Рассказы (Миры Альфреда Бестера. Том 4)

      — Есть, сэр, — затараторил Адьер, покидая кабинет. — Я знал, что вы заинтересуетесь, сэр. Вы идеальный статистик, сэр.
      Во вторник Адьер обнаружил отсутствие связи между отноше- нием «рождаемость — смертность» и ростом населения. Адьер представил данные шефу, заработал похлопывание по спине и отправился домой к новым фантазиям: проснуться через миллион лет, узнать разгадку тайны и остаться там, в будущем, припав к лону земли и всяким другим, не менее прекрасным лонам.
      В среду Адьер выяснил, что в окрестностях Вашингтона численность населения упала на 0,0029 процента. Это было неприятно, и ему пришлось искать прибежища в мечтах о Золотом Веке королевы Виктории, в котором он изумил и покорил мир потоком романов, пьес и стихов, позаимствованных у Шоу, Голсуорси и Уайльда.
      Одна чашка кофе, благородный сэр! Я есть бедная личность, нуждающаяся в жалость.
      В четверг Адьер проверил Филадельфию. Прирост на 0,0959 процента. Так! Литл-Рок — на 1,1319, Сент-Луис — на 2,092. И это несмотря на полное уничтожение района Джефферсона, происшедшее из-за досадной ошибки военного компьютера.
      — Боже мой! — воскликнул Адьер, дрожа от возбуждения. — Чем ближе к центру страны, тем больше прирост численности населения. Но ведь именно центр пострадал сильнее всего! В чем же дело?
      Этой ночью он лихорадочно метался между прошлым и будущим, а следующим днем по имеющимся данным начертил на карте США концентрические окружности, цветами обозначая плотность населения. Красный, оранжевый, желтый, зеленый и синий круги образовали идеальную мишень, в центре которой оказался Канзас.
      — Мистер Гранд! — вскричал Адьер в высокой статистической страсти. — Ответ таится в Канзасе!
      — Поезжайте туда и добудьте этот ответ, — велел Гранд, и Адьер удалился.
      Можно ли уделить цена один кофе, дражайшая мадам! Я есть изголодный организм, требующий к себе питания.
      Поездки в те дни, надо вам сказать, были связаны с немалыми трудностями. Корабль, шедший в Чарльстон (в северных штатах железных дорог не осталось), налетел на мину. Семнадцать часов Адьер держался в ледяной воде, бормоча сквозь зубы: — Если б я только родился на сто лет раньше!
      Очевидно, эта форма молитвы оказалась действенной. Его подобрал тральщик и доставил в Чарльстон. Там Адьер получил почти смертельную дозу радиоактивного облучения в результате рейда, не повредившего, к счастью, железнодорожное полотно. Он лечился на протяжении всего пути: Бирмингем (бубонная чума), Мэмфис (отравленная вода), Литл-Рок (карантин) и, наконец, Лайонесс, штат Канзас.
      Выплески лавы из шрамов на земле; выженные дороги; тучи сажи и нейтрализующих веществ; радиоактивное свечение в темноте.
      После беспокойной ночи в отеле Адьер направился в местный статистический центр, вооруженный до зубов всякого рода документами. Увы, центр не был вооружен данными. Снова досадная ошибка военных. Центра просто не существовало.
      Весьма раздраженный, Адьер направил стопы в Медицинское бюро, предполагая получить сведения о рождаемости у практикующих врачей. Бюро было на месте, и был даже акушер, который и сообщил Адьеру, что последнего врача забрали в армию восемь месяцев назад. Возможно, в тайну посвящены повивальные бабки, но их списков нет. Придется ходить от двери к двери, интересуясь у каждой дамы, не практикует ли она это древнее занятие.
      Адьер вернулся в гостиницу и на кусочке оберточной бумаги написал: «Столкнулся с дефицитом информации. Ждите дальнейших сообщений». Он засунул послание в алюминиевую капсулу, прикрепил ее к единственному выжившему почтовому голубю и с молитвой выпустил его. Потом сел у окна и загрустил.
