Люба хотела двинуться дальше и вдруг…
Нога ощутила отсутствие почвы. Инстинктивно отдернулась.
Рука направила фонарик вниз, туда, куда Багрянцева чуть не свалилась.
И…
Девчачий крик пронесся через все пространство подземелья, долетев до кабинета французского языка.
В глубокой яме, по краям прикрытой остатками гнилых досок, находился человек. В кожанке, штанах военного покроя и грубых сапогах. Его поза и лицо, сухое, черное, словно у египетской мумии из музея… Все указывало на то, что перед Багрянцевой – мертвец…
Все это отпечаталось в памяти Любы в один миг. Одного взгляда вполне хватило, чтобы насмерть перепугаться.
Не разбирая дороги, визжа, то и дело вляпываясь в паутину и уронив фонарик, Люба кинулась бежать.
«Покойники! Призраки! Ужас! Бесконечный коридор! Не выбраться! А-а-а! Никогда, никогда больше!!! Что это? Опять дверь! Заперто, не выйти! Выломать, толкать! Ой-ей-ей!»
Дверь поддалась от малейшего усилия. Неожиданный свет кольнул глаза.
Когда они привыкли к освещению, Люба поняла, что страшное уже позади. Часы показывали, что исследование туннеля заняло всего десять минут. Отсутствие окон, облезлые стены и трубы свидетельствовали о том, что Люба – в подвале какого-то здания.
Кроме Багрянцевой, тут никого не было. Отдышавшись, она принялась пробираться через нагромождение ящиков и странных, порою весьма некрасивых скульптур к лестнице наверх.
Очень скоро Люба оказалась в каком-то коридоре. Унылые крашеные стены, ряд дверей подсказывали, что тут люди не живут, а работают.
Из-за дверей слышались голоса: в основном молодые. Обстановка весьма смахивала на школу. Это и придало Любе смелости. Она приблизилась к одной двери, чуть приоткрыла, ничего не разглядела через щель и распахнула полностью.
В ту же секунду раздались крики ужаса.
Мальчишки повыскакивали из-за мольбертов, девочки, визжа, попрятались от Любы за ними. По полу загремели кисти, палитры, карандаши. А впереди всей группы, возле стола с натюрмортом, в страхе заголосила учительница.
Подхваченная общей паникой, пускай и вызванной самой Багрянцевой, она кинулась обратно к лестнице, в подвал, а там – через туннель, мимо ужасного покойника в яме, через дверь, запнувшись о фонарик, вверх, вверх, вверх…
Пока не оказалась в школе, в кабинете французского.
Ставя на место подставку с магнитофоном и маскируя все следы своей деятельности, Люба уже почти не верила, что все описанное произошло с ней. Покойник, подземелье, двери, орущие художники – не сон ли это был? Но вся последовательность событий, вид мумии, запах сырости и чернота подкопа слишком крепко засели в голове Багрянцевой, чтоб усомниться в их реальности.
А подтверждение тому, что эпизод с художниками не привиделся ей, Люба получила, едва покинув кабинет.
Увидев ее, кучка малышей бросилась врассыпную. Охранник выпучил глаза. Уборщица взвизгнула. Какой-то парень дико уставился на нее, а потом разразился долгим, нервным смехом.
К счастью, в коридоре было зеркало. Глянув сама на себя, Люба отшатнулась. Лицо, руки, одежда – в жирной грязи туннеля, в черной подвальной пыли, в пятнах ржавчины. Клочья паутины на волосах. Хоть сейчас в кино сниматься, в фильме ужасов.
Люба добежала до туалета и долго-долго пыталась отчиститься.
Потом как бы случайно «потеряла» ключ от кабинета там, где его наверняка найдут. Наконец окольными путями выбралась из школы и, чтобы не позориться, как вор прокралась к дому.
Дома, отмывшись, она первым делом, пока не было родителей, открыла книгу «История Елизаветинска», купленную десять дней назад и восхитительно пахнущую типографской краской. В разделе по девятнадцатому веку она почти сразу отыскала строки о П.П. Левкоеве.
