Средневековье (№4) - Нечаянный поцелуй

Любой другой, но не той, которая наблюдала за ним из окна своих покоев, не желала его видеть и объявила об этом во всеуслышание.

– Но вы должны, миледи! – возмущенно воскликнула Агета, тараща голубые глаза. – Невежливо с вашей стороны отказать ему во встрече, тем более что совсем недавно вы собирались с ним обвенчаться.

– Я не хочу снова обнадеживать его, Агета.

Агета воткнула иглу в вышивку, которую держала в руках, и надула губы. Она всегда благосклонно относилась к Алфрику, но Дженова только сейчас поняла, когда отказала молодому человеку, сколь велика была к нему симпатия Агеты. Фрейлина ее изводила, то превознося достоинства юного красавца в надежде, что госпожа передумает, то горюя о его потере. Дженова не знала, что лучше: слышать по сто раз на дню, как хорош Алфрик, или как сильно будет она тосковать в старости, что не ухватилась за него обеими руками, когда ей представилась такая возможность.

Дженова хотела бы без ума влюбиться, как желала того Агета, проникнуться к кому-нибудь такой же слепой верой, как Агета к Алфрику. Но Дженова была старше и умнее, была полна решимости никому больше не верить после смертельной обиды, нанесенной ей Мортредом…

Дженова вспомнила, как лежала вчера в теплой, благоуханной воде в объятиях Генри, и невольно улыбнулась.

– Бедный лорд Алфрик, – причитала Агета, вытаскивая иглу из вышивки и туго затягивая нитку. – Должно быть, он очень растерян и расстроен. Наверняка чувствует себя уязвленным. Он легкораним. Не знаю, как перенесет он ваш отказ принять его, проделав столь долгий путь…

–•Из замка Хиллдаун всего два часа езды, – возразила Дженова. – Зато я спокойно переживу это. Агета поджала губы.

– Болдессары – ваши соседи, миледи. В один прекрасный день Алфрик займет место отца. Разве вам не хочется быть с ними в добрых отношениях?

Агета права. Времена неспокойные. В любой момент может возникнуть нужда обратиться к соседям за помощью. Придется принять Алфрика, выслушать, что он скажет, и отказать. Но она поклялась, что это в последний раз.

– Ладно, Агета, – промолвила она. – Я увижусь с ним, но в большом зале. Не хочу оставаться с ним наедине.

Отбросив в сторону вышивку, обрадованная Агета понеслась, спотыкаясь, вниз по лестнице. Дженове уже не раз приходило в голову, что Алфрик и Агета составили бы прекрасную пару. Агета ласковая, прелестная, а главное, преданная. Жаль, что скромное приданое девушки не прельстит алчного лорда Болдессара.

Когда Дженова спустилась в большой зал, Алфрик и Рона стояли у камина, сблизив головы, словно заговорщики. Задержавшись в дверях, Дженова подумала, что не ошиблась в своем подозрении. Рона была умна и хитра и никогда не внушала Дженове доверия. Алфрик отличался излишней мягкотелостью и легко поддавался влиянию. Обвенчавшись с ней и живя на территории Дженовы, он не посмел бы ее ослушаться. Но без нее он был бы подобен листу, несомому ветром.

Она правильно поступила, отделавшись от обоих.

– Моя дражайшая г-госпожа!

Алфрик двинулся навстречу Дженове, поднес ее руку к губам и страстно поцеловал. Дженова с трудом сдержалась, чтобы не высвободить руку. Несмотря на пылкость приветствия, выражение его карих глаз оставалось настороженным и тревожным. В этом не было ничего удивительного. Молодой человек панически боялся отца.

Дженова вдруг улыбнулась Алфрику и ласково сказала:

– Искренне рада видеть вас. Забудем о неприятностях, имевших место во время вашего прошлого визита, и останемся друзьями. Однако должна сразу предупредить: если вы приехали в надежде уговорить меня изменить решение относительно вашего желания обвенчаться со мной, то зря теряете время.

