Затрезвонил стоявший рядом телефон, и она тут же сняла трубку. Телефонистка отеля сообщила, что ее вызывает Берлин, «не будет ли она так любезна ответить». Спустя несколько секунд голос Зиги на проводе поинтересовался, как у нее идут дела.
– Какой чудесный сюрприз! – воскликнула она, и сердце радостно запрыгало у нее в груди при звуках любимого голоса. – Я ожидала, что ты позвонишь не раньше, чем завтра или в воскресенье. У меня все хорошо, мы все здоровы. Как ты?
– Я – прекрасно. И в банке все идет прекрасно, как всегда.
Интуиция мгновенно подсказала ей, что все далеко не так прекрасно и что произошло нечто страшное. Голос у Зиги был убитый, и скрыть это он не смог.
– Зиги, что случилось? – закричала она, чуть не упав со стула.
– Мама. Боюсь, дела ее совсем плохи. У нее…
Голос его затих, на линии стоял шум, треск и какое-то эхо. Связь опять была прескверная.
– Зиги! Зиги! Я ничего не слышу! Что ты сказал?
– Я… У мамы… удар… рано… в четверг… – Голос исчез, затем вернулся снова. – Вчера я почти весь день провел с ней… Зигрид… Хеди…
– О майн Готт! Бедная твоя мама! Нет, нет! Только не Маргарете! О, Зиги, какое несчастье. – Она стиснула в руке трубку, к горлу подступил ком. Она была настолько убита горем, что едва могла произнести свой вопрос: – Что говорят врачи? Какой прогноз? – Сдерживая рыдания, она молилась про себя в ожидании его ответа.
– …Не уверены… нельзя тревожить… не может быть с мальчиком.
– Зиги, ты все время куда-то исчезаешь.
Ты меня слышишь? – Да… слышу.
– Она поправится?! – кричала Урсула.
– Мы надеемся. Мы думаем, да. – Теперь его голос был отчетлив и слышался совсем близко, как будто он говорил из соседней комнаты: линия наконец очистилась от помех. – Но мама сейчас не может поехать отдыхать.
Ты меня понимаешь? – Да, да. А остальные?
– …не хотят…
– А
ты?А ты, Зиги, можешь?
– Я… надеюсь… как планировали. Сейчас, родная, мне надо идти. Я… – Помехи вновь и окончательно съели голос мужа.
– Мой сердечный привет маме! – кричала Урсула. – И всем. Буду ждать твоего звонка. И еще, Зиги…
Неожиданно отключилось на берлинском конце. Урсула в недоумении держала в руке омертвевшую телефонную трубку. Она положила ее и села, вперив взгляд в стену, с трудом приходя в себя от внезапной и трагической вести.
Бедная Маргарете! Какое чудовищное невезение – получить инсульт именно на этом этапе жизни! Мать Зигмунда по-настоящему так и не оправилась после смерти мужа. В последнее время здоровье ее сильно пошатнулось. И конечно же, этот удар чересчур жестокое испытание для старой слабой женщины. Урсула обожала Маргарете, и теперь ее чуткая отзывчивая душа разрывалась от горя и за нее, и за Зиги. Муж всегда был очень близок со своей матерью…
Урсула сидела в оцепенении.
До нее дошла убийственная истина: покуда его мать больна и совершенно беспомощна, ее нельзя транспортировать. Значит, Зиги не покинет Берлин. Тот Зигмунд Вестхейм, которого она знала, был слишком порядочным и ответственным человеком, преданным сыном, чтобы уехать от любимой матери, вырваться на свободу, оставив ее в опасности.
19
Урсула пересекла круглую площадь в нижнем конце Елисейских полей и пошла по улице Монтень. Она немного зябла, хоть и была в толстом шерстяном костюме, плотной шерстяной пелерине и фетровой шляпе, полностью скрывавшей ее золотистые волосы.
Был исключительно холодный день начала февраля. Пронизывающий северный ветер дул с просторов восточной Европы, и она ускорила шаг, стремясь поскорей очутиться в тепле отеля после долгого пешего пути из банка «Малле».