«Стоит упомянуть еще об одной примечательной фигуре времен Николая II. Петр Петрович Левкоев, некогда купец по первому разряду, стал одним из зачинателей местной шерстяной промышленности. К 1905 году его шерстопрядильная фабрика уже насчитывала 800 рабочих и приносила годовой доход, достаточный для содержания штата прислуги в 20 человек, кареты, 8 лошадей, устройства пышных приёмов несколько раз в год, а потом и приобретения автомобиля – диковинки по тем временам. Как же печально сознавать, что эти ростки процветающего рынка были так грубо задушены большевистской нечистью! К сожалению, личная жизнь Петра Петровича складывалась не очень удачно. Известно, что с женой у него были весьма натянутые отношения, а детей не имелось вовсе. Возможно, на почве этой личной трагедии промышленник и заразился ядом революционного прожектёрства. Историками точно не доказано, но есть предположения, что он спонсировал банду, в советской литературе именуемую „кружком Морщихина“. Но даже если и так, пришедшие к власти плебейские орды не пощадили бывшего купца, не простили ему его происхождения и честно заработанных денег. В одну из ночей декабря 1918 года его пришли арестовывать. Как Петр Петрович сумел скрыться – неизвестно. Отряд чекистов даже умудрился понести потери при невыясненных обстоятельствах. Левкоевскую фабрику, конечно, национализировали, а о самом промышленнике не было больше никаких вестей: он словно испарился. Сейчас в его доме, спроектированном архитектором Ванюшиным, находится детская художественная школа».
И как же Люба раньше не додумалась, что шарик на экслибрисе Рогожина – это клубок шерсти! В одну секунду все в ее голове выстроилось по порядку. Арест Рогожина – бегство по туннелю к отцу, в убежище, о котором говорится в записке. Почти через два года – все наоборот, отец скрывается у сына. За ним погоня, подкоп обнаружен чекистами. Левкоев запирает внутреннюю дверь. Собравшиеся около нее преследователи – наверное, ломать хотели – обрушивают общим весом доски, под которыми – ловушка. И из нее уже не выбраться…
А потом сын с отцом исчезают. В Европу? В Америку? Здесь Люба была бессильна дать ответ.
Но как счастлива она была от того, что сумела узнать!
Пусть Люба не нашла родственников, зато установила факты, до сих пор неизвестные историкам! Одна! Силами только своего ума, усидчивости и решимости!
В тот день впервые выпал снег, спрятав унылую грязь поздней осени под белым покровом. И сразу на душе стало радостно…
Люба включила музыку и начала танцевать – для себя, легко, свободно, как ни на одной дискотеке.
А в пять часов позвонила Пархоменко:
– Послушай, Люба-сан! У нас невероятное событие! Я сейчас обзваниваю всех! Представь: в художке, ну, где я учусь, завелся призрак! Я сама не видела, но третий класс рассказывает, будто наблюдал его в полном составе! Вот прикинь, ага!
– Ага, – сказала Люба.
– Ну, что ты на это скажешь?
– Думаю, что призраков на свете не бывает, Аня-сан.
– Бывают!
– Что же, вам, художникам, видней, – ответила Багрянцева.
Потом положила трубку и снова начала танцевать.
Когда пришли родители, она все рассказала им как есть.
Глава 12
Маленькие победы
На другой день Люба пришла в школу с особым ощущением какой-то внутренней полноты. Теперь она знала что-то важное, свое, что никому из ребят не было доступно. То, что отличало от других. И отличало выгодно.
Недалеко от школы Изольда с Женей, как всегда, «наслаждались взрослой жизнью»: курили, заигрывали с двумя высокими парнями.
– Эй, Багрянцева! – весело крикнула Женя. – Хочешь курнуть?
– Нет, спасибо, – ответила Люба.
– А что так?
– Да как-то не тянет.
– Отстань от нее, Женька, она у нас еще маленькая девочка, с мамой-папой за ручку ходит, книжечки почитывает, – вставила Изольда, и два длинных парня с нею рядом засмеялись.