Губы Алфрика задрожали, и глаза наполнились слезами.

– Но, миледи…

– Мой брат действительно намерен уговорить вас изменить решение, миледи, – вмешалась Рона.

Дженова повернулась к ней:

– Тогда прошу меня простить, но…

– Вы же не хотите, чтобы Алфрик лгал и утверждал обратное? – продолжала Рона. – Уверена, леди Дженова, вы ненавидите ложь, так же, впрочем, как и я. Алфрик будет ждать и делать все, как вы скажете. Он молод и может подождать, пока вы не отнесетесь к его чувствам более благосклонно.

«Умные слова», – подумала Дженова, переводя взгляд с одного на другого. Сестра и брат Болдессары были внешне очень похожи, оба светловолосые и кареглазые. Красивая пара. С отцом они не имели ни малейшего сходства. К чести Болдессара следует заметить, что сына и дочь он воспитал в лучших традициях нормандской аристократии.

– Миледи?

В глазах Роны светился скрытый ум и решимость, в то время как у Алфрика глаза были словно у ребенка и, казалось, молили ее хоть о каком-то знаке внимания, хоть о малой искре надежды. Страшно подумать, как обойдется с ними отец, узнав, что Дженова выпроводила их без малейшего проявления радушия. С другой стороны, жестокость порой бывает лучше доброты. По крайней мере, она не вселяет ложной надежды. Пусть лучше Алфрик сейчас не обольщается, чтобы потом не пришлось страдать.

– Алфрик молод, красив, ему не составит труда найти себе жену, – мягко произнесла Дженова.

Глаза Роны вспыхнули, но она скрыла злость за улыбкой. Алфрик же едва не расплакался.

– Ну вот, худшее позади, – продолжала Дженова. – Мы определили наши позиции. А теперь давайте выпьем за дружбу. Расскажите, как ваш отец?

– Он в порядке, миледи, – промолвила Рона. – Если позволите, я прогуляюсь по вашему саду, пока вы поговорите с моим братом с глазу на глаз. Он хотел бы обсудить с вами некоторые вопросы, если вы любезно согласитесь выслушать его.

Дженове хотелось поскорее все закончить, но Алфрик смотрел на нее умоляюще, как щенок в ожидании наказания. А жестокосердие было ей несвойственно. Ничего нового она, разумеется, не услышит, после чего отправит Алфрика восвояси.

– Хорошо, – согласилась Дженова.

Пальцами, унизанными кольцами, Рона расправила юбки цвета шафрана. Болдессары обладали большим богатством, и отец не скупился на наряды и украшения для своих отпрысков. Скупился только на любовь и нежность.

– Благодарю, миледи. Я ненадолго вас покину.

Дженова смотрела вслед молодой женщине, пока та пересекала зал, высоко подняв голову. О Роне ходило множество слухов, но Дженову они нисколько не интересовали. Рона была скрытной и ни с кем не общалась.

– Миледи?

Алфрик пододвинул ей кресло. Дженова кивнула слуге с подносом, на котором стоял кувшин с вином и лучшие из ее кубков.

– Не отведаете ли вина, Алфрик? Оно превосходно.

– Оно не может быть лучше вас, леди Дженова.

Испытывая легкую досаду, Дженова окинула помещение взглядом и увидела Агету, маячившую возле помоста и не спускавшую со своего любимца глаз.

– Агета, присоединяйся к нам. Уверена, Алфрик не станет возражать, – позвала фрейлину Дженова.

Однако по виду Алфрика можно было заключить, что это приглашение пришлось ему не по душе, но едва ли он мог выразить вслух свое недовольство. Это испортило бы представление о нем как о настоящем джентльмене. Агета, напротив, засияла и, казалось, вот-вот лопнет от радости, что находится в обществе своего кумира. Дженова принялась разливать вино, радуясь, что нашла выход из затруднительной ситуации.

Дрожа от холода, несмотря на подбитый мехом плащ, Рона прохаживалась меж цветочных клумб. Листья пожелтели, и только зимостойкий падуб, плющ и лавр оставались зелеными. В воздухе кружились редкие снежинки.

