Шаннара - Первый король Шаннары

Она отрицательно покачала головой:

— Я знаю, что ты имел в виду. Можешь не извиняться. Мы ведь друзья, Кинсон. А друзья понимают друг друга.

Девушка ободряюще улыбнулась, задержав взгляд на нем, и в этот момент Кинсон подумал: а ведь она права, они действительно стали друзьями. Но сейчас же поймал себя на мысли, не имела ли она в виду нечто большее.

ГЛАВА 26

Теперь, после того как все ушедшие вместе с ним из Паранора пошли своей дорогой, Бреман остался один. Он направился на север, к Хейдисхорну. Старик выехал на равнины Рэбб и пробирался сквозь утреннюю мглу, а тем временем в безоблачном небе вставало солнце. Он придерживал лошадь, все больше удаляясь на восток от собирающейся в путь армии Северной Земли, дабы не попасться на глаза разведчикам, которых северяне непременно вышлют вперед, а заодно и отставшим солдатам, которых всегда хватает. Издалека до него доносились громыхание повозок и орудий, скрип упряжи — словом, вся та бестолковая и шумная возня, которая разворачивалась в предрассветной мгле. Бреман, окутанный магическим покровом, чтобы даже случайно его не смогли увидеть, прислушивался к этой мешанине звуков, стараясь различить в ней что-либо угрожающее, и пристально наблюдал за любым движением, которое легко не заметить в тумане.

Время шло, и солнце начало рассеивать мглу. Звуки утренней суеты в лагере северян становились тише, удаляясь на запад, и Бреман почувствовал себя спокойнее. Теперь он видел равнины более отчетливо, видел сухие плоские пространства выжженной земли и сгоревшей травы, пыльные просторы, простиравшиеся от анарских лесов до Рунных гор, затоптанные северянами, растрескавшиеся и замусоренные. Он пробирался через груды мусора, оставшиеся там, где прошла армия, размышляя, до чего уродлива и бессмысленна война. За спиной у него висел меч Урпрокса Скрела, который теперь, после ухода Кинсона, он нес сам. Старик ощущал его тяжесть, как постоянное напоминание о том, что ему предстоит, и думал, зачем с таким упорством взваливает на себя эту ответственность. Насколько проще было бы не делать этого. Он не находил определенной причины, которая заставила его взвалить на себя это бремя. Никто его не принуждал, он сам сделал выбор, и в это утро, направляясь в сторону Зубов Дракона навстречу будущему, ему оставалось только удивляться, что за странная потребность привела его к такому решению.

К середине дня Бреману так и не удалось найти на равнинах воду, поэтому он продолжил путь без остановки. Старик на время спешился и пошел пешком, укрывшись капюшоном от полуденного солнца, сверкающим белым шаром повисшего в небе и с безжалостной настойчивостью выжигающего землю. Друид размышлял над той колоссальной опасностью, перед лицом которой оказались жители Четырех Земель. Они представлялись ему такими же беззащитными, как земля против солнца. Так много зависело от никому не известных вещей — от магической силы меча, от его владельца, от того, чем окончатся поиски, которые ведет каждый из членов их маленького отряда, от того, сумеют ли они все собраться в нужное время в нужном месте. Успех, если рассматривать все его составляющие в отдельности, казался практически невероятным. И все же о поражении было невозможно даже думать.

С наступлением ночи Бреман расположился в лощине, где маленький ручеек да редкая трава давали возможность накормить и напоить лошадь. Старик поел немного хлеба и напился из бурдюка. Он смотрел, как ночь открывает свою звездную витрину, и над южным горизонтом заметил восходящий месяц. Друид сидел, держа меч на коленях, и в который раз размышлял о том, что с ним делать. Он провел пальцами по краям Эйлт Друина, словно надеялся этим прикосновением раскрыть секрет его магии. Король Серебряной реки пообещал: Бреман узнает, что нужно делать. Время шло, а старик все сидел и думал. Вокруг царила тихая спокойная ночь. Теперь армия Северной Земли была слишком далеко, чтобы он мог слышать ее или видеть ее огни. В эту ночь равнины Рэбб принадлежали ему, и старику казалось, будто он — единственный живой человек во всем свете.