И тут Люба почувствовала нечто удивительное. В другой раз она бы непременно огрызнулась, накричала бы на девчонок, что они обе – дуры и трусихи, а она, она вот залезла в туннель, ничего не боясь. Расстроилась бы на весь день: немудрено и расплакаться, когда сразу четверо тычут в тебя пальцем! Может, даже подумала бы над тем, не начать ли курить, чтобы не подвергаться вот таким насмешкам…
Но сегодня никакой обиды не было. Люба ощутила, что ей просто наплевать, что там болтают пара хулиганок.
Багрянцева прошла мимо не менее радостная, чем с утра.
На крыльце школы ей попался Саша и поздоровался с ней так, как будто первый раз увидел.
Перед первым уроком в класс зашла Татьяна Яковлевна.
– Так, – сказала она. – Небольшая пересадка. Алиса, пожалуйста, на место Дианы, Диана – на место Алисы.
Олег, бывший сосед Дианы, этой передислокации нисколько не обрадовался. Только-только удалось заполучить соседку, у которой можно списывать, – и вот!
– Что это такое? – возмутился он.
– Ничего, – сказала классная. – А начнешь и эту обижать – сядешь один на последнюю парту.
– Что?! – возмутился Олег еще больше. – Я Дианку, что ли, обижал?! Да нужна она больно!
– Ну, раз не нужна, так и тем более, сиди с Алиной.
Алина нехотя взяла свои вещички и переехала на средний ряд, к Олегу. Диана с довольным лицом заняла ее место возле Саши Яблокова.
«Что бы это значило?» – думал 8-й «В».
Олег Коровин был хоть и не особо симпатичным, но весьма миролюбивым парнем. Чего бы ради начал он плохо вести себя с соседкой, да еще такой, которая – все знают – ходит в любимчиках?
На перемене начали шептать, что Диана наврала учительнице. Если ей так хотелось сидеть с Яблоковым, могла бы давным-давно попросить Татьяну Яковлевну и вообще не садиться с Коровиным в начале четверти. Выходит, злодейка решила напакостить Олегу? Но что он такого сделал ей?
– Да ничего я ей не делал, – уверял Олег. – Ну отобрал пенал два или три раза…
Спрашивать у Дианы толку не было, да и не хотелось. Скажешь что-нибудь не то, так она ведь еще на тебя стукнет. Так, погадав денек над новой странностью, класс разошелся по домам ни с чем.
Багрянцева немного задержалась: мыла класс вдвоем с Пархоменко. Аня-сан возила по полу веником, а Люба оттирала порошком настольную «живопись». «Кнопка выключения учителя» на самой задней парте с прилагающейся надписью «Пробовал – не помогает» отняла у нее целых десять минут. Еще пять забрала чья-то оживленная переписка насчет новой прически у Татьяны Яковлевны. Третью обнаруженную надпись Люба решила не смывать. Там говорилось: «Парень из 10-го „Б“, который сидит за этой партой! Я тебя люблю, хотя и не знаю, как тебя зовут! Позвони мне…» Не стоило, наверное, мешать чужой любви…
Спустившись в вестибюль, уже в пальто, Багрянцева опять встретила Сашу Яблокова. В этот раз он сидел на лавке вместе с Пашей, увлеченно обсуждая что-то. Люба думала пройти мимо, но мальчики махнули ей рукой.
– Привет, – сказал Удинцев. – Мы тут по поводу сегодняшнего пересаживания. Как думаешь, из-за чего это?
– Ну, всякое бывает. Мало ли… – уклончиво ответила Багрянцева.
– Мы вот с Пашей это все обдумали и пришли к выводу, – взял слово Александр.
– Помнишь ту записку про Макара? Да не волнуйся, всем ясно, что ты его не любишь! В общем, мы поняли: Диана – ее автор.
– Как это?
