Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Похоронное танго (Богомол - 6)

ModernLib.Net / Детективы / Биргер Алексей / Похоронное танго (Богомол - 6) - Чтение (стр. 19)
Автор: Биргер Алексей
Жанр: Детективы

 

 


А вот если они будут знать, что тебя защищают - так их силы удесятерятся и такие горы они смогут своротить, что, Бог даст, отобьемся. То есть, должна ты здесь оставаться, чтобы им было, кого защищать - если хочешь им шанс на жизнь подарить. А от смерти, если она тебе написана, все равно никуда не денешься. Если они погибнут, то и нас перебьют. А если они выстоят - все мы жить будем. Вот и получается, что твой долг и твоя жертва - не бросать их, и ждать, чем дело кончится. Ожидание - оно всего тягостнее, и самая большая жертва, которую твоему Богу можно принести. А быстрая смерть - она всегда легче, её и полноценной жертвой не назовешь... И потом. Может, зацепилось в тебе Гришкино семя, и с этого момента ты уже моего внука несешь. Так можно ли ребенком жертвовать, который, прикинь-ка по сути, уже существует? Нет уж, будь добра, выноси его, чтобы, если Гришка голову сложит, Гришкин след на земле и во времени не затерялся. Вот он, твой долг, и ту уж соответствуй.
      Вот так я говорил, коряво, наверно, несколько, и многословно, но мне важно было убедить её.
      А она внимательно так, задумчиво теперь на меня смотрела.
      - Нельзя мне ребенка рожать, - сказала она. - Сами знаете, какого корня я побег. До семи поколений, сказано... Понимай, и на него, на младенца проклятие ляжет. Если понесла я, то тем более мне надо смерть принять, чтобы несчастных не плодить.
      - Опять-таки, глупости! - возразил я. - Наша порода, знаешь, какая? Устойчивая! Гришкино семя любое проклятие перешибет. И потом, если сейчас мы отобьемся, то на том проклятие и кончится, говорю тебе. Потому что, если хочешь, сейчас проклятие все свои последние силы напрягает, чтобы тебя раздавить. А вот как лопнет оно на этом напряжении - так совсем по-иному жизнь пойдет. Ни ты больше не будешь несчастной, ни дети твои.
      Она головой начала покачивать, но перестала. Потом вздохнула.
      - Подвинься чуть-чуть, дядя Яков, дай присесть рядом с тобой.
      Я ноги подвинул, она присела.
      - А я, действительно... - заговорила она после недолгого молчания. Что я пережила... Я лежала и думала, подарить Григорию любовь свою перед смертью, или нет. Первую любовь, никому до сей поры не принадлежавшую... И как-то странно про это думалось, как-то странно воображалось, будто я со стороны себя видела, как тело мое перед Григорием распахнуто, но при этом никаких ощущений представить не могла, только равнодушие и... отупение, что ли, или отрешенность... Да, будто я свою пустую оболочку ему оставила, а сама на эту пустую оболочку взираю, для которой все чувства отсечены, и только удивление берет, что эта оболочка так для Григория притягательна... Не могла представить, как это бывает, хотя, одновременно с равнодушием, кровь к щекам приливала, и внутри закипало что-то, и ноги слабели, и от этого закипания и этой слабости так хорошо делалось, и страшно при этом, и в самом страхе сладость была, щемило меня и пронзало этим страхом так, что голова кружилась. Такая сердечная боль в груди отдавалась, которая радостнее была любой радости. И тут Григорий вошел, смущенный, заговорил про план дома, который среди моих документов должен быть. А я почти и не слышала, о чем он толкует. Я приподнялась на кровати и сказала: "Иди ко мне". Он запнулся, а я добавила: "Если мы умрем, то хотя бы друг другу принадлежащими". И он больше ничего не стал говорить, он пришел ко мне. И когда мы совсем разделись... Мне, несмотря на страх, весело сделалось, что я красива, и что тело у меня лепное и точеное, и что Григорию не что-нибудь от меня достанется, а настоящая красота. И совсем эти мысли не казались мне грешными. А потом... А потом я вся наполнилась этой щемящей радостью, и мои соски такими твердыми стали, что, казалось, зазвенят сейчас как колокольчики, и живот мой радовался его животу, и нежданной прохладой потянуло сквозь этот жар, такой прохладой, когда посреди знойного дня окунаешься в чистую проточную воду, и все твое тело становится тугим как струна, и искорки мурашек, жгучие-жгучие, по нему бегают, будто кто-то касается этой струны смычком, и она дрожит и поет мелодию. И вот так все мое тело пело мелодию, и эта мелодия приподнимала и изгибала меня, и я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать и не застонать... Я никогда не думала, что это такое невероятное - быть с любимым... Ничего от равнодушия, которое мне воображалось...