На рассвете он поехал дальше, стараясь не упустить лучшую часть дня. Небо подернулось облаками, и жара немного спала. Из-под копыт лошади маленькими взрывами поднималась пыль, разлетавшаяся и рассеивавшаяся от дуновения нежного западного ветерка. Местность впереди начала меняться, снова становясь зеленой там, где с Рунных гор стекали воды Мермидона. Над равниной небольшими рощицами поднимались деревья, стерегущие родники и его притоки. В конце дня он переправился через реку по широкой отмели и устремился в сторону Зубов Дракона. Старик мог остановиться и отдохнуть, однако предпочел идти дальше. Время — суровый надсмотрщик и не позволяет жалеть себя.

С наступлением ночи друид достиг предгорий, ведущих к Сланцевой долине. Он спешился и привязал лошадь вблизи источника. Старик, любуясь, как солнце садится за Рунные горы, съел свой обед, думая о том, что ему предстоит. С одной стороны — долгая ночь. С другой — успех или неудача. Он мог с легкостью прекратить все это, но неопределенность была слишком велика. Какое-то время Бреман думал неизвестно о чем, пока не понял, что вспоминает отдельные эпизоды своей жизни и заново осмысливает их, как будто пытаясь получить подтверждение своим возможностям. Он радовался каждому малейшему успеху своих попыток остановить Чародея-Владыку. Но старик знал, что это опасная игра, в которой один неверный шаг может оказаться роковым и все, чего он достиг, будет сведено на нет. Бреман удивлялся такой несправедливости, однако понимал, что никогда в истории справедливость не определяла того, чему суждено произойти.

Когда наступила полночь, он встал и направился в горы. Старик был одет в черные одежды своего ордена и нес волшебный меч Урпрокса Скрела. Он улыбнулся. Меч Урпрокса Скрела. Его следовало бы назвать как-нибудь иначе, раз он больше не принадлежит кузнецу. Но другого имени для него пока не было, не появится оно до тех пор, пока не объявится его будущий владелец и не определится его предназначение. Он бросил думать о названии меча, вдыхая ночной воздух, такой холодный и чистый в предгорьях, такой ясный, что казалось, будто сквозь него можно видеть бесконечно далеко.

Бреман шел через ущелья и перевалы, которые вели в Сланцевую долину, и достиг своей цели, когда до рассвета оставалось еще несколько часов. Какое-то время он стоял на краю долины и смотрел вниз на гладкий как стекло Хейдисхорн, в котором отражалось ночное небо, освещенное звездами. Глядя в зеркало его безмолвных вод, друид невольно задумался над секретами, таящимися в озере. Сможет ли он подобрать ключ хотя бы к некоторым из них? Удастся ли ему открыть хотя бы один или два, те, что позволят выиграть битву? Духи умерших ревностно хранили секреты, возможно потому, что это было единственное, что осталось у них от той жизни, которую они покинули, ведь у мертвых просто слишком мало того, что они могут назвать своим.

Друид сидел среди каменных глыб, смотрел на озеро и размышлял над его тайнами. Что значит жизнь после смерти, когда ты превращаешься в духа? Что значит жить в водах Хейдисхорна? Испытывают ли мертвые что-нибудь похожее на чувства живых? Остаются ли с ними воспоминания, стремления и потребности? Есть ли смысл в существовании, после того как умирает тело?

Как много неизвестного. Но Бреман был стар, а значит, скоро все эти секреты должны открыться ему.

