Круиз 'Розовая мечта'

      Сергей как-то слишком горячо обнял меня на прощание.
      - Скажи дочери, что я очень её люблю. И горжусь. - Потом грустно заглянул мне в глаза. - Ну, что, до встречи, Бубка?
      Я хмыкнула:
      - Не та тональность. - И с улыбкой, в мажорном духе отрапортовала. Через неделю - на том же месте, господин главнокомандующий!
      Глава 28
      Чета Питчемов мне сразу понравилась - добродушные, голубоглазые, похожие друг на друга как брат и сестра. Четырнадцатилетняя дочь Питчемов, Памела, была долговязой брюнеткой, преросшей на голову своего отца. Позже Соня шепнула мне, что Мел - приемная дочь, но на это здесь внимания не обращают, хотя лишний раз не акцентируют.
      Рядом с памелой Соня казалась крошкой. Тоненькая, белокожая, в развевающейся паутинке прямых светлых волос. Трудно было представить, что "папина дочка" превратится в подобие Сержа - круглощекую крепышку манекенного роста.
      Они тараторили всю дорогу, крутя головами, чтобы показать мне какой-то дом, где бывал Шелли, или трактир, знаменитый старейшим вином. Девочки рассказывали о бале в день святого Валентина, на который все явились в вечерних платьях.
      - В чем же ты была? - Испугалась я.
      - О, Слава, мы постарались приодеть наших красавиц! Это такое удовольствие - наряжать девочек на первый бал! - Глаза толстушки Мэри светились неподдельной радостью. - Мы с Генри привязались к Соне... У нас теперь почти что две дочери и один сын. Ведь мы будем дружить с вами, правда?
      - На мне было шикарнейшее платье! Я сама его выбрала в Интсоуне. Мэри только платила. - Доложила Соня, не слишком щепетильная в достижении своих целей. Балованное дитя, но какое очарование юности, неосознанного предчувствия долгой женской судьбы, полной сюрпризов и радостей.
      Я оставила вещи в номере гостиницы, выстроенной на территории школы специально для приезжающих сюда погостить членов семьи. Школа, основанная в 1773 году, страшно гордилась тем, что не утеряла свойственного просветительскому веку уважения к знаниям и человеческой личности. Это все мне объяснила мисс Армстронг, принявшая меня в своем кабинете, сиявшем ухоженной стариной, как музейный экспонат. Потом мы осмотрели классы, библиотеку, комнаты отдыха и занятий, трапезную, кинозал... Я устала говорить на чужом языке, только крутила головой с приклееной восхищенной улыбкой и всплескивала руками от избытка чувств.
      На следующий день мне посчастливилось провести несколько часов на школьном турнире по лаун-теннису, в котором была занята и моя дочь. Мягко пружиня на носочках белых тапочек, она отсалютовала мне ракеткой и потуже стянула волосы пестрым жгутом. Девочка казалась мне чужой и прехорошенькой. Сидящая рядом Мэл комментировала мне игру одноклассников, усугубляя ощущение отстраненности: вопящие на чужом языке бойкие подростки, спортивный зал, обвешанный яркими транспарантами, маленький ученический оркестр, нестройно нчинавший какой-то гимн каждый раз, как вступала в игру новая пара, и растроганно улыбающаяся иностранная гостья - все это виделось мне как бы со стороны.
      Вечером мы с Соней были приглашены к Питчемам. За нами заехал Генри, но Памела, заняв место за рулем, продемонстрировала свое водительское мастерство.
      - Я тоже умею. - Бурркнула мне по-русски Соня. - Только мне здесь нельзя. Вот дома наезжусь!
      Дом Питчемов выглядел как на картинке. Будто его специально красили, мыли, украшали цветочными горшками к моему приезду. "Усадьба в староанглийском духе", - прокомментировала Соня елизаветинскую архитектуру построек - расчерченные деревянными балками выбеленные стены.
      Апрель здесь был похож на середину нашего мая - вовсю зеленели кусты и кроны деревьев. А свежесть лужаек напоминала о лете и веселых пикниках среди клумб у бассейна. Я приобрела по дороге букет цветов и прихватила взятые для визитов сувениры - палехскую шкатулку и деревянное яйцо, величиной с небольшую дыню. На нем в ореоле снежного облака сиял во всей красе восстановленный храм Христа Спасителя.