      Она сидела, плотно сведя ноги, выпрямясь, положив руки на колени.
      - Ну, вот, - сказала она после паузы. - Неправильно, наверно, что я все это вам рассказываю. Я большая грешница теперь. Но когда я думаю об этом, то, опять-таки, странное возникает ощущение: я и чувствую, и не чувствую свой грех. Одна половина меня кается, а другая половина твердит, что никакого греха не было. И мне совсем не хочется умирать. То есть, я умерла бы, потому что считала, что так надо. Но я без всякой радости шла на смерть. Наоборот, мне усилие над собой требовалось все время делать.
      Я потрепал её по руке.
      - Все правильно, дочка... Ведь теперь мне можно тебя дочкой называть?.. Все будет хорошо. А теперь давай к делам насущным вернемся. Надо подумать, где бы тебе и Зинке укрыться на время самых горячих событий. Может, в подпол вам спуститься?
      - Не будем мы под землей отсиживаться, - сказала она. - Лучше наверху. В крайнем случае, мы лестницы наверх перегородить можем и в комнате запереться, чтобы не так страшно было. Но, по мне, лучше и этого не делать. А если делать, так только для вашего спокойствия.
      - Как знаешь, - сказал я. - Наверх так наверх. Дело к вечеру идет, надо готовиться.
      Но мысль о подполе меня не оставляла. Ведь в этом доме не подпол, а настоящий погреб. Знаю, сам картошку туда загружал когда-то, помогал Никанорычу. И дверь не люком, а входом после лесенки вниз. Если до крайнего дойдет, то, заперевшись за этой тяжелой дверью, да ещё завалив её чем-нибудь, то утра можно будет продержаться. Но это я так, на будущее прикидывал.
      А на то, чтобы все эти реестры на дом поглядеть, я рукой махнул. Не до того сейчас. Выживем, можно будет и поинтересоваться.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
      И вот сумерки надвинулись. Сыновья все сидели в полной боевой готовности. Мишка - со своей кувалдой, а Гришка и Константин по большому топору себе подобрали. Еще по легкому автомату на шеи повесили, а остальное оружие на столе разложили.
      - Значит так, батя, - говорил Гришка. - Ты открой окно передней комнаты, на веранду, да и сиди там, с автоматом наготове. Они, конечно, если полезут в темноте, то не с реки, как утром, а с передней стороны. С реки больно подходы запутанные, и если при свете это им удобно было, пробираться, прячась, то в темноте, наоборот, лучше с открытого места идти, машины подогнав и фарами нас слепя. Конечно, они со всех сторон сидят, чтобы не дать нам шанса уйти, но мы уж просчитали, как выскользнуть. А если они атаку начнут, ты просто пали из автомата, вот это и это передернув и переведя. Можешь и не целиться - все равно не попадешь. В любом случае, автоматная очередь из окна их на время залечь заставит, а мы, выстрелы услышав, как раз успеем вернуться и настоящий отпор дать. Ясно тебе?
      - Как не ясно? - сказал я. - Яснее некуда.
      И вот сидели мы и смотрели, как последний краешек солнца за деревьями исчезает, последний ободок огненно-красного колеса, от которого отсветы и отблики повсюду бегут и листву зажигают на мгновение, перед тем, как совсем листве погаснуть и в хмурую синеву облачиться, и как на смену сумеркам тьма приходит.