      Его внимание привлекло странное зрелище. На площадь внизу только что прибыл автобус из Канзаса. Эта старая развалина со скрежетом затормозила, открыла двери с большим трудом, и оттуда вышел одноногий мужчина с забинтованным обожженным лицом. Очевидно, это был состоятельный фермер, который мог позволить себе приехать в поисках медицинского обслуживания. Автобус развернулся для обратного пути в Канзас. Тут-то, собственно, и началось странное.
      Из ниоткуда… абсолютно ниоткуда… появилась толпа людей. Они выходили из переулков, из-за развалин… они заполнили всю площадь. Здоровые, веселые, счастливые, они болтали и смеялись, забираясь в автобус. Они походили на туристов — с сумками и рюкзаками, ящиками, картонками и даже с детьми. Через две минуты автобус был полон. Когда он тронулся, из салона грянула песня, и эхо ее еще долго блуждало среди разрушенных зданий и груд камней.
      — Будь я проклят, — проговорил Адьер.
      Он не видел беззаботной улыбки больше двух лет. Он не слышал веселого пения больше трех лет. Это было жутко. Это было невообразимо.
      — Эти люди не знают, что идет война? — спросил он себя.
      И чуть погодя: — Они выглядят здоровыми. Почему они не на службе?
      И наконец: — Кто они?
      Ночью Адьер спал без сновидений.
      Не может ли добрейший сэр потратить одна чашка кофе! Я инороден и слаб голодом.
      Ранним утром Адьер за непомерную плату нанял машину, выяснил, что бензин нельзя купить ни за какие деньги, и раздобыл хромую лошадь. Увы, опросы населения ничего не дали. Он вернулся как раз к отходу автобуса на Канзас.
      Снова орда веселых людей заполнила площадь. Снова старенький автобус затрясся по разбитой дороге. Снова тишину разорвало громкое пение.
      — Будь я проклят, — тяжело прохрипел Адьер. — Шпионы?
      В ту ночь он был секретным агентом Линкольна, предвосхищающим каждое движение Ли, перехитряющим Джексона и Джонстона.
      На следующий день автобус увез очередную партию таинственных весельчаков.
      И на следующий.
      И на следующий.
      — Четыреста человек за пять дней, — подсчитал Адьер. — Штат кишит шпионами.
      Он начал бродить по улицам, стараясь выследить беззаботных туристов. Это было трудно. Местные жители ничего о них не знали и ими не интересовались. В те дни думали лишь о том, как выжить.
      — Все сходится. Лайонесс покидают восемьдесят человек в день. Пятьсот в неделю. Двадцать пять тысяч в год. Возможно, это и есть ответ на тайну роста населения.
      Адьер потратил двадцать пять долларов на телеграмму шефу. Телеграмма гласила: «Эврика. Я нашел».
      Не можно ли потратить на одна одинокая чашка кофе, дорогая мадам! Я есть не бродяга, но лишенный человек.
      Случай представился на следующий день. Как обычно, подъехал автобус, но на этот раз толпа собралась слишком большая. Трое не влезли. Вовсе не обескураженные, они отошли, замахали руками, выкрикивая напутствия отъезжающим, потом повернулись и пошли по улице.
      Адьер стрелой выскочил из номера и последовал за ними через весь город, на окраину, по пыльной проселочной дороге, пока они не свернули и не вошли в старый амбар.
      — Ага! — сказал Адьер.
      Он сошел на обочину и присел на неразорвавшийся снаряд. Ага — что? Ясно только, где искать ответ.
      Сумерки сгустились в кромешную тьму, и Адьер осторожно двинулся вперед. В этот момент его схватила пара рук, к лицу прижали что-то мягкое…
      Одна одинокая чашка кофе для бедный несчастливец, достойный сэр. Щедрость благословит.
      Адьер пришел в себя на койке в маленькой комнате. Рядом за столом сидел и деловито писал седовласый джентльмен с резкими чертами лица. На краю стола находился радиоприемник.
      — П-послушайте, — слабо начал Адьер.
      — Одну минуту, мистер Адьер, — вежливо сказал джентльмен и что-то сделал с радиоприемником. Над круглой медной плитой посреди комнаты возникло сияние, сгустившееся в девушку — нагую и очаровательную. Она подскочила к столу и затараторила: — Вл-ни-тк-ик-тл-нк.
