Империя алмазов

      Просто так, от нечего делать, он выдвинул ящик стола и к Своему глубокому удивлению увидел крошечный никелированный револьвер, лежавший прямо на куче почтовой бумаги. Сначала Чессер подумал, что это игрушка, зажигалка, но когда он взял револьвер в руки, понял, что это не подделка – для подделки он слишком тяжел. Удивленный, он тщательно осмотрел его. Возвращая револьвер на место, он заметил широкую свадебную ленту платинового цвета. Он осторожно закрыл ящик.
      Затем Чессер увидел еще одну фотографию, стоявшую рядом с первой, но поменьше. На ней был изображен худощавый, светловолосый молодой человек с правильными чертами и застывшей улыбкой. Пожалуй, слишком смазлив. Александр. Чессер сразу понял, что это он.
      Он, обернулся и, к своему удивлению, заметил большую полосатую кошку, вышедшую из-за кресла. Она остановилась, зажмурилась, потянулась и вытянула передние лапы, показывая когти. Кошка наградила Чессера неодобрительным взглядом, села и начала вылизываться.
      Чессер слышал, как наверху ходит леди Болдинг. Он решил, что она должна скоро спуститься, и постарался принять непринужденный вид, подобающий, как он полагал, случаю. Пока Чессер ждал ее, ему на глаза попался прозрачный хрустальный ящик для сигар. Наверняка не ее, а Мэсси. Рядом стоял букет цветов – белые ромашки, васильки и маленькие, красные, только что распустившиеся розы. Тут же он увидел стеклянное пресс-папье с синей переливчатой стрекозой в центре. Потом его внимание привлек портрет леди Болдинг. Отличная работа. Он подошел поближе, чтобы рассмотреть портрет. Леди была изображена спящей. Ее груди были намечены легкими, прерывистыми штрихами. Так же, как и безмятежное прекрасное лицо, сохранившее, однако, повелительное выражение. Весьма беглый набросок давал, тем не менее, полное представление о том, сколько в ней противоречий и странностей.
      Глядя на портрет, Чессер с беспокойством вспомнил ее слова о том, что ни один мужчина не мог доставить ей удовольствие. Откуда такая уверенность, что он будет исключением? Раньше, с другими женщинами, он знал: они способны испытывать наслаждение в его объятиях – это придавало ему уверенности. От него они получали то, чего хотели. Но теперь все было по-другому. Вполне возможно, он не сможет ей этого дать. Она позвала его. В ее голосе слышалась просьба. И снова – мягко, но настойчиво. Он отошел от портрета и поднялся по лестнице. На втором этаже было темно. Он вытянул руки и нащупал стены справа и слева от себя. Решив, что находится в узком коридоре, он пошел вперед и стукнулся об стол. Она снова позвала его. Он шел в другую сторону.
      – Где ты? – спросил он.
      – Здесь.
      – Что со светом?
      Она не ответила. Он прошел по холлу в том направлении, откуда доносился ее голос. Его руки нащупали дверной проем. «Я ничего не вижу», – сказал Чессер, слегка смутившись. Он ожидал, что она ответит из этой комнаты, чтобы дать понять, где она находится. Но голос, звавший его по имени, снова раздался сзади, в нем слышалось нетерпение.
      Он повернулся, снова пересек холл и уткнулся рукой в противоположную стену. На ощупь отыскал дверь. У него было такое чувство, будто он ослеп.
      – Где ты? – снова спросил Чессер.
      – Прямо здесь, – ответила она. Хотя бы комнату нашел правильно.
      – Включи свет, – сказал он и попытался, правда безуспешно, нащупать выключатель на стене рядом с дверью.
      – Я жду тебя, – сказала она.
      Это вселило в него решимость сделать еще несколько шагов вперед. Его нога ощутили что-то твердое, должно быть, кровать. Наклонившись, он нащупал шелковую простыню, потом его протянутая рука коснулась ее обнаженного тела. Это было бедро.