      После довольно скромного по нашим российским понятиям ужина началась длинная беседа о политике и быте русских женщин. В столовой уютно потрескивал камин, а я не могла оторваться от орешков - пудинги и бисквиты показались моему желудку не слишком убедительными. Все ждали Шани, шестнадцатилетнего сына Питчемов, занимавшегося в специализированной музыкальной школе. - "Виолончель - его мечта. Мальчик без ума от Ростроповича". - Хвасталась Мэри. поглядывая на дверь. И вот он появился серьезный юноша, успевший переодеться в строгий костюм. Он поклонился нам, тряхнув кажтановыми кудрями, как будто вышел на сцену. В носатом лице парня не было решительно ничего привлекательного, а россыпь красноватых прыщиков на скулах и подбородке доставляла ему, конечно, кучу неприятностей. Но вот он с улыбкой подошел к подругам, перебросившись с ними веселыми репликами, и я увидела, как изменилась Соня. Расхлебанная, небрежная девчонка стала девушкой - юной леди, с прямой спинкой и строго поджатыми губами.
      Я не могла больше вникать в разговор - быстрый английский с непривычки утомил меня. Куда интересней было разбираться в игре жестов и мимики. Шани уговаривали родители и девочки, он горячо спорил и вдруг поднял руки: "Сдаюсь!" Соня захлопала в ладоши: "Мам, он будет играть на пианино. Он хотел притащить виолончель, а мы все уговаривали насчет пианино. Ура! Вот увидишь, он классный музыкант!"
      Парень сел за фортепиано, в раздумье пробежал по клавишам длинными пальцами и объявил: Шопен. Опус 28. Все чинно замолкли, изображая глубокое удовлетворение, а Сонька аж вся подалась вперед, впитывая звуки всем телом. Я некстати вспомнила, как соблазнила моего Юла учительница музыки, и уже не могла отделаться от мысли о том, что Шопен возбуждал эту страшную даму, представлявшуюся мне некой усатой двухметровой валькирией. Вот так же сидел он, склоня над клавишами светловолосую голову, а страшная дама сжимала своими горячими ручищами его худенькие плечи... От этих картинок мне стало жарко и неудержимо захотелось увидеть Юла, ну, хотя бы услышать его голос.
      Когда вечер кончился и Питчемы оставили меня ночевать в гостевой комнате на втором этаже, я попросила разрешения позвонить в Москву. С Сергеем я говорила из автомата накануне и теперь украдкой набрала номер Юла, хотя никто, кроме ушедшей в ванную Сони не мог бы понять, с кем и о чем я говорю. Я только скажу, что люблю его, что сбежала в Англию, но мучаюсь разлукой... Автоответчик посоветовал мне позвонить завтра.
      На следующий день (а это была свободная от занятий Суббота) я чуть не умерла от радости и страха, наблюдая, как несется по питчемским лугам на гнедом жеребце моя девочка. Супруги с гордостью демонстрировали мне свои достижения - им удалось приучить Соню к лошадям.
      - Ваша девочка очень способная. Быстро все схватила. Не беспокойтесь, миссис, она не упадет. Это очень спокойный конь. - Заверил, уловив мой страх, Шани.
      Словно ловко спрыгнула с седла, раскрасневшаяся и взмокшая. Преувеличенно бурно обмахиваясь бейсболкой, она искоса поглядывала на парня. Шани сказал что-то, озабоченно хмурясь и даже приложил ладонь к её лбу. Все прыснули.
      - Шандор сказал, что меня просквозило от скорости. Это он намекает, что я скакала слишком медленно. - Перевела мне шутку Соня.
      - Да что ты, детка! У меня чуть сердце не разорвалось от страха. Это так опасно!
      - Чепуха! - Любимое словцо её отца и его жест - небрежное пожатие плеч, словно комара отгоняет.
      - Соня, папа просил передать, что очень тобой гордится. Если бы он видел это...
