислали дрова. «Грузчики» попросили предателя открыть свой сарай и начали носить туда дрова. Предатель стоял у самых дверей сарая. Уже вечерело, и инстинкт самосохранения подсказывал ему, что до наступления темноты работа должна быть окончена.

«Грузчики» старались вовсю, чуть не бегом сновали по двору, таская дрова. Улучив момент, когда предатель не был виден полицейским и их женам, один из «грузчиков» опустил ему на голову березовое полено, и тот беззвучно сел на землю. Прошло минут десять, и из двора толпой вышли «грузчики». Своих двух товарищей они тащили под руки. Часовые понимали, что это самогон оказался для этих двух слишком крепким, и весело наблюдали, как их укладывали на подводы.

Устроив «пьяных», «грузчики» уселись сами и, распевая песни, поехали по улице.

И только утром следующего дня немцы нашли мертвым своего слугу.

7

СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МОЧАЛОВ

Командир роты старший лейтенант Мочалов устало брел по глухой лесной дороге. Почти целую неделю лил дождь. А сегодня с утра начал идти снег. Воздух стал еще более холодным и влажным. Земля была вязкой и разбухшей. Но люди шли, стараясь не обращать внимания ни на холод, ни на снег, ни на скользкую мокрую дорогу. Они отступали и торопились вырваться из готового вот-вот сомкнуться вражеского кольца.

Уже в который раз Мочалов и его новые товарищи, с начала войны вот так, как и сейчас, выходят из окружения. Было мучительно думать о том, что враг топчет родную землю, а они, советские воины, вынуждены прятаться и отступать.

— Когда же это все кончится? Когда мы в конце концов выйдем к своим? — нервно и зло спросил шагавший рядом лейтенант.

Но Мочалов в ответ только взглянул на него, а сам думал, что сколько вот таких разрозненных батальонов, рот, взводов и маленьких групп красноармейцев и командиров глухими тропами отходят на восток с надеждой, что где-то впереди наконец появится четкая линия фронта, где будешь видеть врага только перед собой и сражаться с ним.

Не менее мучительной и тревожной была дума о жене и детях. «Как они там? Что думает обо мне Таня?»

В этот момент к Мачалову подошел боец в рваной плащ-палатке:

— Товарищ старший лейтенант, вас майор Гридин вызывает.

Мочалов вслед за бойцом ускорил шаг, обгоняя устало и тяжело идущих людей.

Петр снова вспомнил, как двадцать второго июня быстро шел по пыльной дороге. Было жарко. В голове стучала только одна мысль: «Война, война, война!» Машины, которые проносились мимо, не останавливались. После такого страшного сообщения никому не было дела до одиноко идущего человека. Пришла большая беда, но Петр не растерялся.

За те несколько часов, что прошли после того, как он ушел из дома двоюродного брата, Мочалов обдумал свои действия. Он решил поскорее добраться домой, проститься с семьей, а потом пойти в военкомат и потребовать, чтобы его немедленно направили в действующую армию. Кому, как не ему, бывшему красноармейцу, имевшему большой опыт борьбы с басмачами, идти на фронт?

До наступления темноты он во что бы то ни стало хотел добраться до города. Там коллеги помогут сесть на поезд, идущий до Минска, и уже завтра он будет у себя в деревне.

По пути в небольшом поселке Мочалов спросил у стариков, как побыстрее добраться до города. Ему посоветовали прямо за поселком повернуть налево и через лес выйти к большой дороге, которая ведет к Гродно. По ней проходит много машин, и на какой-нибудь можно будет доехать до города.

Петр миновал последний дом, свернул на узенькую дорогу и направился к большаку. И действительно менее чем через час он оказался на шоссейной дороге. Здесь ему повезло. Не прошло и десяти минут, как около него остановился грузовик. В кабине сидели двое, и водитель махнул на кузов — садись.

Петр Петрович легко перемахнул через борт. Заурчал мотор, и машина тронулась. Мочалов пробрался мимо каких-то деревянных ящиков к кабине. Взглянул на часы — семнадцать тридцать. Машина шла быстро, и Мочалов прикинул: «Километров тридцать осталось, минут через тридцать пять — сорок буду в городе. Если все будет хорошо, то успею к поезду, который отходит в двадцать сорок».

Но в этот момент грузовик начал догонять длинную колонну автомашин легковых и грузовых. Они тянулись вереницей.

Скорость упала, через некоторое время Мочалов обернулся и увидел, что сзади к их машине уже пристроились десятки грузовиков и легковушек.

«Да, война уже чувствуется, хотя по-настоящему местное население может о ней и не узнать: фашисты будут отброшены и война пойдет на их территории».