– А вот. Диана может попросить у классной все что угодно. Помнишь, в конце той четверти нас опрашивали, кто с кем хочет сесть? Наверняка Диана назвала как раз Олега, его пятую парту, средний ряд. Он все время на одном месте, не знаю, почему так повелось. А Диана уже третий год сидит со мной, – тут Саша немного смутился, – видно, нравится ей это. Ясное дело: она села с Олегом, чтоб подкинуть эту гнусную записку. И все просчитала: учительница посадила, не то чтобы просто так, по своей воле, приземлилась… Ирина – безответное создание, а тут еще этот конфликт меж ней и модницами, если что – их заподозрят. А вот теперь, когда все сделано, Диана снова попросила посадить ее со мной.
– Н-да, – протянула Люба.
– Только вот вопрос, – продолжил Паша. – Чем ты ей так насолила?
– Не знаю, – смутилась Багрянцева.
– Да у нее каждый второй враг! – сказал Саша. – Лучше давайте думать, как нам наказать ее!
– Напишем тоже гадкую записку!
– Не, Павел, лучше всем расскажем, что это она! Как думаешь, Люба?
– Ой, ребят, не знаю. Что-то мне не хочется об этом думать. Да и забыли все уже про ту записку.
– Вот это благородство! – протянул Паша.
– Я просто не в судебном настроении, – улыбнулась Люба.
Домой она шла, радуясь, что мальчики не поняли Дианиных мотивов. А ведь тут все было просто! На турбазе Лена с Катей снова запустили слух – и не безосновательный, – что Люба влюблена в Яблокова. Какой еще реакции на это можно было ждать от «непогрешимой» Дианы, которая уже третий год желает делить парту только с ним?!
«А Саша молодец, на это не купился! Он здорово соображает!..»
Глава 13
Сезон любви
За два следующих месяца произошло множество разнообразных событий. Анна Павловна написала на 8-й «В» три докладных. Алина, Алиса и Алена сделались брюнетками. Оля заняла пять третьих мест на школьных олимпиадах: по истории, по химии, по геометрии, по музыке и МХК; на всех городских она почему-то пролетела. Аня продолжала поиски себя. Макар с Олегом прошли полностью «Quake-3» и приступили к «Quake-4». Саша и Паша увлеклись Наполеоновскими войнами: дни напролет от них только и слышалось, что «гвардия», «уланы», «кирасиры» и тому подобное. Изольда Тарасюк заставила весь класс выучить назубок содержимое своего бельевого шкафа…
А вот Люба никак не продолжила свое изучение прошлого школы и города. Следствие Любы не то чтобы зашло в тупик, но, дав кое-какие результаты, все же не привело Багрянцеву к потомкам Евлампии. После похода в подземелье новых зацепок не было. Рогожин с женой и Левкоевым пропали одним махом в 1918 году, не оставив никаких следов.
Родители сначала не поверили Багрянцевой. Но жажда открытий, видимо, была семейной чертой. В выходные Любин папа пришел в художественную школу, представившись работником СЭС (документов не спросили, Багрянцев умел и так отлично убеждать людей), спустился там в подвал и нашел подземный ход. Останки чекиста решили не трогать.
– Пусть это будет нашей маленькой семейной тайной, – сказала мама.
Спустя некоторое время она предложила Любе изложить на бумаге все открытия и приключения. Вышло что-то смешанное между повестью и краеведческой статьей. Для пущей важности Багрянцева сослалась в ней на все книги, что были ею прочитаны в ходе расследования. Потом мама даже взяла это сочинение на работу: распечатать на хорошей технике.
В зимние каникулы Любе стукнуло четырнадцать. К этому дню она сходила в парикмахерскую, сделала то, о чем давно мечтала, – короткую стрижку и мелирование. Проснувшись утром в день рождения, Багрянцева нашла возле постели мамин подарок, самый радостный и самый долгожданный: губную помаду – не с рынка, а хорошую, французскую! Потом уселась завтракать и вдруг ощутила странную тяжесть внизу живота. Через пять минут до Любы дошло, что она наконец-то стала взрослой.
Вечером из зеркала на Любу смотрела совсем незнакомая девушка с накрашенными губами, модной прической и своей тайной.
Было и радостно, и грустно.
А в первый день третьей четверти 8-й «В» ждала потрясающая новость.