Когда она уходила из гостиницы, Максиму очень хотелось пойти вместе с ней, но она была категорически против и убедила его остаться дома. Сейчас она была рада, что проявила твердость и не поддалась на льстивые уговоры сына взять его с собой. Он был слегка простужен, и к тому же, несмотря на солнышко и ясное синие небо, погода была коварная. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы ребенок заболел.
Ее чрезвычайно тревожило, даже приводило в отчаяние то, что в последнее время болезни преследуют семейство Вестхеймов. Маргарете лежала, разбитая параличом, с середины января, а неделю тому назад Хеди, младшая сестра Зигмунда, упала у порога их дома в Грюневальде и сломала плечо. В результате этих несчастий никто из членов семьи, оставшихся в Германии, не прибыл в Париж, и чем дольше Урсула сидела в ожидании их приезда, тем больше волновалась и нервничала. Она непрерывно уговаривала себя быть терпеливой, но при сложившихся обстоятельствах это было для нее почти непосильно. Урсула всегда была человеком действия, и недавно сделанное для себя открытие, что ожидание вконец изматывало ее, было невыносимо ее натуре.
Приближаясь к гостинице, она то и дело вздыхала, стараясь отогнать печальные мысли, целый день вертевшиеся в голове. Урсула чувствовала себя обязанной проявлять оптимизм и жизнерадостность перед ребенком и Тедди. И не потому, что Тедди нуждалась в каком-то подбадривании. Ее тревога за Вилли Герцога полностью улетучилась, после того как от него пришло обстоятельное письмо из Палестины, которое переправила ей в Париж из Лондона тетушка Кетти Бернерс.
«Он выскочил! Он спасен! Он в Тель-Авиве!» – шалея от радости, визжала Тедди; размахивая письмом, она понеслась к себе в комнату, чтобы немедленно настрочить ответ. Урсула столь же бурно разделяла радость девушки по поводу доброй вести. Она всегда бывала рада узнать, что еще кому-то удалось вырваться из-под ига нацистов, удрать из Германии в свободную страну.
Урсула подошла к отелю. Ливрейный швейцар коснулся козырька фуражки и приветствовал ее дружелюбным кивком. Он распахнул перед ней дверь, и она впорхнула в вестибюль.
У конторки старший консьерж Шарль расплылся в широкой улыбке.
– Мадам Вестхейм, здесь недавно вас искал один джентльмен, – сообщил Шарль. – Он отправился выпить чаю в «Релэ Плаза». Просил передать вам, что будет ожидать вас там.
Урсула было оживилась, но тут же помрачнела.
– Он не назвал себя?
– Нет, мадам.
– Спасибо, Шарль, – тихо поблагодарила она и, снимая перчатки, направилась прямо в «Релэ Плаза» искать таинственного визитера и пытаясь угадать, кто бы это мог быть. Толкнув дверь, она вошла в небольшой ресторанчик, соединенный с отелем коротким коридором, и помедлила в проходе, оглядывая помещение.
Он увидел ее раньше, чем она заметила его. Встал и быстро подошел к ней.
Урсула тихонько ахнула от радостного удивления, и лицо ее вспыхнуло при виде высокого, худощавого блондина в темном деловом костюме, радушно улыбавшегося ей. Так вот кто это! Милый, добрый, верный старый друг – барон Курт фон Виттинген.
– Курт! – Она метнулась к нему, вытянув вперед обе руки.
Он взял их в свои.
– Здравствуй, Урсула, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Ну прекрасно, пойдем сядем, – говорил он на ходу, провожая ее к столику в углу. Тут же заказал чайник излюбленного ею китайского чая и продолжал: – Ты извини, но у меня не было возможности заранее дать знать, что я еду в Париж. Сегодня утром приехал из Берлина, на Северном вокзале меня встретил сотрудник и увез прямиком на деловую встречу. Потом был обед и еще одна встреча, и меня ни на минуту не оставляли одного. Не было просто никакой возможности позвонить тебе.
– Ах, Курт, это все пустяки. Поверь, это не имеет никакого значения. Я так рада тебя видеть! Как хорошо, что я вернулась вовремя и застала тебя. Ужас, как могло быть досадно, если бы ты не дождался и ушел. Даже страшно подумать.