      - Он запретил бы мне "близко подходить к лошади". - Она скопировала его интонации и мы засмеялись.
      Глава 29
      В понедельник я должна была возвращаться в Москву. Воскресенье было решено посвятить осмотру местных достопримечательностей. От перспективы экскурсии со всем семейством и постоянной болтовни, мне стало кисло. Еще утверждают, что англичане молчуны! Я отвела Мэри в сторонку и проникновенным материнским тоном сказала:
      - Дорогая, я очень благодарна вам за заботу о Соне и за ваше гостеприимство... Я обязательно приеду сюда ещё раз и мы все посмотрим вместе - в хорошую погоду. - Я кивнула на затянутое туманной пеленой небо и моросящий дождь. - Но вы меня поймете - я хотела бы этот день провести с Соней... Мы просто погуляем или посидим в гостинице. Мне надо многое рассказать ей о Москве и нашей жизни.
      Мэри сжала мою руку:
      - Понимаю вас, дорогая. Это так естественно... У меня есть одна мысль. Вы имеете водительские права, конечно? Берите мою машину. Она старенькая, но исправно ходит. Соня покажет вам все сама.
      Мы обнялись в знак материнской солидарности и я успела шепнуть ей:
      - У вас прекрасные дети, Мэри. И такой талантливый сын!
      - Ох, - она опустила глаза. - Мы взяли Шандора десять лет назад в венгерском приюте. Он был совсем, совсем маленький и такой больной... Врачи не были уверены, что его правая рука когда-нибудь сможет нормально двигаться... - Она улыбнулась. - И вот... Мы с Генри очень гордимся сыном.
      Соня была в восторге от идеи совместной поездки в Интсоун близлежащий городок, полный достопримечательностей. Но предложила прихватить Шани и Памелу.
      - Они очень симпатичные ребята, но побудем один день вдвоем, хорошо, дочка? - Я обняла её плечи, вдохнув родной запах волос, кожи и растаяла от прилива материнской любви.
      Сонька крепко обняла меня.
      - Только я все сама тебе покажу, ладно?
      На стареньком автомобиле Мэри мы тронулись в путь. По радио передавали какую-то юмористическую передачу, где каждая реплика озвучивалась громким хохотом зрителей. Не знаю, было ли это действительно смешно, но Соня с удовольствием прислушивалась и хихикала. Понимать юмор - самая, по-моему, сложная задача в чужом языке. Для меня она осталась нерешенной. Заметив это, Соня стала искать музыку и вдруг сквозь писки и шумы прорвался голос Вайкуле "...Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь..."
      - Оставь! - Остановила я Соню, нагнувшуюся, чтобы переключить волну.
      - Ты что, мам, стала поклонницей попсы?
      - Мне нравится эта песня. - Мрачно заявила я, хотя впервые прислушалась к словам и содрогнулась от их точности. "Прощай, и больше ничего... И больше ничего. Прощай". - Это относилось только ко мне и Юлу. Даже через расстояние слышала каждый его вздох, чувствовала его руки, губы... Я молилась за него и - прощалась...
      Соня тактично дала мне возможность погрустить, и как только кончилась песня, приступила к комментариям окрестностей. Она очень старалась быть хорошим гидом, заставляя меня то и дело останавливаться, подъехать к собору, расположенному на вершине холма, прихватить в придорожном кафе два огромных рожка с цветным мороженым, пройтись по супермаркету, где Соня выбрала себе сумочку и высокие ботинки на шнуровке. Я купила ей новую куртку и прозрачный, расклешенный пластиковый дождевик цвета ириса. С удовольствием надев новые вещи, Софка приготовилась покорить Интсоун.
      - Мы были здесь с классом неделю назад. Вначале посетили музей пыток, а потом слушали концерт в соборе. Шесть ребят из консерватории пели без всякого аккомпанимента церковные гимны, а потом популярные песни прошлого... Это называется а капелла... Вообще-то ничего. Многим понравилось. Вон там, за сквером, платная парковка. Сегодня Воскресение и полно машин... Осторожней, мам, видишь, за рулем дедулька!
