Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Огненный ангел

ModernLib.Net / Классическая проза / Брюсов Валерий Яковлевич / Огненный ангел - Чтение (стр. 18)
Автор: Брюсов Валерий Яковлевич
Жанр: Классическая проза

 

 


Эти предчувствия не обманывали меня, потому что на другой день мне предстояло увидеть вновь ту, которую я уже считал невозвратно утраченной.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Как архиепископ экзорцизмами боролся с демонами в монастыре святого Ульфа

I

Утро следующего дня было ясное и яркое, и я, вышедши рано в поле, присел на пригорке, спускавшемся к маленькой речке, отделявшей наш лагерь от монастыря, и стал прилежно его рассматривать. То был весьма обыкновенный монастырь, каких много воздвигали в старину, безо всякой заботы о красоте постройки, обнесённый толстыми стенами, заключавшими в свой квадрат грубые строения для келий и один храм, первобытно-стрельчатой архитектуры. Хотя видны были мне, с моего возвышения, и двор, содержимый весьма чисто, и кладбище, с посыпанными песком дорожками вокруг могил, и крыльца отдельных домов, но час был ещё столь ранний, что всё было пустынно и первая обедня ещё не начиналась. И довольно долго так сидел я, словно соглядатай, высматривающий путь в неприятельский город, но преданный мыслям и смутным и невыразимым, как впечатления от позабытого сна.

Мечтания мои прервал брат Фома, приблизившийся неслышно и приветствовавший меня как давнего друга, и я, как ни тягостно мне было, что потревожили моё уединение, почти обрадовался этой встрече, подумав тотчас, что от инквизитора можно узнать подробности о сестре Марии: ибо тёмное беспокойство не покидало моей души. Однако брат Фома, вместо ответа на все мои вопросы, повёл длинную и лицемерную речь о развращении века сего и начал пространно жаловаться, что потакают протестантам сами князья церкви. Так, понизив голос, словно мог нас кто услышать, сообщил он мне, что Архиепископ Кёльнский[cxciii], Герман, состоит в дружбе с Эразмом, и притом долго щадил еретиков Падерборнских, и что даже наш Архиепископ Иоанн, в свите которого мы оба состоим, не погнушался заключить союз с Филиппом Гессенским, отъявленным лютеранцем. Очень может быть, что такие клеветы рассчитаны были на то, чтобы услышать, в свою очередь, от меня доносы на других лиц, хотя бы на нашего графа, но я был очень осторожен в ответах и постоянно старался перевести разговор на то событие, ради которого было предпринято всё наше путешествие.

В конце концов брат Фома сказал мне:

— Сестру Марию многие славят как святую и уверяют, что обладает она даром исцелять больных одним наложением рук, как благочестивейший король французский. Мне, однако, скромная моя опытность подсказывает, что сестра эта состоит в сношениях с Дьяволом, который снискал её доверие, являясь к ней по ночам в образе инкуба. Такой грех, к сожалению, всё чаще проникает в святые обители, и недаром в Писании сказано о грешнике: “Се — ты почиваешь на законе и хвалишься о Боге”[cxciv]. Князь-Архиепископ надеется изгнать этого духа силою молитвы и экзорцизмов, но я так полагаю, что придётся, с прискорбием, прибегнуть к допросу и пытке, чтобы обличить порочную душу и найти соучастников преступления.

Большего я не мог добиться от инквизитора, да и беседа наша вскоре прекратилась, так как раздался в монастыре звон, призывающий во храм. С нашей высоты видно было, как сёстры выходили из дверей отдельных строений и вереницами тянулись через двор к церкви; но тщётно всматривался я в маленькие фигурки, которые, за дальностью расстояния и одетые в одинаковые серые одежды клариссинок, все были похожи друг на друга и казались марионетками уличного театра. Когда последнюю из них поглотила пасть церковных дверей и к нам стали доноситься звуки органа, мы с братом Фомою попрощались: он направился слушать мессу, а я пошёл разыскивать графа.