– А я дождался бы, моя дорогая. Я не ушел бы, не повидав тебя.
Она благодарно кивнула и улыбнулась.
– Как там Зиги? – спросила она, тревожно всматриваясь в лицо Курта. – Ты давно его видел?
– Несколько дней тому назад. Он здоров. Я сказал ему, что почти наверняка буду на этой неделе в Париже, и он шлет вам с Максимом свой самый горячий привет. Он специально просил тебе передать, Урсула, чтобы ты не волновалась. Он делает все, что в его силах, и надеется, что его мать скоро будет в состоянии тронуться в путь. Она уже поправляется и, похоже, довольно успешно. Он хотел, чтобы ты это знала.
– Слава Богу! Я так за них волнуюсь. Сидеть здесь в неведении – кошмарная нервотрепка, ты ведь можешь себе представить. Ну а телефонные разговоры вообще одно расстройство. Мы оба боимся сказать что-нибудь лишнее, зная, что на берлинском конце подслушивают, ведь ты высказал такое предположение. И независимо от этого связь сама по себе очень скверная. Половину времени мы почти не слышим друг друга. И все-таки я живу этими звонками.
– И Зиги тоже. Они дают ему силы держаться и не падать духом.
– И мне тоже, Курт. Ты прости меня, я такая черствая, даже не спрашиваю про Арабеллу и про детей. Как там они все?
– В прекрасной форме, и Арабелла шлет тебе привет, так же как Рената с Рейнхардом. Мы по тебе очень скучаем, ты же знаешь.
Ее красивые лучистые глаза затуманились слезами.
– О, Курт, а как я по вас всем тоскую! – прошептала она сдавленным от эмоций голосом.
Он крепко пожал ее руку, доброе лицо его выражало искреннее сочувствие.
– Я знаю, я знаю. Тебе безумно тяжко во всех смыслах, но в данный момент ты в наилучшем для себя положении. Поверь, что так оно и есть.
– Да. – Она взяла чайник, принесенный официантом, и налила себе чашку чая. Немного помолчали, потом она взглянула на Курта и тихо проговорила: – Я надеялась, что ко мне сюда приедут Зигрид с Томасом, но, по-видимому, Зигрид не хочет оставлять мать, а Томас, конечно, не поедет сюда без жены.
– Ты совершенно права. Конечно, Зигрид понимает, что сейчас она нужна в Берлине больше, чем когда-либо, поскольку у Хеди сломано плечо.
– Бедняжка Хеди, с ней всегда что-нибудь случается. Перелом этот, должно быть, страшно болезненный. Но, как я пошла из слов Зиги, она идет на поправку.
– Ну да.
Теперь Урсула говорила более спокойным, даже подчеркнуто спокойным голосом:
– А как у всех обстоят дела с визами? – Ее серо-голубые глаза в упор уставились па Курта.
Он выдержал взгляд.
– Три обещанных мне на середину января – имеются. И две последние я тоже получил в конце прошлого месяца. Они у Зиги.
– Так что, ехать могут уже все?
– Да, как только позволит здоровье фрау Вестхейм.
Она с облегчением улыбнулась.
– Что ж, это очень хорошая весть. – Она протянула руку и с теплым чувством коснулась его плеча. – Благодарю тебя, Курт, за все, что ты для нас сделал. Ты всегда был и есть такой заботливый и верный друг.
– Ты ведь знаешь, я всегда готов помочь тебе и Зигмунду, чем могу.
Урсула наклонилась к Курту.
– В поезде, – сказала она, – был один человек… полковник Остер. Он сказался твоим другом… – Голос ее стих, она вопросительно смотрела на Курта.
– Да, он и есть мой друг.
– Это
тыустроил так, чтобы он ехал в купе с нами? Это ведь было не совпадением, верно?
– Да. Но устраивал это не я. Просто я попросил своего человека обеспечить чье-нибудь присутствие в вагоне, разумеется, поближе к вам, чтобы держать вас под наблюдением, пока вы не пройдете пограничный контроль.