Мочалову надоело стоять, и он провел рукой по дощатому верху ящика — не грязно ли — и осторожно присел на него.

Ветер перестал бить в лицо. Петр Петрович от нечего делать попытался посмотреть через заднее стекло в кабину, но разглядеть приборы было невозможно, так как в кабине было гораздо темнее, чем в кузове. Солнце стояло еще высоко, одаривая землю щедрым летним теплом и светом. Неожиданно Мочалов услышал какой-то странный звук. Он сливался с ровным натужным гулом мотора и становился все сильнее. Вдруг по машине одна за другой пронеслись какие-то тени и заскользили вперед по дороге, по машинам... Мочалов поднял вверх голову и увидел казавшиеся черными самолеты. О том, что они немецкие, старший лейтенант даже и не подумал. Его удивило, что слишком низко они летели над машинами. В этот момент где-то впереди несколько раз подряд сильно рвануло. Мочалов вскочил на ноги и поверх кабины увидел огромные черные столбы дыма и огня. Машина резко затормозила и стала.

Мочалов снова посмотрел на проносившиеся один за другим самолеты. Теперь он разглядел на них черные, в белой обводке, на желтоватых крыльях кресты: «Черт возьми, так это же немецкие! Откуда они взялись?»

Он застыл в каком-то оцепенении. Впереди и сзади послышались мощные взрывы, машину так сильно тряхнуло, что она развернулась и встала поперек дороги. Мочалов оглянулся и увидел, что задний грузовик почти полностью разбит и горит. Страха у Петра не было, и он продолжал следить за происходящим. На миг гул прекратился, но вот он опять усилился, и самолеты, развернувшись, снова начали «утюжить» огромную колонну.

Наконец до его сознания дошло, что надо спасаться. Он соскочил с кузова и заглянул в кабину. Там — никого. «Сбежали, черти, хоть бы предупредили!» — подумал Мочалов и бросился через кювет к видневшемуся метрах в ста от дороги лесу. Только теперь он увидел, что по полю к лесу бегут люди, а низко над землей проносятся самолеты, поливая их огнем из пулеметов. Пригибаясь, Мочалов еще быстрее помчался к спасительному лесу. Ворвался в кустарники и заставил себя оглянуться. На дороге творилось что-то страшное. Там стоял густой черный дым. Каждое мгновение взлетали новые фонтаны взрывов и пламени. Рядом с Мочаловым упал какой-то мужчина, и Петр крикнул ему:

— Надо дальше в лес уходить, а то здесь нас накроют! — Но голоса своего не услышал. То ли он пропал, то ли утонул в грохоте взрывов, реве самолетов. Мужчина продолжал лежать. Мочалов наклонился и потянул его за руку. Но тот закрыл уши ладонями, еще больше уткнулся лицом в траву. Петр бегло осмотрел его спину, голову, повреждений не заметил.

«Испугался», — догадался старший лейтенант и силой заставил мужчину подняться на ноги и потащил его за собой в глубь леса. Они бежали долго, пока не выбились из сил и не прекратился над головой противный вой самолетов...

Когда дыхание восстановилось, Мочалов предложил:

— Пошли. Стоять нельзя. — И первый двинулся, как ему показалось, параллельно дороге. Шли долго и только перед самым наступлением темноты наткнулись на небольшую деревеньку. У местных жителей выяснили, где они находятся. Оказалось, что сильно отклонились в сторону и теперь до города было гораздо дальше, чем от дороги, где они попали под налет немецкой авиации.

Высокий старик, устало облокотившись на плетень, рассказал, что в сторону Гродно на протяжении дня все время летали «германские» самолеты.

Мочалов подумал: «Значит, город бомбили и, конечно, в первую очередь железнодорожный вокзал, движение по железной дороге наверняка нарушено. Если я сейчас пойду туда, то попаду не раньше утра, а там опять налетят, так и уехать не удастся».

Чем больше размышлял Мочалов, тем больше склонялся к мысли, что нужно ехать попутным транспортом не в Гродно, а в Минск.

— Дедушка, далеко ли отсюда дорога на Минск?

— На Минск? Вы когда хотите идти?

— Как когда? — не понял Петр.

— Сейчас или переночуете?

— А это что, важно?

— Можно лесом прямиком, это километров пять будет, но в темноте вы с пути собьетесь. А можно по нашей деревенской шоссейке вокруг леса, но это в два раза дальше. Поэтому и спрашиваю, когда пойдете — сейчас или переночуете.

Нет, не мог Мочалов заставить себя остаться на ночлег и ждать до утра.