      Несмотря на дождь, туристов. действительно, было много. Судя по номерам машин, в городок съезжались жители близлежащих поселков и хуторов. Перед поездкой мы перехватили европейский завтрак и я предложила Соне начать экскурсию с посещения какого-нибудь вкуснопахнущего ресторанчика.
      - Нет, мамочка! Вначале - пытки. Ты просто не представляешь, как это здорово. У нас после экскурсии одна девочка даже написала сочинение, "Как я была ведьмой" называется. И все книжки из библиотеки про инквизицию разобрали. Теперь просто зачитываются "Молотом ведьм" - страшно интересно! Там сплошные документы.
      Несколько раздасадованная интересом дочери к столь экзотическому предмету, как пытки, я не могла не пораоваться её знанию языка, позволившему читать объемный и не простой трактат о методах работы средневековых демагогов и палачей.
      На здании местного краеведческого музеявисел плакат, сообщавший о демонстрируемой здесь экспозиции музея истории пыток из итальянского городка Сан-Джиминьяно. Желающих насладиться зрелищем дыбы и гильотины было не много - группа ребят в панковом прикиде, примчавшаяся на мотоциклах, и две-три пожилые пары бродили по мрачным полуподвальным залам, пахнущим плесенью.
      - Выставка здесь уже целый месяц. Раньше даже очередь была. Упорствовала в своем интересе Софа, заметив мое недовольство.
      - Что это? - С наигранным интересом поинтересовалась я, показывая на железное колесо.
      - Главное в пытках что? Чтобы жертва умирала как можно дольше! Торжественно сообщила Соня. - Поэтому их специально придумывали таким образом, чтобы продлить мучения. Смотри, сначала палач дробил прикованному к земле человеку кости, проезжаясь по нему этим колесом, потом изломанное тело привязывалось к колесу и выставляли на обозрение... Приговоренные мучались иногда две-три недели... Жуть, правда? А вот на эту скамью с острым ребром сверху усаживали ведьм и колдунов. На ноги подвешивали гири и "испанская лошадка" постепенно разрывала человека пополам!
      - Детка, а здесь нет чего-нибудь повеселее? - Спросила я с отвращением и подумала, - откуда берется лицемерие взрослых, из какого такого чувства превосходства? Ведь я прекрасно помнила, как мчались мы, школьники, приехав в Ленинград на экскурсию, в подвалы Казанского собора, где были выставлены страшные орудия инквизиции, и с каким сладким замиранием воображали процесс мучительства. Как специалист-психолог я могла бы сформулировать разные бытующие по этому поводу теории, сводящиеся, как правило, к подавленным садо-мазохистским комплексам и заигрыванию человека с преследующей его от самой колыбели идеей смерти.
      Тогда жизнерадостной и бойкой четырнадцатилетней школьнице щекотали нервы рассказы о кострах, ведьмах, подвалах с набором страшных инструментов. Наверно, так проявляли себя рвущиеся к раскрепощению сексуальные инстинкты. Взрослую госпожу Баташову мрачная экспозиция угнетала. Мне хотелось поскорее вырваться из затхлого подвала на свежий воздух. Но Софка искренне старалась заинтересовать меня и приходилось нехотя ей подыгрывать.
      - Здесь нет ничего веселого, мам. Повеселее - это в цирке. Хотя, нет в цирке страшнее... - Задумалась Соня. - Вспомнила! Здесь все очень интересуются поясом целомудрия. Его изобрели в Италии в XII веке, когда рыцари на много лет уходили в поход и боялись за своих жен. Но эту штуку можно было купить в парижских лавках ещё в конце прошлого века.
      - Конструкция надежная. - Прокомментировала я металлическую упряжь с замком на поясе и громоздкой арматурой между ног.
      Мне приходилось видеть подобные экспонаты в итальянских музеях, но представленная здесь вещица не была лишена некоторого изящества: два отверстия для отправления естественных нужд украшались изящными коваными зубчиками, которые, в случае покушения на невинность дамы, угрожающе клацали.
      - Мам, глянь туда! - Тихонько ткнула меня локтем Соня и зашептала, кривя губы. - Вон, за "нюренбергской девой", за деревянным саркофагом, видишь? Ах, ну вот, ушел в соседний зал!