– И адмирал Канарис дал согласие?
Курт кивнул.
– Адмирал тоже был поразительно добр к нам, – сказала Урсула. – Он второй человек, которого мы никогда не сможем достойно отблагодарить. До самой нашей гробовой доски.
– Вы уже его отблагодарили, притом весьма специфическим образом.
– Как это понять?
– Зиги передал мне крупную сумму денег для фонда, который возглавляет адмирал, фонд, из которого он оказывает помощь неимущим, чтобы они смогли уехать из Германии… евреям, католикам, политическим беженцам. Так что вы, как говорится, внесли свою лепту. Адмирал весьма благодарен.
– Я очень рада, что мы имели возможность сделать такое важное и полезное дело. Это так необходимо – помогать людям, попавшим в беду, в особенности тем, кто оказался менее удачлив, чем ты сам.
Курт улыбнулся и взглянул на часы. Сделал недовольную гримасу и грустно покачал головой.
– Ты знаешь, Урсула, мне пора бежать. Я должен успеть еще на одно деловое свидание в другом конце Парижа до отхода ночного поезда на Цюрих.
– Ах, Курт, как скоро пролетело время, такой коротенький визит… – Она отвернулась, чтобы он не заметил, как повлажнели у нее глаза.
Ей безумно хотелось его задержать. Ей так не хватало понимания, тепла и дружеского участия. Он сыграл важную роль в ее жизни благодаря ее дружбе с Арабеллой, и его сегодняшнее появление в огромной мере восстановило покой в ее душе.
Курт попросил счет, не заглянув в него, положил на стол значительную сумму, а затем помог ей подняться с банкетки. Он забрал со стула портфель и пальто и проводил ее до вестибюля гостиницы.
– У меня есть еще несколько минут, Урси. Можно мне подняться к вам в номер, взглянуть на Максима?
– Это было бы очень мило с твоей стороны, Курт. – Она заулыбалась. – Максим будет счастлив увидеть тебя.
– Дядя Курт! Дядя Курт!
Максим соскользнул с дивана, где Тедди, сидя рядом, читала ему книжку, бросился навстречу гостю.
Курт кинул на стул пальто и портфель, сгреб в охапку мальчугана и прижал к себе. Затем опустил на пол и присел перед ним на корточки, глядя на зардевшуюся мордашку Максима.
– Привет, Максим, я приехал в такую даль из Берлина специально, чтобы поглядеть на тебя.
– А папа здесь? – возбужденно спросил Максим, глядя поверх Курта на дверь. – Ты моего папу привез?
Курт покачал головой.
– Нет, старина, не привез, – сказал он мягко. – Но я привез уйму поцелуев и любви от него. Он велел передать, что ты буквально не успеешь оглянуться, как он будет здесь.
Максим засиял от счастья, услыхав эти слова.
– Это скоро? Папа скоро приедет?
– Конечно, приедет. – Курт выпрямился, взял Максима за руку, и они вместе прошли в гостиную. Поздоровавшись с Тедди, Курт сел на стул и посадил мальчугана к себе на колени.
Максим не сводил с него глаз.
– А Кристиан приехал? А Диана? Они тоже здесь?
– Нет, Максим, нет их здесь. Они в Берлине с мамой.
– Я хочу, чтобы они тоже были тут. Я бы с ними играл, правда?
– Конечно, Максим. А теперь расскажи мне, старина, чем вы занимались в Париже?
Максим, умница и сообразительный мальчик, начал свой рассказ с того, как он побывал на верхушке Эйфелевой башни с мамой и Тедди, потом перечислил все прочие достопримечательности, коими они ходили любоваться, и все прочие дела, которыми они занимались с того дня, как приехали в Париж. Граф внимательно слушал, кивал и ласково улыбался малышу.
Урсула стояла у двери и наблюдала за ними, глаза у нее блестели от удовольствия. Неожиданный визит Курта фон Виттингена послужил мощной поддержкой ее слабеющему духу. Но пожалуй, самым важным было сообщение Курта о том, что ее свекровь стала поправляться. Это вселяло надежду на то, что они с Зиги скоро смогут двинуться дальше. Урсула была теперь уверена, что все смогут съехаться к ней в ближайшую пару педель, и дух ее снова воспарил.