      Джентльмен улыбнулся и указал на дверь.
      — Пойдите разрядитесь. Девушка моментально выбежала.
      — Вы шпионы! — обвинил Адьер. — Она говорила по-китайски!
      — Едва ли. Скорее, это старофранцузский. Середина восемнадцатого века. Простите.
      Он снова включил радио. Теперь свечение породило голого мужчину, заговорившего с отчаянной медлительностью:
      — Мууу, фууу, блууу, уауу, хауу, пууу.
      Джентльмен указал на дверь; мужчина вышел, еле переставляя ноги.
      — Мне кажется, — дружелюбно продолжил седовласый джентльмен, — что это влияние потока времени. Двигаясь вперед вместе с ним, они ускоряются; идя против его течения назад — тормозятся. Разумеется, этот эффект через пару минут исчезает.
      — Что?! — выдохнул Адьер. — Путешествие во времени?
      — Ну да… Вот ведь интересно. Люди привыкли рассуждать о путешествии во времени. Как оно будет использовано в археологии, истории и так далее. И никто не видел истинного его назначения… терапия.
      — Терапия? Медицина?
      — Да. Психологическое лечение для тех неприспособленных, которым не помогают другие средства. Мы позволяем им эмигрировать. Бежать. Наши станции расположены через каждые четверть века.
      — Не понимаю…
      — Вы попали в иммиграционное бюро.
      — О, господи! — Адьер подскочил на койке. — Ответ к загадке! Сюда прибывают тысячи… Откуда?
      — Из будущего, разумеется. Перемещение во времени стало возможным лишь с… э, скажем, с две тысячи пятьсот пятого года.
      — Но те, замедленные… Вы говорили, что они идут из прошлого.
      — Да, но первоначально-то они из будущего. Просто решили, что зашли слишком далеко. — седовласый джентльмен задумчиво покачал головой. — Удивительно, какие ошибки совершают люди. Абсолютно теряют контакт с реальностью. Знал я одного… Его не устраивало ничто другое, как времена королевы Елизаветы. «Шекспир, — говорил он, — испанская Армада, Дрейк и Ралли. Самый мужественный период истории. Золотой век». Я не смог его образумить, и вот… Выпил стакан воды и умер. Тиф.
      — Можно ведь сделать прививки…
      — Все было сделано. Но болезни тоже меняются. Старые штаммы исчезают, новые появляются. Извините…
      Из свечения вышел мужчина, что-то протараторил и выскочил за дверь, едва не столкнувшись с обнаженной девушкой, которая заглянула в комнату, улыбнулась и произнесла со странным акцентом:
      — Простите, мистер Джеллинг. Кто этот только что вышедший джентльмен?
      — Питерс.
      — Из Афин?
      — Совершенно верно.
      — Что, не понравилось?
      — Трудно без водопровода.
      — Да, через некоторое время начинаешь скучать по современной ванной… Где мне взять одежду? Или здесь уже ходят нагими?
      — Идите к моей жене. Она вам что-нибудь подберет.
      В комнату вошел «замедленный» мужчина. Теперь он был одет и двигался с нормальной скоростью. Они с девушкой взглянули друг на друга, засмеялись, поцеловались и, обнявшись, ушли.
      — Да, — произнес Джеллинг. — Выясняется, что жизнь — это сумма удобств. Казалось бы, что такое водопровод по сравнению с древнегреческими философами. Но потом вам надоедает натыкаться на великих мудрецов и слушать, как они распространяются про известные вам вещи. Вы начинаете скучать по удобствам и обычаям, которых раньше и не замечали.
      — Это поверхностный подход, — сказал Адьер.
      — Вот как? А попробуйте жить при свечах, без центрального отопления, без холодильника, без самых простых лекарств. Или наоборот, проживите в будущем, в колоссальном его темпе.
      — Вы преувеличиваете, — сказал Адьер. — Готов поспорить, что существуют времена, где я мог бы быть счастлив. Я…
      — Ха! — фыркнул Джеллинг. — Великое заблуждение. Назовите такое время.
      — Американская революция.