      - Да что там такое - призрак графа Шале, которому неумелый палач рубил голову 34 раза?
      - За мной следит какой-то парень... Тихо... Я давно заметила. Ходит и вроде случайно с нами сталкивается.
      - Ну вот, начались галлюцинации. Давай выбираться на свежий воздух, детка.
      - Нет, мы ещё не видели гильотину!
      Соня за руку потащила меня в зал, где под лозунгом "Гильотина достижение гуманизма" был выставлен головорубный механизм. Я посмотрела на тяжелую косую секиру, закрепленную в деревянной раме, и удобную плаху внизу. Все продумано точно и даже с неким комфортом - шея жертвы попадает точно под скользящее с высоты лезвие и расставание с миром происходит мгновенно.
      - Не удивительно, что этот аппарат так удобен - ведь его придумал и ввел в употребление доктор. - Прозвучала рядом обращенная к нам русская речь. Я не шелохнулась, поняв, что являюсь жертвой звуковой галлюцинации. Да, этот подвал полон фантомов! - В 1791 году французская Ассамблея официально утвердила изобретение Гийотена. Гильотину сочли величайшим изобретением человечества - Гюго назвал её единственным деревом, которое не решились вырубить революционеры... Простите, если помешал. Такая удача встретить соотечественников в этой глуши.
      Я обернулась. В молоденьком студенте, одетом в потертую джинсу, трудно было узнать Юла. Он и не хотел быть узнанным - очки с желтыми стеклами, натянутая на лоб кепка с загнутым козырьком, перекинутый через плечо рюкзачок.
      - Вы из России? - Спросила я.
      - Да. - Коротко представился он. - Виктор, студент Киевского университета.
      - Владислава, а это моя дочь Софья, мы из Москвы.
      Софка сделала кукольный книксен и фыркнула.
      - Вы, наверно, историк, да? Или просто любопытствуете?
      - Любопытствую. И вот - удивлен. Придумал гильотину доктор, а сконструировал, между прочим, мастер по изготовлению клавесинов, Томас Шмидт... Вот так-то, музыкант стал палачом-гуманистом. Странная судьба.
      - И вовсе не музыкант, а столяр! - Возразила Соня, защищая своего Шани.
      Я не знала, как поддержать разговор с нашим "новым знакомым", ведь Юл явно появился здесь не случайно.
      - Может быть, составите нам компанию, Виктор? Соня знает здесь уютный ресторанчик... Еще не время ланча. но мы даже не завтракали - спешили осмотреть местные достопримечательности.
      К счастью, Софка приняла Виктора за своего "кадра". Кажется, сомнения в собственной привлекательности её не мучали.
      - А я кончаю в здешней школе восьмой класс. думаю продолжить занятия на следующий год. У меня отличная успеваемость и высокие спортивные достижения. - Хвасталась она, уплетая свиное рагу по-крестьянски - в горшочке, с луком, зеленью и картофелем.
      - Отличница, красавица и не комсомолка. - Сказал Юл, задумчиво ковыряя свою порцию Он явно думал о другом. - Простите, я на минуту отлучусь. Предупредил он и скрылся, взяв свой рюкзак.
      - А наш-то студент испугался, что мы с его вещичками смотаемся... Спорим, он сбежал, не заплатив по счету?
      - Хорошего ты мнения о соотечественниках. - Упрекнула я дочь. - Ни один русский не сбежит из ресторана, пока не доесть десерт. А у него и рагу-то целое. Вернувшись, Виктор извинился за то, что вынужден срочно покинуть нас, и поискав глазами официанта, положил возле своего прибора деньги.
      - Прошу включить мою долю в счет.
      Поспешно раскланявшись, наш поклонник удалился. Сонька надулась.
      - Мам, а это, оказывается, он на тебя глаз положил.
      - С чего ты взяла? Тебе везде амуры мерещатся.
      - А вон тот листок, что он подсунул вместе с деньгами? Ну-ка, дай сюда, уверена - это записка!
      Я взяла вырванную из записной книжки страницу и прочла: "Завтра, здесь. 11.00.