20
– Как поживает твоя тетя? – спросила у Тедди Урсула, когда девушка вернулась домой после очередного еженедельного разговора с Кетти Бернерс. Тедди счастливо улыбнулась и села напротив Урсулы.
– Тетя Кетти чувствует себя прекрасно и ждет не дождется
насв Лондоне, фрау Вестхейм. Она жаждет познакомиться с вами и Максимом и еще раз сказала мне о том, как благодарна вам за все, что вы для меня сделали, в особенности за то, что вывезли меня из Германии.
– У меня и в мыслях никогда не было уехать без тебя, – перебила ее Урсула. – Мне хотелось бы узнать побольше о твоей тетушке. Ты рассказала лишь то, что она сестра твоего папы и что она – вдова.
– Да, дядя Гарри умер два года назад. Тете Кетти, должно быть, шестьдесят один год, и у нее есть дочь. Мою кузину зовут Рэчел, она живет в Брайтоне. Рэчел замужем, и у нее есть дочурка – Гарриет.
– Тетя давно живет в Лондоне?
– Лет тридцать или даже больше. Она вышла за дядю в 1904 году, когда ей было двадцать шесть, тогда же они и переехали в Англию. Теперь она англичанка, я имею в виду ее подданство.
– А твой дядя был англичанином?
– Да, но выходец из Германии. Дядя Гарри когда-то рассказывал мне, что его родители уехали из Берлина, кажется, в 1860 году, когда был большой наплыв ашкенази в Англию. А он и его братья родились уже в Лондоне. Вам понравится тетя Кетти, когда вы познакомитесь, фрау Вестхейм, она хорошая женщина.
– Если она похожа на твоего отца, она, безусловно, должна быть очень интересная.
Урсула направилась к своей спальне, тихонько приоткрыла дверь и проскользнула в нее. На цыпочках подошла к узкой кровати, где лежал Максим, свернувшийся калачиком под одеялом, удостоверилась, что он крепко спит, и тотчас воротилась в гостиную.
Пока Урсула отходила, Тедди опять взялась за вышивание и, не поднимая головы, спросила:
– Он крепко уснул, верно?
– Да, – тихо сказала Урсула, села в кресло и закрыла глаза.
Тедди оторвалась от рукоделия, собираясь что-то сказать по поводу Максима, но, увидев, что Урсула отдыхает, передумала. Лицо ее казалось усталым и слегка грустным. Она утомлена, подумала Тедди, измотана неделями ожидания, долгим и вынужденным сидением без дела. Не в ее характере праздность, но тут ей заняться нечем, кроме как сидеть и ждать. У меня есть хотя бы Максим, ему надо и уроки давать, и гулять с ним, и вообще забот разных не мало. Бедная фрау Вестхейм растеряна. Будь мы уже в Лондоне, она могла бы подыскивать для нас дом или квартиру, обставлять ее и готовиться к приезду господина Вестхейма и остальных членов семьи и была бы все время при деле. Это кошмарное ожидание и бездеятельность убивают ее.
Тедди вздохнула украдкой и, вновь принимаясь за вышивку, вспомнила о той жизни, которой Урсула жила в Берлине. Там ей приходилось вести два дома – особняк на Тиргартенштрассе и старую, причудливой постройки виллу Ваннзее, распоряжаться слугами да еще посещать собрания разных благотворительных комитетов, встречаться с друзьями и организовывать всяческие светские мероприятия. Тедди вдруг поняла, что там не бывало такой минуты, чтобы Урсула Вестхейм не сбивалась с ног от беготни по разным делам. Как непохожа была ее нынешняя жизнь в Париже на ту…
Неожиданно Урсула открыла глаза и села прямо.
– Тедди?
– Да, фрау Вестхейм? – отозвалась девушка.
– А как живет твоя тетя в Лондоне? У нее большой дом?