      Она молчала. Чессер разделся. Он раздумывал: какой ширины кровать. Когда лег, решил, что, полуторная. Он перекатился к ней и попал рукой ей в лицо. Извинился. Теперь ясно: она лежит на спине. Он положил руку ей под голову, чтобы понять, где его губы смогут найти ее рот. Немного промахнулся, но тут же исправил ошибку. Поцелуй. Он не стал поворачивать ее к себе, хотя ее левая грудь оказалась немного прижатой. Правой рукой он гладил кожу на ее плече, там, где оно плавно переходило в шею. Она ответила на его поцелуй с такой властностью, с какой ему еще не доводилось сталкиваться.
      – Может, зажжем свет? – спросил Чессер.
      – Нет.
      – Я хочу видеть, как все происходит.
      – Нет. – Коротко и ясно.
      – Тут есть окна?
      – Я опустила шторы.
      – Давай откроем. Луна светит.
      – Лучше не надо.
      Теперь инициатива была у нее. Она повернулась на бок, лицом к нему, и он сделал то же самое. Они лежали, прижавшись друг к другу. Возбуждение Чессера уже прошло. Он чувствовал себя обманутым. Он привык любить и глазами тоже.
      Они снова поцеловались и начали свои исследования. Она занялась его сосками, взяв их в рот и сделав ему больно – без сомнения, намеренно. Но ее пальцы прикасались к нему, как к чему-то неизвестному, опасному или хрупкому.
      Чессер гладил ее, медленно проводя рукой по ее коже. Однако ему было мало одних только прикосновений, он хотел видеть се всю. Он попытался представить себе ее, вспоминая, как она выглядела в бикини у бассейна. Хотя бы она сказала что-нибудь, а то ему трудно поверить, что это действительно она. Чессер постоянно напоминал себе: это ее он сейчас чувствует рядом. Ему была ненавистна темнота, которая только усиливала впечатление, что происходящее – просто фантазия. Ему очень хотелось, чтобы все получилось, а темнота мешала ему. У него было желание встать, раздвинуть занавески и впустить в комнату лунный свет, но он помнил, как она возражала против этого.
      Чессер сдался и положился на технику. Он напоминал себе, что надо быть особенно нежным, полагая, что она к этому привыкла, старался осторожно действовать языком и губами и волновался, не колются ли его щеки и подбородок.
      Он ободрился, когда она простонала так, будто ей приятно. Были и другие признаки. Когда он помедлил, она придвинулась к нему всем телом, чтобы он продолжал. А когда он подумал, что уже хватит, она удержала его, при этом ее пальцы впились ему в волосы так яростно, что боль была невыносима.
      В конце концов, она, очевидно, достигла своего кризиса. По гортанным нечеловеческим звукам, по ее возросшему напряжению он понял, что это так.
      Потом ее ноги расслабились, разведенные в стороны. Он встал на колени. Она, должно быть, почувствовала его намерение войти в нее, потому что быстро свела ноги и перекатилась на бок. Чессер подполз к ней и лег рядом. Он тронул себя рукой, чтобы определить, насколько сильно он возбужден. Она накрыла его руку своей. Он отдернул руку.
      Она встала на колени рядом с ним. Чессер подумал, что она снова требует ласки. Он сосредоточился на ее красоте. А она, опершись на одну ногу, перекинула через него другую, так что он оказался снизу. Она нашла его и управляла его постепенным входом, пока он целиком не оказался в ней, и ее вес не прижал их друг к другу. Одно долгое мгновение она оставалась неподвижной. Он слышал, как она часто дышит, привыкая к ощущению его плоти в себе. Она была необычайно твердой и липко-влажной. Он взял в руки ее груди, нежно провел рукой от основания до соска.
      Она начала. Она скакала на нем. До самого конца, которого Чессер почти не почувствовал, он думал о Тумане.