      - А ты слышал, батя? - сказал Константин. - Катерина замуж за Гришку согласилась выйти, если живы останемся.
      - Слышал, - ответил я. - Хорошее дело.
      И посмотрел, как солнце за деревьями скрылось, лишь на верхушках деревьев прощальным светом чиркнуло, да на небе золотисто багровое марево растеклось, и будто раздвинулось небо, будто свод его вширь и ввысь раздался. И такое было впечатление, будто с этим солнцем наша жизнь заходит, будто погружаемся мы в вечную тьму, по лесенке вниз, без возврата...
      - Пора! - сказал Гришка, когда и небо поблекло, и только случайное облачко, проплывающее вдали, было отголосками света по брюху пропитано. - С Богом, братцы!
      А времени-то было ни много, ни мало, около половины двенадцатого. Коротки июньские ночи!
      И, пользуясь этим моментом смены света на тьму, когда у любого наблюдателя должно глаза заложить, прежде чем он опять четко видеть начнет, они и выбрались с задней стороны дома, через низенькое окошко возле кухни, почти с угла. Я и сам толком не разглядел, как и куда они исчезли, хотя и знал направление, в котором они двинутся.
      А я, значит, в переднюю комнату направился да с автоматом у окошка присел. Подумал немного, ещё два автомата приволок и пистолет. И устроился с этим арсеналом, ровно Рэмбо какой. Самому стало бы смешно, когда бы не было так грустно.
      Десять минут протекло, пятнадцать... Тьма совсем глухая обрушилась, так резко, как только летом бывает. Луна, конечно, светила, и звезды сияли, но даже их свет терялся возле земли, для непривычных глаз.
      И тишина.
      А потом как взорвалось: издали, слева - с южной, то есть, стороны, где наша река поворот делает и прямиком в Волгу устремляется - донеслись вопли, удары, металла скрежет, стекла звон... Это, значит, сыновья мои по одному из бандитских подразделений ударили.
      И сразу все вокруг ожило. И слева, и справа, и сзади, и спереди моторы машин взревели, голоса послышались. Кто-то закричал:
      - Они по той стороне прорываются! Окружайте их, не дайте им уйти! Главное, выход к реке стерегите, чтобы они уйти не могли!
      И по дороге, мимо калитки, прокатили два джипа, с выключенными фарами. Я автомат настропалил, хотел очередь по ним дать, чтобы остановить их, да передумал. Мое время ещё не пришло.
      И не зря я вмешиваться не стал. Услышал я, как джипы вираж закладывают, на повороте дороги, и сразу же вслед за этим несколько выстрелов и жалобный такой визг машин, которые на обочину заносит. Это, я так понял, кто-то из моих сыновей уже туда перебрался и по шинам стрелял. А потом опять удары, и испуганные вопли, и чье-то уханье молодецкое, как ухают, когда дрова колют или тяжелый катер моторный сволакивают на воду: "У-ух!.. У-ух!.." И удары, и опять вопли, и чей-то рев:
      - Да чего вы шарахаетесь? Стреляй по нему!
      И опять выстрелы. Я головой вертел, потому что теперь в двух местах уже шум сражения раздавался.
      И тут с места дальнего сражения вдруг грохнуло мощней некуда, и чуть не столб пламени к небесам вырвался, и на мгновение четко-четко все вокруг осветил - с той излишней четкостью, которая глаза режет и все, что видишь, в силуэты превращает. Увидел я силуэты бегущие, и силуэтами колышущиеся лапы вековых сосен, и как эхом взрыва шишки с этих сосен роняет.
      Я понял, что у одной из машин бензобак рванул - простреленный, что ли - и рванула она, и загорелась. Вот только кто по бензобаку стрелял, и кого взрывом уничтожило? Не разобрать было, потому что шум сражения в том месте стих, после взрыва, будто там вообще никого в живых не осталось, и лишь машина догорала, освещая хмурым, в червоточинках, огнем дальний край перелеска и, наверно, берег реки под ним, только берега реки мне видно не было...
      Это потом я узнал, что мои сыновья специально машину подорвали, чтобы бандитов взрывом шугануть и под шум панику от бандитов оторваться, с другой стороны на них наскочить.