В класс вошли завуч и физичка, Тигрина Вареньевна.
– К сожалению, Татьяна Яковлевна по ряду причин уволилась из нашей школы. Так что представляю вам нового классного руководителя.
Все ахнули. Вернее, издали стон. Женя с Изольдой утекли под парты. Паша с Сашей беспокойно бросили взгляды друг на друга. Поклонница ролевых игр Аня Пархоменко обхватила обеими руками голову. Алиса побледнела. Алина покраснела. Алена закашлялась. А Диана подняла руку:
– Ирина Валерьевна, ах, Ирина Валерьевна, можно я буду помогать вам? Носить журнал, оставаться за старшую, присматривать за порядком?..
– Нет, – ответила новая классная.
– Ну, Ири-и-и-и… – заканючила подлиза.
– Нет! – повторила физичка.
И все поняли, что эра царствия Дианы завершилась.
Через месяц наступил «сезон любви»: приближался День святого Валентина, вскоре за которым ожидались 23 Февраля и 8 Марта.
– А знаешь, что обидно? – рассуждала Люба, шедшая из школы вместе с Боэмундом. – Что 8 Марта позже Дня защитника Отечества. И поэтому выходит так, будто парни как бы возвращают нам подарки и внимание. Вот не знаю, как у вас, а в старой школе мне все время поздравления доставались именно от тех, кому я дарила подарки 23-го. А если б женский день был первым, мы бы знали, кто из мальчиков действительно нас выбрал!
– Все эти вопросы мне неинтересны, – буркнула Пархоменко. – Пустая суета… Вот я вчера стал рыцарем! Меня моя сеньора посвятила! Представляешь?
– Стал?
– Ну конечно же, не «стала», ясен перец! Я же Боэмунд! И кстати! Всех предупреждаю: 23 Февраля я жду подарков! А вот с 8 Марта поздравлять меня не надо.
– Ох… Ну ты даешь! – вздохнула Люба.
– Все в порядке! Кстати, ты не хочешь быть моим вилланом? Или сервом?
– Кем?
– Игра у нас в апреле. Я же дворянин, и мне нужно поместье. А какое же поместье без крестьян? Ну, в смысле, крепостных. Они так назывались в старой Западной Европе – вилланы или сервы…
– Ну уж нет, – сказала Люба. – Что-то мне не хочется. Спасибо. Ты вот лучше мне скажи: кого с Днем святого Валентина будешь поздравлять? Уже ведь завтра. Ты записки написала?
– Если ты не хочешь быть крепостным, то можно взять тебя слугой. У нас уже полно дворян, хотим устроить пир во славу герцога, а кто нам будет блюда подавать?.. Ну, Любка, соглашайся! Оторвешься от реальности…
– Да ну тебя! Как думаешь, а если я девчонкам напишу каким-нибудь… так просто, поздравления с пожеланиями любви… Нормально будет? Вы так делаете, те, кто не влюблен? Ведь как-то скучно, если никому не написать совсем-совсем? А?
– Эх, уговорила! Будь моим оруженосцем!
– Что, – сказала Люба, примирившись с тем, что говорить о романтических делах с соседкой невозможно, – хочешь, чтобы я таскала за тобой твой жуткий меч? Да в нем, наверно, целый пуд! И кстати, где он?
Утром Аня-Боэмунд явилась в класс с огромнейшим железным «ковырялом»: видимо, затем, чтобы похвастаться своим дворянским званием и на перемене дружески сразиться с Готфридом Бульйонским из 10-го «А». Но Ирина Валерьевна, увидев грозное оружие, ужасно раскричалась и, так как времени сбегать обратно домой, положить меч и вернуться у Ани уже не было, велела оставить его в раздевалке. Новоявленному рыцарю ничего не оставалось, кроме как подчиниться «злобной сарацинке». И вот теперь меч оказался забыт. Пришлось возвращаться за ним. Люба и Аня повернули назад к школе.