Она должна была уйти из зала, чтобы дать Алфрику возможность побыть с Дженовой наедине, хотя понимала, что это пустая трата времени.

Леди сделала окончательный выбор. Брат Роны не мог сравниться с лордом Генрихом, и Рона, хотя и злилась, отлично понимала почему. Бедный Алфрик, не его вина в том, что он слаб, запуган и стремится всем угодить. Леди Дженова съела бы его заживо, если бы они поженились.

Рона, разумеется, не расскажет об этом отцу! Наплетет какую-нибудь историю, что Дженова до сих пор ничего не решила и что Алфрик постепенно возьмет ее измором. В общем, что надежда умирает последней. Если повезет, ложь Роны позволит удержать гнев отца в узде, пока она не придумает что-нибудь более правдоподобное. Но чтобы придумать мало-мальски хороший план, ей нужно знать, что творится в стенах замка Ганлингорн. Для этого ей нужен шпион.

В этом состояла вторая причина, вынудившая Рону бродить по саду, несмотря на колючий холод; причина, по которой она приехала в Ганлингорн с явно провальной миссией.

В момент их прибытия в замок он находился во внутреннем дворе. Рейнард. Он вышел из конюшни и направился в сторону ее отряда. Скорее всего, он в самом деле был заносчив и неотесан, поскольку даже не удосужился опустить глаза и пялился на нее. Его взгляд, темный и самодовольный, скользил по ней, оставляя физически ощутимый след, заставляя дрожать сильнее, чем от холода.

Рона тоже уставилась на него, но, не выдержав, отвела глаза.

Он чужак, слуга, напомнила себе Рона. Грубый и неотесанный, невоспитанный и неопрятный. Впрочем, не такой уж неопрятный, как она решила поначалу, ибо сегодня выглядел вполне прилично, одетый в тунику зеленого цвета и коричневые штаны с ремнем в заклепках на бедрах. Она даже заметила на его пальце перстень, сверкнувший в тусклом свете желтым огнем, когда он откидывал со лба темную прядь.

Рона сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Почему он ее так волнует? Она манипулировала многими мужчинами, хитростью заставляя делать то, что ей нужно, а если возникала необходимость, тело служило ей фишкой, необходимой для ведения игры и достижения победы. В делах такого рода она не позволяла вмешиваться чувствам. Этому научил ее отец, когда с жестоким равнодушием предложил в обмен на землю ее девственность. Невинность нормандской леди – за кусок Уэльских топей.

Опыт оказался не таким уж неприятным, как опасалась Рона. Она вспомнила ужас, смешанный со слезами, и доброту мужчины. Опыт стал для нее уроком: она узнала, что обладает изворотливым умом, который способна выгодно использовать. И если от использования тела зависит конечный результат: победа или поражение, гнев отца или его улыбка, – она предпочтет улыбку.

Тело всего лишь плоть. Мужчины, которым она отдавалась, не трогали ни ее сердца, ни ее души. Она оставалась свободной. Она оставалась Роной. И это было главное.

Игра, которую она планировала теперь, была для нее, возможно, самой важной и самой безнадежной из всех, которые она затевала. Если Алфрик потерпит неудачу, отец, возможно, убьет его. А остаться одной в замке Хиллдаун… такого Рона даже представить себе не могла.

– Похоже, здесь слишком холодно для такой благородной дамы, как вы.

Ах, он нашел ее!

Рона стерла с губ лукавую улыбку и повернулась к нему. Боже, он оказался гораздо крупнее, чем она полагала! Но сама Рона была миниатюрной. По этой причине многие мужчины ее недооценивали.

– Кто ты, простолюдин?

Его черные, как оникс, глаза блеснули. Рона не поняла, обидела его или развеселила ее грубость.

– Меня зовут Рейнард, миледи. Я человек лорда Генриха, его слуга. До этого служил наемником, а раньше работал со своим отцом, который был… впрочем, вам неинтересно слушать о жизни простолюдина.