      А тогда мне ещё показалось, что отсвет этого взрыва и меня, в окне торчащего, выпукло осветил, как на ладони бандитам выложил, и прижался я к самой оконной раме, чтобы сделаться незаметней.
      А тут и шум второго сражения затихать начал. Только перекличка до меня долетала:
      - Как там?..
      - Пятеро уже не бойцы... Один жмуриком, четверых только к живорезу отправлять...
      - А этот?..
      - Ушел, гад... Во тьме растворился... Ничего, далеко не уйдет..
      - Кто лес прочесывает?..
      - Бригада Дурного, с фонариками...
      - Скажите, чтоб, если заметят, не сближались, издали стреляли... А то вблизи он всех положит, вепрь недорезанный!..
      Из этой переклички я понял, что хоть один из сыновей жив, и полегче мне стало.
      А местность вокруг все больше голосами полнилась, перекличками всякими. И голоса эти словно мелкоячеистой сеткой вокруг дома ложились, показывая, что зацепили нас почище любого подлещика, и что в этой сетке выволокут нас скоро из воды, беспомощных и трепыхающихся.
      - Фига с два! - пробормотал я. - Мы - та рыба, которая любую сетку порвет!
      И тут с другой стороны все ревом наполнилось, и удары послышались, и треск.. Это, значит, пока там перелесок прочесывали в сторону кладбища и поля, мои сыновья где-то с другой стороны скользнули и по другому скоплению бандитов ударили.
      Опять я заметил, как тени заметались вдоль дороги и по бокам, а потом визг тормозов послышался: машин, подъехавших к самому забору и воротам, к перевернутому джипу.
      И, насколько мне удалось разглядеть, из этих машин стали мужики под прикрытие этого джипа пробираться.
      Но тихо пробирались, не стреляли. А я ждал, что будет.
      А оттуда, где сражение шло, наоборот, выстрелы зазвякали. Я ждал: рванет ещё одна машина или нет? Но пока не взрывалась.
      А те, кто у ворот и у забора скапливались, странно себя вели. Перешептывались, активных действий не предпринимали. А тут и ещё машины стали подтягиваться, на малой скорости, приглушенно урча моторами.
      И тут меня осенило: их устраивает, что в той стороне драка идет, и что мои сыновья в этой драке завязли. А они собираются, этим пользуясь, дом захватить и, если в доме кого обнаружат, тех и перебить. И потом, если они дом захватят, то моим сыновьям отступать будет некуда, коли не в их пользу побоище сложится.
      Так что делать-то? Ждать, когда они полезут или загодя очередь дать? Я автомат стиснул, передернул ту штучку, на которую Гришка указал - с предохранителя снял, понимай - да и приготовился палить почем зря.
      И тут, когда среди бандитов совсем активное шевеление пошло, вдруг со стороны реки жахнуло, прямо за домом. Видно, кто-то решил все-таки с берега к дому продираться, под прикрытием темноты, да на одного из моих сыновей и нарвался. То есть, это я так решил, в тот момент, на самом-то деле там по-другому оказалось, но где мне было знать? А там несколькими автоматными очередями хлестнуло, потом бабахнуло так, будто кто-то гранату бросил, то ли прямо из гранатомета засадил. И притихли бандюги перед домом - я так понял, этот бой оказался для них неожиданностью, и неожиданностью неприятной. Потом со стороны реки, сквозь грохот, перекликиваться начали, хрипло и по матерну. И, я так понял, перекликивались друг против друга сражающиеся, но ни один голос на голоса моих сыновей не был похож. Тогда мне совсем интересно стало, что же там происходит. Да и тени напротив меня, за забором, тоже все замерли до того, что стали с темнотой сливаться. Я так уразумел, тоже вслушивались, что же там такое происходит.
      И довольно долго там грохотало. Мне показалось, больше часу, а то и два. Но вы ж понимаете, как для меня тогда время текло: в таком напряжении, что секунду от часа не отличишь. Так что, может, минут пятнадцать там этот беспредел всего и продолжался.