      Потом он быстро опустился и лежал в темноте, касаясь ее рукой. Он напоминал себе, что только что имел настоящую леди. Но он знал, что на самом деле это он отдался ей. Она была над ним в буквальном смысле слова. Да, не совсем так, как у Давида Герберта Лоуренса. Чессер взял со стола брюки и вынул из кармана сигареты и зажигалку. Как настоящий рыцарь, он зажег сразу две – для себя и для нее. – Осторожнее, – предупредил он, протягивая ей сигарету.
      – Нет, спасибо, – отозвалась она. Ее голос звучал издалека.
      Пепельницы не было, и он лежал и курил обе сигареты.
      – Мне пора возвращаться, – сказал он.
      – Конечно, вам нельзя оставаться здесь, – она произнесла это так, будто он уже ушел.
      Он встал с двумя сигаретами в зубах. Невидимый дым резал глаза. Он сгреб в охапку рубашку и брюки и вышел, даже не поцеловав ее на прощание, а просто пожелав ей доброй ночи. Он был уверен: она не расстроится. Ощупью отыскав дорогу на первый этаж, он затушил дымившие сигареты в большой чистой пепельнице. Кошка даже не взглянула на него, только стукнула два раза хвостом по ковру. Чессер торопливо оделся и вышел.
      Луна уже садилась. Сколько времени? У него не было часов. Чессер весьма смутно представлял себе, куда надо идти, чтобы прийти к дому. Он шел быстрым шагом; холодная мокрая трава под ногами была ему теперь не так приятна.
      По дороге он старался не думать о том, что случилось. Естественно, его мыслями завладела Марен. Спит ли она сейчас? Наверняка спит. А может, и нет. Если нет, все ли у нее в порядке. Конечно. Она не одна. Она в безопасности. В доме есть люди. Там – Мэсси. Она не одна.
      Мелькнуло омерзительное подозрение: Мэсси у Марен.
      Чессер пустился бегом. Наперегонки с воображением, которое подсказывало ему, что Мэсси все подстроил. Леди Болдинг действовала по его указанию, чтобы освободить Мэсси дорогу в спальню Марен. Старый развратник!
      Чессер не прислушивался к голосу разума, который говорил ему, что Мэсси, в его-то годы, вряд ли сможет изнасиловать ловкую, отчаянно сопротивляющуюся Марен. Ему и в голову не приходило, что эти мысли вызваны сознанием своей вины.
      Он бежал. Он спешил на помощь, а если помочь уже нельзя, то хотя бы отомстить.
      Чессер увидел впереди свет и решил, что это в доме. Ноги болели. Дыхания не хватало. Когда он был уже совсем рядом, раздался оглушительный лай – это был собачий питомник. Он остановился, чтобы отдышаться, и попытался понять, в какой стороне дом. Сориентировавшись, он снова побежал.
      Наконец он наткнулся на длинную живую изгородь, слишком высокую, чтобы перепрыгнуть, и слишком густую, чтобы пролезть через нее. Он помчался вдоль изгороди в надежде, что она его куда-нибудь да приведет. Так и произошло. Перед ним был откос, на который пришлось взбираться. Теперь его подозрения переросли в страшное беспокойство, которое усилилось, когда он осмотрелся и понял, что стоит у заднего входа в дом.
      Он овладел собой и решил пока не входить. Лучше отдохнуть немного и собраться с силами, тогда он будет готов ко всему. Он сел на ступени террасы и откинул голову назад, чтобы было легче дышать. Мускулы ног сводило. Пот стекал по шее и по спине, вся рубашка была мокрая. Он сказал себе, что в сорок лет нельзя всю ночь бегать и трахаться.
      Теперь Чессер дышал почти нормально. Он встал и попробовал открыть заднюю дверь. Она оказалась запертой. Пришлось обойти весь дом, но парадная дверь, которую он оставлял открытой, тоже была на замке. Он решил, что это – свидетельство о заговоре против него. В отчаянии он уже готов был разбить одно из стекол в двери, но вовремя вспомнил, что он босиком. Пока он раздумывал, как можно попасть в дом по-другому, дверь открылась. Хикки, глухонемой слуга и помощник Мэсси, улыбаясь, жестом предложил ему войти. Чессер колебался. При виде габаритов Хикки его решимость заметно поубавилась. С деланным безразличием он прошел мимо и вошел в вестибюль.