Графа застал я уже совершенно одетым и в настроении духа самом весёлом, чем и постарался искусно воспользоваться, чтобы проникнуть с его помощью в монастырь. Зная, на какую приманку легче всего его поймать, я напомнил ему о взглядах на демонов знаменитейшего Гемиста Плетона, веровавшего в реальность демонов, полагая их богами третьего порядка, которые, получив благодать от Зевса, ею охраняют, укрепляют и возвышают людей. Также указал я графу на возможность, что некоторые боги древности, пережив столетия, достигли нашего времени и что не кто другой, как Поджо Браччолино, повествует о древнем боге Тритоне, изловленном на Берегу Далмации, где местные прачки заколотили его насмерть вальками[cxcv]. Этими и подобными соображениями постарался я возбудить в графе интерес к событиям в монастыре, и наконец он, так как и без того подобало ему быть близ Архиепископа, объявил мне, наполовину смеясь:

— Ну, что ж, Рупрехт! Если так тебя занимают эти ангелы и демоны, вселившиеся в бедных монашенок, пойдём и поисследуем это событие на месте. Только заметь, что ни Цицерон, ни Гораций никогда не повествуют ни о чём подобном[cxcvi].

Не медля, вышли мы из нашей палатки, спустились в долину речки, перешли её по двум качающимся жердям, танцуя, как гауклеры, и скоро были уже у монастырских ворот, где сторожившая монашенка почтительно встала при нашем приближении и поклонилась знатному рыцарю чуть не земно. Граф приказал ей отвести нас к настоятельнице монастыря, с которой был несколько знаком, и она проводила нас через двор и садик в отдельный деревянный домик, в его второй этаж, по шаткой лестнице, и, юркнув первая в дверь, потом отворила её, снова низко кланяясь и приглашая нас войти. Весь этот маленький переход, путь от палатки графа до кельи настоятельницы, почему-то запомнился мне необыкновенно, словно бы врезал мне в память его картину некий гравёр, так что сейчас выступают передо мной отчётливо все изгибы дорожек, все виды, менявшиеся при поворотах, все кусты по сторонам.

Келья настоятельницы была невелика и вся заставлена мебелью, старинной и тяжёлой, со множеством святых изображений везде: статуй Девы Марии, распятий, чёток, повешенных на стене, различных благочестивых картинок. При входе нашем настоятельница, женщина уже весьма пожилая, имя которой в монашестве было Марта, но которая происходила из знатного и богатого дома, сидела, словно вся ослабнувшая, в глубоком кресле, причём близ неё была только её келейница, но напротив уже стоял как докладчик брат Фома, успевший втереться и сюда. Граф очень почтительно назвал себя, напомнив прежнее знакомство, и настоятельница, несмотря на преклонные годы, следуя, вероятно, уставу монастыря, приветствовала его тоже весьма низким поклоном.

Наконец, после разных других учтивостей, требуемых тем, что итальянцы называют bell parlare[72], все мы заняли свои места, граф сел в другое кресло против настоятельницы, а я и брат Фома стали сзади него, как бы люди его свиты. Только тогда наконец обратился разговор на свою истинную тему и граф начал расспрашивать мать Марту о сестре Марии.

— Ах, высокочтимый граф! — отвечала мать Марта, — то я пережила за последние две недели, что никогда, по милосердию Божию, не чаяла испытать во вверенном мне монастыре. Вот скоро пятнадцать лет, по мере своих слабых сил, пасу я стадо моих овец, и наша обитель была до сих пор украшением и гордостью страны, ныне же стала соблазном и предметом раздора. Скажу вам, что иные теперь даже боятся приближаться к стенам нашего монастыря, уверяя, что в него вселился Дьявол или целый легион злых духов.