      Потом все стихло, и, мне показалось, бандюги в недоумение впали: что же им теперь делать? А шум на северо-западе от дома не затихал. И даже усилился: автоматные очереди вовсю захлестали. И вот как уж там автоматы в полный голос заговорили, я увидел, как за перевернутым джипом кто-то приподнялся и рукой махнул: давай, мол! То есть, решение приняли, после всех недоумений и сомнений. Мы так потом разобрались, что они со стороны реки помощи ждали, которая должна была по другой стороне дома ударить, и как уложили в голове, что помощь не придет, так и решили, что медлить нельзя, надо переть почем зря, на собственные силы полагаясь...
      Тут уж, сами понимаете, ждать мне было нечего. Я автомат высунул в окно да и нажал на курок, ещё прежде, чем все эти типы через забор запрыгали, чтобы к дому бежать. Автомат у меня в руках заплясал, и, конечно, целься я, не целься, все равно бы я в небо угодил как в копеечку. Но свое дело я сделал. Они залегли и больше через забор прыгать не стали. Я для порядку ещё одну очередь выпустил, чтобы совсем их утихомирить... и тут они в ответ тоже грянули! Я не знаю, "ураганный" это был огонь или нет, про который в книжках и газетах пишут, но мне-то этот огонь уж точно ураганным показался! Их автоматы, казалось мне, прямо захлебываются и хрипят, как собачья свора, на полном бегу лисицу обкладывающая. Пути так и замолотили по дому, щепки брызнули, стекла посыпались. В общем, ураганный не ураганный, а свинцовый град, точно, и хороший такой град, ядреный и частый.
      Сколько времени они так дом из автоматов поливали, не знаю. Мне показалось, целую вечность. А потом все стихло. Я только нос осторожненько высунул, чтобы поглядеть, что происходит, как кто-то рукой махнул и закричал:
      - Давай!..
      И тут все машины - пять штук их всего оказалось - которые на дороге скопились да и выстроились рядком, взревели моторами, фары на полную мощь врубили и рванули с места вперед! Я глаза заслонил, совсем ослепши - сами понимаете, полная тьма наступила для меня, и в этой тьме только десять огромных полыхающих глаз, быстро приближающихся. Старый забор они в два счета смели, да и кусты смородины этим вседорожникам были не помеха, разве что притормозили маленько, кусты подминая, а дальше уж препятствий на пути к дому им не было, ровная лужайка, разве что клубничные грядки её пересекают, но клубничные грядки - это ж не препятствие, а смех!
      И понял я, что нам конец пришел. Они на этих машинах в самую веранду впишутся, и повысыплет из этих машин народу с оружием, и никто их не остановит, и дом они тут же захватят... Первый этаж, во всяком случае. А значит, мне надо, времени не теряя, к лестнице на второй этаж отодвигаться, чтобы хоть там минут пять их удерживать. На большее время меня точно не хватит, это я понимал..
      И вот сижу я у окна, и думаю о том, что надо оружие сгребсти и на второй этаж двигаться, но настоящее окоченение на меня нашло. Ни рукой, ни ногой пошевельнуть не могу. Так и торчу столбом, и жду, когда меня прикончат.
      И прикончили бы, наверное, но тут, я увидел, две большие тени как раз между этих полыхающих автомобильных глаз метнулись, и на одну из машин обух топора обрушился, а рядом и на другую... Так быстро эти тени возникли, что быки, эти машины облепившие, чтобы прямо с подножек в дом прыгать, не успели и автоматы в их сторону повернуть. Сосредоточились, понимаешь, на том, чтобы дом на абордаж взять, по сторонам уже и не глядели.