За час до рассвета он взял меч и пошел вниз, в долину. Старик тщательно выбирал дорогу среди осыпей вулканического стекла, боясь оступиться, и изо всех сил старался не думать о том, что ему предстоит. Он шел, мысленно погруженный в самую глубину своего существа, и пытался успокоиться, собраться с мыслями и поточнее сформулировать, что ему нужно. Ночь была тихой и мирной, но Бреман уже ощущал под землей легкое волнение. Спустившись по склону в долину, он вышел на берег Хейдисхорна и остановился. Мгновение он стоял не шелохнувшись, чувствуя, как постепенно его охватывает неуверенность. От того, что должно было произойти, зависело слишком многое, а он понятия не имел, как поступить.

Старик положил меч перед собой у самой воды и выпрямился. Теперь будь что будет. Время не ждет.

Бреман начал произносить заклинания и делать руками движения, вызывающие духов. Он действовал с выражением угрюмой решимости, отгородившись от сомнений, неуверенности и, насколько возможно, отбросив страхи. Друид почувствовал, как дрогнула земля и озеро заволновалось в ответ на его призыв. Небо потемнело, словно его скрыли облака, звезды исчезли. Воды озера зашипели, закипая, и раздались голоса умерших, которые делались все громче, переходя от шепота к стонам и крикам. Бреман почувствовал, как окрепла его решимость, словно для того, чтобы защитить от воздействия духов. Он напрягся и застыл, лишь стремительный полет мысли нарушал это окаменение. Теперь он прервал заклинания, снова поднял меч и отступил назад. Озеро страшно вспенилось, брызги полетели во все стороны, а голоса слились в безумной какофонии. Друид стоял, словно вросший в землю, и ждал того, кто должен был прийти. Теперь он был заперт в долине, отрезан от всего живого, один среди мертвых. Любая оплошность — и никто ему не поможет. Если он потерпит неудачу, никто не придет за ним. Что бы ни принес с собой этот день, все это ляжет только на его плечи.

Внезапно озеро вулканом взорвалось в самом центре, и прямо в воздух огромным черным столбом воды взвился гейзер. Глаза Бремана расширились. Такого он прежде никогда не видел. Столб поднялся до самого неба, и его воды застыли неподвижно, не опадая вниз. Вокруг него призрачно затрепетали мерцающие очертания духов. Они появлялись целыми стаями, вылетая не из озера, а из водяного столба, выброшенные из его пенной массы. Духи плыли по воздуху, словно по воде, и их маленькие силуэты сливались в сверкающий калейдоскоп на фоне черной ночи. Вращаясь, они вскрикивали резкими, пронзительными голосами, как будто именно сейчас должно было осуществиться все, чего они когда-либо желали.

Вдруг из середины столба донесся громоподобный кашель, и Бреман невольно отшатнулся, почувствовав, как земля под ногами вспучилась от невероятной силы этого звука. Он с ужасом подумал, что, должно быть, в чем-то ошибся. Наверно, сделал что-то не так. Однако было слишком поздно что-либо менять и слишком поздно бежать.

Выпуклое изображение Эйлт Друина на рукояти меча, который он держал в руках, начало светиться.

Бреман вздрогнул, как будто его обожгло:

— О духи!

Водяной столб раскололся надвое, треснув ровно посередине, словно его поразила молния. Изнутри хлынул свет, такой яркий, что Бреману пришлось зажмурить глаза. Стараясь заслониться, он поднял руки, держа перед собой меч, как будто тот мог защитить его от опасности. Свет ярко вспыхивал, и с каждой вспышкой стали появляться темные силуэты. Один за другим они материализовывались, превращаясь в закутанные в плащи с капюшонами черные, как ночь вокруг них, фигуры, дымящиеся от внутреннего жара.

Бреман упал на одно колено, не в силах устоять перед лицом происходящего. Он все еще старался заслонить глаза и в то же время наблюдал. Одна за другой закутанные фигуры стали приближаться, и теперь Бреман узнал их. Это были духи умерших друидов, тени тех, кто давно ушел, всех некогда живших в этом мире. Теперь они казались больше ростом, чем при жизни, эти бесплотные видения, которые до сих пор излучали поразительное ощущение реальности. Старик невольно отшатнулся от них — слишком много сразу, но новые все продолжали появляться. Нескончаемым роем они плыли в воздухе, постепенно приближаясь поверх бурлящих темных и непроницаемых вод озера.