— Я останусь ночевать здесь, — заявил попутчик Мочалова. — Мне в Минск же не надо, а утром двинусь домой.

«Еще не совсем стемнело, — думал Мочалов, — и если до шоссе километров пять, то быстрым шагом минут за сорок дойду. Зато впереди целая ночь, если найду попутную машину, то ехать будет сподручнее, самолеты не налетят. Эх, была ни была!»

И он сказал:

— Пойду через лес, покажите, где дорога.

Мочалов задумался и шел по скользкой дороге за бойцом автоматически, не видя, куда они двигаются. Из воспоминаний его вывел голос бойца:

— Вам сюда, товарищ старший лейтенант. Вон, видите под деревом командиры стоят? Там и майор Гридин.

И он, откозыряв, направился чуть левее, к группе солдат, которые дымили цигарками. «Связные», — подумал Мочалов и направился к офицерам. Пройдя метров двадцать, он увидел Гридина. Майор был маленького роста, коротконогий, с заметным брюшком. Он внимательно рассматривал карту, которую положил на колено согнутой ноги, упершейся в поваленную березу.

Мочалов поднес руку к козырьку и доложил:

— Товарищ майор, старший лейтенант Мочалов по вашему приказанию прибыл!

Майор рассеянно кивнул головой и молча продолжал смотреть на карту. Вдруг он оторвался от карты, как-то внимательно и даже удивленно посмотрел в глаза Мочалову и перевел взгляд на офицеров:

— Хоть один не забыл, что он служит в армии, а то подошли некоторые и голос стыдятся подать, как на вечеринку пришли. — И тут же майор резко сменил тему: — Я пригласил вас, чтобы посоветоваться: идти ли дальше, или, пока еще не совсем стемнело, сделать остановку, чтобы люди успели подготовиться к ночлегу.

— А где мы находимся? — спросил пожилой капитан и подошел к майору, чтобы заглянуть в карту. За ним потянулись и другие командиры. Получалось, что они находились почти в центре большого лесного массива. Решение было единодушным: остаться на ночлег здесь. Гридин осторожно сложил, а затем спрятал в планшетку карту и приказал:

— Тогда объявляйте остановку. Вы, товарищ капитан, оставьте охранение. Остальным — быстро за работу.

Колонна остановилась, и вскоре в лесу послышались удары топоров. Несмотря на усталость люди действовали быстро и сноровисто. Буквально на глазах появились шалаши, сооруженные из жердей, тонких стволов деревьев и ветвей, кое-где раскинулись палатки, забренчали котелки, вспыхнули костры. Гридин и шесть командиров, в том числе и Мочалов, разместились в большой штабной палатке. Наскоро перекусив, легли спать. Гридин предупредил, что их поднимут в пять часов, проведут совещание, а в шесть сыграют подъем всем бойцам.

Мочалов лежал на толстом слое ветвей, уткнувшись в шинель. Ныли натруженные ноги, болело все тело, а мысли снова вернули его к первому дню войны.

Может, и к лучшему, что все сложилось именно так. Мочалов вспомнил, как он, войдя в лес, увидел, что сумерки сгущаются, и побежал. Бежал он долго, и когда решил, что большая часть пути уже позади, перед ним как из-под земли выросли две солдатские фигуры с винтовками наперевес:

— Стой! Руки вверх!

Мочалов еле остановился, чуть не упершись грудью в дуло винтовки. Но руки поднимать не стал, так как никогда этого не делал, и даже в такой неожиданной обстановке постеснялся поднять их.

— Я свой, сотрудник милиции. Тороплюсь к шоссе, — только и сказал он, прерывисто дыша.

— Смотри ты, — удивленно проговорил один из красноармейцев, обходя Мочалова справа и останавливаясь за его спиной, — второго милиционера сегодня в штаб будем доставлять. — И приказал, подталкивая Мочалова в спину: — Марш вперед и не дури! В штабе разберутся.

В эту минуту Мочалов даже и не подозревал, что его жизнь на волоске. Он не знал еще, что немало фашистских лазутчиков, диверсантов и шпионов накануне войны были заброшены на территорию Белоруссии. Почти все они были переодеты в форму командиров, бойцов Красной Армии и работников милиции. За несколько часов до задержания Мочалова красноармейцы, которые вели его в штаб, схватили вражеского лазутчика, переодетого в форму капитана милиции. И можно было представить, как отнесется командир батальона майор Гридин к бежавшему по лесу человеку в гражданской одежде с удостоверением старшего лейтенанта милиции, чье место службы находилось за сотни километров отсюда. Но в этот момент Мочалов, идя под конвоем в штаб, подумал лишь только о том, что, может быть, в части ему помогут добраться до Минска.