      - Ну, что, я права? Назначил свидание или написал нецензурность? Насмешливо следили за моей растерянностью сонькины глаза.
      Поспешно смяв листок, я сунула его в карман.
      - Глупости... А что мы заказали на десерт?
      - Я хочу мороженое. Ты заказала яблочный рулет, но, кажется, он тоже достанется мне. Что-то у тебя, мамочка, аппетит пропал...
      Глава 30
      Таким образом, вместо рейса на Москву я оказалась в скверике напротив известного уже ресторана. Рядом на скамейке стояли мои чемоданы и сумка. Я чувствовала себя авантюристкой или сумасшедшей, потерявшейся в чужом городе. Соня всплакнула, проводив меня, и теперь, сидя в классе, наверно молилась, чтобы самолет с её мамочкой благополучно приземлился в Шереметьево.
      Я беспокойно смотрела на часы - последние полчаса, прошедшие после назначенного Юлом срока, оказались настоящей пыткой, похуже какой-нибудь гарроты, стягиваемой палачом на шее жертвы. От волнения я перестала соображать и больше всего боялась, что на меня наткнутся Питчемы, усадившие гостью два часа назад в такси, следующее в аэропорт. А кроме того, я уже сомневалась, что вчерашний незнакомец был Юлом. Тяжелая форма любовного бреда - я вижу именно то, что страстно хочу увидеть, и украинский студент превращается в моего возлюбленного. Эта версия была более убедительна, чем попытки объяснить появление Юла в Интсоуне.
      Он появился откуда-то из боковой аллеи и, ни слова не говоря, подхватил мой багаж. Через секунду мы сидели в местном такси, а ещё через двадцать минут, умчавшись в дождливую, пасмурную даль, вышли у маленького придорожного отеля "Корал". Нас записали как путешественников из России, выделив два одноместных номера.
      - Ну, теперь успокойся и выпей это. - Усадив меня в кресло, Юл достал из рюкзака бутылку вина.
      В моем номере, похожем на вагонное купе, находились кровать, стол, кресло и холодильник. В крошечную прихожую выходила дверь туалета, совмещенного с душем. Узкая балконная дверь, прикрытая деревянными решетчатыми ставнями, пропускала тусклый свет. Юл выглянул наружу и остался доволен:
      - Похоже, мы на краю света. Вокруг холмы и коровы, а внизу харчевня. Кажется, жарят барашка. - Он быстро разлил в стаканы понемногу желтой жидкости и предупредил. - Осторожно, это ром. Лучше закусить шоколадкой.
      Я смело хлебнула обжигающий напиток, откусила предложенную Юлом конфету и потихонечку начала соображать. Мой спутник снял затемненные очки, отшвырнул на кровать кепку, взъерошил волосы и вопросительно посмотрел на меня. Зрелище его не порадовало. Наклонившись, он крепко поцеловал меня, смешав вкус рома с вкусом дорогих мне губ.
      - Юл... - Выдохнула я. - Ты!
      - Узнала. Слава Богу. Убедилась, что я не призрак?
      - Не совсем. - От второго глотка в голове приятно помутилось. Подойдя к нему, я расстегнула куртку и запстила ладони под футболку. Уж если это сон и бред, то надо взять от него все.
      На узкой скрипучей кровати происходило невероятное - ко мне вернулся тот, кого я считала потерянным. Ради такой встречи стоило умчаться в Англию, стоило оплакивать свою любовь под всхлипы Лаймы, стоило дрожать от страха в сквере чужого города и чувствовать себя идиоткой! Ведь я ничего, абсолютно ничего не понимала, кроме того, что сказочно счастлива!
      - Я сбежал из Москвы. У меня фальшивый паспорт и достаточно денег, чтобы увезти тебя в Америку.
      Я села, присматриваясь к выражению его глаз, с отчаянной решимостью сверлящих потолок. Юл не шутил. Во всем его облике появилось нечто новое, пугающее.
      - Как сбежал? - Еле промямлила я. - Почему в америку?
      - Послушай меня внимательно, девочка... Боюсь, я не сумею объяснить тебе все сразу. Да и сам далеко не все понимаю... Не понял еще, в какую игру влип. Но противники у меня лихие...