      Вверх по лестнице Чессер взбежал, перепрыгивая через две ступеньки сразу, потом торопливо пересек холл и оказался перед дверью их комнаты. Он представлял себе, как ворвется туда, но вместо этого осторожно повернул ручку, открыл дверь и вошел.
      В постели ее не было. В глубине души, несмотря на панику, он верил, что она еще спит. Пустая кровать была в беспорядке. Ночник включен. В ванной ее нет. В соседней комнате нет. «Книга Перемен» и три полукроны валялись на полу. Он взял с туалетного столика свои часы. Было без четверти пять. В этот час ей негде быть, кроме как у Мэсси. Разумеется, не по доброй воле.
      Он помчался по коридору. Он не знал, где комната Мэсси. Вполне возможно, что старый хрен спит так же, как и ест: там, где ему вздумается. А может, у него есть специальная комната для таких случаев. Чессер оказался в правом крыле здания. Он дергал двери, прислушивался, звал ее, но не получил никакого ответа. Он вернулся обратно, собираясь обыскать противоположное крыло, и тут увидел ее.
      Она поднималась вверх по лестнице. На ней был длинный пеньюар от Диора из полупрозрачного шелка бледно-голубого цвета. Ее длинные волосы были немного растрепаны. В руках она держала стакан молока, накрытый ломтем хлеба, густо намазанного маслом.
      Чессер был так рад видеть ее, что не мог говорить.
      – Я проснулась от голода, – объяснила она. Подойдя к нему, она на минутку остановилась, подставила губы для короткого поцелуя и пошла дальше к их комнате, уверенная: он идет следом за ней.
      Она откусила большой кусок хлеба. Чессер обнял ее.
      – Я люблю тебя, – сказал он, стараясь казаться спокойным.
      – Я знаю, – жуя ответила она.
      Ему пришлось подождать, пока она проглотит. Потом он поцеловал ее, почувствовав вкус масла у нее на губах. Она была такой привычной, такой родной.
      – Я беспокоился о тебе, – сказал он ей и тут же подумал, что она может ответить ему то же самое.
      – Я гадала для тебя по «Книге Перемен», – сообщила она. – Получились «Котел» и «Внутренняя правда».
      Она отодвинулась от него, чтобы откусить еще кусочек и запить его глотком молока. Тут она глянула вниз, на его босые ноги. Манжеты его брюк были мокрыми. К коже кое-где прилипли стебельки травы.
      – Я долго гулял, – объяснил он.
      – А я-то решила, что тебе вздумалось поиграть в крикет, – она ухмыльнулась.
      – На самом деле, я потерял дорогу.
      Ложь чистой воды. Он надеялся, что она не станет расспрашивать. Любовь и сознание своей вины переполняли его, и он боялся все это расплескать.
      – Прости меня, – сказал он.
      – О чем ты?
      – О том, что рассердился и ушел.
      Марен не сказала, что прощает, только выражение глаз немного изменилось. Она села на кровать, занятая только едой. Она обглодала корку и допила молоко. После этого она задумалась.
      Чессер чувствовал себя ужасно. Одураченным, усталым и грязным. Может, если он примет душ, ему станет лучше? Он смоет вину. Расскажет ли леди Болдинг Марен о том, что случилось, или нет? Несомненно, расскажет. Красивая женщина никогда не упустит случая сообщить другой красивой женщине подобную новость. Чессер решил, что единственная возможность – прямо сейчас, не дожидаясь утра, наговорить Марен кучу нежностей, чтобы рассказ леди Болдинг показался ей невероятным.
      – Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он.
      – Прими душ, – предложила Марен.
      Чессер пошел в ванную. Раздеваясь, он с ненавистью посмотрел на свое отражение в зеркале, пихнул ногой мокрые от пота рубашку и брюки, встал под душ и в наказание включил холодную воду. Подрегулировал струю до более приятной, намылился и, смыв грязь и пот, почувствовал себя гораздо лучше – чище.