Женская раздевалка состояла из двух смежных комнат. Вешалки для одежды были в обеих. Номерков и гардеробщиц не имелось. Девочки заходили утром в раздевалку, совершали свой туалет вдали от мужских глаз и вешали вещи там, где хотелось. Обычно около восьми часов там была толкучка, как в сельском автобусе. После уроков же, когда в раздевалке становилось свободнее, она делалась дамским клубом, местом для обсуждения новостей и чтения журналов. Из двух комнат предпочитали, конечно, вторую. То, что там происходило, нельзя было ни увидеть, ни услышать из коридора. Многочисленные рисунки и надписи на стенах этой комнаты могли многое рассказать о насущных проблемах и переживаниях школьниц: «Аникин козел», «Смерть Вареньевне!!!», «Кто видел мою шапку? Синяя с бамбошкой. Зина Л.».
– Ты где его оставила-то?
– Здесь, здесь, в первой комнате, – ответила Пархоменко Багрянцевой, когда они входили в раздевалку. – Только не «оставила»! Я рыцарь, а не леди!
– Ну тогда тебе нельзя сюда входить, – сказала в шутку Люба.
– Ой, и правда! – Аня выбежала вон из раздевалки.
– Люба, ты мне не поможешь? Меч лежит в углу, у входа во вторую…
– Ладно, так и быть, – сказала ей оруженоска поневоле.
Меч Люба нашла быстро: на куче пакетов с обувью он был довольно заметен. На знакомые голоса, доносившиеся из второй комнаты, Багрянцева внимания поначалу не обратила. Мало ли о чем там болтают Ленка и Диана?.. Только собственная фамилия, долетевшая до Любиных ушей в последний момент, когда она уже собралась уходить, заставила остановиться, затаиться в углу и прислушаться.
– …потому что она меня бесит, – сказала Диана. – Явилась откуда-то… И теперь у меня сплошная полоса невезения! Саша даже здороваться перестал.
– А как она смотрит на Сашу-то! Видела? Влюбилась…
– Ой, Лен, ты вот только не думай, что я ревную! А то тут болтают…
– Да я и не думаю. – В Ленкином голосе слышался смех. – Я так вообще не считаю! Вообще! Совершенно!
– …Мне просто не нравится Любка. Она возомнила, что самая умная! Типа, не то что другие! Вот я и решила ее проучить…
– Ой, ты только потише! Вообще-то идея прикольная. Но знаешь что… Если мы пошлем от ее имени признание Яблокову, есть большой риск, что нас разоблачат. Да и потом, старый это трюк, неинтересный… Давай лучше так: напишем валентинку ей самой, якобы от имени Сашки, с признанием в любви! Она обрадуется, разболтает всем, а Сашка узнает об этом и скажет, что он этого не писал. Все тут же решат, что валентинку она сама себе накатала. Вот смеху-то будет! Тут уж Багрянцевой никак не отвертеться! Все поймут, что она давно и безответно сохнет по…
– Ну долго ждать тебя?! – внезапно закричал из коридора Боэмунд.
Заговорщицы испуганно замолчали.
Люба выскользнула из раздевалки с мечом под мышкой.
Ане она про услышанное ничего не сказала, а по пути домой рассуждала о том, что раз Диана так жутко ревнует Яблокова, то, наверно, он действительно отличный парень.
Весь вечер Люба думала, как бы проучить Диану с Леной. То хотела написать им по такому же поддельному письму, какое они готовили ей, от имени, например, толстого Макара. То решила объявить всему классу о том, что случайно услышала в раздевалке, чтобы опозорить интриганок. Но, встав на следующее утро, Багрянцева поняла, что не хочет уподобляться двум пакостницам…
В большое картонное сердце, висевшее в школьном коридоре, Люба опустила поздравление для мессира Боэмунда с пожеланием ему встретить подходящую даму сердца. А через несколько часов, когда специально выбранный почтальон доставил ей записку с надписью «Любе Б. от Саши Я.», скомкала ее и выбросила, не читая – быстренько, пока никто не видел. Потом вдруг подумала: «А что, если это от настоящего Саши? Настоящее признание в любви…» Но второй валентинки от Яблокова не пришло, значит, эта, единственная, и была той, которую сфабриковали Лена и Диана.