Теперь он слышал, что они говорили, слышал, как они звали его. Их голоса, возвышаясь над голосами более мелких духов, сопровождавших их, снова и снова произносили его имя.

«Бреман, Бреман!»

Первым был Галафил, и его голос звучал громче всех.

«Бреман, Бреман!»

Старику отчаянно захотелось убежать, и он готов был отдать все на свете, чтобы сделать это. Мужество покинуло его, решимость растаяла. Видения двигались к нему, и он уже чувствовал прикосновение их призрачных рук к своему телу. В голове клокотал безумный страх, грозя затопить все его существо. Они шли вперед, огромные фигуры, движущиеся к нему во мраке, безликие видения, призраки, существующие вне времени. Старик вдруг обнаружил, что не может унять дрожь, не может заставить себя думать. Ему хотелось визжать от отчаяния.

И вот они подошли к нему — Галафил впереди всех, — и Бреман беспомощно склонил перед ними голову.

— Подними меч.

Он, ни о чем не спрашивая, выполнил приказ, вытянув талисман как можно дальше перед собой. Рука Галафила потянулась вперед, и пальцы коснулись Эйлт Друина. Внезапно эмблема вспыхнула белым огнем. Галафил отошел прочь, и следующий друид, приблизившись, коснулся эмблемы и отошел. Один за другим духи проходили перед стариком и касались меча, который он держал, проводя пальцами по изображению Эйлт Друина, а потом уходили прочь. Так повторялось снова и снова, и каждый раз эмблема ярко вспыхивала в ответ. Из-под своей вытянутой руки Бреман наблюдал за происходящим. Это было похоже на благословение, которое давали духи. Однако старик понимал, что этот обряд заключал в себе нечто темное и сильное. Прикосновением мертвые передавали что-то мечу. Он чувствовал, как это происходило, чувствовал, держа меч в руках.

Так вот зачем он пришел. Ошибки быть не могло. Именно этого обряда он ждал. Однако даже теперь, когда он происходил, Бреман не мог расшифровать его значение.

Испуганный и смущенный, стоял он на коленях у самого Хейдисхорна среди мглы и брызг, вслушиваясь в голоса мертвых, взирая на то, как они проходили перед ним, и гадал о том, что происходит. Наконец перед ним прошел последний друид, коснулся Эйлт Друина и ушел. Бреман снова остался один, коленопреклоненный в ночи. Голоса призраков стихли, и в наступившей тишине старик услышал свое хриплое дыхание. Пот струился у него по всему телу и блестел на лице. Руку, державшую меч, свела судорога, и он никак не мог заставить себя опустить ее. Бреман ждал, понимая, что это еще не все, что это не конец.

— Бреман…

Знакомый голос произнес его имя. Старик осторожно поднял голову. Тени друидов пропали. Исчез и водяной столб. Единственное, что осталось над озером в ночной тьме, прямо перед ним, — это дух Галафила. Он спокойно ждал, пока Бреман поднял меч и прижал его к себе, словно надеялся почерпнуть в нем силу. По его лицу текли слезы, но он не знал, откуда они взялись. Да его ли это слезы? Он хотел говорить и не мог.

Вместо него заговорил дух:

— Слушай меня. Меч получил свою силу. Теперь отнеси его тому, кто будет владеть им. Ты найдешь его на западе. Как — узнаешь сам. Теперь меч принадлежит ему…

Бреман искал слова, но они не приходили. Призрак поднял руку в его сторону:

— Спрашивай…

Мысли старика прояснились, и хриплым от страха голосом он спросил:

— Что вы сделали?

— Дали то, что могли. Наша жизнь прошла. Наше учение забылось. Наша магия рассеялась во времени. Осталась только наша правда — та, что была в нашей жизни, в нашем учении, в нашей магии, суровая и абсолютная, убийственная правда…

Правда? Бреман смотрел и не понимал. При чем же здесь сила меча? Какой вид магии может исходить от правды? Неужели все шествие друидов перед ним, прикосновение к клинку, от которого тот загорался, — только ради этого?