Рона вскинула тонкую бровь:

– Почему неинтересно? Меня интересуют всякие твари, большие и малые, короли и простолюдины.

Он переминался с ноги на ногу. Холод, казалось, на него не действовал, в то время как Рона не могла унять дрожь.

– Мой отец был корабельным плотником в Бретани, а потом здесь, в Ганлингорне. Его корабли ходили далеко в море, аж до Генуи. Он любил говорить, что плоды его труда будут долго жить и намного переживут его, так оно и случилось. Его корабли все еще ходят по своим торговым путям. Мало кто из людей может утверждать подобное, леди, короли они или простолюдины.

Прозвучавшая в его голосе гордость удивила ее. Сама она едва ли гордилась своим отцом, а о любви и говорить нечего. В какой-то миг она даже искренне позавидовала этому слуге с пронзительным взглядом.

– Тогда почему его сын подался в слуги лорду Генриху Монтевою? – спросила она холодно, надеясь язвительным тоном побудить его к ответу.

Он прищурился, задумавшись, стоит ли отвечать на ее вопрос. Рона даже уловила момент, когда он принял решение не откровенничать. С какой стати он должен рассказывать ей правду о своей жизни? Да и какое ей до него дело?

И все же слуга ответил:

– Он лучше платит. – Здоровяк пожал широкими плечами и шагнул в ее сторону.

От его тела повеяло теплом и экзотическим запахом корицы. Столь приятное сочетание вызвало у Роны желание подвинуться к нему ближе и уютно устроиться у него под боком. Что-то в Рейнарде внушало ей ощущение защищенности.

«Ощущение безопасности губительно. Мужчинам нельзя доверять. Все они только и ищут, где можно что-нибудь украсть. Самоуважение женщины, ее гордость, добродетель, даже жизнь».

– Я могу платить тебе, Рейнард, – спокойно предложила Рона и взглянула ему прямо в глаза.

Он пристально смотрел на нее. Это был хороший знак. Еще мгновение, и она добьется своего.

– Какой монетой и с какой целью вы собираетесь мне платить, леди?

– Любой монетой, какой захочешь, за сообщение новостей из Ганлингорна.

Он фыркнул:

– Вы имеете в виду шпионить?

– Нет, просто рассказывать о том, что слышишь. Мне нужно знать, как обстоят дела у лорда Генриха и леди Дженовы. Мой брат… – Она вздохнула и закатила глаза в притворном отчаянии. – Он все еще любит ее. Пока она гонит его прочь, но в один прекрасный день проявит к нему благосклонность. Я в этом уверена.

– Мужчины, к которым вы обращаетесь, обычно не отказывают вам? – осведомился он холодно.

– Обычно нет, Рейнард. А ты возражаешь против моих вопросов? Мне неизвестен закон, который запрещал бы мне спрашивать.

– Значит, вы хорошо им платите?

– Конечно.

Он отвел взгляд. Рона решила, что он тянет время, и продолжала спокойно ждать, гадая, о чем он думает. Не все мужчины с легкостью шли на подкуп, но мало кто из них ей отказывал. Она научилась выбирать тех, кто не отказывал.

– Я предпочитаю оплату натурой.

У нее на мгновение остановилось дыхание, и она растерянно ахнула.

– Что ты сказал, простолюдин?

Он смотрел на нее сверху вниз, прожигая взглядом, отчего у нее закружилась голова.

– Вы сказали, что заплатите мне любой монетой, какую я потребую. Я хочу вас, миледи. Я буду для вас шпионить, но только за то вознаграждение, которое выберу сам. За каждое сообщение я хочу получать плату вашим телом.

Рона усмехнулась:

– Ты слуга, Рейнард, а я леди. Ты подумал об этом?

– Я – мужчина, а вы – женщина. Остальное не имеет значения.

– Имеет, Рейнард. Между нами огромная пропасть. Наше положение, наше рождение, наше происхождение. Они несопоставимы.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

– Говорят, вы не девственница.