      — Э-ээ! Никакой санитарии. Никакой медицины. Холера в Филадельфии, малярия в Нью-Йорке. Обезболивания не существует. Смертная казнь за сотни мелких проступков и нарушений. Ни одной любимой книги или мелодии.
      — Викторианская эпоха.
      — У вас все в порядке с зубами и зрением? Очков мы с вами не пошлем. Как вы относитесь к классовым различиям? Ваше вероисповедание? Не дай вам бог принадлежать к меньшинству. Ваши политические взгляды? Если сегодня вы считаетесь реакционером, те же убеждения сделают вас опасным радикалом через сотню лет. Вряд ли вы будете счастливы.
      — Я буду в безопасности.
      — Только если будете богатым, а деньги мы с вами послать не можем. Нет, Адьер, бедняки умирали в среднем в сорок лет в те дни… уставшие, изможденные. Выживали только привилегированные, а вы будете не из их числа.
      — С моими-то знаниями?
      Джеллинг кивнул.
      — Ну вот, добрались до этого. Какие знания? Смутные представления о науке? Не будьте дураком, Адьер. Вы пользуетесь ее плодами, ни капли не представляя сущности.
      — Я мог бы специально подготовиться и изобрести…радио, например. Я бы сделал состояние на одном радио.
      Джеллинг улыбнулся.
      — Нельзя изобрести радио, пока не сделаны сотни сопутствующих открытий. Вам придется создавать целый мир. Нужно изобрести и научиться изготовлять вакуумные диоды, гетеродинные цепи и так далее. Вам придется для начала получить электрический ток, построить электростанции, обеспечить передачу тока, получить переменный ток… Вам… но зачем продолжать? Все очевидно. Сможете вы изобрести двигатель внутреннего сгорания, когда еще нет представления о переработке нефти?
      — Боже мой! — простонал Адьер. — Я никогда не думал… А книги? Я мог бы запомнить…
      — И что? Опередить автора? Но публику вы тоже опередите. Книга не станет великой, пока читатель не готов понять ее. Она не станет доходной, если ее не будут покупать.
      — А что, если отправиться в будущее?
      — Я же объяснил вам. Те же проблемы, только наоборот. Мог бы древний человек выжить в двадцатом веке? Остаться в живых, переходя улицу? Водить автомобиль? Разговаривать на ином языке? Думать на этом языке? Приспособиться к темпу и идеям? Никогда. Сможете вы приспособиться к тридцатому веку? Никогда.
      — Интересно, — сердито сказал Адьер, — если прошлое и будущее настолько неприемлемы, зачем же путешествуют эти люди?
      — Они не путешествуют, — ответил Джеллинг. — Они бегут.
      — От кого?
      — От своего времени.
      — Почему?
      — Оно им не нравится.
      — Куда же они направляются?
      — Куда угодно. Все ищут свой Золотой век. Бродяги!.. Вечно недовольны, вечно в пути… Половина попрошаек, которых вы видели, наверняка это лодыри, застрявшие в чужом времени.
      — Значит, те, кто специально приезжают сюда… думают, что попали в Золотой век?
      — Да.
      — Но это безумие! — вскричал Адьер. — Неужели они не видят: руины, радиация, война, истерия? Самое ужасное время в истории!
      Джеллинг поднял руку.
      — Так кажется вам. Представители каждого поколения твердят, что их время — самое тяжелое. Но поверьте моему слову — когда бы и как бы вы ни жили, где-то обязательно найдутся люди, уверенные, что вы живете в Золотом веке.
      — Будь я проклят, — проговорил Адьер.
      Джеллинг пристально посмотрел на него.
      — Будете, — мрачно сказал он. — У меня для вас плохие но- вости, Адьер. Мы не можем позволить вам остаться здесь — нам надо хранить секрет.
      — Я могу говорить везде.
      — Да, но в чужом времени никто не будет обращать на вас внимания. Вы будете иностранцем, чудаком…
      — А если я вернусь?
      — Вы не можете вернуться без визы, а я вам ее не дам. Если вас это может утешить, то знайте, что вы не первый, кого мы так высылаем. Был, помню, один японец…
      — Значит, вы отправите меня…
      — Да. Поверьте, мне очень жаль.
      — В прошлое или в будущее?
      — Куда хотите. Выбирайте.