      Водитель крайней машины непроизвольно совсем влево взял, от удара уворачиваясь, и топор лишь по дверце чиркнул, но машину понесло, на кочках подбрасывая, аккурат на огромную липу, первое дерево, границу открытой лужайки обозначавшего, метрах в двух росшую от угла дома, и врубился он в эту липу, и машина затихла. Две другие машины, водители которых тоже стали бешено рули крутить, промеж собой столкнулись - и тоже замерли, все скособочась. А четвертая машина... Мне захотелось глаза протереть. Гришка а это Гришка и Константин были - топор отбросил, подхватил машину сбоку, с-поднизу, да и перевернул её набок, вместе со всеми людьми! Меня и то поразило, когда Мишка джип ворочал - так ведь джип-то он ворочал притом пустой, да и перекалеченный, из которого и куски мотора вылетели, и дверца одна отвалилась, и вообще весу поубавилось. А тут, нате вам! Знал я за моими сыновьями силушку богатырскую, но что кто-то из них аж на такое способен - в жизни представить не мог! В общем, машина на боку, колеса в воздухе вертятся, те, кто на ней ехал, бултыхаются, кое-как вылезти пытаются. А тем временем Константин на пятую машину всю свою мощь обрушил. Как пошел топором махать, как затрещал металл и зазвенело стекло, так мало не показалось. И успел я ещё разглядеть, что, лобовое стекло разнеся, он обухом топора в лоб водителю угодил, водитель даже не охнул. А как водитель, с разбитым лбом, на рулевое колесо голову уронил, так машина вся из себя ход замедлила, затряслась и, на кочке подпрыгнув, стала набок крениться.
      А Гришка уже опять свой топор в руки подхватил, свирепствует среди мечущихся людей.
      Из-за забора кто-то из главных бандитов орет:
      - Стреляйте по ним, стреляйте!..
      А как бандитам по моим сыновьям стрелять, если они запросто друг в друга попасть могут, такая путаница вокруг и столько народу в глазах мельтешит.
      Правда, успели заметить они, что у Константина одна рука не работает, вот и навалились на него кагалом человек в пять. Почти к земле притиснули, улучив момент, когда он замедлил махать топором, и он прямо как тополь под бурей стал к земле клониться. Ну, все, подумал я, холодея, одолеют его. Но он все-таки сдюжил. А тут ещё один из бандитов взял и раненую руку ему крутанул, чтобы, значит, совсем из строя вывести, только это обратный эффект произвело. Взвыв от боли, Константин выпрямился, будто пружиной подброшенный, и ещё успел топором залепить одному бандюге, который догадался наконец автомат на него наводить, чтобы выстрелить. Бандюга грохнулся оземь, да и затих, только кровь его поблескивала черно и маслянисто, в свете ещё не разбитых фар. И опять пошел Константин топором махать, одной здоровой рукой управляясь, бугаи вокруг него так и посыпались. А между машинами скособоченными Гришка свой порядок наводил.
      А за забором кто-то из главных бандюг распоряжался, надрываясь:
      - Чего вы ждете? Стреляйте! Главное, этих положить, и неважно, если кого-то из своих зацепите! Ведь если на спинах драпанувших эти двое до нас вплотную доберутся, всем плохо будет! Мочите их!
      И ударили от забора несколько автоматных очередей. А пуля, известно, своих от чужих не разбирает, и на лужайке перед домом бандюги стали падать... А Гришка с Константином вовремя за машины нырнули, затаились, свои автоматы и пистолеты готовят. Только, видел я, в такой перестрелке у них шансов маловато, слишком много стрелков против них двоих и, если эти стрелки расстояние будут выдерживать, чтобы мои добры молодцы рукопашную им не навязали, то рано ли, поздно ли, а подстрелят обоих.
      Но пока удавалось Гришке и Константину напор сдерживать, время от времени высовываясь и постреливая.
      И тут - мамочки мои! - небо дрогнуло, и что-то серое в нем замерещилось. Это, выходит, время за четыре утра перевалило, и первые признаки рассвета наметились. То есть, получается, несколько часов уже смертный бой кипел, а воспринималось все,. в путаных воспоминаниях, как одна минута.
      А где же Мишка? - подумал я. Не стряслось ли с ним чего?
      И только подумал, как там, на дороге, за забором, автоматная очередь ударила с другой стороны, не с бандитской, и сразу стрелявшие по дому замолкать начали. А вслед за тем и зычный рев послышался, и знакомая кувалда блеснула.
      - Всех положу!.. - орал Мишка.
      Там, за забором, заметались, забегали. Несколько выстрелов грянуло.