После таких слов граф стал вежливо настаивать, чтобы настоятельница рассказала нам подробно все события последнего времени, и она, не сразу и неохотно, приступила наконец к подробному рассказу, который передам я здесь в изложении, ибо речь её была слишком пространной и не во всём искусной.

Месяца полтора тому назад, по словам матери Марты, пришла к ней безвестная девушка, назвавшая себя Марией, и просила, чтобы позволили ей остаться при монастыре хотя бы на должности самой последней служанки. Пришедшая понравилась настоятельнице своей скромностью и разумностью своей речи, так что, пожалев бездомную скиталицу, не имевшую с собой решительно никаких вещей, она позволила ей жить в монастыре. С первых же дней новая послушница Мария проявила ревность необыкновенную в исполнении всех церковных служб и усердие неистовое в молитве, часто всю ночь до первой обедни проводя на коленях перед Распятием. Вместе с тем заметили вскоре, что множество чудесных явлений сопровождало Марию: ибо то под руками её несвоевременно распускались на зимних стеблях цветы; то видели её в темноте осиянной некиим светом, словно нимбом; то, когда молилась она в церкви, раздавался близ неё нежный голос, исходивший из незримых уст, которые пели святую кантику; то на ладонях её выступали святые стигматы, словно от пригвождения ко кресту. В то же время открылся у сестры Марии дар чудотворения, и она стала исцелять всех больных одним прикосновением, и стало их стекаться в монастырь всё больше и больше из окрестных селений. Тогда настоятельница спросила у Марии, какой силой творит она эти чудеса, и она призналась, что неотступно сопровождает её один ангел, который даёт ей наставления и поучает подвигам веры, причём объяснила это всё столь чистосердечно, что трудно было усомниться в её исповеди. Сёстры же монастыря, восхищённые её дивными дарованиями, соединёнными к тому же с крайней скромностью и почтительностью ко всем, — были исполнены пламенной к ней любовью, радуясь, что девушка, столь святая, вошла в их союз, и, конечно, не почитали уже её послушницей, но равной себе или даже первой среди других.

Всё это длилось более трёх недель, и за это время слава сестры Марии возрастала как в округе, так и в самом монастыре, где явились у неё поклонницы преданнейшие, не покидавшие её ни на шаг, славившие её добродетели громогласно и почти поклонявшиеся ей, как новой преподобной. Но среди остальных сестёр нашлись, понемногу, и недоброжелательницы, которые стали высказывать сомнения, подлинно ли Божеским наитием творит свои исцеления сестра Мария и не есть ли всё происходящее в обители новые козни древнего врага рода человеческого — Дьявола? Обратили внимание, что явления, везде сопровождающие сестру Марию, не всегда подобали ангельской воле, ибо порой слышались близ неё как бы удары невидимым кулаком в стену, или при ней некоторые предметы сами собой вдруг падали, словно брошенные, и тому подобное. Потом некоторые из сестёр, приблизившихся к сестре Марии, на исповеди покаялись духовнику, что с недавних пор начали их бороть странные соблазны, а именно: ночью в их кельях стали им являться образы прекрасных юношей, как бы сияющих ангелов, которые уговаривали вступить с ними в плотскую любовь. Когда обо всём этом сказали сестре Марии, она весьма опечалилась и просила удвоить молитвы, усилить посты и ревность иных монашеских подвигов, говоря, что там, где близко святое, всегда рыщут и духи коварства, ища погубить добрые семена.[cxcvii]

Однако, хотя сестра Мария и её приверженицы действительно молились неустанно и подвергали себя всякого рода благочестивым испытаниям, проявления злой силы в монастыре стали усиливаться с каждым днём. Таинственные стуки в стены, в пол, в потолок слышались везде, как в присутствии сестры Марии, так и без неё; проказливые руки по ночам опрокидывали мебель и даже святые предметы, путали содержимое в ящиках, производили всякого рода беспорядок в комнатах и храме; порой неизвестно кто метал с поля в монастырь тяжёлые камни, словно осыпая его ядрами, что было весьма страшно; в тёмных проходах сёстры ощущали прикосновения незримых пальцев или вдруг попадали в чьи-то тёмные и холодные объятия, что наполняло их трепетом несказанным; затем демоны стали показываться воочию, в виде чёрных кошек, являвшихся неведомо откуда и забиравшихся смиренным сёстрам под одежду.