Дух Галафила снова протянул руку. Жест был таким властным, что все недоуменные вопросы замерли у Бремана в горле и все его внимание мгновенно обратилось к духу. Казалось, этим жестом темная фигура, стоявшая перед ним, отметала прочь все, кроме самой себя. Вокруг воцарилась полная тишина.

— Слушай, Бреман, последний из Паранора, и я скажу то, что тебе надлежит знать. Слушай…

И Бреман, с замиранием сердца повинуясь словам духа, слушал.

Когда все кончилось и дух Галафила исчез, когда воды Хейдисхорна снова стали спокойными и гладкими, а на востоке забрезжил серебристо-золотой рассвет, старик добрался до границы Сланцевой долины и заснул среди разбросанных повсюду черных камней. Встало солнце, знаменуя новый день, а друид все не просыпался. Он спал глубоким, полным видений сном, и голоса мертвых нашептывали ему слова, которые он не мог разобрать. Старик проснулся на закате, измученный снами, собственной неспособностью расшифровать их значение и страхом, что в них скрыты тайны, которые он непременно должен раскрыть, чтобы спасти народы от гибели. Он уселся в сгущающихся сумерках на границе зноя и тени, вытащил из мешка кусок хлеба и съел его в тишине, глядя на горы, на высокие причудливые очертания Зубов Дракона, за зубчатые вершины которых цеплялись облака, плывущие к востоку на равнины. Бреман напился из бурдюка, который теперь почти опустел, и задумался над тем, что узнал.

Над тайной меча.

Над природой его магической силы.

Потом он поднялся и пошел назад к предгорьям, туда, где прошлой ночью оставил лошадь. Оказалось, что лошадь исчезла. Кто-то взял ее, и следы вора отпечатались в пыли. Следы, принадлежавшие одному человеку, приближались, а затем удалялись вместе с отпечатками лошадиных копыт. Старик почти не придал этому значения и, не желая больше откладывать путешествие, направился на запад. Пешком оно займет не менее четырех дней и даже больше, если обходить армию Северной Земли, а это ему наверняка придется сделать. Но иного выхода нет. Возможно, по дороге ему попадется другая лошадь.

Спустилась ночь, и взошла луна, снова набиравшая полноту. Она осветила небо и молчаливую процессию облаков, которые, проплывая мимо, отбрасывали легкие тени на ее округлившийся серп. Старик упорно шел вперед, следуя за серебристой нитью Мермидона, ползущей на запад. Он держался в тени Зубов Дракона, чтобы лунный свет не выдал его. По пути друид снова и снова возвращался мыслью к тому, что ему удалось узнать. Он видел Галафила, говорил с ним, многое открывая заново. Перед ним еще раз суровыми безмолвными образами прошли духи друидов, их руки тянулись к рукояти меча, опускались на изображение Эйлт Друина, дотрагивались до него и тут же убирались.

Передача правды, которую они открыли в жизни… Они насыщали меч силой, которую давала эта правда.

Делали его непобедимым.

Бреман глубоко вдохнул ночной воздух. Удалось ли ему до конца понять силу этого талисмана? Пожалуй, да. И все же она казалась ему слишком незначительной, чтобы полагаться на нее в битве против такого могущественного врага. Как убедить человека, которому суждено владеть мечом, что ее достаточно для победы? Как много он должен ему открыть из того, что знает сам? Если он откроет слишком мало, то рискует потерять его. Если слишком много, того может погубить страх. Что же лучше?

Будет ли он это знать, когда встретит того человека?

Он чувствовал себя во власти неопределенности. От этого оружия так много зависело, и, несмотря на это, его оставили одного решать, как им воспользоваться.

Его одного, ибо именно это бремя он взвалил на себя, такой договор заключил.