Майор Гридин встретил Мочалова откровенно враждебно. Посмотрел удостоверение, небрежно бросил его на стол и приказал обыскать доставленного.

Вскоре на столе рядом с удостоверением Мочалова появились расческа, небольшая сумма денег, имевшаяся у старшего лейтенанта, носовой платок и использованный билет на поезд.

Майор осмотрел расческу и зло бросил:

— Ишь ты, гад, даже нашей расческой обзавелся.

Мочалов побледнел:

— Оскорблять себя я никому не позволю, даже старшему по званию!

— Что, своих позовешь?

— Каких своих? — не понял Мочалов.

— Ну как каких, — усмехнулся Гридин, — тех, кто так же, как и ты, пришел на нашу землю грабить и убивать.

— Так вы что, считаете, что я шпион? — еще больше бледнея, спросил Мочалов. Только сейчас до его сознания стал доходить смысл слов красноармейцев, задержавших его, и их командира. А тот резко сказал:

— Ладно выкобеливаться! Надеюсь, объяснять не стоит, что с вами няньчиться в военное время не будем. Поэтому предлагаю немедленно рассказывать правду. Меня интересует: кто вы, где и каким образом пересекли границу? Ваши цели и задачи?

— Товарищ майор, — как-то спокойно и даже устало заговорил Мочалов, — давайте разберемся по порядку. Рассудите сами, если я враг, то какой смысл мне ходить в гражданской одежде, ведь в расположении любой воинской части на меня обратят внимание. Запросите Минск, там наш отдел кадров. И вам сразу же скажут, кто я.

Затем Мочалов рассказал майору, как он оказался в этих местах.

Гридин пригласил начальника штаба и сказал ему что-то вполголоса... Капитан предложил Мочалову следовать за ним. Они зашли в его палатку. Оказалось, что начальник штаба неплохо знал Минск, так как раньше служил там. И сейчас он подверг Мочалова настоящему экзамену по знанию города. Ответами остался доволен, но приказал держать Мочалова до утра под стражей. При этом извиняющимся голосом сказал:

— Потерпите, товарищ старший лейтенант, до утра. Сами понимаете, время военное и словам нельзя верить.

А на следующий день батальон был поднят по тревоге и направился к западной границе. Задержанного Мочалова было решено сдать в первое же отделение милиции.

Под вечер батальон остановился на привал. Начальник штаба собрал всех командиров, чтобы обсудить дальнейший маршрут движения батальона. В это время неожиданно налетели фашистские самолеты. Первые же бомбы упали возле того места, где было совещание. Погибли начальник штаба, все командиры рот, несколько других командиров.

Командира батальона спасло лишь то, что он с утра поехал в рядом расположенное село, чтобы связаться по проводной связи с командованием полка. Но телефон молчал. Телефонистка, молодая девушка, со слезами на глазах пояснила, что связь прервалась двадцать первого июня вечером.

— Выяснили, в чем дело? — спросил Гридин.

— Кто-то столбы поспиливал и провода порубил.

«Диверсанты действуют, — понял Гридин, — надо будет внимательно разобраться с этим милиционером».

Когда он подъезжал на мотоцикле к тому месту, где расположился на отдых батальон, то увидел в небе больше десятка самолетов. И тут же у него на глазах вспыхнула красная сигнальная ракета, которая была выстрелена кем-то из леса, недалеко от стоянки батальона, и, описав дугу, упала там, где по предположению майора сейчас находилось управление батальоном. «Приеду и взгрею как следует шутников, — подумал Гридин. — Нашли время развлекаться».

Но тут же начался налет. А когда Гридин добрался к своим и увидел, что натворили немецкие самолеты, то о ракете забыл. Картина была страшной. Смерть начальника штаба, многих командиров и бойцов, уничтоженная техника, которой и так еще не полностью сформированный батальон был укомплектован только наполовину, потрясли майора. Он бледный стоял у опушки леса и растерянно смотрел на то, что осталось от батальона.

Подошел Мочалов. Его охранника убило осколком бомбы, а ему удалось укрыться в глубокой воронке, где он, уткнувшись лицом в еще не остывшую землю, пролежал до конца бомбардировки.

Петр обратился к Гридину:

— Товарищ майор, я видел, как с чердака вон того дома, видите, — он самый ближний к нам — ракета взвилась. И сразу же бомбежка началась. Уверен, что кто-то указал самолетам цель.