      — Почему такая скорбь? — напряженно спросил Адьер. — Это же грандиозное приключение! Мечта моей жизни!
      — Верно. Все будет чудесно.
      — Я могу отказаться, — нервно сказал Адьер.
      Джеллинг покачал головой.
      — В таком случае вас придется усыпить. Так что лучше выбирайте сами.
      — Я счастлив сделать такой выбор!
      — Разумеется. У вас правильное настроение, Адьер.
      — Мне говорили, что я родился на сто лет раньше.
      — Всем обычно это говорят… или на сто лет позже.
      — Мне говорили и это.
      — Что ж, подумайте. Что вы предпочитаете… прекрасное будущее или поэтическое прошлое?
      Адьер начал раздеваться, раздеваться медленно, как делал каждую ночь перед тем, как предаться фантазиям. Но сейчас фантазии предстояло воплотиться, и момент выбора страшил его. Еле переставляя ноги, он взошел на медный диск, на вопрос Джеллинга пробормотал свое решение и исчез из этого времени навсегда.
      Куда? Вы знаете. Я знаю, Адьер знает. Он ушел в Землю Наших Дорогих Мечтаний. Он скрылся в прибежище Наших Снов. И почти тут же понял, что покинул единственное подходящее для себя место.
 
      Сквозь дымку лет все времена, кроме нашего, кажутся золотыми и величественными. Мы жаждем будущего, мы томимся по прошлому и не осознаем, что выбора нет… что день сегодняшний — плохой или хороший, горький, тяжелый или приятный, спокойный или тревожный — единственный день для нас. Ночные мечты — предатели, и мы все — соучастники собственного предательства.
 
      Не можно тратить цена одной чашка кофе, достойный сэр? Нет, сэр, я не есть попрошайная личность. Я есть изголодный японский странник оказаться в этот ужасный год. Почетный сэр! Ради вся святая милость! Один билет в город Лайонесс. Я хочу на колени молить виза. Я хочу в Хиросима, назад, в тысяча девятьсот сорок пятый. Я хочу домой.

ЗВЕЗДОЧКА СВЕТЛАЯ, ЗВЕЗДОЧКА РАННЯЯ

      Мужчине, сидевшему за рулем, было тридцать восемь лет. В его коротко остриженных волосах блестела преждевременная седина. Высокий, худощавый, слабосильный, он обладал двумя сомнительными преимуществами: образованностью и чувством юмора. Он был одержим какой-то идеей. Вооружен телефонной книгой. И обречен.
      Свернув на Пост-авеню, он остановил машину у дома N17. Заглянул в телефонную книгу, потом вылез из машины и вошел в подъезд. Окинув взглядом почтовые ящики, он взбежал по лестнице к квартире 2-F. Нажал на кнопку звонка и в ожидании, пока ему откроют, вынул черный блокнотик и великолепный серебряный карандаш с четырьмя цветными грифелями.
      Дверь отворилась.
      — Добрый вечер! Миссис Бьюкенен, если не ошибаюсь? — обратился он к даме средних лет с ничем не примечательной наружностью.
      Дама кивнула.
      — Моя фамилия Фостер. Я из научно-исследовательского института. Мы занимаемся проверкой слухов относительно летающих блюдец. Я вас не задержу.
      Мистер Фостер протиснулся в прихожую. Он побывал уже в стольких квартирах, что почти машинально двигался в нужном направлении. Быстро пройдя по прихожей, он вошел в гостиную, с улыбкой повернулся к миссис Бьюкенен, раскрыл блокнотик на чистой странице и нацелился карандашом.
      — Вы видели когда-нибудь летающее блюдце, миссис Бьюкенен?
      — Нет. И вообще это чушь. Мне…
      — А ваши дети видели их? У вас ведь есть дети?
      — Есть. Но…
      — Сколько?
      — Двое. Только никаких летающих блюдец…
      — Они посещают школу?
      — Что?!
      — Школу, — нетерпеливо повторил мистер Фостер. — Ходят они в школу?
      — Моему сыну двадцать восемь лет, — ответила миссис Бьюкенен. — А дочери — двадцать четыре. Они окончили школу задолго до…
      — Понятно. Сын, очевидно, уже женат, а дочь замужем?