Первое время настоятельница пыталась бороться с грехом и наваждением уговорами и молитвами; после монастырский священник читал достодолжные молитвы и кропил все покои святой водой; ещё после пригласили известного заклинателя из города, который двое суток творил экзорцизмы, заговаривал хлеб и воду, сор и пыль, но смятение только всё возрастало. Видения стали являться во все часы дня и ночи и во всех углах: призраки показывались сёстрам во время молитвы, во время обеда, на постели, там, куда шли они за своей нуждой, в кельях, на дворе, в церкви. Стали раздаваться неизвестно откуда звуки арф, и сёстры не имели сил одолеть искушение и начинали плясать и кружиться. Наконец, демоны стали входить в сестёр и одержать их, так что, повергнув на пол, подвергали всяким спазмам, корчам и мучениям. Сестра Мария, хотя она тоже не избегала таких припадков, продолжала уверять, что это лишь натиски злого воинства, с коими должно бороться всеми силами, следуя указаниям её ангела, и оставались сёстры, которые продолжали верить ей и чтить её. Но зато тем яростнее кляли её другие, говоря, что это она напустила порчу на монастырь, и обвиняя её в пакте с дьяволом, так что совершилось великое разделение в обители и распря постыдная и губительная. Тогда-то, в такой крайности, решено было обратиться к князю-Архиепископу, коему, по преемству от святых Апостолов, дано в сём мире вязать и разрешать грехи наши.

Вот что рассказала нам мать Марта, в длинной и запутанной речи, хотя она повторяла её, по-видимому, не первый раз, и, пока она говорила, узнавал я с несомненностью черты из образа Ренаты, так что страх и отчаяние разом вселились в мою душу, тоже как демоны, и я слушал повествование, как осуждённый чтение смертного приговора. Когда настоятельница кончила рассказ, граф, проявивший к нему неожиданное для меня внимание, спросил, нельзя ли призвать сюда сестру Марию, чтобы задать ей несколько вопросов.

— Несколько дней, — отвечала настоятельница, — что я запретила ей выходить из кельи, ибо присутствие её возбуждает волнение — и за трапезой, и в часы святой мессы. Но тотчас я пошлю за ней и прикажу привести её.

Мать Марта сказала вполголоса несколько слов своей келейнице, и та, поклонившись, вышла, а я, при мысли, что сейчас увижу Ренату, едва мог стоять на ногах и принужден был опереться на стену, как человек совсем пьяный. А между тем, как послушница ходила за сестрой Марией, настоятельница сказала графу следующее:

— Высокочтимый граф! Я, что бы ни было, но должна сказать вам, что, со своей стороны, обвинить бедную Марию не могу ни в чём. Не знаю, верно ли, что сопровождает её ангел Божий, но убеждена, что по воле своей не вступала она ни в какой союз с демоном. Вижу, что она очень несчастна, и сегодня жалею её столь же, как в день, когда она, неимущая и голодная, пришла просить у меня приюта.