      Я выслушала короткую историю, которая не могла быть выдумкой, хотя кое-что в ней не увязывалось и далеко не все подлежало объяснению.
      После моего отъезда Юла хотели убить. Он давно заметил нечто вроде слежки, но счел это мнительностью или игрой фантазии.
      - Работа в Агентстве вырабатывает особый тип. Ты уже не простой гражданин, а герой некой "бондианы". Ты с удовольствием погружаешься в мир опасного детектива и вскоре перестаешь понимать, что существует на самом деле, а что сочинил сам. - Рассказывал Юл. - Какой-то малый стал часто попадаться на моем пути. Я обратил внимание потому, что его лицо показалось знакомым. Даже хотел подойти и спросить - но он исчезал. Пять дней назад, когда я поздно ночью вернулся домой, на тротуар выскочила на большой скорости машина с несомненной целью расплющить меня о стену... Знаешь, как это в кино бывает? Нет, я не перекатился через капот, каким-то чудом мне удалось прижаться за выступ дома и бампер со скрежетом выгрыз кусок гранита в фундаменте. Прямо у моего бедра...
      Я поделился в печатлениями с Афанасием. Он сказал: "Бывает в нашем деле. Скажу ребятам, чтобы присмотрели за тобой. Не знаешь случаем, кому на хвост наступил?" А как тут знать - в моем архиве данные на целый полк... Лару, его жену, ты, кажется, хорошо знаешь? Эта крошка - настоящий боец... Я видел, как она на учебном стенде стреляла... Так вот - встретила она меня после разговора с Афанасием, зажала в угол и спрашивает: "Что, струхнул?" Глаза голубые, насмешливые и блудливые. - "Думал, бабки на тебя за красивую мордашку с неба сыпятся? Мы все здесь - группа риска".
      - У тебя с ней что-то было? - Не удержалась я.
      - Ах, Слава, сейчас совсем не об этом речь... Мы ходим по лезвию бритвы (он хмыкнул, вспомнив о бритве деда)... Конечно, я влез в компьютер и вытащил из него кое-какие данные на людей, которые вызывали у меня подозрение. Слава, я пожалел о том, что умею обхитрить компьютер...
      - Что ты там увидел?
      - Не думаю, что тебе стоит вникать в эти дела - уж очень дорогого они стоят... В ту же ночь, когда я грустил на балконе, думая о тебе, что-то прожужжало у моего уха... - Не знаю, то ли мои предки с того света уберегли, то ли я заговоренный... - Юлий с тоской рассматривал низкий потолок. - Пуля впилась в штукатурку. И я вспомнил, где я видел следившего за мной парня. У твоего подъезда, февральской ночью, после нашего первого свидания...
      - Это тот, что стрелял в Геннадия?
      - Он. Несомненно, за мной ходил, а может, и стрелял в меня он. Утром я кинулся к компьютеру, проверить одну догадку... Все данные оказались стертыми... Я очень боялся за тебя, Слава, поэтому оказался здесь.
      - Почему, почему за меня? Ты думаешь...
      - Я уверен. Твой муж знает о Стамбуле все. Он намерен круто расправиться с Тайцевым.
      У меня упало сердце, сделав мощный колокольный удар. От него зазвенело в висках и спутались и без того туманные мысли.
      - Н-не может быть... Как все? И про насилие?
      - Все... Я бы очень удивился, если бы наши отношения остались тайной для господина Баташова.
      - Ты не понимаешь - Сергей любит меня! Он бы мучался, предупредил меня, наказал, но - убивать?! Молчи, молчи, это нелепо, жутко, гадко...
      Юл отнял мои ладони, спрятавшие лицо, и твердо посмотрел в глаза:
      - Я ничего не предполагаю, не смею предполагать. Но ты должна хорошенько подумать, детка.
      Нет, сколько ни думай, я никогда не поверю, что Сергей смог бы так мстить мне за измену... Что он вообще способен с кем-то поступить подло. Он бы, наверно, с удовольствием подрался с Юлом или вызвал его на дуэль...