      — Нет. Еще нет. А вот насчет летающих блюдец вам, ученым, следовало бы…
      — Мы так и делаем, — перебил ее мистер Фостер. Он что-то поспешно нацарапал в блокноте, затем захлопнул его и сунул вместе с карандашом в карман.
      — Очень вам благодарен, миссис Бьюкенен, — проговорил он и повернулся к выходу.
      На улице мистер Фостер снова вошел в машину, открыл телефонную книгу и, отыскав там нужную фамилию, вычеркнул ее. Затем он занялся следующей по списку фамилией и, хорошенько запомнив адрес, двинулся в путь. На сей раз он отправился на Форт Джордж-авеню и остановил машину против дома N800. Он вошел в дом и поднялся на лифте на четвертый этаж. Нажал на кнопку звонка у квартиры 4-G и в ожидании, пока ему откроют, вытащил из кармана черный блокнотик и великолепный карандаш.
      Дверь отворилась.
      — Добрый вечер! Мистер Бьюкенен, если не ошибаюсь? — обратился Фостер к мужчине свирепого вида.
      — А вам-то что? — ответствовал тот.
      — Моя фамилия Дэвис, — представился мистер Фостер. — Я из союза радиовещательных корпораций. Мы составляем сейчас список людей, удостоившихся премии. Вы разрешите мне войти? Я вас не задержу…
      Мистер Фостер-Дэвис протиснулся в прихожую и через несколько мгновений уже беседовал в гостиной с мистером Бьюкененом и его рыжеволосой женой.
      — Вы когда-нибудь получали премии на радио или телевидении?
      — Никогда, — запальчиво ответил мистер Бьюкенен. — Такой возможности нам ни разу не представилось. Кому угодно, только не нам.
      — Все эти холодильники и деньги, — заговорила миссис Бьюкенен. — И поездки в Париж на самолете и…
      — Именно поэтому мы и составляем данный список, — перебил ее мистер Фостер-Дэвис. — А из ваших родственников тоже никто не получал премий?
      — Да разве их возможно получить? Там ведь все заранее…
      — А ваши дети?
      — У нас нет детей.
      — Понятно. Большое спасибо. — Мистер Фостер-Дэвис совершил уже известную нам манипуляцию с карандашом и блокнотом и спрятал их в карман. Ловко отделавшись от разгневанных Бьюкененов, он вернулся к своей машине, вычеркнул еще одну фамилию, внимательно прочел адрес, стоящий возле следующей, и отправился в путь.
      Он подъехал к дому N1215 по улице Ист-68. Это был красивый особняк, сложенный из темного песчаника. Дверь отворила горничная в накрахмаленном переднике и наколке.
      — Добрый вечер, — поздоровался он. — Мистер Бьюкенен дома?
      — А кто его спрашивает?
      — Моя фамилия Хук, — ответил мистер Фостер-Дэвис. — Я веду опрос по поручению Бюро Усовершенствования Деловых Взаимоотношений.
      Горничная скрылась, затем вновь возникла и проводила мистера Фостера-Дэвиса-Хука в маленькую библиотеку, где стоял, держа в руках чашку и блюдечко из лиможского фарфора, решительного вида джентльмен в смокинге. На полках поблескивали корешками дорогие книги. В камине пылал настоящий огонь.
      — Мистер Хук?
      — Да, сэр, — ответил обреченный. На сей раз он обошелся без блокнотика. — Я вас не задержу, мистер Бьюкенен… Всего несколько вопросов.
      — Я возлагаю огромные надежды на Бюро Усовершенствования, — провозгласил мистер Бьюкенен. — Наш главный оплот против вторжения…
      — Благодарю вас, сэр, — прервал его мистер Фостер-Дэвис-Хук. — Случалось ли вам когда-нибудь терпеть материальный ущерб в результате мошеннических проделок какого-либо бизнесмена?
      — Такие попытки предпринимались, но безуспешно.
      — А ваши дети?… У вас ведь есть дети?
      — Мой сын еще, пожалуй, слишком юн, чтобы стать жертвой подобных покушений.
      — Сколько же ему лет, мистер Бьюкенен?
      — Десять.