      Тут вошла Марен. Она помогла ему вытереть спину и ноги.
      – Завтра мы уезжаем отсюда, – сказал Чессер.
      – Куда?
      Он хотел сказать, в Шантийи, но подумал, что ей, наверно, больше хочется в Лондон.
      – У тебя там дела? – спросила она.
      – У меня больше нет никаких дел, – честно ответил ей он. В комнате она зажгла две сигареты и кинула одну ему, сильнее, чем обычно. Он с легкостью поймал ее.
      Он решил продемонстрировать новое отношение к жизни.
      – Если хочешь, мы можем заняться прыжками с парашютом, – солгал он.
      Она предлагала это один или два раза, а он всегда был против и не поддавался ни на какие уговоры.
      – С чего бы это?
      – Просто для разнообразия.
      Она посмотрела на него долгим, подозрительным взглядом.
      – Что тебе предложил Мэсси? – спросила она как бы между прочим.
      Ты не поверишь.
      – Я попробую. Если захочу.
      Чессер не сомневался, что ее последняя реплика относилась к его недавнему приключению.
      – Мэсси предлагает ерунду.
      – Перестань говорить загадками.
      – Ну, хорошо. Он хочет, чтобы я украл алмазы. На двенадцать миллиардов долларов.
      Вопреки его ожиданиям, она не засмеялась.
      – Ну разве это не кретинизм? – говорил Чессер, растянувшись на кровати. На него навалилась усталость.
      – Расскажи мне об этом. Все, что он сказал. Заплетающимся языком он передал ей свой разговор с Мэсси.
      Не останавливаясь, Марен ходила взад и вперед по комнате. Подошла к двери ванной и кинула сигарету в унитаз. Чессер услышал короткое «пш-шш». Ему очень хотелось, чтобы она легла: надо было кое-что исправить. Она села на пол перед ним. Разделила волосы на три части и стала плести косу. Глаза у Чессера слипались, и монотонные движения ее пальцев подействовали на него, как гипноз. Она серьезно сказала ему:
      – Это хорошая мысль.
      – Прыжки с парашютом?
      – Нет. То, что предлагает Мэсси.
      Чессер презрительно хмыкнул.
      – Как еще ты можешь так быстро и легко получить пятнадцать миллионов долларов?
      Быстро, может быть, но не легко. Он сказал ей:
      – Это невозможно.
      – А я думаю, что вполне возможно.
      – Я ни черта не разбираюсь в воровском деле.
      Он подумал, что уже занимался этим сегодня ночью.
      – А как же Марракеш?
      – А что Марракеш? – спросил он.
      – Контрабанда – это почти что кража. А это тебе уже знакомо.
      Чессер был поражен. Он никогда не говорил ей об этой истории в Марракеше. Это абсолютно точно. Откуда она узнала? Спрашивать ему не хотелось.
      – В любом случае, – продолжала она, – если так трудно совершить ограбление, то почему столько людей проделывали это, и весьма успешно? Мы можем почитать, как это делается, посоветоваться со специалистами.
      Чессер заметил это «мы». Это, а также ее радостное возбуждение, которое было ему так хорошо знакомо, насторожили его.
      – За такие вещи убивают, – значительно сказал он. Похоже, его слова только подлили масла в огонь.
      – Давай поспорим, что это будет величайшим ограблением на все времена. Двенадцать миллиардов долларов.
      – Давай спать, – сказал он, закрывая глаза.
      – Не могу.
      Он открыл глаза.
      – Ладно. Что ты хочешь предпринять?
      – Насыпать Системе соли на хвост.
      – Это еще никому не удавалось.
      – Мы сумеем.
      – Никто не сумеет.
      – У меня ведь нет ненависти к Системе, но я хочу это сделать.
      – Это невозможно.
      – Откуда ты знаешь? Ведь никто еще не пробовал. В точности то же самое, что говорил Мэсси.
      – Давай спать, – сказал он.
      – Это будет ограбление века.