– Да, довольно большой. Она сдает одну квартиру на первом этаже и еще одну на самом верху, в мансарде, которую она недавно перестроила. Но два этажа она продолжает сохранять для себя, и у нее есть симпатичный садик за домом, там газон, кресло-качалка и яблоня. Она живет в Белсайз-Парк-Гарденс, в очень приятном месте неподалеку от Хэмпстеда.
– Это действительно звучит весьма мило, Тедди… – Урсула поколебалась, затем выпалила: – Как ты думаешь, твоя тетя пустила бы тебя с Максимом пожить у нее несколько недель?
Тедди опять оторвала взгляд от рукоделия, и хоть была смущена вопросом, но утвердительно кивнула.
– Да, я не сомневаюсь, что пустит. Но почему вы хотите, чтобы мы остановились у нее?
– Потому что я предпочла бы отправить тебя с Максимом в Лондон раньше, чем смогу поехать туда сама. А я приехала бы попозже, в конце этого месяца.
– О-о! – только и смогла произнести Тедди и посмотрела в упор на Урсулу взглядом, полным вопросов.
– А почему, фрау Вестхейм, – спросила она после паузы, – вы не можете поехать вместе с нами?
– Такое решение я приняла на днях, – начала было объяснять Урсула, но осеклась. Через секунду она медленно договорила фразу. – Я возвращаюсь обратно.
Тедди нахмурилась.
–
Обратно? – переспросила она с озадаченным видом. – Простите, я что-то не совсем вас понимаю.
– Я еду назад, в Берлин.
Тедди была настолько огорошена, что лишилась дара речи. Но вскоре он к ней вернулся.
– Вы не можете, фрау Вестхейм! Вам нельзя! – воскликнула она яростным шепотом.
– Нет, Тедди, могу.
– Но в Берлине так опасно! – воскликнула девушка.
– Может быть, и не очень. Как бы там ни было, я должна вернуться. Я должна помогать господину Вестхейму. Я нужна ему. Чутье мне подсказывает, я
знаюэто. Сообща мы должны вывезти его мать. И его сестер. Это единственный выход.
Так или иначе,мы обязаны это сделать.
Тедди была не только потрясена внезапным заявлением Урсулы, но и весьма напугана. Воспоминание о Хрустальной ночи было еще живо в ней. Оно прочно врезалось в мозг и наполняло ее ужасом, стоило только невзначай поворошить в памяти события той страшной ночи. Конечно же, обстановка с тех пор в Третьем рейхе не улучшилась. Она должна была только ухудшиться. Тедди думала, каким образом выразить, как ей страшно за Урсулу, как убедить ее не возвращаться туда, но придумать ничего не могла. Девушка прекрасно знала Урсулу Вестхейм, знала, какой она могла быть упрямицей и как трудно ее переубедить, если она что-то для себя решила.
Урсула слегка подалась вперед и пристально посмотрела на Тедди.
– Я понимаю, что сейчас ты ломаешь голову над тем, как отговорить меня от исполнения моего замысла, но у тебя не получится. Так вот, сейчас уже март на дворе, и скоро весна, и я не могу без конца сидеть здесь и ждать, отдав себя на произвол судьбы. Я схожу с ума по семье, я не имею представления о том, что где происходит. Ты слышала, что я говорила господину Вестхейму по телефону. От этих звонков никакого проку, они только обезнадеживают, вселяют отчаяние, потому что мы боимся говорить воткрытую. Но одно совершенно ясно: он нуждается в помощи при уходе за матерью. Его сестры – милые женщины, но, к несчастью, они всегда были весьма нерешительными, а при нынешних обстоятельствах от них вообще пользы чуть. А я
могу бытьполезна. И я уверена, что барон и баронесса фон Виттинген тоже окажут посильное содействие… они сделают все для того, чтобы мы могли уехать, и в этом им помогут адмирал Канарис и полковник Остер из германской военной разведки.
Тедди молчала.
– И кроме всего прочего, – торопливо продолжала Урсула, – вот еще что. Из французских газет мы с тобой знаем, что неизбежна война Германии с Англией и Франция будет обязана вступить в нее. Мы не знаем, когда все это произойдет. Ситуация изо дня в день становится все более взрывоопасной, и ясно, что я не хочу, чтобы семья застряла в Берлине. Я
должнадействовать, пока еще есть время.