      — Может быть, в школе, сэр? Ведь существуют жулики, специализирующиеся по школам.
      — В школе, где учится мой сын, это исключено.
      — А какую школу он посещает, сэр?
      — Заведение Германсона.
      — Одна из лучших наших школ. Посещал он когда-нибудь обычную городскую?
      — Никогда.
      Обреченный вытащил карандаш и блокнотик. Сейчас ему и в самом деле надо было кое-что записать.
      — А других детей у вас нет, мистер Бьюкенен?
      — Дочь семнадцати лет.
      Мистер Фостер-Дэвис-Хук задумался, начал было писать, но передумал и закрыл блокнот. Вежливо поблагодарив хозяина, он удалился, прежде чем тот успел спросить у него удостоверение личности. Горничная выпустила его из дому, он торопливо сбежал с крыльца, открыл дверцу автомобиля, вошел, и в ту же секунду сокрушительный удар по голове сбил его с ног.
      Когда обреченный пришел в себя, ему показалось, что он с похмелья. Он уже собирался было потащиться в ванную, когда осознал, что валяется на стуле, словно костюм, приготовленный для чистки. Он раскрыл глаза, и у него возникло ощущение, что он попал в подводный грот. Тогда он отчаянно заморгал, и вода схлынула.
      Он находился в маленькой адвокатской конторе. Прямо перед ним стоял плечистый человек, похожий на расстригу Санта-Клауса. В стороне, на краешке стола, сидел, беспечно болтая ногами, тощий юноша со впалыми щеками и близко посаженными глазами.
      — Вы меня слышите? — осведомился плечистый.
      Обреченный промычал нечто утвердительное.
      — А говорить вы можете?
      Он снова замычал.
      — А ну-ка полотенце, Джо! — весело произнес плечистый.
      Тощий юноша слез со стола и, подойдя к стоявшему в углу умывальнику, намочил в воде полотенце. Потом встряхнул его, неторопливо подошел к стулу и вдруг, словно охваченный звериной яростью, наотмашь хлестнул по лицу избитого человека.
      — Бога ради! — вскрикнул мистер Фостер-Дэвис-Хук.
      — Вот так-то лучше, — сказал здоровяк. — Моя фамилия Герод. Уолтер Герод, адвокат. — Он подошел к столу, на котором лежали вещи, вынутые из карманов обреченного, взял в руки бумажник и показал его владельцу. — Ваша фамилия Варбек. Марион Перкин Варбек. Верно?
      Тот уставился на бумажник, потом на Уолтера Герода, адвоката, и только после этого ответил на вопрос:
      — Вы правы, моя фамилия Варбек. Впрочем, посторонним людям я никогда не представляюсь как Марион.
      Новый удар мокрым полотенцем по лицу, и мистер Варбек навзничь рухнул на стул.
      — Довольно, Джо, — проговорил Герод. — Прошу не повторять впредь до особого распоряжения. — Затем он обратился к Варбеку: — Что это вас так заинтересовали Бьюкенены? — Он подождал ответа и приветливо продолжал: — Джо вас выслеживал. Вы обрабатывали в среднем по пять Бьюкененов за вечер. Всего тридцать. Куда вы целите?
      — Да что это за дьявольщина наконец? — возмутился Варбек. — Какое право вы имели похищать меня и допрашивать таким образом? Если вы полагаете, что можно…
      — Джо, — светским тоном прервал его Герод, — еще разок, пожалуйста.
      Новый удар обрушился на Варбека. И тут от боли и бессильной ярости он разрыдался.
      Герод небрежно вертел в руках бумажник.
      — Судя по документам, вы учитель, директор школы. До сих пор я считал, что учителя чтят законы. Каким образом вы ввязались в этот рэкет с наследством?
      — В какой рэкет? — слабым голосом спросил Варбек.
      — С наследством, — терпеливо повторил Герод. — Дело наследников Бьюкенена. Как вы действовали? Вели переговоры лично?
      — Я не понимаю, о чем вы говорите, — воскликнул Варбек. Он выпрямился на стуле и указал на тощего юнца: — И прекратите, пожалуйста, ваши штучки с полотенцем.