– Ну, как улов? – спросила Аня, с удовольствием держа в руках записку от Багрянцевой.
– Да так себе… От тебя, Боэмунд, поздравление, а больше ничего.
– Ой, ну не скромничай! Я слышала, что Яблоков тебе в любви признался! – отвечала Любина соседка.
– Что?.. Откуда… слышала?
– Девчонки говорят!
– Какие еще девчонки?! – рассердилась Люба. – Лепетюхина?
– Ага. Да ты не скромничай, – хихикнул Боэмунд.
«Ну здравствуйте! – подумала Багрянцева. – Они, значит, решили слухи распускать, не дожидаясь моей собственной реакции!»
В раздевалке Оля сказала Любе: «Поздравляю!» Потом Ира взглянула завистливо. Завидев Багрянцеву, Алиса и Алина, до того болтавшие о чем-то, замолчали и уставились на нее, будто перед ними оказался инопланетянин. Люба во весь голос заявляла, что никаких записок от Саши не получала, и даже предлагала обыскать свой портфель, но народ упорно верил слухам, а не ей.
Багрянцева боялась, что сам Саша, услыхав о глупой болтовне насчет записки, будет требовать у Любы объяснений, чего доброго, подумает, что это её собственная выдумка. Но тот молчал, только стал поглядывать на Любу с подозрением.
Слухи о записке циркулировали около недели и к двадцатым числам, кажется, все выветрились.
Перед 23 Февраля все девочки тянули жребий – кто какого парня поздравляет. Любе было все равно, ну просто совершенно, абсолютно все равно, кому дарить подарок!
И достался ей Саша Яблоков.
А в день праздника Ирина Валерьевна предложила игру – испытание для парней, в котором они должны были проявить актерские способности: в первом туре – познакомиться с девочкой, во втором – утешить ее, в третьем – извиниться. Ситуации девчонки распределили заранее. Любе достались знакомство в застрявшем лифте, утешение после плохой оценки и извинение за опоздание на свидание. В первом туре как раз Саша «лифт» и вытащил. Ребята сдвинули несколько стульев, организовав подобие узкой кабины. Находясь в ней вместе с Яблоковым, Люба снова ловила на себе странные взгляды, такие же, как девять дней назад. Стараясь не обращать на них внимания, Багрянцева изображала заранее придуманный образ начитавшейся романов девицы, которая и хочет познакомиться с парнем, и боится этого, и воображает его сказочным принцем, уже мечтая о романтическом похищении. Яблоков старался так и этак, но в конце концов познакомиться ему удалось (Ирина Валерьевна просила не затягивать сценку слишком долго). Успокаивать Любу досталось толстому Макару. Тут она изобразила такое безутешное горе, что даже предложила своему утешителю пойти утопиться вдвоем. Макар стушевался, а остальные мальчишки, втянувшись в театральный азарт, стали подсказывать ему из «зала». Свидание, к сожалению, не вытянул никто. Но это 23 Февраля было самым интересным в Любиной жизни, да и остальные ребята, похоже, давно так не развлекались. Смешнее всего было, когда Иза, не читавшая ни одной книги, кроме учебников, и один из самых безнадежных лоботрясов пытались познакомиться в библиотеке. Оле Михеевой, в жизни не делавшей маникюр, досталось изображать великое расстройство из-за сломанного ногтя. «А ты его изолентой замотай!» – сразу же ляпнул Олег, который ее успокаивал. Оля не выдержала и рассмеялась. А когда интеллигентный Паша попытался извиниться перед хулиганистой Жигулиной за то, что якобы наступил ей на ногу, та сначала в своей обычной манере накинулась на него с кулаками, а потом передумала и стала изображать из себя обиженную принцессу.
Люба и Аня Пархоменко снова пошли домой вместе в тот день.
– А классно все было! – сказал Боэмунд.
– Здорово! – согласилась Багрянцева. – А знаешь, про что я тут вспомнила? Раньше, при царе, женский день был 23 февраля. Потому что это 8 марта по старому стилю!