Ночь шла своим чередом, и вскоре Бреман добрался до того места, где от реки ответвлялся рукав, тянувшийся через Рунные горы к югу. Порыв юго-западного ветра принес с собой запах смерти. Бреман резко остановился, когда зловоние ударило ему в ноздри. Где-то за Мермидоном произошла резня. Обдумав, что делать дальше, он направился вперед, туда, где русло реки сужалось, и переправился на другой берег. Впереди лежал Варфлит, в котором пять лет назад он встретил Кинсона. Смрад доносился оттуда.

Друид добрался до города за несколько часов до рассвета, под покровом темного безмолвного савана ночи. Когда Бреман подошел ближе, запах усилился, и он сразу же понял, что произошло. В лунном свете вьющейся серой лентой лениво поднимался дым и сверкали красные угли. Из земли, словно копья, торчали доски и бревна. Варфлит был сожжен до основания, а все его жители — убиты или угнаны в плен. Старик безнадежно покачал головой, проходя по безмолвным пустым улицам. Дома были разрушены и разграблены. На каждом шагу среди камней валялись мертвые люди и животные, распластавшиеся в неестественных позах. Бреман шел среди этого разорения и поражался дикости свершивших все это варваров. Он переступил через тело старика, лежавшего с открытыми незрячими глазами. Откуда-то из-под трупа выскочила крыса и бросилась прочь.

Дойдя до городского центра, друид остановился. Он не заметил следов какой-либо крупной битвы, оружие почти не попадалось ему. Многие из убитых выглядели так, будто смерть настигла их прямо во сне. Сколько родственников и друзей Кинсона было среди них? Старик печально покачал головой. По его предположениям, нападение произошло дня два назад. Полчища северян вышли из Восточной Земли и направились на запад по берегу Радужного озера, чтобы сразиться с эльфами. Все несчастье Варфлита заключалось в том, что он лежал на пути агрессоров.

Старик в отчаянии подумал, что все селения Южной Земли отсюда до Стреллихейма ожидает такая же участь, и почувствовал, как внутри образовалась пустота. Казалось, никакими словами невозможно описать это ощущение.

Он закутался в свои черные одежды, передвинул висевший на спине меч повыше и пошел прочь из города, стараясь не смотреть на последствия бойни. Он уже почти вышел из города, как вдруг уловил какое-то движение. Другой бы его не заметил, но Бреман был друидом. Он видел не глазами, а мыслью.

Кто-то живой прятался среди мусора.

Старик повернул направо, двигаясь очень осторожно. Магия уже оберегала его защитной сетью. Бреман не боялся, но был достаточно опытен, чтобы соблюдать осторожность при любых обстоятельствах. Он пробрался через вереницу разрушенных домов к рухнувшему сараю. Там прямо у разбитого входа скорчилась фигурка.

Бреман остановился как вкопанный. Это был мальчик лет двенадцати, не больше. Его одежда порвалась и испачкалась, лицо и руки были черны от пепла и сажи. Мальчик отпрянул назад в тень, словно надеялся, что сама земля укроет его. В одной руке он держал нож, угрожающе выставив его вперед. У него были гладкие темные волосы до плеч, которые свободно обрамляли узкое лицо.

— Мальчик, выходи, — мягко произнес старик. — Все будет хорошо.

Мальчик не двинулся ни на шаг.

— Здесь больше никого нет, только ты и я. Те, кто это сделал, ушли. Выходи.

Мальчик не трогался с места.

Бреман отвернулся, отвлекшись внезапной вспышкой падающей звезды, и глубоко вздохнул. Ему нельзя было задерживаться, к тому же он ничего не мог сделать для мальчугана, лишь зря терял время.

— Я сейчас уйду, — устало произнес он. — Уходи и ты. Все эти люди мертвы. Иди на юг и в каком-нибудь селении попроси помощи. Удачи тебе.,

Он повернулся и пошел прочь. Сколько еще людей останется без крова, пока все это кончится? Печальные мысли. Он покачал головой. Старик отошел ярдов на сто и вдруг остановился. Когда он обернулся, мальчик стоял, прижавшись спиной к стене, и смотрел на него.