      Я уже потом узнал, что произошло, и откуда Мишка взялся. Мои сыновья, как выяснилось, чуть ли не на большое скопление бандитов обрушились, когда к северу от дома по ним ударили, и схватка там завязалась жаркая. А потом они мой автомат услышали и поняли, что бандиты рассчитывают, сдерживая их здесь, незащищенный дом тем временем взять. Тогда Мишка и крикнул:
      - Бегите к бате на выручку! Я один их сдержу!
      И сдержал ведь, стервец. Мы потом прошлись по тому перелеску, так сразу виден был Мишкин след. Он, значит, очередь из куста даст, да и откатывается в сторону. Пока бандиты куст обстреливают, он неслышно зайдет к ним с другого боку, и тут уж и кувалда его в дело идет, и автомат, и нож, и голые кулаки, как придется. Бандиты не раз и не два на эту удочку попадались. А куда им деваться-то, в темном лесу, как не отвечать на выстрелы, откуда они раздаются? Они попробовали фары включить одной из машин, чтобы фарами лес освещать, так Мишка двумя выстрелами обе фары раскокал.
      В общем, потаскал он бандитов за собой, и положил их немало. А как врагов уже и не осталось, поспешил на выручку к братьям опять. И, поняв, что происходит, подкрался за придорожными кустами и с тылу вдарил.
      И теперь он орал:
      - Всех разделаю, суки!.. Ах, ты!..
      Но, похоже, и ему досталось. В посеревшем воздухе можно было смутно различить, что вся в крови его белая рубашка.
      И дрогнули там, побежали.
      А потом выстрел грянул. И Мишка взвыл, как раненый медведь:
      - Вот ты как?!.. Так я ж тебя достану!..
      Ну, какими словечками он свою речь приправлял, я не воспроизвожу. И без того понятно.
      И, вижу, побежали оставшиеся в живых наутек, машины на дороге бросив, а Мишка за ними мчится, кувалдой размахивает. И, показалось мне, прихрамывает он, чем дальше, тем сильней.
      И стихло все. Только тела по лужайке разбросаны. Гришка и Константин зашевелились, чтобы Мишке на помощь бежать, но тут из дому отчаянный женский визг донесся. Такой отчаянный, что разом сердце оборвалось. Поняли мы, что где-то бандиты нас перехитрили, что в доме совсем нехорошее происходит, и все победы одержанные - они, по большому счету, могут напрасными сейчас оказаться.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
      Ох, и рванули в дом Гришка с Константином! Да и я за ними, запоздав, правда: с меня столбняк окончательно слетел тогда уже, когда их шаги по лестнице на второй этаж грохали.
      Но если я и отстал от них, то совсем ненамного. Когда мы наверх, в коридор, ворвались, то увидели, что Владимир-"Губа" и ещё двое бандюг разносят автоматами дверь комнаты, в которой бабы заперлись. Уже совсем в щепки разнесли, двери-то, почитай, и нет.
      Этот Владимир, хитрюга поганая, подстерегал, выходит, момент, понял я, чтобы все-таки с задней стороны, от реки, в дом проникнуть, пока перед домом и вокруг мясорубка идет, и все в эту мясорубку втянуты.