Аня буркнула:
– Опять ты про то время! Надоело!
Но добавила, подумав:
– Если так, то я, пожалуй, все-таки приму подарки на 8 Марта тоже.
8 Марта Люба получила открытку и набор цветных ручек от Саши Яблокова. Было очевидно, что это ответ на поздравление с 23 Февраля. Но окружающие почему-то этого не хотели понять.
– А все же он писал тебе в День святого Валентина! Ну, признайся! – говорила Аня.
– Он к тебе неравнодушен! – заявила Иза, глядя с видом знатока.
– И чем же ты его так зацепила? – интересовалась Алена.
Вся эта болтовня надоела Любе до невозможности!
А когда после уроков устроили чаепитие и конкурсы для девочек и Саша с портновским метром определял самую тонкую талию, то все почему-то решили, что эта игра придумана им только ради того, чтобы пообниматься с Багрянцевой! У Дианы был такой вид, словно она лягушку проглотила. А вечером того же дня, когда Люба вышла погулять, она издалека заметила во дворе Диану и Ленку Лепетюхину, которые из-за чего-то страшно ругались.
Ложась спать, Багрянцева призналась себе в том, что разговоры про влюбленность в нее Саши ей не так уж и противны. Что плохого? Пусть все так считают. Даже интересно.
Глава 14
Чудо
В апреле Аня пришла в школу, нарядившись в черное с ног до головы. Только шнурок одной кроссовки был ядовито-розовый.
– Боэмунд, как это понимать? – спросила Люба.
– Называй меня Эмоция! – ответила Пархоменко. – А с рыцарством покончено. Навечно. Ибо надоело!
Люба улыбнулась:
– Удивляюсь я, Эмоция. Ну ладно, то, что ты все время увлекаешься другим – это понятно. Но вот новые наряды каждый месяц… На такие подвиги, наверно, даже и Алина не способна! Ты же разоришься!
– Скажешь тоже! Посмотри-ка повнимательней! Штаны у меня готские, рубашка – ролевая, кеды – неформальские, шнурок вот этот розовый остался с того года… Я в седьмом гламуром увлекалась. Только – тс-с-с! – надеюсь, все забыли это время.
И Эмоция склонилась над тетрадью, сделав вид, что усердно учится. Длинная нестриженая челка, словно занавес, отделила ее от соседки. Люба, отодвинув пальцем прядку, взглянула на Аню и спросила:
– А Тигрины не боишься? Вот наедет на тебя за розовый шнурок-то!
При «новой власти» всем приходилось ходить по струнке («Как Иванову после революции», – сравнивала про себя Багрянцева). Поэтому, когда на второй перемене физичка по-явилась в классе, Эмоция села за парту, и ее розовый шнурок стал незаметен.
На следующий день во дворе школы остановился странный автобус, и всем старшим классам велели пройти какую-то «флюорографию». Знающие люди сообщили, что это такой рентген, будут делать снимок лёгких. В тот же день в 8-м «В» разнёсся слух о том, что на снимке будет видно, кто хоть раз курил, а делают его для того, чтоб показать родителям.
В назначенное время весь женский состав 8-го «В» (мужской шел отдельно) собрался в очереди у автобуса. Воздух уже пах весной, было прохладно, сыро, но приятно оттого, что можно ограничиться лишь курточкой. Девушки по две, по три входили внутрь передвижного кабинета.
– Ну что, все? – спросила подошедшая к автобусу Ирина Валерьевна, когда почти все уже сделали флюорографию и начали подтягиваться девятиклассницы.
– Жени с Изольдой нет, – сказала Оля.
– Найдите непременно их, – велела классная. – Без этой процедуры не возьмут в девятый класс.
Девчонки бросились искать парочку. Осмотрели туалеты, окрестности школы, столовую, даже библиотеку и музей – нигде их не было. Уже решили расходиться по домам, как вдруг Багрянцевой послышался из раздевалки голос Жени. Аня, Люба и Оля кинулись туда и среди плащей и курток, в самом темном углу нашли сидящих на полу заплаканных Жигулину и Тарасюк.