Жар бросился ей в лицо, руки задрожали, когда она сжала их под плащом.

– Правда?

– Говорят, ваш отец променял ваше целомудрие на кусок земли на границе с Уэльсом. Он продал бы вас в жены, но мужчина уже был женат.

Рона похолодела. Чтобы хоть немного согреться, она еще плотнее натянула на голову капюшон, ощутив щекой мягкий мех. Господи, откуда он знает? Это должно было храниться в тайне. Об этом не должны были ни говорить, ни даже думать. А Рейнард заявляет во всеуслышание о том, что ее отец, не сумев выгодно выдать дочь замуж, выторговал за ее девственность кусок земли на Уэльских топях…

– Тогда непонятно, зачем ты меня добиваешься, если веришь в подобные небылицы. Впрочем, не все ли равно, во что ты веришь!

Он сделал к ней еще один шаг. Ее вновь обдал пьянящий запах корицы. Он будоражил ее нервы, будил ее чувства. Такого с ней еще не бывало. Рона больше не была уверена, что способна управлять собой или ситуацией.

– Для меня не важно, что ты сделала или кем ты была, Рона. Подобные вещи меня не касаются. Я хочу тебя, и я поведаю тебе все свои секреты и все секреты лорда Генри, если ты заплатишь мне ту цену, которую я прошу.

Голос Рейнарда прозвучал спокойно и убедительно, и Рона ему поверила. Но он слуга. Она не должна даже допускать мысли о том, чтобы рассмотреть его предложение, не то чтобы удовлетворить. Другое дело – мужчины с деньгами и благородными корнями. С ними она не раз вступала в сделку ради получения желаемого. И, как уверяла себя, это ничего не значило для нее, и она ничего не чувствовала. Еще одна стрела в ее колчан, вот и все. Но вдруг ей показалось весьма заманчивым сказать Рейнарду «да». Ее холодный, расчетливый ум боролся с эмоциями, которые она так долго держала под замком.

Это потому, что он слуга.

Слова эти снова прокрутились в ее мозгу. Она еще никогда не опускалась так низко – переспать со слугой, чтобы добиться желаемого. Но когда Рона смотрела на сильное красивое лицо Рейнарда, эта перспектива не казалась ей падением. Скорее она испытывала желание, потребность. По ее телу растекалось приятное тепло. Она ощущала что-то вроде сладострастия.

Раньше Рона никогда не испытывала желания к мужчине. Никогда не позволяла себе этого. Но теперь ей хотелось провести пальцами по его коже, откинуть со лба непослушную прядь волос, прижаться к его большому, сильному телу. Она хотела ощутить вкус его губ и прикосновение к своей груди его ладоней.

Впервые в жизни она хотела мужчину.

– Нет, – ответила она и отступила, увеличивая между ними расстояние. – Нет, я не стану платить тебе такую цену. Деньги или ничего. Выбирай.

Рона потеряла его. Он не уступит, не изменит решения. Либо будет так, как он сказал, либо никак. Что ж, так тому и быть. В Ганлингорне хватает и других слуг.

«Но никто из них не занимает столь подходящего места».

– Ну? Что ты решил? – холодно справилась она, разыгрывая безразличие, хотя тело ее напряглось.

– Я не продаюсь за деньги, леди Рона. Сделка возможна, если каждый из нас откажется от чего-то важного. Чего-то, что составляет часть каждого из нас.

– Речь идет о передаче мне информации, Рейнард, а не ключей от рая!

– Я отдам вам свою душу, миледи. И вы должны вернуть мне в обмен нечто сопоставимое.

– Мое тело? – спросила она громче, чем собиралась. – И что за счастье в этом, простолюдин?

Он окинул взглядом ее фигуру, потом лицо. Улыбнулся. По ее телу пробежала дрожь, но на этот раз явно не от холода.

– О, счастье будет, миледи, можете не сомневаться.

– Мой ответ «нет». Дай мне пройти.