      – Нас поймают. А может, убьют. А может, и то и другое.
      – Только не нас, – сказала она так, будто вдвоем они становились неуязвимы.
      – Ради Бога, давай спать, – попросил он.
      – Нет, пока ты не пообещаешь.
      Минуту Чессер держался, но он слишком устал. Все, что угодно, только скорее спать.
      – Что бы ни случилось, – наставлял его Мэсси, – вы не должны мне звонить. Ни в коем случае.
      – Вы, наверно, хотите, чтобы вас держали в курсе? – поинтересовался Чессер.
      – Нет. Я не желаю слышать об этом, пока все не кончится. И то не сразу, а спустя какое-то время.
      – Какое?
      – Ну, скажем, две недели. Запомните: если вы попадетесь, вы меня не знаете.
      – Я вас не знаю.
      Мэсси был очень доволен сговорчивостью Чессера. Именно поэтому он выбрал для этой цели Чессера, а не профессионала. Мэсси был уверен, что Чессера можно держать в руках, в то время как профессионал, даже самый неопытный, будет стремиться уйти из-под контроля, выдвигать свои условия и вполне может надуть. То, что Чессер любитель, – это его главное достоинство. Ему можно доверить дело, на это у него ума хватит, но предать он не решится: недостаточно циничен.
      Мэсси предупредил его:
      – Даже если вы попытаетесь впутать меня, вам все равно никто не поверит.
      Да Чессер и сам в это не верил. Он испытывал странное чувство, стоя перед Мэсси и с серьезным видом выслушивая его указания. Он позволил этому зайти так далеко по одной только причине – нужно было утихомирить Марен. Как можно серьезно обсуждать кражу алмазов на сумму двенадцать миллиардов долларов? Хотя Мэсси, похоже, не шутит. Скорей всего, старикан просто выжил из ума.
      Но спокойная, хотя и немного холодноватая, улыбка Мэсси говорила об обратном.
      – Я абсолютно уверен в вас, Чессер. Не сомневаюсь, вам удастся это сделать. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не могу быть с вами.
      – Присоединяйтесь, я не против.
      – Я буду представлен своим капиталом.
      – А как насчет расходов?
      – Мы это уладим. – Они были в кабинете. Мэсси сидел за столом. Он раскрыл кожаную папку и протянул ее Чессеру, сидевшему напротив. – Подпишите вот тут, – скомандовал он.
      Чессер увидел, что это обычный бланк Национального Горного банка в Лондоне. На бланке стояла дата: 18 июля 1968 года. Снизу лежала стопка чеков.
      Мэсси протянул было ему свою ручку с золотым пером от Тиффани, но передумал и достал из ящика обыкновенную шариковую. Чессер взял ее в руки и увидел надпись: «Уолдорф Астория, Нью-Йорк».
      – Подпишитесь М.Дж. Мэтью, – приказал он.
      – Своим обычным почерком?
      – Разумеется.
      – М-Э-Т-Ь-Ю?
      – М.Дж. – подтвердил Мэсси.
      Чессер написал имя на бланке. Мэсси забрал у него и бланк, и авторучку.
      – Теперь все в порядке, – сказал Мэсси. – Вы сможете пользоваться неограниченным кредитом. Банк будет выплачивать деньги, пока сумма не превысит двух миллионов. Вам этого хватит?
      – Должно хватить, – согласился Чессер. Похоже, он начал привыкать к крупным суммам.
      – Вы уверены, что с банком все будет в порядке?
      – Абсолютно, – ответил Мэсси.
      У него были основания для уверенности. Банк принадлежал ему, хотя это было закамуфлировано при помощи сложной структуры, в которую входило много предприятий.
      Чессер немного подумал.
      – Что мешает мне сбежать с этими двумя миллионами?
      – Ничего, только вы сами.
      – А вдруг я так и поступлю?
      – Нет, вы этого не сделаете.
      – Почему вы так в этом уверены?
      – Если вы сбежите, вы будете должны мне гораздо больше, чем сейчас.
      – Ну и что?