      - Боже, как нынче расправляются с изменниками? - Это я уже произнесла вслух. вспомнив скамью из камеры пыток, на которой в средние века растягивали нарушителей супружеской верности, разрывая сухожилия, позвоночник, внутренности... Изменниц приравнивали к ведьмам...
      - Поверь, нам нельзя возвращаться. - Сказал он твердо. Отчаянная решимость, завладевшая Юлом, делала его взрослым и сильным. Я прижалась к нему, как дитя, испугавшееся страшной сказки.
      - Мне удалось быстренько пересечь границу с фальшивым паспортом благо деньги и кое-какие возможности у меня теперь появились. Я не питаю иллюзий относительно своего исчезновения. От этих ребят так просто не скрыться. Я бы сразу махнул в Штаты, но должен был прихватить тебя. Думаю, часов двадцать у нас в запасе есть, прежде чем они возьмут нас за глотку.
      - Прости, не так быстро... я теряю мысль... Ты решил навсегда покинуть Россию, исчезнуть в Америке... И рискуя жизнью прилетел сюда? - Я обстоятельно разложила все по полочкам, не вынося оценок поступкам Юла. Мне просто надо было понять ситуацию.
      Юл усмехнулся:
      - Вышло так, что я без тебя жить не хочу. Ни в Москве, ни в Америке.
      Ах, вот что поразило меня больше всего - мой мальчик, в верности и любви которого я разуверилась, оставался, всегда оставался моим! На мою грудь часто-часто закапали слезы.
      - Дорогой, не пугайся - это счастливые слезы... Я буду долго плакать, а ты рассказывай... Нет, я не поеду с тобой в америку... Но ведь ты явился сюда, чтобы забрать меня! - Я захлебнулась от рыданий.
      - Слава, прекрати истерику! - Он сильно встряхнул меня за плечи и я захохотала. Я не могла остановиться, будто чертенок щекотал мои внутренности... Пощечина обожгла щеку.
      - Извини, так надо. Это стресс. - Юл уложил меня на постель и прикрыл дрожащие плечи одеялом. Продолжая всхлипывать, я погрузилась в призрачный сон.
      Сквозь дрему я видела, как официант принес еду и высокий блестящий кофейник. Видела озабоченное лицо Юла, пытавшегося меня разбудить. А потом в комнате стало темно. Сквозь решетчатые ставни балконной двери светила большая луна. Дождь давно прекратился, потянуло запахом влажной земли, травы... Совсем как в деревне.
      Я поднялась, направляясь в туалет. Сидя в кресле, дремал Юл.
      Лицо в зеркале показалось мне страшным. Таких безумных глаз у себя я ещё не видела. Страшно. Сергей знает все. В Юла стреляли. Мы должны бежать. Повисшая голова спящего Юла на фоне лунного окна казалась безжизненной... Спящего? Обожженная стражной мыслью, я рванулась в комнату. Балконная дверь скрипнула, скрыв за собой растворившуюся в темноте тень.
      - Юл! - Я трясла его, не догадавшись включить свет. Я боялась включить свет, чтобы не увидеть маленькую черную дырочку в виске. - Юл!
      - Боже! - Он встрепенулся, мотая головой. - Я, кажется, уснул... Фу... Я же должен был сторожить тебя, детка.
      - Кого тут бояться? Мы в глуши. Мы совсем одни. - Раздевшись, я придвинулась к стенке. - Иди скорей ко мне, мы обнимемся и будем спокойно спать. - Шептала я, лязгая зубами от страха. Тень на балконе стояла перед моими глазами.
      "Ну и пусть, - решила я. - Пусть! Если суждено умереть, то лучше это сделать вместе. И постараться победить страх любовью"
      ...Мы проснулись от солнца: яркие лучи, проникая в приотворенную дверь, полосами лежали на подушке и красно-синем клетчатом пододеяльнике. Я зажмурилась от удовольствия. Вчерашние страхи - лишь гнилые фантомы дождливого вечера. Они сгинули, спрятавшись, как полагается бутафорским призракам, в кладбищенских аллеях. Теплое, живое тело прильнувшего ко мне Юла - это реальность, переполняющая грудь нежностью.