      — Я попрошу меня не учить, — злобно отрезал Герод. — Я буду делать все, что мне заблагорассудится. Я не потерплю, чтобы кто-то наступал мне на пятки. Это дело дает мне семьдесят пять тысяч в год, и в нахлебниках я не нуждаюсь.
      Наступило долгое, напряженное молчание, но обреченный не понимал, чего от него ждут. Наконец он заговорил.
      — Я человек образованный, — произнес он, медленно подбирая слова, — но в моем образовании есть пробелы. Спроси вы меня о Галилее или хоть о поэтах-роялистах, и я бы не ударил в грязь лицом. Однако то, что вас интересует, явно относится к пробелам. Здесь я бессилен. Слишком много неизвестных.
      — Мою фамилию вы уже знаете, — ответил Герод. — А это Джо Давенпорт,
      — добавил он, указывая на тощего юношу.
      Варбек покачал головой.
      — Неизвестный в математическом смысле. Величина «икс». Система уравнений. Не забывайте, я человек образованный.
      — О господи! — испуганно выдохнул Джо. — Он, кажется, и вправду чтит законы?
      Герод пытливо вглядывался в обреченного.
      — Сейчас я сам выложу все по порядку, — сказал он. — История эта очень давнишняя. В общем дело обстоит так: ходят слухи, что Джеймс Бьюкенен…
      — Пятнадцатый президент Соединенных Штатов?
      — Он самый. Ходят слухи, что он умер, не оставив завещания, а наследники так и не объявились. Было это в 1868 году. Сейчас благодаря начислениям сложных процентов его состояние стоит уже миллионы. Улавливаете?
      Варбек кивнул.
      — Я человек образованный, — пробормотал он.
      — Каждый, кто носит фамилию Бьюкенен, мог бы претендовать на этот куш. Я разослал великое множество писем. Сообщил, что есть надежда оказаться в числе наследников. Желательно ли им, чтобы я навел справки и отстаивал их права на долю в наследстве? Все, что от них потребуется в настоящее время, это выплачивать мне ежегодно небольшую сумму. Большинство клюнуло. Шлют мне деньги со всех концов страны. И вдруг вы…
      — Одну минутку! — перебил его Варбек. — Я уже догадался. Вы обнаружили, что я посещаю людей, носящих это имя, и решили, что я тоже хочу ввязаться в ваш рэкет? Примазаться… как это говорится?… примазаться к тому же куску?
      — Ну да, — сердито сказал Герод, — а что, разве не так?
      — Великий боже! — вскричал Варбек. — Мог ли я ожидать чего-либо подобного? Я! Благодарю тебя, о господи! Благодарю. И никогда не устану благодарить. — Сияя от удовольствия, он повернулся к Джо. — Дайте-ка полотенце, Джо, — сказал он. — Нет, просто перебросьте. Мне надо вытереть лицо. — Он поймал на лету полотенце и с блаженной улыбкой принялся обтирать свое вспотевшее лицо.
      — Ну, так как же, — снова заговорил Герод, — угадал я?…
      — Нет, не угадали. У меня нет намерения примазываться к вашему куску. Но я вам очень благодарен за ошибку. Можете не сомневаться. Вы и не представляете себе, как лестно для учителя быть принятым за вора.
      Он поднялся с кресла и направился к столу, где лежал его бумажник и остальное имущество.
      — Минутку! — рявкнул Герод.
      Тощий юноша ринулся и Варбеку и схватил его за руку, словно клещами.
      — Да бросьте вы, — вспылил обреченный, — вы ведь сами видите, что все это дурацкая ошибка.
      — Вот я вам покажу сейчас ошибку, вот я вам покажу сейчас дурацкую, — угрожающе заговорил Герод. — Делайте то, что вам велят.
      — Ах, так! — Варбек высвободил руку и хлестнул Джо полотенцем по глазам. Затем он прошмыгнул к столу, схватил пресс-папье и запустил его в оконное стекло. Зазвенели осколки.
      — Джо! — взвизгнул Герод.
      Не теряя времени, Варбек сгреб телефон и набрал номер полицейского отделения. Одновременна он извлек зажигалку, высек огонь и бросил ее в мусорную корзину. В телефонной трубке послышался голос дежурного.