За эти благородные слова готов я был пасть на колени перед почтенной женщиной, но тут отворилась дверь, и вслед за келейницей, тихой поступью, с глазами опущенными, в одежде монахини, с покрытой головой, вошла — Рената и, сделав низкий поклон, остановилась перед нами. Я не мог не узнать её, хотя бы и в несвойственном ей сером одеянии клариссинки, не мог не узнать её лица, любимого всеми силами моего сердца, знакомого, как самый дорогой в жизни образ, — хотя и побледневшего, измождённого страданиями последних недель. Рената была всё та же, какой я знал её, то исступлённо-страстной, то в последнем бессилии отчаянья, то в необузданном гневе, то спокойно-рассудительной среди книг, то милой, доброй, ласковой, нежной, кроткой, как дитя, с детскими глазами и с детскими, чуть-чуть полными губами, — и я, в тот миг, потеряв последнее обладание собой, невольно воскликнул, обращаясь к ней:

— Рената!

Все, бывшие в комнате, невольно обернулись ко мне, ибо до той минуты я не вымолвил ни слова, а Рената, не сделав ни движения, только подняла на меня свои ясные глаза, одно мгновение смотрела мне прямо в лицо и потом произнесла тихо и раздельно:

— Отойди от меня, Сатана!

Граф, изумлённый, спросил меня:

— Разве ты, Рупрехт, знаешь эту девушку?

Но я уже поборол своё волнение, поняв, что вся надежда для меня заключается в соблюдении тайны, и ответил:

— Нет, милостивый граф, я вижу теперь, что ошибся: этой я не знаю.

Тогда граф сам обратился с вопросом к сестре Марии:

— Скажите мне, милая девушка: знаете вы, в чём вас обвиняют?

Своим обычным, очень певучим, голосом, в котором теперь было, однако, необычное смирение, Рената отвечала:

— Господин! Я пришла сюда искать мира, потому что измучилась слишком, и не обращалась ни к кому с мольбой, кроме как к Всевышнему Богу. Если враги мои ищут погубить меня, может быть, у меня и недостанет сил с ними бороться.

Подумав, граф спросил ещё:

— Видали ли вы сами когда-либо демонов?

Рената отвечала с гордостью:

— Я всегда от них отворачивалась!

Тогда граф задал свой третий вопрос:

— А вы верите в существование злых духов?

Рената возразила:

— Я верю не в злых духов, но в слово Божие, которое об них свидетельствует.

Граф улыбнулся и сказал, что больше ему спрашивать пока не об чем, и Рената, снова низко поклонившись, покинула келью, не взглянув на меня вторично, а я остался, потрясённый этой встречей более, чем самым страшным видением. Не помню я, о чём после того говорили между собой граф и мать Марта, но, впрочем, разговор их вскоре прервался, ибо прибежала сестра-ключница, говоря, что его высокопреподобие приказывает немедленно всем сёстрам и всем приехавшим с ним собраться в церкви. Настоятельница, конечно, торопливо встала, отдавая приказания, а граф обратился ко мне и сказал:

— Пойдём и мы, Рупрехт. Да почему же ты так бледен?

Последнее замечание показало мне, что я не сумел утаить от других своего смущения, и потому я сделал все усилия, чтобы сохранить спокойный вид, сжимая зубы до боли и напрягая всю свою волю.

Когда выходили мы из домика, где жила настоятельница, брат инквизитор, идя сзади графа, спросил меня, по-видимому, не без коварства:

— Что вы теперь думаете о сестре Марии: не были ли слова мои, вам сказанные утром, истиною?

Я возразил:

— Думаю, что тут нужно ещё подробное исследование, ибо многие стороны дела для меня темны.

Брат инквизитор радостно подхватил мою мысль и стал распространять её так:

— Вы, конечно, правы, и мы оба с вами видим, что истинного следствия произведено ещё не было. Прежде всего должно установить, что здесь имеет место (ибо влияние дьявола сомнению уже не подлежит): одержание или овладение; possessio sive obsessio. В первом случае эти обсерватинки[cxcviii], и особенно эта сестра Мария, грешны союзом с демонами, коих допустили они в самое своё тело; во втором виноваты они лишь слабостью духа, что позволили бесам извне управлять собою. Много существует средств к открытию этого, как, например: у одержимых не идёт кровь[cxcix], если порезать тело ножом, благословив его; они могут держать красный уголь в руке, не обжигаясь; также не тонут в воде, если туда бросить их связанными[cc], и тому подобное. Затем необходимо выяснить, причиняли ли виновные ущерб лишь своей душе или также и окружающим: изводили ли они наговорами скот и людей, делали ли женщин бесплодными, напускали ли дожди и туманы, подымали ли бури, выкапывали ли трупы младенцев и подобное[cci]. Наконец, надлежит установить точно, какие именно демоны проявили здесь свою богомерзкую деятельность, их имена, их излюбленные внешние облики и те заклятия, коим они подчиняются, — дабы впоследствии легче было противостоять их губительному влиянию.

Брат инквизитор говорил ещё многое другое, но я постарался не слушать его диалектики, ибо казалось мне, что каждое его слово обрызгано омерзительной, ядовитой слюной. Стараясь обрести уединение среди своих спутников, я начал про себя шептать молитвы, ибо не к кому мне было обратиться, кроме Всевышнего, и говорил так: “Господи, если хочешь ты, чтобы я в тебя веровал, сделай так, чтобы сегодня всё обошлось благополучно!” И поистине, от сердца была моя молитва, и мне хочется вспомнить слова божественного Спасителя об Отце нашем небесном: “Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?”

II

Медленно подвигаясь вперёд, дошли мы всё же до дверей храма, где уже толпилось немало народа, ибо собрались не только все приехавшие с архиепископом, но и многие из окрестных жителей, а, конечно, было бы любопытных, желающих видеть своего князя и его борьбу с демонами, и гораздо больше, но по его собственному приказанию простых крестьян в монастырь не пропускали, и они толпились за воротами. Для нас, которые шли с графом, проход в церковь был, разумеется, свободен, и тотчас оказались мы под крестовыми сводами старинного храма, тёмного, угрюмого, гулкого, но не лишённого своего величия, и я стал всматриваться в ряды серых монашенок, жавшихся, как испуганная стая голубей, ceu tempestate columbae[73], как говорит Вергилий Марон, все в одной стороне; но Ренаты среди них не было. Граф, а близ него и я с братом Фомою, заняли места на первой скамье, и на несколько минут, пока длилось общее молчаливое и томительное ожидание, углубился я в горестные воспоминания о тех днях, когда в других церквах, таясь за колоннами, так же выискивал я глазами Ренату. Я знал, что сейчас она войдёт сюда, что я вновь увижу её, и от этого сознания моё сердце в груди колотилось, как сердце робкой ящерицы, которую схватила грубая рука человека.

Скрип двери заставил меня поднять глаза, и я увидел, как из сакристии, с двумя своими келейницами, вышла сначала мать Марта, за ней, потупив глаза, но поступью твёрдой — Рената, а сейчас же после них, едва прошли они к другим сёстрам, — князь-Архиепископ, в сопровождении двух прелатов и монастырского священника. Архиепископ был в торжественном облачении, шитом золотом, с эпитрахилью на плечах, с богатым епископским посохом в руке, в инфуле, ещё более роскошной, нежели на вечере в замке, по рубцам унизанной драгоценными каменьями, сверкающими при свете зажжённых, несмотря на полдень, восковых свеч, и все, при его входе, пали на колени. Архиепископ с прелатами прошёл прямо к алтарю, где, также став на колени, прочёл молитву “Omnipotens sempiterne Deus”[74], и, когда кончил, вся церковь в один голос ответила: “Amen”, в том числе и Рената, которая, одиноко от других, впереди скамеек, стояла на коленях, на виду у всех. Потом, встав и обратившись к нам, Архиепископ голосом громким и чётким воззвал: “Te invocamus, te adoramus”[75] и далее, и мы все отвечали ему тем же. Наконец, благословив воду, он этой освящённой водой брызнул на все четыре страны света и, сев на архиепископское кресло, приказал Ренате приблизиться.