Он не пошевелился. Но когда Рона хотела его обойти, он пропустил ее и с насмешливым видом отвесил низкий поклон. Рона заспешила прочь. Несмотря на холодный зимний день, ее щеки пылали.

Простолюдин! Она найдет кого-нибудь еще. Не стоило расходовать на него силы. Как он посмел?! Гнев душил ее, но за гневом проступало что-то другое, холодное и твердое, как лед. Сожаление. В какой-то момент ей так хотелось сказать «да».

Рейнард смотрел ей вслед. Рона шла, колыхая бедрами и заносчиво вскинув голову. Спору нет, эта крошка – настоящая красавица, он сожалел, что получил от нее отказ. Его нисколько не волновал тот факт, что она лгунья, что хотела своими интригами дискредитировать лорда Генриха и леди Дженову. Он разглядел то, что таилось в глубинах ее сердца.

Увидел гордость, упрямство и обиду в ее карих глазах. И Рейнарду захотелось стать ее защитником. Он не хотел причинить ей боль, однако не мог позволить ей причинить боль другим. На самом деле он не поверил сплетне о ее проданной девственности, хотя слышал об этом от человека, служившего одно время грумом у лорда Болдессара, а теперь работавшего у леди Дженовы.

Какой отец мог сделать подобное с родной дочерью? Болдессар, по-видимому, мог. Рейнард прочел страх на ее прелестном лице. Вероятно, именно тогда прониклась она идеей, что может получить все, что хочет, если начнет предлагать в обмен свое тело. Денежным мешкам благородного происхождения. Грум не менее охотно поделился и другими слухами о леди Роне. Рейнард призадумался, леди ли она на самом деле.

Но Рейнард многое повидал в этом мире и знал, что люди порой от отчаяния и безысходности совершают поступки, о которых и помыслить не могли бы при обычных обстоятельствах. Быть может, нечто подобное произошло и с Роной?

Или, может, связь с мужчинами просто доставляла ей удовольствие?

Рейнард вспомнил ее страстный взгляд. Ее, конечно, смущал тот факт, что он простолюдин, но она забыла бы об этом, едва оказавшись в его объятиях.

Желая прояснить мысли, он встряхнул головой. Рона уже затягивала его в сети желания, хотя он еще не овладел ею! Но он обязательно добьется своего. Хотя Рейнард считал себя опытным соблазнителем женщин – и не напрасно, – он знал, когда нужно отступить. Этого требовала от него интуиция в настоящий момент.

От леди Роны веяло опасностью. Она полагала, что узнала его цену. Рейнард улыбнулся. Да она по сравнению с ним еще птенец. Он читал ее мысли с такой же ясностью, как его отец, кораблестроитель, определял по приметам погоду. Сегодня Рона сказала ему «нет», а завтра она скажет «да».

Глава 13

Большой зал Ганлингорна звенел весельем. Обитатели замка ели, пили, болтали и развлекались, кто как мог. Раф со слипающимися глазами сидел, прижавшись к Дженове. Его маленькое теплое тельце служило ей напоминанием о том, какая она счастливая. И какой счастливый Раф, что ему не довелось иметь отца, подобного Болдессару!

Она взглянула в сторону Генри. Пребывая в благодушном настроении, он слушал, что говорила ему Агета. Сегодня вечером он уже заставил Дженову покраснеть, когда похвалил фиалковое мыло Агеты. Хотя он и адресовал свою чарующую улыбку и слова Агете, его глаза искали Дженову, и, когда нашли, в них вспыхнул жаркий блеск, предназначавшийся ей, и только ей.

«Я никогда больше не смогу вдыхать запах фиалок, не твердея», – признался он ей после совместной ванны. Дженова рассмеялась и предложила в другой раз испытать ее собственное мыло с ароматом розы. Как будто он собирался здесь поселиться. Как будто впереди у них была целая вечность.