      ...Но это я не совсем прав был. Подстерегать-то он подстерегал, но я обратить должен был внимание, что и сам он, и двое его сподручных кровью и грязью заляпаны. Уже потом, когда через несколько часов побывал я, ко всяким следователям притершись, на берегу реки, стало ясно, что произошло. Бандюги Сизого должны были в лоб ударить, а Губа этот, со своими, планировал под шумок к дому подобраться, от реки и через заднюю, заросшую сторону участка, правильно прикинув, что людей в доме не хватит, чтобы и с той стороны дозор нести. Был, конечно, риск, что, если там хоть один дозорный окажется, то, пробираясь по зарослям и по темноте, Губа со своими этого дозорного не заметит, пока совсем вплотную не подойдет, и тут уж дозорному останется только молотить их очередями, вряд ли кто уцелеет. Мои сыновья ведь из того и исходили, что бандиты этого варианта побоятся и со стороны реки не попрут. А Губа правильно понял, что мои сыновья так подумают. Только и он всего не учел. Не учел, что Николаю-"Фоме" его повадки и образ мыслей хорошо известны, и сообразит Фома, что Губа, конечно, предоставит Сизому под пули лезть, под прямой огонь, а сам постарается без потерь, хитростью подкрасться. Чтобы во всех отношениях хозяином положения сделаться. Вот он и поставил засаду у берега реки больно ему не терпелось счеты с Губой свести. И большой шум, который мы слышали - это Николай-"Фома" со своей бригадой на Владимира-"Губу" обрушился. Увидели мы там такое - просто ужас! Трупы вповалку лежали, тут и там раскиданы, и Николай-"Фома" среди них. Отбился, значит, Губа, осилил своего бывшего побрательника, но и у него самого всего двое людей осталось, остальные, сколько их ни было, замертво полегли. Вот и получается, что Фома спас нас, прикрыв с неохраняемой стороны, и такой бой навязал Губе, который Губу и задержал почти на два часа, и потом ещё время Губе потребовалось, чтобы отдышаться после такой встряски и в себя прийти. Эти два часа его задержки все и решили. Не зря, выходит, мы этого Николая-"Фому" отпустили, не стали прибивать или просто задерживать связанным. То есть, прав я был в своих предположениях, что он на пользу нам сработает, если ему волю дать. Но, повторяю, все это потом ясно стало. А пока не до размышлений нам было, ситуация-то получилась критичней некуда, и опять, после того, как, показалось, гроза миновала, все висело на волоске...
      - Стреляйте! - крикнул Губа подручным своим. - А я с этой расправлюсь!
      Те автоматы вскинули, Гришка с Константином тоже... и уж не знаю, кто бы кого опередил, но вдруг с дальнего конца коридора, от застекленной двери на небольшой балкончик в торцевой стороне дома, три одиночных выстрел щелкнули.
      И рухнули все трое бандюг, Владимир - первым. И увидели мы все, обалдев, что с балкончика появился человек, подтянутый такой, и его пистолет уже Гришке лоб метит.
      - Спокойней, - сказал он. - Мне ваши жизни не нужны. А на курки вы нажать все равно не успеете.
      И ясно было, что не успеют. Что из тех стрелков мужик перед нами, которому доли секунды достаточно, чтобы десять человек перестрелять.
      - Ты... - Гришка пересохшие губы облизнул. - Если ты за Катериной, то я все равно тебя достану. Лучше сразу стреляй!
      Тот вдруг рассмеялся и опустил пистолет.
      - Вас, дурней, пять минут спасли. Пять минут назад я бы пристрелил вас в один момент, вслед за этими, - он кивнул на три трупа. - Но за это время приказы поменялись. Велено и вам, и Екатерине Кузьмичевой жизни сохранить. А вот взглянуть на девчонку, из-за которой такая буча заварилась, хотелось бы, - он прошел к двери комнаты, по пути пренебрежительно ткнул ногой труп Владимира. - Намудрил, козел, запутал все, а другие за него отдувайся!.. помедлил в дверном проеме, созерцая Катерину, потом кивнул сам себе. Ничего девчонка. Живи.
      И, направившись опять к двери на балкон, скрылся за ней. Как он с балкона на землю спустился и куда исчез, мы не видели и не слышали. Исчез, и все.
      Я-то понял, что произошло. Послал-таки Гущиков мою телеграмму. Телеграмма эта суматоху посеяла, и срочный приказ последовал: всю игру переиграть. А этот стрелок, он должен был все концы подчистить и доделать дело там, где бандиты не справятся, а заодно и среди бандитов лишних свидетелей прибрать. И ещё я у него на голове тонкую дужку заметил, совсем проволочную, один конец которой в ухо уходил, а второй пониже рта торчал. То есть, на связи он был постоянной со своим начальством. И по этой связи ему распорядились: нас не трогать и в живых оставить, в изменившихся обстоятельствах, а вот Губу прикончить обязательно, слишком много глупостей этот "козел" наделал и слишком на себя одеяло тянул.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21