Взоры мои были связаны с образом Ренаты так прочно, что, думаю я, никакая сила в ту минуту не могла бы повернуть мою голову в другую сторону, и я видел каждое малейшее колебание одежды Ренаты, когда, медленно поднявшись, она сделала несколько шагов вперёд и вновь, перед самым креслом архиепископа, опустилась наземь. Архиепископ сделал знак креста на её челе, возложил благословляюще руки на её голову и произнёс новую молитву “Benedicat te omnipotens Deus, Pater et Filius et Spiritus Sanctus”[76], которую выслушала Рената в тихой покорности и на которую все мы вновь отвечали “Amen”. У меня же, пока длились все эти обряды, так как видел я, что во всём Рената проявляла себя верной дочерью святой церкви и что не было никаких следов присутствия злой силы, — возникла радостная надежда, что всё может обойтись благополучно, словно первая полоска яснеющей зари, проглянувшая во тьме моей души.

После второй молитвы архиепископ опять встал и обратился к нам всем с такой речью:

— Возлюбленные братья и сестры! Достаточно ведомо, что дух Тьмы принимает часто облик ангела Света, чтобы тем вернее соблазнить и погубить слабые души. Но на то и дан нам духовный меч, чтобы отсечь в таком случае ему постыдную морду, и мы призываем вас не страшиться более. Ты же, любезная дочь наша, ответь нам: какое имеешь ты свидетельство, что видения твои от Господа, а не от Дьявола?

Тут вновь услышал я голос Ренаты, тихий, сдержанный, но ясный, и она сказала:

— Высокочтимый отец! Я не знаю, от кого мои видения, но тот, кто является мне, говорит мне о Боге и о Добре, призывает меня к жизни непорочной и клянет мои прегрешения, — как же я ему не поверю?

Но едва только Рената кончила эти слова, как вдруг, кругом неё, в пол, словно бы изнизу, раздались быстрые и порывистые удары, те самые, о которых говорила она, что это стучат “маленькие”[ccii]. В тот же миг в церкви произошло великое смятение: среди сестёр послышались вскрики, все зашевелились, и я сам не мог преодолеть внезапного ужаса, потрясшего меня, а Архиепископ, гневно и мощно ударив посохом, воскликнул:

— Чьи это козни? отвечай!

Мне лица Ренаты не было видно, но по дрожи её голоса я понял, что она — в величайшем волнении, и голосом очень тихим она произнесла:

— Отец! Это — враги мои.

Архиепископ, не теряя обладания собой, начал заклинание, говоря сначала на нашем языке:

— Выступи вперёд, тёмный дух, ежели обрёл ты себе пристанище в этом святом месте! Ты — отец лжи, и разрушитель истины, и выдумщик неправоты; узнай же, какой приговор произнесёт ныне наша простота твоим исхищрениям! Разве же ты, осуждённый дух, не подчинишься воле нашего Создателя? Ты впал в смертный грех и низвержен был со святой горы в тёмные пропасти и в бездны преисподней. Ныне же, гнусное создание, кто бы ты ни был, к какой адской иерархии ни принадлежал, но если, по попущению Божию, ты обманом вторгся в доверие сих благочестивых женщин, мы называем Отца Всемогущего, мы умоляем Сына Искупителя, мы призываем благословенного Духа Святого против тебя! О, древний змий! тебя анафемствуем, тебя изгоняем, тебя проклинаем, от твоих деяний отрицаемся, это место тебе воспрещаем, да бежишь, устыженный, униженный, изгнанный, в места странные и безводные, в пустыни ужасные, людям недоступные, и там, прячась и грызя узду своей гордости, да ожидаешь ты страшного дня последнего Суда! Не насмеёшься ты над служительницами Иисуса Христа, не обманешь никого из них, беги поспешно, уходи скоро, оставь их поклоняться Богу в мире!