Теперь Дженова не стала бы утверждать, что он такой, как Мортред, в глубине души она всегда знала, что это не так. Он честный, благородный, надежный, словом, такой, каким должен быть настоящий мужчина. Он добрый и щедрый, предупредительный и надежный, готовый защитить ее, Рафа и Ганлингорн. Ей очень не хотелось, чтобы он уезжал.

Дженова вздохнула. Она испытывала непреодолимую потребность высказать ему свои нарастающие сомнения насчет Болдессара, однако не решалась. Генри мог подумать, что она просто хочет удержать его при себе. Он знал, что она в состоянии сама за себя постоять. Ведь она леди Ганлингорн. Но Дженова и вправду чувствовала тревогу, и причиной ее был Алфрик.

Несмотря на все ее ухищрения, он все же умудрился в этот день сказать ей несколько слов наедине. Агета оставила их на некоторое время одних, сославшись на срочную работу, – девушка, по всей видимости, считала, что помогает своему кумиру, – и Алфрик разразился пространной речью о том, что безумно любит Дженову.

– Я не изменю решения, Алфрик. Мне жаль. Простите меня, если я вас обидела.

Молодой человек побледнел.

– Я могу вас простить, но мой отец – никогда. Он вынудит нас сочетаться браком, миледи, – добавил он пылко. – Поверьте мне, будет лучше, если вы станете моей женой по доброй воле. Вряд ли вам понравится то, что сделает мой отец.

Дженова поднялась и, глядя на него сверху вниз, спросила:

– Вы мне угрожаете, Алфрик?

Он покачал головой. В его глазах блестели слезы.

– Нет, миледи, я пытаюсь помочь вам.

Не добавив больше ни слова, он тоже поднялся и, поклонившись, покинул ее.

Дженова осталась стоять. Ее тревога усиливалась. Даже спустя несколько часов она продолжала чувствовать волнение. Если верить словам Алфрика, Болдессар собирался вынудить ее обвенчаться с его сыном. Что за нелепость! И все же Алфрик не сомневался, что отец приведет свой план в исполнение.

Что заставило ее в свое время принять решение выйти замуж за Алфрика? О чем только она думала? Какая же она дура! Она рассчитывала отомстить памяти Мортреда, а вместо этого подвергла риску себя и всех, кто от нее зависел.

– Дженова?

Генрих наклонился в ее сторону. Его глаза блестели любопытством.

– У тебя такой серьезный вид, – заметил он. – Что-то случилось?

– Ничего. – Она встряхнулась и придала лицу беззаботное выражение. – Тебе нравятся лицедеи?

Генрих бросил мимолетный взгляд на актеров, наряженных в диковинные костюмы. Судя по всему, они должны были изображать сарацин, но больше походили на банду оборванцев. Яркий взгляд Генриха снова вернулся к Дженове, и, казалось, заглянул ей в самое сердце.

– Мне нравятся лицедеи. Мне все нравится в Ганлингорне.

Это правда? Неужели он больше не скучает по Лондону? Дженова поверила, что он не покривил душой. Его лицо светилось открытостью. Может, Ганлингорн очаровал и его наконец. Но хватит ли его чар, чтобы удержать Генри?

– Болдессары вернутся? – спросил он, нарушив ее размышления. – Я в прошлый раз решил, что они уехали навсегда. Неужели мы и вправду больше их не увидим?

О визите соседей ему стало известно лишь после их отъезда. Настойчивость Алфрика, казалось, его позабавила. Но теперь в его голубых глазах плясали искры раздражения.

Дженова пожала плечами:

– Они мои соседи. Я не могу отказывать им в гостеприимстве только потому, что они вызывают у меня досаду.

– Почему бы и нет? – возразил Генри. – Повесь на воротах список людей, которых не принимают, потому что они зануды.

– Генри…

Раф хихикнул.

– Ты могла бы включить туда имя мастера Уилла, мама. Он слишком громко говорит и не слышит ни слова из того, что пытается сказать ему собеседник.

Мальчик повторял то, что когда-то сказала ему сама Дженова. Она укоризненно покачала головой, едва сдерживая смех.