Откинувшись на спинку стула, Урсула ждала, что скажет Тедди. Но та не произнесла ни слова. Тогда Урсула торопливо и более настойчиво добавила:
– Я
нужнав Берлине! Неужели ты это не понимаешь?
– Да, я тоже так думаю, – пробормотала Тедди, отчаянно пытаясь побороть страх.
– Я знала, что ты поймешь меня правильно. И я действительно смогу убедиться в этом, если завтра утром ты позвонишь своей тете и спросишь, можно ли вам пожить у нее две недели. И я, конечно, тоже поговорю с ней.
– Она будет пытаться отговорить вас!
– Нет, она не будет, потому что я не собираюсь говорить ей о своей поездке в Германию. Возьму и скажу, что еду по делам в Швейцарию и считаю, что более подходящим для тебя и для моего сына будет поехать в Англию. Это самое умное из того, что можно сказать, ты согласна со мной, Тедди?
– Да, фрау Вестхейм, – с несчастным видом прошептала Тедди.
Урсула вскочила со стула, ощутив внезапный прилив энергии и бодрости после многих дней сонного существования. Она подошла к секретеру, открыла верхний ящичек и достала два конверта. Принесла их и, показав Тедди, продолжала тем же резковатым деловым тоном.
– Эти письма я дам тебе с собой в день твоего отъезда в Лондон, а до тех пор они будут храниться здесь под замком. Первое адресовано мистеру Генри Росситеру в лондонский «Росситер Мерчант банк». Я переговорила с ним по телефону, и он ждет, когда ты ему дашь знать о себе после того, как обоснуешься в доме тетушки. Ты должна будешь встретиться с ним и передать письмо. Оно подтверждает мое устное распоряжение, суть которого в том, что он будет выдавать тебе деньги по мере надобности. Наши средства сейчас находятся в стадии перевода из французского банка «Малле» в «Росситер Мерчант банк». Я организовала этот перевод несколько дней тому назад. Имей в виду и помни, что доступ к этим фондам до нашего приезда имеешь ты и Максим.
– Мне не нужны никакие деньги, фрау Вестхейм, – запротестовала Тедди. – Моя тетя обеспечит нас всем необходимым, пока мы будем жить у нее.
– Я все это понимаю, Тедди. Тем не менее я буду чувствовать себя спокойней и лучше, зная, что в случае необходимости у вас есть средства.
Тедди кивнула, поняв, что в данном случае спорить бессмысленно.
– Второе письмо адресовано тебе, – продолжала Урсула. – Однако ты его не вскрывай до тех пор, пока что-нибудь не случится со мной или с моим мужем. Если мне будет грозить смерть, а он меня спасет, то письмо это отдашь ему. Я просила господина Росситера предоставить нам сейф-бокс в банке. Ты поместишь в него это письмо на сохранение.
– Да, конечно. Но ни с вами, ни с господином Вестхеймом ничего не должно случиться! – с жаром произнесла Тедди, стараясь улыбнуться, но внутренне молясь Богу, чтобы ее слова были правдой.
– Должна кое-что еще сказать тебе, – продолжала Урсула. – Когда мы уезжали из Германии, часть моих драгоценностей была зашита в одежде, в которой я ехала. Большая часть моих бриллиантов и сапфиров. Когда приехали в Париж, я отнесла ювелирные изделия к месье Андрэ Малле в банк «Малле». Он хранит их там в сейфе на мое имя. Завтра драгоценности будут отправлены в Лондон, в «Росситер Мерчант банк». Месье Малле отправляет их со страховым курьером. Драгоценности будут также депонированы в сейфе вместе с письмом, и до твоего отъезда я составлю для тебя список всего, что там есть.
Тедди кивнула, она все понимала.
– И последнее. Я знаю, Тедди, ты очень способная, ты говоришь на хорошем английском языке, но мистер Стайлз из британского посольства намерен поручить кому-нибудь из лондонского министерства иностранных дел встретить тебя после того, как ты пройдешь иммиграционный контроль в Англии. Просто на тот случай, если надо будет тебе помочь с формальностями.