Бреман засомневался::

— Ты голоден?

Он сунул руку в мешок и вынул оттуда последний кусок хлеба. Голова мальчика потянулась вперед, и свет упал на его лицо. Когда он увидел хлеб, его глаза заблестели.

Его глаза…

Бреман почувствовал, как у него перехватило горло. Старик знал этого мальчика! Он видел его в четвертом видении, посланном Галафилом! Его выдали глаза, такие пронзительные, такие проницательные, что взгляд, казалось, проникал под кожу. Всего лишь мальчик, осиротевший в этой бойне, и все же в нем было что-то такое глубокое, такое притягательное…

— Как тебя зовут? — мягко спросил Бреман.

Мальчик не отвечал и не двигался. Бреман постоял в сомнении, потом пошел к нему. Внезапно мальчик снова отпрянул в тень. Старик остановился, положил хлеб, повернулся и зашагал прочь.

Пройдя пятьдесят футов, он снова остановился. Мальчик шел следом, внимательно наблюдая за ним. Он вгрызался в кусок хлеба, который уже успел схватить.

Бреман задал с десяток вопросов, но мальчик не стал с ним разговаривать. Когда старик пытался приблизиться, он пятился назад. Друид попробовал убедить его подойти ближе, но мальчик не послушал его.

Наконец старик повернулся и пошел. Он не знал, что ему делать с этим мальчиком. Ему не хотелось, чтобы тот шел с ним, однако из видения Галафила следовало, что между ними существует какая-то связь. Может быть, нужно потерпеть и постепенно ему удастся выяснить, что она собой представляет. Когда взошло солнце, он повернул к северу и снова пересек Мермидон. До самого заката друид шел вперед вдоль гряды Зубов Дракона. Когда устроил привал, то увидел, что мальчик сидит в тени деревьев на краю поляны и наблюдает за ним. У Бремана не осталось еды, и он налил кружку эля. Старик поспал до полуночи, потом встал, чтобы продолжить путь. Мальчик ждал. Когда друид двинулся вперед, он последовал за ним.

Так продолжалось три дня. К концу третьего дня мальчик подошел к друиду и сел рядом, чтобы разделить с ним ужин из кореньев и ягод. Когда на следующее утро Бреман проснулся, мальчик спал рядом. Они встали и вместе пошли на запад.

В ту ночь, когда они достигли границ Стреллихеймских равнин и собрались пересечь их, мальчик впервые заговорил.

Он сказал старику, что его зовут Алланон.

Часть четвертая. БИТВА В ДОЛИНЕ РИНН

ГЛАВА 27

День близился к концу. Серый мглистый свет заполнил кабинет летнего дома Беллиндарошей. У стола, глядя на развернутые перед ним карты, стоял Ярл Шаннара. В окна барабанил дождь, который, казалось, не прекращается уже многие недели. Впрочем, эльфийский король знал, что подобное ощущение вызвано прежде всего его собственным настроением, а не капризами природы. Просто каждый раз, когда он обращал внимание на погоду, непременно шел дождь. Сегодня он лил сильнее обычного. Его принес западный ветер, что трепал сейчас ветви деревьев и разбрасывал листья, словно клочки старой бумаги.

Ярл поднял голову от стола и вздохнул с изрядной долей облегчения: ведь при такой погоде Чародею-Владыке будет труднее управляться с армией северян, чем ему со своей. Неуклюжее войско Броны, словно огромный медлительный зверь, едва ползло, обремененное багажом и осадными машинами, за день продвигаясь миль на двадцать, да и то при самой благоприятной погоде. Прошло уже три дня с тех пор, как оно достигло Стреллихейма, и только теперь закончило переправляться через Мермидон. Значит, в долине Ринн захватчики появятся не раньше чем дня через два. А эльфы уже прибыли на место. Из донесений разведчиков они узнали о наступлении армии Северной Земли еще неделю назад, и у них оказалось достаточно времени, чтобы как следует подготовиться. Обнаружив присутствие северян, они сразу догадались, какую дорогу те выберут для нападения на Арборлон. Самый простой и прямой путь в Западную Землю пролегал через долину Ринн, а для большой армии какой-либо другой дороги просто не существовало, поэтому она вынуждена была атаковать столицу эльфов с наиболее укрепленной стороны. С севера, юга и запада город защищали горы, отвесные утесы и воды Поющего Родника. И только с востока он оставался уязвим, не прикрытый природными преградами, поэтому единственной стратегически возможной линией обороны для его защитников оставалась долина Ринн. Как только ущелья и перевалы у входа в долину перейдут в руки врага, дорога на Арборлон будет открыта.