– И лорда Болдессара. Он смотрит на замок так, словно уже планирует, как бы устроить здесь все по-своему.

Дженова не догадывалась, что Раф так проницателен. Для своего юного возраста он слишком хорошо все подмечал. Сидевшая рядом с ней Агета раздраженно прищелкнула языком, отказываясь потешаться над семьей Алфрика. Как жаль, подумала Дженова, что Агета не так благоразумна, как Раф. Вдруг она вспомнила, что Рона просила ее передать кое-что Генри.

Рона вернулась сразу, едва Алфрик покинул Дженову в большом зале. С пылающим лицом, она выглядела взволнованной и ничуть не походила на обычную сдержанную Рону. Ошеломленная, Дженова не поняла, что сказала Рона.

– Леди Дженова, у моего отца есть сообщение для лорда Генриха. Он просит передать ему, что у них есть общий друг. Некто, кому известно о Шато-де-Нюи.

– Прошу прощения? Я не поняла.

– Мне нужно идти. – Глаза Роны полыхали огнем. – Вы передадите ему то, что я просила?

– Шато-де-Нюи. Конечно. Но что это значит?

Однако Рона уже ушла, торопливо последовав за братом, оставив Дженову в состоянии растерянности и тревоги.

Шато-де-Нюи? Странное имя и какое-то неприятное. Из уст Генриха она никогда его не слышала. Удивительно, что Болдессар счел нужным передать сообщение Генриху, которого ненавидел. Не затевает ли он какую-то игру? Дженова поначалу решила ничего не говорить Генри, но не в ее правилах было скрывать информацию, предназначавшуюся не ей.

– Генри, когда здесь была леди Рона, она кое-что упомянула. Название какого-то небезызвестного тебе места. Она сказала, что у тебя и у ее отца есть общий друг.

Генрих с улыбкой посмотрел на нее. Он так напрягся, что даже челюсти свело.

– О!

– Оно какое-то необычное. Название замка.

– Наверно, это еще одно поместье, которое, как утверждает Болдессар, я у него похитил. У меня такое чувство, что я должен отдать ему все свои владения до последнего акра, чтобы наконец избавиться от него. Итак, как называется замок, Дженова?

– Шато-де-Нюи. Ты слышал о таком?

Улыбка все еще играла на его губах, он не сводил глаз с Дженовы, но его самого здесь не стало. Словно из него вынули душу и осталась одна оболочка. Генрих перестал существовать, остался лишь один мускул на щеке, подергивавшийся в неистовом тике.

– Генри? – Дженова протянула к нему руку.

Но момент замешательства миновал. Генрих хмуро уткнулся в свой винный кубок, и упавшая на лоб прядь волос спрятала его глаза.

– Это имя мне неизвестно, может быть, я и слышал его когда-нибудь, но забыл. Леди Рона не сказала, что имела в виду?

– Кажется, она обмолвилась о вашем общем друге, твоем и ее отца. Сказала, что это очень важно, но вела себя как-то странно. Думаю, ее что-то сильно встревожило, когда она…

Генрих покачал головой, не отрываясь от кубка:

– Нет, милая, мне это ни о чем не говорит. – Он поднял на нее глаза и широко улыбнулся. – Я и не подозревал, что у Болдессара есть друзья!

Она рассмеялась, но задумалась.

«Он назвал меня «милая». Он никогда не называл меня так при всех. Должно быть, расстроился. Что это может значить? Что это за место такое, этот Шато-де-Нюи?»

– Раф, – обратился Генрих к мальчику. – Расскажи маме, что сегодня делала Рейвен.

Раф просиял, стал сбивчиво рассказывать матери длинную историю о черной кошке с котятами. Дженова притворилась, будто слушает, но не могла избавиться от мысли, что Генри нарочно сменил тему разговора, стараясь взять себя в руки. Краем глаза она наблюдала за ним. Его лицо покрывала мертвенная бледность. Губы были плотно сжаты, щеки прорезали глубокие морщины.