– Благодарю вас, – проговорила Тедди. – Вы не сказали мистеру Стайлзу о том, что собираетесь вернуться в Германию?
– Конечно, нет!
– Если бы сказали, он тоже не одобрил бы и, возможно, попытался бы остановить вас! – воскликнула она со свойственной ей горячностью.
Урсула молчала, понимая, что Тедди права.
Немного погодя она встала и пересела на диван к Тедди. Взяла ее за руку, крепко сжала, затем спокойно, но глубоко проникновенно произнесла:
– Постарайся не тревожиться, все должно пройти хорошо. Просто я знаю, что так оно и будет, милая Тедди.
Через четыре дня после этого разговора было сделано все, что необходимо для отъезда Тедди с Максимом в Англию.
Тетушка Кетти Бернерс тут же выразила согласие дать им приют у себя в доме до приезда в Лондон Урсулы и Зигмунда.
– Я буду встречать парижский поезд на вокзале Виктория, – заверила она Тедди и то же самое повторила Урсуле, после чего выразила свой искренний восторг по поводу приезда и обещание с нетерпением ждать их появления в доме.
Несколько недель Урсула билась над вопросом, как поступить наилучшим для всех образом, и раздумья эти невероятно угнетали ее. Она одинаково любила и своего ребенка, и своего мужа и никогда не стояла перед выбором между тем или другим. Теперь вопрос, по существу, сводился к одному: что ей делать, какие действия предпринять, чтобы в конечном счете обеспечить воссоединение всех членов семьи.
Зиги в Берлине, судя по всему, скис, но какая для этого могла быть причина, помимо болезни матери, она не знала. И выяснить это не было иной возможности, кроме как через Курта фон Виттингена, если дела еще раз приведут его в Париж. Но вероятность этого была весьма невелика, как он ей сказал во время своего неожиданного визита, после которого прошло уже больше месяца.
В минувшую неделю появилось у нее одно соображение, которое она намеревалась проверить с помощью Арабеллы или Ренаты по телефону, но потом отбросила эту идею, так как была более чем уверена в том, что их телефоны давным-давно прослушиваются, а ей вовсе не хотелось усложнять жизнь своих любимых подруг. К тому же она не была уверена в том, что они смогли бы ей что-то подсказать, даже если бы она позвонила. Во всяком случае, не больше того, что говорил Зиги, когда звонил, потому что они тоже побоялись бы говорить напрямую.
И вот в итоге всех раздумий она решила поехать в Берлин. Ее целью было помочь Зиги перевезти семью насколько возможно скорее. Она ни капли не сомневалась, что вдвоем они это осилят. Они еще с детства составляли хорошую команду.
У Зиги уже были на руках все пять виз от адмирала Канариса, и если она будет в Берлине, то сумеет в полном смысле слова заставить Зигрид и ее мужа, Томаса Мейера, без промедления уехать. План действий она разработала отменный: Мейер скажет своим слугам, что они якобы едут по делам в Гамбург, что делали нередко и раньше, и возьмут с собой Хеди как компаньонку Зигрид. Такова будет легенда. Как только они втроем прибудут в Гамбург, они возьмут билеты на любое отплывающее в Англию судно, хоть на грузовой пароход, если не будет ничего более подходящего. Гамбург – крупнейший порт на Северном море, и найти там какое-нибудь судно большого труда для них не составит.
А тем временем она с Зиги перевезет его мать в Швейцарию, по соображениям как бы медицинского свойства. Она полагала, что они смогут туда отправиться на автомобиле через Франкфурт и Штутгарт. Оттуда они могли бы поехать в Мангейм и Констанцу, переночевать в любом из этих городов; по дороге можно будет останавливаться, чтобы Маргарете могла отдыхать и путешествие не переутомляло ее. Границу Германии они могли бы пересечь неподалеку от Констанцы, а там уже рукой подать до Цюриха, где у них друзья среди швейцарских банкиров, на чью помощь вполне можно было рассчитывать, если возникнет необходимость.