Но пока Архиепископ произносил эти проклинания и заклинания, стуки не только не прекращались, но всё возрастали и начали раздаваться уже не только в полу, но в скамьях, в стенах церкви и даже доносились с её высоких крестовых сводов, причём сила их увеличивалась, и уже казалось, что ударяют со всего размаха могучим молотом. Вместе с тем увеличивалось и смятение в церкви, ибо многие из зрителей в страхе искали выхода, а среди сестёр поднялся крайний переполох: одни из них трепетно прижимались друг к другу, как овцы при появлении волка, другие же, не выдержав, кричали Ренате проклятия и укоры. А сама Рената оставалась неподвижной, как статуя, вырезанная из дерева, не подымаясь с колен, но и не наклоняя голову, словно бы всё, происходившее вокруг, её не касалось.

Наконец, из рядов сестёр, одна монахиня, юная и красивая, сколько мог я разглядеть, вдруг вырвалась вперёд, выбежала на середину церкви, делая страшные движения и что-то крича непонятное, а потом поверглась на пол и начала биться в том припадке одержания, какие случалось мне наблюдать у Ренаты. Тут, в страхе и смущении, все повскакали со своих мест, и я тоже устремился к упавшей девушке и видел, как она страшно вытягивалась, причём живот её выпучивался под одеждой, словно бы она вдруг становилась беременной. Но Архиепископ властным голосом приказал всем оставаться неподвижными. Потом, приблизившись к несчастной, он велел прелатам крепко связать её святыми эпитрахилями, чтобы она не могла биться, и, брызнув в лицо ей святой водою, спросил громко, обращаясь к ней:

— Здесь ли ты, проклятый сеятель смуты?

И связанная сестра отвечала, причём устами её говорил вошедший в неё демон, так: “Я здесь!”

Этим ответом мы были поражены больше, чем всем предшествовавшим, а Архиепископ спросил снова:

— Заклинаю тебя именем Бога живого, отвечай: ты злой дух?

Сестра отвечала: “Да!”

Архиепископ спросил:

— Ты тот, который соблазнил сестру Марию под обликом ангельским?

Сестра отвечала: “Нет, ибо нас здесь много”.

Архиепископ спросил:

— Отвечай, с какой целью измыслили вы сей обман и ложными ликами обольстили служительниц Бога?

Ответа не последовало, и Архиепископ спросил снова:

— Имели ли вы постыдное намерение погубить вечное блаженство сих благочестивых сестёр и все общежитие от святости обратить в нечестие?

Сестра отвечала: “Да!”

Архиепископ спросил:

— Отвечай: имели ли вы сообщниц среди сестёр этой обители?

Сестра отвечала: “Да!”

При этом ответе все, толпившиеся вкруг, содрогнулись, а Архиепископ спросил:

— Кто же был такой сообщницей? Не та ли, в теле которой ты сейчас обретаешься?

Сестра отвечала: “Нет!”

Архиепископ спросил:

— Тогда не сестра ли, именующая себя Мария?

Сестра ответила: “Да!”

Я понял в эту минуту, что то был произнесён смертный приговор Ренате, а Архиепископ, вновь брызнув святой водой на поверженную и связанную сестру, начал заклинать одержащего её демона, чтобы он вышел из её тела.

— Дух лукавый и порочный, — говорил Архиепископ, — приказываю тебе — покинь это тело, которое неправо избрал ты своим местопребыванием, ибо оно есть храм Духа Святого. Изыди, змея, поборник хитрости и мятежа! Изыди, хищный волк, полный всяческой скверны! Изыди, козёл, страж свиней и вшей! Изыди, ядовитый скорпион, проклятая ящерица, дракон, рогатая гадина! Повелеваю тебе именем Иисуса Христа, ведующего все тайны, иди вон!

При этом последнем заклинании связанная сестра стала особенно сильно биться и стонала уже от своего лица:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24