Карты слишком ясно указывали на это, несмотря на все предпринятые эльфами меры. Ярл глазел на них больше часа и не придумал ничего нового. Предстояло либо удержать долину Ринн от возможного нападения северян, либо погибнуть. Третьего не дано. Рассматривать какую-то другую линию обороны бессмысленно. Совершенно ясно, что никакого иного выбора у него как у командующего силами эльфов нет. Оставалось лишь разработать тактику. Итак, эльфам предстоит защищать долину Ринн, но как лучше организовать оборону? На какое расстояние выдвинуть передовые рубежи, чтобы остановить первую атаку? Сколько раз позволить себе отступать? Какие меры принять, чтобы не допустить окружения, если небольшие группы, углубившиеся в леса, зайдут с тыла? Какое построение войск предпочесть, сражаясь против армии, в пять раз превышающей по численности собственную и имеющей на вооружении осадные машины, специально изготовленные для похода на запад?

Карты не давали ответов на эти вопросы, но. изучая их, Ярл плодотворно размышлял.

Он снова взглянул в окно на дождь. Скоро вернется Прея, и они сядут обедать. Последний обед перед отъездом в долину Ринн. Значительная часть армии уже заняла рубежи обороны: Большой Совет объявил в Западной Земле чрезвычайное положение и передал всю полноту власти вновь избранному королю. Короновали Ярла две недели назад. Он взял Прею в жены и усыновил двух сирот Беллиндарошей. Теперь, когда вопрос о наследовании трона был решен, Ярл обратил свое внимание на Большой Совет. Назначил Берна Эриддена первым министром и сделал Прею полноправным членом Совета. Недовольных этим решением хватало, но открытых возражений не последовало. Затем Ярл добился разрешения мобилизовать эльфийскую армию и выступить на восток на помощь дворфам. По этому поводу роптали куда сильнее, возникла даже опасность открытого противостояния, но, прежде чем это произошло, выяснилось, что армия Северной Земли приближается к Стреллихейму и эльфам уже не нужно никуда идти.

Вспоминая все это, Ярл устало покачал головой. Он ничего не знал о судьбе дворфов. Послал гонцов разузнать, действительно ли армия Восточной Земли разбита, как о том трубила молва, но подтверждения так и не получил. В конце концов Ярл пришел к заключению, что дворфы не в состоянии им помочь, сражаться предстоит в одиночку. У эльфов не осталось ни союзников, ни магов, ни друидов, ни реальных шансов выиграть эту войну. Видения, предчувствия и надежды не оправдались.

Ярл снова пристально вгляделся в карты, где во всех подробностях была представлена топография долины Ринн и окрестных земель, как будто решение проблемы лежало именно там и он боялся ненароком упустить его. Еще не так давно он был упрям и беспечен и в то время ни за что не признал бы, что может проиграть битву более сильному врагу. С тех пор многое изменилось. Он потерял Тэя Трефенвида и Беллиндарошей, едва не лишился Преи Старл, при далеко не благоприятных обстоятельствах стал королем эльфов и заметно изменил мнение о самом себе — все это открывало перед ним совсем иную перспективу. Горький опыт не сделал его слабее, но заметно отрезвил. Должно быть, именно это называют зрелостью. Нечто подобное переживает каждый, навсегда расставаясь с детством.