Гридин вспомнил ту ракету, посмотрел недоверчиво на Мочалова, но, очевидно, начальник штаба успел уже доложить ему, что, по его мнению, Мочалов никакой не диверсант, потому что махнул рукой и приказал:

— Возьмите красноармейцев и проверьте эту деревушку. — Майор повернулся к стоявшему метрах в трех от него лейтенанту: — Лейтенант Вороненко, дайте старшему лейтенанту трех бойцов и два мотоцикла.

Через несколько минут мотоциклы лихо подкатили к дому, на который указывал Мочалов. Петр первым заскочил в дом. В большой комнате сидела старушка и смотрела на вошедших.

— Здравствуйте, — сказал Мочалов и, не ожидая, пока старушка ответит, спросил: — Бабушка, у вас в доме кто-нибудь из посторонних есть?

Старушка довольно быстро и ясно ответила:

— Сейчас уже никого нет, а вот когда тут самолеты летали, то был один солдатик, но он ушел.

— А что за солдатик?

— А кто знает? Приехал он на мотоцикле еще в обед, покормила я его, и остался он отдохнуть перед дальней дорогой.

— А где он во время бомбежки был?

— Чего-чего? — не поняла старуха.

— Ну, когда самолеты налетели и бомбы начали бросать?

— А, — догадалась старушка, — я не знаю, потому что он мне сказал в склеп сховаться, так как скоро стрелять начнут. Ну вот я и сховалась, а он в доме или во дворе оставался, я даже не видела.

— Когда он уехал?

— Как улетели самолеты, я вышла из склепа, смотрю, а он с мотоциклеткой возится, никак завести мотор не может. Так и не завел. Руками и потолкал к лесу.

— А в какую сторону?

— А вот по этой дорожке, — и старушка рукой показала через окно, в какую сторону ушел ее недавний гость.

Мочалов быстро вышел на улицу, сел на заднее сиденье мотоцикла и показал водителю рукой направление. Вскоре они углубились в лес. Дорога была ровной, и ехали они довольно быстро.

Километра через полтора, за поворотом, они увидели человека, возившегося у мотоцикла. Подъехали и стали с двух сторон. Это был лейтенант Красной Армии с черными петлицами инженерных войск. Очевидно, он так увлекся запуском двигателя, что даже не услышал шума приближающихся мотоциклов. Теперь он стоял выпрямившись и смотрел на подъехавших людей. Лицо его оставалось спокойным, но глаза... глаза его сказали Мочалову все. Бегающие, беспокойные, с затаенным чувством страха — такие глаза старший лейтенант видел у преступников. Спокойно потребовал документы. Лейтенант полез в карман и в этот момент неожиданно сильно толкнул Мочалова в грудь и бросился к кустам. Но красноармейцы были начеку. Один из них по-борцовски бросился лейтенанту в ноги, и тот упал. На нем сразу же оказалось двое красноармейцев. Связали руки и посадили в коляску одного из мотоциклов. Вскоре прибыли в расположение батальона, а через полчаса стало ясно, что лейтенант — переодетый диверсант. При нем обнаружили, кроме оружия, ракетницу и запас ракет.

После этого случая майор Гридин окончательно поверил Мочалову. Долго расспрашивал его, где служил до милиции, а затем неожиданно предложил:

— Давай, старший лейтенант, принимай роту. Включим тебя в список личного состава, ну а все другие документы оформим позже. — Увидев на лице Мочалова смущение, сказал: — Война, Мочалов, война! Посмотри, как она меняет наши планы. — И рукой показал вокруг себя. Красноармейцы относили убитых к опушке, недалеко от которой копали братскую могилу, боевая техника превратилась в груду искареженного металла, была истерзана взрывами земля. Подумал-подумал Мочалов — и согласился. Решил, что с ближайшего почтового отделения пошлет домой письмо и все объяснит.

Принял роту. Правда, после того налета и других боев, в которых участвовал батальон, она по численности вскоре стала равняться взводу. Но в то время остатки армий, многих корпусов, дивизий и полков, словно ручейки, стремившиеся к реке, отбиваясь от превосходящих сил противника, с тяжелыми боями прорывались на восток, чтобы там снова стать полноправными боевыми единицами и бить врага.

Мочалов беспокойно заворочался на своей лесной постели. Нужно спать. Завтра снова изнуряющий марш, и силы надо беречь. Закрыл глаза и приказал себе: «Спать! Спать! Спать!»

8

ВЛАДИМИР СЛАВИН

Жестокая, снежная, морозная выдалась первая военная зима. Жутко было в городе. Ветер раскачивал на столбах трупы повешенных. Продуктов почти не оставалось. Каждая семья жила в страхе, что вот-вот в дом ворвутся незваные гости. Многих людей подстерегал насильственный угон на каторжные работы в Германию.