      – Рано или поздно, так или иначе, но придется заплатить.
      – А как насчет моих пятнадцати миллионов? – спросил Чессер. – Как они будут выплачены?
      – В любой форме, как вы пожелаете. – В долларах или акциях.
      – Акции «Стандарт Ойл» из Нью-Джерси вас устроят?
      – Вполне, – ответил Чессер. Чтобы все происходящее выглядело не слишком драматично, он с уверенностью в голосе произнес: – Готовьте деньга.
      – У меня все готово. Дело за вами.
      Чессер засунул чеки во внутренний карман пиджака и встал. Мэсси остался сидеть. К своему удивлению, Чессер вдруг осознал: он все больше склоняется к мысли, что попробовать стоит. Наверное, безумие заразно. К тому же пятнадцать миллионов на дороге не валяются. Мэсси, похоже, не собирался жать ему руку, чтобы скрепить сделку. Чессер направился к выходу. Уже в дверях до него дошло, что он упустил что-то важное. Он обернулся к Мэсси и спросил:
      – Зачем?
      Мэсси бросил на него вопросительный взгляд.
      – Зачем вам понадобились запасы Системы? Вы обещали рассказать.
      – Я думал, что вы уже сами догадались.
      – Это не из-за денег.
      – Да, вы правы.
      – Месть?
      – Именно так, – откликнулся Мэсси слишком поспешно.
      – Хотите вернуть то, что было затрачено на проект «Прибрежные воды»?
      – Вы угадали.
      Чессер изо всех сил старался поверить в это, но не мог. Мэсси догадался об этом по выражению его лица.
      – У меня есть и другие причины, – признался он, – но вас они не касаются.
      – Я должен знать.
      Мэсси не хотел лишиться Чессера сейчас.
      – У меня с ними личные счеты, – сказал он. Чессер ждал.
      – Я могущественный человек, – начал Мэсси. – Но власть, как и все живое, нуждается в питании. Если наше предприятие будет успешным, то мне удастся занять совершенно уникальное и весьма устойчивое положение, Чессер молчал и по-прежнему не сводил глаз с Мэсси. Мэсси говорил:
      – Для того немногого, что мне еще надо сделать в жизни, у меня осталось мало времени. Я слишком стар для войны.
      Чессер кивнул и ожидал продолжения. Однако, поглядев в лицо Мэсси, он понял, что больше ничего не услышит, Он вышел не прощаясь.
      Просто оставил Мэсси в одиночестве сидеть за столом.
      С верхней площадки лестницы он увидел Марен, стоявшую в вестибюле. Рядом с леди Болдинг. Они с серьезным видом о чем-то беседовали. Чессер опасался, что речь идет о нем. Чтобы не услышать случайно их разговора и не ускорить таким образом возможную ссору, Чессер спускался по лестнице громко топая, так, чтобы они услышали издалека.
      – Все готово? – спросил он, через силу улыбаясь.
      – Чемоданы в машине, – ответила Марен.
      – Вчера… – начала леди Болдинг. Чессер весь напрягся.
      – …я обещала вам уплатить свой долг. – Она протянула Чессеру чек на тысячу долларов.
      – Я оставила чек для Мэсси у себя в комнате, – солгала Марен.
      Чессер надеялся, что чувство облегчения, которое он испытал, было не слишком заметно.
      На прощание леди Болдинг расцеловала его в обе щеки, а Марен кроме того еще и в губы. Этот поцелуй показался Чессеру слишком долгим. Но в то утро ему казалось, что все происходит либо слишком быстро, либо слишком медленно.

ГЛАВА 13

      Не прошло и недели, как Марен и Чессер поселились в Лондоне. Они провели четыре ночи в отеле «Коннахт», а потом переехали в дом на Парк-Виледж.
      Французские поверенные Марен, покупавшие для нее этот дом, до такой степени хотели ускорить покупку, что даже не торговались – это было большой жертвой с их стороны. Поощряя стремление своей самой многообещающей клиентки к домашнему теплу и уюту, они рассчитывали в дальнейшем возместить все свои убытки. С чисто французским упорством и верой в силу страсти они выжидали момента, когда Марен выйдет замуж, чтобы завладеть ее богатством. Только ради этого они заплатили не торгуясь и добились, чтобы дом сразу перешел в ее владение.
      До этого дом принадлежал расфуфыренному франту по имени Филип Б.Хиндс, корчившему из себя аристократа. Ему срочно нужны были деньги на текущие расходы. На самом деле Филип Б.Хиндс был только арендатором, а собственность принадлежала принцессе Маргарет, ежегодно получавшей небольшую сумму земельной ренты, которая в буквальном смысле этого слова была платой за клочок земли, где стояло здание. До истечения срока аренды оставалось еще девяносто два года, и Марен рассудила, что этого времени вполне достаточно.
      Все пять домов, стоявших на тихой, изогнутой плавной дугой улочке, были построены архитектором Нэшем. Тем самым Нэшем, благодаря которому нынешний облик Лондона значительно улучшился. Четырехэтажный дом был обставлен с безукоризненным вкусом. Кроме того, в распоряжение Марен перешли сад и штат избалованной, вечно чем-то недовольной прислуги, которую она тут же распустила, не желая оплачивать причуды предыдущего арендатора. Взамен она наняла двух симпатичных молодых датчанок, решивших немного пожить в Лондоне. Девушек звали Сив и Бритта. Марен весьма здраво рассудила, что они будут настолько увлечены своими собственными любовными приключениями, что не станут совать нос куда не следует. К тому же всегда приятно видеть в доме хорошеньких помощниц.
      Однако со всей прямотой, свойственной северным женщинам, Марен заявила им, что забота о том, что у Чессера между ног, не входит в их обязанности. Об этом позаботится она сама. Разумеется, они не должны притворяться скромницами. Легкое кокетство – это пожалуйста, но надо знать, когда остановиться. Сив и Бритта прекрасно поняли, где проходит граница дозволенного, и приступили к своим обязанностям. Светлые волосы обрамляли их смазливые личики, под блузками прорисовывались соски, короткие юбки открывали стройные ноги, а когда они нагибались или тянулись за чем-нибудь, то кое-что еще.
      Таким образом, собравшись за покупками на второй день своего пребывания в доме, Марен со спокойной душой оставила Чессера наедине с прислугой.
      Предосторожности Марен были вполне разумны, но совершенно излишни, если учитывать состояние Чессера. Он, конечно, заметил двух хорошеньких датчанок, но теперь все мысли его были заняты новой профессией – вор. После того как они уехали от Мэсси, у него появилось ощущение, что он смотрит на мир не так, как раньше, под другим углом. Похоже на то, как если бы он шагнул из одной реальности в другую.
      Теперь он остро ощутил, что действительно должен сделать обещанное. Его терзали противоречивые чувства. Временами ему казалось, что эта дурацкая затея стоит только того, чтобы над ней посмеяться, а через минуту видел себя обладателем пятнадцати миллионов. Решающим аргументом в пользу этой затеи стало осознание того факта, что обратного пути у него нет. Он обещал Марен – для нее это все равно, как если бы он подписал договор. Марен и ограбление были теперь неотделимы друг от друга. Если он откажется от своего слова, то, возможно, она не сразу оставит его, но он знал, что тогда между ними уже не будет той близости, что была раньше. В их отношениях появится трещинка, червоточина, которая в конце концов приведет к разрыву.
      Теоретически, конечно, он мог бросить все, в том числе и Марен, но он знал, что никогда не сделает этого. При таком раскладе ничего не оставалось, кроме как отбросить осторожность и пессимизм и приступить к делу, при этом постоянно представляя себя обладателем пятнадцати миллионов. Но с чего начать? Этого Чессер не знал. Он постарался поставить себя на место грабителя и пришел к мысли, что, наверно, надо осмотреть дом одиннадцать на Хэрроухауз с новой, преступной точки зрения. Для маскировки он надел темные очки.